Избранные стихотворения, Крейн Стивен, Год: 1900 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Стивен Крейн / Stephen Crane

Избранные стихотворения / Selected Poems

перевод и предисловие Анатолия Кудрявицкого /

translated into Russian and introduced by Anatoly Kudryavitsky

Публикуется с разрешения переводчика

From ‘Black Riders’ (1895)

Стихотворения из книги ‘Черные всадники’ (1895)

— 1 —

Black riders came from the sea.

There was clang and clang of spear and shield,

And clash and clash of hoof and heel,

Wild shouts and the wave of hair

In the rush upon the wind:

Thus the ride of Sin.

Черные всадники примчались с моря.

Стучали, звенели подковы и шпоры,

Бряцали, гремели щиты и латы,

Дикие крики и развевающиеся волосы

Смешались в вихре.

Так началось нашествие Греха.

— 2 —

Three little birds in a row

Sat musing.

A man passed near that place.

Then did the little birds nudge each other.

They said: ‘He thinks he can sing’.

They threw back their heads to laugh.

With quaint countenances

They regarded him.

They were very curious,

Those three little birds in a row.

Три маленькие птички

Дремали, сидя рядком на ветке.

Невдалеке проходил человек.

Птички встрепенулись.

— Слышите? Он думает, что способен петь! —

Сказали они друг другу и закатились смехом.

Потом они долго смотрели ему вслед

С искренним сочувствием.

Они были так забавны,

Эти три маленькие птички!

— 3 —

In the desert

I saw a creature, naked, bestial,

Who, squatting upon the ground,

Held his heart in his hands,

And ate of it.

I said: ‘Is it good, friend?’

‘It is bitter-bitter,’ he answered,

‘But I like it

Because it is bitter,

And because it is my heart.’

В пустыне

Я встретил человека — нагого, дикого,

Сидя на корточках,

Он держал в руках свое сердце

И грыз его.

Я спросил: — Вкусное ли оно, друг?

— Оно горькое, горькое! — ответил человек,

Но мне нравится его грызть,

Потому что оно горькое

И потому что это мое сердце.

— 5 —

Once there came a man

Who said:

‘Range me all men of the world in rows.’

And instandy

There was terrific clamor among the people

Against being ranged in rows.

There was a loud quarrel, world-wide.

It endured for ages,

And blood was shed

By those who would not stand in rows,

And by those who pined to stand in rows.

Eventually, the man went to death, weeping.

And those who stayed in bloody scuffle

Knew not great simplicity.

Однажды выискался человек,

Сказавший:

— Постройте мне всех людей на Земле в шеренги!

Немедленно поднялся страшный шум —

Люди не желали строиться в шеренги.

Весь мир охватила междоусобная война,

Она продолжалась долгие годы.

Пролилась кровь людей,

Терпеливо стоящих в шеренгах

И не согласных в них вставать.

В конце концов тот человек, стенавший от страха,

Был предан казни.

Люди, пережившие эти кровавые времена,

Избавились от былой наивности.

— 6 —

God fashioned the ship of the world carefully.

With the infinite skill of an all-master

Made He the hull and the sails,

Held He the rudder

Ready for adjustment.

Erect stood He, scanning His work proudly.

Then-at fateful time-a wrong called,

And God turned, heeding.

Lo, the ship, at this opportunity, slipped slyly,

Making cunning noiseless travel down the ways.

So that, forever rudderless, it went upon the seas

Going ridiculous voyages,

Making quaint progress,

Turning as with serious purpose

Before stupid winds.

And there were many in the sky

Who laughed at this thing.

Бог заботливо снарядил корабль мироздания.

С прирожденной сноровкой мастера на все руки

Сладил он остов и паруса,

Держал в руках и руль,

Собираясь его приделать.

Тут распрямился Бог, с гордостью взирая

на свою работу.

Вдруг — в это роковое мгновенье —

его по ошибке окликнули

И он повернулся узнать, в чем дело.

Корабль же — смотрите-ка — улучив момент,

Мягко, бесшумно соскользнул в воду.

С тех пор, навеки лишенный руля,

плывет он по морям,

Следуя непредсказуемым курсом,

Заходя случайно в гавани прогресса,

Подчиняясь любой прихоти шальных ветров,

Словно голосу разума.

И многие на небесах

Потешаются над этим.

— 11 —

In a lonely place,

I encountered a sage

Who sat, all still,

Regarding a newspaper.

He accosted me:

‘Sir, what is this?’

Then I saw that I was greater,

Aye, greater than this sage.

I answered him at once:

‘Old, old man, it is the wisdom of the age.’

The sage looked upon me with admiration.

В уединенном месте

Я набрел на мудреца,

Который спокойно сидел,

Перелистывая газету.

Он спросил меня:

— О господин, что это такое?

Тогда я почувствовал свое превосходство,

Да, превосходство над этим мудрецом.

Я тотчас ответил ему:

— О старый, старый человек, здесь пишут то,

Что в наш век считается мудростью.

Мудрец посмотрел на меня с восхищением.

— 14 —

There was crimson clash of war.

Lands turned black and bare,

Women wept,

Babes ran, wondering.

There came one who understood not these things.

He said: ‘Why is this?’

Whereupon a million strove to answer him.

There was such intricate clamor of tongues,

That still the reason was not.

Гремел багровый гром войны.

Опустошенная земля почернела,

Женщины плакали,

Дети метались в испуге.

Вдруг объявился человек,

Который не мог постичь смысл происходящего.

Он спросил: — Зачем все это?

Тотчас миллионы людей захотели ему ответить.

Поднялся нестройный многоголосый гвалт,

Но ответа на этот вопрос не было.

— 17 —

There were many who went in huddled procession,

They knew not whither,

But, at any rate, success or calamity

Would attend all in equality.

There was one who sought a new road.

He went into direful thickets,

And ultimately he died thus, alone,

But they said he had courage.

Много было людей, шагавших толпою.

Они не знали, куда идут,

Но что бы их ни ожидало — успех или неудача —

Это становилось их общей судьбой.

Был один человек, искавший новый путь.

Он забрел в непроходимые дебри

И в конце концов умер там в одиночестве.

Остальные признали, что он был не лишен мужества.

— 18 —

In Heaven,

Some little blades of grass

Stood before God.

‘What did you do?’

Then all save one of the little blades

Began eagerly to relate

The merits of their lives.

This one stayed a small way behind,

Ashamed.

Presently, God said:

‘And what did you do?’

The little blade answered: ‘Oh, my Lord,

Memory is bitter to me,

For, if I did good deeds,

I know not of them.’

Then God, in all His splendor,

Arose from His throne.

‘Oh, best little blade of grass!’ He said.

На небесах

Предстали перед Богом

Маленькие травинки.

— Что вы свершили в жизни? — спросил он.

И все, кроме одной,

С готовностью начали перечислять

Свои заслуги.

Лишь одна травинка

Стояла позади, пристыженная.

Наконец Бог спросил ее:

— А ты что свершила в жни?

— Господи, — ответила маленькая травинка, —

Я не в силах это припомнить.

Если я и делала что-то хорошее,

То не ведала этого.

Тут Бог поднялся с трона

Во всем блеске своего величия.

— О достойнейшая всех травинок! — воскликнул он.

— 21 —

There was, before me,

Mile upon mile

Of snow, ice, burning sand.

And yet I could look beyond all this,

To a place of infinite beauty,

And I could see the loveliness of her

Who walked in the shade of the trees.

When I gazed,

All was lost

But this place of beauty and her.

When I gazed.

And in my gazing, desired,

Then came again

Mile upon mile,

Of snow, ice, burning sand.

Предо мною

На сотни миль

Простирались снега, льды, раскаленные пески.

Но я сумел заглянуть еще дальше —

И открылась мне там первозданная красота,

Заметил я и прелесть той,

Что прогуливалась в тени деревьев.

Когда глядел я на это —

Все вокруг меркло

Перед красотою тех мест и Ее красотою.

Когда глядел я на это,

Устремившись туда душой, —

Вновь стали видны мне

Простирающиеся на сотни миль

Снега, льды, раскаленные пески.

— 22 —

Once I saw mountains angry,

And ranged in battle-front.

Against them stood a little man,

Aye, he was no bigger than my finger.

I laughed, and spoke to one near me:

‘Will he prevail?’

‘Surely,’ replied this other,

‘His grandfathers beat them many times.’

Then did I see much virtue in grandfathers,

At least, for the little man

Who stood against the mountains.

Однажды я увидел, как рассерженные горы

Выстроились в боевом порядке, —

Им бросил вызов маленький человечек,

Поверьте, он был ростом чуть ли не с мою ладонь.

Я засмеялся и спросил соседа:

— Неужто он возьмет верх?

— Конечно, — ответил тот, —

Его предки покоряли их много раз.

Тогда я понял, как полезно иметь таких предков,

По крайней мере, для маленького человека,

Которому противостоят горы.

— 24 —

I saw a man pursuing the horizon,

Round and round they sped.

I was disturbed at this,

I accosted the man.

‘It is futile,’ I said,

‘You can never -‘

‘You lie,’ he cried,

And ran on.

Я встретил человека, что гнался за Горизонтом —

Так и бежал за ним вокруг света.

Меня охватило волнение.

Я обратился к нему:

— Послушай, — сказал я, — это пустая затея.

Тебе никогда не удастся…

— Лжешь! — крикнул он

И побежал дальше.

— 31 —

Many workmen

Built a huge ball of masonry

Upon a mountain-top.

Then they went to the valley below,

And turned to behold their work.

‘It is grand,’ they said,

They loved the thing.

Of a sudden, it moved:

It came upon them swiftly,

It crushed them all to blood.

But some had opportunity to squeal.

Артель рабочих

Соорудила огромный каменный шар

На вершине горы.

Потом труженики спустились в долину

И, обернувшись, стали любоваться делом рук своих.

— Это грандиозно, — говорили они.

Им нравилось их творение.

Вдруг шар качнулся и покатился вниз,

Он мгновенно настиг людей

И раздавил их всех.

Некоторые, правда, успели вскрикнуть.

— 35 —

A man saw a ball of gold in the sky,

He climbed for it,

And eventually he achieved it —

It was clay.

Now this is the strange part:

When the man went to the earth

And looked again,

Lo, there was the ball of gold.

Now this is the strange part:

It was a ball of gold.

Aye, by the heavens, it was a ball of gold.

Человек увидел в небе золотой шар.

Он стал взбираться на небо

И наконец добрался до шара.

Тот оказался глиняным.

Но вот что странно:

Когда человек спустился на землю

И снова посмотрел вверх —

Шар опять был золотым.

О чудо! Это был золотой шар.

Клянусь небесами!

Это был золотой шар.

— 36 —

I met a seer.

He held in his hands

The book of wisdom.

‘Sir,’ I addressed him,

‘Let me read.’

‘Child-‘ he began.

‘Sir,’ I said,

‘Think not that I am a child,

For already I know much

Of that which you hold.

Aye, much.’

He smiled.

Then he opened the book

And held it before me.-

Strange that I should have grown so suddenly blind.

Я встретил пророка.

В руках он держал

Книгу мудрости.

— О господин, — обратился я к нему,

Позволь мне заглянуть в нее.

— Дитя… — начал он.

— О мудрец, — перебил я его, —

Не думай, что я ребенок, —

Я ведь многое уже знаю

Из того, что здесь написано.

Да, многое!

Он засмеялся,

Потом раскрыл книгу

Перед моими глазами.

Удивительная вещь: я сразу ослеп.

— 37 —

On the horizon the peaks assembled,

And as I looked,

The march of the mountains began.

As they marched, they sang:

‘Aye! We come! We come!’

На горонте сгрудились скалы.

Стоило мне взглянуть туда —

Горы пошли в наступление.

Приближаясь, они пели:

— Смотри! Мы идем! Мы идем!

— 42 —

I walked in a desert.

And I cried:

‘Ah, God, take me from this place!’

A voice said: ‘It is no desert.’

I cried: ‘Well, but —

The sand, the heat, the vacant horizon.’

A voice said: ‘It is no desert.’

Я брел по бескрайней пустыне.

И возопил я:

— Боже, выведи меня отсюда!

Голос ответил: — Это не пустыня.

Я вскричал: — Но посмотри же —

Песок, жара, голый горонт…

Голос повторил: — Это не пустыня.

— 44 —

I was in the darkness,

I could not see my words

Nor the wishes of my heart.

Then suddenly there was a great light

‘Let me into the darkness again.’

Я пребывал во тьме,

Я был неспособен обдумывать мои слова

И понимать устремления моего сердца.

Потом вдруг зажегся ослепительный свет.

— Верните меня опять во тьму!

— 45 —

Tradition, thou art for suckling children.

Thou art the enlivening milk for babes,

Bot no meat for men is in thee.

Then —

But, alas, we all are babes.

Традиции, вы — для грудных детей,

Вы — молоко для младенцев,

Но не пища для взрослых людей.

Поэтому…

Но увы, все мы — младенцы.

— 46 —

Many red devils ran from my heart

And out upon the page.

They were so tiny

The pen could mash them.

And many struggled in the ink.

It was strange

To write in this red muck

Of things from my heart.

Множество красных дьяволов

Выплеснулось на страницу моего сердца.

Они были такими крошечными,

Что я мог раздавить их пером.

Еще многие барахтались в чернильнице.

Странно было

Писать этим красным месивом,

Окрашенным кровью моего сердца…

— 47 —

‘Think as I think,’ said a man,

‘Or you are abominably wicked,

You are a toad.’

And after I had thought of it,

I said: ‘I will, then, be a toad’.

— Думай так же, как я, — сказал человек,

Иначе ты мерзкий нечестивец,

Отвратительная жаба.

Поразмыслив, я ответил:

— В таком случае предпочитаю быть жабой.

— 48 —

Once there was a man, —

Oh, so wise!

In all drink

He detected the bitter,

And in all touch

He found the sting.

At last he cried thus:

‘There is nothing, —

No life,

No joy,

No pain,-

There is nothing save opinion,

And opinion be damned.’

Жил однажды человек —

Ax, какой мудрец!

Из всех напитков

Он предпочитал самый горький,

Из всех прикосновений —

Укол жала.

В конце концов он вскричал:

— Ничего нет —

Ни жизни,

Ни радости,

Ни боли, —

Ничего нет, кроме моих ощущений,

Будь они прокляты!

— 58 —

The sage lectured brilliantly.

Before him, two images:

‘Now this one is a devil,

And this one is me.’

He turned away.

Then a cunning pupil

Changed the positions.

Turned the sage again:

‘Now this one is a devil,

And this one is me.’

The pupils sat, all grinning,

And rejoiced in the game.

But the sage was a sage.

Мудрец преподавал блестяще.

Он поставил пред собою двух идолов:

— Предположим, что это — дьявол,

А это — я…

Тут он отвернулся,

А проказливый ученик

Поменял идолов местами.

Мудрец продолжал:

— Так вот, предположим, что это — дьявол,

А это — я.

Ученики едва сдерживали смех,

Тешась забавой.

Но мудрец все же остался мудрецом.

— 64 —

Friend, your white beard sweeps the ground.

Why do you stand, expectant?

Do you hope to see it

In one of your withered days?

With your old eyes

Do you hope to see

The triumphal march of justice?

Do not wait, friend!

Take your white beard

And your old eyes

To more tender lands.

Друг, твоя седая борода касается земли.

Почему стоишь ты в ожидании?

О чем мечтаешь ты

На склоне дней твоих?

Неужели надеешься

Увидеть своими старыми глазами

Победный марш Справедливости?

Не жди этого, друг!

Отправляйся в путь, седобородый,

И ты увидишь своими старыми глазами

Иной, лучший мир.

From ‘War is Kind’ (1899)

Стихотворения из книги ‘Война добрая’ (1899)

— 76 —

Do not weep, maiden, for war is kind.

Because your lover threw wild hands toward the sky

And the affrighted steed ran on alone,

Do not weep.

War is kind.

Hoarse, booming drums of the regiment,

Little souls who thirst for fight,

These men were born to drill and die.

The unexplained glory flies above them,

Great is the Battle-God, great, and his Kingdom —

A field where a thousand corpses lie.

Do not weep, babe, for war is kind.

Because your father tumbled in the yellow trenches,

Raged at his breast, gulped and died,

Do not weep.

War is kind.

Swift blazing flag of the regiment,

Eagle with crest of red and gold,

These men were born to drill and die.

Point for them the virtue of slaughter,

Make plain to them the excellence of killing

And a field where a thousand corpses lie.

Mother whose heart hung humble as a button

On the bright splendid shroud of your son,

Do not weep.

War is kind.

He плачь, девушка, война ведь добрая.

Если твой возлюбленный неистово вскинул к небу руки

И конь его в испуге помчался дальше без седока,

Не плачь.

Война добрая.

Громкие, трескучие полковые барабаны,

Ничтожные души, полные боевого задора,

Эти люди рождены, чтобы шагать строем и умирать,

Необъяснимый ореол славы окружает их.

Велик Бог Войны, и владения его —

Поля, где лежат тысячи трупов.

Не плачь, малыш, война ведь добрая.

Если твой отец упал на желтый песок в окопе,

Разодрал на груди мундир и, задохнувшись, умер,

Не плачь.

Война добрая.

Яркое стремительное полковое знамя,

Орел с золотисто-красным гребешком.

Эти люди рождены,

чтобы шагать строем и умирать.

Втолкуй им, что убийство — это добродетель,

Скажи им о сладости кровопролития,

О полях, где лежат тысячи трупов.

Мать, чье сердце, словно на тонкой ниточке,

Подвешено к пышному белому савану сына,

Не плачь.

Война добрая.

— 78 —

To the maiden

The sea was blue meadow

Alive with little froth-people

Singing.

To the sailor, wrecked,

The sea was dead grey walls

Superlative in vacancy

Upon which nevertheless at fateful time

Was written

The grim hatred of nature.

Для девы

Море было голубым лугом,

На котором резвились и пели

Маленькие русалочки.

Для моряка после кораблекрушения

Море было мертвенно-серой стеною,

Необозримой, совершенно пустынной,

На которой, однако, в эти роковые минуты

Ясно читались знаки,

Выдававшие беспощадную ненависть природы.

— 80 —

‘Have you ever made a just man?’

‘Oh, I have made three,’ answered God,

‘But two of them are dead

And the third —

Listen! Listen!

And you will hear the third of his defeat.’

— Случалось ли Тебе сотворить праведника?

— О, я создал троих, — ответил Бог, —

Но двое них умерли,

А третий…

Прислушайтесь — и вы услышите,

Как третий оплакивает свою горькую участь.

— 81 —

I explain the silvered passing of a ship at night,

The sweep of each sad lost wave

The dwindling boom of the steel thing»»s striving

The little cry of a man to a man

A shadow falling across the greyer night

And the sinking of the small star.

Then the waste, the far waste of waters

And the soft lashing of black waves

For long and in loneliness.

Remember, thou, o ship of love

Thou leaves! a far waste of waters

And the soft lashing of black waves

For long and in loneliness.

Я хочу запечатлеть серебристый след корабля в ночи,

Всплеск каждой печальной угасающей волны,

Замирающий шум воды под стальным килем,

Отрывистые выкрики людей,

Тень, падающую в ночной мрак,

И звезду, тонущую в пучине.

Потом — лишь просторы, бескрайние просторы вод

И тихий говор черных волн,

На долгие времена, в одиночестве.

Помни же, о ты, корабль любви,

Ты покидаешь бескрайние просторы вод

И тихий говор черных волн

На долгие времена, в одиночестве.

— 87 —

A newspaper is a collection of half-injustices

Which, bawled by boys from mile to mile,

Spreads its curious opinion

To a million merciful and sneering men.

While families cuddle the joys of the fireside

When spurred by tale of dire lone agony.

A newspaper is a court

Where every one is kindly and unfairly tried

By a squalor of honest men.

A newspaper is a market

Where wisdom sells its freedom

And melons are crowned by the crowd.

A newspaper is a game

Where his error scores the player victory

While another»»s skill wins death.

A newspaper is a symbol,

It is fetless life»»s chronicle,

A collection of loud tales

Concentrating eternal stupidities,

That in remote ages lived unhaltered,

Roaming through a fenceless world.

Газета — это подборка полуправд,

Которые на каждом углу выкрикивают мальчишки,

Донося несуразные суждения

До миллионов снисходительных и насмешливых людей,

Чьи семьи в это время, сидя у камина,

Смакуют душераздирающие россказни

о чьей-нибудь гибели.

Газета — это суд,

Который исправно и неправедно вершит над каждым

Тупость честных людей.

Газета — это торжище,

Где мудрость продает свою свободу,

А тыквенные головы увенчивает чернь.

Газета — это игра,

В которой промах приносит игроку победу,

А мастерство ведет его к гибели.

Газета — это символ,

Бесполезная хроника жизни,

Набор громких сплетен,

Густо замешанный на неистребимых глупостях,

Что пережили долгие века,

Блуждая по беззащитному миру.

— 88 —

The wayfarer

Perceiving the pathway to truth

Was struck with astonishment.

It was thickly grown with weeds.

‘Ha,’ he said,

‘I see that none has passed here

In a long time.’

Later he saw that each weed

Was a singular knife.

‘Well,’ he mumbled at last,

‘Doubtless there are other roads.’

Путник,

Отыскавший тропинку к Правде,

Вдруг застыл в умилении:

Она густо заросла травой.

— Гм, — сказал он, —

Похоже, здесь давно уже

Никто не ходил.

Потом он заметил, что каждая травинка —

Острый нож.

— М-да, — пробормотал он тогда, —

Поищу-ка я другую дорогу.

— 89 —

A slant of sun on dull brown walls

A forgotten sky of bashful blue.

Toward God a mighty hymn

A song of collisions and cries

Rumbling wheels, hoof-beats, bells,

Welcomes, farewells, love-calls, final moans,

Voices of joy, idiocy, warning, despair,

The unknown appeals of brutes,

The chanting of flowers

The screams of cut trees,

The senseless babble of hens and wise men —

A clutteres incoherency that says at the stars:

‘Oh, God, save us.’

Солнечные блики на мрачных бурых стенах,

Забытая чистота голубого неба.

Обращенный к Творцу громогласный гимн,

Песнь ярости и плача,

Грохот колес, стук копыт, звон колоколов,

Приветствия, прощания, вздохи любви,

предсмертные стоны,

Крики радости, безумия, страха, отчаянья,

Темный звериный зов,

Напевы раскрывающихся бутонов,

Треск, падающих деревьев,

Бессмысленное кудахтанье кур и философов —

Весь этот разноголосый хор, возносящийся к звездам:

— Боже, спаси нас!

— 91 —

There was a man with tongue of wood

Who essayed to sing,

And in truth it was lamentable

But there was one who heard

The clip-clapper of this tongue of wood

And knew what the man

Wished to sing,

And with that the singer was content.

Жил на свете человек с деревянным горлом,

Он пробовал петь,

Хотя, по правде говоря,

Результаты были плачевными.

Однако нашелся тот,

Кто слушал щелканье деревянного горла

И понимал, что певец пытается выразить.

Певец был этим немало доволен.

— 96 —

A man said to the universe:

‘Sir, I exist’

‘However,’ replied the universe,

‘The fact has not created in me

A sense of obligation.’

Человек сказал Вселенной:

— Смотри! Я существую!

— Да, — ответила Вселенная, —

Но сей факт еще не означает,

Что я должна о тебе заботиться.

— 97 —

When the prophet, a complacent fat man,

Arrived at the mountain-top

He cried: ‘Woe to my knowledge!

I intended to see good white lands

And bad black lands-

But the scene is grey.’

Взобравшись на вершину горы, пророк,

Полный благодушный человек,

Вскричал: — Будь проклят весь мой жизненный опыт!

Я думал, хорошие страны — светлые,

А плохие — темные.

Но они же все серые!

Posthumously Published Poems

Стихотворения, опубликованные посмертно

— 122 —

If you would seek a friend among men

Remember: they are crying their wares.

If you would ask of heaven of men

Remember: they are crying their wares

If you seek the welfare of men

Remember: they are crying their wares

If you would bestow a curse upon men

Remember: they are crying their wares

Crying their wares

If you seek the attention of men

Remember:

Help them or hinder them as they cry their wares.

Если ты ищещь друга среди людей,

Помни: они расхваливают свои товары.

Если ты хочешь быть счастливым среди людей,

Помни: они расхваливают свои товары.

Если ты жаждешь жить для блага людей,

Помни: они расхваливают свои товары.

Если ты обрушиваешь проклятия на людей,

Помни: они расхваливают свои товары,

Расхваливают свои товары,

Расхваливают свои товары.

Если ты желаешь привлечь внимание людей,

Помоги или помешай им,

Когда они расхваливают свои товары.

— 130 —

A grey and boiling street

Alive with rickety noise.

Suddenly, a hearse,

Trailed by black carriages

Takes a deliberate way

Through this chasm of commerce,

And children look eagerly

To find the misery behind the shades.

Hired men, impatient, drive with a longing

To reach quickly the grave-side, the end of

solemnity.

Yes, let us have it over.

Drive, man, drive.

Flog your sleek-hided beasts,

Gallop — gallop — gallop.

Let us finish it quickly.

Серая бурлящая улица,

Неумолчный гул и нездоровое оживление.

Вот черная карета

С прицепленным катафалком

Кое-как пробирается

Сквозь это торжище,

И дети жадно всматриваются,

Пытаясь разглядеть Горе за занавесками.

Служители нервничают, торопятся

Поскорее добраться до кладбища,

последней обители всего сущего.

Да, давайте кончать с этим.

Погоняй, кучер, погоняй,

Нахлестывай скотинку по лоснящейся шкуре.

Галопом… галопом… галопом.

Покончим с этим скорее.

Примечания

Избранные стихотворения Стивена Крейна публиковались в сборнике ‘Поэзия США’ (М., 1982) в переводах А. Сергеева и В. Британишского. Полное собрание стихотворений Крейна выходило отдельной книгой: ‘Полное собрание стихотворений Стивена Крейна в переводе Анатолия Кудрявицкого’ (Чебоксары, Медиум, 1994).

Нумерация стихотворений соответствует наиболее полному критическому изданию стихов Крейна, The Poems of Stephen Crane. A critical edition by Joseph Katz. New York, 1966.

Перепечатка без разрешения правообладателя будет преследоваться по закону.

За разрешением обращаться: akudryavitsky[at]mail.ru

Стивен Крейн / Stephen Crane

Избранные стихотворения / Selected Poems

Публикуется с разрешения переводчика

From ‘Black Riders’ (1895)

Стихотворения из книги ‘Черные всадники’ (1895)

From ‘War is Kind’ (1899)

Стихотворения из книги ‘Война добрая’ (1899)

Posthumously Published Poems

Стихотворения, опубликованные посмертно

Примечания

Читайте также: