Время на прочтение: 26 минут(ы)
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
1) Цимбелинъ. II) Король Лиръ. III) Мэкбеть. IV) Іоркширская трагедія и примчанія.
Мужъ.
Старшина университетскаго колледжа.
Эскуайръ.
Прізжій Джентльменъ.
Оливеръ, |
Ральфъ, } слуги.
Самуилъ, |
Ребенокъ.
Нсколько другихъ джентльменовъ и слугъ.
Стража.
Жена.
Служанка.
Дйствіе въ Іоркшир, въ помстіи Кольверли.
Людская въ замк Кольверли.
Входятъ Оливеръ и Ральфъ.
Оливеръ. Ну, братъ Ральфъ! — такая-то наша молодая госпожа нынче разстроенная — бда! A все оттого, что милый дружокъ долго не детъ.
Ральфъ. Какъ y тебя духу достаетъ осуждать ее? Разв яблоко, зависвшись на дерев доле, чмъ слдуетъ для полной зрлости, не падаетъ само собою?.. Вотъ такъ же и зрлая двка. Не спохватись во время, такъ ее само собою потянетъ къ паденію, тутъ любому мужчин ничего не стоитъ подобрать ее… Дло это самое обыкновенное, самому, я думаю, извстно.
Оливеръ. Клянусь, ты говоришь сущую истину! Дло это дйствительно самое обыкновенное… A что, другъ, — никто еще не возвращался изъ Лондона — ни молодой баринъ, ни нашъ товарищъ — слуга его Сэмъ?
Ральфъ. ‘Ни тотъ, ни другой изъ нихъ обоихъ’, — какъ выражается извстная теб пуританка, промышляющая посредничествомъ въ любовныхъ длахъ. Впрочемъ, постой! — это, кажется, голосъ Сэма… Да, Сэмъ вернулся… это онъ… Постой однако!.. Такъ, — онъ и есть. У меня въ ожиданіи его новостей даже носъ зачесался…
Оливеръ. A y меня локоть.
Самуилъ (За сценой). Куда вы вс попрятались? Слышишь, малый? — поводи мою лошадь хорошенько. Я такъ на ней скакалъ, что кожа, я думаю, отъ жару y нея къ спин прилипла. Хорошо мн будетъ, если лошадь вдругъ простудится да кашлять начнетъ?!. Какъ ты думаешь: — хорошо?.. (Входитъ). А, Оливеръ, Ральфъ, вы здсь?
Ральфъ. Добро пожаловать, честный товарищъ Сэмъ!.. Ну, разсказывай, какихъ чудесъ навезъ ты изъ Лондона?
Самуилъ. Самъ, я думаю, видишь, что все на мн по полдней лондонской мод! Воть три берета, y каждаго по дв зеркальныхъ подвски… На груди дв цпочки въ вид отворотовъ, съ боку — футляръ для шляпы, на спиа — щетка, въ карман — альманахъ, — и три баллады за гульфикомъ… Словомъ, ты видишь во мн полнйшій портретъ настоящаго лондонскаго слуги.
Оливеръ. Присягнуть готовъ, что оно такъ именно и есть. Можешь хоть сейчасъ пристроиться куда угодно, была бы только охота… Мало-ли я людей знаю, что еще съ меньшимъ начинали, чмъ ты, a все-таки кончали жизнь не бдными, а съ порядочнымъ достояніемъ… Разсказывай, однако, какихъ ты новостей изъ Лондона навезъ?
Ральфъ. Вотъ это такъ хорошо сказано!.. Да, Сэмъ, что новаго въ Лондон? y насъ же барышня, глазъ не осушая, все плачетъ о миломъ дружк.
Самуилъ. Ну — и стало быть, она дура набитая.
Оливеръ. Это почему же, Сэмъ?
Самуилъ. A потому, что онъ давно на другой женатъ.
Оливеръ и Ральфъ. Быть не можетъ!.. Ты шутишь!..
Самуилъ. Нисколько не шучу… Разв вы этого до сихъ поръ не знали? Да, женатъ, — и жену бьетъ немилосердно… У него отъ нея не то двое, не то трое дтей, потому-что, надо вамъ сказать, — чмъ больше женщину бить, тмъ она чаще бываетъ на снос.
Ральфъ. Конечно! Мужъ бьеть, a она это сноси.
Оливеръ. Я все свое жалованье за цлыхъ два года готовъ бы отдать, лишь бы это до барышни никогда не доходило, потому что иначе послдній умншка y нея въ затылокъ уйдетъ, и она на весь вкъ останется полоумной.
Самуилъ. Да, положеніе ея было-бы много лучше, если бы она никогда его къ себ на ложе не пускала. Онъ все промоталъ. Мало того, что помстья его заложены и перезаложены, но и братъ его, что въ университет учится, подвергнутъ теперь изъ-за него тюремному заключенію… А, каково сказано? — Хоть бы любому писцу!.. Да, долговъ y него больше, чмъ стоитъ собственная его шкура.
Оливеръ. Неужто?
Самуилъ. Конечно!.. Я еще больше вамъ про него разскажу: жену онъ не иначе называетъ какъ самыми скверными словами, и нисколько не стсняясь — словно ее Молли, либо Долли зоветъ… Дтямъ же y него другихъ именъ нть, какъ только щенки да ублюдки, будто такъ тому и быть должно. Однако, что же это такое со мною? Давно чувствую, что меня что-то за штаны тянетъ, a совсмъ забылъ про эти вотъ дв кочерги… Он тоже изь Лондона… Вдъ здсь только то и хорошо, что изъ Лондона.
Оливеръ. Какъ и все, что привезено издалека… Только скажи по совсти, Сэмъ, неужто не все равно, чмъ огонь мшать, — здшней-ли кочергой или привозной?
Самуилъ. Все дло въ томъ, съ какой стороны посмотришь на вещь, то-есть, съ какой точки зрнія на нее взглянешь… Сейчасъ ты совершенно справедливо говорилъ, что, — особенно для барынь, — только то и хорошо, что является издалека…
Оливеръ. Не для однхъ барынь… Для ихъ приближенныхъ горничныхъ тоже.
Самуилъ. A что, Ральфъ, y васъ пиво отъ грозы не прокисло?
Радьфъ. Нисколько. Оно до сихъ поръ какъ надо бытъ пиву.
Самуилъ. Ну, такъ идемъ со мною, я теб укажу самый лучшій способъ, какъ имъ наливаться: я этому на прошлой недл въ Лондон научился.
Ральфъ. Въ самомъ дл? Посмотримъ, посмотримъ.
Самуилъ. Да, самый великолпный способъ, и всякому человку знать его очень полезно. Въ Лондон пьютъ, становясь на одно колно, это называется посвященіемъ въ рыцари.
Ральфъ. Должно-быть, штука чудесная.
Самуилъ. Идемте-же. Я покажу вамъ по порядку, какъ это длается (Уходятъ).
Жена. Что будеть съ нами? Послднее, что y насъ еще остается, скоро утечетъ, какъ вода. Мужъ мой не воздерживается ни отъ какихъ тратъ, разомъ теряя чужое уваженіе и проматывая отцовское наслдство, a ршеніемъ небеснаго провиднія установлено, что слдствіемъ безпутнаго поведенія является раззореніе. Того-ли можно было ожидатъ отъ него по тмъ богатымъ задаткамъ, которые онъ обнаруживалъ въ молодости. Вся жизнь его проходитъ въ игр въ кости, въ сладострастныхъ наслажденіяхъ, въ ночныхъ попойкахъ, и онъ не иначе ложится въ постель, какъ пьянымъ. Достоинъ-ли такой образъ жизни его имени, того высокаго уваженія, какимъ пользовались его предки? — между тмъ доходы его далеко не покрываютъ расходовъ. Однако, это еще не все. Боле всего огорчаетъ меня то, что, говоря о своихъ проигрышахъ, жалуясь на то, что ему не везетъ въ игр, и на все большее разстройство его и безъ того разстроенныхъ длъ, раскаянія онъ не высказываетъ, а только доходитъ до бшеннаго ожесточенія, что скудость средствъ не дозволяетъ ему жить такъ широко какъ бы хотлось. Когда посл проигрыша, онъ, проклиная судьбу, сидитъ, мрачно глядя себ на руки, на него страшно смотрть, онъ кажется тогда какимъ-то окаяннымъ отверженникомъ. Походка y него такая тяжелая, что можно подумать, будто въ груди y него не душа, a давящая его глыба земли. Да, онъ не только не раскаявается въ прошлыхъ своихъ предосудительныхъ поступкахъ, но выходитъ изъ себя при мысли, что ограниченность доходовъ не дозволяетъ ему вести такой-же позорной жизни, какъ прежде… Постыдная тоска! Безбожная скорбь! Вотъ онъ идетъ. Теперь же, не смотря ни на что, заговорю съ нимъ, какъ слдуетъ, a также заставлю высказаться и его… Употреблю вс усилія, чтобы узнать, что такъ сильно тяготитъ его душу.
Мужъ. Чортъ-бы подралъ послдній ударъ! Онъ отнялъ y меня пятьсотъ золотыхъ ангеловъ!.. Я проклятъ судьбою, проклятъ! Меня покинули и небесные ангелы, и земные… Человкъ, не имющій денегъ, проклятъ въ этомъ мір! Увы, это, къ сожалнію, слишкомъ врно, онъ погибъ, погибъ въ конецъ!
Жена. Дорогой мужъ…
Мужъ. A самое худшее наказаніе то, что у меня есть жена.
Жена. Умоляю тебя, дорогой мой, если y тебя есть сердце, повдай мн, чмъ ты недоволенъ?
Мужъ. Пусть въ отмщеніе за меня дьяволъ разднетъ тебя до гола. Кто причина, слдствіе, содержаніе, самая суть моихъ бдъ? Ты, ты и ты! (Уходитъ).
Жена. Часъ-отъ-часу не легче. И нравственное, и денежное убожество его возрастаютъ съ каждымъ днемъ. Онъ такъ мало похожъ на то, чмъ былъ когда-то, что, право, можпо подумать, будто его вншній образъ принялъ какой-нибудь окаянный духъ. Вотъ онъ возвращается (Мужь входитъ снова). Онъ говоритъ, что я виной всему, однако, я всегда свято исполняла обязанности жены, и никогда онъ не слыхалъ отъ меня ни одного неласковаго слова.
Мужъ. Если достоинъ уваженія бракъ, то и рогатые мужья тоже достойны уваженія, потому что не будь брака, не было бы ихъ… Надо же было и мн, дураку, жениться, чтобы распложать нищихъ! Теперь моему старшему сыну придется или мошенникомъ сдлаться, или быть ршительно ничмъ. Иначе, какъ насчетъ глупцовъ, жить ему будетъ невозможно, такъ какъ y него нтъ наслдственной земли, которая могла бы поддерживать его существованіе. Закладныя, словно поводья, удерживаютъ мои родовыя помстья и заставляютъ меня кусать удила… Второму же сыну придется пойдти въ доносчики, a третьему либо воромъ сдлаться, либо сводникомъ… во всякомъ случа всмъ троимъ придется довольствоваться самымъ рабскимъ ремесломъ. О, нищета, нищета, до какихъ низкихъ ступеней ты доводишь человка! Мн кажется, самъ чортъ погнушался бы сдлаться сводникомъ: онъ слишкомъ гордъ для этого, слишкомъ дорожитъ своей репутаціей… О, низкая, раболпная, гнусная, развращающая бдность!
Жепа. Дорогой мой властелинъ, именемъ всхъ нашихъ обтовъ, молю тебя, объясни мн настоящую причину твоихъ неудовольствій.
Мужъ. Денетъ, денегъ, денегъ! Ты должна мн ихъ достать, откуда хочешь.
Жена. Почему-же именно я причина твоихъ бдъ? Всмъ, что имю, — кольцами и другими драгоцнностями, — располагай, какъ знаешь. Но умоляю тебя, какъ джентльмена чистйшей крови, если не ради меня, такъ-какъ я утратила привязанность твою и уваженіе, то ради трехъ малютокъ, которымъ ты отецъ, остепенись, подумай объ участи несчастныхъ дтей.
Мужъ. Вс они ублюдки, ублюдки, ублюдки, зачатья отъ прелюбодянія! Слышишь? — отъ прелюбодянія.
Жена. Одни небеса видятъ, какъ оскорбительны мн твоя слова, но я и такое горе перенесу въ числ тысячи другихъ огорченій. Я напоминаіо, что вс имнія твои заложены и перезаложены, что ты весь въ долгахъ, что твой честный и многообщающій братъ, находящійся въ университетскомъ колледж, поручился за тебя, его изъ-за тебя могутъ посадить въ тюрьму и потомъ…
Мужъ. Кончила ты, распутница? Ты, на которой я женился только въ силу обстоятельствъ, но которой въ сущности никогда не могъ терпть? Неужели, ты воображаешь, будто я изъ-за твоихъ словъ откажусь отъ житейскихъ наслажденій? Ступай къ своимъ роднымъ и выпрашивай у нихъ милостыню для своихъ ублюдковъ, a я не поступлюсь ничмъ, что мн по вкусу… Ночью еще, — куда не шло, — я готовъ тебя любить и нахожу съ тобою удовольствіе, но, ради тебя, стснять себя не намренъ. Разв я допущу, чтобы про меня стали говорить, будто я потому распростился съ прежними привычками, съ прежнимъ образомъ жизни, что y меня не хватаетъ денетъ? Нтъ, я такъ-же поставлю на одинъ ударъ вс твои драгоцнности, какъ будто состояніе мое нисколько не тронуто.
Жена. Какъ хочешь.
Мужъ. Я такъ и сдлаю (Бьетъ ее). Вотъ теб задатокъ! Я не шучу! До тхъ поръ буду выказывать теб полное презрніе и до тхъ поръ не подойду къ твоей постели, не дотронусь до твоихъ покрывалъ, пока ты не обратишь въ деньги родового своего имущества, чтобы придать новую жизнь тмъ наслажденіямъ, безъ которыхъ я жить не могу.
Жена. Повелитель мой, подари меня однимъ только ласковымъ взглядомъ, и я исполню все, что дозволитъ мн законъ. Теб стоитъ только приказать.
Мужъ. Такъ сдлай это поскоре (Засовываетъ руки въ карманы). Неужто я еще буду засовывать руки только въ пустые карманы, гд вмсто звонкой монеты оказываются одни только мои ногти? Вся кровь моя волнуется при такой мысли!.. Итакъ, скоре!.. Я не для того созданъ, чтобы со стороны созерцать, какъ наслаждаются жизнію другіе, не для того, чтобы только быть сводникомъ за игорнымъ столомъ, я хочу самъ метать кости и заставлять ихъ мн повиноваться!.. Ну, скоре, повторяю я теб.
Жена. Спшу исполнить твое желаніе. Пока, прощай. (Уходитъ).
Myжъ (Ей вслдъ). Только скорй! Торопись!.. Будь проклятъ часъ, когда я женился! Жена одна обуза, одна обуза!.. Трое ребять висятъ y меня на ше, словно три свинцовыя гири! Фу, какая гадость! — Потаскушка и ея щенята, щенята и потаскушка! Да, потаскушка!
1-й джентльменъ. На язык y васъ все таже гнусная, омерзительная брань. Какъ можете вы, потомокъ такого стариннаго рода, сами пятнать честь своей жены? Т, кого другіе называютъ сумасшедшими, люди опасные, но тотъ, кто самъ наноситъ себ увчія, еще безумне и опасне. Какъ и же назвать того, кто отвратитрльноб, ни на чемъ ни основанною клеветою самъ позоритъ свое имя, остававшееся до сихь поръ незапятнаннымъ? Разв это приличио? Прошу васъ перестаньте.
2-й джентльменъ. Дорогой сэръ, перестаньте хоть-бы приличья ради.
3-й джентльменъ. Пусть хоть чувства вжливости и справедливости удержатъ васъ.
Мужъ. А, здравствуйте… Благодарю васъ… Какъ ваше здоровье?.. До свиданія… Душевно радъ, что видлъ васъ… a затмъ, прощайте, докучные совты и увщанія. (Джентльмены удаляются, входитъ слуга). Что теб нужно,бездльникъ?
Слуга. Я пришелъ увдомить васъ, сэръ, что на дорог барыня встртилась съ посланнымъ отъ ея почтеннаго дяди и вашего бывшаго опекуна, немедленно вызывающаго ее въ Лондонъ.
Мужъ. Она убралась, тоже можешь сдлать и ты (Слуга уходитъ). Ну, пусть она въ точности испонитъ все, иначе, когда она вернется, ей самый адъ покажется пріятне этого дома.
Джентльменъ. Хорошій или дурной лріемъ ожидаетъ меня, мн все равно.
Мужъ. Мн тоже.
Джентльменъ. Я пришелъ съ намреніемъ тебя пожурить.
Мужъ. Кого? Меня журить? Совтую браться за это дло осторожно, чтобы не раздражить меня. Если-же раздразните, предупреждаю: — я дамъ волю рукамъ.
Джентльменъ. Хорошо-бы сдлалъ, другъ мой, если-бы давалъ мене воли своимъ страстямъ, вотъ за это тебя слдовало-бы избить хорошенько. Здсь нтъ постороннихъ: лишь ты да я. Слушай-же ты, нехорошій человкъ, погрязшій въ тин разврата. Состояніе твое и честь умираютъ отъ истощенія, и мн тебя жаль. Нтъ хуже расточителя, чмъ тотъ, кто, не дорожа имуществомъ, не дорожитъ и честію, a ты поступаешь именно такимъ образомъ.
Мужъ. Замолчи!
Джентльменъ. Нтъ, я еще не кончилъ. Слушай-же: отецъ твой, ддъ и праддъ были честнйшимя людъмя. Мы не только ихъ уважали, но и гордились ими. Къ сожалнію, тотъ величавый монументъ, который они себ воздвигли своею безупречной жизнію, благодаря твоимъ порокамъ, началъ уже колебаться. Чудная весна твоей молодости подавала любившимъ тебя людямъ надежду на плодоносное лто, всмъ, знавшимъ тебя тогда, просто не врится, чтобы ты могъ дойти до такого глубокаго нравственнаго и матеріальнаго обнищанія, хотя не врить нельзя, такъ какъ это очевидно. Такая перемна въ теб заставитъ громко кричать всхъ и каждаго, что ты при помощи дьявола сильно обманулъ всеобщія ожиданія.
Мужъ. Выслушивать доле я не намренъ.
Джентльменъ. Позорне всего то, что ты жену, честнйшую изъ женщинъ, взятую тобою изъ честнаго дома смешь обзывать потаскушкой.
Myжъ. А, теперь я понимаю, что ты не только ея защитникъ, но ея ближайшій другъ и даже боле… Самъ знаешь, кто.
Джентльменъ. Какая гнусная мысдъ! Отъ нея можетъ векипть даже такая терпливая кровь, какъ моя. Не думаешь-ли ты, что я стану, сложа руки, выслушивать клевету, наносящую моей чести смертельный ударъ?
Мужъ. Вижу, что моя догадка задла тебя за живое.
Джентльменъ. Нтъ, извертъ! Я докажу теб, что мн и на мысль не приходила преступная любовь.
Мужъ. Я вообще не врю въ добродтель твою, a моей жены еще мене.
Джентльменъ. Какъ-же развращены твои мысли, когда изъ ненависти ты порочишь свое плодовитое брачное ложе и самъ отдаешь на поруганіе свою честь!
(Обнажаютъ шпаги и сражаются, мужь раненъ).
Мужъ. Ой!
Джентльменъ. Сдаешься ты теперь?
Мужъ. Нтъ, почтеннйшій! Я съ тобою еще не покончилъ.
Джентльменъ. Надюсь, что никогда и не покончишь.
Мужъ. Вижу, теб извстны разныя боевыя хитрости, ты дерешься не честно и наносишь мн предательскіе удары.
Джентльменъ. Нтъ, я дерусь прямо и честно. Тому, кто сражается за правое дло, незачмъ прибгать къ хитростямъ (Мужъ роняетъ мечъ и падаетъ).
Мужъ. Злодйка судьба! Я побжденъ! Повергнутъ на землю!
Джентльменъ, Теперь ты вполн въ моей власти.
Мужъ. Знаю, негодный холопъ!
Джентльменъ. Вотъ такъ-то ненависть приводитъ насъ на край могилы. Ты видишь, моя шпага не жаждетъ твоей крови, и меня боле печалитъ нанесенная теб рана, чмъ тебя самого. Ты потомокъ доблестнаго рода, такъ докажи своими дяніями, что ты достоинъ своихъ предковъ. Не честь твоя вмст съ кровью течетъ теперь изъ этой раны, a твое безуміе. Отъ твоей жизни когда-то ожидалось очень многое, не обмани-же всхъ возлагавшихся на тебя надеждъ. У тебя есть любящая, покорная жена, не бросай-же позорной тни ни на нее, ни на свое потомство. Пусть отнын только раскаяніе въ проступкахъ заставляетъ тебя страдать. Встань-же и никогда боле не падай. На этомъ пожеланіи я ухожу (Уходитъ).
Мужъ. А, песъ, ушелъ, оставивъ на мн слды своихъ зубовъ! О, съ какою радостію сердце мое ринулось-бы за нимъ! Я отомщу ему, говорю, что отомщу, иначе я сойду съ ума отъ неудовлетворенной жажды мести… А, развратница жена! теб обязанъ я, что на тл моемъ зіяетъ рана, и что слюна моя окрашена кровью, но ты своею кровію заплатишь мн за это. Побжденъ, поваленъ на землю!.. Я даже говорю съ трудомъ… Конечно, недостатокъ въ деньгахъ длаетъ такимъ безсильнымъ человка. Да, только это заставило меня пасть: иначе, я никогда не дошелъ-бы до паденія. (Уходитъ).
Тамъ-же, но другая комната.
Входятъ Жена, въ плать для верховой зды, и Слуга.
Слуга. Если мн дозволена будетъ смлость прямо высказать свое мнніе, я, зная, какъ много онъ виноватъ передъ вами, нахожу, что извинять его y васъ слишкомъ мало основаній.
Жена. Согласна съ тобою, но зачмъ-же, о Боже мой, длать другихъ повренными нашихъ домашнихъ несогласій? Переносить ихъ — и такъ уже достаточно большое горе. Я понимаю, что, въ первыя минуты свиданія со мною, дядя могъ придти въ справедливое негодованіе, возмутиться расточительною жизнью моего мужа, строгимъ и зоркимъ взглядомъ подвести итогъ всмъ его неисчислимымъ проступкамъ. Дядя и такъ уже достаточно возмущался тмъ, что мужъ мой въ неоплатныхъ долгахъ, что вс его помстья заложены, что друзья, поручившіеся за него, томятся въ заключеніи. Открытіе въ такую минуту, что мужъ, вдобавокъ ко всему, обращается со мною дурно, не повело-бы ни къ чему хорошему. Приписывая, вслдствіе моихъ стараній, все предосудительное въ поведеніи моего мужа его необузданной молодости и возлагая главныя надежды на любовь мужа ко мн дядя началъ приходить къ yбжденію, что житейскій опытъ заставитъ расточителя стряхнуть съ себя иго пагубныхъ страстей. Хотя мужъ поступаеть со мною хуже, чмъ лютый зврь, терзающій свою жертву, я со всею ловкостію, на какую я только способна, старалась убдить дядю, что мужъ согласится принять какую-нибудь должность при двор, и что это послужитъ твердымъ и надежнымъ оплотомъ для нашего пошатнувшагося благосостоянія. Я думаю, что такое ршеніе возстановитъ порванное между нами доброе согласіе и разомъ спасеть мужа отъ самого себя, отъ окончательной гпбели.
Слуга. Мистриссъ, я думаю тоже самое. Если онъ и теперь не будетъ съ вами ласковъ, не станеть васъ любить и беречь, какъ зницу ока, я просто готовъ подумать, будто въ него, словно въ собственный домъ, вселился самъ дьяволъ.
Жена. Я тоже не сомнваюсь, что онъ измнится къ лучшему. Однако, уйди отсюда. Я жду его и,кажется, слышу, что онъ приближается.
Слуга. Удаляюсь, мистриссъ. (Уходитъ).
Жена. Какъ добръ дядя. Благодаря его участію, не придется продавать родового имнія, и я избавлю мужа отъ когтей ростовщиковъ. Такимъ извстіемъ онъ, конечно, останется доволенъ. Воть онъ идетъ.
Мужъ. А! ты вернулась! Гд же деньги? Показывай ихъ скоре!.. Значитъ, ты продала всю эту глупую груду пыли, называемой землею… Гд же, однако, деньги? Показывай ихъ скоре!.. Вали ихъ прямо на полъ!.. Говорятъ теб, давай ихъ… скорй, скорй!
Жена. Добрый другъ мой, выслушай меня терпливо. Я привезла теб извстіе, которымъ ты наврно останешься доволенъ. Оно устроитъ наши дла лучше, чмъ продажа послдняго имнія.
Мужъ. Въ чемъ же дло?
Жена. Не пугай меня, ради Бога, своимъ сердитымъ видомъ и выслушай меня терпливо. Дядя мой, принимая въ уваженіе твою доброту, твою любовь ко мн, — потому что я именно такими представила ему твои отнолюнія ко мн, — сжалился надъ печальнымъ положеніемъ твоихъ денежныхъ длъ и выхлопоталъ теб выгодное и почетное мсто при двор. Это до того обрадовало меня…
Myжъ (Отталкивая ее). Прочь отъ меня, падаль!.. Она еще радуется, когда я пытку выношу! А, хитрая шельма, ты лукаве, чмъ цлый десятокъ чертей, взятыхъ вмст… Такъ ты не затмъ здила къ милому дяденьк, чтобы силетничать на меня, разсказывать ему, куда пошло все мое имніе, все прежнее мое богатство? Такъ я этому и поврилъ!.. Съ чего ты взяла, что я, живущій только для однихъ наслажденій, вдругъ, какъ рабъ, закабалю себя на службу, стану изгибать спину передъ какимъ-нибудь старымъ царедворцемъ, по цлымъ часамъ стоять передъ нимъ на вытяжку, безъ шляпы, когда я никакъ не могу пріучиться и въ церкви-то шіяпу снимать! Ахъ, ты, дрянь этакая!.. Вотъ они плоды твоихъ наговоровъ!
Жена. Видитъ Богъ, что я не только не сказала ни одного слова теб въ порицаніе, но даже всячески старалась тебя хвалить, въ возможно лучшемъ свт выставлять и тебя, и наше положеніе. Однако, еще ране моего прізда въ Лондонъ, моимъ роднымъ и друзьямъ было уже извстно, что вс помстья твои заложены и что это съ моей стороны уловка, чтобы сберечь для себя-ли самой или для дтей послднее наше имніе, — хотя совершенно естественно, чтобы мать заботилась о будущности дтей, — я для твоего удовольствія готова забыть и о нихъ, и о себ: располагай-же моею собственностію, какъ теб заблагоразсудится. Только объ одномъ молю, — a это доджно-бы внушить теб само милосердіе, — подари меня хоть одною привтливою улыбкою, однимъ ласковымъ словомъ.
Мужъ. Давай денегъ, тварь, денетъ! или я… (Замахивается на нее обнаженнымъ кинжаломъ. Входитъ поспшно слуга). Что за чортъ такой! Что за спшное извстіе?
Слуга. Позвольте вамъ доложить, сэръ…
Мужъ. Что такое?.. Или я, быть можетъ, не имю права, когда мн вздумается, смотрть на обнаженный кинжалъ? Говори-же скоре, бездльникъ, или я по самую рукоятку всажу теб въ грудь вотъ этотъ клинокъ. Говори-же… и безъ околичностей.
Слуга. Васъ спрашиваетъ какой-то джентльменъ изъ уяиверситета. Онъ ждетъ внизу и увряетъ, будто ему необходимо переговорить съ вами (Уходитъ).
Мужъ. Изъ университета? Университетъ! Это длинное сдово будто ножомъ рзнуло меня по сердцу (Уходитъ).
Жена. Была хоть когда-нибудь другая женщина такъ удручена горемъ, какъ я? Если бы не вошелъ слуга, клинокъ вонзился-бы мн въ сердце. На то, что женщины обыкновеяно считаютъ большимъ горемъ, я не обратила-бы вниманія, и здсь оно прошло-бы совершенно незамченнымъ. Нтъ, вс огорченія другихъ женщинъ, взятыя вмст, едва-ли сравняются съ однимъ моимъ горемъ… Мужъ угомонится только тогда, когда y насъ ничего боле не останется. Мсто при двор онъ называетъ гнуснымъ рабствомъ, признакъ доврія — униженіемъ… Что станется со мною, съ нашими дтьми?.. A y насъ ихъ трое: двое здсь a третій еще y кормилицы. О, будущіе мои нищіе, какіе вы хорошенькіе!.. Я чувствую, что близка уже минута, когда отъ тлетворной руки раззоренія рухнетъ величавое жилище нашихъ предковъ. Подъ тяжестью страданія, мои опухшія вки смыкаются надъ глазами, увлаженными слезами… я почти ничего не вижу… Усну, но горе во мн не уснетъ, оно и во сн, и на яву со мною неразлучно (Уходитъ).
Входятъ Мужъ и Старшина университетскаго колледжа.
Мужъ. Добро пожадовать, сэръ! Очень радъ съ вами познакомиться.
Старшина. Въ послднемъ я сомнваюсь, и боюсь, что знакомство со мною особеннаго удовольствія вамъ не доставить.
Мужъ. Вы ошибаетесь, я искренно радъ.
Старшина. Не въ моемъ характер, сэръ, говорить околичностями. Я скоръ и откровененъ, потому прямо приступаю къ длу. Причина, заставившая меня явиться къ вамъ, очень тяжка, очень печальна… Видите-ли, мы вс очень любимъ и уважаемъ вашего брата. Молодой человкъ этотъ одаренъ блестящими способностями, и много общаетъ въ будущемъ, но онъ имлъ неосторожность поручиться за васъ въ значительной сумм, a вы, по непростительной-ли безпечности или по другимъ причинамъ, не расплатились вовремя по этому обязательству. Теперь вашъ братъ въ тюрьм… Вс занятія его наукой прекратились, будущности его нанесенъ смертельный ударъ, a молодость доджна пройдти подъ гнетомъ безпощаднаго заключенія.
Мужъ. Гм… гм… гм!..
Старшина. Вы въ зародыш убили лучшую надежду нашего университета, потому, если вы не раскаетесь и не поправите бды, ждите самаго быстраго, самаго неумолимаго осужденія. Братъ вашъ, уже отличавшійся глубокими познаніями въ богословскихъ наукахъ, могъ-бы десятки тысячъ заблудшихъ душъ вернуть къ небесамъ, a теперь онъ, благодаря вашей преступной забывчивости, долженъ томиться въ заключеніи! За все это вы рано или поздно должны будете отвчать предъ Создателемъ, притотовьтесь же отдать Ему строжайшій отчетъ.
Мужъ. О Боже мой, Боже!
Старшина. Вс здравомысляіціе люди о васъ самаго дурного мнвія, многіе даже не стсняются это высказывать… Никто васъ не любитъ. Даже т, кого осуждаютъ люди честные, сами осуждаютъ васъ. Я говорю вамъ все это во имя той искренней привязанности, которую питаю къ вашему брату. Знайте-же, что пока вы не выкупите брата изъ тюрьмы, совсть не дастъ вамъ ни минуты покоя, ни минуты безмятежнаго сна, радости или успха. Чтобы вы ни длали, всегда во всемъ васъ будетъ преслдовать сознаніе вашего проступка. Что-же вы мн на это отвтите? — Какая участь ожидаетъ вашего брата: — безнадежная-ли пучина бдствій или надежда на лучшую долю?.. Съ замирающимъ сердцемъ жду вашего отвта.
Мужъ. Сэръ, я глубоко потрясенъ вашими словами, они отозвались въ душ моей. Вы мастеръ своего дла… Особенной чувствительностью я до сихъ поръ не отличался, но ваши рчи насквозь пронзили мое сердце… Благодарю васъ и за ваше безпокойство, и за ваши слова… Теперь только понялъ я, какъ жестоко я виноватъ передъ братомъ. Да, вина моя передъ нимъ очень, очень, очень велика!.. Эй, кто-нибудь! (Входитъ слуга). Подай сюда вина (Слуга уходитъ). Бдный братъ! Какъ много горя онъ вынесъ изъ-за меня!
Старшина. Да, подобное горе наноситъ иногда такія глубокія раны, что он никогда не заживаютъ.
Мужъ. Пью за ваше здоровье, сэръ, и благодарю васъ за разумныя наставленія.
Старшина. Очень жалю, что пришлось поневол высказывать вамъ непріятныя вещи. На ваше приглашеніе выпить, я отвчаю: — ‘За здоровье несчастнаго узника’.
Муяіъ. A я охотно вторю вамъ. Теперь, сэръ, если вамъ угодно взглянуть на мое помстіе, этотъ слуга укажетъ вамъ дорогу. Я-же тмъ временемъ займусь интересующимъ васъ дломъ, я убжденъ, что все окончится къ благополучію брата и къ собственному моему удовольствію.
Старшина. Этимъ вы заставите возрадоваться ангеловъ и замолкнуть невыгодные для васъ толки въ обществ, a я скажу, что ршился на эту попытку въ добрый часъ. (Уходитъ вмст со слугой).
Мужъ. Ну, безпутный человкъ, вотъ ты и доведенъ до крайности своими-же возлюбленными пороками… Полное раззореніе будетъ тяготть надъ тобою, какъ проклятіе. Зачмъ небо, запрещая намъ гршить, создало въ тоже время женщпнъ? Зачмъ оно указываетъ нашимъ чувствамъ путь наслажденія, который непремнно доводитъ насъ до гибели, разъ мы ступили на этотъ путь? Зачмъ обречены мы знакомиться съ такими вещами, которыя ничего не могутъ намъ принесть, кром вреда?.. О, если-бы намъ, вмсто порока, запрещена была добродтель, какіе мы вс были-бы добродтельные, потому что самой природ человка свойственно любить именно то, что запрещено! Если-бы пьянство не считалось предосудительнымъ, кто захотлъ-бы напиваться по скотски до потери образа человческаго и, подобно свинь, въ глупйшихъ корчахъ валяться въ грязи, служа посмшищемъ для прохожихъ?.. Что особеннаго въ трехъ маленькихъ костяхъ, бросаемыхъ на маленькій столякъ? a между тмъ они заставляють отца семейства, джентльмена и въ душ и по происхожденію, дрожащею рукою выбрасывать эти кости, пуская въ тоже время на втеръ свое состояніе, и обрекать собственное потомство на нищету, на воровство, на страданія и на пороки? Теперь насталъ для меня конецъ, конецъ всему!.. Предо мною одна ужасающая нищета. Какое, однако, было y меня роскошное состояніе… Да, состояніе хорошее, очень хорошее… Земли мои, словно полный мсяцъ, округлялись около меня… Но для этого мсяца давно насталъ ущербъ, обглоданный серпъ его убавляется съ каждымъ днемъ, даже совсмъ исчезаетъ… И я имлъ безуміе вообразить, будто этотъ мсяцъ, нкогда бывшій достояніемъ моего отца, дда и прадда, переходившій отъ предковъ къ потомкамъ, — мой, безраздльно мой, и вотъ, благодаря этому безумію, нашъ родъ пришелъ въ упадокъ, блескъ нашего имени долженъ померкнуть. Теперь намъ имя: — ‘нищіе’, и нашъ родъ въ моемъ лиц протягиваетъ руку за подаяніемъ! Да, это имя, въ теченіе цлыхъ столтій гремвшее во всемъ графств, въ лиц моемъ и моихъ дтей превращается въ прозвище бездомныхъ бродягъ! Отъ моей расточительности произошло пять непоправимыхъ бдствій, не считая моего собственнаго. Эта проклятая расточительность обратила теперь моего брата въ узники, довела жену до отчаянія, дтей до нищеты, a меня самого покрыла позоромъ! (Рветъ на себ волосы). О волосы, зачмъ вы такъ крпко держитесь на проклятой моей голов? Неужто ядъ, отравляющій мн жизнь, не заставитъ васъ выпасть? Братъ мой въ когтяхъ у демоновъ, т мучатъ. его безпощадно, чтобы этою пыткою что нибудь изъ него выжать, a я, несчастный, не могу выкупить его, такъ какъ самому нечмъ жить… Нищета — тоже рабство! Чтобы проповдники и умирающіе ни толковали объ ад, вс его муки y меня въ груди… Кто въ моемъ положеніи, чтобы добыть денегъ, не согласился-бы заложить душу за какіе угодно проценты и не отрекся бы отъ всхъ благъ загробной жизни?.. Я привыкъ жить въ полномъ довольств, и бдность страшне мн всхъ терзаній ада,
Вбгаетъ ребенокъ, поганяя кнутикомъ волчекъ.
Ребенокъ. Что съ вами, папа? Вы должно быть нездоровы?.. Посторонитесь немного… Мн нельзя пускать волчка, пока вы стоите такъ и занимаете все мсто своими длинными ногами… Не смотрите такъ на меня… Вы меня этимь не испугаете, я не боюсь ни колдуновъ, ни другихъ пугалъ! (Отецъ поднимаетъ ребенка за поясъ и держитъ его одною рукою, a другою обнажаетъ кинжалъ).
Мужъ. И смерти нечего бояться, особенно теб, когда отецъ не можетъ оставить теб наслдства.
Ребенокъ. О, что вы хотите сдлать, папа? Вспомните, вдь я вашъ бленькій мальчикъ…
Мужъ. A теперь будешь красненькимъ. Вотъ теб! (Наноситъ ему ударъ кинжа.юмъ).
Ребенокъ. Папа, мн больно!..
Мужъ. Не хочу я, старшій мой нищій, чтобы ты y pocтовщиковъ вымаливалъ кусокъ хлба, чтобы ты обливался слезами y воротъ сильныхъ міра, или бгалъ за каретами, крича, — ‘Добрый господинъ, подайте хоть что-нибудь, Христа ради’! Нтъ, я до этого не допущу ни тебя, ни твоего брата. Разможжитъ вамъ обоимъ голову — подвигъ человколюбія.
Ребенокъ. Какъ-же буду я теперь учиться, когда голова y меня проломлена?
Мужъ (Нанося сыну ударъ прямо въ сердце). Обливайся кровью, да, обливайся, такъ будетъ лучше, чмъ нищенствовать! Теперь ты не опозоришь своего имени… Слдуетъ всегда относиться къ жизни съ презрніемъ, если она грозитъ позоромъ или нищетою… Надо покончить теперь со вторымъ сыномъ. О злая судьба! кровь моихъ сыновей вымажетъ теб рожу. Ты увидишь, какъ ыы будемъ смло издваться надъ нищетой! (Уходитъ, волоча трупъ ребенка).
Появляется служанка съ уснувшимъ рсбенкомъ въ рукахъ и подходитъ къ спящей жен.
Служанка. Спи, дитятко, спи, какъ съ горя уснула твоя мать. Такое глубокое изнеможеніе не предвщаетъ ничего хорошаго. Спи, мой красавчикъ! Можетъ статься, и тебя ждала-бы счастливая доля, но все, что много много лтъ наживалось честными и высокими подвигами, проиграно теперь въ кости. Бда, когда игрокъ-отецъ проматываетъ дтское достояніе! Вмсто прежнихъ достатковъ, въ дом водворяется одна нищета… Да, раззореніе, опустошеніе и только.
Входитъ Мужъ, таща окровавленнаго ребенка.
Мужъ. Тварь, отдай мн мальчишку! (Хочетъ отнять ребенка силой. Борьба).
Служанка. Помогите, помогите! Творецъ небесный!.. Здсь убійца, убійца!
Мужъ. Полно горланить, болтливая, распутная грубіянка! Вотъ, какъ сломлю теб шею, ты y меня больше не пикнешь. Ну, проворнй съ лстницы внизъ головою (Отнявъ ребенка, сталкиваетъ служанху съ лстницы). Вотъ такъ, отлично! Чтобы заставить женщину замолчать, нтъ лучшаго средства, какъ сломить ей шею, это дло великаго политика. (Наноситъ сыну ударъ).
Ребенокъ. Мама! Мама! Я убитъ, мама! (Жена просыпается).
Жена. Что здсь за крикъ?… Создатель!… Дти мои, дти!.. Оба въ крови!.. въ крови! (Схватываетъ на руки младшаго ребенка).
Мужъ. Шельма, подай сюда мальчишку! Подай сюда нищаго.
Жена. Безцнный мой, послушай!
Мужъ. Прочь, негодная тварь! Прочь, потаскушка!
Жена. О, что задумалъ ты, мой добрый, дорогой мужъ?!
Мужъ. Давай сюда ублюдка!
Жена. Онъ родной твой сынъ.
Мужъ. Нищихъ на свт и безъ него довольно!
Жена. Одумайся, дорогой!
Мужъ. Такъ ты еще противишься?
Жена. Создатель мой!
Мужъ. Такъ вотъ-же ему прямо въ сердце! (Закалываетъ сына на рукахъ y матери).
Жена. Бдный, бдный мой мальчикъ!
Мужъ. Теперь, щенокъ, ты не будешь срамить своею жизнью уважаемаго имени.
Жена. Боже, Боже! (Мужъ наноситъ ей ударъ кинжаломъ, она падаетъ).
Мужъ. Погибни и ты!.. Убирайся на тотъ свтъ. На этомъ не потребныхъ не мало, а нищета сдлала-бы изъ тебя такую-же.
Слуга. Что вы натворили, сэръ? Что вы натворили!
Мужъ. Гнусный рабъ, презрнный мой вассалъ, какъ смешь ты становиться между мною и моимъ изступленіемъ? Какъ смешъ обращаться ко мн съ вопросами?
Слуга. Если-бы вы были самимъ дьяволомъ, я все-таки задержалъ-бы васъ.
Мужъ. Меня задержать? Попробуй! Ты за это поплатишься жизнью.
Слуга. Клянусь душой, вы и такъ уже загубили не мало жизней!
Мужъ. Ты дерзнулъ наложить руку на своего господина?
Слуга. Наложилъ потому, что мой господинъ извергъ.
Мужъ. Разв я здсь уже не полный властелинъ? Неужто рабъ осмлится надть на меня оковы? (Борьба, слуга падаетъ).
Слуга. Онъ повергъ меня на землю… Съ нимъ самъ чортъ не сладитъ.
Мужъ. А, отродье чорта, теперь я расправлюсь съ тобою, какъ слдуетъ. Тебя, моего вассала, я разорву на части, мои шпоры вонзятся въ твое тло! Я раздавлю тебя, растопчу ногами!.. Вотъ такъ… Вотъ такъ!.. Теперь надюсь, что въ такомъ вид ты не слишкомъ скоро пустишься за мною въ погоню. Лошадь готова, осдлана… Вонъ, вонъ отсюда!.. Теперь скоре туда, къ третьему моему щенку, находящемуся y кормилицы, къ моему нищему молокососу! Судьба, я ни одного изъ нихъ не оставлю въ живыхъ, чтобы ты попирала ихъ потомъ ногами! (Уходятъ).
Входитъ Мужъ, навстрчу ему попадается Старшина.
Старшина. Что съ вами, сэръ? Вы такъ бддны и, кажется,разстроены.
Мужъ. Кто, я, сэръ? — Это одно воображеніе. Потрудитесь войти въ домъ, я скоро отпущу васъ. Мн только надо съзить недалеко, чтобы пополнить необходимую сумму, и тогда брату возвратятъ свободу.
Старшина. Очень радъ, если такъ. Я васъ подожду. (Уходитъ).
Жена, дти и слуги, лежатъ въ крови.
Слуга. Я едва въ силахъ подняться съ мста, до того онъ своею дьявольскою тяжестію избилъ мое тло своими кровожадными шпорами. A до сихъ поръ онъ казался мн такимъ хилымъ. Должно быть, онъ, въ ущербъ спасенія души, черпаетъ свою бсовскую силу въ аду. О, какую силу придаетъ гршникамъ осужденіе на вчныя муки.
Входятъ Старшина и двое слугъ.
1-й слуга. О, почтенный сэръ, сколько прискорбныхъ событій совершилось здсь, съ тхъ поръ, какъ вы прибыли!
Старшина. Да, зрлище ужасное! Неужто онъ этими злодйствами думалъ выручить брата? A тутъ еще окровавленныя дти, бездыханная жена.
Жена. Охъ!.. Охъ!..
Старшина. Скорй врачей сюда, врачей! Она приходитъ въ себя… A тутъ еще слуга въ крови…
Слуга. Садись на лошадь и догоняй нашего господина. Онъ поскакалъ къ кормилиц, чтобы убить третьяго свосего младенца. Догоняй его, скорй, скорй!
Старшина. Я боле всхъ васъ на готов и мигомъ подниму на ноги весь сосдній городъ.
Слуга. Добрйшій сэръ, спшите за нимъ.
Старшина и двое слугъ уходятъ.
Жена. Бдныя, бдныя мои дти!
Слуга. Добрйшая мистриссъ, какъ вы себя чувствуете?
Жена. О, зачмъ суждено мн придти въ себя? Зачмъ, полуживая, должна я видть окровавленные трупы моихъ дтей? Такое ужасное зрлище и безъ палача способно убить любую мать! Онъ и тебя, кажется, изувчилъ?
Слуга. Желая предотвратить другія несчастія, которыхъ онъ въ нсколько минутъ и такъ натворилъ не мало, я было бросился на него, чтобы его задержать. Началась между нами борьба, но какая-то нечистая сила пришла къ нему на помощь, и онъ повалилъ меня на полъ. Тогда онъ сталъ топтать меня ногами, бить кулаками, вырывать y меня волосы. Неистовствуя, какъ помшанный въ припадк изступленія, онъ до того исколотилъ меня, что я оказался не только не въ силахъ преслдовать его, но даже и встать на ноги.
Жена. Что могло озлобить его такъ сильно и настолько погасить въ его груди всякое состраданіе, веякое чувство жалости, что онъ ршился заколоть дтей, пытался убить жену и изувчилъ слугу?
2-й слуга. Мистриссъ, не угодно-ли вамъ будетъ удалиться изъ этой проклятой комнаты, врачъ ожидаетъ васъ здсь рядомъ.
Жена. Уйду съ радостью! Здсь полъ залитъ дорогою мн, невинною кровью. Убійство силою завладло этою спальней и не выйдетъ изъ нея, пока существуетъ само зданіе.
Большая дорога неподалеку отъ города.
Входитъ Мужъ, упавшій сь лошади, и тяжело опускается на землю.
Мужъ. Эхъ, напади мокрецъ на эту проклятую клячу! Нужно-же было ей споткнуться! Пусть нападетъ на тебя цлая полсотня всякихъ болстей!.. Я сильно ушибся! Чтобъ ей издохнуть! халъ я спокойно, ничего не ожидая, и вдругъ… Какая при томъ досада! Гд вздумала оступиться, проклятая? — всего на выстрлъ отъ города и на совершенно ровномъ мст, гд-бы только въ кости играть да проигрывать родовыя земли. Проклятая кляча!
За сценой, крики: ловите его, ловите!
Мужъ. Что значатъ эти крики, полные озлобленія и угрозъ? Не меня-ли ищутъ? Ну, надо вставать, дотащиться до лошади и скоре ускакать отсюда. Покончу съ третьимъ сыномъ, и тогда дло будеть сдлано вполн.
За сценой, крики: сюда, сюда, онъ здсь!
Мужъ. Да, ищутъ меня. Судьба преслдуетъ меня во всемъ! — вотъ, не могу теперь ступить на ушибленную ногу. Даже воля моя подавлена сознаніемъ грозящей нтщеты. О, если бы я могъ нанести смертельный ударъ и третьему!
Входятъ старшина, трое джентльменовъ и еще нсколько вооруженныхъ лицъ.
Вс. Вотъ онъ, вотъ онъ здсь! Держите его!
Старшина. Безжалостный, жестокій, безчеловчный варваръ. Только разв скифъ или каменное сердце судьбы могли-бы, не чувствуя укоровъ совсти, повинуясь неумолимой злоб, разомъ натворить столько бдъ, сколько натворилъ ихъ ты. Разв это тотъ отвтъ, котораго ожидалъ я такъ долго? Этимъ думаешь ты выкупить брата изъ тюрьмы?
Мужъ. Ничего, кром нашихъ шкуръ, отъ насъ онъ не получитъ, иныя стоитъ только выдлать.
1-й джентльменъ. Порочная жизнь довела его до потери стыда.
Старшина. Онъ пролилъ столько крови, что утратилъ способность краснть.
2-й джентльменъ. Схватимъ его и отдадимъ въ руки правосудія. Достойнйшій джентльменъ и въ то же время судья живеть неподалеку, онъ живо выяснитъ все это дло.
Мужъ. Тмъ лучше. Я горжусь своими дяніями и желаю, чтобы о нихъ узнали вс. Только о томъ я жалю, что не усплъ покончить съ третьимъ.
