Исследователь исторических событий должен прилежно рассматривать и в точности представлять свойства и нравы всех великих людей, которые сделали важные перемены в свете для своего времени и для веков последовавших, ибо чем более дано им блеску при жизни, тем более ложных лучей отсвечивается в потомстве. В одном месте по недоразумению берут их для себя образцами, в другом имя их во зло употребляется для ослепления народа…
Нет сомнения, что Карл Великий представляет важное лицо в истории веков средних. Надеюсь оказать моим читателям услугу, благодарности достойную, сообщив им суждение о сем государе, извлеченное из прекрасной Сисмондиевой средних веков истории, писанной на французском языке. Оно во многих частях справедливее и основательнее всех, какие мне случалось читать о Карле Великом:
‘Сей монарх — говорит Сисмонди — приобретший власть над умами современников, жил не в своем веке. Прежде него были люди, которые полудикою своею деятельностью и усилиями покоряли народы просвещенные, напротив того Карл, оставив далеко за собою век свой, покорил варваров силою ума, отличным дарованием, знаниями. Карл Великий, имея способности законодателя и воина, получил еще в удел творческий дух и ту неусыпность, которою держатся государства. Он повлек за собою германские народы на путь просвещения, и при жизни своей видел чудесные успехи, связал варваров с римлянами союзом и соединил их под своим скипетром, наконец положил основание новому порядку в Европе, — и порядок сей поддерживался добродетелями героя, благоговением и удивлением, который он вдыхал в подданных.
Но да не подумают, чтобы правление Карла Великого послужило ко счастью народов. Он виновен пред человеческим родом за своих преемников, за девятое и десятое столетия, несчастнейшие в истории света, за междоусобные войны потомков, за опустошительные нашествия варваров, за ослабление всей Европы, за совершенное расстройство всех государств, за возвращение невежества, которого мрак в девятом веке был гуще нежели в восьмом.
Карл Великий основал почти всемирную монархию, однако не мог он утвердить ее, подобно римлянам, постепенными завоеваниями семьсот лет продолжавшимися, — не мог сделать прочными цепей, соединявших победителей с побежденными, связать их так, чтобы последние поневоле захотели составить одно тело с первыми. Подданные Карла Великого, покоренные в продолжение жизни одного человека, принадлежали собственно ему, а не народу. Отважность порабощенных и любовь к независимости должны были уступить силе. Они потеряли дух мужества и единомыслия, потеряли свое собственное правление, потеряли все способы защищаться, однако не могли полюбить новую монархию. Насильственные Карловы распоряжения чужды были справедливости. Тщетно определил он части для наследников, самодержавная власть его была слаба пред властью времени, и должна была уступить частным выгодам: вот начало войны между наследниками Карла. Ни в военном звании, ни в гражданском не было общего, народного духа, разные племена не могли чувствовать любви к правительству, которое уничтожило многие другие правительства. Итак, не должно удивляться, что норманны и сарацины имели удачу, не должно удивляться, что обширнейшая империя, богатая храбрыми воинами, не могла удержать слабых неприятелей {Норманны и сарацины были тогда в сравнении со франками и с итальянцами то, что ныне татары с европейцами. — Руссо в своем Общественном договоре предсказывает, что татары и монголы еще один раз покорят Европу. Это может сбыться тогда только, когда возникнет всемирная империя: и в таком случай надобно ожидать события прежде двух столетий.} в государстве, которое возникло не из соединения народов, но от власти одного лица, общий дух народный, единомыслие не переходят к другому поколению.
Известно, что преемники Карла Великого были люди обыкновенные, без дарований: но таков порядок в природе. Нельзя надеяться, чтобы завоеватель Европы и основатель новой династии по славном сорокалетнем царствовании оставил достойного, равного себе преемника. Если же предположить, что два или три человека подобных Карлу, один после другого вступали бы на престол франков, в таком случае всемирная монархия конечно устояла бы, но Европа дорого заплатила бы за свои преимущества, люди скорее протекли бы первую половину пути к просвещению, но остались бы на одной степени, подобно китайцам, и государство потеряло бы внутреннюю деятельность, внешнее могущество, потеряло бы чувство чести, погасли бы в нем дарования и добродетели.
Карл Великий затмил, так сказать, свое столетие. Он один сиял на позорище света, витязи его существуют только в сказках и никто из современников его, никто из людей живших после его смерти не прославил своего имени. Прежде его не было недостатка в великих людях. Из числа народов покоренных Карлом, каждый имел государей, достойных жить в истории. Прежде его целая половина человеческого рода не была подвластна одному начальнику, не была орудием одной воли.
Карл умер в 814 году, с ним вместе погас блеск империи, и части основанной им монархии находились под владением потомков его только семьдесят три года. Настало правление вялое, недеятельное, которое окончилось царствованием Карла Толстого. Сей государь, последняя отрасль Карловского поколения, свержен с престола 887, и в следующем году умер.’
(С нем.)
——
Сисмонди Ж.Ш.Л. де Карл Великий: (С нем.) / [Извлечено из Сисмондиевой Средневековой истории, пис. на фр. яз.] // Вестн. Европы. — 1807. — Ч.35, N 18. — С.90-95.