К Белому морю…
К Белому морю…
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
К Белому морю…, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1937
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Летом как-то тянет уехать из Москвы подальше. Представляются просторы, большие реки. Волга… Днепр… Московская губерния не похожа на Владимирскую. Проедешь верст пятьдесят — другое. Иные впечатления.
Хороша тоже река Северная Двина.
Любил я реки русские. И задумал я поехать по Северной Двине на лодке. Днем и ночью думал. Куплю в Вологде лодку — большую, построю на ней из досок кают-компанию. В середке — стол, а по бокам лавки. Они же и кроватями будут. Сзади пристрою плиту отдельно…
Уговаривал и друзей своих ехать со мной. Но, как ни странно, не встретил сочувствия — все отказывались. И не дела были тому помехой — у каждого оказывался ‘предмет’. Сердечный предмет. Она.
Говорю одному приятелю:
— Пусть и она едет, уговори ее. Хорошо ведь ехать по реке, лето, виды какие!
Но ‘предмет’ ехать не захотел. Нашел, что неудобно,— еще дождик пойдет, тоже удовольствие — мокнуть…
Одну уж совсем уговорили, так угораздило кого-то пригласить ее играть в любительском спектакле в Пушкине. Ну и конец. Не поехала.
А одна прямо сказала мне:
— Я еще с ума не сошла — ехать к черту на кулички…
Все расстраивалось. Приятели без ‘предметов’ не ехали.
Вдруг через неделю приходит приятель Василий Сергеевич и говорит:
— Едем! Едем завтра же! Я удивился.
— Как же,— спрашиваю,— а ‘предмет’?
— Ну ее к черту! Надоела.
— В чем дело?— удивился я.
Он повернулся ко мне и, прищурив один глаз, спросил:
— Помните, нас с вами в деревне на охоте сфотографировали? Прекрасная карточка. Так она проколола булавкой глаза мне и вам.
— Почему же мне-то?— удивился я.
— Так — кстати… Тогда я взял — у нее в комнате висела карточка какого-то Виктора — она говорила, что это ее жених,— разорвал ее и выбросил в лоханку на кухне. Она как взбесится. Ты, говорит, его мизинца не стоишь. И пошла, и пошла… Ну, думаю, довольно, это не пройдет, прощайте!.. И так меня на Северную Двину потянуло… Раздолье, благодать. Едем!
— Хорошо. Я как раз жду ответа от Павла Александровича. Василия послал с письмом, он скоро вернется. К слову — на Северной Двине семга и стерляди. Другие снасти брать надо.
— Там по берегу,— загорелся приятель,— разное зверье, наверное, бегает. Олени, медведи. Надо штуцер и пули брать, и капкан.
— Да,— соглашаюсь я. — Это Павел возьмет. Ну вот, и Василий вернулся.
— Ну что, Василий,— спрашиваю,— застал Павла Александровича?
— Застать-то застал, только они не в своем положении…
— Как ‘не в своем положении’, что такое?
— Да так… Это самое… вот до чего! К дому подъезжал на извозчике, так уж в переулке слыхать было — поют! Окна-то открыты. Ну, у их что ни на есть цыгане. Я как вошел к ним, а Пал Лисандрыч с рубахе и с гитарой милитируют и поют. Тоже и в пляс пускаются. Вина что, закуски, и-и!.. Захар там и Соколов-кривой, все выпимши. А один спит на диване, военный, в мундире. Толстый, лицо бледное. Так Соколов-то говорит: ‘Знать, он помер. Потому его будили, а он не просыпается’. Меня, значит, послали за сургучом — пробовать, помер он али нет. Значит, сургуч зажгли, ну, ему на живот капали сургучом этим… Как зачали капать, тут он и вскочил. Да как заорет… Ну, все рады — жив, значит. Пал Лисандрычу ничего, как есть, сказать невозможно. Я ему говорю, что вот прислали к вам меня — Кистинтин Лисеич, значит, ехать вас зовет, а он как закричит на меня: ‘Молчать!..’ — ‘Письмо,— говорю,— вот вам…’ А он — ‘Молчать!..’. Боле ничего, и письмо не берет. Чего тут делать? А старуха какая-то, цыганка, мне говорит: ‘Вы,— говорит,— его не беспокойте в таком разе, потому, говорит, что Пал Лисандрыч тоску с себя сымает, к нему не лезьте. Это,— говорит,— понять надоть…’
— Что такое?— удивился Василий Сергеевич,— тоску снимает!
— Да мне-то сказали там — ему Дуня Орлова, цыганка, нос наставила.
Василий, сказав это, зашипел смехом.
— Ну,— говорю я,— видно, не составить нам поездки на Двину…
— Где ж,— соглашается Василий,— время такое — июль, жарко, на это самое зовет… Разгуляться охота. Ну, тоже и в нежность вдаряет. Не холодно. С женским людом играться вольготно.
— Это что такое за слово еще, ‘играться’, где ты это слышал? Какая гадость!
— Ну что вы… — смеясь, говорил Василий,— где я слышал. Господа говорят. У вас профессор такой был, на Мусю поглядывал, говорил мне: ‘Хорошо бы с ней поиграться…’ А я ему сказал: ‘Что ж, попытайте. Да только Муся строга’, а он жигуляст больно — не поддудит…
— Вот что,— спохватился Василий Сергеевич,— Юрия зовите. Он не охотник, а на лодке в кают-компании первый человек. Будет сидеть, и на капитана похож — прямо что надо.
— Что вы, нешто он поедет… Его из Петровского парка ничем не достать. И где же?.. Его на лодку не поместишь, он и лодку утопит. Тяжесть какая. На мель сядем.
О моем предполагаемом путешествии на лодке по Северной Двине до Белого моря узнали в Литературном кружке. Было много разговоров за ужином. И столько нашлось охотников — по преимуществу актеров — ехать к Белому морю, что нужно было уже не лодку, а пароход. Многие приезжали ко мне и восторженно фантазировали.
Один говорил, что необходимо, во всяком случае, захватить белое вино. ‘В Белом море — там навага… Понимаешь, что такое?.. Лучше всего — Шабли…’
— Я там хлопну,— говорил другой,— белого медведя, у постели, брат, положу шкуру. Утром встанешь, понимаешь, ногами на шкуру — нога тонет.
Третий восклицал:
— Восторг! Едем! Я уговорил обоих Грибовых, едут с нами. Жена у другого прехорошенькая. Потом Коля Журавлев, Носов, Трубенталь. Просится Шура Пароход, Машка-кудлашка.
Желающих все прибывало. Я уж начинал серьезно беспокоиться. Но тут восторженный Трубенталь обмолвился как-то про возможные в путешествии опасные встречи с дикими самоедами, и все вдруг решили, что лучше ехать по Волге на пароходе ‘Самолет’.
Тут уж пошла полная ерунда. Июль кончался, дело шло к осени, и поездка была отложена до следующего года.
Впрочем, с Василием Сергеевичем и Василием Княжевым мы все же ездили до Вологды — смотреть лодку, на которой была построена из досок кают-компания.
По реке Вологде мы проехали до Сухони. Была дождливая погода. Останавливаясь у берегов на охоту, стреляли дупелей, турухтанов и жалели, что не поехали дальше по дивным рекам прекрасной страны родной.
К Белому морю… — Впервые: Возрождение. 1937. 16 июля. Печатается по газетному тексту.