В. А. ПИНЧУК
ИЗ ЖИЗНИ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО
ПРИМЕЧАНИЯ
Из жизни Ф. М. Достоевского, Пинчук В. А., Год: 1881
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Ф. М. Достоевский. В забытых и неизвестных воспоминаниях современников
С.-Пб., ‘АНДРЕЕВ И СЫНОВЬЯ’ 1993
Эти воспоминания об аресте Ф. М. Достоевского по делу петрашевцев в апреле 1849 г. абсолютно противоречат рассказу самого писателя о своем аресте, который он записал в альбом дочери своего друга А. П. Милюкова О. А. Милюковой (см.: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Т. 18. Л., 1978. С. 174—175), хотя указание на правильный петербургский адрес Достоевского в момент ареста — на углу Вознесенского проспекта и Малой Морской — свидетельствует о том, что мемуарист В. действительно мог жить тогда рядом с писателем.
Вся Россия оплакивает в настоящее время смерть одного из столбов нашей русской литературы — Ф. М. Достоевского. Нет периодического издания, в котором не было бы высказано сожаление по поводу этой смерти. Потеря эта тем чувствительнее для русской литературы, что молодых талантов, по выражению ‘Руси’1, не видно, а стариков осталось очень немного.
Мы не станем распространяться о том, как велика эта утрата для России: это всякому понятно, мы передадим здесь лишь краткий эпизод из жизни покойного, эпизод, который положил начало его страданиям, эпизод, который он помнил, по всей вероятности, до последних минут своей жизни. Мы передаем этот эпизод со слов человека, знавшего близко покойника.
‘Это было в конце 1849 года2. Федор Михайлович жил тогда на углу Вознесенского проспекта и Малой Морской, в доме Митуса3, в номерах Бремера,— так начал свой рассказ г. В.—Я жил там же. Комната моя находилась в том же коридоре, где и была комната Достоевского. Как-то вечером ко мне собралось несколько человек моих товарищей поиграть в карты. В числе моих гостей был и Ф[едор] М[ихайлович]. Играть в карты он отказался, вообще он не любил этого занятия и сидел у меня одиноким зрителем до 10 вечера, а затем, попрощавшись, ушел к себе спать. Во втором часу ночи мы были отвлечены от игры каким-то особенным шумом, происходившем в коридоре. Кто-то из нас выглянул в коридор и полушепотом сообщил нам, что в коридоре — жандармы. Мы страшно испугались, думая, что как-нибудь жандармы узнали о нашей игре, которая, к слову сказать, бывала у нас нередко. Моментально все карты были брошены в печь. Все мы присмирели и боялись слово проронить. Лишь один из нас, Ш., решился покинуть мою квартиру и убежать сквозь толпу жандармов. Ему это действительно как-то удалось. Затем мы слышали, как ломали какую-то дверь, как кто-то крикнул… Потом последовал какой-то неопределенный шум, точно кого-то тащили… стоны и оханье, шум шагов от многочисленных ног… Наконец все смолкло. Долго мы просидели, не говоря ни слова друг другу. Затем медленно, один за другим, товарищи мои стали прощаться и потихоньку уходить, не спрашивая и не справляясь, что тут могло произойти. К утру я узнал, что был арестован Достоевский. Об аресте рассказал мне Ш., ушедший раньше других. Оказалось, что дверь к Достоевскому была заперта. Когда жандармы выломали ее, то Достоевский стоял у разбитого окна, в которое намерен был броситься, но вовремя был остановлен жандармами. Он долго боролся, пока его не взяли и не вынесли из дома на руках совершенно обессиленного4. На другой день после ареста Достоевского, вечером, был арестован и я, так как у него в комнате нашлись мои записки и книги. Но я вскоре был отпущен тогдашним начальником штаба жандармского корпуса Дубельтом. В феврале месяце 1850 года Достоевский, Плещеев, Пальм и многие другие были приговорены к смертной казни5. Покойный государь смягчил приговор… Но сильнее других понес наказание Ф[едор] М[ихайлович]: он был сослан на 4 года в каторжные работы. Что пережил там Ф[едор] М[ихайлович] — это мы можем видеть из его сочинения ‘Записки из Мертвого дома’.
Этот эпизод был причиной того, что только 12 лет спустя Ф[едор] М[ихайлович] был снова возвращен литературе. Мы говорим — снова, так как литературная деятельность Ф[едора] М[ихайловича] началась еще в 1846 году (Первое произведение Ф[едора] М[ихайловича], появившееся в печати в ‘Петербургском сборнике’ Некрасова — ‘Бедные люди’).
Мир праху твоему, много выстрадавший печальник бедных, униженных и оскорбленных!..’
Печатается по газете ‘Киевский листок’, 1881, 11 февраля, No 12.
1 См. газ. ‘Русь’, 7 февраля, No 13.
2 Достоевский был арестован в апреле 1849 г.
3 Адрес точный, но дом принадлежал Шилю.
4 Это абсолютно противоречит рассказу самого Ф. М. Достоевского о своем аресте, который он записал 24 мая 1860 г. в альбом дочери своего друга А. П. Милюкова О. А. Милюковой: ‘Двадцать второго или, лучше сказать, двадцать третьего апреля (1849 год) я воротился домой часу в четвертом от Григорьева, лег спать и тотчас же заснул. Не более как через час, я, сквозь сон, заметил, что в мою комнату вошли какие-то подозрительные и необыкновенные люди. Брякнула сабля, нечаянно за что-то задевшая. Что за странность? С усилием открываю глаза и слышу мягкий, симпатичный голос: ‘Вставайте!’.
Смотрю: квартальный или частный пристав, с красивыми бакенбардами. Но говорил не он, говорил господин, одетый в голубое, с подполковничьими эполетами.
— Что случилось? — спросил я, привстав с кровати.
— По повелению…
Смотрю: действительно ‘по повелению’. В дверях стоял солдат, тоже голубой. У него-то и звякнула сабля… ‘Эге! да это вот что!’ — подумал я.
— Позвольте же мне… — начал было я…
— Ничего, ничего! одевайтесь… Мы подождем-с,— прибавил подполковник еще более симпатическим голосом.
Пока я одевался, они потребовали все книги и стали рыться, не много нашли, но все перерыли. Бумаги и письма мои аккуратно связали веревочкой. Пристав обнаружил при этом много предусмотрительности: он полез в печку и пошарил моим чубуком в старой золе. Жандармский унтер-офицер, по его приглашению, стал на стул и полез на печь, но оборвался с карниза и громко упал на стул, а потом со стулом на пол. Тогда прозорливые господа убедились, что на печи ничего не было.
На столе лежал пятиалтынный, старый и согнутый. Пристав внимательно разглядывал его и наконец кивнул подполковнику.
— Уж не фальшивый ли? — спросил я…
— Гм… Это, однако же, надо исследовать… — бормотал пристав и кончил тем, что присоединил и его к делу.
Мы вышли. Нас провожала испуганная хозяйка и человек ее, Иван… (Достоевский. Полн. собр. соч. Т. 18. Л., 1978. С. 174—175).
5 Это было в декабре 1849 г.