Скоро юбилей Ильи Репина. Скоро Репину семьдесят лет. Это для России торжество. Вся Россия кинется туда, на ту маленькую финскую станцию, где живет несравненный художник, и всю ее засыплет цветами.
Ведь, столько накопилось у России нежности, восторга, любви, благодарности к своему единственному Репину, столько неизлившихся чувств, что стоит лишь дать им исход, открыть для них какие-то шлюзы, и хлынет целый поток славословий, величаний, приветов.
Но я боюсь, что (как часто в России) эти прекрасные чувства, грянув щедро, пьяно, необузданно, не оставят по себе никакого следа, кроме ресторанных счетов да словоблудия застольных Цицеронов.
И мне хочется, пока еще не поздно, направить все эти восторги и порывы в единое общее русло, чтобы они не истратились праздно, не расточились впустую, чтобы всенародное, всероссийское чествование нашего исполина-художника хоть отчасти было достойно его.
В газетах мимолетно сообщали, что какие-то его почитатели хотят у него на родине, в Харьковской губернии, в Чугуеве, построить рисовальную школу имени И. Е. Репина.
Это было бы кощунством, издевательством! Спросили бы у самого юбиляра: угоден ли ему подобный дар?
Я — было заикнулся об этом, но Репин даже не дал докончить, закричал горячо и порывисто:
— К черту эти подлые школы! Довольно плодить карьеристов, любителей теплых местечек! В школу только и бегут за аттестатами, за дипломником, за казенной бумажкой! Не школы нам нужны, а мастерские! Нам нужны не чиновники живописи, а чернорабочие, труженики! Я сам мастеровой, чернорабочий. Если уж что-нибудь строить, то не школу, — нет! нет! — а мастерскую, и не одну мастерскую, а множество! — этакий ‘Деловой двор’, — целую сеть мастерских: гончарную! токарную! столярную! иконописную! литейную! резчицкую! — и чтобы всюду кипела работа, — формовщики, бронзовщики, обойщики, — все ремесла, что служат искусству, — ‘Деловой двор’ Ильи Репина! Мы будем там выделывать мебель, вазы, тарелки, карнизы, решетки для скверов, для садов, всякую домашнюю утварь, мы будем писать портреты, иконостасы, плафоны, мы будем тачать сапоги, шить, вышивать и ткать…
И, вдохновляясь все больше, перебивая себя самого, Репин широчайшими мазками рисовал перед нами по-репински свои воздушные замки, грандиозную свою утопию, и было ясно, что в эти минуты он видит воочию, он даже осязает руками это фантастическое царство труда, сверкнувшее перед ним на мгновение, — каждый там камешек, каждую щепочку, гайку, он видит, как юноши, девушки, малые дети и взрослые, — в том радостно-братском единении, что дается дружной работой, — стучат молотками, трут краски, лепят, строгают, чертят…
— А наверху у нас будет галерея, стеклянная, круглая, там можно собираться по праздникам, вместе рисовать или читать. А вот площадка для крокета, для ‘городков’, здесь наш музей, а здесь — купол… Приходи, кто хочет, и учись. Выбирай себе любимое дело. Не понравилось одно, — ступай к другому. Пока не найдешь по душе… Никаких рангов и званий, ни высших, ни низших, — ни этих проклятых дипломчиков! — все дела решаются советом, и никому не помеха ни нация, ни возраст, ни пол!
Я часто теперь получаю письма из разных концов: ‘Вот, мол, талантливый мальчик, с серьезным пристрастием к живописи, осчастливьте, помогите ради Бога!’, — но как я могу помочь? А когда будут у нас мастерские, мы всех этих талантливых мальчиков соберем со всех краев России: учитесь, работайте с нами, а там увидим, что выйдет. Не всякий же обязан быть талантом: кто непригоден для живописи, тот пойдет в литейщики, в формовщики, резчики, найдет себе специальность по вкусу…
Порою Илья Ефимович быстро хватал карандаш и летучими штришками набрасывал какие-то трубы, колонны, какой-то купол и своды: ‘Вот как будет у нас’, — и на другой или на третий день он показал нам собственноручный чертеж, где намечена даже площадка для крокета, даже участок для сада. Это не мимолетные фантазии художника, а давнишняя и прочная мечта.
‘Деловой двор’ Ильи Репина будет стоять на горе с чудным видом на живописную реку. Мы уверены, что город Чугуев с восторгом предоставит величайшему своему гражданину те шесть или семь десятин, которые потребны для этого. Ведь для города ‘Репинский двор’ — верный залог процветания.
И вот я хочу прокричать — погромче, на всю Россию, — что давайте устроим для нашего Репина этот великолепный сюрприз, воплотим в железо и бетон его бесплотные, воздушные замки!
За границей давно уже принято подносить юбилярам виллы с оливами, лаврами, миртами: ‘Вы трудились, а теперь отдохните!’ — но Репин и в семьдесят лет так кипуче-неиссякающе бодр, что мечтает об исполинском труде, как о несбыточном счастье. Не вилла ему надобна, а мастерская! Доставим же ему это счастье, воздвигнем ему там, над родною рекой, это волшебное здание… — впрочем, нет, не ему, а себе: ведь, как это будет хорошо для России, если и вправду создастся эта народная, трудовая, рабочая академия прикладных художеств. Шлите для репинского ‘Делового двора’ все, что можете, хоть копейки, хоть гривенники: пусть эта вольная народная школа труда имени народного гения будет создана самим же народом!