К. К. Бухмейер. Лев Александрович Мей, Мей Лев Александрович, Год: 1985
Время на прочтение: 16 минут(ы)
К. К. Бухмейер
Лев Александрович Мей
(1822-1862)
—————————————————————————-
Мей Л. А. Стихотворения / Сост., вступ. ст. и примеч. К. К. Бухмейер. —
М.: Сов. Россия, 1985.
Серия ‘Поэтическая Россия’
—————————————————————————-
Литературная судьба Л. А. Мея не была счастливой. Поэт интересный и
оригинальный, он тем не менее не был оценен по достоинству своими
современниками и скоро после своей смерти был забыт ими.
В бурную эпоху 1860-х годов для демократического лагеря Мей был
типичным представителем ‘чистого искусства’, к тому же по силе дарования
уступающим наиболее крупным поэтам этого направления. Даже близкие Мею
литераторы — ‘молодая редакция’ ‘Москвитянина’, затем В. Р. Зотов, Я. П.
Полонский — большей частью считали его ‘голым талантом’, отказывая ему в
определенном ‘миросозерцании’.
В этой судьбе была своя логика, как была своя логика в том, что в наше
время, в процессе освоения классического наследия, было пересмотрено
творчество этого значительного художника, постепенно стали обнажаться
сложные связи поэзии Мея с литературной и общественной жизнью его эпохи.
1
Лев Александрович Мей родился 13 февраля 1822 года в Москве в небогатой
дворянской семье. Отец его, отставной офицер, участник Бородинского
сражения, умер совсем молодым, причем смерть его сопровождалась внезапной
утратой почти всех семейных накоплений.
Детство Мея прошло у бабушки, А. С. Шлыковой, где поселилась молодая
вдова, Патриархальный уклад этой состоящей из одних женщин семьи, жизнь
которой протекала в тесном общении с немногими крепостными слугами,
несомненно, сказался на формировании личности будущего поэта. Отсюда вынес
он любовь к уходящему в прошлое быту и глубокий интерес к народной поэзии,
который заронили в мальчика его ‘учителя’.
В 1831 году Мей поступил в Московский дворянский институт, а через пять
лет за отличные успехи был переведен в Царскосельский лицей, который окончил
в 1841 году.
Лицей в ту пору был уже далеко не ‘пушкинским’. Из ‘рассадника’
вольнолюбивых идей он превратился в типичное для николаевской эпохи казенное
заведение. Но все же некоторые традиции лицейского первого выпуска
сохранялись в студенческой среде: издавались рукописные журналы (‘Вообще’ и
‘Столиственник’) и каждый выпуск выдвигал своих поэтов. В одиннадцатом —
таковыми считались Мей и В. Р. Зотов, сын известного в ту пору драматурга
Рафаила Зотова. Оба дебютировали в журнале ‘Маяк’, — Мей напечатал там в
1840 году два романтических стихотворения ‘Лунатик’ и ‘Гванагани’, — оба
увлекались историей.
Хотя уже в лицейских произведениях Мея проявляются хорошее владение
стихом, ритмическая изобретательность и свойственная поэту склонность к
колоритным описаниям, они в основном подражательны и по духу своему
нисколько не оппозиционны.
Особняком среди них стоит большое стихотворение ‘Вечевой колокол’. Оно
наиболее примечательно в художественном отношении, а по решению темы
примыкает к декабристской традиции. Не случайно А. И. Герцен опубликовал его
позднее в ‘Голосах из России’ (Лондон, 1857).
Окончив лицей, Мей возвращается в Москву и поступает младшим чиновником
в канцелярию генерал-губернатора. Начался московский период жизни Мея, очень
важный в его идейном и художественном становлении.
Если в середине 1841 года, когда поэт приехал домой, в общественной
жизни Москвы было относительное затишье, то скоро положение стало решительно
меняться. ‘Москва входила тогда в ту эпоху возбужденности умственных
интересов, — пишет Герцен в ‘Былом и думах’, — когда литературные вопросы,
за невозможностью политических, становятся вопросами жизни’, К 1842 году
‘сортировка по сродству’ между славянофилами и ‘западниками’ уже произошла,
и оба ‘стана’ были ‘на барьере’, к середине же 1840-х годов ‘война’ между
ними приняла крайне ожесточенный характер.
Мей своим предшествующим опытом совершенно не был подготовлен к участию
в такой напряженной идейной борьбе, но выбор все же сделал: он оказался в
лагере ‘славян’, хотя и не в рядах его активных борцов. Поэт постоянно
бывает в эту пору у М. П. Погодина, где собирались виднейшие московские
славянофилы, с 1849 года печатается в ‘Москвитянине’, а позже становится
членом ‘молодой редакции’ журнала (возглавляет отделы русской и иностранной
словесности). Он тесно сближается с кружком, группировавшимся сначала вокруг
А. Н. Островского, а затем — Ап. Григорьева. В кружке этом, по воспоминаниям
современников, ‘на первом плане и видном месте стояла русская народная
песня’.
В Москве Мей печатался редко, и написано им до 1849 года немного. В
основном это цикл стихотворений, посвященных С. Г. Полянской, которая весной
1850 года стала женой поэта. Однако работал он в эти годы напряженно, изучая
историю, русские летописи, древнюю литературу и фольклор, совершенствуясь в
знании языков. (Мей владел греческим, латинским, древнееврейским,
французским, немецким, английским, итальянским и польским языками, переводил
с украинского, белорусского и чешского.) В 1849 году публикуется в
‘Москвитянине’ его стихотворная драма ‘Царская невеста’, которая тогда же
была поставлена в Москве, а годом позже — в Петербурге.
В 1852 году Мей был назначен на должность инспектора 2-й Московской
гимназии, но вскоре осложнившиеся отношения с начальством заставили его
хлопотать о переводе в другое место.
Весной 1853 года Мей с женой уезжает в Петербург, где благодаря личному
знакомству с министром просвещения А. С. Норовым получает должность
инспектора в Одессе. Однако выехать туда не смог: не было денег. В конце
концов его уволили ‘по болезни’, и он навсегда остался в Петербурге.
Здесь началась для Мея полуголодная жизнь интеллигентного пролетария,
литературная поденщина, быстро подточившая его силы. Случайные литературные
заработки не давали сводить концы с концами, рушились надежды на свой
журнал: средств на его приобретение не было. Не разрешили к постановке
стихотворную драму ‘Сервилия’, которую Мей привез с собой из Москвы и в 1854
году опубликовал в ‘Отечественных записках’.
Только небольшой заработок в журнале ‘Библиотека для чтения’, где он
был сначала корректором, а потом постоянным сотрудником и членом редакции,
позволил Мею удержаться на поверхности. Но, чтобы прожить, он должен был в
то же время до конца своих дней заниматься заказными переводами.
В Петербург Мей приехал автором ‘Царской невесты’ и был хорошо принят
литературной средой. Он сблизился с М. Л. Михайловым, с Шелгуновыми.
Познакомился с И. С. Тургеневым, Ап. Н. Майковым, Н. Ф. Щербиной. Стал
посещать литературно-художественные салоны (скульптора Ф. П. Толстого,
архитектора А. И. Штакеншнейдера, бывшего лицеиста графа Г. А.
Кушелева-Безбородко и других). Начались вечера у самого Мея, на которых
среди прочих литераторов бывал и Чернышевский (известно, что Мей
присутствовал на защите его диссертации).
Общественный подъем второй половины 1850-х годов захватил и Мея. В его
творчестве начинают появляться новые мотивы, а в 1859 году он даже делает
попытку принять личное участие в проведении крестьянской реформы. Но чем
более накалялась атмосфера, тем менее поэт был способен удовлетворить своих
современников.
В 1857 году выходит первый сборник стихотворений Мея, встреченный
критикой довольно холодно. Стихотворения, написанные преимущественно в
предшествующую эпоху, прозвучали несовременно и камерно. Сборник не дал и
денег, постоянную нужду в которых усугублял полубогемный быт поэта.
Воспоминания современников рисуют Мея очень добрым, женственно мягким,
но безалаберным и сильно пьющим человеком. Неблаговидную роль в его судьбе
сыграл Кушелев-Безбородко. Ближайшее окружение этого меценатствующего богача
составляли писатели и музыканты (в большинстве — не первого разбора), а
также различного рода прихлебатели. Мея поначалу граф ‘возносил и баловал’,
а потом держал ‘в слишком черном теле’, как свидетельствует Е. А.
Штакеншнейдер (‘Дневник и записки’).
Постоянные кутежи и легкая жизнь при графе затягивали поэта хотя он
тосковал по независимости и продолжал изыскивать средства, чтобы упрочить
свое материальное положение. (Безуспешно хлопотал о штатном месте в
Археографической комиссии, снова просил — и так же безуспешно — разрешения
издавать журнал или газету для народа.)
В 1861 году появляется первая книга ‘Сочинений и переводов Л. А. Мея’ —
‘Былины и песни’. Успеха издание не имело и продолжено не было.
Только в начале 1860-х годов дела стали несколько налаживаться. С. Г.
Мей предприняла на занятые деньги издание журнала ‘Модный магазин’. Он пошел
хорошо. Тогда же Кушелев предложил Мею издать собрание его сочинений в трех
томах. Оно начало выходить с 1861 года, но закончено при жизни поэта не
было. 16 мая 1862 года Мей умер от ‘паралича легких’.
2
В наследии Мея отчетливо различаются два рода произведений, образующих
два особых мира.
Первый — ‘объективный’, празднично приподнятый и богато расцвеченный.
Он эпически спокоен и тематически ограничен. Сюжеты и мотивы для него поэт
черпает только из области, достойной, по его представлениям, поэтического
воспроизведения. Здесь в ‘песнях красоте свободного певца’ почти нет места
самому автору и в очень малой степени присутствует современная ему
действительность.
Второй — ‘субъективный’, лирический — имеет совсем иную окраску. Это
неприкрашенный мир чувств доброго, не очень удачливого и очень одинокого,
неприкаянного человека. Поэт тут не ‘свободный певец’, а труженик,
причисляющий себя к ‘чернорабочей братии’. Он ‘городская мышь’, ‘питерщик’,
грезящий подчас привольем чужих поместий, тоскующий по любви, сочувствию,
независимости. Здесь есть место его человеческим грехам и каким-то туманным
надеждам на лучшее будущее для народа. Этот мир не широк, не ярок, но
искренен и гуманен.
Конечно, такое деление творчества поэта условно. Прежде всего оно не
учитывает его эволюции, в которой немаловажную роль сыграло общественное
движение 1860-х годов и вызванный им расцвет реалистической литературы.
Самое возникновение ‘субъективного’ мира Мея почти полностью относится ко
второй половине 1850-х годов, и в это же время в его ‘песни красоте’
начинает проникать современная действительность. И все-таки эти два мира
поэзии Мея реально существуют, и между ними проходит достаточно четкая
грань.
Отделение мира поэтического от мира ‘житейской суеты’ не новость в
русской поэзии 1840-х годов и в романтической литературе вообще. Оно типично
для ‘чистого искусства’, к которому, в силу значительной отрешенности от
‘жгучих’ вопросов современности, должен быть причислен и Мей.
Но у Мея привычной коллизии этих двух миров уже нет. Правда, он
воспринимает мир обыденный как нечто глубоко личное, домашнее, но и не
отвергает, не осмеивает его во имя мира идеального. Это ново и является
шагом вперед по сравнению с романтической традицией.
Не традиционно и содержание ‘объективных’ произведений Мея. Несмотря на
различие тем и сюжетов, они образуют довольно устойчивое единство, которое
не было до конца разрушено эволюцией поэта. В основе его лежит интерес Мея к
национальному характеру и нравам различных народов, запечатленным в истории,
фольклоре и искусстве. Корни данного интереса, несомненно, надо искать в
московском периоде жизни поэта.
Современные исследователи справедливо ограничивают влияние на Мея
славянофильских идей. Конечно, в его художественном становлении сыграли роль
и другие факторы: например, кризис романтизма или характерное для той поры
внимание общества к проблемам истории и народности, которое было связано с
размышлениями о дальнейших исторических путях России и подогревалось
успехами русской историографии в эти годы.
Но не следует и приуменьшать идейного воздействия на Мея лагеря
‘славян’, куда его естественно привлекли пристрастие к русской ‘старине’ и
народной поэзии. Естественно также, что его устроил именно тот теоретически
смягченный, ‘охудожествленный’ вариант славянофильства, который могла ему
предложить ‘молодая редакция’ ‘Москвитянина’ (А. Н. Островский, Е. Н.
Эдельсон, Т. И. Филиппов, Ап. Григорьев и др.). Ее члены не разделяли
воинствующего консерватизма Погодина, и всех их объединяла — что оказалось
особенно важным для Мея — любовь к русскому народному быту и творчеству, а
также некоторая идеализация патриархального уклада. Поэту было близко и
распространенное в этом кругу представление о неизменности основ
национальной жизни и национального характера.
В поисках коренного и самобытного в русской жизни они обращаются то к
купечеству, то к крестьянству и допетровскому периоду русской истории, а
главное — к устной народной поэзии. Хотя здесь различали в народной песне не
только жалобу, но и удаль, преобладающей чертой русской натуры, определяющей
нравственный облик человека, считали покорность и смирение.
Реконструируя впоследствии национальный быт и характер, Мей опирался и
на труды близких к славянофильским кругам ученых-историков и филологов (И.
Е. Забелин, Ф. И. Буслаев и др.),
Особую роль в формировании исторических взглядов Мея, который не был
последовательным славянофилом, сыграл С. М. Соловьев, один из создателей
‘государственной’ исторической школы. В политическом отношении Соловьев был
сторонником умеренных реформ. Наибольшее внимание он уделял эпохам
становления и укрепления русской государственности, в первую очередь
московскому периоду русской истории, последнему акту борьбы ‘вечевых’ и
‘княжеских’ городов.
Влияние основных идей Соловьева заметнее всего сказалось в драмах Мея,
а некоторые частности его концепции (географическая среда как фактор,
определяющий развитие народности) — в стихотворениях поэта.
3
Наиболее значительным произведением Мея конца 1840-х — первой половины
1850-х годов была ‘Царская невеста’.
Она появилась в пору совершенного упадка русской исторической
драматургии. Это было время между Пушкиным и Островским, когда в условиях
реакции исторической темой завладели драматурги так называемой
‘ложно-величавой’ школы. Н. В. Кукольник, Н. А. Полевой, Р. М. Зотов и
другие заполнили сцену ура-патриотическими произведениями, где ‘народ’
выводился только для прославления и утверждения монархической власти.
Ходульные страсти и характеры, фальшиво простонародный и неумело
архаизированный язык сочетались здесь с определенной сценической ловкостью,
позволяющей произведениям такого рода удерживаться в театре.
На этом фоне ‘Царская невеста’ была явлением из ряда вон выходящим. Она
противостояла ‘ложно-величавой’ традиции основными идеями и художественными
принципами (хотя некоторые следы воздействия на пьесу современного ей
репертуара можно было обнаружить: например, мелодраматизм).
Уже чистый живой русский язык, легкий свободный стих, большей частью
достоверные бытовые подробности, а главное, правда характеров — произвели на
современников впечатление свежести и были положительно оценены критикой.
Недостатки пьесы (композиционная рыхлость, наличие ‘лишних’ сцен,
натянутость и мелодраматичность развязки) почти единодушно объяснялись
неопытностью молодого драматурга.
Между тем очевидно, что достоинства и основные погрешности ‘Царской
невесты’ восходят к ее идейному замыслу, к специфике исторических и
социальных воззрений Мея в эту пору.
Сюжет драмы был заимствован Меем у Карамзина, собравшего летописные
рассказы о трагической судьбе третьей жены Ивана Грозного, Марфы Собакиной.
В пьесе две группы героев, два лагеря, противостоящих друг другу в