Н. Федоров
Н. Федоров
К статье ‘Философ черного царства’
К статье ‘Философ черного царства’
К статье ‘Философ черного царства’, Федоров Николай Федорович, Год: 1903
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В безумном бреде Ницше можно вычитать нечто великое. В первом произведении его, как последователя Шопенгауэра, можно обнаружить злую сатиру на прославленного пессимиста. Шопенгауэровскую волю, вернее — похоть <,<,1>,>, Ницше заменяет вакхическим началом, и когда к этому опьяняющему началу присоединяет аполлоновское, то это — не отрезвление, а лишь похмелье. Этот спутник опьянения, это тяжелое болезненное состояние и есть пессимизм. Если волю заменить вакхическим началом, то мир будет оргией, а представления станут видениями больного, бредом.<,<,2>,>,
Правда, Ницше в Аполлоне видит мудрое спокойствие, но тогда (в пору античного Аполлона) мир был [еще] действительностью, а не видением (бредом) или представлением (иллюзией философской либо сценической, художественной). Говорящие на сцене герои — это аполлоновские образы, в коих объективируется Дионис, первоначальный трагический герой, то есть воплощение опьянения, [в отличие] от Сократа, [пытающегося] философским (трезвым) путем (мышлением) дойти до первоосновы бытия. Кант же, создавая ‘философию воздержания’, и в этой трезвости находит опьянение. Философия воздержания была отрицанием философии, и если она после Канта возродилась в Шопенгауэре, как думал Ницше, и если Шопенгауэр открыл доступ к непознаваемому в интуитивном, то есть в вакхическом элементе, то это явилось новым опьянением, нарушением воздержания после неприятного похмелья.
‘Vivere’<,<,*1>,>, для Ницше значит ‘bibere’,<,<,*2>,>, если историю как знание Прошедшего он противопоставляет живой силе Настоящего, совершающегося. Он предпочитал опьянение трезвенности, желая подчинить историю жизни. Ницше, говоря, что ‘лишь поскольку история служит жизни, постольку и мы должны служить истории’, как будто предчувствует, что история как проект есть оживление того, что в истории как факте было умерщвлением. Признав же проективность, Ницше должен бы сделать нас слугами истории, то есть слугами отцов. Понявши историю таким образом, Ницше не было бы нужды прибегать к ‘вечному круговороту’, к возвращению ‘проклятия жизни’ со всеми ее недостатками, не нужно было бы сочинять и того неопределенного [существа], ‘которое выше величайшего из великих’, — сверхчеловека, с богатейшею душою, с глубочайшим умом, с высочайшею религиозностью, тогда как в воскресающем человеке практический разум, [соединяясь] с теоретическою мыслью, становится делом, делом, по необходимости, самосозидания, обладания полнотою сил организации.
История как воскрешение не делает души пассивною воспринимательницей прошлого. Великих людей Ницше называл ‘несвоевременными’, что по-видимому значит: людьми всех времен, а именно этим и были бы все люди, если бы последовательность поколений превратилась в сосуществование, заменяющее невольный, бессознательный исторический процесс сознательным (волевым) делом воскрешения. Постигнуть такое дело Ницше мог бы, если бы он в позитивный период своего философствования подчинил инстинктивное разумному.
Позитивная философия (у Ницше) была требованием подчинения истине, какова бы ни была последняя, и одновременно развенчано было ‘Слишком-уж-человечное’ (‘Die Allzumenschlichkeit’).<,<,3>,>,
В следующем периоде [развития Ницше], если бы он не уничтожал всякого долга, не проповедовал бы полного разобщения и безусловной личной свободы, тогда ‘Pereat veritas! Fiat vita!’<,<,*3>,>, должно было бы означать: ‘Да погибнет смерть и да царствует жизнь!’, а ложное, выдуманное, то есть то, чего нет, но что должно бы быть, иначе сказать, — метафизика, оказалась бы проектом и искусством возвращения жизни.<,<,4>,>, Высказанное Ницше о фанатичности аскетических идеалов потусторонней безжизненности было бы верно не относительно только, но и заменилось бы полною противоположностью: аскетическое плотоумерщвление заменилось бы не эпикурейским разрушением плоти, но при совокупной силе всех умерщвленное и разрушенное воссоздалось бы к жизни: потусторонние, безжизненные, умершие вернулись бы в посюстороннюю жизнь.
Если задача сверхчеловека — уничтожение всего вырождающегося и паразитного, и если вся культура — вырождение, в таком случае придется за сверхчеловеком признать одну только отрицательную задачу, если же вырождение есть и вымирание, тогда сверхчеловеку не остается никакого дела.
1 Приписка на полях: [В противоположность Шопенгауэру надо бы сказать:] мир не как воля, а как неволя (рабство) и не как представление, а как проект освобождения от неволи!.. Для чего, спрашивается, неволя заменена [у Шопенгауэра] волею?..
2 Если воля возбуждает к опьянению, то философия, ставящая в основу опьянение, выше ли философии похоти?.. Дионисиевское, вакхическое есть наивно или бессознательно пессимистическое опьянение ‘с горя’, а не аполлоновское вдохновение Гомера, который не ‘запивал’ горе войны, а оплакивал жертвы ее.
3 На полях: ‘Слишком человечное’ не значит ли ниже-человеческое?..
4 Точное, слепое повторение прошлой жизни со всеми ее мерзостями, конечно, не имеет ничего привлекательного, а потому-то и нужно не в отдельности, а в совокупности,<,<,5>,>, [силами] всех обратить бессознательный круговорот [мирового процесса] в сознательное, всеобщее воскрешение.
5 Личную заповедь: ‘поступай всегда так, чтобы твои поступки были достойны повторения’, нужно бы обратить во всеобщую, но тогда не было бы и слепого повторения, все было бы сознательным (делом).
*1 Жить (лат.).
*2 Пить (лат.).
*3 Пусть свершится жизнь, да погибнет истина! (лат.).
Оригинал здесь — http://www.magister.msk.ru/library/philos/fedorov/fedor061.htm