В.В. Розанов
В.В. Розанов
Избегнутая ошибка
Избегнутая ошибка
Избегнутая ошибка, Розанов Василий Васильевич, Год: 1910
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В газетах прошло известие, что отлучение целого ряда писателей, предложенное на миссионерском съезде в Казани, — не состоялось. Именно оно не нашло сочувствия среди иерархов Св. Синода… Нельзя этому не порадоваться с самых разных сторон. Как известно, писатели большею частью живут ‘славой’: кормятся славой, обожают славу, хватают — откуда бы она ни шла и какова бы ни была — славу. В этом отношении ожидаемое ‘отлучение’, конечно не доставив никакой горечи почти всем писателям, намеченным епископом Гермогеном, — скушано было бы ими, как самое сладкое бланманже: Европа загудела бы, сто газет в России целый месяц кричали бы в каждом нумере в защиту ‘отлученных жертв’, и Анатолий Каменский, которого, кроме его издателя Вольфа, никому не приходило на ум считать великим, шепнул бы себе ночью в подушку: ‘А, ведь, в самом деле, пожалуй я и великий человек, раз тысячелетняя церковь сочла мои сочинения опасными для себя’… Во всяком случае, гонорар за романы и повести все ‘отлученные’ авторы повысили бы, и редакции охотно дали бы высший гонорар.
Церковь и скромно, и гордо, и умно не создала к этому обстановки. Не дала ‘возрадоваться бесу’…
Вообще ‘отлучать от церкви’ людей, которые никогда ни прямой, ни косвенной связи с церковью не имели, ни положительно, ни отрицательно к ней не относились и просто ‘не ходили в церковь’, ‘не знали церкви’, ‘не думали о церкви’, — странно. Таковы беллетристы-эротики, Каменский, Арцыбашев, Л. Андреев. ‘Что им Гекуба’… ‘Отлучение’, обычай ‘отлучений’ возник и имел смысл тогда, когда церковь была тесною и определенною общиною, всегда — местною общиною, когда она ‘верующих в себя’ исчисляла и знала это число, когда верующих не было ‘тьма’, когда отлучавшие и отлучаемые знали друг друга ‘в лицо’. Ария, Нестория, Евтихия вся церковь знала, лично и подробно, всею массою, знала их мнения, и мнения эти волновали массу, приводили в смущение массу. В этих случаях и решительно во всех исторических случаях ‘отлучения’ оно было ‘разрывом с человеком связи’, каковая связь была раньше, отогнанием от себя вероучителя, и потому было актом позорящим, ощутимым, болезнетворным. Но какой же ‘вероучитель’ Каменский или Арцыбашев? Что значит ‘отлучить от церкви’ Леонида Андреева, который живет в Куоккала? Жил в Куоккала и останется жить в Куоккала. Прежде поутру пил чай и потом поутру будет пить такой же чай. Ничего! Просто и решительно — ничего! Для чего же церковь трудится ‘для ничего’?
Она этого не сделала.
‘Отлучить’ можно того, кому это больно… Но тут представляется другой ряд вопросов: как же того, кому это ‘больно’, можно отлучить? Самою болью он и показует, что есть живой член церкви, имеет с нею какое-то, хотя бы и неправильное, болезнетворное, ‘кровообращение’ общее… ‘Отлучение’ его от церкви не может не быть фиктивно и нереально. Заболеет он, — и вот пошел в церковь: что же у всех церквей во всей России поставить сторожей в дверях, чтобы ‘не пускать такого’. Да сторожа и не могут знать его в лицо. Вот он приедет к Троице-Сергию: неужели его там не впустят в собор? Подойдет к раке преподобного Сергия…
Как же св. Сергий? С детства учили мы: ‘Сердца сокрушенного Бог не уничижит‘… Кажется, что в словах этих — сердце всей религии. Итак, если ‘отлученный’ пришел с какой-нибудь болезнью, с какой-нибудь мукой души, с сознанием разных грехов своих, слабостей, увлечений, не сочинительских, а человеческих, и пришел ‘просто’, не думая ни ‘да’, ни ‘нет’ о своих сочинениях в эту минуту, — как же в эту минуту святитель Руси, объемлющий всю ее мыслью и сердцем от монгольского ига до ‘теперь’, отнесется к этой русской душе, пришедшей к его гробу? Опять вспоминаются слова псалма: ‘Сердца сокрушенного Бог не уничижит’. Очевидно, для св. Сергия он будет просто ‘русский скорбящий человек, после монгольского ига сущий’: и даже св. Сергий не различит, в каком веке он живет: ибо для него поистине открылась ‘мгла веков’, в которой наше ‘теперь’ тонет и даже совсем не видно…
Нет, отлучить такого невозможно. Отлучение вообще возможно только в отношении ‘гордой личности’, вроде Л. Андреева. Но таковую отлучать не стоит, по приведенным мотивам (слава)… А простого русского человека никак нельзя отлучить, потому что сам он никак не уйдет от церкви, а раз он не уходит от нее — у нее по самому существу религии (слова псалма) нет возможности его отогнать. ‘Очень просто’ со всеми русскими он знает, что постоянно был ‘грешен’, ‘дурен’, ‘заблуждался’ и прочее, и прочее, а ‘в каких именно мыслях заблуждался’ — и сам не знает, по безбрежности вообще человеческой мысли, по ее колеблемости, по множеству переливов ее, по ее, наконец, бесконечности. ‘Чего не хочу думать — это-то именно и думается’, ‘отталкиваю от себя темы, а темы обступили меня’…
Что тут может сказать церковь? Только вспомнить слово, с которого началась ее история: ‘Что хочу — того не делаю, а чего не хочу — то постоянно делаю’. Если такой пламенный и порывистый человек, наконец, такой волевой человек, как ап. Павел, сказал это с сокрушением о себе, то как вообще-то управляться с собою человеку?
Как песчинка на земле, как звездочка в Тверди Небесной — несется он: куда — не знает сам, никогда не знает. Стихии объемлют его. Ветры, буря.
Мгла объемлет. Кто несет его?.. Чья-то ‘рука’… Ведь в этом ‘вера в Провидение’? Бог многое совершает в истории не только прямым путем, но и косвенным, и, например, чтобы горячо засветилась какая-нибудь истина, Он перед нею ‘в предтечу’ воздвигает ‘великое заблуждение’. Все — по Гегелю: тезис — антитезис. Был велик св. Афанасий: но чтобы он ‘был’ и ‘утвердил Символ веры’ — нужно было предварительно явиться Арию и всей арианской смуте. Нет Ария — нет Афанасия Великого. Избрала ли бы такое ‘среднее’ церковь, чтобы не было и Ария, и Афанасия Великого? Так поступая, легко прийти к мысли, чтобы ‘вообще ничего не было’. Но Бог не так судит: Он не боится бурь, потому что Он бури держит в руках. И бури были, будут. Но все победит свет.
Впервые опубликовано: Новое время. 1910. 13 октября. No 12424.