К. П. Леонтьевъ о Катков.
К. П. Леонтьевъ о Катков.
‘Сверный Встникъ’, No 2, 1895
К. Н. Леонтьев о Каткове, Леонтьев Константин Николаевич, Год: 1895
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Въ той-же книжк ‘Русскаго Обозрня’ мы находимъ любопытную статью подъ названемъ ‘Культурный идеалъ K. Н. Леонтьева’. Авторъ этой статьи приводитъ довольно обширныя выписки изъ письма къ нему покойнаго Леонтьева, и выписки эти, помимо литературнаго матерала, оставленнаго въ печати этимъ писателемъ, даютъ очень рельефное представлене о своеобразной личности, надленной талантомъ, поклоняющейся красот, но не отвращающейся при этомъ отъ проявленй жизненнаго и нравственнаго безобразя. Цитируемыя авторомъ характеристики иногда поражаютъ своей мткостью. Виденъ умъ, яркй, острый, но холодный, какъ сталь. Выдляя эстетическй взглядъ на жизнь, какъ самую высшую теоретическую точку зрня, Леонтьевъ не видитъ, что полная эстетическая правда родственна но духу, по содержаню съ красотою высшей морали. Возвышенная правда, красота не можетъ быть въ противорчи съ тмъ, что разумъ признаетъ за теоретическую истину. при остромъ нравственномъ чуть мы не можемъ наслаждаться никакими проявленями человческой жестокости и мене всего найдемъ красоту тамъ, гд свободно разгуливаются самые низменные инстинкты, разные виды человческой корысти и развращающаго лицемря формальнаго патротизма. Лучшая, законченная форма красоты, соотвтствующей христанскому мровоззрню, дана въ такихъ образахъ, которыхъ нельзя соединить воедино съ представленями о мрачныхъ лицедяхъ русской истори. Вотъ характеристика Каткова и И. Аксакова, которая была-бы великолпна, если-бы Леонтьевъ не смшивалъ красоты съ уродствомъ, хотя-бы и съ уродствомъ эфектнымъ, сильнымъ, въ нкоторомъ смысл даже могущественнымъ.
‘Посл Герцена надо подумать о Катков и о томъ, чмъ онъ отъ славянофиловъ отличался. Онъ отличался отъ нихъ особенно тмъ, что не ходилъ далеко за туманными идеалами а бралъ то, что есть подъ рукой не мечталъ о ‘будущемъ’, а съ жаромъ въ лучшее время своей дятельности (съ Польскаго возстаня 62—63 гг. и до кончины) старался сдлать пользу тому государственному порядку, который есть. И. С. Аксаковъ былъ послдовательне и неизмнне, его статьи возвышали помыслы, но все, что онъ предлагалъ длать сейчасъ — было некстати. Катковъ мнялся и казался непослдовательне, но у него было великое чутье времени и срока. Напримръ, Аксаковъ былъ за большую свободу печати, онъ воображалъ (именно воображалъ), что эта свобода сама по себ иметъ нчто цлительное, это неправда. Вредъ отъ этой вольной болтовни неимоврно сильне пользы. Катковъ, самъ въ начал стоявшй за большую свободу печати, скоро отступился отъ нея, понялъ то, чего Аксаковъ понять никакъ уже не могъ, потому что взиралъ на человчество и особенно на русское человчество, слишкомъ морально. Онъ, видимо, слишкомъ врилъ въ хорошя качества русскаго народа, русскаго племени, русскаго духа. Катковъ, видимо, не очень-то въ нихъ врилъ (и былъ правъ! Какая польза въ прятномъ самообман на поприщ политическомъ?). Катковъ врилъ въ силу и будущность государства русскаго и для укрпленя его не слишкомъ разбиралъ средства (страхъ — такъ страхъ, насиле — такъ насиле, цензура — такъ цензура, вислица — такъ вислица и т. д.). Катковъ былъ похожъ на энергическаго военно-начальника, знающаго удобопревратную натуру человка, начальникъ этотъ, въ виду наступающаго непрятеля, не находитъ возможнымъ ‘убждать’ высокими рчами заробвшихъ и бунтующихъ солдатъ, некогда! Онъ разбиваетъ самъ пулей голову одному, бьетъ кулакомъ по лицу другого, ругаетъ третьяго ласково одобряетъ остальныхъ и кротко взываетъ къ ихъ патротизму. И С. Аксаковъ во время пожара читаетъ благородную лекцю о будущей польз взаимнаго страхованя любви. Богъ съ нимъ въ такую минуту. Я люблю полицеймейстера, который въ такую минуту и меня самого създитъ по затылку, чтобъ я не стоялъ сложа руки. Катковъ въ тяжелые дни своеволя и разстройства накидывался на ‘низшихъ’ (т. е., на обреченныхъ самимъ Богомъ повиновеню), Аксаковъ либерально и некстати великодушно корилъ всегда ‘высшихъ’. Катковъ не брезгалъ чиновникомъ, Аксаковъ всегда безтолково (подобно европейскому либералу) нападалъ прежде всего на чиновника. Катковъ не щадилъ ни студентовъ, ни народъ, ни земство, ни общество, и предпочиталъ (основательно) офицальную ‘казенную’ Россю, основательно, ибо даже и вра православная не только пришла къ намъ по указу Владимра, но и вълась въ насъ благодаря тому, что народъ ‘загнали’ въ Днпръ. И Катковъ понималъ, что однимъ ‘чиновникомъ’ дышать и развиваться нельзя нигд, но что-же длать съ неофицальною Россей, когда она слабе, глупе, безчестне и несогласне, пьяне, лниве и безплодне ‘казенной’. Катковъ на практик ежедневно служилъ славянофильскому идеалу гораздо лучше, чмъ сами славянофилы. Онъ видлъ жизнь, онъ понималъ горькую правду нашей дйствительности, пожалуй, и поэтической, по запутанной быстрыми либерально-европейскими реформами. Что-жъ длать, если изъ двухъ русскихъ Европъ, такъ сказать, наша ‘казенная’ Европа охранительне, сильне, надежне, государствевне и даже нацональне Европы либерально-русской. Государственность наша, даже и полу европейская, несравненно рзче отдляетъ насъ отъ Запада, чмъ наша общественность, въ которой за послдня 30 лтъ ничего ужъ не осталось бы своего, если бы не сильное правительство… ‘Я, признаюсь, лично Каткова очень не любилъ. Но онъ былъ истинно великй человкъ, онъ былъ и тмъ даже великъ, что шагъ за шагомъ, не колеблясь, отступалъ отъ всхъ прежнихъ (боле либеральныхъ и европейскихъ) убжденй своихъ, когда понялъ, что они намъ не ‘ко двору!’ Когда понялъ и то, что русская наця спецально не создана для свободы, и то, что и на Запад все либеральное мало по малу оказывается просто разрушительнымъ. Дайте намъ могуче-сословное, мало подвижное земство, дайте намъ общество религозное (хотя-бы на 1/2 его членовъ — притворно религозное, такъ и быть, изъ политики… и хоть на 1/2 искреннее), распространите нкоторый фанатизмъ русскихъ вкусовъ,— и тогда само собою охранене станетъ меньше нуждаться въ офицальной помощи. Но гд это теперь? Есть только мечты, надежды, начинаня.