К. А. ТИМИРЯЗЕВ
К. А. ТИМИРЯЗЕВ
К. А. Тимирязев, Радек Карл Бернгардович, Год: 1920
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том первый
Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1934
Рабочие курских мастерских выбрали Клементия Аркадьевича Тимирязева, ветерана русской науки, в члены московского совета рабочих и красноармейских депутатов. Известие это вызвало глубокую радость в рабочих массах, как залог союза между наукой, без которой невозможно никакое целесообразное устройство общественной жизни, и рабочим классом, этим единственным классом, который, если не хочет погибнуть, принужден сознательно строить новое общество. Но, когда я услышал о выборе Клементия Аркадьевича, меня взволновал не этот символ братства науки и пролетариата, о котором думали все социалисты со временем Томаса Мора, со времени возрождения науки и рождения социализма. Для меня известие о том, что 80-летний Тимирязев, который знал лично еще Дарвина, будет заседать в Совете московских пролетариев, звучит торжественным гимном жизни, вечно молодой, вечно новой жизни, которая не знает смерти. Только представьте, что пережил, что продумал Тимирязев, садясь вместе с московским текстильщиком думать о том, как строить новую жизнь не только на развалинах царской капиталистической России, но на развалинах культурной Европы, которая 50 лет назад, когда он в первый раз приехал в Англию, наверное мерещилась ему как, недосягаемый образец!
В России в то время еще господствовали остатки режима Николая Палкина. Крестьянин еще был крепостным рабом. В Англии буржуазия только что ликвидировала остатки помещичьего строя. Выдвигая принцип конкуренции, борьбы всех против всех, как руководящий принцип жизни, она подчиняла себе все. Великие научные исследования Дарвина — шаг вперед по пути революционизирования знаний человека о человеке. Коперник поставил землю в ряд других планет, Э. Ляйель приказал этому маленькому земному шару развиваться, Дарвин же скинул человека с престола царей земли и сделал его одним из этапов развития жизни. Даже эту великую революционную мысль буржуазия сделала орудием своего господства, превратив борьбу за существование в единственную причину развития, в оправдание капитализма со всеми его ужасами. Когда Тимирязев входил в жизнь, развитие капитализма шло таким темпом, что всякая мысль о другом строе, кроме капиталистического, вероятно, казалась ему мечтой. Ведь тогда погибали славные воины чартистского движения, первого великого освободительного движения английских рабочих, в ссылке и на каторге. Английский рабочий класс, который шел когда-то с энтузиазмом за их знаменами, забыл не только о своих освободительных мечтах, но забыл и о жертвах своего первого боя, расстрелянных, погибших в тюрьмах, работавших на каторге в колониях Южной Австралии, забыл об их детях, забыл об их сиротах. Могущественный английский капитализм вывел рабочих из темных конур, которые когда-то наполняли ужасом человеколюбивые души Диккенса и Карлейля. Английские рабочие сделались либералами и восприняли веру в бессмертие капитализма.
Я не имел чести знать Клементия Аркадьевича и не знаю, как ум этого естественника воспринимал пробуждение европейского рабочего движения, эпоху Интернационала, какие чувства возбудили в нем горящий в 1871 г. Париж, расстрелы коммунаров, возникновение германской социал-демократии и начало геройской дуэли народовольческой интеллигенции с гидрой русского царизма. Но если даже эта эпоха расшатала бы в нем веру в вечность капиталистической системы, если бы он даже не считал революционную борьбу пролетариата детской болезнью, то, наверно, длинная эпоха мирного развития капитализма после 1871 г. вызвала в нем убеждение, что развитие общества идет тем же путем мелких, медленных, изменений, как и развитие природы по учениям современных биологов, между которыми он занимал такое почетное место. Из тихого кабинета ученого не видно было социальных бурь, и даже тогда, когда грянул гром русской революции 1905 г., Тимирязеву, вероятно, казалось, что буря вырвет только старые гнилые корни царизма, дабы освободить землю и дать простор молодым корням буржуазной цивилизации. И вдруг в этом цивилизованном мире Европы разразилась катастрофа войны. Эта война, истребившая миллионы человеческих жизней, война, которая оставила жить не самых умных, не самых сильных, а миллионы калек, миллионы нервно-расстроенных людей, миллионы бескровных рахитических детей, вероятно, не укрепила веры Тимирязева в капитализм, как самую лучшую систему человеческой жизни. Вряд ли верил Тимирязев в проповедь всемирной революции, когда ее с первого дня войны начала горсточка революционных ‘чудаков’ вроде ‘доктринера’ Ленина, вроде ‘фанатика’ Либкнехта. Но шел год за годом, капиталистическая цивилизация плевала огнем на своих детей, жгла свои пышные города, захлебывалась в крови, и сердце ученого старца поняло, что в этой вакханалии погибнет старый капиталистический мир и что он ничего другого и не стоит.
Рухнул царизм, началась и победила первая рабочая революция, родилась она в крови, нищая, шагала в урагане, опрокидывающем все, к чему привыкли глаза и ум старого ученого. Бурный ее поток нес на хребте своем грязь, разрушал дома, заливал поля. И отвернулась от революции даже та часть интеллигенции, которая десятки лет в ссылке, эмиграции, в тюрьмах только и думала, что о революции. Великая русская революция показалась многим каким-то давящим кошмаром.
В тихом кабинете своем, оторванный от людей, забытый ими, сидел больной Тимирязев, смотрел в окно на бушующую стихию, на людей, порвавших со старым миром и пытающихся на его развалинах построить новую жизнь, на людей, олицетворяющих великие строительные начала не только в русской революции, но и в мировой революции пролетариата, великие начала, которые многие считали бредом находящихся в горячке русских коммунистов. Старик, на заре жизни которого пронесся 1848 г., который в годы своей зрелости видел растущее могущество буржуазии, услышал взмах крыльев гения мировой революции и начал в пламени ее различать фундамент нового мира. Тимирязев сделался коммунистом, Тимирязев выступил на защиту оклеветанной русской революции перед миром, где имя его выговаривается с почтением. Тимирязев протянул свою руку рабочему классу. Есть что-то захватывающее в этой картине: преклонных лет старик, олицетворяющий в себе все лучшее пройденной эпохи, ум которого понял новую эпоху, сердце которого приняло и приветствовало ее. Подумайте только,— старый Плеханов учился всю свою жизнь служить рабочей революции, и, когда она пришла, он отвратил от нее свои глаза, как от головы Горгоны. Тимирязев узнал в страшном окровавленном лице революции мать. рождающую новую жизнь. Должна быть в этом сердце любовь к вечной жизни, к движению вперед, любовь, за которую мы, поколение, взявшее, на свои плечи гигантскую задачу нового строительства, внесем его имя в золотую книгу великих людей революции и передадим это имя будущим поколениям, как имя человека, олицетворяющего жизнь, в вечной борьбе, в вечной боли рождающую новую радость.
21 февраля 1920 г.