Картины из русского быта, Владимира Даля. 2 т. Спб. 1861, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1861 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том VII. Статьи и рецензии 1860—1861

М., ОГИЗ ГИХЛ, 1950

Картины из русского быта, Владимира Даля. 2 т. Спб. 1861.

После шума, которого наделал г. Даль своею несчастною фантазиею о том, что грамота бывает гибельна для народной нравственности¹, после справедливых упрекании и пристыжении, какие сыпались на него тогда со всех сторон, а в особенности после его неудачных попыток защититься, окончательно испортивших его дело,— после всей этой неблаговидной истории, им сочиненной, трудно решиться сказать что-нибудь в похвалу чему-нибудь написанному г. Далем. Вы ждете, что за этим последует ‘но’ или ‘однакоже’,— не ждите, иначе ошибетесь, мы и не хотим ничего сказать в похвалу г. Далю.

Странный человек т. Даль! Все утверждают, что он необыкновенно много знает о быте, нравах, способе рассуждений и образе выражений русского народа. О чрезвычайном знакомстве его с народностью рассказывают удивительные вещи, говорят, например, будто бы он так превосходно знает все мельчайшие оттенки местных наречий и поднаречий, что по выговору каждого встречного простолюдина отгадывает не только губернию, не только уезд, но даже местность уезда, откуда этот человек. Мы готовы верить тому, хотя оно — и невозможная вещь. Но достоверно то, что г. Даль знает десятки тысяч анекдотов из простонародной жизни, собрал чуть ли не до 50 000 русских пословиц и чуть ли не полмиллиона слов и оборотов простонародной речи. А между тем — ‘ведь не поверишь этому, если незнаком с его сочинениями — ровно никакой пользы ни ему, ни его читателю не приносит все его знание. По правде говоря, из его рассказов ни на волос не узнаешь ничего о русском народе, да и в самих-то рассказах не найдешь ни капли народности. В одной страничке очерков Успенского² или рассказов из простонародной жизни Щедрина о народности собрано больше и о народе сказано больше, чем во всех сочинениях г. Даля. Он знает народную жизнь, как опытный петербургский извозчик знает Петербург. ‘Где Усачов переулок? Где Орловский переулок? Где Клавикордная улица?’ Никто из нас этого не знает, а извозчику все это известно, как свои пять пальцев. Ну, а попробуй человек, не знающий Петербурга, узнать что-нибудь о Петербурге от этого извозчика,— ничего не узнает или узнает такую дичь, что и знающий человек не распутает потом.

У г. Даля нет и никогда не было никакого определенного смысла в понятиях о народе, или, лучше сказать, не в понятиях (потому что, какое же понятие без всякого смысла?), а в груде мелочей, какие запомнились ему из народной жизни. Когда-то г. Даль писал сказки, а может быть, кроме сказок, и еще какие-нибудь рассказы,— для простого ли народа, или для публики, не знаем хорошенько,— только знаем, что писал он когда-то и что-то простонародною речью. Простонародная речь эта выходила такая пересоленая, перехищренная, что от настоящей простонародной речи была дальше, чем перевод Риттерова землеведения, делаемый г. Семеновым с сохранением всего смешения языков, какое есть в подлиннике у Риттера³. После того, а может быть и раньше того, а может быть и вместе с тем, г. Даль писал длинные повести из простонародного быта обыкновенным литературным языком. Повести эти совершенно не достигали своей цели. Положим, тут еще можно было придумать другое объяснение, кроме того, что г. Даль не понимает народного быта. Можно было сказать: повести эти написаны с претензиею на художественность, а художественного таланта у г. Даля нет, потому из повестей ничего и не выходит. Но вот г. Даль собрал, теперь целую сотню коротеньких рассказов. Тут дело проще, особенного литературного таланта может и не понадобиться, чтобы рассказать какое-нибудь происшествие в нескольких словах. Ведь в каждом нумере ‘Петербургских ведомостей’ и ‘Северной пчелы’ описывается по нескольку происшествий разными корреспондентами и обличителями, и на литературный талант никто из них не претендует, а рассказы их часто бывают любопытны, и в рассказываемом часто бывает смысл. Посмотрим, что сообщает нам г. Даль в коротеньких рассказах, в которых так удобно было бы передать все, что угодно было автору передать.

Берем, например, рассказ No 1-й ‘Поверка’. В одном присутственном* месте члены и секретарь брали деньги из казенного сундука на свои коммерческие обороты или на отдачу в проценты, и часто им случалось вкладывать в ящик ко дню поверки сумм деньги, занятые лишь на этот день у купцов, бывших заседателями в том же присутственном месте. Губернатор прослышал об этом, приехал ревизировать, запечатал казенный сундук и велел отнести его на хранение на гауптвахту. Купцы, помогавшие плутовству, остались в дураках. — Ну, что же из этого? Да ничего. Видно, что губернатор перехитрил своих подчиненных.

Вот рассказ No 2-й. ‘Беглянка’. В какой-то турецкой деревне встретил г. Даль русскую избу, а в избе — русскую женщину. ‘Как ты попала сюда?’ — спрашивает он женщину. Она отвечает: ‘Мой муж был мужик зажиточный, какой-то плут подговорил его бежать в Турцию, на дороге зарезал, овладел его деньгами, а меня заставил жить с собою вот здесь’. Ну, что же из этого? Ничего. Видно, что плуты бывают иногда очень плутоваты, а мужики поддаются их плутням.

Идем далее по порядку. Рассказ No 3-й. ‘Вор’. Богатый мужик, боясь воров, ходил по ночам осматривать клети и раз действительно наткнулся на вора. Вор принял его за человека, также пришедшего воровать. Они вошли в клеть вместе, и пока хозяин искал топора, чтобы пришибить вора, вор бросился на печеный хлеб, лежавший в клети,— он пошел воровать с голоду и не хотел ничего взять, кроме хлеба. Хозяин сжалился и, кроме печеного хлеба, подарил ему мешок муки. — Из этого рассказа -выходит, что ‘вор-вору рознь, и что нельзя без суда присуждать всякого вора на осину’.

No 4-й. ‘Сухая беда’. Один чувашин побил другого, тот пожаловался, обидчика взяли в полицию и наказали, да вышло так, что наказали, вместо одного раза, три раза. Он ожесточился на человека, подвергнувшего его этому наказанию, и, чтобы отмстить ему по чувашскому обычаю, повесился у него на воротах. ‘Такой висельник известен у нас в народе под названием сухой беды, и, говорят, поныне еще чуваши в злобе своей грозят иногда друг другу тем, что сулят на двор сухую беду, то есть обещают один у другого на дворе удавиться’.

No 5-й. ‘Находка’. Казак возвращался из французского похода домой с добычею: до 30 тыс. р. золотом было зашито у него в седельной подушке. На дороге износились у казака сапоги, а мелочь, бывшая в карманах, уже израсходовалась. Распарывать подушку казаку не хотелось, да и привык он в походе даром брать все, что попадется. Нагнал он в одиноком месте мужика, пригрозил ему саблей и велел снимать сапоги, мужик снял, казак слез с лошади и стал их напяливать. А мужик тем временем вскочил на лошадь, да и ускакал. Казак остался без денег, а мужик, ощупав золото в подушке, разбогател.

Не довольно ли этого? А то, пожалуй, развернем и 2-й том, на каком случится месте, и посмотрим. Книга развернулась на рассказе No 78, ‘Нога’. Карасубазарский драгунский полк вошел в село Сивый Кут. На базарной площади стояла толпа народа и смотрела в землю. Дело в том, что на площади рыли колодезь, во время работы земля обвалилась, выломив несколько плохих бревен сруба, и одним из этих бревен прижало работнику ногу так, что не было возможности высвободить ее. Полковой доктор и костоправ были люди отважные: спустились в колодезь, произвели там ампутацию, работника вытащили, он скоро выздоровел и теперь на деревянной ноге честно зарабатывает себе хлеб пилой.

То был No 78-й, а вот No 88, ‘Подкидыш’. Жена бедного чиновника родила двойню. Потолковала, потолковала она с мужем и решила подкинуть их. Муж взял сначала одного из новорожденных и пошел подкидывать к откупщику. А к откупщику перед самым этим часом был уже подкинут другой ребенок, и в доме держали ухо востро. Чиновника подстерегли, обыскали, нашли, что он принес подкидывать ребенка, и заставили вприбавок к этому ребенку взять еще и другого, подкинутого раньше кем-то. Таким образом, бедной чиновнице вместо двух — пришлось кормить троих новорожденных. Но на принесенном чужом ребенке оказалась записочка с приложением ста рублей, а начальник, услышав о таком случае, дал чиновнику место, на котором жалованье было больше прежнего.

Кажется, довольно: семь рассказов взяли мы на пробу, во всех оказалось одно и то же. — г. Даль слышал анекдот, который показался ему интересен, взял да и пересказал его. Если е анекдоте не было никакого смысла, г. Даль не почел нужным вложить в него смысл, а если анекдот имел какой-нибудь смысл, то утратил его в пересказывании г. Даля.

Как пофилософствуешь иной раз,— и пожалеешь, случается, зачем это так странно разъединены бывают по нескольким головам качества, которым хорошо было бы соединяться в одной голове. Например, один знает многое, но сообразить ничего не может, другой соображать мастер, но ничего не знает. Но это сожаление — вздорная мечта, отвергаемая глубокомысленною наукою. По глубокомысленной науке этому так и должно быть, это называется разделением труда. Один пашет землю под пшеницу, но не ест пшеницы, другой ничего не делает, зато кушает белый хлеб, и наука доказывает, что при этом оба дела идут гораздо успешнее: один, который не ест пшеницы, наготовит ее для других больше, чем когда бы и сам тоже ел ее, другой, который ничего не делает, съест гораздо на большую сумму, чем когда бы сам работал. Так и тут. Г. Вл. Ламанский, например, ровно ничего не знает о русском народе, зато рассуждает о нем, г. Даль очень много знает о русском народе, зато рассудить ничего не умеет, и от этого у обоих гораздо больше успеха, у каждого в его деле. Если бы г. Даль искал смысла в своих знаниях, он не наслушался бы стольких анекдотов и не запомнил бы столько поговорок, а г. Ламанский, если бы знал русский народ, в десять раз меньше стал бы рассуждать о нем,— и почему знать? быть может, даже меньше бранил бы немцев на своих лекциях в Пассаже.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Даль Владимир Иванович (1801—1872) — русский писатель, этнограф и филолог, автор бытовых и исторических повестей и рассказов, составитель ‘Толкового словаря великорусского языка’ и ‘Пословиц русского народа’.

В обстановке борьбы между либерально-дворянской группой и революционными демократами Даль продолжал сотрудничать в ‘Современнике’, где он помещал беллетристические произведения, вуалировавшие показным народолюбием реакционные воззрения их автора. В то же время как публицист Даль открыто выступал с реакционными статьями в соответствующих органах печати (‘Русская беседа’, ‘Петербургские ведомости’ и др.). ‘Шум’ о гибельности грамотности для народа, поднятый Далем, начался его статьей в ‘Русской беседе’ в 1856 году (кн. 3) ‘Письмо к издателю’, в которой он пытается доказать вредность грамотности для народа, ибо грамота, говорит он, развращая народ, ‘не вразумит крестьянина, грамотный крестьянин займется писанием ябед’. Против Даля выступили многие писатели, в том числе историк Соловьев и либерал А. Тернер. В ‘Современнике’ против Даля выступил в том же году Е. Карнович. По поводу выступления Даля Чернышевский опубликовал в ‘Современнике’ (No 12 за 1857 г.) письмо некоего Сапожникова к А. С. З. (помещик Зеленой, см. прим. к статье о книге А. С. Зеленого в настоящем томе), резко нападавшего на Даля.

Отрицательный отзыв Чернышевского о Дале приобретает тем большее значение, что, находя почти всегда несколько теплых слов для писателей, в которых он видел много недостатков, он здесь пишет, что ничего не может сказать в ‘похвалу’ г. Далю.

² Успенский Николай Васильевич (1837—1889) — писатель, очерки которого из простонародной жизни дали Чернышевскому повод написать статью ‘Чего же ждать?’ (‘Не начало ли перемены?’), в которой он развивает идею подготовки к революции.

³ Риттер Карл (1779—1859) — немецкий географ, профессор Берлинского университета, автор книги ‘Землеведение в отношении к природе и истории человека или всеобщая сравнительная география’, вышедшей в 1817—1818 гг. — Семенов Петр Петрович (1827—1914) — впоследствии исследователь Средней Азии. Семенов-Тяньшанский начал перевод книги Риттера в 1856 году, выпустив 1 том. Вся работа по изданию ‘Землеведения’ на русском языке выполнялась Русским географическим обществом 8 переводах разных лиц до 1895 года. Указание Чернышевского на то, что Семенов переводил ‘Землеведение’ с сохранением ‘всего смешения языков’ означает, что переводчик оставлял в русском переводе особенности языка, с которого делал перевод.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

Впервые напечатано в ‘Современнике’ 1861 г., кн. IV, отдел ‘Современное обозрение. Новые книги’, стр. 435—439, без подписи автора. Перепечатано в полном собрании сочинений 1906 г., т. VIII, стр. 141 —144. Печатается по тексту ‘Современника’.

Картины из русского быта, Владимира Даля. 2 т. Спб. 1861.

ПРИМЕЧАНИЯ

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

Читайте также: