Калиостро у герцога Ришелье, Калиостро Алессандро, Год: 1852 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 24 минут(ы)

КАЛІОСТРО У ГЕРЦОГА РИШЛЬЁ (*)

(*) Извстный магикъ и шарлатанъ Каліостро, до-сихъ-поръ еще лицо невполн-разгаданное. Въ дополненіе къ очерку этого характера, выведеннаго въ роман В. Р. Зотова, представляемъ нашимъ читателемъ небольшой разсказъ, почерпнутый изъ записокъ того времени. Думаемъ, что разсказъ этотъ, любопытный по многимъ отношеніямъ, еще ясне обрисуетъ Каліостро.

Въ первыхъ числахъ апрля 1784 года, въ три часа пополудни, старый маршалъ Ришльё, выкрасивъ себ брови душистой краской передъ зеркаломъ, которое держалъ его камердинеръ, сказалъ съ жестомъ, только одному ему свойственнымъ:

— Довольно! я готовъ. Такъ будетъ хорошо!

Потомъ онъ всталъ съ креселъ, стряхнулъ пудру, которая налетла на его бархатный голубой кафтанъ, прошелся раза три по комнат довольно-бодрымъ шагомъ и сказалъ камердинеру:

— Позвать метр-д’отеля.

Черезъ пять минутъ явился метр-д’отель въ полномъ костюм.

Маршалъ принялъ важный видъ и спросилъ:

— Надюсь, что вы приготовили мн порядочный обдъ?

— Все сдлано по вашему приказанію.

— Я вамъ послалъ списокъ моихъ гостей.

— Точно-такъ! Вы приказали приготовить обдъ на девять кувертовъ.

— Не въ счет дло, сударь, но въ гостяхъ!

— Точно-такъ!.. Но…

Маршалъ прервалъ рчь метр-д’отеля знакомъ нетерпнія.

— Но… со всмъ не отвтъ, сударь, и каждый разъ, какъ я слышу это слово — а я довольно-часто слышалъ его впродолженіе восьмидесяти-восьми лтъ — каждый разъ за нимъ слдовала какая-нибудь глупость.

— Простите! я думалъ…

— Скажите мн прежде всего, въ которомъ часу мы будемъ обдать?

— Мщане обдаютъ въ два часа, служащіе — въ три, дворяне — въ четыре.

— А я?

— Вы будете обдать сегодня въ пять часовъ!

— Въ пять! Что это значитъ?

— Въ пять часовъ обдаетъ король.

— Почему же я буду сегодня обдать какъ король?

— Потому — что въ реестр именъ, который я получилъ отъ васъ, находится имя одного короля.

— Вы ошибаетесь, сударь, у меня обдаютъ сегодня простые дворяне.

— Герцогъ хочетъ, врно, посмяться надъ своимъ усерднымъ слугою, и я благодарю за сдланную мн честь, но между вашими гостями будетъ графъ Гагскій.

— Что жь изъ этого слдуетъ?

— Разв графъ Гагскій не король?

— Я не знаю ни одного короля, который бы назывался этимъ именемъ.

— Въ такомъ случа, извините меня, герцогъ, я думалъ… я полагалъ…

— Ваша обязанность состоитъ не въ томъ, чтобъ думать или полагать, вы должны безъ разсужденій исполнять мои приказанія. Когда я хочу сдлать что-нибудь извстнымъ, я самъ говорю объ этомъ, если же я молчу, это значитъ, что другіе должны длать то же.

Метр д’отель, вмсто отвта, поклонился низко и почтительно.

Маршалъ продолжалъ:

— И такъ-какъ у меня обдаютъ одни дворяне, то я хочу обдать, какъ обыкновенно, въ четыре часа.

При этихъ словахъ метр-д’отель поблднлъ и испугался, какъ-будто услышалъ свой смертный приговоръ. Потомъ онъ собралъ всю свою смлость и сказалъ:

— Пусть будетъ, что Богу угодно, но герцогъ Ришльё сядетъ за столъ въ пять часовъ.

— Что это значитъ, сударь? закричалъ грозно старый маршалъ.

— Раньше обдать ршительно-невозможно.

— Послушайте, сударь, сказалъ герцогъ съ гордостью, покачавъ своею вчно-молодою головою: — кажется, вы служите у меня двадцать лтъ?

— Двадцать-одинь годъ, два мсяца и дв недли.

— Итакъ, къ этимъ двадцати-одному году, двумъ мсяцамъ и двумъ недлямъ вы не прибавите больше ни часу. Сегодня же вы можете искать себ другое мсто. Я не хочу, чтобъ въ моемъ дом произносили слово: невозможно. Притомъ же, въ мои лта ужь поздно учиться этому слову.

Метр-д’отель еще разъ поклонился и сказалъ:

— Сегодня вечеромъ я исполню приказаніе ваше, но до послдней минуты буду поступать, какъ мн велитъ мой долгъ и приличіе.

— Что вы хотите эти въ сказать? закричалъ старый маршалъ.— Вы должны поступать, какъ я приказываю, и когда я хочу обдать въ четыре часа, вы не смете откладывать обда до пяти.

— Герцогъ, отвчалъ сухо метр-д’отель:— я служилъ у принца де-Субиза и у кардинала де-Рогана. У перваго покойный французскій король обдалъ разъ въ годъ, у втораго австрійскій императоръ обдалъ разъ въ мсяцъ, стало-быть, я знаю, какъ принимаютъ государей. У принца де-Субиза король Лудовикъ XV назывался барономъ де-Ронесомъ, но былъ все-таки королемъ. У кардинала де-Рогана императоръ Іосифъ напрасно скрывался подъ именемъ графа Фалькенштейна, онъ все-таки былъ императоръ. Сегодня вы принимаете гостя подъ именемъ графа Гагскаго, и несмотря на это, онъ все-таки шведскій король. Я сегодня же оставлю вашъ домъ, но пока я еще служу вамъ, графъ Гагскій будетъ принять у васъ какъ король.

— Это-то я вамъ и запрещаю, упрямая голова. Понимаете ли вы это? Король хочетъ сохранить самое строгое инкогнито. Слышите ли вы, рыцарь салфетки? Вы уважаете не этикетъ, а самихъ-себя, и хотите прославиться на мои деньги.

— Я не думаю, чтобъ вы серьёзно упоминали о деньгахъ.

— Я и не думаю о деньгахъ. Къ-чему вы примняете разговоръ? Я вамъ повторяю, чтобъ никто у меня не смлъ упоминать о корол. Это непремнное желаніе графа Гагскаго.

— За кого вы меня принимаете? Никто не произнесетъ здсь имени короля.

— Такъ приготовьте же обдъ къ четыремъ часахъ.

— Невозможно, герцогъ. Въ четыре часа еще не будетъ готово то, чего я жду.

— Чего вы ждете? Какую-нибудь рыбу, какъ Ватель.

— Ватель? Ватель? пробормоталъ метр-д отель.

— Вы не оскорбляетесь ли этимъ сравненіемъ?

— Нисколько, но поваръ Ватель сдлался безсмертнымъ только оттого, что прокололъ себя шпагою.

— А вы думаете, что онъ дешево купилъ безсмертіе?

— Нтъ, герцогъ: но другіе переносятъ обиды хуже, чмъ ударъ шпаги, и никто о нихъ не говоритъ.

— Разв вы не знаете, что безсмертны только наши академики и мертвые.

— Я знаю, что лучше всего жить и исполнять свои обязанности. Я не умру и приготовлю обдъ, какъ Ватель, даже лучше.

— Вы готовите намъ, врно, какую-нибудь рдкость?

— Никакой!

— Чего же вы ждете? Мн любопытно знать это.

— Если вы требуете, я вамъ скажу, что жду бутылку вина.

— Бутылку вина? Объяснитесь.

— Вотъ въ чемъ дло, его величество король шведскій, извините… его сіятельство, грифъ Гагскій пьетъ только одно токайское вино.

— Что жь, разв въ моемъ погреб мало токайскаго?

— Нтъ, герцогъ, у васъ есть шестьдесятъ бутылокъ токайскаго.

— Разв вы думаете, что грзъъ выпьетъ за обдомъ вс шестьдесятъ бутылокъ?

— Какъ можно! Когда графъ Гarcкій прізжалъ въ первый разъ во Францію, онъ былъ еще наслднымъ принцемъ и обдалъ у покойнаго короля. Въ это время императоръ австрійскій прислалъ ему двнадцать бутылокъ самаго лучшаго токайскаго вина, которое приготовляется только для императорской фамиліи.

— Я это знаю.

— Наслдному принцу очень понравилось это вино, и онъ не пьетъ никакого другаго. Теперь изъ двнадцати присланныхъ бутылокъ осталось только дв. Одна находится еще теперь въ погребу короля Лудовика XVI.

— А другая?

— Другая, отвчалъ съ торжественною улыбкою метр-д’отель.— другую я жду сегодня къ пяти часамъ. Эта бутылка будетъ за вашимъ обдомъ.

— Гд же вы ее возьмете?

— Одинъ изъ моихъ друзей, метр-д’отель покойнаго короля, пришлетъ мн ее.

— И онъ подарилъ вамъ эту драгоцнную бутылку?

— Точно-такъ, въ то время, когда я служилъ у кардинала принца де-Вогана. Она и теперь у него въ погреб.

— Боже мой! стало-быть, бутылка въ Страсбург.

— Нтъ, герцогъ, въ Саверн.

— И вы для меня послали за этой бутылкой?

— Для кого же! отвчалъ метр-д’отель такимъ тономъ, какъ-будто хотлъ сказать неблагодарный!

Герцогъ Ришельё схватилъ руку своего стараго служителя и сказалъ:

— Простите меня, вы самый рдкій, самый драгоцнный метр-д’отель.

—А вы хотли прогнать меня!

— Я плачу за вашу бутылку сто пистолей.

— А такъ-какъ привозъ будетъ мн стоить тоже сто пистолей, то это составить ровно двсти. Согласитесь, герцогъ, что это очень-дешево.

— Я соглашаюсь съ вами во всемъ, и съ сегодняшняго дня вы будете получать двойное жалованье.

— Благодарю васъ. Я только исполнилъ мой долгъ.

— Когда же прідетъ ваша бутылка въ двсти пистолей?

— Вы увидите, что я не терялъ времени. Помните ли, когда вы объявили мн объ обд?

— Кажется, это было три дня тому назадъ

— Для курьера надобно двадцать-четыре часа, чтобъ дохать до Саверна и двадцать же четыре часа, чтобъ вернуться.

— Стало-быть, у васъ оставалось еще двадцать-четыре часа. Что жь вы съ ними сдлали?

— Вотъ въ чемъ я виноватъ, герцогъ: я потерялъ эти двадцать-четыре часа, потому-что вспомнилъ о бутылк только на другой день посл вашего приказанія. Теперь вы видите, что если я отложилъ обдъ до пяти часовъ, то единственно по-необходимости.

— Стало-быть, бутылка еще не пріхала?

— Нтъ еще.

— А что, если вашъ преемникъ въ Саверн, новый метр-д’отель принца Рогана будетъ честенъ, какъ вы, и откажется отдать драгоцнную бутылку.

— Этого не можетъ быть.

— Но вы сами, врно, не отдали бы такую бутылку изъ моего погреба?

— Извините, герцогъ, если бъ мой товарищъ угощалъ короля и попросилъ бы у меня вашихъ винъ, я бы тотчасъ послалъ самыя лучшія — Мы должны помогать другъ другу въ важныхъ случаяхъ.

— Все это такъ, но съ нашей бутылкой можетъ случиться несчастіе.

— Какое?

— Она можетъ разбиться на дорог.

— Не было еще примра, чтобъ разбивали бутылку, которая стоитъ двсти пистолей.

— Это правда. Когда же прідетъ вашъ курьеръ?

— Ровно въ четыре часа.

— Отчего же мы не можемъ обдать тоже въ четыре часа?

— Вину должно отдохнуть цлый часъ, и то посредствомъ одного моего изобртенія, а собственно на это надобно было бы три дня.

Маршалъ увидлъ ясно, что метр-д’отель правъ во всемъ, и что онъ напрасно погорячился.

— Притомъ же, герцогъ, продолжалъ старый служитель: — ваши гости знаютъ, что они будутъ имть честь обдать съ графомъ Гагскимъ и потому сами прідутъ въ половин пятаго.

— Отчего вы такъ думаете?

— Я въ этомъ увренъ. Вдь у васъ обдаютъ г. де-Лоне, губернаторъ Бастиліи, графиня Дюбарри, г. Лаперузъ, маркизъ Фаврасъ, г. Кондорсе, г. Каліостро и г. Таверне.

— Что жь изъ этого?

— Начнемте по порядку. Г. де-Лоне прідетъ изъ Бастиліи и по дурной промерзшей дорог: на это надобно врныхъ три часа.

— Г. де-Лоне подеть тотчасъ посл обда своихъ жильцовъ, а они обдаютъ въ полдень — я это хорошо знаю.

— Извините, герцогъ: съ-тхъ-поръ, какъ вы вышли изъ Бастиліи, заключенные обдаютъ въ часъ.

— Не-уже-ли? я этого не зналъ. Продолжайте.

— Графиня Дюбарри прідетъ изъ Люсьенна, дорога идетъ оттуда все подъ гору и по снгу.

— О! это не помшаетъ графин пріхать во-время. Впрочемъ, если я настаивалъ обдать раньше, это единственно оттого, что г. Лаперузъ детъ сегодня вечеромъ въ экспедицію и ему нельзя долго у меня оставаться.

— Г. Лаперузъ теперь у короля, и разсуждаетъ о географіи и космографіи съ его величествомъ. Король такъ любитъ эти предметы, что еще не скоро отпуститъ г. Лаперуза.

— Это очень можетъ быть.

— То же самое можетъ случиться и съ г. Фавромъ, который теперь съ графомъ Прованскимъ говорить о новой пьес Бомарше.

— О ‘Свадьб Фигаро’?

— Точно такъ…

— Кажется, вы занимаетесь даже литературою?

— Въ свободное время я люблю читать.

— Но г. Кондорсе, въ качеств геометра и математика, врно, будетъ аккуратне всхъ.

— Онъ, вроятно, будетъ оканчивать какую-нибудь задачу и потомъ увидитъ, что опоздалъ. Что жь касается до графа Каліостро, то онъ иностранецъ, не знаетъ версальскихъ обычаевъ и непремнно заставитъ себя ждать.

— Вы мн изобразили всхъ моихъ гостей съ искусствомъ Гомера.

— Я не упомянулъ только о маркиз де-Таверне, но онъ старинный пріятель вашей свтлости и знаетъ приличія. Вотъ и вс наши восемь приборовъ.

— Гд же мы будемъ обдать?

— Въ большой столовой.

— Но мы тамъ замерзнемъ.

— Я приказалъ ее топить три дня сряду, и теперь въ ней восьмнадцать градусовъ тепла.

— Хорошо. Кажется бьютъ часы. Это половина пятаго.

— Точно такъ, герцогъ. А вотъ и курьеръ въхалъ во дворъ съ моей бутылкой.

— Желалъ бы я, чтобъ вы служили мн еще двадцать лтъ, сказалъ маршалъ, смотрясь въ зеркало и отпуская метр-д’отеля.

— Двадцать лтъ! вскричалъ женскій голосъ со смхомъ за плечами маршала. Двадцать лтъ, повторила красавица, входя въ комнату. Я желаю вамъ прожить столько лтъ, любезный герцогъ, но мн будетъ тогда шестьдесятъ и я буду стара.

— Вы, графиня, отвчалъ маршалъ: — вы пріхали первая! Боже мой, какъ вы прекрасны и молоды!

— Скажите лучше герцогъ, что я замерзла.

— Войдемте въ будуаръ: тамъ тепле.

— Какъ, маршалъ, мн быть наедин съ вами?

— И со мной, прибавилъ третій голосъ.

— Таверне! вскричалъ маршалъ — Какой несносный! не во-время, шепнулъ Ришльё на ухо графин:— онъ вчно помшаетъ.

— Повса! отвчала тихо графиня и громко засмялась.

Вс трое вошли въ сосднюю комнату.

Въ то же время, шумъ подъхавшихъ каретъ далъ знать маршалу о прізд прочихъ гостей, и вскор вс они сли за овальный столь въ большой столовой. Девять лакеевъ молчаливыхъ, какъ тни, ловкихъ и догадливыхъ, неслышно скользили по коврамъ, незадвая за кресла, ножки которыхъ тонули въ пушистомъ мху.

Къ этому надобно прибавить пріятную теплоту каминовъ, запахъ кушаньевъ, винъ и тихій разговоръ посл первыхъ блюдъ.

Въ столовую не доходилъ никакой шумъ, снаружи и въ самой комнат казались живыми одни гости. Слуги такъ тихо перемняли тарелки и серебро, что не слышно было никакого звука, мегр-д’отель, стоялъ у буфета и отдавалъ приказанія взглядами.

Черезъ десять минутъ гости почувствовали, что они совершенно-одни въ столовой, потому-что безмолвные лакеи казались или глухими, или автоматами.

Маршалъ Ришльё первый прервалъ молчаніе и сказалъ своему сосду съ правой стороны:

— Вы не пьете, графъ?

Тотъ, къ кому были обращены эти слова, быль мужчина тридцати восьми лтъ, съ свтлыми волосами, небольшаго роста, съ голубыми глазами, которые иногда были быстры, но часто задумчивы, благородство его происхожденія было ясно написано на его величественной наружности.

— Я пью одну воду, маршалъ, отвчалъ графъ Гагскій.

— У короля Лудовика XV вы пили вино, графъ, я помню это потому, что имлъ честь обдать съ вами.

— Точно такъ, маршалъ, это было въ 1771 году, но я пилъ тогда токайское вино, присланное австрійскимъ императоромъ.

— Это было точно такое токайское, какое вамъ налилъ въ стаканъ мой метр-д’отель, отвчалъ Ришльё.

Графъ Гагскій поднялъ стаканъ и посмотрлъ на цвтъ вина при блеск люстръ. Вино блестло, какъ жидкій рубинъ. Онъ попробовалъ и отвчалъ:

— Вы правы, маршалъ! Благодарю васъ.

Это благодарю было сказано такимъ благороднымъ и ласковымъ тономъ, что вс присутствовавшіе невольно встали и закричали

— Здоровье его величества!

— Іочно такъ, сказалъ графъ. здоровье его величества короля Франціи. Не правда ли, что и вы выпьете съ нами за это здоровье, г. Лаперузъ?

— Графъ, отвчалъ капитанъ почтительно и благородно, какъ онъ привыкъ говорить съ коронованными особами:— я сейчасъ только оставилъ короля, и онъ былъ такъ добръ ко мн, что я громче всхъ готовь закричать, да здравствуетъ король. Но такъ-какъ черезъ часъ я на почтовыхъ поду къ морю, гд ждутъ меня мои корабли, то прошу у васъ позволенія пожелать счастія и другому королю, которому бы я служилъ врно, если бы не принадлежалъ Франціи.

И, поднявъ стаканъ, Лаперузъ низко поклонился графу Гагскому.

— Мы вс готовы пить за это драгоцнное здоровье, сказала графиня Дюбарри, сидвшая съ лвой стороны, возл маршала:— и ждемъ только, чтобъ, по обычаю, тотъ, кто старше всхъ изъ насъ, провозгласилъ тостъ.

— Къ кому относятся эти слова, къ теб, Таверне, или ко мн? спросилъ, смясь, маршалъ, у своего стараго друга.

— Я не думаю, что это относится къ вамъ, герцогъ, сказалъ еще одинъ гость, сидвшій противъ Ришльё.

— Почему это, графъ Каліостро? спросилъ графъ Гагскій, пристально смотря на говорившаго.

— Я увренъ графъ, отвчалъ Каліостро, кланяясь: — что герцогъ Ришльё не старше всхъ изъ нашего общества.

— Стало-быть, старше всхъ насъ — Таверне, сказалъ Ришльё.

— Не правда, отвчалъ старый маркизъ, я моложе тебя восьмью годами. Я родился въ 1704.

— Несчастный! сказалъ маршалъ, смясь: — ты открываешь, что мн восемьдесятъ-восемь лтъ.

— Не-уже-ли, герцогъ, вамъ въ-самомъ-дл восемьдесятъ-восемь лтъ? спросилъ Кондерсе.

— Боже мой, если вы не врите, вамъ легко сосчитать это. Я принадлежу къ прошлому столтію, къ такъ-называемому великому вку. Я родился въ 1696 году.

— Это невозможно, закричалъ де-Лоне.

— Если бы здсь былъ вашь батюшка, также губернаторъ Бастиліи, отвчалъ Ришльё, онъ не сказалъ бы, что это невозможно, потому-что онъ самъ утшалъ меня въ тюрьм въ 1714 году.

— Я объявляю, сказалъ маркизъ Фаврасъ, что старше всхъ здсь вино, которое графъ Гагскій налилъ въ свои стаканъ.

— Вы правы, отвчалъ графъ, этому вину сто-двадцать лтъ, стало-быть, оно стоитъ чести, чтобь имъ пить здоровье короля.

— Позвольте, господа, сказалъ Каліостро, поднимая свою голову, блествшую умомъ и энергіею: — я не соглашаюсь съ вами.

— Вы не соглашаетесь, что токайское вино старше насъ? закричали вс.

— Нтъ, отвчалъ Каліостро спокойно, потому-что я самъ запечаталъ эту бутылку.

— Вы!

— Да, и это было въ день побды Монтекукули надъ Турками, въ 1664 году.

За этими словами, сказанными съ необыкновенною важностью, послдовалъ громкій смхъ всхъ гостей.

— Если это правда, замтила графиня Дюбарри, то вамъ, должно-быть, сто-тридцать лтъ, потому-что, я думаю, вамъ не могло быть меньше десяти лтъ, когда вы наливали вино въ бутылку.

— Мн было тогда больше десяти лтъ, графиня, потому что на другой день императоръ австрійскій поручилъ мн поздравить Монтекукули съ побдою, которая дорого стоила Туркамъ и отмстила имъ за эспекскую битву, гд императорскія войска были разбиты въ 1536 году.

— И въ это время, сказалъ графъ Гагскій такъ же хладнокровно, какъ Каліостро, вамъ, врно, было больше десяти лтъ, потому-что вы лично видли это знаменитое сраженіе?

— Вы правы, графъ, я былъ свидтелемъ ужаснаго пораженія моихъ сослуживцевъ.

— Однако, пораженіе это было не такъ ужасно, какъ пораженіе при Креси, сказалъ, улыбаясь, Кондорсе.

— Это правда, отвчалъ, также улыбаясь, Каліостро. Пораженіе при Креси ужасне, потому-что тутъ побждена была не армія, а Франція. Но согласитесь, что эта побда не длаетъ большой чести Англіи. У Эдуарда были пушки, а объ этомъ ничего не зналъ Филиппъ Валуа, и если бы даже зналъ, то не могъ врить, хотя я предупреждалъ его, что своими глазами видлъ четыре пушки, купленныя Эдуардомъ у Венеціи.

— Такъ вы знали Филиппа Валуа? спросила графиня Дюбарри.

— Я имлъ честь быть однимъ изъ пяти рыцарей, провожавшихъ короля съ поля сраженія, отвчалъ Каліостро. Я пріхалъ во Францію со старымъ богемскимъ королемъ, который быль слпъ и ршился умереть, когда ему сказали, что сраженіе было потеряно.

— Я очень сожалю, графъ, сказалъ Лаперузъ, что вы, вмсто сраженія при Креси, не присутствовали въ сраженіи при Акціум.

— Почему вы сожалете объ этомъ?

— Потому-что вы могли бы мн разсказать нкоторыя подробности объ этой морской битв, которая описана у Плутарха очень-темно.

— Что жь вы желаете знать о ней? Я очень-радъ, что могу быть вамъ полезенъ.

— Разв вы были и тамъ?

— Нтъ, въ то время я былъ въ Египт. Клеопатра поручила мн въ это время составить александрійскую библіотеку, что я могъ сдлать лучше всхъ, потому-что лично зналъ лучшихъ поэтовъ древности.

— Вы видли Клеопатру, г. Каліостро? закричала графиня Дюбарри.

— Такъ же, какъ я васъ теперь вижу.

— Была она такъ хороша, какъ о ней говорятъ?

— Вы знаете, графиня, что красота вещь условная и относительная. Клеопатра была прекрасна въ Египт. Въ Париж она была бы только хорошенькою.

— Итакъ Клеопатра была…

— Маленькая, тоненькая, живая, умная женщина, съ большими прекрасными глазами, греческимъ носомъ, жемчужными зубами и крошечною ручкой, какъ ваша. Вотъ кольцо съ брильянтомъ, которое подарилъ ей брать ея Птоломей, и которое она подарила мн. Клеопатра носила это кольцо на большомъ пальц.

— На большомъ? вскричала графиня. Возможно ли это?

— Тогда была такая мода въ Египт, и это кольцо, вы видите, я едва могу надть на мизинецъ.

Каліостро снялъ перстень съ мизинца и подалъ его графин. Это былъ прекрасный брильянтъ, самой чистой воды, который стоилъ тридцать или сорокь тысячъ франковъ.

Кольцо обошло весь столъ, и Каліостро спокойно опять надлъ его на палецъ.

— Я вижу, что вы мн не врите, сказалъ онъ:— впрочемъ, во всю мою жизнь я долженъ былъ бороться съ неврующими. Филиппъ Валуа не хотлъ мн врить, когда я ему совтовалъ позволить Эдуарду отступить, Клеопатра тоже не поврила мн, когда я ея сказалъ, что Антоній будетъ побжденъ. Троянцы то же не врили мн, когда я предостерегалъ ихъ отъ деревянной лошади, и говорилъ, ‘на Кассандру нашло вдохновеніе, слушайте же Кассандру!’

— Это удивительно! сказала графиня Дюбарри, громко смясь — я еще никогда не видла человка такого серьёзнаго и такого занимательнаго, какъ вы.

— Увряю васъ графиня, продолжалъ Каліостро — что я самъ видлъ и говорилъ со всми лицами, корыхъ вамъ назвалъ.

— Вы знали Монтекукулли?

— Такъ-жс, какъ я знаю васъ г. де-Фаврасъ, или еще больше, потому-что васъ я вижу только въ третій разъ, а съ знаменитымъ стратегикомъ почти годъ жилъ въ одной палатк.

— Вы видли короля Филиппа Валуа?

— Я ужь говорилъ вамъ объ этомъ г. де-Кондорсе, но когда король воротился въ Парижъ, я ухалъ въ Богемію.

— Вы знали Клеопатру?

— Точно такъ, графния. Я ужь сказалъ вамъ, что у ней были черные глаза, какъ у васъ, и такой же прекрасный бюстъ, какъ у васъ.

— Какъ вы можете это знать, графъ?

— Я знаю, что у васъ есть также сходство съ Кассандрой, тмъ боле, что и у васъ, какъ у нея, есть маленькій черный знакъ на шестомъ ребр съ лвой стороны.

— Боже мой! Вы настоящій волшебникъ.

— Несовсмъ, графиня! сказалъ Ришльё смясь, это я разсказалъ ему.

— А какъ вы могли узнать это?

— Это семейная тайна, отвчалъ маршалъ, длая серьёзную гримасу.

— Прекрасно! перебила графиня… Право, маршалъ, я хорошо сдлала, что нарумянилась. Къ вамъ нельзя прізжать безъ румянь.

Потомъ она обернулась къ Каліостро и продолжала:

— Стало-бытъ, графъ, у васъ есть тайна, чтобъ помолодть, потому-что вамъ три или четыре тысячи лтъ, по вашимъ словамъ, а по наружности нтъ и сорока.

— Вы отгадали, графиня: я знаю тайну не старться.

— Такъ сдлайте же меня моложе.

— Этого ненужно, графиня, вамъ и то не больше тридцати лтъ.

— Вы говорите такъ изъ вжливости.

— Нисколько. Я хочу сказать, что вы ужь употребляли мой элексиръ.

— Я? что вы говорите?

— Вы, графиня! Я увренъ, что вы не могли этого забыть.

— Я васъ не понимаю. Объяснитесь.

— Вспомните, графиня, домъ въ улиц Сен-Клодъ. Вы пришли въ этотъ домъ, чтобъ посовтоваться съ г. Сартиномъ и оказали важную услугу одному изъ моихъ друзей, Жозефу Бальзамо? Помните ли вы Жозефа Бальзамо, который подарилъ вамъ флаконъ эликсира и совтовалъ принимать по три капли каждое утро. Вы не забывали этого эликсира ни одинъ день, и только годъ, какъ перестали употреблять его, потому-что флаконъ весь вышелъ. Если вы не помните этого, графиня, то я назову это не незабывчивостью, а неблагодарностью.

— Возможно ли, графъ Каліостро, вы мн говорите такія вещи…

— Которыя никому не могутъ быть извстны. Но что же за преимущество называться колдуномъ, если колдунъ не знаетъ чужихъ тайнъ.

— Разв у Жозефа Бальзамо былъ тоже рецептъ для составленія этого эликсира?

— Нтъ, графиня, но Бальзамо былъ мой другъ и я подарилъ ему нсколько флаконовъ.

— И у него есть еще этотъ эликсиръ?

— Этого я не знаю, потому-что вотъ уже три года, какъ бдный Бальзамо исчезъ. Я видлъ его въ послдній разъ въ Америк на берегахъ Огіо, онъ приготовлялся къ экспедиціи въ горы, и я слышалъ, что онъ тамъ умеръ.

— Довольно, графъ! закричалъ маршалъ. Откройте лучше намъ вашъ секретъ — Вы говорите, все это не шутя? спросилъ графъ Гагскій у Каліостро.

— Напротивъ, ваше вел… извините, я хотлъ сказать, ваше сіятельство, я говорю очень-серьёзно.

— Итакъ, по-вашему, сказалъ маршалъ, графиня не такъ стара, чтобъ ей нужно было возвратить молодость.

— Точно такъ, герцогъ.

— Такъ и представлю вамъ другое лицо. Вотъ мой другъ Таверне. Что вы о немъ скажете? Не кажется ли онъ современникомъ Пилада? Но, можетъ-быть, вы скажете, что этотъ ужь очень-старъ?

Каліостро посмотрлъ на барона и отвчалъ:

— Нтъ, онъ не-очень-старъ.

— Если вы возвратите молодость Таверне, любезный графъ, закричалъ Ришльё, то я объявляю насъ ученикомъ Медеи.

— Вы этого желаете? сказалъ Каліостро, обращаясь къ хозяину и къ гостимъ.

Вс сдлали утвердительный знакъ.

— И вы, баронъ, хотите помолодть?

— Разумется! закричалъ Таверне.

— Это очень-легко! сказалъ Каліостро.

И онъ вынулъ изъ кармана маленькую осмиугольную бутылочку, взялъ чистый хрустальный стаканъ и налилъ въ него нсколько капель какой-то жидкости, потомъ долилъ полстакана шампанскимъ и передадъ этотъ напитокъ барону.

Вс слдовали глазами за малйшими движеніями необыкновеннаго человка. Баронъ взялъ стаканъ и не ршался выпить его. Вс захохотали, а Каліостро закричалъ:

— Торопитесь же баронъ и не пролейте этого эликсира, каждая капля котораго стоитъ сто луидоровъ.

— О! сказалъ, улыбаясь, Ришльё, это гораздо-дороже токайскаго.

— Не уже ли мн надобно все выпить, спросилъ баронъ, дрожа всмъ тломъ.

— Если не хотите, то передайте стаканъ, найдутся еще охотники помолодть.

— Подай мн, сказалъ маршалъ, протягивая руку.

Старый баронъ понюхалъ стаканъ и, прельщенный бальзамическимъ запахомъ и прекраснымъ розовымъ цвтомъ эликсира, проглотилъ магическій напитокъ.

Въ ту же минуту ему показалось, что дрожь пробжала по его тлу и привела въ движеніе старую кровь, которая заснула въ его жилахъ. Его морщинистая кожа натянулась, полуоткрытые глаза открылись и заблестли, трясущіяся руки почувствовали силу, голосъ сдлался твердымъ, колни распрямились такъ же, какъ спина и все это въ одну секунду, какъ-булто эликсиръ, разливаясь внутри, возобновилъ и оживилъ это лряхлое тло.

Послышался крикъ уливленія, страха, восторга. Таверне до-сихъ-порь почти ничего не лъ, теперь онъ положилъ на тарелку большую порцію соуса и началъ сть такъ аппетитно, что на зубахъ у него захрустли кости куропатокъ.

Онъ лъ, смялся, пилъ, кричалъ отъ радости впродолженіе получаса, и въ это время вс смотрли на него въ какомъ-то остолбенніи, потомъ понемногу онъ началъ угасать, какъ лампа безъ масла. Сначала на лбу его появились прежнія морщины, глаза потухли и закрылись. Потомъ онъ потерялъ аппетитъ, спина его снова сгорбилась, колни дрожали, и онъ засыпалъ.

— Что съ вами? спросили вс.

— Я прощаюсь съ моею мололостью.

И дв слезы выкатились изъ глазъ старика.

При вид этихъ слезъ о потерянной минутной молодости вс гости вздохнули такъ же тяжело, какъ бдный Таверне.

— Дйствіе это очень-просто и понятно, господа, сказалъ Каліостро — я далъ барону тридцать-пять капель жизненнаго эликсира и онъ помолодлъ ровно на тридцать-пять минутъ.

— Умоляю васъ, дайте мн еще, еще молодости! проговорилъ старикъ.

— Нтъ, баронъ, второй опытъ убьетъ васъ, спокойно отвчалъ Каліостро.

Во все время, пока продолжалось минутное оживленіе стараго Таверне, графиня Дюбарри, знавшая свойства эликсира, внимательне всхъ слдовала за странною сценою Таверне. Когда молодость распрямила члены старика и наполнила жилы новою жизнью, Дюбарри смялась, радовалась, сама примтно молодла. Когда эликсиръ достигъ до высшей степени своей силы, графиня чуть не бросилась къ Каліостро, чтобъ отнять у него драгоцнный флаконъ.

Но въ эту минуту молодость Таверне такъ же скоро исчезла. Граыиня вздохнула и грустно сказала:

— Какъ все здсь непрочно, дйствіе волшебнаго напитка продолжалось только полчаса!

— И чтобъ помолодть на два года, сказалъ графъ Гагскій: — надобно выпить цлую рку.

Вс засмялись.

— Счетъ очень-простъ, замтилъ Кондорсе.— чтобъ помолодть на годъ, должно выпить три мильйона его-пятьдесятъ-три тысячи шесть капель жизненнаго эликсира.

— Это цлое наводненіе! замтилъ Лаперузъ.

— Однако, сказала графиня, вашъ другъ Бальзамо далъ мн одинъ только флаконъ и онъ сохранялъ мою молодость впродолженіе десяти лтъ.

— Въ этомъ-то и тайна, графини. Человкъ, который очень-состарлся, долженъ принять большее количество эликсира, чтобъ почувствовать сильное дйствіе, но женщина тридцати лтъ, какъ вы, или мужчина сорока лтъ, какъ я, должны пить только по десяти капель въ періодъ упадка силъ, чтобъ сохранить жизнь и молодость на одной точк силы.

— Что вы называете періодомъ упадка? спросилъ графъ Гагскій.

— Извстный физическій законъ. Въ природ, силы человка увеличиваются до тридцати-пяти лтъ, до сорока он остаются въ одинаковомъ положеніи. Съ сорока он начинаютъ упадать почти незамтно до пятидесяти, потомъ періоды упадка силъ слдуютъ чаще, до дня смерти. Въ образованномъ обществ, то-есть, когда тло изнурено излишествами, болзнями и заботами, увеличеніе силы останавливается въ тридцать лтъ. Упадокъ начинается въ тридцать-пять лтъ, и тогда человкъ, первобытный или образованный, долженъ воспользоваться минутою, когда натура остается на точк неподвижности, и принять эликсиръ. Тотъ, кто знаетъ вс свойства этого эликсира, такъ какъ я, всегда будетъ жить, какъ я, будетъ всегда молодъ, то есть такъ молодъ, какъ онъ самъ желаетъ казаться въ свт.

— Для чего же, графъ Каліостро? вскричала графиня:— вы выбрали сорокалтній возрастъ, когда могли выбрать двадцать лтъ?

— Для того, графния, отвчалъ, улыбаясь, Каліостро: — что я хотлъ скоре казаться совершеннолтнимъ мужчиною, чмъ немолодымъ, незрлымъ мальчикомъ.

— Вотъ что! сказала графния.

— Разумется, графиня, продолжалъ Каліостро:— въ двадцать лтъ мужчина нравится только тридцати лтнимъ женщинамъ, въ сорокъ же лтъ мы управляемъ двадцати лтними женщинами и шестидесятилтними мужчинами.

— Я соглашаюсь съ вами, отвчала графиня,— притомъ же, невозможно спорить съ вами, потому-что вы сами живой примръ тому, что утверждаете.

— Стало быть, мн нельзя ужь возвратить молодости? сказалъ съ горестью Таверне: — я взялся за это очень-поздно!

— Герцогъ Ришльё былъ благоразумне васъ, сказалъ Лаперузъ съ откровенностью моряка: — я всегда слышалъ, что онъ тоже употребляетъ какой то эликсиръ.

— Этотъ слухъ распустили женщины, сказалъ, смясь, графъ Гагскій.

— Это еще не причина, чтобъ не врить ему! замтила графиня Дюбарри.

Старый маршалъ покраснлъ, чего съ нимъ ужь очень-давно не случалось, и сказалъ:

— Хотите ли знать, господа, въ чемъ состоитъ мой эликсиръ?

— Скажите.

— Мои жизненный эликсиръ — это благоразумная и правильная жизнь.

— Не можетъ быть! закричали вс, смясь.

— Увряю васъ, что это правда!

— Я не спорю съ вами, герцогъ, отвчала графиня: — но все-таки больше удивляюсь дйствію волшебнаго напитка графа Каліостро. Извините, господинъ колдунъ, но я хочу вамъ сдлать еще нсколько вопросовъ,

— Я васъ слушаю, графиня,

— Вы говорили, что въ первый разъ употребили вашъ эликсиръ, когда вамъ было сорокъ лтъ?

— Точно-такъ!

— И это было въ эпоху осады Трои?

— Немного прежде.

— И вамъ съ-тхъ-поръ все сорокъ лтъ?

— Какъ вы видите.

— Но, графъ, сказалъ Кондорсе:— ваша теорема доказываетъ больше, чмъ вы хотите.

— Что же она доказываетъ, маркизъ?

— Что вы можете не только сохранять молодость, но удерживать жизнь, потому-что, если вамъ было сорокъ лтъ при осад Трои, то вы еще ни разу не умирали.

— Признаюсь, маркизъ, я еще не умиралъ никогда.

— Разв вы неуязвимы, какъ Ахиллесъ, но и тотъ былъ уязвимъ, потому-что Парисъ убилъ его стрлой въ пятку.

— Къ-несчастію, я смертенъ и уязвимъ! сказалъ Каліостро.

— Стало-быть, васъ можно убить?

— Очень можно!

— Какъ же вы могли избжать несчастныхъ случаевъ впродолжеліе трехъ-тысячъ пятисотъ лтъ?

— Я вамъ объясню это, если вамъ угодно.

— Говорите, говорите, мы слушаемъ съ удовольствіемъ! закричали вс и приготовились слушать.

Каліостро сложилъ на стол свои блыя прекрасныя руки, украшенныя драгоцнными перстнями, между которыми блестлъ полярною звздой перстень Клеопатры, и началъ говорить:

— Какое первое условіе жизни? это здоровье, не правда ли?

— Правда.

— А первое условіе здоровья?

— Порядочная жизнь, отвчалъ графъ Гагскій.

— Вы правы, графъ: здоровье зависитъ отъ порядочной жизни, и мой эликсиръ — это самое лучшее лекарство, что ужь извстно и вамъ и въ-особенности графин.

— Это правда, графъ, но продолжайте.

— Извольте! Я всегда принималъ мои капли, а такъ-какъ он составляютъ осуществленіе вчной мечты людей, извстной въ древности подъ именемъ ‘напитка молодости’, а въ наше время подъ именемъ ‘жизненнаго эликсира’, то поэтому я сохранилъ мою молодость, здоровье и жизнь. Это, кажется, ясно.

— Однако, все на свт уничтожается и портится: самое здоровое и самое больное тло.

— То-есть и Парисъ и Вулканъ должны состарться.

— Вы, безь сомннія, знали Париса, графъ?

— Зналъ очень-хорошо, графиня. Онъ быль прекрасный мужчина, только женщины ошибаются, если думаютъ, что онъ образецъ совершенства. Вопервыхъ, у Париса были рыжіе волосы.

— Рыжіе! какой ужасъ! закричала графиня.

— Къ-несчастію, отвчалъ Каліостро,— Елена была другаго мннія. Но возвратимся къ нашему эликсиру.

— Да, да, говорите объ эликсир.

— Вы сказали, баронъ Таверне, что все на свт портится — я съ этимъ согласенъ, но вы знаете также, что все можно поправить, возобновить. Извстенъ анекдотъ о нож, который нсколько разъ мнялъ рукоятку и лезвее и все-таки остался тмъ же ножомъ. Вино, которое гейдельбергцы хранятъ въ своей знаменитой бочк, все то же вино, хотя каждый годъ вливаютъ въ него новаго вина. Вотъ почему гейдельбергское вино всегда чисто и вкусно, тогда-какъ вино, закупоренное консуломъ Опиміусомъ и мною, за 120 лтъ до P. X, черезъ сто лтъ сдлалось густою грязью, которую можно было сть, но не пить. Итакъ, вмсто того, чтобъ слдовать примру Опиміуса, я отгадалъ рецептъ гейдельбергцевъ. Каждое утро свжій, здоровый атомъ занимаетъ въ моемъ тл, въ крови и въ костяхъ мсто слабой, испорченной частички. Я всми силами противлюсь упадку силъ и возбуждаю ихъ новымъ пріемомъ эликсира, отъ этого моя жизнь, мысли, жесты, нервы были въ безпрестанной дятельности. И такъ-какъ я вчно заботился о сохраненіи моей жизни, то, разумется, привыкъ избгать всхъ опасностей и продолженіе трехъ тысячъ лтъ, и все это потому, что моя опытность предохраняетъ меня отъ всевозможныхъ несчастныхъ случаевъ. Я ни за что не пойду въ домь, который отъ ветхости можетъ каждую минуту обрушиться. Въ моей жизни я видлъ столько домовъ, что съ перваго взгляда могу отличить прочное строеніе отъ ветхаго. Вы не заставите меня идти на охоту съ дурнымъ стрлкомъ, который не уметъ держать ружья. Со времени Кефала, который убилъ свою жену Прокригу, до регента, который выкололъ глазъ принцу Конде, я видлъ много неловкихъ. На войн я высчитаю всевозможныя линіи пуль и ядеръ, и ни за что не стану на то мсто, гд есть возможность умереть. Вы мн скажете, что отъ пули нельзя уберечься, но я вамъ отвчу, что тотъ, который избжалъ мильйона пуль, не можетъ больше ихъ бояться. Я вижу, что вы мн не врите, несмотря на то, что передъ вами живое доказательство справедливости словъ моихъ. Я не говорю вамъ, что я безсмертенъ, но только, что могу избжать случайной смерти, чего нельзя сдлать, неимя эюей опытности. Напримръ, я не останусь и четверти часа одинъ съ г. де-Лоне, который думаетъ теперь, что если бъ я попался въ одну изъ келій Бастиліи, онъ испыталъ бы мое безсмертіе голодомъ. Я не сближусь также съ маркизомъ Кондорсе, который въ эту минуту сбирается вылить въ мой стаканъ ядъ, спрятанный у него въ перстн, и это вовсе не съ дурнымъ намреніемъ, а изъ любопытства, чтобъ узнать, умру ли я отъ этого яда.

Два лица, названныя графомъ Каліостро, сдлали невольное движеніе ужаса.

— Признайтесь смло, г. де-Лоне, вы здсь не передъ судомъ. Скажите, думали ли вы о томъ, чтобъ для опыта уморить меня голодомъ? А вы, маркизъ, скажите мн, правда ли, что у васъ въ перстн ядъ, которымъ вы хотли бы угостить меня для пользы науки.

— Признаюсь, графъ, отвчалъ губернаторъ Бастиліи, смясь и красня: — эта безумная мысль промелькнула въ моей голов въ ту самую минуту, какъ вы обвинили меня.

— Я тоже не скрываюсь, сказалъ Кондорсе:— я думалъ, что еслибъ вы попробовали моего яда, я бы не далъ ни одного обола за ваше безсмертіе.

При этихъ словахъ послышались громкія восклицанія удивленія, потому-что эти два признанія доказывали необыкновенную проницательность Каліостро.

— Вы видите, отвчалъ Каліостро спокойно: — я могу отгадывать мысли. Долгая привычка жизни заставляетъ меня отгадывать съ перваго взгляда прошедшее и будущее людей, которыхъ я вижу даже въ первый разъ. Эта способность простирается также на животныхъ и на неодушевленные предметы. Если я сажусь въ карету, то вижу, когда лошади должны взбситься и кучерь сбирается опрокинуть меня. Когда я сажусь на корабль, то по лицу капитана угадываю его характеръ и вижу, глупъ онъ или упрямъ, не можетъ или не захочетъ управлять такъ, какъ должно въ такомъ случа я избгаю этой кареты и этого корабля. Я врю въ случай, но предупреждаю его или уменьшаю, и вмсто ста шансовъ я оставляю себ девяносто-девять и берегусь сотой части. Вотъ почему я прожилъ три тысячи лтъ.

— Въ такомъ случа, сказалъ Лаперузъ — любезный предсказатель, вы сдлали бы мн большое удовольствіе, еслибь проводили меня до моихъ кораблей, которые назначены къ путешествію вокругъ свта.

Каліостро ничего не отвчалъ.

Любезный маршалъ, продолжалъ, смясь, морянъ: — я понимаю, что графу Каліостро не хочется оставить такое любезное общество, но мн необходимо проститься съ вами. Извините меня, графъ Гагскій и вы, графиня, но вотъ бьетъ семь часовъ, а я общалъ королю ссть въ экипажъ четверть восьмаго. Вы, графъ, не можете мн сказать, что случится съ моими судами, но должны предсказать, что меня ожидаетъ во время путешествія отъ Версаля до Бреста. Что будетъ отъ Бреста до полюса — я не спрашиваю, это ужь мое дло.

Каліостро бросилъ на Лаперуза меланхолическій и грустный взглядъ, который поразилъ всхъ гостей, но мореплаватель не замтилъ этого, потому-что въ это время прощался и надвалъ, съ помощью слугъ, теплый сюртукъ. Въ это время грифиня Дюбарри успла положить ему въ карманъ нсколько сластей, которыя такъ дороги путешественнику и напоминаютъ ему о далекихъ друзьяхъ.

Лаперузъ, все такъ же веселый, почтительно поклонился графу Гагскому и протянулъ руку старому маршалу.

— Прощайте, мой другъ Лаперузъ! сказалъ герцогъ Ришльё.

— Отчего же, маршалъ, вы не говорите мн до свиданія? Разв я отправляюсь въ вчность. Я только объду свтъ кругомъ, это продолжится небольше пяти лтъ и — опять вернусь къ вамъ. Зачмъ же говорить: прощайте!

— Пять лтъ! вскричалъ Ришльё: — это все-равно, еслибъ вы мн сказали: пять вковъ. Въ мои лта дни считаются годами. Еще разъ говорю вамъ: прощайте!

— Для чего вы не спросите колдуна? сказалъ, смясь, Лаперузъ — онъ, врно, общаетъ вамъ еще двадцать лтъ жизни. Не правда ли, графъ Каліостро. Какъ я сожалю, что вы не сказали мн прежде о вашихъ волшебныхъ капляхъ: я бы, несмотря ни на какую цну, взяль цлую бочку эликсира на мою Астролябію — это имя моего корабля. Позвольте мн, графиня, еще разъ поцаловать вашу прекрасную ручку. Я увренъ, что, до моего прізда, не увижу другой, похожей на эту. До свиданія!

И Лаперузъ вышелъ.

Каліостро хранилъ мрачное молчаніе. Еще нсколько секундъ слышались шаги капитана и его веселый голосъ: потомъ лошади зазвенли колокольчиками и колеса застучали по мостовой.

Лаперузъ сдлалъ первый шагъ въ таинственное путешествіе, изъ котораго не долженъ былъ воротиться.

Вс слушали съ напряженнымъ вниманіемъ. Когда же затихъ стукъ ухавшаго экипажа, вс взоры невольно обратились къ Каліостро.

Въ эту минуту въ его чертахъ были какое то пиическое вдохновеніе, которое испугало всхъ гостей.

Молчаніе продолжалось нсколько минутъ.

Графъ Гагскій заговорилъ первый

— Отчего вы не хотли отвчать Лаперузу, графъ Каліостро?

Вс со страхомъ ожидали словъ необыкновеннаго человка.

Каліостро вздрогнулъ, какъ-будто ему помшали размышлять.

— Я не хотлъ отвчать, сказалъ онъ графу:— потому-что долженъ былъ сказать или ложь, или горькое извстіе.

— Отчего это?

— Я долженъ былъ сказать ему: г. Лаперузъ, герцогъ Ришльё былъ правъ, сказавъ вамъ, прощайте, а не до свиданія.

— Что мы говорите! вскричалъ старый маршалъ, блдня.

— Успокоитесь, маршалъ, продолжалъ Каліостро:— это предсказаніе опасно не для васъ.

— Не-уже-ли, сказала графиня:— несчастіе ждетъ бднаго Лапоруза, который только-что поцаловалъ мою руку.

— Онъ не только не будетъ цаловать вашей руки, но никогда не увидитъ тхъ, съ кмъ прощался сегодня! отвчалъ Каліостро, пристально смотря въ свой стаканъ съ водою, въ которомъ переливались вс цвта опала.

Крикъ удивленія вырвался невольно изо всхъ устъ.

Разговоръ принялъ такое направленіе, что каждая минута длала его занимательне Вс присутствовавшіе не спускали глазъ съ Каліостро, какъ-будто ожидая приказаніи древняго оракула.

Въ это время г. Фаврасъ видимо понялъ общее желаніе, всталъ съ своего мста и посмотрлъ у дверей, не слушаетъ ли кто-нибудь: но мы ужь сказали, что прислуга герцога Рищльё была образцовая. Въ передней, далеко отъ дверей, стоялъ только старый метр-д’отель и стерегъ, чтобъ во время дессерта никто не смлъ помшать гостямъ.

Фаврасъ слъ на свое мсто и далъ знакъ, что можно свободно говорить

— Разскажите же намъ, графъ, начала Дюбарри,— что ожидаетъ бднаго Лаперуза.

Каліостро покачалъ головой.

— Говорите, говорите, графъ, сказали вс мужчины: — мы васъ просимъ.

— Вы знаете, что Ллаерузъ детъ вокругъ свта, чтобъ дополнить путешествіе капитана Кука — бднаго Кука, который былъ убитъ на Сандвичевыхъ Островахъ.

— Да, да, мы это знаемъ!

— Все предвщаетъ успхъ этому предпріятію. Лаперузъ искусный морякъ, притомъ же, самъ король Лудовикъ XVI начерталъ ему путь.

— Итакъ, онъ узжаетъ… прервала графиня, чтобъ не забывали главнаго предмета разговора.

— Онъ узжаетъ, повторилъ Каліостро: — но не скоро еще отправится въ море, потому-что его задержатъ довольно-долго въ Брест.

— Какъ жаль! сказалъ Кондорсе: — теперь самое лучшее время для отъзда. Кажется даже, что онъ опоздалъ немного. Въ март или феврал еще лучше отправляться въ море.

— Не отнимайте у него, маркизъ, этихъ двухъ или трехъ мсяцевъ, во время которыхъ онъ живетъ и надется.

— Ему дали хорошій экипажъ, сказалъ маршалъ

— Да, отвчалъ Каліостро — вторымъ кораблемъ командуетъ опытный офицеръ. Я его вижу, онъ еще молодъ и, къ-несчастію, храбръ.

— Къ-несчастію?

— Черезъ годъ я напрасно ищу этого храбраго офицера, продолжалъ предсказатель, смотря въ свой стаканъ.— Никто изъ васъ не связанъ ни родствомъ, ни дружбой съ г. Лангль?

— Нтъ, мы его не знаемъ.

— Смерть начнетъ съ него.

Ропотъ удивленія пробжалъ по зал.

— Но Лаперузъ… что съ нимъ? гд онъ?.. спросили нсколько робкихъ голосовъ — Онъ плыветъ… останавливается, опять продолжаетъ путь. Годъ, два года благополучнаго плаванія. Онъ присылаетъ о себ извстіе {Офицеръ, который привезъ извстіе о Лаперуз, Лессепсъ, былъ единственный человкъ изо всей экспедиція, воротившійся во Францію.}. Потомъ…

— Потомъ?

— Проходятъ года…

— И что жь?..

— Океанъ великъ, небо темно… Вотъ необитаемыя земли… вотъ страшныя фигуры дикихъ, напоминающія чудовища Греческаго Архипелага. Они стерегутъ корабль, который въ темнот плыветъ на камни, его увлекаетъ теченіе, потомъ настаетъ буря, страшная буря! потомъ моряки видятъ огни. О, Лаперузъ, Лаперузъ! если бъ ты меня могъ слышать, я бы сказалъ теб: ты дешь какъ Христофоръ Колумбъ, чтобъ открыть новый міръ. Лаперузъ, берегись незнакомыхъ острововъ!..

Каліостро замолчалъ.

Вс присутствовавшіе почувствовали трепетъ.

— Отчего же вы не предупредили его? спросилъ графъ Гагскій, чувствуя также вліяніе надъ собой этого необыкновеннаго человка, который по своему желанію какъ-бы управлялъ чувствами людей.

— Да, вскричала графиня Дюбарри. Отчего не послать вслдъ за нимъ? Жизнь Лаперуза стоитъ, чтобъ за нимъ създилъ курьеръ и воротилъ его.

Маршалъ всталъ и протянулъ руку къ звонку, Каліостро остановилъ его однимъ жестомъ и Ришльё опустился въ кресло

— Ваше предостереженіе было бы напрасно, сказалъ Каліостро. Человкъ, который видитъ будущность, не можетъ перемнить ее. Лаперузъ засмялся бы, еслибъ услышалъ мои слова, какъ смялись сыновья Пріама, когда предсказывала Кассандра, но я вижу, что и графъ Гагскій смется и г. Кондорсе старается удержаться отъ улыбки. Не удерживайте нашей веселости, господа, я васъ предупредилъ, что мн никогда не врили.

— Мы вримъ! закричали графиня и старый маршалъ.

— Я врю, прошепталъ Таверне.

— Я тоже врю, сказалъ учтиво графъ Гагскій.

— Вы врите, отвчалъ Каліостро, потому-что это касается до Лаперуза, но если бы дло шло о васъ, вы не поврили бы.

— Что вы говорите?

— Правду.

— Признаюсь, я бы поврилъ тогда, сказалъ графъ Гагскій — когда бы г. Каліостро сказалъ Лаперузу — берегитесь незнакомыхъ острововъ. Онъ бы остерегся и, можетъ-быть, спасся бы.

— Увряю васъ, что это ни къ чему бы не послужило. Если бы онъ и поврилъ, то, приближаясь къ новымъ островамъ, мучительныя мысли терзали бы его, и онъ испыталъ бы тысячу смертей, потому-что я отнялъ бы у него даже надежду, послднюю утшительницу несчастнаго, который еще ждетъ спасенія даже въ ту минуту, когда жизнь исчезаетъ видимо.

— Это правда, сказали нсколько голосовъ.

— Да, произнесъ Кондорсе: — истинное благо на земл — это покрывало, которое скрываетъ конецъ нашей жизни.

‘Отечественныя Записки’, т. 83, 1852

КАЛІОСТРО У ГЕРЦОГА РИШЛЬЁ (*)

Читайте также: