Перейти к контенту
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В парке
В пышнолистной чаще парка
Дрожь полуденных лучей,
И цветам, и липам жарко
У извилистых аллей.
Маки ярко-ярко красные
На груди моей горят,
Мысли грустные, напрасные
Не туманят, не томят.
Мне без счастья, без несчастья,
Хорошо побыть одной…
Ветви в радостном участьи
Наклонились надо мной.
Ароматы полусонные,
Дуновенья без конца
Нежат губы опьянённые,
Чуть касаются лица…
Дни печали — были прежде,
Солнце, солнце впереди.
Маки в трепетной надежде
Пламенеют на груди.
‘Новый журнал для всех’ No 23, 1910 г.
Помнишь?
Помнишь липы аромат,
Помнишь милый, темный сад,
Где заветная дорожка
Поросла травой немножко?
И ноктюрн, и клавикорды,
И вечерние аккорды,
И признанья сладкий бред,
Помнишь, помнишь? Нет?
Вздохи, речи втихомолку,
Платье желтое из шелку,
Что шуршало в тишине,
У беседки, при луне?
Помнишь слезы расставанья,
И немые обещанья?..
Нежный свет далеких лет
Помнишь, помнишь? Нет?
1912
* * *
Солнце, тени, ветер млеет,
Нежно треплет, бегло греет,
Как поют в лесу ручьи,
Как блестят глаза твои!
Воздух зыблется лиловый.
Я сплету венок дубовый.
Сядем здесь, у этих пней,
Слушать музыку ветвей.
Птичка серая смеется…
Странно сердце бьется, бьется.
Слышишь? Руку дай твою.
Хочешь, я тебе спою?
В миг веселый, в миг мятежный,
Хочешь, хочешь, друг мой нежный,
Радость чистую сорвать
И меня поцеловать?
‘Пробуждение’ No 14, 1912 г.
Коломбина
Милой, нежной Коломбине
Изменил для Герцогини
Сумасбродный Арлекин.
Ах, любви конец один!
Прежде — трепет первой ласки
И свиданья в черной маске,
А потом — привычки гнет,
Равнодушных взглядов лед.
У расцветшего жасмина
Горько плачет Коломбина,
И прекрасная весна
Для покинутой грустна.
Арлекин же, восхищенный,
Герцогиней увлеченный,
Поцелуями согрет,
В синий бархат разодет.
Рвут влюбленные фиалки,
Коломбины им не жалко.
О, суровый, грозный рок,
К верным страсти ты жесток.
1912
Ночью
Смотрит на лоно земное
Неозаренная высь.
Во мраке недвижном нас двое.
Ближе, о ближе склонись!
Ночь в тишине необорной
Свой затаила испуг.
Мы будем покорно, покорно
Ждать предназначенных мук.
Верь мне, всем людям, всем людям
В жизни как в смерти — темно.
Бороться и плакать не будем.
Так суждено.
‘Пробуждение’ No 21, 1913 г.
Пьеро
Карнавал крикливый
Пляшет и поет,
А Пьеро плаксивый
Корчит бледный рот.
‘Где ты, Коломбина,
Воротись ко мне!
В сердце — горечь сплина,
Голова в огне.
Мне венки не милы
Карнавальных роз,
Растеклись белила
От ревнивых слез.
Я прелестниц страстных
Не любя ласкал,
Между дам прекрасных
Отблеск твой искал.
Но ничем отрады
В сердце не верну.
Ах, тебя мне надо,
Лишь тебя одну,
Томный профиль милый,
Мушку на виске…
Горе! До могилы
Предан я тоске!
Но дают мне вина
Сладостный дурман,
С горя, Коломбина,
Я сегодня пьян!’
Он рыдает, бледный,
И, шатаясь, пьет…
Карнавал победный
Пляшет и поет.
1913
Хювингенская поэма
(отрывок)
Я вспоминаю бесконечно
Хювинге милые места,
Где воздух нежен безупречно,
Где блещет сосен красота,
Где исчезала понемногу
Моя заветная тоска,
Где бесконечную тревогу
Смела незримая рука.
…………………………..
В мечтах я вижу с умиленьем
Целебных сливок гущину,
Коробку с тающим печеньем,
Ночей морозных тишину,
Фигуру Schwester стройно-белой
И ‘bitte’ Oberin сухой,
И баронессы белоспелой
Улыбок надоевший рой,
С пикантной ямочкой субъекта,
Что улыбался как конфекта
И взор Калинина больной
С необходимою слезой.
Гортанный голос Безбородко,
Студента-скульптора с чахоткой,
И комплиментов сладкий яд
И визги праздничных ребят,
И звон бубенчиков веселый,
И санок окрыленный бег,
И биофона мрак тяжелый
И важный милый, милый снег,
И вас, любезнейшие други,
С кем, в санаторные досуги,
Я не изведала тоски,
Играя в шашки, в дураки.
1915
* * *
Другой усатый, густобровый,
И с очень черной бородой,
К веселым шуточкам готовый
Трунил все время надо мной,
Считая девочкой смешной.
Суровой, пламенной душою
Был всем насмешливый судья,
Хотя нередко похвалою
Он тонко опьянял меня.
Ах, профиль грустный, романтичный
Я не забуду никогда,
(Хотя весь облик симпатичный
Ужасно портит борода).
1915
В. А. Юнгеру
Вы ближе к Радостной Стране
И тверд уже Ваш шаг звенящий.
А я блуждала в темной чаще
И долгий искус нужен мне.
Но светит ведь овин чертог
Паломника-единовторцам.
Я верю, примите Вы сердцем
Напевы неискусных строк
26 ноября 1915 года.