КАНДИДАТЪ КУРАТОВЪ.
КАНДИДАТЪ КУРАТОВЪ.
(Эпизодъ изъ обыденной жизни).
Куратовъ’.
Кандидат Куратов, Шапир Ольга Андреевна, Год: 1880
Время на прочтение: 40 минут(ы)
— Вотъ кстати-то! а я къ намъ шла въ училище… Депеша!! Сегодня, Петръ Андреичъ съ вечернимъ поздомъ!!
— Господи… какъ же это такъ вдругъ?! И письма не было… Ахъ, Боже мой!..
— Да вотъ… она у меня въ карман:
‘Кандидатъ. Буду съ вечернимъ поздомъ.
— Ну, вотъ… вотъ видите, Зинаида Николаевна! Кандидатъ, а вы ужь Богъ знаетъ чего не придумали. Я говорилъ…
— Нтъ, все-таки я не оправдываю: такъ мучить даромъ…
— Ну, да ужь почему-нибудь же не писалъ, не такъ вдь зря. Времени-то какъ мало, а я… ахъ, ты Господи, вдь никакъ нельзя… не могу встртить! совтъ учительскій у насъ сегодня. Вчно такъ!..
— Я и одна. Вы, какъ только кончится, прямо къ намъ.
— Да, да! Ну, прощайте пока, опоздалъ ужь чай минутъ на десять…
Разговаривавшіе разошлись. Мужчина — маленькій, сденькій старичокъ, запахнулся плотне въ сильно поношенное суконное пальто на мерлушкахъ и ускоренной походкой направился къ виднвшемуся на углу большому зданію городского училища. Дама — двушка за тридцать, наружности ничмъ не выдающейся, одтая плохо, скрылась въ дверяхъ ближайшей фруктовой лавки.
Кандидатъ Куратовъ съ вечернимъ поздомъ прідетъ въ родной городъ, гд живутъ его мать и сестра и гд его покойный отецъ учительствовалъ цлыхъ двадцать лтъ въ городскомъ училищ.
Неужели родной городъ останется безучастнымъ къ такому знаменательному событію? Эти люди росли на его глазахъ, онъ зналъ ихъ береженными, миловидными дтьми, ежедневно отправлявшимися по его улицамъ гулять ‘на ту сторону’, на встрчу къ отцу, возвращавшемуся изъ классовъ, онъ былъ свидтелемъ отчаянія вдовы, оставшейся въ одно скверное утро съ двумя подростками, съ пенсіей уморительныхъ размровъ и ветхимъ домишкомъ въ глухой части города, унаслдованнымъ отъ ея родителей, и онъ же безсознательно пришелъ ей на помощь, встртивъ доврчиво появленіе на свтъ Божій новенькой вывски: школа для первоначальнаго обученія. (Вдова учителя — видимое дло, человкъ къ педагогик прикосновенный).
Съ тхъ поръ прошло пятнадцать лтъ: школа ‘Куратихи’, какъ величали ее кліенты изъ мщанъ и мелкихъ купцовъ, успшно водворяла первоначальное обученіе во множеств дтскихъ головокъ, особенно успшно, съ тхъ поръ, какъ въ помощь матери окончательно подросла молоденькая Зина.
Кандидатскій дипломъ молодого Куратова обошелся не дешево: онъ стоилъ въ сложности нсколько тысячъ рублей, выработанныхъ упорнымъ трудомъ и систематической экономіей матери и сестры, онъ поглотилъ всю молодость Зиночки, нечувствительно превращавшейся въ почтенную Зинаиду Николаевну, и положительно цлую пучину неистощимаго, несокрушимаго, женскаго терпнія…
Городу онъ будетъ стоить школы — это вс знали. Всхъ родителей, отдававшихъ въ школу дтей, очень серьзно и торжественно предупреждали, что заведеніе это недолговчно, какъ только Коля получитъ кандидатскій дипломъ — вся семья переселится въ тотъ городъ, гд онъ будетъ служить. Пожалуй, что родители не имли особенной надобности знать это, но госпожа Куратова почему-то находила это необходимымъ. Точно также всякій разъ, какъ ей приходилось мнять жильцовъ, занимавшихъ лучшую половину ея дома, она и ихъ ставила въ извстность, что собственно домъ ея продается, такъ какъ она намрена покинуть городъ, какъ только сынъ ея кончитъ университетъ.
Это было ршено еще тогда, когда Коля учился въ гимназіи, потомъ много разъ обсуждалось въ письмахъ, и далекой путеводной звздой мерцало въ непроглядной скук ихъ однообразнаго, трудового существованія. Этимъ жили, для этого терпливо работали. отказывая себ во всемъ. Об женщины точно не понимали, что не все въ жизни можно наверстать, что есть одно, чего не вернешь, а именно: никакое переселеніе въ другой городъ, на отдыхъ, подъ крылышко Коли-кандидата не превратитъ тридцатилтнюю Зинаиду Николаевну въ двадцатилтнюю Зиночку!.. Но такія вещи видне со стороны — он объ этомъ не думали. Кандидатскій дипломъ составлялъ предлъ, у котораго заканчивались вс ихъ планы, вс маленькія, житейскія комбинаціи, на этомъ ихъ жизнь точно обрывалась и начиналась всегда заманчивая, всегда привлекательная область неизвстнаго.
Зинаида Николаевна спросила въ лавк бутылку портвейна, фунтъ стеариновыхъ свчей и мещерскаго сыру, и при этомъ просительно прибавила, чтобы дали получше и посвже, такъ какъ сегодня он ожидаютъ брата, на пути домой ей встртилась мало знакомая дама, вскользь освдомившаяся о ея здоровья — она и ей успла сообщить радостную новость. Словомъ, эту новость узнавалъ всякій, кто такъ или иначе сталкивался втеченіи этого дня съ обитательницами ветхаго домика.
— Ну, вотъ, значитъ и школ шабашъ! ршилъ всхъ прежде сосдъ мщанинъ, твердо усвоившій значеніе этого прізда.
Втеченіи короткаго, осенняго дня квартира Куратовыхъ перешла черезъ вс превращенія, какія только способна изобрсти фантазія трехъ всполошившихся женщинъ. Телеграмма застала ихъ врасплохъ — она пришла посл долгаго, упорнаго, непостежимаго молчанія молодого Куратова.
Въ большой комнат сдвинули въ уголъ, и нагромоздили другъ на друга школьные столы, скамьи и черныя доски, собирались, но не успли вынести ихъ въ сарай, такъ какъ теперь все ровно он ужь не были нужны.
Зина едва не опоздала къ позду, то-есть собственно это ей такъ казалось, а извощикъ клялся всю дорогу, что такой конецъ можно еще успть сдлать, по крайней мр, три раза. Дйствительно ждать пришлось долго. Ей все казалось, что поздъ непозволительно опоздалъ и она столько разъ обращалась съ этимъ вопросомъ къ дежурному сторожу, что онъ, наконецъ, сказалъ ей какую-то дерзость. Братъ и сестра не видались больше пяти лтъ. За это время въ ней произошла та перемна, которая иногда, совершается круто и разомъ въ двушкахъ около тридцати лтъ, она вдругъ вся точно поблекла, высохла и потускнла, и смотрла старше любой матери семейства однихъ съ нею лтъ. Братъ оставилъ ее все еще Зиночкой, надвавшей по праздникамъ яркіе банты и свтлое платье и тогда ни банты, ни яркое платье никому не рзали глазъ… Въ суетливой толп, которая тснится у прибывшаго позда, не мудрено проглядть знакомое лицо, особенно въ томъ случа, если ваша память удержала измнившійся образъ, Куратовы были слишкомъ бдны, чтобы бросать деньги на фотографію.
Задыхаясь отъ волненія, не чувствуя толчковъ, двушка торопливо летала взглядомъ по лицамъ всхъ попадавшихся ей мужчинъ, безсознательно отыскивая между ними знакомое ей безбородое, юношеское лицо. Кандидатъ приглядывался ко всмъ молоденькимъ женщинамъ. Зина безпомощно металась по платформ до тхъ поръ, пока осталась одна среди кондукторовъ и носильщиковъ, тогда она бросилась въ вокзалъ, пробжала по всмъ заламъ, заглянула даже въ дамскую комнату и, потерянная, съ подступавшими къ горлу слезами, машинально вышла на подъздъ. Публика разъхалась. Извощики толкались и кричали, накидываясь на каждое новое лицо…
Не пріхалъ!.. Но вдь депеша подана съ дороги?.. Она еще разъ съ недоумніемъ оглянулась на входную дверь и ея растерянная фигура бросилась въ глаза старичку сторожу, жившему въ одной улиц со школой. Онъ подошелъ къ ней, добродушно улыбаясь.
— Никакъ братца встрчать изволите? пріхали вдь они, я самъ слышалъ, какъ извощика порядили — тутъ я и призналъ ихъ… Очень съ лица смнивши.
— Пріхалъ… ахъ… какъ же это?! какое, право, несчастіе?..
— Да вы нагоните — вотъ-съ, пожалуйте! я духомъ домчу, коли угодно, вызвался мальчуганъ-извощикъ.
— Да, да… я теб, голубчикъ, на чай гривенникъ, только поскоре, пожалуйста! суетилась Зина, взбираясь на старенькіе дрожки, забрызганные осенней грязью.
Юный возница безжалостно хлесталъ свою пгую лошаденку, ухарски заворачивая на поворотахъ и исполнясь полнйшимъ пренебреженіемъ ко всмъ глубокимъ выбоинамъ, ямамъ и лужамъ провинціальныхъ улицъ. Двушка крпко держалась за низкую спинку и напряженно смотрла впередъ. Только уже близко не дозжая школы они нагнали другіе, степенно подвигавшіеся дрожки съ новенькимъ чемоданомъ на козлахъ и съ статнымъ сдокомъ съ дорожной сумкой поверхъ пальто.
— Коля!! вырвался изъ груди Зины давно готовый крикъ.
Сдокъ обернулся и, вмсто худощаваго, безцвтнаго лица скромнаго гимназиста, она увидла цвтущаго блондина съ красивой бородой, выгодно скрывшей не совсмъ удачныя очертанія рта и подбородка.
— Стой, стой, любезный! удержалъ онъ за плечо своего извощика.— Боже мой, да вдь это ты, Зиночка! какъ же мы не встртились, не понимаю!
Они оба въ одно время слезли съ дрожекъ и обнялись среди улицы. Зина истерически расплакалась.
— Какая, право, досада… Я смотрлъ, смотрлъ! такъ вдь и думалъ, что ты придешь встртить. Толпа такая! словно извинялся прізжій, какъ будто главное въ эту минуту было то, что они случайно разошлись.
— Боже, какъ ты перемнился! пожалуй, я даже и видла тебя… Совсмъ красавецъ и съ бородой… Господи… Коля!! пять лтъ вдь, мальчикъ былъ совсмъ!..
Двушка смотрла на него восторженными глазами и смялась сквозь слезы. Молодой человкъ неловко улыбался, безпокойно сознавая, что они остановились среди улицы, и изъ ближайшихъ домовъ, вроятно, любуются неожиданной, трогательной сценой.
— Мы тутъ дойдемъ пшкомъ, если хочешь? онъ довезетъ мой чемоданъ… предложилъ онъ, слегка нагибаясь среди фразы, такъ какъ она еще разъ неожиданно и порывисто обняла его.— Или, впрочемъ, грязь у васъ ужасная — эдакъ все-таки скоре… Дай я помогу теб…
Онъ подсадилъ ее на дрожки, но не догадался ссть рядомъ и они ца двухъ извощикахъ подъхали къ дому.
Прізжій расплачивался съ извощикомъ, торопясь и порываясь къ худенькой, болзненно фигурк Катерины Ивановны Куратовой, выбжавшей въ одномъ плать на крыльцо встрчать сына. Затмъ, въ дом началась безпорядочная суета свиданія посл долгой разлуки — суета, въ которой въ первыя минуты всегда больше напряженія и неловкости, чмъ истинной радости. Такъ какъ женщины все больше восклицали, то прізжій говорилъ за всхъ: объ экзамен, о дорог, о разниц въ климат, даже, какъ-то ужь совсмъ нечаянно и необдуманно, въ первыя же минуты сообщилъ интересный политическій слухъ… Его каждое слово ловили, его закидывали вопросами, разглядывали, любовались. Очевидно, онъ былъ животрепещущимъ первомъ, центромъ этой жизни и нетолько въ силу ихъ любви къ нему, а по существу вещей, одинъ молодой, цвтущій, сильный, среди отживающихъ, затерявшихся въ невидной, мелкой борьб. Онъ олицетворялъ въ себ будущее среди прошедшаго, завдомо неудачнаго и безвтнаго и ихъ собственная будущность цплялась за эту начинающуюся жизнь.
— Мама, голубушка… а вдь ты постарла, бдная! проговорилъ сынъ, съ печальной нжностью лаская ея худыя руки.
— О, родной мой, вотъ нашелъ о чемъ! Дотянула, хватило силъ до этой минуты — больше ничего вдь и не надо отъ меня. Теперь я отдыхать буду.
Онъ нагнулся и молча цловалъ ея руки.
— Школа!.. въ раздумь остановился прізжій передъ угломъ, загроможденнымъ школьной мебелью.— Вотъ какъ, Зина? у тебя ныньче доски заведены и карты какія отличныя? оглянулся онъ на стну.
— Еще бы! и какъ же я гордилась всмъ этимъ въ свое время!.. Знакомый столяръ длалъ по образцу гимназическихъ. Не успли сегодня вынести, добавила она неожиданно небрежнымъ тономъ: — надо пока хоть въ сарай свалить, а то здсь тсно очень.
Братъ вопросительно посмотрлъ на нее и промолчалъ.
Хотя Куратовъ и не чувствовалъ ни малйшаго голода, но чтобы утшить мать, онъ долженъ былъ приссть къ столу, заставленному всмъ, что было накуплено и настряпано для него, когда онъ благополучно одоллъ кусокъ курицы, Анисья внесла сіяющій самоваръ и Зина заняла свое мсто у большого подноса съ чайной посудой. Это особенно живо напоминало прошлое. Думая о дом, онъ всегда воображалъ себ сестру сидящею за самоваромъ. Неуклюжій, рослый гимназистъ, всегда здоровый, всегда съ прекраснымъ аппетитомъ и вчно новымъ запасомъ школьныхъ разсказовъ, онъ присаживался къ этому подносу и начиналъ съ увлеченіемъ длиться съ нею всми впечатлніями дня, они говорили вполголоса, чтобы не мшать матери, которая за тмъ же столомъ поправляла нмецкія тетрадки учениковъ. Зиночка слушала гимназиста съ неподдльнымъ, наивнымъ интересомъ, въ собственной ея жизни не было даже и такихъ незатйливыхъ впечатлній. Это повторялось изо дня въ день цлые годы. За этимъ же самымъ столомъ было ршено, что он бросятъ школу и переселятся въ другой городъ, какъ только Коля получитъ кандидатскій дипломъ. Катерина Ивановна предпочла бы, чтобы сынъ взялъ мсто въ родномъ город, но молодежь съ такой нетерпимой горячностью настаивала именно на переселеніи, что, въ конц-концовъ, ей пришлось уступить. Долго спорили. Обсуждали подробно вс выгоды и невыгоды продажи дома и всего имущества, высчитывали, какую, примрно, сумму придется истратить на путешествіе и обзаведеніе, при этомъ столько горячились, такъ волновались, входили въ такія подробности, что посторонній слушатель наврное бы неудержимо расхохотался, еслибъ узналъ въ середин разговора, что рчь идетъ… о кандидатскомъ диплом кончающаго гимназиста! И на другое утро гимназистъ отправился въ свои классы, преисполненный самой возвышенной гордостью: онъ чувствовалъ, что несетъ въ себ судьбу цлой семьи. Онъ былъ тогда слишкомъ юнъ и неискушенъ жизнью, чтобы понимать, какъ невыгодно и рисковано носить въ себ чужую судьбу… Но кончившій кандидатъ зналъ это прекрасно.
Куратову живо представился тотъ памятный вечеръ, когда онъ, какъ и теперь, занялъ то же мсто около подноса — и какъ бы для дополненія иллюзіи въ прихожей послышалось шарканье снимаемыхъ галошъ, дверь стремительно распахнулась и вошелъ Петръ Андреевичъ, ни на іоту не измнившійся, ни чуть не постарвшій и, вроятно, даже въ томъ же самомъ темно-коричневомъ сюртук.
— А гд онъ у васъ, Катерина Ивановна — кандидатъ… кандидатъ-то нашъ желанный?
Куратовъ вскочилъ и почтительно позволилъ себя обнять. Старикъ по-русски троекратно поцловалъ его и, не выпуская плечъ, весь откинулся назадъ и вглядывался въ него съ простодушной безцеремонностью.
— Господи Боже ты мой!.. господинъ кандидатъ!.. это вдь ужь даже и черезчуръ!.. Денди какой-то… бель-омъ… Что же мы-то посл этого? Я вотъ крестнымъ отцомъ довожусь — такъ, право, конфужусь даже!
Петръ Андреевичъ усиленно мигалъ совсмъ влажными глазами и изъ-за его напускной, напыщенной шутливости слышались глубоко растроганныя ноты.
— Вдь, правда, Петръ Андреичъ, можно не узнать?! горячо отозвалась съ своего мста Зина.— Я и не узнала! я теперь совершенно уврена, что видла его въ вокзал и не узнала!
Катерина Ивановна смотрла на сына съ безмолвнымъ восхищеніемъ.
Куратовъ стоялъ среди комнаты и испытывалъ то неловкое ощущеніе собственныхъ рукъ, ногъ, глазъ, которое является у человка, когда его разглядываютъ.
— А вдь и тутъ виновата все та же бднота проклятая! заговорилъ онъ развязно, садясь на прежнее мсто.— Были бы деньги лишнія, присылалъ бы вамъ каждый годъ свои фотографическія карточки и не случилось бы того, что сестра родная въ толп проглядла.
— Конечно, конечно! да вдь, говорятъ, и не дороги нынче, отвтилъ наивно старикъ.
— Есть и не дорого. Гршный человкъ, я и снялся-было года два тому назадъ… Ну, только похожи он на меня будутъ разв лтъ черезъ десять.
— Какъ? ты снимался? гд же он? съ недоумніемъ встрепенулась Катерина Ивановна.
— Да я, мама, хотлъ это теб къ рожденію — и вдругъ бы ты увидла, Богъ знаетъ, какую физіономію!
— Куда же ты длъ? теперь хоть покажи…
— Я тогда же изорвалъ ихъ въ мелкіе куски.
— Какъ!.. ты изорвалъ цлую дюжину карточекъ?! вскрикнула она съ такимъ искреннимъ ужасомъ, что сынъ тихо, ласково разсмялся и поцловалъ ея руку.
— Виноватъ, мама! не хотлось явиться передъ вами какимъ-то уродомъ.
— Ахъ, молодежь!.. укоризненно покачала она головой:— разв лучше никакой-то не имть? Умереть могла, такъ бы и не знала, какой-ти у меня бородачъ сталъ.
— За то теперь такой портретъ пришлю, что какъ живой буду! съ увлеченіемъ проговорилъ Куратовъ и въ ту же минуту, еще договаривая послднее слово, весь вспыхнулъ и тревожно пробжалъ взглядомъ по лицамъ всхъ присутствующихъ.
— Теперь и безъ портрета хорошъ, отвтила радостно Катерина Ивановна.
— Тмъ боле, что и присылать-то не откуда! добавила весело Зина.
Кандидатъ промолчалъ и съ мучительнымъ выраженіемъ въ лиц нагнулся надъ стаканомъ съ чаемъ.
Между тмъ, Петръ Андреевичъ все продолжалъ съ умиленіемъ разсматривать своего крестника. Неужели это тотъ самый Коля Куратовъ, котораго онъ, двадцать-пять лтъ тому назадъ, торжественно несъ вокругъ купели? которому, десятилтнему мальчику, онъ ревностно ‘выправлялъ почеркъ’, въ качеств патентованнаго преподавателя калиграфіи? Тотъ самый Коля, на котораго, со смертью Куратова-отца, сосредоточились вс заботы и надежды Катерины Ивановны? Прожить кое-какъ домишкомъ и пенсіей она, пожалуй, еще могла бы одна, но надо было воспитывать сына, Зиночк было уже пятнадцать лтъ, и покойный отецъ очень гордился ея познаніями. Въ качеств дочери благородныхъ родителей, вдовы учителя, ей показалось всего приличне открыть школу, не въ швеи же записаться, не торговать же начать, въ самомъ дл! Ни мать, ни дочь ни минуты не сомнвались въ собственной компетентности въ дл педагогики. Школа пришлась но вкусу небогатымъ обывателямъ города, но Куратовы отнюдь не смотрли на нее, какъ на свое призваніе, какъ на полезное служеніе обществу или что-либо подобное. Она была необходима, чтобы доставить Кол высшее образованіе и тмъ самымъ и ихъ вывести когда-нибудь на вожделнный путь обезпеченнаго и покойнаго существованія. И он терпливо работали для этого, даже не считая своего существованія за настоящую жизнь, это было какое-то промежуточное пространство которое необходимо было перейти, чтобы устроиться, ‘какъ добрые люди’. Правда, для Зиночки оно совпало съ лучшей порой ея жизни, молоденькой двушк было куда не занимательно изъ года въ годъ преподавать катехизисъ и четыре правила ариметики сыновьямъ лавочниковъ и мелкихъ чиновниковъ, на знакомства и развлеченія не хватало ни времени, ни денегъ. Но за то будущее вознаградитъ ее за все. Въ новомъ мст она явится сестрой преподавателя гимназіи, кандидата естественныхъ наукъ, Николая Николаевича Куратова, и никто не будетъ знать скромной исторіи ея трудовой юности. Но довольно обыкновенному извращенію понятій, Зиночка нетолько не гордилась своею ролью, но считала неизмримо боле почетнымъ быть настоящей ‘барышней’. Она жила, такъ сказать, со взоромъ, устремленнымъ въ отрадное будущее и совершенно нечувствительно для себя оставляла въ этомъ промежуточномъ пространств свою молодость и свжесть… Человку, все только собирающемуся жить, очень трудно самому уловить, когда неумолимая природа отсчитаетъ для него короткій мигъ зенита. Вершина горы всегда представляетъ очень небольшое пространство, но только тотъ, кто чувствуетъ себя совершившимъ ‘въ предл земномъ все земное’, только тотъ можетъ своевременно и съ спокойнымъ достоинствомъ понять, что его жизнь пошла подъ гору. Зиночк, было двадцать-шесть лтъ, когда ей предложилъ свою руку и сердце одинъ товарищъ Петра Андреевича по училищу, человкъ пожилой и видвшій вполн подходящую для себя жену въ скромной, привычной къ труду и уже не молоденькой двушк. Зина отвергла его безъ малйшаго раздумья и даже съ нкоторымъ негодованіемъ.
Гораздо странне, что и Катерина Ивановна впадала въ ту же ошибку. Для нея дочь оставалась неизмнной Зиночкой, она никогда не разставалась съ нею ни на одинъ день и совершенно не замчала, какъ та увядала на ея глазахъ.
Всхъ больше замчалъ это Петръ Андреевичъ, который давно ужь сдлался членомъ семьи Куратовыхъ, хоть и не былъ связанъ съ ними никакимъ родствомъ. Старый холостякъ, задушевный другъ покойнаго мужа Катерины Ивановны, крестный отецъ ея дтей — онъ такъ сжился съ ними, со всми ихъ надеждами и планами, что понемногу совершенно пересталъ отдлять свою жизнь отъ ихъ жизни. Петръ Андреевичъ намревался также переселиться въ тотъ городъ, гд будетъ служить Коля, а такъ какъ у него не было ни дома, который можно было продать, ни другого, собственнаго Коли, на котораго можно было бы уповать, то онъ уже нсколько лтъ ухитрялся изъ своего жалкаго заработка откладывать небольшую сумму и такимъ образомъ, прикопилъ маленькій капиталецъ, необходимый для перезда и подъисканія новаго мста. Эта послдняя статья очень озабочивала всхъ, что, если въ томъ город, гд будетъ служить кандидатъ Куратовъ, не случится вакантнаго мста учителя чистописанія?
Когда два года тому назадъ Петръ Андреевичъ захворалъ довольно сильно, простудившись но неимнію порядочной шубы, то его пугала не перспектива болзни, быть можетъ серьзной, быть можетъ опасной, а единственно необходимость ‘тронуть капиталъ’, въ случа, если болзнь затянется и потребуетъ серьзнаго леченія. Да и какъ не бояться! онъ одинъ зналъ, каково сколачивать капиталецъ изъ доходовъ преподавателя калиграфіи… Хозяева, у которыхъ Петръ Андреевичъ нанималъ комнату съ прислугой, но безъ стола, увряли даже, будто онъ обдаетъ не каждый день и въ постные дни питается однимъ чаемъ, единственно ради экономіи, а совсмъ не изъ чрезвычайнаго благочестія. За глаза, они величали его не иначе, какъ скрягой и скопидомомъ. Что подлаешь! такое феноменальное явленіе, какъ капиталецъ учителя чистописанія, не давалось даромъ!
Торопясь къ Куратовымъ посл окончанія учительскаго совта, Петръ Андреевичъ, однакоже, предварительно забжалъ домой переодться и кстати вынулъ изъ старенькой шкатулки завтную сумму и тщательно, нсколько разъ пересчиталъ ее. Конечно, онъ какъ нельзя лучше помнилъ эту интересную цифру и даже разбуженный внезапно среди ночи, всегда могъ бы безошибочно назвать ее, но въ эту минуту онъ ощутилъ живйшую потребность подержать ее въ рукахъ, убдиться собственными глазами, что она не исчезла какимъ-нибудь чудомъ изъ замкнутаго сундука.
Теперь, Петръ Андреевичъ сидлъ и смотрлъ на живое олицетвореніе всхъ ихъ надеждъ и плановъ. Сердце его было преисполнено невыразимой гордостью, но въ то же время оно какъ будто начинало замирать отъ какого-то неуловимаго и еще неопредлившагося чувства. Блистательный кандидатъ, красивый мужчина, съ солидной бородой, смлымъ взглядомъ и увренной рчью, ничмъ не напоминалъ прежняго ихъ Колю, ими взлеляннаго и оберегаемаго, жившаго общей жизнью. Мальчикъ всегда отлично учился, серьзно и убжденно, какъ учатся не многія дти, твердо сознающія, для чего имъ это нужно. Онъ понималъ, что мать и сестра работаютъ для него, но нисколько не тяготился этимъ, потому что въ будущемъ его и ихъ интересы сливались въ одно. Онъ обожалъ мать и сестру. Узжая въ университетъ, онъ говорилъ только о своемъ возвращеніи.
Молодой кандидатъ смотрлъ на всхъ съ спокойной и какъ будто грустной лаской, онъ часто съ снисходительной нжностью цловалъ руку матери вмсто всякаго отвта на ея слова и… очень мало говорилъ. Въ его тон прорывалась порой затаенная горечь, его лицо минутами принимало тревожное и озабоченное выраженіе.
Когда Коля благополучно сдалъ послдній гимназическій экзаменъ, онъ ворвался въ комнату, какъ ураганъ. Хохоча сквозь слезы, онъ до боли душилъ мать въ своихъ объятіяхъ и долго кружилъ по комнат сестру въ неудержимомъ порыв шумнаго, дтскаго восторга. За обдомъ онъ выпилъ столько рюмокъ хересу, провозглашая всевозможные тосты, что былъ слегка пьянъ въ первый разъ въ жизни. Они вс были пьяны отъ радости.
Конечно, никто не ждалъ отъ кандидата прежнихъ ребяческихъ выходокъ, никто не могъ требовать, чтобы онъ носился по комнат отъ восторга… но, мечтая объ этомъ свиданіи, они безотчетно ждали чего-то, по впечатлнію, подобнаго тому счастливому дню…
Какъ самый хладнокровный изъ трехъ, Петръ Андреевичъ первый почувствовалъ приступы тоскливаго неудоумнія. Въ одну изъ паузъ, то и дло прерывавшихъ разговоръ, ему случайно попалась на глаза непочатая бутылка вина, купленная утромъ Зиной.
— Ну что за молодежь стала нынче! загорячился старикъ и порывисто сорвался съ своего мста.— До сихъ поръ никому въ голову не пришло чокнуться за счастливое событіе! провозгласить тостъ за начало новой жизни! Равнодушіе какое-то непостижимое… Въ мое время умли торжествовать подобныя минуты. Бывало, кутили по нскольку дней на радостяхъ, просто пьянствовали, гршнымъ дломъ! И не осуждаю. Никогда не осуждалъ. Потому что коли не радоваться благополучному осуществленію собственныхъ начинаній, то гд же другая достойная причина для веселья? Видно, надо мн, старику, примръ показать.
Петръ Андреевичъ взялся было за бутылку, но неожиданно, ршительнымъ жестомъ поставилъ ее обратно, торопливо разстегнулъ свой сюртукъ и вынулъ изъ внутренняго кармана большой потертый бумажникъ.
— Коли мы окончаніе курса гимназіи хересомъ праздновали, такъ теперь ужь, по всей справедливости, полагается шампанское! Вотъ-съ пять рублей, Катерина Ивановна, и разршите вашу Анисью послать къ Птухову… Я, какъ крестный отецъ Николая Николаевича, ставлю первую бутылку, а затмъ, какъ будетъ благоугодно хозяевамъ…
Старикъ съ невыразимой торжественностью бережно выложилъ на середину стола синюю депозитку и спряталъ обратно свой бумажникъ.
Куратовъ вскочилъ недовольный.
— Я васъ прошу не длать этого, добрйшій Петръ Андреичъ! Я пить не охотникъ, вы, сколько мн извстно, также. Съ какой же стати продлывать какой-то обязательный обрядъ, когда для этой бумажки наврное найдется боле серьзное назначеніе. Если ужь есть желаніе, мы прекрасно можемъ выпить вс по рюмк вотъ этого самаго портвейна и поздравить другъ друга съ сегодняшнимъ свиданіемъ.
Онъ взялъ со стола деньги и хотлъ было сунуть ихъ въ боковой карманъ Петра Андреевича, но старикъ сдлалъ шагъ назадъ.
— Нтъ-съ, ужь вы, г. кандидатъ, не мшайте! всякій по своему… На этотъ разъ я отлагаю экономію и сегодняшній радостный день, столь важный въ жизни каждаго изъ насъ, желаю ознаменовать не стсняясь… какъ это вообще принято съ давнихъ поръ…
Старикъ сильно покраснлъ отъ напряженія, и рука, которой онъ отстранялъ отъ себя ассигнацію, слегка дрожала. Куратовъ слдилъ за нимъ съ любопытствомъ. Можно ли было ожидать, что Петръ Андреичъ сдлаетъ нкоторымъ образомъ вопросъ чести изъ бутылки шампанскаго!
— О, я никоимъ образомъ не позволю себ вмшиваться, если вы это такъ серьзно желаете! отвтилъ онъ весело и съ своей стороны также вынулъ пятирублевую бумажку.— Зиночка, распорядись, пожалуйста. Я также ставлю бутылку и — будемте кутить!
Зина взяла деньги и нершительно переглянулась съ матерью. Катерину Ивановну давно уже видимо волновалъ этотъ неожиданный споръ изъ-за шампанскаго. Теперь она не выдержала.
— Но… кому же пить дв бутылки, Коля? и я не понимаю вообще, для чего вы это затяли, Петръ Андреичъ? Какъ будто вс мы недостаточно радуемся и безъ этого. Это просто гршно бросать на вино такія деньги!
— Нтъ, нтъ, мама! ты, пожалуйста, не противорчь! неожиданно горячо остановилъ ее сынъ.— Петръ Андреичъ совершенно правъ — чего другого, а ужь грошовой экономіи было слишкомъ достаточно у всхъ насъ. Я вполн понимаю его желаніе хоть разъ махнуть рукой на всякіе копеечные разсчеты…’ Да и десять рублей, конечно, никого не сдлаютъ богаче.
Катерина Ивановна была совершенно другого мннія о десяти рубляхъ, но все-таки покорно умолкла и Зиночка вышла распорядиться.
— Вы, Зиночка, записку дайте, а то еще поддльнаго какого-нибудь подсунутъ — все вдь мошенники! озабоченно проговорилъ ей вслдъ учитель.
Николай Николаичъ возбужденно шагалъ взадъ и впередъ по комнат.
Разв это не назидательно?! Даже Петръ Андреичъ, смиреннйшій преподаватель калиграфіи, чувствуетъ потребность выйти изъ нормы, наплевать на привычное воздержаніе, сдлать что-нибудь ‘въ ознаменованіе’ — хотя бы безразсудство… А вдь тутъ привычка, цлая система, старость, наконецъ! Да, тутъ эта бутылка шампанскаго получаетъ значеніе по истин грандіозное!
Кандидатъ горько усмхнулся и оглянулъ группу у стола. Зина вернулась и что-то прибирала, перестанавливала тарелки, Катерина Ивановна старательно рзала тонкими ломтиками сыръ и он вполголоса о чемъ-то озабоченно совщались. По другую сторону стола, выдвинутаго на середину комнаты, Петръ Андреичъ тихонько прохаживался, заложивъ руки за спину и задумавшись. О чемъ? спросилъ себя Куратовъ, и его сердце мучительно сжалось отъ сознанія, что онъ, наврное, занимаетъ не послднее мсто въ этихъ мысляхъ. Какъ будто въ этой комнат, въ этихъ трехъ человкахъ, въ этотъ день могло быть что-нибудь, что не было бы, такъ или или иначе, связано съ его особой!.. Онъ въ плну съ той минуты, какъ переступилъ порогъ этого дома… Онъ ихъ собственность — нтъ больше: весь смыслъ, все содержаніе ихъ жизни…
Николай Николаичъ этого никогда не забывалъ. Не даромъ цлыхъ два мсяца онъ не могъ найти въ себ достаточно ршимости, чтобы написать письмо. Собственно говоря, онъ написалъ ихъ нсколько, но каждый разъ озлобленно разрывалъ, находя жестокими, бездушными, недостаточно ясными. Сдлалъ ли онъ лучше, что заставилъ себя пріхать, не предупредивъ ихъ вовсе?
Анисья принесла вино. За неимніемъ бокаловъ, Зина достала четыре стакана, Петръ Андреичъ вооружился ножомъ и штопоромъ и принялся медленно, неумло откупоривать. Пробка хлопнула въ стну, стаканы запнились.
Николай Николаичъ стоялъ въ дальнемъ углу комнаты и ждалъ. У него было столько причинъ не желать тостовъ!
— Ну-съ, а гд же самъ герой этой минуты?..
Старикъ торжественно разставилъ стаканы и искалъ глазами крестника. Молодой человкъ быстро подошелъ къ столу, взялъ вино и мужественно встртился съ его взглядомъ.
— За новую жизнь!.. почему-то тоненькимъ фальцетомъ выкрикнулъ старый учитель, высоко поднимая стаканъ.— За кандидата Николая Николаича Куратова! за нашу надежду и гордость! Урра!..
Женщины прослезились, каждое слово, видъ, вс пріемы Петра Андреича были неподдльно торжественны, а подобныя вещи заразительны.
Куратовъ напряженно улыбался, безмолвно чокался и долго, горячо цловалъ руки матери и обнималъ сестру.
— Нтъ ужь завтра… лучше завтра! тогда не будетъ никакихъ комедій… соображалъ онъ мысленно.
Петръ Андреичъ снова поднялъ стаканъ.
— За скорое и успшное исполненіе всхъ желаній нашего молодого ученаго! За будущую блестящую карьеру!
— Спасибо вамъ отъ всего моего сердца, добрйшій Петръ Андреичъ! заговорилъ, наконецъ, Куратовъ, до сихъ поръ упорно молчавшій.— Но… не довольно ли тостовъ? Вы и такъ ужь довели до слезъ бдную маму и Зину, а вдь шампанское пьютъ для веселья!
Это была безполезная попытка. Петръ Андреичъ только все больше входилъ въ роль.
— Теперь мы выпьемъ за тхъ достойныхъ женщинъ, которыя своимъ великодушнымъ терпніемъ и трудолюбіемъ помогли вамъ, молодой человкъ, выбраться на широкій путь полезной и просвщенной дятельности, которыя дали вамъ этимъ несравненную отраду въ будущемъ — вознаградить близкихъ вамъ за ихъ незавидную и не легкую долю! За здоровье почтенной Катерины Ивановны и Зинаиды Николаевны!
Лицо Куратова казалась почти искаженнымъ отъ того неестественнаго выраженія, которое онъ усиливался удержать на немъ.
Поднявъ глаза, онъ замтилъ, что сестра смотритъ на него съ удивленіемъ.
— Нтъ, Петръ Андреичъ, и въ самомъ дл довольно вамъ! Мы съ мамой и безъ того уже плакали, а у Коли вонъ какое страшное лицо длается. Лучше садитесь и вы къ столу и давайте по просту, весело и задушевно поговоримъ обо всемъ. Право, это будетъ гораздо пріятне.
— Конечно, пріятне, сейчасъ же поддержала ее Катерина Ивановна.— Къ чему тутъ рчи какія-то? Нашли время прошлое горе вспоминать! Обсудимъ лучше, какъ теперь-то устроиться.
Петру Андреичу пришлось замолчать, такъ какъ не находилось охотниковъ слушать его тосты, которыхъ у него готово въ ум еще нсколько: по онъ ршительно не могъ сразу превратиться опять во всегдашняго, будничнаго учителя чистописанія.
— Пусть вотъ г-нъ кандидатъ скажетъ сначала, почему онъ не писалъ цлыхъ два мсяца? проговорилъ онъ неожиданно.— Отчего онъ, по окончаніи послдняго экзамена, не извстилъ насъ тотчасъ же, чтобы и мы могли порадоваться своевременно? Почемъ вы знали, молодой человкъ, можетъ быть, мы пожелали бы тогда же между собой воздать должную дань событію, такъ сказать устроить себ праздникъ! Какъ же вы, вмсто того, заставили насъ тревожиться и опасаться, а теперь обезкураживаете насъ своимъ равнодушіемъ!.. Я очень понимаю, что вы за два мсяца могли привыкнуть къ своему ученому званію, но вдь мы этимъ жили, мы пять лтъ ждали этого всми своими помышленіями, вдь, Богъ мой! не такая же это заурядная вещь, чтобы… даже и слезы-то лишней не выронить!
И въ его глазахъ и въ голос дйствительно дрожали слезы.
— Должно быть вы правы, Петръ Андреичъ, и я дйствительно усплъ привыкнуть… да и съ дороги усталъ немного, нашелся только отвтить Куратовъ.
Учитель мрачно смотрлъ на него, заложивъ по своей привычк одну руку за бортъ сюртука, а другую въ карманъ, и, попрежнему, не присаживаясь къ столу. Зина и на этотъ разъ выручила брата.
— Ахъ, мамаша, вдь и въ самомъ дл ужь поздно! Коля бдный должно быть уставши Богъ знаетъ какъ, а вы, Петръ Андреичъ, его своими рчами душите!
— Правда, правда! и завтра еще день будетъ! Что мы и въ самомъ дл накинулись на него, примирительно вторила дочери Катерина Ивановна и нжно провела своей худенькой рукой по густымъ русымъ волосамъ сына.
Петръ Андреичъ сейчасъ же взялъ шапку и мрачно простился со всми. Что-то упорно и мучительно протестовало въ немъ противъ всего этого давно жданнаго вечера, хоть онъ и не понималъ, въ чемъ могло быть дло. Не помогла и бутылка шампанскаго, купленная на его кровные рубли — это послднее безотчетное усиліе заглушить тяжелое впечатлніе и водворить недававшееся единодушіе. Другая бутылка такъ и осталась неоткупоренная на стол.
По уход учителя, Зина объявила, что она уложитъ брата на свою кровать, а сама ляжетъ въ большой комнат и они долго спорили на эту тэму. Вс прізжіе впадаютъ обыкновенно въ эту ошибку! Они должны бы понимать, что ради рдкаго и желаннаго гостя необыкновенно пріятно испытать маленькое неудобство — проспать ночь на диван, вмсто кровати, или вовсе переселиться изъ собственной комнаты. Можетъ быть, гостю это и не прибавитъ удобствъ, но за то доставитъ несомннное, невинное удовольствіе хозяйк. Куратовъ этого не понималъ вовсе и настоялъ на своемъ, къ искреннему огорченію двушки.
Наконецъ, его оставили одного, посл новаго, продолжительнаго взрыва поцлуевъ и объятій. Молодой человкъ утомленно потянулся всмъ тломъ, глубоко вздохнулъ и крпко стиснулъ голову обими руками. Онъ горячо сожаллъ теперь, что не отправилъ ни одного изъ своихъ писемъ! Для нихъ въ результат все равно тмъ или другимъ способомъ свалиться съ своего неба, а себ онъ создалъ этимъ цлый рядъ невыразимо мучительныхъ минутъ… Какъ приступитъ онъ къ объясненію завтра? Куратовъ ршительно не зналъ, онъ не зналъ даже, возможно ли вообще сдлать это вполн бережно и постепенно, когда каждую минуту ему угрожала опасность какого-нибудь категорическаго вопроса. Вдь нужна была ихъ безхитростная любовь, ихъ несокрушимая вра, чтобы и теперь ужь не замтить, сколько разъ онъ отмалчивался и уклонялся. И еслибъ еще онъ съумлъ въ совершенств разъиграть свою роль, а то, надо сознаться, что все это онъ длалъ самымъ неумлымъ и первобытнымъ образомъ. Если он и были безмятежно счастливы хотя этотъ одинъ вечеръ, то и этимъ счастіемъ он обязаны только самимъ себ.
Поддаваясь усталости, Куратовъ машинально садился на край постели, постланной для него на диван, но сейчасъ же снова вскакивалъ въ тревожной тоск.
Неужели никогда имъ не приходило въ голову ничего подобнаго?! Какимъ же представляли он себ его посл пяти лтъ? неужели все тмъ же Колей, мало развитымъ, добрымъ мальчикомъ, который видлъ свою конечную цль въ томъ, чтобы получить въ какой-нибудь гимназіи мсто штатнаго учителя, взять къ себ мать и сестру и устроиться такимъ образомъ на вчныя времена! Въ ихъ школ не будетъ больше надобности, мать будетъ съ самой безупречной экономіей расходовать каждый его грошъ, Зина… что же собственно будетъ длать Зина, тридцати-лтняя барышня? Быть можетъ, она все еще мечтаетъ о замужеств и въ каждомъ его знакомомъ будетъ видть жениха? Изъ такихъ положеній нтъ выхода. Прямо отъ учебниковъ въ провинціальный городъ — положимъ, даже губернскій, въ виду прекрасной диссертаціи, обратившей особенное вниманіе начальства на кандидата Куратова, но, конечно, ужь съ тмъ, чтобы никогда изъ него не выбраться! На учительскій заработокъ не вздумаешь путешествовать для пополненія образованія, не рискнешь мнять мста, ради освженія въ новой обстановк, съ семьей на рукахъ, пожалуй, даже и жениться-то не удастся на незатйливой провинціальной барышн! Разв, при удач, получишь достаточно частныхъ уроковъ, влзешь разъ на всегда въ рабочій хомутъ, забудешь думать о какой бы то ни было наук и будешь только ежеминутно чувствовать, что все держится однимъ тобой, единственно мрой твоихъ физическихъ силъ… Случайная простуда, зараза, нелпый случай — и полетло кувыркомъ! Въ результат, на свт лишняя Катерина Ивановна, лишняя Зиночка, у которыхъ можетъ не оказаться даже и соотвтствующаго Коли для поддержки… Если ихъ мечты не идутъ дальше этого, то неужели же ему-то он никогда не желали ничего лучшаго?!
Мебель школьную въ уголъ свалили… не нужна больше! ‘Не успли сегодня въ сарай вынести’ — вспомнилось ему безпечное замчаніе Зины. Да, для нихъ не существуетъ сомннійон, очевидно, совсмъ ужь собрались, укладываться чего добраго не начали ли?..
Въ то время, какъ Куратовъ предавался своимъ одинокимъ, волнующимъ размышленіямъ, въ комнат Катерины Ивановны Зина сидла около кровати матери при свт одной лампады, горвшей у большого образа Николая чудотворца, мать легла уже въ постель и об женщины вполголоса, чтобы не разбудить Колю, обмнивались отдльными, отрывочными замчаніями, которыя доказывали, что въ головахъ ихъ происходитъ рядъ совершенно одинаковыхъ мыслей и что имъ ничего не стоитъ понимать другъ друга съ полуслова.
— Все-таки я думаю предложить сначала Птухову, говоритъ задумчиво Катерина Ивановна, и хоть фраз этой только что предшествовали соображенія о завтрешнемъ обд, однако, Зина сейчасъ же понимаетъ, что рчь идетъ о предложеніи богатому купцу Птухову пріобрсти въ собственность домъ вдовы Куратовой.
— Улица не бойкая, коротко возражаетъ дочь.
— Мн бы все-таки хотлось лучше поюжне!.. замчаетъ она помолчавъ и Катерина Ивановна ужь знаетъ, что дочь мысленно блуждаетъ по карт Европейской Россіи и опредляетъ кандидата Куратова на штатное мсто въ одинъ изъ безчисленныхъ городовъ имперіи…
— Только я не намрена ждать больше трехъ дней, если она еще не можетъ дать отвта! неожиданно сухо и холодно произноситъ Зина, совершенно какъ будто говоритъ съ постороннимъ лицомъ.
— Она никакъ не можетъ получить письма изъ деревни та:ъ скоро, возражаетъ кротко Катерина Ивановна.
— Да, но вдь и онъ же не станетъ ждать до безконечности! горячится двушка и мать отлично понимаетъ и кто такое ‘онъ’ и какого именно письма изъ какой деревни ждетъ ‘она’.
Но въ настроеніи матери и дочери замчается нкоторая разница, Катерина Ивановна и теперь такая же кроткая и тихая, какъ всегда, но въ тон Зины то и дло прорываются совершенно ей несвойственныя нетерпніе и досада. Она видимо расположена торопиться даже въ ущербъ благоразумію, и матери часто приходится останавливать ее и напоминать, что время терпитъ и въ сущности говоря ничего еще и не извстно. Раза два он даже поспорили, что вообще случалось въ ихъ жизни крайне рдко. Было ужь поздно, когда Катерина Ивановна, сладко звнувъ нсколько разъ, ршила, что утро вечера мудрене, и отослала дочь.
— А я еще ни капельки спать не хочу, проговорила возбужденнымъ голосомъ Зина и нагнулась поцловать мать.— Господи, мама!.. да неужели-жь мы съ тобой дйствительно дожили?! Мн просто не врится минутами… И какой Коля красавецъ сталъ! теперь я немного ужь присмотрлась, а въ первую мы нуту… точно чужой, важный баринъ! Неловко даже…
Катерина Ивановна вздохнула.
— Мн показалось, что онъ невеселый какой-то, проговорила она робко, еще боле понижая голосъ.— Ты этого не думаешь, Зина?
— Съ какой стати! онъ просто съ дороги усталъ и потомъ мужчины вообще не любятъ выказывать своихъ чувствъ, отвтила очень увренно Зина, полагая, очевидно, что ей до нкоторой степени извстенъ характеръ мужчинъ.
— Мало ли что! Столько времени… и у него могутъ быть свои какія-нибудь непріятности…
— Просто мы отвыкли отъ него. А вотъ какъ бы холодно ему не было подъ утро: въ той комнат такъ выдуваетъ за ночь! озабоченно проговорила Зина съ порога.
Проходя къ себ мимо большой комнаты, двушка неожиданно замтила, что у брата еще не былъ потушенъ огонь. Странно! что могъ онъ длать такъ поздно? онъ самъ жаловался на усталость… Зина остановилась и стала прислушиваться: въ комнат было совершенно тихо. Чего добраго, уснулъ и забылъ погасить свчу, пришло ей въ голову. Посл нкотораго колебанія, она ршилась тронуть дверь и сама вздрогнула, когда та слегка скрипнула подъ ея рукой. Куратовъ не отзывался. Она сильне потянула дверь и заглянула: молодой человкъ сидлъ у стола, подперевъ голову обими руками, и очевидно спалъ, потому что не шевельнулся, когда она осторожно перешла комнату.
— Коля!.. позвала она тихонько.
— Кто?!.. испуганно сорвалось съ его губъ: — ахъ, это ты, Зина! какъ ты тихо вошла…
— Извини, пожалуста… Я увидала огонь и боялась, что ты забылъ потушить свчу.
— Нтъ, я не спалъ еще, отвтилъ Куратовъ и провелъ рукой по лицу.
Застигнутый врасплохъ, онъ не усплъ во-время привести его въ порядокъ. Зина стояла пораженная его тяжелымъ, озабоченнымъ выраженіемъ, ей сейчасъ же вспомнилось опасеніе, только что высказанное матерью.
— Мы думали, что ты давно ужь спишь съ дороги, прогововорила она подозрительно.
Куратовъ, прищурившись, смотрлъ на свчу. Что, если сейчасъ?.. Чмъ скоре, тмъ легче. Это одно изъ тхъ нелпыхъ положеній, гд человкъ, ни въ чемъ неповинный, будетъ однако безъ конца оправдываться передъ самимъ собой… Онъ ршительно отвелъ глаза отъ свчи и оглянулъ всю фигуру сестры такъ серьзно и зорко, точно онъ сейчасъ только увидалъ ее.
— Присядь, если хочешь, Зина… Вы разв всегда ложитесь такъ поздно? выговорилъ онъ небрежно и сталъ закуривать папироску, нервно содрогаясь отъ озноба, который иногда длается, если засидишься черезчуръ долго.
— Но разв ты не усталъ?.. все больше удивлялась двушка и машинально опустилась на придвинутый имъ стулъ.
Куратовъ началъ ходить взадъ и впередъ, не отдаляясь въ глубь комнаты, а описывая безпокойные круги тутъ же около стола. Ему вдругъ показалось, что всего лучше избрать легкую форму — высказаться возможно короче и такъ какъ-нибудь, не придавая особенной важности, и отнюдь не длать изъ этого трагедіи.
— Усталъ немного, но это неважно, отвтилъ онъ громко.— И я очень радъ, что ты вздумала зайти, Зиночка. Надо переговорить и всего лучше сначала безъ мамы… Потомъ ужь какъ-нибудь, вмст.
Легкій тонъ сейчасъ же ввелъ Зиночку въ заблужденіе, она встрепенулась и вся такъ и засвтилась оживленіемъ.
— О, вдь мама ни въ чемъ не будетъ намъ противорчить. Только ты, Коля, долженъ помочь ей въ главномъ, то есть съ домомъ… Иначе она все будетъ колебатьтя, бояться продешевить и этому просто конца не будетъ! Я ужь отлично знаю это!..
Вся эта тирада съ такимъ одушевленіемъ вылетла изъ устъ Зиночки, неожиданно дорвавшейся до желанной тэмы, что не было никакой возможности остановить ее во-время.
— Но для чего продавать домъ?.. выговорилъ несовсмъ увренно Куратовъ, огорошенный тмъ, что первый же. ея отвтъ подвинулъ ихъ такъ далеко впередъ.
— Какъ же иначе? Разв ты думаешь, что можно поручить это кому-нибудь и безъ насъ?.. или въ наймы отдавать по прежнему?.. Но вдь за глаза это ужасно неудобно!
Куратовъ внезапно страшно разсердился. Предстоящій разговоръ только что промелькнулъ въ его воображеніи, конечно, въ общихъ, приблизительныхъ чертахъ, и показался ему даже сноснымъ въ его положеніи. При этомъ, разумется, въ ея отвтахъ не предполагалось ничего сбивающаго и идущаго въ разрзъ… Онъ никакъ не ждалъ, что ему придется имть дло съ упорнымъ, какимъ-то даже безтолковымъ непониманіемъ, что его не только не облегчатъ, догадываясь съ полуслова, но еще вынудятъ долго, утомительно, мучительно вразумлять и втолковывать.
Теперь онъ это понялъ сразу, по ея двумъ фразамъ.
— Ахъ, ты Боже мой, Зина! куда это ты такъ страшно торопишься? вырвалось у него совсмъ ужь жестко.
Она вдругъ въ внезапномъ испуг всплеснула руками.
— Коля… да неужто-жь ты хочешь устроиться здсь?!..
Страшне этого ей ничего даже и представиться не могло. Куратовъ молча, въ безсильной тоск швырнулъ въ уголъ свою папироску.
— Господи! но почему же такъ вдругъ?.. Зачмъ? Вдь это давно уже было ршено… Ты самъ, Коля, первый ты и настаивалъ на другомъ город! и вдь теб дйствительно все равно гд ни служить… А мн… ты не знаешь какъ я привыкла къ этой мысли… Подумай: цлую жизнь все здсь! всхъ знаешь и насъ вс знаютъ, все помнятъ… Какъ бы мы ни жили потомъ, мы съ мамой для всхъ всегда будемъ учительши… Да и просто смшно даже — вдругъ я ни съ того ни съ сего начну длать визиты и заводить знакомства, посл того, какъ вкъ жили ни съ кмъ не знавшись!.. Да и весь городъ знаетъ, что мы узжаемъ, насъ даже сколько разъ отговаривали, сожалли… Сбирались, сбирались — да и остались ни съ того ни съ сего!
Зина могла бы еще хоть четверть часа волноваться на ту же тэму, Куратовъ все равно даже не слушалъ. Только ея испуганный, растерянный голосъ жалобно отдавался въ ушахъ. Не все ли ему равно, что именно она говоритъ? вдь это совсмъ не относится къ длу! Очевидно, что приходится просто возможно ясне, короче и понятне объявить въ чемъ дло, отнюдь не разсчитывая, чтобы она сама пришла на помощь, облегчила эту сцену себ и ему и, ужь конечно, нечего мечтать, чтобы она поняла его, поврила, въ какой мр ему самому тяжело и мучительно… А его доводы въ свою защиту — какую цну могутъ они имть въ глазахъ Зиночки, такъ искренно испуганной тмъ, что за нею можетъ остаться прозвище учительши!..
Но зато она не сомнвалась, что то, что она скажетъ, можетъ еще измнить дло, что ей удастся доказать, убдить, упросить… Онъ слушаетъ молча, ему, видимо, и возразить-то нечего. И подстрекаемая этимъ соображеніемъ, Зина убждала все горяче. Отъ волненія красныя пятна проступали на ея поблекшемъ лиц.
— Да и какъ же такъ, даже не посовтовавшись! прислушался Куратовъ: — ты ничего не писалъ… вдь ты же зналъ, что мы готовимся! разв такъ длаютъ? да еслибъ телеграмма пришла раньше, вдь мы могли бы успть распродать ужь все къ твоему прізду!
— Зина, помолчи, пожалуста, нсколько минутъ, если ты хочешь, чтобы говорилъ также и я, а не одна ты! внезапно остановилъ ее братъ, онъ уловилъ въ ея тон уже новую нотку раздраженія и упрека.— Съ чего ты взяла, что я собираюсь поселиться здсь? Разв я сказалъ это? ты такъ кипятишься, не разобравъ даже въ чемъ дло, что мн не даешь и рта разинуть! Будь благоразумна, сестра, выслушай внимательно то, что я сейчасъ скажу и, ради всего святого, постарайся понять меня!..
Зина впилась въ него взглядомъ и, разомъ вся поблднвъ, ждала объясненія. Она видла, что что-то сейчасъ разразится надъ нею.
— Я, Зина, ни здсь и нигд въ другомъ мст не поступлю на службу теперь же. У меня есть на это такія причины, которыя вы должны признать законными… Отъ первыхъ шаговъ зависитъ вся будущая карьера… не можете же вы желать, чтобы я пожертвовалъ ею, потому только, что когда-то мы вмст составили себ ребяческій планъ!
Куратовъ перевелъ духъ. Зина молчала.
— Кажется, вс мы достаточно уже натерплись онъ бдности, продолжалъ онъ съ горечью.— Не думай, пожалуста, что учитель гимназіи — важная птица, это только не легкій и далеко не роскошный кусокъ хлба. У меня довольно и знаній, и энергіи, чтобы завоевать себ въ жизни что-нибудь получше, и вы сами отъ этого только выиграете. Я, разумется, буду помогать вамъ но мр возможности, но поселиться съ вами сейчасъ, жить такъ, какъ вы это воображали, я не могу! Поймите вы только, Бога ради, какъ мн больно разочаровывать васъ!..
Зина сидла ошеломленная, жалкая и по прежнему ничего не говорила.
— Ты, можетъ быть, думаешь: кабы больно было, такъ и не сдлалъ бы. Да? спросилъ онъ почти злобно.— Я два мсяца не могъ собраться съ духомъ написать… Я знаю, какъ вы прожили весь свой вкъ, ждали: вотъ поселимся вмст и начнется что-то новое… Но вдь въ сущности, Зина, это было бы немногимъ лучше, чмъ теперь, таже бдность, необезпеченность… Или школа эта вамъ такъ ужь надола? Да вдь безъ дла только еще скучне… Я, Зина, не наобумъ же это и длаю. На мою диссертацію обратили особенное вниманіе, у меня есть уже тамъ кое-какія нужныя знакомства. Мн предложили участвовать въ одной ученой экспедиціи. Я могу себ имя этимъ составить. Придется ухать, пропутешествовать, можетъ быть, довольно долго. Другого подобнаго случая не представится въ цлую жизнь. Чего стоитъ, въ сущности, книжная наука, не провренная, не подкрпленная собственнымъ опытомъ и наблюденіемъ? Какого умственнаго роста ждать отъ человка, прямо со школьной скамьи закабаленнаго въ глухой провинціи, безъ средствъ, безъ всякой надежды на боле широкое будущее?
Николай Николаичъ самъ не замчалъ, что сейчасъ же началъ увлекаться, какъ только заговорилъ о своей собственной будущности и что перешелъ онъ къ ней непосредственно посл того, какъ старался убдить свою безмолвную слушательницу, что имъ въ сущности и отъ новой-то жизни ждать было нечего. Въ этомъ контраст была безсознательная жестокость, но Зина не замчала этого. Она чувствовала только, что въ томъ, что онъ говоритъ теперь — съ внезапнымъ жаромъ, весь радостно оживившись — совершенно нтъ мста ни ей, ни матери. Это, безъ сомннія, что-то очень хорошее, блестящее и смлое, но что-то такое, до чего имъ ршительно нтъ дла! Она никогда не воображала, что можно заботиться объ умственномъ рост, и думала, что проврять научныя данныя собственными наблюденіями, участвовать въ ученой экспедиціи, пожалуй, можно и быть можетъ даже и нужно, но только, конечно, ужь не ихъ Кол, котораго он насилу дождались! И она слушала совершенно безучастно именно то, въ чемъ молодой кандидатъ видлъ самые очевидные доводы, самое законное свое оправданіе. Что ей до всего этого? Вполн она поняла, уловила и почувствовала только одно: что ничего не сбудется изъ того, чего вс они^ждали столько лтъ! Все должно остаться по прежнему… собираться некуда… мечтать не о чемъ!.. Зина такъ потерялась отъ неожиданности, что продолжала сидть молча, безъ слезъ, съ какимъ-то тупымъ выраженіемъ въ лиц.
Куратовъ энергично шагалъ по комнат и все съ большимъ и большимъ увлеченіемъ развивалъ детали собственной многообщавшей будущности, пока, наконецъ, онъ замтилъ, что давно уже говоритъ все только о себ, онъ остановился около стула сестры и ласково взялъ ее за руку.
— Неправда ли, Зиночка, вдь ты же сочувствуешь всему этому? ты не требуешь. Отъ меня подобной жертвы? спросилъ онъ мягко.
Двушка подняла голову и слезы разомъ брызнули изъ ея глазъ. Ей никогда не приходило въ голову, что она требуетъ жертвы. Она никогда также не думала, что сама чмъ-нибудь жертвуетъ, добывая средства для существованія семьи, въ которой самой дорогой статьей было образованіе брата.
— Я… я ничего не требую… но что же теперь будетъ, Коля? выговорила она безпомощно.
Ему это казалось совсмъ просто — она по прежнему, будетъ заниматься своей школой, ихъ положеніе все-таки улучшится, потому что онъ нетолько не будетъ нуждаться въ ихъ поддержк, но еще будетъ помогать имъ но мр силъ. Куратовъ, однако же, не ршился этого высказать.
Зина вдругъ вскочила съ мста и съ отчаяніемъ оглянулась по комнат.
— Все по старому… опять разставить по мстамъ эти столы и скамейки… собрать дтей… Опять мы съ мамой одн, но только теперь ужь и ждать нечего!..
Она громко, мучительно зарыдала.
Это было очень неделикатно. Въ этомъ было полное отсутствіе самолюбія и она только совершенно безполезно мучила его. Но вдь она не смотрла на себя со стороны, въ ней только разгоралась боль, какъ свжая рана на тл разбаливается все сильне съ каждой минутой… И вмст съ тмъ все громче говорилъ протестъ противъ неожиданнаго жестокаго удара. Ихъ Коля не могъ быть такъ безжалостенъ, неужели для него какая-то экспедиція важне всхъ ихъ надеждъ и плановъ! на что онъ разсчитываетъ? какую карьеру мечтаетъ сдлать безъ средствъ и протекціи?.. И разв быть учителемъ такъ ужь дурно!.. Онъ прежде не былъ честолюбивъ и не призиралъ бдности… Онъ бы не пожертвовалъ ими для какого-то путешествія!..
Она высказывала все это безсвязно, съ горечью, упрекомъ и негодованіемъ. Этотъ тонъ сейчасъ же расхолодилъ жгучую жалость, которую Куратовъ почувствовалъ при вид ея слезъ.
— Хорошо, Зина, я безсердечный эгоистъ, потому что не соглашаюсь отказаться отъ всякой будущности ради того, чтобы вамъ стало чуточку пріятне жить на свт. Но себя ты чувствуешь совершенно вправ требовать этого отъ меня? Я не имю права желать себ чего-нибудь лучшаго? Вы ждали… Но скажите по совсти, чего же такого существеннаго я васъ лишаю?!
— Для тебя это не существенно, но намъ съ мамой и ждать больше нечего!.. Петръ Андреичъ бдный!.. онъ вдь тоже собирался хать съ нами, у него и деньги приготовлены — и чего только это ему стоило!
— Ахъ! такъ и у Петра Андреича есть планы, которые я нарушаю?! вскричалъ Куратовъ со взрывомъ неудержимой досады:— онъ также давно уже распорядился моимъ существованіемъ?! Вроятно, и у мщанина Савельева, по сосдству, также есть какіе-нибудь виды на мою особу?!.
— Ты, кажется, смешься надъ тмъ, что тебя любятъ?
— Зина… уйди ты, Христа ради, оставь меня теперь! отвтилъ онъ неожиданно.— Мы поссоримся — и ничего больше. Можетъ быть, подумавъ одна, ты успокоишься и поймешь, что тутъ дло совсмъ не въ томъ, что мн хочется путешествовать!
Въ чемъ бы ни было дло, но она ушла отъ него вполн несчастная и безутшная.
— И для чего только я пріхалъ! Зачмъ я не написалъ имъ! восклицалъ съ горькимъ сожалніемъ Куратовъ.
Эту ночь одна Катерина Ивановна проспала безмятежно. Утромъ, она, по обыкновенію, поднялась всхъ раньше и намревалась отправиться самолично на базаръ, не подозрвая, что ея дочь совсмъ даже и не ложилась въ постель. Зина просидла у окна передъ своимъ старенькимъ рабочимъ столикомъ и переживала т несравненно тяжелые часы, когда человкъ впервые начинаетъ видть вполн ясно собственное безотрадное положеніе. И почему же я не понималъ этого раньше?!. спрашиваетъ онъ себя въ горестномъ недоумніи. Переживать это легче тому, кто привыкъ размышлять, кто уметъ разомъ поставить все на свое мсто и разобраться въ хаос разнородныхъ ощущеній, кто не станетъ взводить напрасныхъ, неосновательныхъ обвиненій ни на себя, ни на другихъ… Никакая философія не приходила на помощь Зиночк Куратовой. Она доходила до пониманія только путемъ горькихъ, обидныхъ, часто ложныхъ и напрасныхъ терзаній. Но ея мннію, все зло было единственно въ томъ, что ея братъ оказался не тмъ Колей, котораго она, какъ нкій краеугольный камень, легкомысленно положила въ основаніе всего зданія… Живой камень строптиво отказывался лечь на предназначенное ему мсто и воздушный замокъ разлетлся, какъ картонный домъ! Зиночка сидла на развалинахъ и оплакивала свою судьбу, всмъ своимъ существомъ возмущаясь бездушной неблагодарностью, безсердечнымъ эгоизмомъ, неумстными претензіями, заносчивыми требованіями… и все въ этомъ род. Въ ея размышленіяхъ было ужасно мало надлежащихъ словъ и врныхъ понятій!..
Въ первый разъ она сознала вполн отчетливо, что ей тридцать второй годъ и шансовъ на замужество никакихъ, женщины выходятъ замужъ и посл тридцати лтъ, но, конечно, при сколько-нибудь благопріятной обстановк, а такъ какъ эту-то именно обстановку и олицетворялъ въ себ ея воображаемый Коля, то вся горечь разочарованія естественно обрушивалась на него. Зина вспомнила даже своего единственнаго, отвергнутаго жениха и искренно пожалла, что не была тогда благоразумне…
Ночь прошла. Сренькій, осенній разсвтъ смнился такимъ же срымъ, скучнымъ утромъ. Въ глухой провинціальной улиц просыпалась обычная жизнь: скрипли калитки, мычали коровы, бабы съ коромыслами шли къ рк за водой, хозяйки спшили на базаръ. Она обречена цлую жизнь смотрть на эту улицу.
Изъ противуположнаго дома вышелъ мальчуганъ со связкой книгъ и побрелъ въ городъ, съ наслажденіемъ шлепая по грязи. Она знала этого мальчика, который пренебрегалъ школой, помщающейся какъ разъ противъ его дома, и отправлялся за просвщеніемъ къ соборному дьячку. Она и въ будущемъ не ограждена отъ обидъ подобнаго рода!? Конкурренція соборнаго дьячка остается, по прежнему, однимъ изъ элементовъ ея жизни!.. И эта жизнь начинаетъ предъявлять свои требованія сейчасъ же, вмст съ наступленіемъ утра, не принимая во вниманіе ея душевнаго настроенія, не справляясь, успла ли она за ночь освоиться съ злой шуткой, которую выкинула надъ нею судьба. Жизнь, до послдней минуты конечнаго отдыха, не выпускаетъ изъ рукъ своихъ жертвъ! Надо во-время извстить родителей учениковъ о томъ, что планы госпожъ Куратовыхъ измнились, и он намрены, по прежнему, продолжать свои занятія: иначе могли пострадать ихъ же интересы, необходимо сегодня же предупредить ту даму, которой она намревалась передать свою школу и отвта которой такъ нетерпливо отказывалась ждать лишній день… А распросы, недоумнія и соболзнованія? А горе матери, не подозрвавшей, что ей грозитъ новая долгая, быть можетъ, вчная разлука съ сыномъ, и утшать которую будетъ она одна?
Зинаида Николаевна задавала себ совершенно праздный вопросъ — ‘за что’ все это обрушилось на ея голову? почему для нея не находится никакой награды за долгій подвигъ безропотнаго терпнія? Она забывала, какъ нелпо требовать справедливости отъ богини съ завязанными глазами, и не понимала, что лучше вовсе не начинать роптать, чмъ начать слишкомъ поздно.
За стной, Катерина Ивановна одвалась и вполголоса мирно совщалась съ Анисьей на счетъ предстоящихъ на базар покупокъ.
— Мама, оставь базаръ… поди сюда!.. неожиданно появилась на порог Зина.
— Создатель!.. что такое? съ чего ты-то поднялась такую рань?.. удивилась Куратова.— Сейчасъ, сейчасъ!.. заторопилась она безпокойно, такъ какъ дочь ничего не отвчала.— Ступай на кухпю, Анисья, я сейчасъ…
Она бросила на кровать платокъ, который намревалась-было надть, и едва успла переступить порогъ комнаты, какъ Зина съ плачемъ кинулась ей на шею.
— Мама!.. мама!.. захлебывалась она совсмъ по-дтски.
— Господи Боже мой… Зина, да что ты?.. что съ тобой? твердила Катерина Ивановна, дрожа отъ испуга.
— Мама, голубушка… все было напрасно! Ничего не будетъ, ничего не надо! Мы, глупыя, напрасно ждали, надялись и мечтали… Онъ удетъ Богъ знаетъ куда, онъ совсмъ и не думаетъ объ насъ!
Такъ трагически Зина начала передавать матери печальную новость. Она было собиралась предоставить это самому Куратову, чтобы онъ, по крайней мр, испилъ всю горечь своего положенія — и не выдержала, ей слишкомъ хотлось, чтобы ее-то саму кто-нибудь пожаллъ.
Катерина Ивановна тоже плакала и убивалась, тоже въ первыя минуты чувствовала себя какъ будто обиженной, но всего больше ее огорчила разлука съ сыномъ, его отъздъ неизвстно куда, неизвстно на какой срокъ… Минутами она радовалась его надеждамъ и гордилась его успхомъ, но радоваться долго не могла, глядя на бурное горе Зины, слушая ея горькія стованія… Мать стояла между двумя, равно ей близкими, сочувствовала одинаково горячо обоимъ и страдала за троихъ. Зину ей то и дло приходилось останавливать и успокоивать, сына она защищала, себя — забывала. Катерина Ивановна не пошла на базаръ, объ утреннемъ ча никто не думалъ и когда Куратовъ всталъ, онъ нашелъ обихъ женщинъ разстроенными, плачущими, сидящими безъ дла въ неубранной комнат…
Катерина Ивановна сейчасъ же встала и пошла на встрчу сыну, она обняла его и долго молча плакала на его плеч. Николай Николаевичъ не заплакалъ и это очень жаль, потому что все очевидное дйствуетъ сильне. Рдко кто пойметъ ваши чувства, если вы только блднете, молча тискаете руки и съ сок крушеніемъ опускаете глаза… Катерина Ивановна понимала во всякомъ случа лучше Зины. Она усадила сына около себя и, не выпуская его руки, начала разспрашивать о его длахъ, намреніяхъ и ожиданіяхъ.
Безконечно долго и томительно тянулось это утро у Куратовыхъ. Они вс то и дло расходились по разнымъ комнатамъ. Зина написала много недлинныхъ и совершенно одинаковыхъ записокъ, которыя намревалась за двугривенный разослать съ. знакомымъ старичкомъ, и ни съ кмъ не говорила о томъ, что она длаетъ. Катерина Ивановна гораздо чаще, чмъ это нужно, уходила въ кухню, по нскольку минутъ въ раздумь простаивала у плиты, смотрла какъ Анисья катаетъ тсто и щиплетъ куръ, и съ подавленнымъ вздохомъ снова уходила въ комнаты. Молчаливая Анисья цлый день все что-то ворчала и черезчуръ энергично обращалась со всми аттрибутами своего искуства.
Куратова часто оставляли одного въ большой комнат. Онъ начиналъ потихоньку меланхолически блуждать взадъ и впередъ, думая съ грустной нжностью о матери, съ сожалніемъ о Зин. Потомъ его мысль совершенно незамтно переходила къ собственнымъ дламъ и неудержимо рвалась впередъ… отъ того момента, когда онъ сядетъ въ вагонъ. Николай Николаичъ длалъ усиліе и удерживалъ ее на мст. Но неугомонная мысль кидалась въ прошедшее и останавливалась на очаровательной, умненькой, слегка насмшливой женской головк. Головка милымъ жестомъ откидывалась назадъ и иронически твердила на прощанье, что она положительно не вритъ въ его возвращеніе! Если ужь онъ тутъ, за глазами, такъ безконечно много терзается, то тамъ эти терзанія наврное пересилятъ все. Конечно, ему не устоять противъ всей ихъ нжности, слезъ и мольбы!.. Не можетъ быть, чтобы очаровательная головка сама вполн врила тому, что она говорила… Вроятно, это была одна изъ милыхъ, кокетливыхъ уловокъ, предназначенныхъ для того, чтобы успшне подвигнуть смертнаго къ желаемому поступку. Когда онъ вернется, успокоенный и свободный — умная головка будетъ все-таки продолжать улыбаться иронически, насмшливые глазки встртятъ его искусно замаскированной лаской и на сцену выступитъ какая-нибудь новая уловка, не мене увлекательная, возбуждающая и, конечно, не мене дйствительная… Во всхъ подобныхъ размышленіяхъ было такъ много радостнаго, молодого счастія, открывались такія безконечныя, заманчивыя перспективы, что Николай Николаичъ каждый разъ испытывалъ нчто похожее на стыдъ… Это было просто неприлично въ такія минуты. Онъ отрывался съ усиліемъ и шелъ разыскивать мать или сестру.
Петръ Андреичъ явился къ Куратовымъ сейчасъ же посл классовъ и по своему обыкновенію прошелъ черезъ кухню. Когда онъ вошелъ въ большую комнату, молодой человкъ стоялъ одинъ у окна, заложивъ руки за спину, и припоминалъ различные эпизоды своего дтства, которое вставало особенно ярко при вид этой знакомой улицы.
— Вотъ вы какъ — въ одиночеств! весело поздоровался учитель.— Какъ ночку провели, хороши ли сны снились на новомъ мст? Хотя оно какъ бы и не новое, а въ нкоторомъ род старое пепелище, ну, да все равно посл столькихъ лтъ… Конечно, вы, господа ученые, не врите подобнымъ суевріямъ, а мы, старики, все привыкли замчать…
— Право не помню, Петръ Андреичъ, я, кажется, никогда и сновъ-то не вижу.
— Не можетъ этого быть — забываете, спите крпко. Эхъ-ма! и меня бывало пушками не поднять… Какія у молодежи заботы!
— Мн кажется, и у васъ, Петръ Андреичъ, что-жь за особенныя заботы? Человкъ вы одинокій.
— А вы полагаете, что коли одинокій, такъ ужь и горя мало? какъ будто даже обидлся старикъ.— Вдь это-съ обоюдно… Заботиться не о комъ, да ужь и о теб зато никто не порадетъ. Хорошаго въ этомъ, доложу я вамъ, немного.
— Конечно, неопредленно отозвался кандидатъ.
— При нашихъ достаткахъ, безъ заботъ не проживешь. Вотъ хоть бы теперь тоже семейства вашего лишиться — свыше силъ. Сами знаете, васъ съ Зиночкой вокругъ купели носилъ. Катерину Ивановну знавалъ еще барышней молоденькой, на свадьб плясалъ, шаферомъ былъ… Покойникъ Николай Ильичъ… Петръ Андреичъ съ секунду помолчалъ, чтобы поправить голосъ, звучавшій черезчуръ чувствительно, и снова заговорилъ нсколько уже бодре.— Съ покойникомъ, какъ съ братомъ роднымъ, цлую жизнь прожили. Этого, молодой человкъ, никто лишиться не можетъ, въ мои годы поздно къ новымъ людямъ привыкать да и сердце простыло, только по старой памяти любить и уметъ… Ну-съ, а для подобной ршимости нужны готовенькія денежки, потому тутъ и расходы неминуемые и случайности разныя, а желудокъ каждый день сть проситъ.
— Вы, Петръ Андреичъ, кажется озябли? неожиданно перебилъ его Куратовъ, безпокойно мняя позу: — не хотите ли водочки выпить до обда?
— А что-жь, оно бы и не дурно. Обдать-то мы будемъ, должно быть, по праздничному, поздненько.
Предупредительный кандидатъ вышелъ изъ комнаты, а старый учитель вздохнулъ и уже не въ первый разъ подивился, какъ это нынче молодежь изліяній всякихъ конфузится.
Чрезъ нсколько минутъ, Катерина Ивановна собственноручно принесла подносъ съ закуской. Привычные глаза Петра Андреича сейчасъ же замтили слды слезъ на ея растерянномъ лиц.
— Вотъ теб и на! Катерина Ивановна! да никакъ вы, голубушка, плакать изволите? Въ ныншній-то день?!..
Катерина Ивановна поставила подносъ на столъ и на мещерскій сыръ капнули горячія слезы.
— Вы не знаете… горе-то у насъ какое!.. Вдь Коля только повидаться пріхалъ, узжаетъ онъ совсмъ… въ экспедицію какую-то…
Она достала платокъ и напрасно силилась остановить снова полившіяся слезы.
Петръ Андреичъ остолбенлъ.
— Что такое, матушка? Не пойму! ей-ей ничего не пойму!.. Что за экспедиція вдругъ?.. откуда?..
Катерина Ивановна принялась кратко объяснять, незамтно для самой, напирая всего больше на вниманіе начальства къ блестящимъ способностямъ ея сына, на лестныя предложенія, которыхъ удостоился Коля, на его почетныя знакомства въ кругу профессоровъ. Петръ Андреичъ сидлъ около стола и все время не спускалъ съ нея глазъ.
— Лестно… лестно… отрывисто ронялъ онъ отъ времени до до времени.— Очень все это лестно, словъ нтъ — да вы-то, выто какъ же теперь?!
— Мы, Петръ Андреичъ, будемъ тутъ жить по старому. Что-жь длать! Не губить же ему себя изъ-за насъ…
Учитель вдругъ страшно покраснлъ.
— Позвольте, Катерина Ивановна, какая же тутъ погибель! объясните вы мн, Христа ради! Что сынъ сестру и мать на старости лтъ успокоитъ, такъ разв это не священнйшая обязанность? Да его-то кто же на ноги поставилъ, коли не вы? Почему онъ кандидатъ, ученый и съ профессорами знакомъ, а вы мщанскихъ ребятишекъ обучаете и въ платьяхъ штопанныхъ щеголяете?!
Катерина Ивановна испуганно махала на него руками.
— Тише!.. ради Бога, тише, Петръ Андреичъ!
— Нтъ-съ, ужь вы извините, а эдакъ нельзя! У него сестра двушка, молодости за работой не видала — сначала ее пристрой, а тамъ, пожалуй, хоть и къ сверному полюсу позжай, коли охота!
— Боже мой, что же вы длаете?.. со слезами умоляла Куратова:— легче разв будетъ, если вы ссору затете? Послднюю радость отравите…
— Да какая ужь тутъ радость, Богъ съ вами, Катерина Ивановна! Я и вчера дивлюсь, постичь не могу: что же это выходитъ у насъ? Почему мы ждали, какъ бога, только и мечтали, а пріхалъ — и радости никакой настоящей нтъ! Чего онъ молчитъ, за пять лтъ и словъ-то не припасено у него для насъ. Анъ оно вотъ что!..
Петръ Андреичъ каждую минуту хватался за шею и поправлялъ галстухъ, который вдругъ сталъ ему тсенъ.
— А вы, Катерина Ивановна, чай, и слова наперекоръ не сказали? Длай, голубчикъ, какъ теб лучше вздумается! Да вы, коли себя забыли, объ Зиночк хоть подумайте сколько-нибудь! Что-жь она длать-то будетъ? вкъ въ двушкахъ такъ ей и оставаться? Умрете вы — одной вкъ коротать?!
— Да вдь ужь этого, Петръ Андреичъ, Коля все равно не можетъ, вступилась Катерина Ивановна.— Что-жь вы, въ самомъ дл, думаете, что такъ ужь непремнно и женихъ для нея найдется, коли мы съ нимъ жить будемъ?
— И найдется, непремнно найдется! отвтилъ совершенно увренно старикъ.— Мало ли товарищей, сослуживцевъ, постороннихъ знакомствъ — разв можно сравнить, когда въ дом мужчина есть! Не все же молодые, найдется, что и къ ея годамъ подойдутъ. Да я все-таки крестный отецъ, что-нибудь же значу — я посл этого за нее вступиться долженъ!
— Богъ съ вами!.. какъ это вы вступаться станете…
— Очень просто, все прямо и выскажу господину кандидату! не оробю!
Между тмъ, самъ кандидатъ сидлъ въ комнат Катерины Ивановны и, весь блдный, прислушивался къ сиплому старческому крику, который совершенно отчетливо разносился но маленькой квартирк. Зина, у себя, тоже слушала, она замерла въ одной поз и безсознательно чего-то ждала.