Петр Пильский
К. Д. Бальмонт
(К 50-летию литературной деятельности)
К. Д. Бальмонт, Пильский Петр Мосеевич, Год: 1936
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В своей легчайшей разсыпаемости, в своей тончайшей эмоциональности, воздушно-трепетной впечатлительности, по своей неутомимой жажде звуков, красок, словесной игры Бальмонт всегда казался неистовым. Без сомнения, он самый ненасытный из русских поэтов. Полное собрание его сочинений следовало бы назвать штирнеровским заглавием: ‘Единственный и его собственность’. В истории русской поэзии он будет назван повстанцем и новатором. В его напевах все бальмонтовское: и словесная розсыпь, и внезапные эпитеты, оригинальная образность, обновленный язык, дерзновенность сочетаний.
Стихия Бальмонта — сонность. Его мир — видения и призраки. У него полузакрытые, мечтательные глаза. Бальмонт — враг точности. Всегда он во власти чувствований, а не определений. Он никогда ничего не берет, потому что всегда отдается.
Ничто так не враждебно ему, как понятный осязаемый, реальный мир. Неизменно он окружен сладкой, нездешней, туманной и возвышенной иллюзорностью. В этом царстве фантастики он прожил вечно влюбленным безумцем. Одной из самых ярких, необычайных черт его поэтической индивидуальности является вакхическая настроенность. Это проскальзывает в темах, ощущается в опьянениях музыкальной напевностью, предстает в соблазнах отдельных образов, в неукротимости его поэтическаго красноречия, в страстном пылании, в завороженном кружении, в словесных шумах, в словесных экстазах.
Ни для кого больше слово не представляет такой самоценности, как для Бальмонта. Мир открывается ему чрез чувствование звука — мнящийся, снящийся, тихо взволнованный мир золотых, поэтических причуд, сверкающий ‘звездный водомет’ — ‘сквозистых занавесей переливанье’.
Бальмонт — единственный поэт, отдавший себя фразе, не испугавшийся ея опасных чар. В неформулированном символе своей поэтической веры Бальмонт — жрец, приносящий молитвенныя заклинания неощутимости, изнемогающий в счастливых и безсильных преодолениях пропасти, разверзающейся пред ним между звукосмыслом и звукочувствованием, в этой единственной и неповторимой, возбужденно — страстной любви к фразе, ея взмывающей музыке. И это слово, эта фраза в его душе безсознательно встают горней, небесной целью.
Из жажды музыки пишу стихи мои,
Из страсти к музыке напевы их слагаю.
В своей влюбленности в стихию музыки Бальмонт — один, к кому неспорно приложим знаменитый термин, определяющий поэта: безсознательное творчество. Не вырабатывая, не достигая, не сомневаясь, самому себе Бальмонт создал какую-то своеобразную ‘естественную религию’. Он вдохновенен. Под вакхическим, звуковым навождением, в кружении мечтаний и призраков, в страстной ослепленности, зачарованный и вечно ищущий очарований, в разливе чувств, признаний и восторгов, он принес нам и научил постигать отзвуки неразслышанных мелодий. Его надо не читать, — его надо слушать.
Бальмонт был наш первый бунтарь, отринувший окостенелые заветы гражданскаго стихоплетства, открыто презревший рифмованную прозу, воскресивший словесную музыку, пропевший ‘литургию красоты’. Вдохновенный, исключительно субъективный, он остался все тем же, все так же нетронутым, самим собой и в своих статьях, и в переводах, по своему, лично преображая авторов, их стиль, их мысли, их образы, их пропорции и звуковую сторону стиха, и чередование рифм, и типы сравнений, и переходные тона. Это было новое преосуществление поэтов мира.
С этим легко спорить, с этим можно не соглашаться, но и тут заслуга Бальмонта совсем не мала. Чрез него открылась незнаемая прелесть Шелли, Уйтмана, Эдгара По, испанских классиков, французских лириков, чешских, польских, литовских и болгарских поэтов. Кочующая любознательность Бальмонта перебрасывает его по странам, краям, народам, разноязычным поэтам. Его проза, переводы, литературные очерки, мысли и впечатления захватили Испанию и Мексику, древность и современность, Южную Францию, как и Полинезию, Яву и Японию, оставив поэта вечно влюбленным в луну и, особенно, солнце.
Когда заинтересовались его ‘политическими убеждениями’: кто он такой: — Монархист? Республиканец? Социалист? Бальмонт ответил ясно, кратко и очень точно:
— Я — поэт.
Лучшаго определения не найти. Бальмонт — образ свободы.
Вечно вольный, вечно юный,
Ты, как ветер, как волна,
Песнь твоя поет, как струны,
Входит в души, как весна.
…Ты не наш, ты только Божий.
Мы — весь год, ты — краткий май.
Будь единый, непохожий,
Нашей славы не желай!
Когда-то казалось, что реформатором стиха стал Валерий Брюсов. Время показало, что такое мнение было ошибочно. Эту честь может без преувеличения приписать себе Бальмонт, и сэтим нельзя спорить. Кто жил в годы начала бальмонтовской литературной деятельности, тот отлично помнит, как сильны были эти впечатления, как могущественна и непобедима была власть его стихов. До него такой музыки мы не слышали, русский слух никогда не был избалован дотоле такой изумительной напевностью. Бальмонт — наша юность, Бальмонт — вечная юность.
П. Пильский. К. Д. Бальмонт (К 50-летию литературной деятельности) // Сегодня. 1936. No 33, 18 февраля.
Подготовка текстов — Павел Лавринец, 2001.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2001.