К началу учебных занятий. 1909
К началу учебных занятий. 1909
К началу учебных занятий. 1909, Розанов Василий Васильевич, Год: 1909
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В. В. Розанов
Вся русская детвора и вся русская юность, скинув летние рубашечки и разнокалиберный домашний костюм, переоделась 1 сентября в однообразную суконную форму со светлыми пуговицами, — и озабоченно поспешает каждый к своей школе, то маленькой и малолюдной, то громадной, сложной, многоклассной, где толпятся сотни юных лиц от 10 до 20 лет. В сущности, день открытия школ, ‘приступ к занятиям’ — должен бы быть национальным годовым праздником: у такого дня более прав на ‘всенародное празднование’, чем у какого-нибудь археологического события, которого, кроме специалистов, никто толком и не знает. Все занятия и начинаются молебном в школе, после которого дети отпускаются домой, — т.е. для них собственно это и есть праздничный день, только не отмеченный в календаре и не возведенный к государственному или национальному значению. Однако почему к ‘национальному’ и ‘государственному значению’ возводить только церковные торжества и табельные дни: можно было бы сделать обмен хоть которого-нибудь одного из бесчисленных праздников, церковных или табельных, и почтить ученый мир, школьную науку, детские усилия, готовность всей юной России к этим усилиям — возведением в общенародный праздник ‘первый учебный день России’. Мальчики и девочки оглянулись бы на себя, каждый подумал бы: ‘От нас ожидают’, ‘вся Россия нас встретила особым днем’, ‘родители наши, все правительственные места, сама церковь в этот день не работали, не трудились, а молились в церквах о наших успехах, о нашем добром ведении себя, о нашей будущей службе отечеству’. Такая мысль, хотя мимолетно пронесшаяся в сотнях тысяч детских и юных головок, не могла бы не быть воспитательною. Об этом своем детском чувстве светло вспомнилось бы и в старости. Праздник есть поэзия и умягчение сердец: и хорошо было бы начинать поэзиею трудную, томительную, будничную, серую годовую работу над учебниками.
Но это — возможность и мечта будущего. Обращаемся к текущему. Ровно 1 сентября вернулся из-за границы министр просвещения. Ту часть ведомственной программы, которая возлагалась на него самым временем, когда он взошел на министерский пост, — именно задачу элементарного успокоения и упорядочения учебных дел, учебного положения, — он исполнил благополучно, и ее можно считать выполненною до конца. Не только волн, но и никакой беспокойной зыби не видится на поверхности учебного моря. Здесь министерство и министр потрудились много, но полный успех получился, конечно, от общего успокоения России. На поверхности нет зыби, потому что лежат спокойно глубокие воды русского океана. Помогло и то также, что бывшее безучебное время учебного ведомства легло безмолвно большою тяжестью на семейные плечи России, и все учащееся юношество тоже безмолвно чувствует, что оно не может прогулять ни одного еще года, т.е. оно не должно испортить каким-нибудь невоздержным поступком учебного года. Наконец, энергия ‘наступательных партий’ поутихла, ‘тактика’ их разобрана хорошо в стране, и они оставили эту политику мутить школу, начиная уже с сентября месяца, будя в юношестве недовольство, брожение и подстрекая его к ‘коллективным выступлениям’ большей или меньшей активности. Все эти рубрики потеряли силу, как только стали ясны как день, как только стало ясно, что здесь юношество играет роль самой печальной жертвы, без пользы решительно для кого-нибудь.
Учебное ведомство спокойно. Свалившийся с насыпи поезд поставлен опять на рельсы. Конечно, не для того, чтобы стоять только на них. За шагом делается второй шаг.
В нынешнем наступившем учебном году, если бы министерство А.Н. Шварца стало только точь-в-точь повторять тот дух, ту систему, те мероприятия, к каким оно вынуждалось положением вещей в предыдущие годы, то оно произвело бы впечатление натирания мозоли. Жизнь есть творчество, история есть творчество: и без творчества, без движения, без новизны все живое загнивает. Воспользовавшись достигнутым успокоением, пользуясь всеобщим подъемом самого юношества в направлении учебных занятий, министерство народного просвещения без уторопленности, но и без лени, увы, ему довольно свойственной, должно приступить к реализации тех улучшений себя, какие давно сознаны им самим и громко объявлены стоящими на очереди. Сюда на первом плане принадлежит улучшение положения учащих. О нем много говорили, писали, много обещали очень определенно, но… ‘воз и ныне там’. Затем материальное положение учителей не исчерпывает ‘скорбного листа’ этого забитого и обездоленного класса русских чиновников. Он должен быть поднят и нравственно в смысле возвращения ему служебного пиетета. Назначение учителей, перемещение их с одного места на другое, способ произведения ревизий — все это нуждается, говоря не прямо, в некотором ‘умягчении нравов’, в соблюдении большей деликатности в отношении к человеческой личности, большей служебной осторожности, большей, наконец, товарищеской и начальственной справедливости. Такое устранение, как бывшего попечителя рижского учебного округа, почтенного г. Левшина, создавшего по личной инициативе целый ряд мер к подъему педагогической трудоспособности учителя, ходатайствовавшего впервые у нас об учреждении в местном университете кафедры педагогики и дидактики гимназических предметов, — устранение без всяких объяснений и несмотря на представленную мотивированную программу своего управления округом, прискорбно как минувшие факты и совершенно недопустимо в будущем. Нужно оценить всю ту неодолимую робость, патологический страх, близкий к панике, каковой нагнетается одним подобным смещением попечителя на целый учебный округ, на директоров гимназий и тем более учителей. И нужно взвесить, как это отзывается в других далеких округах, припоминая поговорку: ‘У страха глаза велики’. Подобная угнетенность души никак не есть хорошее условие педагогической деятельности. Нужно вообще сожалеть, что министерство просвещения недостаточно сознает себя как ведомство sui generis [в своем роде (лат.)], где приемы ‘управления’ и ‘службы’ не могут быть так пунктуальны, жестки и механичны, как в каком-нибудь путейском или инженерном ведомстве. Здесь все должно носить другой, до известной степени противоположный характер, и нельзя не печалиться, что самое имя ‘министерство’, едва ли очень уместное здесь, вводит всю ‘службу’ в заблуждение… Немецкий и английский учитель, немецкий ревизор школ так не похожи на русского, к ущербу для русского. Это есть одно из больших и застарелых несчастий русской школы, что она с основания и почти вся попала в ‘ежовую рукавицу’ замундированного чиновника, им научалась, от него получала дух.
Но, конечно, это поправимо системою, а не годом работы. У министерства есть неотложные годовые работы. И одновременно с тем, как мальчики и девочки всей России двинулись 1 сентября на учебный молебен, было бы желательно, чтобы здание министерства просвещения у Чернышева моста спело внутренно свой молебен и благословилось безмолвно на хороший трудовой год, деятельный, энергичный, предприимчивый. Пусть статские и действительные статские советники, и наконец, даже советники тайные, тоже пишут хорошо свое ‘extemporale’ [учебные упражнения (лат.)]… У них тоже есть ‘extemporale’, которое просматривает вся страна…
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1909. 3 сент. N 12025.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_k_nachalu_uchebnyh1909.html.