В письме берлинского корреспондента ‘Times’, посвященном исключительно делам России, мы находим несколько замечаний и сведений о нашей пожарной эпидемии, заслуживающих полного внимания. Он сообщает, между прочим, что между евреями Царства Польского и западного края России господствует убеждение, что, производя поджоги, известная часть польских патриотов имеет целию прежде всего отмстить еврейскому населению за то, что после нескольких колебаний оно, увидав более решительный и энергичный образ действий со стороны русского правительства, отказалось от польского дела. Вот какой взгляд на поджоги господствует между евреями в то самое время, как некоторые петербургские газеты, желая всячески выгородить польское дело, готовы винить в поджигательстве все еврейское население. И между евреями, и между самими русскими, конечно, могут найтись негодяи, готовые на всякое дурное дело, но важно не то, кто служит орудием для выполнения преступных замыслов, а то, из какого источника они проистекают. Теперь не может быть ни малейшего сомнения, что источником преступных замыслов, обнаруживающихся в поджогах, служит тот же самый польский патриотизм, который высылал шайки жандармов-вешателей, ничем не лучшие, чем шайки поджигателей, и что пожарная эпидемия, свирепствующая на всем пространстве России, есть не что иное как продолжение польского мятежа 1863 г. При этих поджогах имеется в виду, как мы уже говорили, одновременно и удовлетворить чувству мести, и возбудить общее народное неудовольствие против правительства, и подорвать финансы страны, и, может быть, убедить и правительство, и само общество в невозможности справиться с польским мятежом и в необходимости сделать существенные уступки его требованиям. Берлинский корреспондент ‘Times’ останавливается преимущественно на одной из этих целей, именно на желании возбудить общественное мнение и породить волнение, благоприятные для видов польских революционеров. ‘Этот умысел, — говорит он, — был бы решительно невозможен во всякой другой образованной стране, и может показаться совершенно несообразным гражданину всякого другого государства, но по отношению к России, где огромное большинство народа состоит из людей безграмотных и доступных всякого рода нелепым слухам и толкам, благодаря отсутствию всего того, что могло бы вразумлять народ относительно совершающихся событий, — по отношению к России подобный умысел не заключает в себе ничего нелепого’. Это совершенноверное замечание здравомысленного англичанина подтверждает, до какой степени было необходимо обнародование официальных сведений о поджогах и об организованных шайках поджигателей. Молчать более об этом предмете действительно значило бы действовать вопреки интересам России и облегчать врагам ее достижение предположенных ими целей. Вот почему мы вполне уверены, что дело не ограничится этим первым разоблачением истины и что она будет и впредь доводима до всеобщего сведения, по мере того как будут раскрываться новые удобные для обнародования факты.
В числе сообщенных уже известий наша публика не могла не остановиться на том, что и между русскими выходцами нашлось некоторое число негодяев и безумцев, которые организовались в шайку под именем агентство Герцена и приступили к своей преступной деятельности под покровительством польского общества революционного пламени. Что же это за агентство Герцена в Тульче? как оно возникло? из кого оно состоит?
Эти вопросы, естественно представляющиеся теперь, заставили нас припомнить те относящиеся сюда сведения, которые отчасти были напечатаны в наших изданиях, отчасти заключались в собранных нами материалах. Главными деятелями и, как кажется, организаторами тульчинского агентства были братья Василий и Иван Кельсиевы. О Василии Кельсиеве читатели могут найти довольно обстоятельные биографические сведения в ‘Русском Вестнике’ (за сентябрь 1862 г.) в статье ‘Новые подвиги наших лондонских агитаторов’. Образованием своим Василий Кельсиев обязан петербургскому коммерческому училищу, в котором пробыл 10 лет (до 1855 г.) как пансионер Российско-Американской компании и отчасти С.-Петербургскому университету, где он в продолжение двух лет (с 1855 до 1857 года) должен был заниматься изучением языков китайского и манджурского. В 1857 г., в то время когда он уже был на пути в Русскую Америку, чтобы поступить на службу тамошней компании, он сошел с компанейского корабля в Плимуте и бежал в Лондон. Там он присоединился к г. Герцену, который был в то время первоклассным светилом для всей нашей учащейся молодежи, особенно для петербургской. В Лондоне Кельсиев сблизился с одним евреем и под его руководством принялся за перевод Библии на русский язык по еврейско-раввинскому тексту, в духе еврейского талмудического учения, и притом таким русским языком, который унижает достоинство Священного Писания. Этим он надеялся поколебать русский народ в православии. Затем он обратился к изданию раскольнических книг и с 15 июля 1862 г. начал издавать при ‘Колоколе’ добавочные листки под именем ‘Общего Веча’ при деятельном участии г. Огарева с целью обратить наших старообрядцев и раскольников в приверженцев социализма и материялизма. Он считал своею главнейшею задачей действовать на поприще религиозно-политической пропаганды. Это направление его, может быть, объясняется тем, что дед его был священником, хотя отец его уже и вышел из духовного звания и служил чиновником при с.-петербургском таможенном пакгаузе.
Младший брат его Иван Кельсиев был университетским студентом в то время, когда вследствие тяжких ударов, нанесенных сериозному учению в гимназиях, и вследствие ослабления в них необходимой школьной дисциплины, в наших университетах молодые люди не учились, а судили и рядили о преобразовании не только России, но и всего Mipa по идеям коммунистов и социалистов, — идеям, пустившим корни в наших казенных школах за отсутствием в них серьезного учения. Это было время, когда наши недоучившиеся или вовсе не учившиеся юноши решились перейти от слова к делу и стать революционными агитаторами среди русского народа. Иван Кельсиев за участие в уличных студенческих проказах в октябре 1861 года был выслан на жительство в Верхотурье. Между тем началось дело о перепечатке сочинений г. Герцена. Оказалось, что Кельсиев был участником и в этом деле, его вытребовали для производства следствия, но ему удалось бежать за границу.
Известно, что польские революционеры питают глубочайшее презрение к русским выходцам. Однако, зная, что благодаря стечению несчастных обстоятельств эти люди пользовались в России авторитетом, польские революционеры были не прочь употребить их в дело для борьбы против России. Так как братья Кельсиевы избрали своею специяльностью мiр раскольничий и так как в северных пределах Турции, неподалеку от русской границы, проживает немалое число раскольников, бежавших в прежнее время из России, то туда и были направлены братья Кельсиевы летом 1863 года. Они явились в город Тульчу (на юге от Измаила, в Добрудже) не одни, а в сопровождении Сеид-паши (поляка Чайковского), который был тут по соглашению с Чарторыйским. Кельсиевы, с одной стороны, рассчитывали найдти сочувствие в раскольничьем архиепископе Аркадии, проживавшем близ Тульчи, в Славе, которому и предлагали устроить в Славе типографию для печатания старообрядческих книг и других сочинений, разумеется, в их духе, и для отправления их в Россию, а с другой — вместе с Сеид-пашой они старались уговорить некрасовцев, чтоб они шли на помощь к польским повстанцам в Подолию и Волынь и вместе с тем выслали от себя эмиссаров на Дон, на Терек и на Урал для возмущения во имя старой веры тамошних казаков. Но первые их попытки не имели ни малейшего успеха: Аркадий решительно не согласился на предложение Кельсиевых, а некрасовцы с негодованием выгнали из своих слобод как их самих, так и их спутника. По этому поводу Сеид-паша (Чайковский) и Кельсиевы подали в Константинополе донос на Аркадия и на некрасовцев, обвиняя их в государственной измене. Аркадий успел бежать в Измаил, между тем как из некрасовцев многие были схвачены турецкими властями и одни из них были сосланы на Ефрат, а другие, как уверяют, были даже утоплены в Босфоре. Несомненно, что с тех пор как польско-русские революционные агенты попытались употребить некрасовцев для борьбы за польское дело против России, эти простые, необразованные, вовлеченные в заблуждение люди, тем не менее, живо почувствовали себя русскими людьми и стали просить о дозволении им возвратиться в Россию.
Между тем Кельсиевы не унывали. Возвратясь в Тульчу, где к ним присоединились некоторые русские выходцы и поляки, они завели там русскую типографию, о деятельности которой нам, впрочем, ничего неизвестно. Они снова пытались привлечь на свою сторону раскольничьего митрополита Кирилла Белокриницкого, но точно так же не имели успеха: Кирилл в своем послании, напечатанном в 1864 г. в Яссах, напротив, даже запретил старообрядцам своего согласия иметь какие бы то ни было сношения с этими людьми ‘как с безбожниками и изменниками своему отечеству’. Все они, и особенно Василий Кельсиев, были в презрении у местных и окрестных жителей русского происхождения за исключением людей, совершенно потерянных или принадлежащих к самым противообщественным сектам. Из этих-то людей им и удалось составить свою шайку, о которой говорится в ‘Виленском Вестнике’. Впрочем, Иван Кельсиев умер в Тульче, а брат его Василий нынешним летом отправился в Женеву, где теперь издается ‘Колокол’, и сколько известно, до сих пор еще не возвратился в Тульчу. Связь собранной ими шайки с лондонским обществом революционного пламени до сих пор была неизвестна, но она напоминает о митинге лондонских революционеров, рассматривавшем вопрос о поджогах как о революционном средстве. На этом митинге, который был описан в газете ‘Наше Время’ за 1862 год, одни высказывались против поджогов, другие склонялись к их одобрению, и между этими последними были некоторые из русских выходцев.
Статья ‘Виленского Вестника’ говорит о липованах и скопцах. В запущенном нами мipe раскола действительно есть одичалые элементы, которых враждебность общественному порядку доходит до изуверства и которыми злоумышленники очень могут пользоваться. Кроме того, при существовании весьма стеснительной для честного гражданина паспортной системы у нас есть целые массы бродячего люда, нередко весьма испорченного. ‘Несмотря на пожары, — сказано в одном из писем, полученных нами нынешним летом, — бродяги обоих полов и возрастов не перестают шляться по нашим городам и селам. С тарелочками, с образками и просфорами в кожаных сумках, они всюду шныряют, все высматривают самым зорким взглядом. А еще эти, называющие себя греками, время от времени появляющиеся с пузырьками разноцветных жидкостей, — эти что и для чего? У большей части этого люда нет ни родства, ни какой-либо оседлости где бы то ни было на свете, не говоря уже о паспортах или свидетельствах на право разносного торга. Нужно ли кому-нибудь рисковать своею особой для совершения чего угодно, когда чуть не на каждом шагу можно находить у нас такие пригодные орудия?’
Впервые опубликовано: ‘Московские Ведомости’. 1865.21 августа. No 183.