Александр Федоров-Давыдов.
Из жизни Россини
Александр Федоров-Давыдов.
Из жизни Россини
————————————————
Из жизни Россини, Федоров-Давыдов Александр Александрович, Год: 1910
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Джиакомо Антонио Россини родился 29 февраля 1792 г. в Пезаро. Его родители жили в большой бедности. Мать его Анна, урожденная Гвидоринэ, была дочерью булочника, а его отец Джуазеппе, который происходил из знатного когда-то рода, был городским горнистом, и давал иногда концерты, переходя с места на место, когда дома, бывало, истощались средства.
Таким образом, маленький Россини вырос в музыкальном кругу и уже маленьким, живым мальчиком выказал необыкновенное дарование к музыке. Он скоро выучил колыбельные песни матери и пел их свежим голосом, совершенно верно, наилучшим же товарищем его детства был старый, источенный червями спинет 1, занимавший, как самый дорогой друг дома и самое ценное сокровище, почетное место. За ним сидел маленький Джиакомо по целым часам, припоминал знакомые мелодии и возился с клавишами до тех пор, пока не находил соответствующей аккомпанемент. Тогда лицо его отца просветлялось, и с гордостью он говорил своей жене: ‘Он будет музыкантом’.
Правильного музыкального обучения вначале не было. Джузеппе, страстный итальянский патриот, оказался замешанным в политику и был осужден к тюремному заключению на несколько лет. Тогда пришлось матери Россини одной заботиться о содержании семейства. Недолго думая, она решилась поступить на сцену, и так как обладала не только хорошим голосом, но и драматическим талантом, — ей легко удалось поступить в странствующую театральную труппу, а потом она получила ангажемент, как примадонна комической оперы в Болонье. Находясь постоянно в путешествии, она была принуждена вверить другим воспитание своего сына, и таким образом шестилетний Джиакомо попал на попечение одного повара, содержащего маленькую гостиницу.
Здесь недоставало ему, должно быть, правильного надзора и строгости отца, так как, несмотря на добрую волю преподавателей, которым надлежало ознакомить его с началом наук, он ровно ничему не научился и, наконец, стал выказывать совершенно открыто отвращение ко всякому учению. Охотнее всего он лежал, растянувшись на теплом песке берега и восторженно распевая песни.
Капризнее всего он был со своим учителем фортепиано — Принетти, который и добрыми словами, и насильно старался сделать из него мастера на фортепиано первой степени. Но маленький лентяй ни за что не хотел учиться, и когда раз учитель задал ему упражнение гамм двумя пальцами, — он объявил наотрез, что он ни одним пальцем не дотронется больше до клавишей.
К счастью, отец в то время отбыл наказание и возвратился к своим. Первое дело Принетти было доложить о происшедшем отцу.
— Джузеппе! — сказал он с сожалением, — у вашего сына железный лоб и столько же музыкального дарования, как у новорожденная котенка, отдайте его в ученье к кузнецу!
Отец Россини верил в музыкальное дарование своего сына безусловно, но тем не менее он согласился на сделанное ему предложение и отдал Джиакомо тотчас же к первому попавшемуся кузнецу в ученье, так как он надеялся таким радикальным лечением устранить леность и непослушание сына.
В закопченной кузнице, в которой в серьезном молчании работал, похожий на циклопа, кузнец, то у пылающего, раскаленного горна, то у звучащей под его здоровым ударом наковальни, — было страшно и жарко, как в аду. В открытую настежь дверь улыбался летний солнечный день, чрез разбитое окно были видны клочок темно-синего неба и развивающиеся ветви розана. На улице визжали и прыгали товарищи Джиакомо, а он сам стоял у горна и тянул, вверх и вниз веревку меха — все время, все время, можно было умереть со скуки! — ‘Пинг, панг! Пинг, пинг!’ — звучали удары молота и постоянно в том же размере весь день, — хоть святых выноси! Но с кузнецом нельзя было шутить, — его жилистые руки лучше умели укротить каприз и леность, чем нотации Пренетти. Так шла жизнь день, два, три и так она должна была пройти вся.
Тогда Джиакомо раскаялся, и снова появилось в груди его непонятное желание поиграть на старом спинете.
— Ах, как охотно я бы исполнил теперь все требования моего учителя Принетти, но теперь уже все кончено! — вздохнул он и, прислонив голову к стене, заплакал.
Веревка висела в бездействии в его руках. Мастер посмотрел на него.
— Лентяй, — крикнул он в гневе и поднял руку, но в этот момент вошли родители Джиакомо, желавшие лично убедиться в успехах своего сына.
— Возьмите его, только сейчас же, обратно, — из него все равно ничего не выйдет! — сурово обратился к ним кузнец.
Многое дал бы Джиакомо за то, если бы мог теперь обратиться к кроткому и возлюбленному лицу матери, но он стоял, как заколдованный укоряющим взором отца, прислонившись к закоптелой стене, и выслушивал выговор отца.
— Иди! — приказал, наконец, отец, — и теперь что будет — то будет, а ты станешь музыкантом!
— Отец! — воскликнул Джиакомо и бросился, со слезами радости на глазах, к родителям. Кузнец только сомнительно потряс головой и пожелал ‘успеха!’
Средство помогло, и успех превзошел все ожидания, как то видно из истории искусства.
Теперь известный в то время музыкант Анжело Тезейе сначала принял на себя музыкальное образование Россини до его 15 года, когда он поступил в консерваторию в Болонье. Матеи, любимец известного патера Мартини, был там его учителем, но говорят, что он там больше занимался изучением великих своих немецких предшественников Гайдна и Моцарта, чем задачами по контрапункту.
В 1810 г. была с успехом представлена в театре Сан-Мозе, в Венеции, веселая опера Россини ‘La Cambiale di Matrimonio’. Полученный за это гонорар, в 200 франков, он почти весь передал своим бедным родителям, которым и до конца их жизни помогал охотно.
Почти беспримерный успех имела в 1813 году, также в Венеция, его всемирно известная опера — ‘Танкред’. С тех пор счастье и слава следовали за ним в его жизни. Из числа сорока опер, который он написал, самая выдающаяся — ‘Севильский цирюльник’, которая считается лучшей комической оперой после ‘Свадьбы Фигаро’ Моцарта, а также и опера ‘Вильгельм Тель’, в которой гений дал все, что был в состоянии дать.
К его церковной музыке, как ‘Stabat Mater’, подходят слова великого Гайдна, который ответил критику, упрекавшему его за веселый наивный тон его месс: ‘Бог дал мне веселую душу, и он, должно быть, и простит меня, если мое богослужение весело!’
Музыка Россини отличается плавными мелодиями, сладко чарующими слушателя, они овладевают и пленяют увлекающим огнем, богатой изобретательностью при постоянной блестящей и благодарной обработке голосов пения. Но так как мелодия — душа музыки, то жизнерадостные произведения гениального творца будут долго еще звучать и звучать, и продолжать радовать сердца людей.
Детские годы знаменитых людей. Томик IV. С портретами и рисунками. Бесплатное приложение к журналу ‘Путеводный Огонек’ за 1910 год. М.: Типо-Литография ‘Печатник’, 1910.