Каченовский М. Т.: биографическая справка, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 2000
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Оригинал здесь — http://www.rulex.ru/01110753.htm
Каченовский (Михаил Трофимович) — журналист и профессор, родился 1 ноября 1775 г. в Харькове. Отец его, Трофим Демьянович Качони, был грек, выселившийся из Балаклавы и приписавшийся к мещанскому обществу города Харькова. Рано лишившись отца, Каченовский, при помощи добрых людей, был пристроен в Харьковский коллегиум, 13 лет кончил курс в этом среднем учебном заведении и поступил урядником в Екатеринославское казачье ополчение. Пять лет спустя он перешел в Харьковский губернский магистрат канцеляристом, но через два года (1795) опять вернулся в военную службу. Получив (1798) должность квартирмейстера, Каченовский попал под суд по обвинению в недочете казенного пороха, но был оправдан. В 1799 и 1801 годы он выступил в журнале ‘Иппокрена’ с несколькими оригинальными и переводными статьями, написанными в духе тогдашнего сентиментализма. Сидя под арестом во время следствия, Каченовский прочел сочинения Болтина , возбудившие в нем мысль о критической разработке источников русской истории. Вскоре по оставлении военной службы (1801) Каченовский сделался известен графу Алексею Кирилловичу Разумовскому и скоро поступил к нему библиотекарем. Получив место попечителя Московского университета, граф Разумовский привез с собой Каченовского в Москву и сделал его правителем своей личной канцелярии. С этих пор Каченовский начинает усиленно работать для журналов. Из ‘Новостей русской литературы’ (1803) он переходит в ‘Вестник Европы’ (1804), только что оставленный Карамзиным для исторических занятий. Фактически, а с 1805 г. и формально, Каченовский становится редактором-издателем ‘Вестника Европы’, которым и заведует до его прекращения в 1830 г. (о Каченовском, как журналисте, см. ‘Вестник Европы’). В 1805 г. отставной квартирмейстер получает ученую степень магистра философии, в следующем году становится доктором философии и изящных искусств, в 1810 г. экстраординарным, а в 1811 г. — ординарным профессором. До 1821 г. Каченовский преподавал теорию изящных искусств и археологию, затем перешел на кафедру истории, статистики и географии и оставался на ней до введения устава 1835 г. (в 1830 — 1831 гг. преподавал, сверх того, российскую словесность, а также всеобщую историю и статистику). Последние семь лет своей жизни Каченовский занимал кафедру истории и литературы славянских наречий. Ясный и трезвый природный ум и деловитость, приобретенная на службе, не могли заменить Каченовскому школьной подготовки. При всей своей разнообразной начитанности он не мог сделаться самостоятельным ученым ни в одной из тех отраслей знания, которых ему так много пришлось переменить в течение своей профессорской карьеры. Тоже приходится сказать и о занятиях Каченовского русской историей, его любимым предметом, к которому он всего охотнее возвращался. До назначения на кафедру русской истории его исторические статьи не носят никаких следов самостоятельного изучения предмета, он просто популяризирует Шлёцера и прилагает его общую точку зрения к суждениям о частных вопросах. Как последователь критического направления Шлёцера, он является противником националистического взгляда Карамзина и восстает против изображения прошлого в чертах современности. В 20-х годах Каченовский начинает специально заниматься источниками русской истории. Под влиянием Нибура, он ставит своей целью освободить историю от тех черт, которые внесены в источники позднее изображаемого в них периода и поэтому недостоверны. Древний период истории представляется Каченовскому состоянием полной дикости. Вслед за Шлёцером, он подозревал и прежде, что древнейшая Русь не знала ни письмен, ни торговли и денежных знаков, но, исходя от этой мысли, Каченовский идет теперь гораздо дальше Шлёцера. Свои собственные оригинальные рассуждения он основывает на неудачной догадке, что денежные знаки, упоминаемые в наших древних юридических и исторических памятниках (‘Русская Правда’ и ‘Летопись’), перешли на Русь только в XIII в., от более цивилизованной Ганзы (‘О кожаных деньгах’). Из этой догадки Каченовский делает смелый вывод, что и самые источники, употребляющие эту денежную систему, составлены не ранее XIII в. Попытку доказать этот вывод ученым образом Каченовский сделал в другом своем исследовании, о ‘Русской Правде’. Здесь он доказывает, что ни законов, ни городских общин, которые могли бы издавать законы, не существовало до XIII — XIV в. не только в России, но и в остальной Европе. Окончательных своих заключений Каченовский не решался договорить в названных ученых работах, но он излагал эти заключения на лекциях студентам. Вся древняя русская история баснословна, потому что источники этой истории подделаны не ранее XIII в. Выводы Каченовского совпали с новыми идеями исторической и философской критики. Молодое поколение с жадностью ухватилось за эти выводы, слушатели развили его положения в ряде статей, напечатанных Каченовским, имя Каченовского на несколько лет сделалось чрезвычайно популярным (см. Скептическая школа). Популярность эта, однако, скоро прошла, так как по форме лекции Каченовского были довольно сухи и монотонны, а по содержанию далеко не были тождественны с философскими идеями, которыми увлекалась молодежь. Наиболее талантливые из временных последователей Каченовского печатно отметили разницу между ‘формальной’ критикой Шлёцера, на которой остановился их учитель, и ‘реальной’ критикой, вытекавшей из современного им мировоззрения. С той и другой точки зрения летопись можно было признать недостоверной, но ‘формальная’ критика Каченовского доказывала это тем, что летопись есть подлог, сделанный в XIII столетии, а ‘реальная’ критика лучших последователей Каченовского выводила недостоверность памятника из самых свойств младенческого миросозерцания его автора. Летописные легенды они считали не ‘выдумкой’, которую надо обличить, а ‘мифом’, который требует объяснения. Одновременно с философской несостоятельностью основных принципов Каченовским была обнаружена и научная ошибочность его ученых выводов — Погодиным и Бутковым . Некоторые из противников Каченовского отвергали его выводы не только во имя науки, но и во имя патриотизма. В глазах Каченовского составитель летописи был обманщиком, Погодин приглашал студентов молиться ему, как святому. Во имя авторитета седой старины должен был замолкнуть свободный голос критики. Замена научного вопроса вопросом о благонадежности отразилась на самом положении Каченовского в университете: при введении нового устава министр Уваров перевел Каченовского на кафедру славянских наречий, а кафедру русской истории отдал Погодину. Такой поворот дела обеспечил Каченовскому покровительство просвещенного попечителя Московского университета, графа Строганова , молодые профессора 30-х годов также относились к нему с почтительным сочувствием, но сочувствие это оставалось платоническим. Служебные привычки Каченовского делали его совершенно неподходящим к общественной атмосфере 30-х годов, а по складу своих воззрений он оставался чужд новым литературным и философским идеям. Каченовский умер 19 апреля 1842 г., сильно опустившийся и почти одинокий.
Биографические и библиографические сведения о Каченовском см. в некрологе И.И. Давыдова , (‘Московские Ведомости’, 1842, No 37, 9 мая), Геннади , ‘Справочный словарь о русских писателях’ (том II), Н.П. Барсуков , ‘М.Т. Каченовский’ (‘Русская Старина’, 1889, октябрь), ‘Вл. Мих. Каченовский’ (сын М. Т.), ‘Мих. Троф. Каченовский’ (‘Русская Старина’, 1890, июнь), его же (более подробные данные), в ‘Библиографических Записках’ (Москва, 1892, No 4 и 5), В.С. Иконников , ‘Скептическая школа в русской историографии и ее противники’ (‘Киевские Университетские Известия’, 1871, No 9 — 11), А.А. Кочубинский , ‘Начальные годы русского славяноведения’ (стр. 40 — 50, занятия Каченовского славянством), Н. Барсуков, ‘Жизнь и труды М.П. Погодина’ (passim). П. Милюков.
Оригинал здесь — http://www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/008/060/123.htm
Каченовский Михаил Трофимович [1(12).11.1775, Харьков, — 19.4(1.5).1842, Москва], русский историк и литературный критик, академик Петербургской АН (1841). С 1810 профессор, с 1837 ректор Московского университета. Литературную деятельность начал в 1799 в журнале ‘Иппокрена’, был сторонником классицизма. В 1805-30 (с перерывами) — редактор ‘Вестника Европы’, где в 1818-19 начал критику ‘Истории государства Российского’ Н. М. Карамзина. В исторической науке с именем К. связано основание и развитие так называемой ‘скептической школы’. К. выступил с необоснованным тезисом о недостоверности древнейших письменных источников русской истории, отверг мнение Карамзина о высокой степени развития Киевской Руси. Но работы К., содержавшие идею критического отношения к источникам, сыграли положительную роль в критике дворянской и формировавшейся буржуазной историографии. Его заключение об общем низком уровне развития Древней Руси было ошибочно. Критика К. воззрений Карамзина объективно приобрела значение протеста против официальной идеологии и привлекла к К. симпатии студенческой молодёжи, хотя сам К. был далёк от каких-либо революционно-освободительных политических идей.
Лит.: Иконников В. С., Скептическая школа в русской историографии и ее противники, К., 1871, Рубинштейн Н. Л., Русская историография, М., 1941, Очерки истории исторической науки в СССР, т. 1., М., 1955.
А. М. Сахаров.
Дмитриева Р. П. Каченовский Михаил Трофимович // Энциклопедия ‘Слова о полку Игореве’: В 5 т. — СПб.: Дмитрий Буланин, 1995.
Т. 3. К-О. — 1995. — С. 29-31.
http://feb-web.ru/feb/slovenc/es/es3/es3-0292.htm
КАЧЕНОВСКИЙ Михаил Трофимович (1(12).XI.1775, Харьков — 19.IV.(1.V).1842, Москва) — историк и лит. критик. Ок. харьк. коллегиум (1788). С 1801 — библиотекарь у графа А. К. Разумовского. Затем преподаватель риторики в Моск. ун-те и рус. яз. в университ. гимназии. Д-р философии и изящных наук, проф. теории изящных искусств и археологии (с 1811), с 1821 — на каф. истории, статистики и географии Российского государства. С 1837 — ректор Моск. ун-та, чл. Росс. Академии (с 1819), акад. (1841), чл. ОЛРС и ОИДР.
К. по существу не принадлежит к исследователям С., у него нет публикаций, специально посвящ. этому произведению, в которых была бы изложена аргументация истории создания и поэтики его. К. высказывает единств. мысль — это сомнение в подлинности его. Впервые и единств. раз в печати К. заявил об этом в 1812 в статье ‘Взгляд на успехи российского витийства в первой половине истекшего столетия’. В том же году 4 мая на заседании ОЛРС при Моск. ун-те К. Ф. Калайдович в письм. виде представил свое соч. ‘На каком языке писана Песнь о полку Игореве, на древнем ли славянском, существовавшем в России до перевода книг Священного Писания, или на каком-нибудь областном наречии?’, в котором опровергает воззрения К., отстаивая подлинность С. Тем не менее К. сыграл значит. роль в утверждении скептич. отношения к С., широко бытовавшего в течение всей перв. пол. XIX в., так как именно он был основоположником так называемой скептич. школы в рус. ист. науке: ‘Появление этой школы не было случайностью, — она, с одной стороны, явилась развитием того критического отношения к историческим источникам, которое было решительно заявлено еще в работах Августа Шлецера, а с другой — имела прочные корни в появившемся незадолго до того скептицизме западной исторической науки. Скептическая школа довела до крайности метод Шлецера, провозгласив сомнение главной основой исторического исследования’ (Лихачев Д. С. Изучение ‘Слова…’… С. 17). Представления К. о низком уровне рус. культуры XI-XIII вв. служили для него основным аргументом в отрицании подлинности произведений древнерус. письменности, многие из которых были открыты в нач. XIX в. Уже в статье ‘Об источниках русской истории’ (ВЕ. 1809. Т. 43, No 18) К. подверг сомнению подлинность договоров Олега и Игоря с греками. И в дальнейшем он доказывает ‘баснословность’ мн. известий рус. летописей. Естественно, что эта концепция была распространена им и на С. Влияние скептич. школы было значительным, и мнение о позднем происхождении С. получило признание и широкое распространение: митрополит Евгений (Болховитинов) полагал, что С. было написано в XVI в., Н. П. Румянцев считал его подделкой XVIII в., скептич. отношение к С. высказывали О. И. Сенковский, И. И. Давыдов, сказалось оно у П. М. Строева и К. С. Аксакова.
Взгляды К. на происхождение С. и методы его исследования нашли отражение в статье слушателя его лекций и последователя И. Беликова ‘Некоторые исследования Слова о полку Игореве’. На с. 457-458 своей статьи Беликов помещает отрывок из лекции К., посвящ. С., приведя толкования отдельных мест памятника (‘Хощу… копие приломити… съ вами’, ‘чили’, ‘Велесов внуче’, ‘Буй Тур Всеволод’, ‘драгыя оксамиты’, ‘свычая и обычая’, ‘давеча’, ‘ногата’). В своих воспоминаниях об ун-те И. А. Гончаров описал встречу А. С. Пушкина с К. и их спор о подлинности С., отметив при этом, что К. считал С. ‘позднейшей подделкой, кажется XIV века’ (Воспоминания. I. В университете // ВЕ. 1887. No 4 (то же: Собр. соч. М., 1954. Т. 7. С. 207-208)).
Соч.: Взгляд на успехи российского витийства в первой половине истекшего столетия // Тр. ОЛРС при имп. Моск. ун-те. М., 1812. Ч. 1. С. 22.
Лит.: Калайдович К. Ф. Приложение к протоколу Общества любителей российской словесности от 4 мая 1812, резюме к его докладу // Тр. ОЛРС при имп. Моск. ун-те. М., 1812. Ч. 4. С. 159, 177-181, Беликов И. Некоторые исследования Слова о полку Игореве // Учен. зап. Моск. ун-та. М., 1834. Ч. 5, No 2. С. 295-308, No 3. С. 449-490, Сахаров И. Песни русского народа. Ч. 5. Исследования о Слове Игорева полка. СПб., 1839. С. 245-260, Годнев Д. Г. ‘Слово о полку Игореве’ в литературной критике первой половины XIX века // Учен. зап. Куйбыш. гос. пед. и учит. ин-та им. В. В. Куйбышева. Вып. 6. Кафедра литературы. Куйбышев, 1942. С. 112-114, Лихачев Д. С. Изучение ‘Слова о полку Игореве’ и вопрос о его подлинности // Слово. Сб. — 1962. С. 17-23.
Биогр. сл. проф. Моск. ун-та, СИЭ, СДР.
Р. П. Дмитриева