Господа, называющие себя охранительною партией, заодно с нашими революционерами не шутя возбуждают новый политический вопрос в России под именем ‘рабочего’ и, устрашая красным спектром, стараются победить всех и каждого в необходимости скорейшего разрешения этого вопроса. ‘На рубеже нового года мы желали бы обрисовать не столько положение дел, сколько настроение умов и положение общественной мысли, как оно нам представляется’, — такими словами встретил 1870 год орган охранителей ‘Весть’, заговорив снова о рабочем вопросе. Вслед за тем с таинственностью, как будто на ухо читателям, она сообщает: ‘Бывают моменты, когда все находятся в каком-то недоумении, все как будто потеряли путеводную нить и никто не видит ясно, куда идти и что делать. Нам кажется, что переживаемое нами время отличается именно этими последними свойствами’ (‘Весть’, 31 декабря). Никто не видит ясно, куда идти и что делать, само собою разумеется, кроме руководителей консервативной партии, которые, очевидно, знают, куда идти и что делать. После таких знаменательных слов делается еще более таинственное сообщение, предназначенное для успокоения встревоженных умов: ‘Впрочем, уже начинают появляться в зародыше, выясняться и вырабатываться идеи, которым суждено, кажется нам, укрепить общественное здание на тех новых основах, кои заложены преобразованиями нынешнего царствования’. Из этих откровений можно заключить, что если не в полном своем виде, то в зародыше программа консервативной партии готова и близка к своему исполнению. В чем же дело и какие это готовятся нам спасительные меры? Как ни любопытствуем мы найти ответ на этот вопрос, но кроме общих фраз о грозном характере рабочего вопроса, висящего над нашими головами, о необходимости прав собственности, потрясенной реформами, и т.п. мы ничего не можем добиться из этой агитации, разыгрывающей роль предвестницы близкого исполнения программы, чувствующей себя всесильною политическою властью. Давно ли наши охранители трубили о необходимости радикального лечения государства, о необходимости чрезвычайных и энергических мер для его спасения, а теперь, возвещая свои созревающие идеи, они успокаивают общественное мнение, напуганное их толками о диктатуре. ‘Мы разумеем, — говорят они, — конечно, не какие-либо экстренные меры, которые совершили бы крутой поворот, мы разумеем меры органические, которые воспособляли бы работе живых сил самого организма, не нарушая ничьего права, никому ничего не навязывая’. На подобное фразерство, конечно, не стоило бы обращать внимания, если б оно украшало собою только учебники государственного права, а не служило для напущения тумана на замыслы, гораздо менее наивные, чем теории об органическом развитии законодательства. Но пропаганда таких благонравных и скромных идей, против которых едва ли найдутся спорщики между сколько-нибудь благомыслящими людьми, не требует никаких шумных демонстраций, никакого подготовления публики к чему-то необычайному и неожиданному. Почему же рядом с таким миролюбивым заявлением проповедуется ежедневно поход против всех людей, желающих лишь одного, именно чтобы не было пресечено враждебными руками органическое развитие реформ нынешнего царствования и национальная политика, им начатая, без которой ничто не устоит и не войдет в жизнь? Почему те же самые таинственные политики, стремящиеся, по их признанию, к органическому развитию этих реформ, твердят только о бедственных последствиях их в своих русских и иностранных органах? Как вяжется с мирною проповедью об уважении ко всем приобретенным правам беспрестанная брань против всех, кто принимает за правду Положение 19 февраля 1861 года? Вслед за заверением относительно своего расположения к органическим, не крутым мерам и своего беспредельного уважения к приобретенным правам, орган лжеконсервативной партии ставит в упрек людям, противодействующим его тенденциям, что они ‘защищают поземельные отношения, сложившиеся у нас в силу Положения 19 февраля 1861 года’. Стоять за сохранение поземельного устройства крестьян, основанного Положением 19 февраля, это значит быть виновным в преступных и анархических убеждениях. Вместе с тем та же партия утверждает, что только клеветники, сознательно распространяющие ложь, могут заподозрить ее в посягательстве на великий акт освобождения крестьян, она осыпает ругательствами всякий намек на ее сочувствие к крепостному праву и беспрерывно маскирует фальшивыми огнями по окольным либеральным тропинкам свои потаенные вылазки против крестьянской реформы. Посреди ругательств против всех поддерживающих эту реформу она вдруг заговаривает о необходимости расторжения круговой поруки, подавляющей энергию труда в крестьянских обществах, о вреде общинного землевладения и пользе водворения на его место личной собственности, о свободе земли и от земли (‘Весть’, 31 декабря). Удивительно, что все это говорится как будто против нас и людей, нам единомышленных, когда между тем все это было высказано нами, когда так называемая консервативная партия и на свет еще не рождалась. Но зачем же публицисты ‘Вести’ рассказывают во всеуслышание, при других обстоятельствах, о прелестях общинного пользования землею в России (см. сочинения Григория Бланка) и о невозможности отмены круговой поруки по податям и повинностям (см. сочинение ‘Земля и Воля’, печатавшееся первоначально в ‘Вести’). Только страшный шум, поднимаемый у нас партией этих непризванных охранителей, может побуждать к указанию на подобную отъявленную недобросовестность. Если бы только в круговой поруке и общинном пользовании землею заключались те плевела, которые, по словам ‘Вести’, примешались к преобразовательному движению нынешнего царствования (‘Весть’, 31 декабря) и от которых ее партия поставила себе задачею освободить Русское государство, то, конечно, никого не могли бы испугать ее замыслы, и мы искренне пожалели бы, что они находятся в фазе только зародыша, а не осуществления. Но, во-первых, Положения 19 февраля 1861 года не вводили у нас ни круговой поруки, ни общественного землевладения, а только признали эти порядки как существующие факты и потому, желая отменить их, нет никакой надобности становиться в сколько-нибудь враждебные отношения к сущности Положений 19 февраля и говорить о каких бы то ни было плевелах, к ним примешавшихся. Во-вторых, законодатель в крестьянских положениях мог отнестись к этим издавна существовавшим порядкам с большим или меньшим уважением или мог открыть более или менее широкие двери к выходу из них, но он поступил весьма осторожно и, во всяком случае, весьма консервативно, не решившись отменить эти порядки крутыми и радикальными мерами. Можно ли в охранительном духе стремиться к каким бы то ни было перерывам в экономическом порядке, зачавшемся 19 февраля, хотя бы даже и порицая многие распоряжения законоположения о крестьянах? При сколько-нибудь искреннем обращении с государственным делом наши противники никогда не заставили бы нас объяснять им эту азбуку охранительного образа мыслей.
Но эта консервативная партия — сущий хамелеон, в котором только что уличишь один цвет, как он сейчас же бросается в другую краску. Продолжая в солидарности с нашими радикалами, так же фальшивыми, как и наши охранители, свою бурную агитацию по рабочему вопросу, имеющему у нас, по описаниям публицистов ‘Вести’ точно так же, как и по радикальным описаниям, все грозные признаки социального переворота и гражданских междоусобий, они говорят теперь, что ничего иного, как крепости договора, гражданской равноправности обеих сторон и безусловно свободных экономических между ними отношений они не желают (‘Весть’, 30 декабря и 9 января). Между тем кто может сомневаться, что для укрепления этих начал в жизни есть единственное средство — суд и судебная охрана договора? А разве не в столбцах той же ‘Вести’ пропечатывается и ею поддерживается обращенное, по ее словам, к правительству ходатайство промышленников, которые буквально заявляют, что судебные решения по спорам между нанимателями и рабочими не только ни к чему не ведут, но даже причиняют вред нанимателям, отрывая их от дела, вовлекая их в судебные издержки на наем поверенных и заставляя тратить время на поездки к мировым судьям? Гораздо лучше было бы-де обращаться с жалобами непосредственно к начальству (т.е. к полиции), помимо суда, а начальство само могло бы взыскивать с рабочих. Признавая эти притязания прекрасными и правильными, ‘Весть’ решается утверждать, что она ничего иного не требует и не желает, как свободных экономических отношений и гражданской равноправности рабочих и хозяев…
Впервые опубликовано: ‘Московские ведомости’. 1870. 20 января. No 15.