Къ характеристик Монтескьё *).
Къ характеристик Монтескьё *).
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
Графъ Л. А. Камаровскій.
‘Русская Мысль’, кн. III, 1889
К характеристике Монтескьё, Камаровский Леонид Алексеевич, Год: 1889
Время на прочтение: 15 минут(ы)
*) Рчь, произнесенная съ нкоторыми сокращеніями 16 января 1889 г. въ засданіи юридическаго общества, посвященномъ памяти Монтескьё.
Восемнадцатаго января (н. ст.) наступившаго года исполнилось двухсотлтіе со дня рожденія Монтескьё. Произведенія великаго писателя могутъ быть лучше всего, поняты лишь посл того, какъ ознакомишься съ его жизнью и съ его временемъ. Вотъ почему и намъ слдуетъ начать съ біографическихъ свдній о чествуемомъ нами мыслител.!
Жизнь Монтескьё раздляется его знаменитымъ путешествіемъ по Европ (1728—31 гг.) на два періода: къ первому — относится его юношество и практическая дятельность при суд (парламент) въ Бордо. Но уже въ это время онъ прославилъ себя, хотя и скрылъ свое имя, изданіемъ Персидскихъ писемъ (1721 г.). Во второмъ період онъ изучаетъ общественный и политическій строй Европы не по книгамъ только, но знакомясь непосредственно съ лицами и учрежденіями. Боле всего произвели I на него впечатлніе Италія и Англія, что въ связи съ его предшествовавшими занятіями и личными симпатіями побудило его написать два его капитальнйшихъ труда: Размышленія о причинахъ величія и паденія Рима (1734 г.) и Духъ законовъ (1748 г.).
По своему рожденію, положенію и убжденіямъ Монтескьё принадлежалъ, къ аристократіи {Лучшую, наиболе обстоятельную и прекрасную біографію Монтескьё написалъ Віанъ. Vian: ‘Histoire de Montesquieu’, 2 dit. 1879, съ предисловіемъ Лабуле. Въ прибавленіи: Библіографія о Монтескьё и Похвальное ему слово, написанное его сыномъ.}. Это имя онъ принялъ впослдствіи отъ своего дяди, передавшаго ему, вмст съ своимъ состояніемъ, мсто одного изъ президентовъ въ высшемъ бордосскомъ суд. До того же полное его имя было: Charles Louis de Secondt, baron de la Brè,de. Онъ родился 18 января 1689 г. въ средневковомъ феодальномъ замк ‘de la Brè,de’, отстоящемъ на 15 километровъ къ юго-востоку отъ Бордо. На фронтон этого замка, сильно укрпленнаго и расположеннаго въ живописной мстности, красовался девизъ, вполн идущій и къ нашему мыслители: Virtutem fortuna secundat. На его характер отразились многія черты, отличавшія его родителей и его родину, въ тсномъ смысл, Гасконію. Жители, ея были извстны остроуміемъ, смлостью, не особенною разборчивостью по отношенію въ нравственнымъ принципамъ и любовью въ индивидуальной свобод, которую они ставили выше всего. Имъ были,— говоритъ Віанъ,— одинаково ненавистны и деспотизмъ, не считающійся съ частными интересами, и демократія, подчиняющая дла политик. Предпочтенія, по ихъ мннію, заслуживало такое правительство, которое, защищая каждаго, никого бы, однако, не стсняло.
Въ крови предковъ Монтескьё должны были заключаться идеи протестантизма и политической свободы. Самъ онъ говоритъ, что происходилъ отъ дворянскаго рода, хотя не особенно громкаго, но считавшаго себ уже два съ половиною вка. Предки {Она были возведены въ дворянство Генрихомъ IV, но замокъ Ла-Бредъ построенъ въ XIII столтіи однимъ изъ вассаловъ короля англійскаго.} его, съ материнской стороны, происходили изъ Англіи и вмст съ Генрихомъ IV перешли изъ протестантства въ католичество.
Отецъ Монтескьё былъ человкъ религіозный и образованный, а мать его, умершая въ молодыхъ, годахъ и когда нашему автору было только 7 лтъ, считалась образцомъ христіанскихъ добродтелей {Мужъ ея оставилъ для ея дтей (которыхъ у нихъ было шесть человкъ), прекрасную ея характеристику, помщенную у Віана.}. Она особенно славилась своею благотворительностью, что перешло и на ея сына. Овдоввъ рано и не имя возможности дать сыну надлежащее образованіе дома, отецъ помстилъ его въ коллегію Juilly, близъ Mo, считавшуюся дворянами лучшимъ заведеніемъ того, края. Тамъ Монтескьё (1700—11 гг.) основательно ознакомился съ писателями и жизнью древняго міра и проникся уваженіемъ въ ученію стоиковъ, которое онъ ставилъ выше всхъ другихъ философскихъ системъ {‘Лишь это ученіе,— говоритъ онъ,— воспитываетъ гражданъ, образовываетъ великихъ людей и возвело на престолъ великихъ императоровъ’.}. Къ этому времени, когда ему было 22 года, относится его первая работа, поставившая себ цлью доказать, что язычники, по своему неврію, все-таки, не заслуживаютъ вчнаго осужденія, и которая, какъ думаютъ, по настояніямъ его отца, никогда не была напечатана. По тмъ же настояніямъ, Монтескьё обратился, окончивъ первоначальное образованіемъ изученію правовднія. Цлые дни проводилъ онъ надъ чтеніемъ отечественныхъ законовъ, источниковъ римскаго и каноническаго нрава съ безчисленными къ нимъ комментаріями на латинскомъ, греческомъ, мстномъ и французскомъ языкахъ. Но уже тогда въ немъ инстинктивно сказался будущій авторъ законовъ. ‘Когда я вышелъ изъ коллегіи,— разсказываетъ онъ самъ,— мн дали въ руки сборники законовъ. Я старался найти ихъ духъ (l’espirit)’.
Уже посл смерти отца (1713 г.) Монтескьё женился (въ 1715 г.) на пвиц Жанн Лартигъ, хотя некрасивой, но симпатичной и богатой. Она быліа кальвинистка и поэтому, вслдствіе строгаго преслдованія тогда во Франціи протестантовъ, внчаніе совершено, какъ будто об стороны принадлежали къ католической церкви. Отъ этого брака у Монтескьё родилось трое дтей — сынъ и дв дочери. Сынъ отличался образованіемъ и многими почтенными чертами, хотя и вовсе не наслдовалъ генія отца, который, однако, по странному отцовскому увлеченію, ставилъ его выше себя и любилъ Даже съ нимъ совтоваться насчетъ своихъ сочиненій {Сынъ Монтескьё, изъ скромности называвшій себя просто М. de Secondt, составилъ хвалебное слово своему отцу, напечатанное у Віана.}.
Но любимицей Монтескьё была его младшая дочь, Денизъ, очень на него похожая и дятельная его сотрудница, при слабости его зрнія, по разнообразнымъ и самымъ серьезнымъ его чтеніямъ и работамъ. Преданіе утверждаетъ, что Монтескьё не любилъ своей жены, безспорно только, что, какъ французъ и человкъ XVIII в., онъ любилъ вращаться: въ обществ образованныхъ эмансипированныхъ женщинъ и его отношеніями къ высокопоставленной М-lle Clermont были вызваны, хотя и галантныя, но посредственныя произведенія: Храмъ въ Гнид и Путешествіе въ Паосъ. Почти одновременно съ женитьбой Монтескьё выступилъ въ практической дятельности судьи. Въ 1714 г. онъ былъ сдланъ совтникомъ бордосскаго парламента, а чрезъ два года однимъ изъ его президентовъ (prsident mortier) вслдствіе смерти одного богатаго, бездтнаго дяди, который, какъ мы уже говорили, передалъ ему вмст съ своимъ именемъ и помстье, и видное мсто въ суд города Бордо. Тогда эти мста покупались, но подъ условіемъ, однако, чтобы лица, ихъ пріобртавшія, отличались нравственными качествами и способностью къ дламъ. Это длало ихъ, замчаетъ Віанъ, столь же почетными, какъ любыя государственныя должности въ наши дни, и много содйствовало поддержанію въ Именитыхъ родахъ, наслдственно отъ отца къ сыну, высокаго уровня знанія, честности и патріотизма. Спеціально Въ род Монтескьё мсто, о которомъ мы говоримъ, было куплено праддомъ нашего мыслителя. Гюенскій парламентъ, во глав котораго онъ теперь сталъ, по значенію и обширности подвдомственнаго ему округа, считался Тогда третьимъ во Франціи и раздляйся на пять отдленій или палатъ. Онъ состоялъ изъ ста членовъ {Президентовъ mortier въ Бордо было два и одинъ главный президентъ. Они составляли съ нимъ одно какъ бы лицо и очень часто его замщали. Названіе свое они получили отъ черной бархатной шапочки на голов (mortier).} и долженъ былъ, въ своей дятельности, руководствоваться не только римскимъ правомъ и французскими законами, но и мстными обычаями, составлявшими не мене десяти системъ съ такимъ же числомъ особыхъ видовъ судебной практики. Парламенты до революціи были въ меньшемъ числ, чмъ современныя апелляціонныя палаты, но пользовались большимъ значеніемъ и Назывались суверенными {Ихъ юрисдикцію и права хорошо опредляетъ Віанъ.}.
Для Монтескьё эта судебная должность, которую онъ исполнялъ съ большимъ безпристрастіемъ, усердіемъ и знаніемъ въ продолженіе 12 лтъ (1714— 26), была новымъ счастливымъ случаемъ для основательнаго изученія и сравненія законовъ, но на этотъ разъ со стороны ихъ практическаго примненія. Съ тмъ вмст онъ убдился, однако, въ своей неспособности къ этой карьер: ‘что касается,— пишетъ онъ,— моего мста президента, то характера я очень прямаго, я довольно понимаю сущность вопросовъ, но самой процедуры разумть не могъ. Впрочемъ, я серьезно о томъ старался, но меня боле всего отталкивало то, когда я замчалъ въ глупцахъ эту способность, мн не дававшуюся’. Ему сильно мшала также прирожденная застнчивость, которую онъ называетъ ‘бичомъ’ своей жизни и которая препятствовала ему говорить публично. Къ этому періоду относятся его нкоторыя рчи, сказанныя въ суд, а также нсколько небольшихъ работъ, сдланныхъ для академіи Бордо, избравшей его въ свои члены въ 1716 г. Онъ занимался одно время съ увлеченіемъ естественными науками, но долженъ былъ съ ними разстаться, потому что слабость зрнія не дозволяла ему производить опыты съ должною точностью. Но и эти занятія не прошли для него безслдно: естествознаніе,— говоритъ его біографъ,— научило его наблюдать факты, собирать и располагать ихъ и, длая изъ нихъ извстные выводы, подчинять ихъ идеямъ. Въ 1728 г., посл первой неудавшейся попытки, Монтескьё былъ принятъ во французскую академію.
Самымъ капитальнымъ, однако, произведеніемъ его въ эту эпоху были Персидскія письма, напечатанныя анонимно въ Голландіи въ 1721 г., но писавшіяся въ продолженіе 9 лтъ (1711—20). Они имли громадный успхъ, но были на нкоторое время запрещены во Франціи.
Путешествіе но Европ отмчаетъ начало втораго періода въ жизни Монтескьё. Тогда путешествія были не такъ легки, не столь распространены, какъ въ наши дни. здили медленне, но научались большему. Монтескьё пространствовалъ по Европ три года (1728—81). Изъ этого времени онъ посвятилъ Англіи 18 мсяцевъ. Располагая большими денежными средствами, въ сообществ образованныхъ людей (графа Вальдграва и лорда Честерфильда), онъ старался везд узнать страны, которыя посщалъ, знакомиться съ ихъ порядками и учрежденіями и сойтись съ людьми, которые по своему положенію или талантамъ занимали выдающееся мсто. Путь его лежалъ на Вну, Венгрію и Блградъ. Отсюда онъ повернулъ въ Италію, которая произвела на него сильное впечатлніе. ‘Лишь тамъ,— говорилъ онъ,— мн открылись глава на искусства, о которыхъ я дотол не имлъ понятія’ Въ Италіи онъ останавливался боле или мене долго въ Венеціи, во Флоренціи и въ Рим. Видъ развалинъ древняго Рима внушилъ ему мысль заняться изученіемъ его политическихъ судебъ. Чрезъ Швейцарію, прирейнскія страны и Голландію онъ направился въ Англію, страну, которую, по его мннію, ‘боле всего полезно посщать’. Оставаясь тутъ довольно долгое время и, благодаря хорошимъ знакомымъ, введенный въ общество изъ самый тогдашній политическій міръ Англіи, онъ на мст впервые ощутилъ то глубокое уваженіе къ ея государственнымъ формамъ, которое и вызвало впослдствіи въ Дух законовъ мастерской очеркъ ея конституціи.
Это путешествіе было для него благотворнымъ во всхъ отношеніяхъ, потому что онъ руководился не однимъ любопытствомъ, но и сочувствіемъ къ тому, что видлъ и изучалъ. ‘Когда я посщалъ чужіе края,— пишетъ онъ самъ,— я чувствовалъ къ нимъ влеченіе, какъ къ чему-то родному, принималъ участіе въ ихъ судьбахъ и всегда желалъ имъ лучшей доли’.
По окончаніи этого путешествія Монтескьё удалился въ свой родовой замокъ Ла-Бредъ и здсь, въ поэтическомъ уединеніи {Монтескьё любить всячески украшать родное гнздо. Въ 1752 г., приглашая къ себ одного изъ своихъ друзей, онъ пишетъ: ‘Я не знаю боле прекраснаго сельскаго уединенія, какъ Ла-Бредъ. Прізжайте же на него взглянуть:
‘Bunt mihi coelicolae, sunt caetera numina Fauni’.}, посвятилъ свои послдніе годы размышленіямъ и непрестаннымъ работамъ. Онъ вынесъ изъ Англіи не только идеи политической свободы, но и любовь къ образу жизни англійской аристократіи. Это сказалось въ новомъ, на англійскій манеръ, распланированіи обширнаго парка, прилегавшаго къ его замку, а равно въ изысканной, нсколько важной манер себя держать, въ его костюм и т. п. Монтескьё былъ весьма практичный, опытный хозяинъ: свое безъ того значительное состояніе онъ увеличилъ строгою бережливостью (его, даже упрекали, едва ли основательномъ скупости) и введеніемъ улучшенныхъ способовъ обработки земли (наприм., разведеніемъ виноградниковъ). Съ своими подчиненными обходительный, онъ нердко отзывался на ихъ нужды и оказывалъ имъ помощь.
Въ 1734 г. вышли его знаменитыя Размышленія о причинахъ величія и паденія Рима {Напечатаны впервые, какъ и Персидскія письма, въ Голландіи.}. Въ сжатомъ, мастерскомъ очерк, раздленномъ на 23 главы, онъ бросаетъ взглядъ на политическія судьбы Рима въ продолженіе всей его 22-хъ вковой исторіи (до паденія Константинополя). Выше мы видли, что Италія и спеціально Римъ произвели на него сильное впечатлніе. ‘Римъ древній и современный,— пишетъ онъ,— меня всегда восхищаетъ’. А въ другомъ мст: ‘Никогда нельзя разстаться съ римлянами, даже теперь, въ ихъ столиц, невольно покидаешь новые дворцы и устремляешься къ развалинамъ, подобно тому, какъ глазъ, отдохнувъ на блестящей зелени луговъ, ищетъ утесы и горы’. Позднйшая критика указала на многочисленные фактическіе проблы и неточности въ этомъ твореніи, но мы, вмст съ Нибуромъ, должны причислить его къ лучшимъ, когда-либо написаннымъ политическимъ сочиненіямъ о Рим {Віанъ приводитъ мастерской разборъ этого сочиненія, сдланный Д’Аламберомъ, и сравниваетъ трудъ Монтескьё съ работами его предшественниковъ: Полибія, Боссюэта, Маккіавелли и др.}.
За этимъ вторымъ, классическимъ произведеніемъ послдовало, черезъ 14 лт, третье, еще боле примчательное, которому, можно сказать, Монтескьё посвятилъ лучшіе годы своего творчества,— Духъ законовъ. Не мене 23 лтъ работалъ онъ надъ этою книгой (1724—47), доставившею ему лестный титулъ ‘законодателя народовъ’.
До сихъ поръ еще,— говоритъ его біографъ,— каменная лстница въ лвомъ флигел его замка Ла-Бредъ ведетъ насъ, въ бель-этаж, въ обширную библіотечную залу, на фронтон которой читаемъ: ‘Hic mortui docent vivos mori’. Здсь хранилась большая чаетъ библіотеки Монтескьё, весьма богатой сочиненіями по юриспруденціи, филологіи, богословію, естествознанію, даже по медицин и искусствамъ. Изъ залы дв двери вели: въ небольшой кабинетъ съ каминомъ и въ домашнюю часовню {Надъ входною къ ней дверью было начертано:
‘Ton Dieu surtout aime d’amour extrme,
Et ton prochain comme toi-mme’.}. Два окна, не дававшія много свта, открывали видъ на живописную мстность съ ея смнявшимися лугами, лсами, каналами и селеніями. Въ этой громадной зал, напоминавшей убранствомъ феодальную эпоху, съ своею часовнею, питавшею религіозныя размышленія, съ библіотекою, подобранною для юриста и политика, и съ видами на окрестность, говорившими о ландшафтахъ Англіи,— въ этой-то зал Монтескьё диктовалъ Духъ законовъ.
Современники говорятъ, что, по причин слабости глазъ, онъ вынужденъ былъ постоянно обращаться къ содйствію секретаря. Погруженный въ думы, онъ часто диктовалъ медленно, съ большими остановками, но то, что разъ было написано, онъ тщательно обрабатывалъ въ стилистическомъ отношеніи, не измняя сущности высказанныхъ идей. Оставшіяся посл него рукописи свидтельствуютъ о громадности его чтеній и предварительныхъ работъ {Посл него сохранилось не мене шести большихъ томовъ различныхъ, сдланныхъ имъ, извлеченій и разсужденій. Въ нихъ много мткихъ мыслей. Также нельзя на пожалть, что не обнародованъ дневникъ его путешествія.}. Онъ имлъ обыкновеніе читать всегда съ перомъ въ рукахъ и длать либо на поляхъ книгъ, либо въ особыхъ тетрадяхъ свои замчанія и размышленія. Это, конечно, самый практическій способъ работы, если длается систематически. Замчено, что иногда самыя легкія и пустыя книги наводили его на наиболе Глубокія мысли.
Окончивъ свое твореніе, Монтескьё, прежде чмъ предать его гласности, пожелалъ узнать, на счетъ его, мннія своихъ друзей. Первое чтеніе Духа законовъ онъ сдлалъ самъ въ Бордо у президента Барбо въ присутствіи сына и аббата Гуаско. Чтеніе это затмъ повторилось въ Париж, въ боле обширномъ кругу знакомыхъ. Интересны свднія о впечатлніи, произведенномъ этимъ чтеніемъ {Vian.}.
Сильуэттъ посовтовалъ предать книгу Монтескьё огню, Кребильонъ и Фонтенелль — не печатать ее, ибо она не соотвтствуетъ утонченности французской литературы, Гельвецій даже мотивировалъ свой неодобрительный отзывъ: ‘Авторъ занятъ боле оправданіемъ ходячихъ идей, нежели установленіемъ новыхъ и боле полезныхъ. Когда философы разсютъ мракъ, окружающій устарлые предразсудки, другъ нашъ Монтескьё утратитъ славу мудреца и законодателя, чтобы остаться простымъ чиновникомъ, дворяниномъ и героемъ салоновъ. Мн больно за него и за человчество, которому онъ могъ бы лучше послужить’.
Монтескьё, выслушивавшій всегда терпливо возраженія своихъ друзей, къ счастію, длалъ имъ уступки въ подробностяхъ и мелочахъ, не сдаваясь, въ цломъ. ‘Президентъ,— утшалъ его Барбо,— пусть они говорятъ, не понимая васъ, печатайуе — и вы пойдете дале ихъ’. Къ этому совту друга должно присоединиться и потомство. Монтескьё резюмируетъ этотъ споръ, словами: ‘Въ случа успха, произведеніе мое будетъ этимъ обязано своему предмету, впрочемъ, полагаю, у меня не было недостатка и въ нкоторомъ талант’.
Духъ законовъ вышелъ въ свтъ въ 1748 г. въ Женев при содйствіи пастора Верне. За границей это сочиненіе встртило несравненно боле сочувствія, чмъ во Франціи, гд оно на первыхъ порахъ было даже запрещено и вызвало много нападокъ и возраженій {Оно внесено въ Index запрещенныхъ для католиковъ книгъ въ 1752 г.}. Это побудило Монтескьё издать въ 1750 г. брошюру: Въ защиту ‘Духа’, весьма умренную и остроумную.
Въ послдніе годы Монтескьё не написалъ уже боле ничего капитальнаго {Кром перечисленныхъ нами, изъ сочиненій Монтескьё заслуживаютъ еще вниманія: Діалогъ Сулла и Эйкратъ, Лцзимахъ, недоконченное Похвальное слово Бервикъ, Различныя мысли и между ними Собственный портретъ и многочисленный письма, изъ которыхъ большинство адресовано къ другу его аббату Гуаско.}. Онъ скончался въ Париж 10 февраля 1755 г., вдали отъ своей семьи, но окруженный нкоторыми друзьями. Изъ разсказовъ ихъ видно, что онъ умеръ христіаниномъ.
Мы старались въ нашемъ бгломъ очерк указать на связь между жизнью и твореніями Монтескьё. Не мене важно, для пониманія этихъ произведеній, ихъ отношеніе ко времени и сред, въ которыхъ жилъ нашъ авторъ.
Персидскія письма {Хорошій разборъ ихъ можно найти у Sorel: ‘Montesquieu’, 1887 (небольшая, но весьма живо написанная книга).}, какъ извстно, представляютъ тонкую, прозрачную сатиру тогдашней Франціи, управлявшейся регентомъ Филиппомъ Орлеанскимъ. Двое персовъ, умныхъ, наблюдательныхъ, Узбекъ и Рика, путешествуютъ по Европ и сообщаютъ свои впечатлнія на родину, въ письмахъ дкихъ, злыхъ, но всегда мткихъ. Мысли о Персіи и этихъ восточныхъ аллегоріяхъ были внушены Монтескьё Путешествіями Шарденъ и Арабскими сказками, тогда очень модными и которыми онъ зачитывался. Самую же аллегорію онъ выбралъ по той же причин, по которой скрылъ, свое имя и печаталъ свои произведенія за границей, чтобы избгнуть безчисленныхъ стсненій цензуры. Въ эту эпоху онъ вращался много въ великосвтскихъ салонахъ, былъ членомъ клуба Entre-Sol и вотъ онъ, въ этихъ Письмахъ, рисуетъ намъ человка салоновъ своего времени съ его блестящимъ вншнимъ лоскомъ, но часто съ глубокою внутреннею порчей. Бичуя лицемріе во всхъ его проявленіяхъ въ области государственной, общественной и религіозной, онъ не щадитъ иной разъ и самыя основы жизни человческой. Но уже въ этихъ сатирахъ проглядываетъ будущій авторъ Духа законовъ и слышатся мысли, впослдствіи имъ блестяще обоснованныя и развитыя. Размышленія о Рим являются не только результатомъ многолтнихъ занятій автора классическимъ міромъ, его посщенія самого вчнаго города, но и времени, послдовавшаго во Франціи за регенствомъ. Кардиналъ Флёри, при всемъ его добродушіи и мягкости, не былъ приверженцемъ политической и научной свободы. Писателямъ поневол приходилось воздерживаться отъ разсмотрнія національныхъ и современныхъ вопросовъ и приниматься за эпохи отжившія и темы общія и безобидныя. Но это сочиненіе, быть можетъ, было для Монтескьё лучшею подготовительною школой къ его главному произведенію.
Намъ нечего разбирать здсь Духъ законовъ. Скажемъ только, что писатели справедливо относятъ его, наравн съ Политикой Аристотеля, къ величайшимъ произведеніямъ политической литературы всхъ временъ и прославляютъ Монтескьё, какъ основателя ученія о конституціонномъ государств. Цль, которую онъ себ поставилъ, была громадна — исторически прослдить совокупность существующихъ въ обществ отношеній, и неудивительно, что, при стремленіи къ ней, онъ не везд ея достигъ и даже не везд шелъ наиболе врными путями. Позднйшая ученая критика во многомъ исправила и дополнила его выводы, но никогда не слдуетъ забывать, что подобныя произведенія должны быть оцниваемы не съ нашей точки зрнія, а по всему научному и политическому уровню породившаго ихъ времени. Въ этомъ же отношеніи мы видимъ, что Монтескьё жилъ въ эпоху полнаго разложенія стараго политическаго порядка. Просвщенный абсолютизмъ оказался везд на Запад несостоятельнымъ. Нашъ авторъ ненавидлъ Людовика XIV, ибо, какъ современникъ окончанія его царствованія, онъ видлъ, къ какому угнетенію, разоренію, лицемрію и застою приведена была тогда Франція. Безнравственные и бездарные министры Людовика XV и его фаворитки расшатали еще боле многовковое зданіе Французской монархіи, и если она могла еще существовать при нарождавшихся въ обществ новыхъ идеяхъ и потребностяхъ, то лишь въ форм монархіи умренной, конституціонной, типъ которой Монтескьё и нарисовалъ съ англійскаго образца. Главную его заслугу прекрасно характеризуетъ Чичеринъ въ слдующихъ словахъ {Исторія политическихъ ученій, ч. II, стр. 386.}: ‘Везд онъ указываетъ на то важнйшее въ политик правило, что излишняя сосредоточенность власти, въ чьихъ бы то ни было рукахъ, самодержца или большинства, всегда вредна для государства и грозитъ опасностью гражданамъ. Поэтому въ самой монархіи основное начало мудраго правленія состоитъ въ уваженіи къ самостоятельнымъ тламъ и лицамъ. Всякое правительство, старающееся чрезмрно усилить свое собственное начало и подавить другіе элементы, идетъ къ деспотизму. Такимъ образомъ, кореннымъ правиломъ государственной жизни должно быть соблюденіе умренности, истекающей изъ взаимнаго уваженія самостоятельныхъ политическихъ элементовъ. Эти глубокіе взгляды на политику должны длать сочиненіе Монтескьё настольною книгой всхъ правителей, какъ самодержавныхъ, такъ и демократическихъ. Никто, ни прежде его, ни посл, не указывалъ такъ тонко и отчетливо на т поползновенія къ деспотизму, которымъ такъ легко подаются власти, не знающія границъ’.
Горячо высказываясь за преимущества умренной, просвщенной монархіи, Монтескьё видитъ въ ней самую существенную гарантію политической свободы гражданъ. Отсюда его знаменитая теорія властей, другъ друга сдерживающихъ и уравновшивающихъ. Т же стремленія характеризуютъ его ученіе, когда онъ касается и вншнихъ сношеній народовъ. Онъ относитъ международное право къ систем положительныхъ законовъ вмст съ правомъ государственнымъ и гражданскимъ. Основной принципъ его онъ сводитъ къ тому, что народы должны длать другъ другу въ мир какъ можно боле добра, а въ войн какъ можно мене зла, насколько это совмстно съ ихъ истинными интересами {Espr. des Lois. L. I, ch. 8.}. Недостаточно отдляя эти интересы отъ юридическихъ принциповъ и допуская, по народамъ, различныя системы международнаго права {‘Вс народа имютъ свое международное право, даже ирокезцы, подающіе своихъ плнныхъ. Несчастіе только въ томъ, что эти права не покоются на врныхъ принципахъ’ (ib.), т.-е. они и не суть международное право, которое никакъ не слдуетъ отождествлять съ политическими сношеніями.}, Монтескьё, однако, высказалъ много дльныхъ замчаній о завоеваніяхъ. Самою природой для нихъ начертаны извстные предлы, лежащіе въ способности народовъ ассимилировать себ присоединяемыя племена. Бда государствамъ, выходящимъ за эти естественныя границы: они тогда безъ пользы истощаютъ свои финансовыя средства и извращаютъ собственный политическій принципъ! Кром того, должно помнить, что большія государства естественно склоняются къ деспотизму. Въ мир онъ видитъ естественный и даже первый законъ, данный людямъ {La paix est la premiè,re loi naturelle.}. Наконецъ, полны глубокаго смысла его слова объ опасностяхъ вчнаго увеличенія войскъ: ‘Новая зараза распространяется по Европ: она поразила нашихъ государей, заставляя ихъ содержать безмрное число войска. Болзнь эта неизбжно заразительна, ибо едва одно какое-либо государство увеличитъ свои боевыя силы, вс остальныя спшатъ сдлать то же, такъ что въ результат ничего не получается, кром общаго разоренія. Каждый государь держитъ подъ ружьемъ столько солдатъ, какъ будто народу его угрожаетъ истребленіе, и эти напряженія каждаго противъ всхъ называютъ миромъ. Вслдствіе этого Европа разорена и мы, несмотря на наши всемірныя богатства и торговыя сношенія, бдны. Въ близкомъ будущемъ, идя этимъ путемъ, мы будемъ имть только солдатъ и сами мы будемъ похожи на татаръ. Отсюда же вчное возростаніе налоговъ’ {L. XIII, ch. 17.}. Что бы онъ сказалъ про наше время? Обнимая своимъ проницательнымъ взоромъ вс стороны политической и общественной жизни, Монтескьё прокладывалъ пути тмъ новымъ идеямъ, носителями которыхъ поздне явились энциклопедисты, Беккарія, Адамъ Смитъ и др. Но многимъ увлеченіямъ ихъ онъ чуждъ, стоя на исторической почв и сравнивая законы и учрежденія самыхъ различныхъ народовъ и эпохъ.
Изучая его политическія идеи, весьма интересно бросить взглядъ на вліяніе ихъ на послдующія поколнія. Въ этомъ отношеніи замчается какое-то волнообразное движеніе, выразившееся то въ усиленіи, то въ паденіи ихъ авторитета, смотря по различнымъ, смнявшимся во Франціи, политическимъ системамъ. Къ слав Монтескьё должно отнести,— говоритъ Віанъ,— что его умренный и спокойный голосъ не можетъ быть понятъ ни диктаторами, выходящими изъ народныхъ массъ, ни деспотами. За то въ эпохи мирнаго, либеральнаго развитія государственной жизни авторитетъ его поднимался высоко.
Когда Віанъ собирался приступить къ своему классическому труду о Монтескьё, онъ получилъ слдующее поощреніе отъ Гизо: ‘Вы правы, изучая основательно и до мелочей все, что относится до этого писателя. Между всми великими умами XVIII столтія онъ, полагаю, останется самымъ великимъ на вс времена и тмъ, идеи котораго спеціально нашъ вкъ долженъ боле всего изучать и мене всего забывать’.
Наружность Монтескьё описываютъ слдующимъ образомъ: онъ былъ средняго роста, очень худощавъ. Что-то тонкое и изысканное отмчало всю его фигуру, напоминавшую бюсты древнихъ и особенно Цицерона, характерный профиль, лобъ дышалъ величавымъ спокойствіемъ и говорилъ о большой склонности къ анализу, блокурые волосы облегали его съ кокетствомъ, носъ длинный, а выступавшій впередъ подбородокъ свидтельствовалъ объ энергіи. Но всего примчательне были его глаза, несмотря на ихъ близорукость, полные огня и выразительности.
Что же касается внутренней его оцнки, то мы имемъ, въ числ его различныхъ мыслей, имъ написанный ‘собственный портретъ’. Это — краткая, но мткая и глубокая характеристика Монтескьё, какъ человка. Хорошаго здоровья, веселаго и счастливаго темперамента, онъ былъ во всемъ строго уравновшенная натура. ‘Я почти никогда,— говоритъ онъ,— не имлъ горя и еще мене ощущалъ скуки. Машина моя устроена такъ счастливо, что вс предметы поражаютъ меня достаточно для доставленія мн удовольствія, но не довольно для причиненія страданія. Занятія всегда составляли для меня главное средство противъ всхъ непріятностей жизни, такъ что я никогда не ощущалъ такого горя, которое не было бы смягчено часомъ чтенія. Я отъ природы люблю добро и честь моего отечества, но мало доступенъ тому, что называютъ славою. Всякая мра къ общему благу меня радовала въ глубин души. Семью свою я любилъ настолько, что заботился объ ея благ во всемъ существенномъ, но отъ мелочей я себя освободилъ. Моимъ постояннымъ правиломъ было не прибгать къ помощи другихъ, когда я могъ что-либо сдлать самъ, и, благодаря этому, я собственными усиліями и при помощи умренности и бережливости увеличилъ мое состояніе, не прибгая ни къ какимъ искательствамъ или неправдамъ’.
Любя свое отечество и живя добрымъ гражданиномъ, Монтескьё высоко ставилъ общее благо человчества: ‘Еслибы я зналъ,— пишетъ онъ,— что-либо полезное моей родин, но опасное для Европы и для рода человческаго, я объявилъ бы это преступленіемъ’.
Хотя и воспитанный въ духовной школ (des Oratoriens), въ молодости онъ позволялъ себ нердко выходки противъ христіанской религіи. Это отразилось и на его Персидскихъ письмахъ. Поздне онъ высоко оцнилъ нравственное ученіе христіанства и призналъ его громадное воспитательное значеніе для обществъ. Оставаясь на политической почв, онъ въ этомъ смысл и говоритъ въ Дух законовъ.
Монтескьё посвящалъ свою жизнь боле всего ученымъ работамъ, но онъ любилъ цосщать салоны и управлять своими обширными помстьями. Умъ начитанный, блестящій, съ гасконскимъ оттнкомъ, онъ былъ и артистъ въ душ. Отсюда — новая прелесть его произведеній, отмченныхъ столько же сильною оригинальною мыслью, сколько и художественною обработкой и красотой слога {Для русскихъ читателей приводимъ главныя сочиненія и монографіи о Монтескьё: D‘ Alenibert: ‘Eloge de Montesquieu.— Encyclopdie’, 6 vol., 1756.
Voltaire: ‘Commentaire sur l’Esprit des Lois’, 1777—78.
Шнейдеръ: ‘Рчь о ‘Дух законовъ’, произнесенная въ Московск. университет, 1782.
Villemain: ‘Eloge de М.’, 1816.
Destutt de Tracy: ‘Commentaire sur l’Esprit des Lois, suivi d’observations indites de Condorcet’, 1817.
Venedey: ‘Machiavel, Montesquieu et Roussè,au’, 1850.
Sainte-Beuve: ‘Causeries du Lundi’, 1852.
Sclopis: ‘Recherches historiques et critiques sur l’Esprit des Lois’, 1857.
Его же: ‘Etudes sur М.’ (Revue de Lgislation 1870. Juillet — Aut).
Разборъ его ученія сдлали: Mohl (‘Gesch. u. Litt, der Staatsw’. I, 271—276). Geffcken въ ‘Bluntschli’s Staatewrterb’. VI, 765—771. Bluntschli: ‘Gesch. der Staatsw’. 3 Aufl. 1881, S. 298—316. Чичеринъ: ‘Исторія политическихъ ученій’, ч. II, стр. 355—387. Janet: ‘Histoire de la Science politique’, 2 dit. 1872. T. II, p. 437—520. laye: ‘Etude sur l’Esprit des Lois’ (‘Revue de Dr. Intern.’, 1869, p. 161—171). Онъ издалъ соч. Монтескьё въ 7 том. 1877 г. Vian, назв. соч., стр. 242—258. Sorel, еазв. соч., стр. 66—134. Laurent: ‘Etudes sur l’Histoire de l’Humanit’. T. XIII, p. 507— 516. Schwarczz: ‘Montesquieu’s G. Erziehung zum Verfassungspolitiker’ (‘Tb. Zeitschr’. 1884, S. 681—739,— 1886, S. 297—369). Эта работа останавливается на 1731 г., не лишена учености, но написана тяжелымъ языкомъ и проникнута тенденціею всячески развнчать Монтескьё, котораго авторъ честитъ различными неуважительными эпитетами.}. Поэтому не утратили они даже до нашего времени ни своего значенія, ни своей красоты.