ПАМЯТНИКИ ДРЕВНЕЙ ПИСЬМЕННОСТИ И ИСКУССТВА.
КАРТИНЫ и КОМПОЗИЦІИ,
СКРЫТЫЯ
ВЪ ЗАГЛАВНЫХЪ БУКВАХЪ ДРЕВНИХЪ РУССКИХЪ РУКОПИСЕЙ.
(Чтеніе въ обществ Любителей Древней Письменности
2 марта 1884 г.)
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича, Спб., Вас. Остр., 2 лин., 7.
1884
Изученіе орнаментистики средневковыхъ рукописей — предметъ довольно новый. Множество ученыхъ всей Европы давно уже пользуются разнообразнымъ матеріаломъ, представляемымъ рукописями: одни изучали ихъ содержаніе и текстъ, другіе разсматривали палеографическую сторону ихъ, многіе изслдовали миніатюры, украшающія эти рукописи, и вс вообще выносили на свтъ богатые матеріалы янанія, цлую массу новыхъ, безконечно-разнообразныхъ свдній, дорогихъ для науки и искусства. Но долгое время очень мало обращено было вниманія на ту орнаментистику, которая наполняетъ страницы множества рукописей, въ библіотекахъ всхъ странъ Европы.
Конечно, нельзя сказать, чтобы эту орнаментистику оставляли вовсе въ сторон. Нтъ, украшенія рукописей почти всегда на столько изящны или интересны, что нельзя было уже совершенно пропускать ихъ мимо главъ. Потому-то описатели библіотекъ, а равно издатели палеографическихъ снимковъ, представляя образцы письма древнихъ рукописей, обыкновенно выбирали для своихъ книгъ нсколько такихъ страницъ, гд являлись красивые иниціалы и заставки. Этотъ обычай давно уже въ общемъ употребленіи, онъ ведется уже боле 200 лтъ. Въ теченіе XVII и XVIII вка явилось на свтъ нсколько изданій, гд иниціалы и прочая орнаментистика играютъ извстную роль. Между такими изданіями достаточно указать на сочиненіе Монфокона ‘Palaeographia и Graeca’ и мои у ментальное изданіе бенедиктинскихъ монаховъ, ‘Nouveau traitde diplomatique’. Въ теченіе настоящаго столтія, подобныя книги размножились въ огромномъ количеств, съ ‘Исторіею искусства’ Даженкура во глав, и часто он воспроизводятъ украшенія рукописей съ полною врностью формъ и во всей ихъ красот, со всми ихъ красками, золотомъ и проч.
Но авторы описательнаго текста обыкновенно не шли, относительно орнаментастики, дале описанія вншности. Они старались опредлить ‘стиль’ и вкъ, къ которому принадлежитъ орнаментистика данной рукописи, описывали всяческія подробности, частности этой орнаментистики, и посл того считали свою задачу уже исчерпанною. Они гово рили: заглавныя буквы и прочія украшенія такой-то рукописи принадлежатъ къ стилю ирландскому, или: меровингскому, или: англо-саксонскому, или: ломбардскому, или: вестготскому, и т. д., затмъ они объясняли, что въ иниціалахъ и заставкахъ такой-то рукописи присутствуютъ формы спиралей, въ другой — формы плетеній и ремней, въ третьей — формы цвточныя или вообще растительныя, въ четвертой — формы змевъ, или рыбъ, или драконовъ, они разсказывали, которая изъ этихъ формъ преобладаетъ, которая является тутъ отдльно, или же въ соединеніи съ другими. Въ наилучшемъ случа, авторы текстовъ указывали на сродство украшеній данной рукописи съ украшеніями, встрчаемыми на бытовыхъ или архитектурныхъ памятникахъ той или другой эпохи. Такъ наприм., они говорили, что такія-то части орнаментистики рукописи имютъ сходство и сродство съ плетеными, ткаными, рзными деревянными, или литыми и гравированными металлическими бытовыми предметами древнихъ періодовъ, а вонъ т — со скульптурами на стнахъ или порталахъ того или этого средневковаго собора, съ капителями и базами колоннъ того или этого средневковаго зданія. Подобнаго рода недостаточныя изложенія мы находимъ даже въ такихъ солидныхъ нмецкихъ и французскихъ, англійскихъ и итальянскихъ сочиненіяхъ о миніатюрахъ и орнаментистак рукописей, какъ сочиненія Вагена {Waagen, Kunstwerke u. Knstler in England und Paris, Berlin, 1837.— Kunstwerke u. Knstler in Deutschland, Leipzig, 1843.— Treasures of art in England, London, 1854.}, Вествуда {Westwood, Palaeographia sacra, London, 1843.— Fac-Similes of the miniatures and ornaments of Anglo-Saxon and Irish manuscripts, London, 1868.}, Гомфрейса {Humphreys and Owen Jones, The illuminated books of the middle ages. London, 1849.}, Келлера {Keller, Bilder u. Schriftzge in den irischen Manuscripten der Schweizerischen Bibliotheken (Mitth. der antiquar. Gesellsch. in Zrich, 1851, B. VII).}, Оуенъ Джонса {Owen Jones, The grammar of ornament, London, 1856.}, Дени {Denis, Histoire de l’ornementation des manuscrits, Paris, 1857.}, Дигби Уайэтта {Digby Wyatt, The art of illuminating, London, 1860.}, Дюріе {Durieux, Les miniatures des ms. de la bibliothè,que de Cambrai, Cambrai, 1861.}, Флери {Fleury, Les manuscrits miniatures de la bibliothè,que de Laon, Paris, 1863.}, Расинэ {Racinet, L’ornement polychrme, Paris, 1869.}, Монтекассинскаго монастыря {Paleografia di Montecassino, Montecassino, 1876.}, и т. д., въ такихъ превосходныхъ исторіяхъ искусства, какъ сочиненія Шназе {Schnaase, Gesch. der bild. Knste, Dsseldorf, 1866—1879.}, Лабарта {Labarte, Histoire des arts industriels, Paris, 1872.} и Вольтмана {Woltmann, Gesch. der Malerei, Leipzig, 1879.}, въ такихъ классическихъ спеціально-палеографическихъ изданіяхъ, какъ сочиненія Сильвестра {Silvestre, Palographie universelle, Paris, 1841.}, Ваттенбаха {Wattenbaeh, Anleitung zur griechischen Palographie, Leipzig, 1867.— Jd. zur Lateinischen Palographie. Leipzig, 1869.}, Эвальда и Лве {Ewald et Lwe, Exempla scripture Visigoticae, Heidelberg, 1883.}, Бордь {Bordier, Description des peintures etc. dans les ms. grecs de la Bibi. Nationale, Paris, 1833.}, Палеографическаго общества {Palaeographical Societ у. Fac-Similes of ancient manuscripts. London, 1883.} и т. д. Везд тутъ, авторы текстовъ и описаній бывали, до извстной степени, правы, со своей точки зрнія. Въ самомъ дл, въ каждую эпоху вс художественныя созданія имютъ нчто общее въ своемъ облик и въ своей коренной сущности. Они, въ конц концевъ, выражаютъ одно и то же общее настроеніе. Но нельзя сказать, чтобы вс искусства данной эпохи имли постоянно все только одну и ту-же задачу. Подробное и пристальное изученіе исторіи искусства приводитъ къ тому заключенію, что у каждаго отдльнаго періода задачъ и цлей бываетъ нсколько, и каждая изъ нихъ осуществляется своими особыми средствами, слдуетъ своимъ особымъ путемъ, и для того употребляетъ свои особыя формы, отсутствующія въ другихъ современныхъ отрасляхъ искусства. Такъ, чтобы привести всего одинъ только примръ, никогда нельзя подводить подъ одинъ и тотъ же уровень, подгонять къ однимъ и тмъ же стремленіямъ и задачамъ, живопись и архитектуру ‘романскаго’ періода, или живопись и архитектуру ‘готическаго’ періода. У каждаго изъ этихъ искусствъ, въ данный періодъ, свои особыя цли и стремленія, свои особые элементы и составныя части, они испытываютъ свои особыя вліянія, мстныя и иноплеменныя, которыя не повторяются, по крайней мр во всемъ объем и цликомъ, въ другихъ одновременныхъ имъ отрасляхъ искусства. Полной параллели между ними не существуетъ, а если гд и есть она, то ограничивается общими, очень далекими и широко раздвинутыми контурами. Поэтому-то изученіе каждой отдльной отрасли искусства требуетъ своего особаго разсмотрнія, такого разсмотрнія, которое не желаетъ довольствоваться изученіемъ, такъ сказать, ‘гуртовымъ’, касающимся зарагъ цлой эпохи, а разсматриваетъ какъ отдльное, самостоятельное цлое, каждое изъ разнообразныхъ художественныхъ производствъ.
Именно такой способъ отдльнаго спеціальнаго изученія былъ приложенъ въ послдніе годы и къ изученію средневковаго искусства вообще. Не упуская изъ виду общаго настроенія эпохи, новые изслдователи старались вникать въ отдльныя задачи каждой особенной отрасли искусства, и въ отдльныя свои особыя средства и формы выполненія этихъ спеціальныхъ задачъ. По этой части сдлано теперь не мало и относительно орнаментистики рукописей, довольно указать, въ числ другихъ, на превосходныя сочиненія профессоровъ Рана {Rahn, Das Psalterium Aureum von Sanct-Galien, S. Gallen, 1878.} и Лампрехта {Lamprecht, Initial-Ornamentik des VIII bis XIII Jahrhunders. Leipzig, 1882.}. Но вмст съ тмъ, мы съ особеннымъ чувствомъ гордости можемъ отмтить тотъ фактъ, что въ нашемъ отечеств явились одни изъ самыхъ крупныхъ и значительныхъ работъ въ этомъ направленіи. Я разумю изслдованія нашего московскаго профессора . И. Буслаева.
Одно изъ этихъ изслдованій явилось на свтъ въ 1879 году, въ NoNo 2 и 5 ‘Критическаго Обозрнія’, подъ названіемъ ‘Русское искусство въ оцнк французскаго ученаго’ (Віолле-ле-Дюва), другое издано въ 1881 году ‘Обществомъ любителей древней письменности’, подъ заглавіемъ: ‘Образцы письма и украшеній изъ псалтыри съ возслдованіемъ XV вка Троицко-Сергіевской Лавры’. Оба эти изданія остаются до сихъ поръ далеко не столь распространенными, какъ они того заслуживаютъ, а между тмъ оба они такіе труды, которые длаютъ нашей наук величайшую честь: это изслдованія въ высшей степени самостоятельныя и новыя, какъ по матеріалу, такъ и по своимъ выводамъ. Профессоръ Буслаевъ разсматриваетъ здсь орнаментистику древнихъ нашихъ рукописей съ такою подробностью и глубокою внимательностью, относительно значенія и коренного происхожденія всхъ деталей ея и составныхъ частей, какъ это длали до сихъ поръ лишь рдкіе изъ западныхъ ученыхъ въ отношеніи въ средневковымъ европейскимъ рукописямъ. И если авторъ достигалъ здсь крупныхъ, иногда, можно сказать, поразительныхъ результатовъ, то этимъ онъ обязанъ, конечно, ране всего своей способности, а во-вторыхъ, тому, что въ его лиц соединяются заразъ отличный русскій филологъ, столько же отличный русскій палеографъ и вмст отличный знатокъ древняго русскаго искусства. Одно знаніе помогало другому въ работахъ профессора Буслаева относительно орнаментистики нашихъ рукописей, и потому онъ нердко могъ приходить, самъ, одинъ, безъ всякой посторонней помощи, къ такимъ результатамъ, которые были бы невозможны тому, кто владлъ бы лишь отдльными познаніями по части одной только русской филологіи, или одной только русской палеографіи, или одного только русскаго древняго искусства. При такихъ богатыхъ средствахъ работы, профессоръ Буслаевъ относился къ орнаментамъ нашихъ рукописей съ чувствомъ необыкновенной симпатіи и почтенія, какъ къ такимъ художественнымъ произведеніямъ, которыя не только ничуть не второстепенны (какъ инымъ это иногда кажется), а напротивъ играютъ очень крупную роль въ исторіи и судьбахъ русскаго древняго искусства. Профессору Буслаеву принадлежитъ та заслуга, что онъ первый высказалъ въ печати ту вполн справедливую мысль, что ‘на Запад рукопись не иметъ такого первенствующаго значенія для исторіи художества, какъ у насъ’ {‘Критическое обозрніе’ 1879, No 2, стран. 6.}. Это могъ сказать только истинный знатокъ дла, громадно много видвшій и взвсившій какъ по части русскихъ, такъ и западноевропейскихъ орнаментированныхъ рукописей.
Правда, нельзя, мн кажется, согласиться съ справедливостью фактовъ, выставленныхъ профессоромъ Буслаевымъ, какъ причины этого явленія: по моему мннію, тутъ главную роль играетъ не ‘роскошное разнообразіе въ произведеніяхъ прочихъ искусствъ’, которое, по словамъ профессора Буслаева, будто бы ‘отодвигало на Запад скромную работу писца на второй планъ’. Нтъ, этотъ доводъ долженъ, кажется, быть признанъ несостоятельнымъ: есть, между западными средневковыми рукописями, множество такихъ, гд работа рисовальщика вовсе не ничтожная и не ‘скромная’, какъ говоритъ профессоръ Буслаевъ, а въ высшей степени художественная и важная для исторіи искусства, такая работа, которая стоитъ на одинаковой степени значительности и совершенства съ современными созданіями монументальнаго искусства. И между тмъ, слова профессора Буслаева о большемъ значеніи, среди нашего искусства, рисунковъ нашихъ рукописей, чмъ рисунковъ западныхъ рукописей, въ сред западнаго искусства, все-таки остаются вполн врными, справедливыми и мткими. По моему мннію (которое надюсь доказать въ своемъ мст подробно), наши орнаментальные рисунки имютъ высокое самостоятельное значеніе, отдльно отъ остального искусства, тогда какъ на запад рисунки рукописей боле принадлежатъ къ общему строю и потоку современнаго имъ искусства.
Во всякомъ случа, исходя изъ своего важнаго и справедливаго положенія, профессоръ Буслаевъ уже не могъ смотрть на орнаментистику русскихъ рукописей какъ на ‘мелочи’, какъ на изящныя игрушки и капригы древнихъ нашихъ каллиграфовъ и рисовальщиковъ. Онъ бралъ эти украшенія какъ нчто цлое, какъ художественную массу, крупную и значительную, которая выражаетъ народное настроеніе, вкусъ и духъ. И потому то онъ подвергъ вс эти плетешки, завитки, цвточки, чашечки, всхъ этихъ драконовъ и змевъ, вс эти человческія и геометрическія фигуры, такой анатоміи, какой рдко гд еще подвергали подобныя вещи. Съ одной стороны профессоръ Буслаевъ старался указывать византійское, болгарское, сербское или самостоятельно-русское происхожденіе орнаментистики нашихъ рукописей, съ другой же стороны онъ пробовалъ объяснять отдльныя формы въ той или другой нашей заглавной букв, въ той или другой нашей заставк, и опредлять, какой предметъ дйствительности, какая форма, взятая изъ архитектуры, изъ природы, изъ обихода древней русской жизни, послужила первоначальнымъ образцомъ рисовальщику въ его начертаніяхъ. Встрчающіеся при этомъ въ изслдованіяхъ профессора Буслаева нкоторые недостатки, неврности или иногда неудовлетворительныя истолкованія, конечно, не мшаютъ значительности и истинно-серьезной глубин большинства добытыхъ результатовъ.
Какъ извстно, текстъ къ превосходному изданію Московскаго художественно-промышленнаго Музея, выпущенному въ свтъ подъ руководствомъ Викт. Иван. Бутовскаго: ‘Исторія русскаго орнамента’ долженъ былъ быть написанъ профессоромъ Буслаевымъ. Безъ сомннія, это великая потеря для нашей науки и для нашего искусства, что это предположеніе не осуществилось. Теперь есть на лицо только атласъ рисунковъ, великолпный по изданному матеріалу, но ничуть не разработанный посредствомъ текста, а тогда мы наврное имли бы въ самомъ дл замчательную во всхъ отношеніяхъ ‘Исторію русскаго орнамента’.
Матеріалъ, съ такимъ блескомъ и мастерствомъ изслдованный и объясняемый профессоромъ Буслаевымъ, давно уже составляетъ предметъ моего любопытства и изученія. Плодомъ его вышло то изданіе, котораго І-й выпускъ выпущенъ недавно въ свтъ, подъ заглавіемъ: ‘ Славянскій и Восточный орнаментъ’. Это изданіе назначено не для того только, чтобъ дать ученымъ, художникамъ и публик интересный, богатый и колоритный атласъ, но чтобъ изслдовать также вс главнйшіе вопросы, выступающіе на сцену при обозрніи и изученіи заключающагося тутъ матеріала. Матеріалъ собирался очень долго, впродолженіи боле четверти вка, и разнообразные вопросы, съ нимъ связанные, стали возникать у меня почти съ самаго начала собиранія. Однимъ изъ нихъ мн удалось даже заняться довольно подробно раньше окончанія всего труда. Это былъ вопросъ о древности многихъ узоровъ въ русскихъ народныхъ вышивкахъ. Въ 1872 году я издалъ томъ съ рисунками такихъ узоровъ, подъ заглавіемъ: ‘Русскій народный орнаментъ’. Разсматривая свою коллекцію рисунковъ, я пораженъ былъ сходствомъ нкоторыхъ изъ ихъ числа съ рисунками древнихъ русскихъ рукописей. Поэтому-то въ своемъ текст я и доказывалъ, съ наглядными документами въ рукахъ, что многія изъ русскихъ вышивокъ, на полотенцахъ, простыняхъ, рубахахъ, свадебныхъ платкахъ и проч., даже до сихъ поръ находящихся въ общемъ употребленіи у нашего простого народа, и на которыя до того времени вовсе не было обращено вниманія, восходятъ, по своему первоначальному происхожденію, по крайней мр до XIV вка, и относятся ко временамъ великокняжескимъ, а можетъ быть принадлежатъ столтіямъ, и гораздо боле раннимъ.
Этотъ примръ наглядно доказываетъ, я надюсь, къ какимъ интереснымъ, важнымъ фактамъ можетъ иногда приводить орнаментистика старыхъ нашихъ рукописей. Но, кром подобныхъ выводовъ, она можетъ сослужить вамъ и другую службу: она можетъ дать намъ также матеріалъ и для выводовъ чисто-историческихъ. Одинъ изъ такихъ выводовъ я представлю сегодня вашему вниманію.
При изученіи рисунковъ нашихъ древнихъ рукописей, меня уже давно боле всего занимаютъ XIII и XIV вкъ. Этотъ періодъ казался мн всегда особенно характернымъ и оригинальнымъ относительно нашей орнаментистики: нигд въ другихъ періодахъ нашего стараго искусства я не находилъ такого обилія, разнообразія и своеобразности рисунковъ, какъ именно въ этихъ двухъ вкахъ. Поэтому въ атлас моего сочиненія: ‘Славянскій и Восточный орнаментъ’ эти два столтія занимаютъ всего боле мста и заключаютъ самый обильный матеріалъ. Но, разсматривая безчисленные рисунки этихъ человчковъ и драконовъ, змевъ и всяческихъ чудовищъ, испещряющихъ тысячи страницъ въ нашихъ рукописяхъ, слдя любопытнымъ глазомъ за всми извивами и переплетеніями тесемокъ, ремней, вточекъ, драконовыхъ и зминыхъ хвостовъ, вглядываясь въ эти то реальныя, то фантастическія формы цвтовъ, втвей и листвы, наконецъ и въ безчисленныя архитектурныя формы и подробности, наполняющія орнаментистику эту, я часто останавливался на двухъ вопросахъ. Одинъ былъ тотъ: ‘Какое же происхожденіе всхъ этихъ рисунковъ’? другой: ‘Не имютъ-ли они какого-нибудь общаго значенія, не составляютъ-ли они какихъ-нибудь связныхъ самостоятельныхъ группъ? Или-же все это только отдльные рисунки, ничуть не связанные одинъ съ другимъ, и только случайно исходившіе изъ воображенія каллиграфа и рисовальщика?’
Отвтомъ на первый вопросъ служили результаты, даваемые сравненіемъ украшеній нашихъ рукописей съ такими-же рисунками рукописей византійскихъ, болгарскихъ и сербскихъ. Оказывалось, во-первыхъ, что многія формы нашей орнаментистики суть повтореніе или дальнйшее развитіе древней орнаментистики византійской, болгарской и сербской. Рядомъ съ этимъ оказывалось, что въ этихъ формахъ можно еще выдлить элементъ собственно-русскій. Въ-третьихъ — тутъ-же всегда оказывался, сверхъ того, еще какой-то иной элементъ, чуждый, неизвстный, котораго нельзя было назвать ни византійскимъ, ни болгарскимъ, ни сербскимъ, ни русскимъ. Какой это элементъ, въ чемъ его признаки и сущность — этому я долженъ былъ посвятить, конечно, не мало мста и труда въ своемъ ислдованіи.
Что касается до другого вопроса, о случайности или неслучайности композицій въ нашихъ рисункахъ, ихъ разрозненности или группировки, то я долго не могъ прійти ни къ какимъ хоть сколько-нибудь удовлетворительнымъ результатамъ. Правда, я постоянно чувствовалъ какіе-то неопредленные намеки на неизвстное цлое, проглядывающее то въ той, то въ другой рукописи, словно изъ-за кулисъ, мн постоянно казалось, что у меня передъ глазамъ разбросанныя части не существующихъ боле, когда-то прежде цльныхъ, стройныхъ произведеній искусства — но все это были только смутныя представленія, точныхъ доказательствъ у меня не было. Однако-же, нсколько лтъ тому назадъ, мн помогъ случай: мн удалось напасть на такую рукопись, которая превратила темныя мои предположенія въ прочное убжденіе, и дала мн осязательные факты для разъясненія того, что я искалъ.
Рукопись, про которую я говорю, принадлежитъ библіотек нашей Императорской Академіи Наукъ. Это есть евангеліе, No 3 по каталогу, въ листъ, писанное на пергамент и относящееся къ XIV столтію. Какъ по письму, такъ и по орнаментистик, оно происхожденія новгородскаго. Многія сотни страницъ наполнены здсь безчисленными заглавными буквами, извстнаго, такъ называемаго, ‘новгородскаго стиля’, очень распространеннаго въ новгородской области въ продолженіи XIII и XIV вка. Этотъ стиль иметъ очень строгую опредленность какъ по формамъ, такъ и по краскамъ. Однимъ изъ самыхъ отличительныхъ признаковъ его является постоянно синій или голубой фонъ вокругъ фигуръ и внутри всхъ пустотъ рисунка, такъ что въ вид лишь очень рдкихъ исключеній синій или голубой этотъ фонъ замненъ фономъ краснымъ или зеленымъ. Остальной рисунокъ состоитъ обыкновенно изъ контуровъ, выполненныхъ киноварью. Красокъ вообще употреблено очень мало, и бросается везд въ глаза лишь яркая желтая краска, замняющая, кажется, золото и наполняющая собою очертанія всхъ ожерелій, браслетовъ, повязокъ, поясовъ, позументовъ, бордюровъ и каймы, играющихъ очень видную роль въ этихъ изображеніяхъ. Фигуры же состоятъ изъ людей, птицъ, зврей, драконовъ, змевъ, деревьевъ и равныхъ геометрическихъ или архитектурныхъ формъ, опутанныхъ плетеніями равнаго рода и вида. Вс эти признаки новгородскаго стиля, очень распространенные и очень обыкновенные въ новгородскихъ рукописяхъ, нисколько не поразили меня въ Академическомъ Евангеліи. Большинство цвточныхъ, драконныхъ и переплетающихся ременныхъ и зминыхъ фигуръ, образующихъ разнообразныя заглавныя буквы, показались мн старыми знакомыми, съ которыми я не разъ встрчался во множеств другихъ новгородскихъ рукописей.
Гораздо боле любопытными и новыми показались мн разсянныя по страницамъ рукописи небольшія человческія фигурки. Фигурки эти представлялись мн любопытными и по костюму, и по своимъ позамъ, и по предметамъ, которые держатъ въ рукахъ.
И все-таки, не въ этихъ фигурахъ заключался для меня главный интересъ въ настоящемъ случа.
Я нашелъ въ Академической рукописи дв особенности, которыхъ не встрчалъ прежде ни въ какой другой рукописи. Это были: симметрія и послдовательность въ расположеніи иниціаловъ съ человческими фигурами. Я замтилъ, что половина этихъ фигуръ была направлена справа налво, другая половина — слва направо. Я сосчиталъ фигуры: количество обихъ половинъ было равное. Пять фигуръ шли въ одну сторону, пять фигуръ шли въ другую сторону. И притомъ, по нумераціи страницъ выходило, что рисовальщикъ рукописи сначала размстилъ (на разныхъ интервалахъ) пять фигуръ, идущихъ справа налво (листы рукописи: 11, 87, 89 обор., 96 об., 100, на нашей таблиц NoNo 2, 3, 4, 5, 6), а потомъ, покончивши съ первою половиною, принялся рисовать вторую, и именно пять фигуръ, идущихъ слва направо (листы рукописи: 113 обор., 152 обор., 152 обор., 153, 166 обор., на нашей таблиц NoNo 7, 8,9,10, 11). Тогда я подумалъ: ‘Да нтъ-ли у всхъ этихъ фигуръ какого-нибудь общаго центра, къ которому он направляются?’ Заглянувъ въ начало рукописи, я сейчасъ же нашелъ, что такой центръ есть на-лицо, и именно почти въ самомъ начал рукописи, на его страниц 5-й (на нашей таблиц No 1). Замчательно, что этотъ центръ состоитъ уже изъ группы двухъ фигуръ. Такимъ образомъ, общая программа всего цлаго представляла такую таблицу:
Не надо думать, что эти человческія фигуры слдуютъ въ рукописи одна за другою, безъ всякой посторонней вставки. Нтъ, на промежуточныхъ между ними страницахъ помщено нсколько десятковъ иниціаловъ, съ разнообразными фигурами обычнаго новгородскаго ‘драковнаго’ или (какъ обыкновенно выражается проф. Буслаевъ) ‘чудовищнаго’ стиля.
Сначала я думалъ, что между этими фигурами нельзя уже будетъ найти никакой симметріи, ни послдовательности. Однако, и изъ ихъ массы мн удалось выдлить еще цлый рядъ изображеній, представляющихъ, хотя уже съ нсколько меньшею правильностью, опять-таки послдовательную группировку и симметрію. Я обратилъ вниманіе на ‘чудовища’ или ‘драконовъ’ съ человческими головами. Фигуры подобнаго рода были мн не въ диковинку: он всмъ уже давно извстны, такъ какъ встрчаются во множеств разныхъ нашихъ рукописей, не только XIII и XIV, но даже и другихъ вковъ, какъ боле раннихъ, такъ и боле позднихъ. Пересчитавъ вс фигуры этого рода, встрчаемыя въ настоящемъ Евангеліи, я съ удивленіемъ увидалъ, что ихъ всего на всего въ рукописи — десять (на нашей таблиц NoNo 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23), т.-е. опять то самое число, какъ и въ предыдущей категоріи. Продолжая изученіе, я нашелъ, что пять фигуръ изъ этого числа обращены справа налво, и другія пять фигуръ обращены слва на право.
Одиннадцатая фигура (какъ-бы центральная) состоитъ изъ двухъ переплетенныхъ драконовъ, стоящихъ другъ къ другу спиной и глядящихъ своими человческими лицами врозь, вправо и влво, словно какой-то Янусъ (на нашей таблиц No 13). Этотъ Янусъ какъ будто-бы назначенъ былъ составлять противувсъ двойственной фигур предыдущаго ряда фигуръ: т стояли другъ къ другу лицомъ, эти — эадомъ. Но, между 10-го драконами съ человчьими лицами я нашелъ еще одну внутреннюю симметрію: восемь изъ ихъ числа представляли чудовища съ птичьимъ тломъ, крыльями, и хвостомъ, а также и съ ногами (на нашей таблиц NoNo 14, 15, 16, 17, 19, 20, 21, 22), но остальныя два 2 были лишены и тла, и крыльевъ, и хвостовъ, и состояли изъ зминаго туловища, переплетающагося безконечными извивами и имющаго на одномъ конц человческую голову (на нашей таблиц NoNo 18 и 23). Изъ восьми предыдущихъ драконовъ у четырехъ были птичьи ноги съ когтями (наши NoNo 14, 15, 17, 20), а у другихъ четырехъ звриныя лапы съ пальцами (наши NoNo 16, 19, 21, 22). Все это вмст содержало уже досгаточную группировку, преднамренность соотношеній и симметрію.
Выше было замчено, что распредленіе по страницамъ фигуръ второй категоріи представляетъ мене правильности, чмъ въ предыдущей категоріи. Я разумю подъ этимъ слдующее. Цифры страницъ образуютъ въ настоящемъ случа такую послдовательность:
Эта таблица показываетъ, что двойная фигура не стоитъ, по цифр своей страницы, впереди всхъ остальныхъ изображеній этой категорій, гд-нибудь въ начал рукописи, а является лишь на лист 96-мъ, т.-е. среди общей нумераціи. Разсмотрніе же самихъ фигуръ въ иниціалахъ доказываетъ, что тутъ нельзя искать такой строгой опредлительности, какъ въ предыдущей категоріи, потому что одни изъ драконовъ обращены и головой, и тломъ, и лапами въ одну сторону (наши NoNo 15, 16, 19), и потому не представляютъ никакого затрудненія въ распредленіи, но есть тутъ и другіе драконы, у которыхъ головы обращены въ одну сторону, а тло въ другую (наши NoNo 14, 17, 20, 21, 22). Куда же ихъ относить: къ правой, или къ лвой серіи? Затрудненіе было немаловажное. Однако же, не имя возможности разршить это затрудненіе, я остановился на одномъ существенномъ признак: обращеніи головы дракона въ ту или другую сторону. Мы видимъ, что драконовъ съ головой справа на лво — пять (наши NoNo 15, 16, 18, 21, 23), а съ головой слва направо — опять-таки пять (наши NoNo 14, 17, 19, 20, 22). Значитъ, опять здсь есть на лицо симметрическое соотвтствіе.
Въ итог всего мною изложеннаго оказывается, что Академическое Евангеліе заключаетъ въ себ, по части иниціаловъ, слдующія главныя составныя части:
1) 10 человческихъ фигуръ, симметрично расположенныхъ въ двухъ группахъ, съ особою группою изъ двухъ человческихъ фигуръ для средины.
2) 10 драконскихъ фигуръ, съ человческими лицами, симметрично же расположенныхъ въ двухъ группахъ, съ особою группою изъ двухъ драконовъ, быть можетъ также занимавшею центральное мсто въ общемъ расположеніи.
3) Огромную массу иниціаловъ съ обыкновенными, часто встрчающимися въ равныхъ нашихъ рукописяхъ, драконами, змиными и иными переплетающимися фигурами ‘новгородскаго стиля’ (для примра, на нашей таблиц представлено нсколько такихъ фигуръ подъ NoNo 24, 25, 26, 27, 28, 29).
Въ этой рукописи есть также нсколько заставокъ, помщенныхъ передъ началомъ каждаго евангелиста. Три изъ нихъ принадлежатъ къ тому же самому разряду, какъ и иниціалы послдней, третьей категоріи, т.-е. состоятъ изъ обычныхъ драконскихъ сплетеній, и потому не представляютъ никакого особеннаго интереса. Но послдняя заставка, помщенная передъ началомъ евангелія отъ Іоанна, заключаетъ въ своемъ центр человческую фигуру, схожую, по стилю, костюму и очертаніямъ, съ человческими фигурами въ иниціалахъ нашей первой категоріи (на нашей таблиц No 12).
Матеріалъ, найденный мною въ настоящей рукописи, и симметричное расположеніе его, кажутся мн очень важными и ведущими къ любопытнымъ результатамъ. Однакоже, указанные мною факты такъ неожиданны, что могутъ вызвать недовріе и повести къ предположенію, что излагающій ихъ увлекся, вдался въ преувеличенія и натяжки, выставилъ свой матеріалъ не въ томъ свт, въ какомъ онъ существуетъ дйствительно въ рукописи, однимъ словомъ, что онъ произвольно исказилъ этотъ матеріалъ. Но такое недовріе есть именно то, чего я желаю и, чего я жду отъ моихъ сегодняшнихъ слушателей и будущихъ читателей. Не только каждый изъ ученыхъ, длающихъ мн сегодня честь присутствуя при чтеніи моей записки, но всякій человкъ, занимающійся наукой, иметъ доступъ въ библіотеку нашей Императорской Академіи наукъ. Каждому легко проврить, можно сказать, въ нсколько минутъ, факты, выставленные мною. Проврк подлежатъ слдующіе вопросы:
1) Правда-ли, что въ этой рукописи всего только 10 иниціаловъ съ человческими фигурами, и 11-й съ двумя человческими фигурами, а затмъ уже нтъ боле никакихъ другихъ подобныхъ иниціаловъ?
2) Правда-ли, что эти иниціалы представляютъ ту самую послдовательность на страницахъ рукописи, какую я указываю?
3) Правда-ли, что въ этой рукописи всего только 10 иниціаловъ съ фигурами драконовъ, имющихъ человческія головы, и 11-ый съ двумя драконами, имющими человческія головы, а затмъ нтъ въ рукописи боле никакихъ другихъ подобныхъ иниціаловъ?
4) Правда-ли, что эти иниціалы составлены и расположены такъ, какъ я разсказываю?
Я прошу проврки сообщаемыхъ мною фактовъ потому, что если я правъ, если въ дйствительности существуетъ все то, что я изложилъ, то мы немедленно получаемъ право идти въ нашемъ разсмотрніи дале, и длать изъ вновь открытыхъ фактовъ многіе очень важные и любопытные выводы.
Эти выводы представляются мн въ слдующемъ вид.
Мы имемъ въ иниціалахъ Академическаго Евангелія No 3 разбросанные члены одной какой-то общей, теперь уже неизвстной композиціи, нчто въ род какой-то картины, фриза, барельефа, гд центръ ясно обозначенъ, такъ что къ нему направляются справа и слва равныя фигуры, по 5-ти съ каждой стороны. Быть можетъ, эти фигуры составляли два ряда, или этажа, такъ что въ одномъ ряду стояли все только одни люди, а въ другомъ — все только одни драконы съ человческими головами. Но можетъ быть он составляли всего только одинъ рядъ или полосу, и были расположены въ перемежку такимъ образомъ: человкъ — драконъ, человкъ — драконъ и т. д. И то, и другое равно возможно, но я скоре готовъ предположить, что фигуры были поставлены, на первоначальномъ оригинал, въ два этажа, одинъ надъ другимъ, потому что у насъ на лицо есть два центра, а не одинъ, и притомъ композиція изъ 22 фигуръ въ одинъ рядъ была-бы слишкомъ объемиста и требовала-бы какого-то слишкомъ большаго протяженія.
Но, въ два-лъ этажа, или въ одинъ расположены были фигуры, передъ нами неожиданно является тотъ поразительный фактъ, что въ древнихъ нашихъ рукописяхъ скрыты какія-то художественныя композиціи, сцены, о которыхъ нигд до сихъ поръ не было ни малйшаго понятія. Обнаруживается новая богатая руда, новый матеріалъ, который подлежитъ изслдованію и включенію въ исторію искусства.
Затмъ, теперь возникаютъ разные очень существенные вопросы: 1) Что это за композиція у насъ передъ глазами, въ чемъ она состоитъ, что она изображаетъ? 2) Русскаго-ли, или иноземнаго она происхожденіи? 3) Композиція эта составляетъ-ли единичное исключеніе, или подобные примры можно встртитъ и въ другихъ нашихъ древнихъ рукописяхъ?
Какое содержаніе нашей композиціи, что она изображаетъ?
Для удовлетворенія этого вопроса необходимо подробно описать фигуры главнаго, первенствующаго ряда, т.-е. фигуры человческія.
Центральная группа состоитъ изъ двухъ человкъ, держащихъ въ рукахъ покрытый повязками жезлъ, кончающійся на верхнемъ конц выпуклыми выступами или шишками, какъ античный тирсъ. Об человческія фигуры находятся въ сильномъ движеніи, ноги ихъ широко разставлены (нашъ No 1).
Направо отъ нихъ стоитъ человкъ, наклонившій со вниманіемъ голову, глядя на то, что длаютъ главные двое. Руки его ничего не держатъ, но правая поднята вверхъ съ жестомъ удивленія или обожанія. Вокругъ ногъ его обвивается змя (нашъ No 2).
За нимъ является человкъ, держащій за заднія ноги зайца и прокалывающій его въ брюхо длиннымъ ножемъ: изъ внутренности зайца льется кровь (нашъ No 3).
Дале мы видимъ дерево, у подножія котораго упалъ на колна че
Прочитали? Поделиться с друзьями:
