ПОЭЗІЯ СЛАВЯНЪ
СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ
СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ
ВЪ ПЕРЕВОДАХЪ РУССКИХЪ ПИСАТЕЛЕЙ
ИЗДАВШІЙ ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ
НИК. ВАС. ГЕРБЕЛЯ
САНКТПЕТЕРБУРГЪ
Йово и Мара, Щербина Николай Федорович, Год: 1871
Время на прочтение: 7 минут(ы)
ЙOBO И МАРА.
Двое милыхъ, любясь, выростали,
Юный Йово да двушка Мара,
Съ малолтства, отъ третьяго года.
Ихъ увидишь — такъ радостно станетъ,
Скажешь: это фіалка и ландышъ!
Умывались одною водою,
Утирались однимъ полотенцемъ,
Любо въ очи другъ-другу глядли,
Будто солнце въ глубокое море,
Пли псню одну вечерами,
Темной ночью одинъ сонъ видали.
Шору Йов ужь было жениться,
Можно бъ было отдать Мару замужъ.
Выросъ Йово удалъ изъ удалыхъ,
Красотою красивй двицы,
Мара… слова для Мары не сыщешь:
И на свт такой не бывало!
Не увидишь очей ея лучше,
Тоньше стана ея не найдется,
Миловидна, что горная вила,
А гибкато, что ель молодая.
Годъ на Мару гляди — и все мало,
Мало бъ вку любить эту Мару,
Какъ увидишь ее — заболешь,
А посмотритъ — такъ вылчитъ разомъ.
Но сироткой была наша Мара,
Йово жь былъ изъ богатаго рода,
Не простого — господскаго рода.
Разъ онъ Мар, вздохнувши, промолвилъ:
‘Такъ ли любишь меня, моя Мара,
Какъ люблю я тебя, мое сердце?’
Тихо Мара ему отвчала*
‘Милый Йово, ты глазъ мн дороже,
Завсегда ты на мысляхъ у Мары,
Какъ мать сына, ношу тебя въ сердц.’
Ихъ подслушалъ невидимый сторожъ:
Мать Йована т слышала рчи,
Злясь на Мару, сказала Йовану:
‘Милый Йово, перо дорогое,
Позабудь ты объ этой двчонк.
Есть невста и лучше, и краше,
То Фатима, Атлагича злато…
Фата съ дтства взлеляна въ клтк
И не знаетъ, что солнце, что мсяцъ,
Не видала, какъ хлбъ зеленетъ,
Не видала муравки на пол,
Не видала ни разу мужчины,
А къ тому жь и богатаго рода,
И въ подмогу богатствомъ сгодится.’
Отвчаетъ такъ матери Йово:
‘Моя милая мать, дорогая!
Заклинаю тебя я и небомъ,
Заклинаю тебя и землею:
Не разрозни ты милаго съ милой!
Не богатство серебро да злато,
А богатство, что дорого сердцу!’
Но не хочетъ и слушать старуха.
Рада бъ слышать слова эти Мара,
Но далеко отъ ней ея милый.
Мара плачетъ, а втеръ разноситъ:
‘Много тьмы есть у пасмурной ночи,
Больше горя у Марицы въ сердц.
Ужь извстно, какъ молодцы любятъ:
Какъ ласкаютъ — въ любви увряютъ,
Перестали — смются съ друзьями.
Не таковъ онъ, возлюбленный Йово,
Да ужь, видно, такая мн доля!
Чуть запахъ мн цвтокъ мой душистый —
И достался другой соколиц.
Свтъ мой, Йово, свтъ, жаркое солнце!
Ты лучисто меня освтило,
Да и скоро запало за гору.’
Мара плачетъ, а втеръ разноситъ.
Одного все нашъ держится Йово:
‘Нтъ, ей-Богу, родимая, лучше,
Лучше смерть чмъ жениться на Фат:
Сердце проситъ одну только Мару.’
Но не хочетъ и слушать старуха,
И не хочетъ высватывать Мары,
Поспшаетъ къ Атлагича злату,
Но Фатима, Атлагича злато,
Заклинаетъ старуху святыми,
Чтобъ не сватать ее за Йована:
‘Неразумно, гршно и жестоко
Разлучать дв души неразлучныхъ,
Двухъ немилыхъ заставить любиться.’
Но не хочетъ и слушать старуха:
Заручила, кольцомъ обручила,
Малый срокъ имъ назначила къ свадьб,
Небольшой срокъ — одну лишь недлю,
И сзываетъ сватовъ къ тому сроку.
Созвали ихъ, пошла по невсту.
‘Сынъ-кормилецъ, пойдемъ по невсту!
Мать Фатиму теб заручила,
Заручила, кольцомъ обручила.’
Но не хочетъ послушаться Йово,
Остается въ дому своемъ бломъ.
Мать безъ сына пошла со сватами,
Въ ней выходитъ Атлагича злато
И цалуетъ ей правую руку:
‘Мать-старушка пригожаго Йовы!
Что за утро, какъ солнце не гретъ,
Что за ночь та, какъ мсяцъ не свтитъ,
Что за сваты, когда жениха нтъ!’
Отвчаетъ на это старуха:
‘Заклинаю, Атлагича злато!
Не заботься о суженомъ Йов —
Онъ женихъ твой, а мой однокровный.
Здсь гора есть, въ ней водятся вилы,
Между ними есть горная вила,
Та, что злато съ коней выбиваетъ,
А за сына, какъ мать, я боюся,
Чтобы вила его не убила,
Молодого, единаго сына.’
Какъ възжали на дворъ они къ Йов,
Разомъ сваты съ коней посходили,
Но не сходитъ Атлагича злато,
И сказала Фатим старуха:
‘Слзь, невстка моя дорогая!’
— ‘Нтъ, не слзу, ей-Богу, не слзу,
Если лошадь мою онъ не приметъ
И не сниметъ съ нея меня Йово.’
И пошла мать въ Йовану на вышку,
И такъ сыну она говорила:
‘Сынъ-кормилецъ, сойди ты отсюда!
Тамъ ты примешь Атлагича злато.’
Поднялся онъ, упалъ на колни,
Ублажаетъ свою мать родную,
Точитъ слёзы, какъ-будто двица,
Точитъ слёзы, рыдаючи, молвитъ,
‘Не пойду я, ей-Богу, родная!
Въ чемъ клялся — тверже камня въ томъ буду!’
Но и слушать не хочетъ старуха:
‘Прокляну я и грудь, что вскормила
Мн такого негоднаго сына,
Если злато съ коня ты не ссадишь!’
Что жь тутъ длать, скажите, Йовану?
Всталъ онъ быстро на легкія ноги,
Отираетъ горючія слёзы
И выходитъ поспшно въ двиц.
Онъ снимаетъ съ коня свое злато,
Онъ снимаетъ, и на землю ставитъ.
Не слыхали, сказалъ ли что Йово,
Не слыхали, сказала ль что Фата,
Только сталъ онъ полотенъ бле,
Только Фата блй стала снга.
Былъ отправленъ обрядъ по закону,
Вотъ и время садиться за ужинъ,
Чинно сваты за столъ по-садились,
Повели ужь на верхъ новобрачныхъ.
Сла злато на мягки подушки,
Йово слъ на узорную лавку,
Самъ раздлся, снялъ поясъ широкій,
Самъ повсилъ оружье и платье,
Говоритъ самъ и самъ отвчаетъ.
‘Врно, скажетъ теперь мое злато:
Йово Фату-невсту цалуетъ!
Обо мн же теперь и не вспомнитъ.
Нтъ, не будетъ измнникомъ Йово:
Легче съ жизнью разстаться для Йовы!’
Это Фата и слышитъ-не-слышитъ,
Точитъ слёзы по щёчк румяной:
‘Накажи Боже правый, старуху,
Что двухъ милыхъ на-вкъ разлучила,
Двумъ немилымъ велла любиться.’
Это Йово и слышитъ-не-слышитъ.
Завернулся плащомъ онъ широкимъ,
Взялъ подъ плащъ онъ тамбуру съ собою
И пошолъ подъ окно своей Мары.
Онъ ударилъ въ пвучія струны,
Заигралъ и заплъ подъ тамбуру:
‘Врно, скажетъ теперь моя Мара,
Что съ невсты кафтанъ я снимаю…
Не снималъ я, клянусь моей жизнью,
Клянусь жизнью моей и твоею!
Врно, скажетъ теперь моя Мара,
Что съ невсты покровъ я снимаю…
Не сними ль я, клянусь моей жизнью,
Клянусь жизнью моей и твоею!
Врно, скажетъ теперь моя Мара,
Что цалую невсту я въ щову…
Не цалую, клянусь моей жизнью,
Клянусь жизнью моей и твоею!
Нашей первой любовью клянусь я!
Можно солнцу упасть бы на землю,
Но не Йов сломить свою клятву!’
И подъ псню проснулася Мара:
‘Роза пахнетъ — то, врно, мой милый…
Роза пахнетъ, танбура играетъ…’
Но къ Фатим пошолъ уже Йово.
Пала Мара въ пуховы подушки:
‘Сонъ, жестоко меня обманулъ ты!
Сиротинку и сонъ обижаетъ.’
Йово къ Фат своей воротился,
Онъ ей поднялъ съ лица покрывало:
Яркимъ солнцемъ лицо заблистало,
Чорны очи — горячимъ алмазомъ,
Чорны очи, слёзъ полныя очи.
Тихо молвитъ Фатима-невста:
‘Покарай ты свекровь мою, Боже,
Что двухъ милыхъ на-вкъ разлучила!’
Смотритъ Йово на Фату-невсту,
Между глазъ онъ невсту цалуетъ,
Говоритъ ей: ‘душа моя, Фата!
Принеси мн чернилъ и бумаги:
Два-три слова хочу написать я,
Чтобъ тебя не обидла свекровь.’
Написалъ онъ письмо свое мелко,
И промолвилъ Фатим-невст:
‘Слушай, слушай, Атлагича злато!
Ни полслова до благо утра:
Пусть напьются вина твои братья,
Сестры въ волю напляшутся въ коло
И родная споётъ свои псни.
Съ Богомъ, злато! Будь на вкъ счастлива!’
И, цалуя межь глазъ свою Фату,
Въ ней безъ жизни упалъ на колни.
Смотритъ Фата — мертвецъ передъ нею,
Горько плачетъ, но слова не молвитъ —
Промолчала до благо утра,
И тогда, какъ заря показалась,
День зажогся и солнышко встало,
Разбудить ихъ хотла, старуха,
И на вышку взошла къ новобрачнымъ,
И пошмагомъ ударила въ двери.
‘Встань же, Йово, дитя дорогое!
Вдь, ужь солнце высоко на неб.’
Отворила ей двери Фатима,
Со слезами на личик бломъ.
Мать Йована сказала невстк:
‘Пусть я_плачу по немъ безъ умолку!’
Отвчаетъ свекрови невстка:
‘Не брани ты его, дорогая!
Ужь вчера онъ оплаканъ тобою,
Какъ ты силой его обвнчала.
Вонъ онъ, Йово, лежитъ уже мертвый!’
И старуха навзрыдъ зарыдала,
Зарыдала и прокляла Фату:
‘Что, скажи мн, ты сдлала сыну?
Говори же… Будь проклята Богомъ!
Удушила за что ты Йована?’