Из женских писем, Щепкина-Куперник Татьяна Львовна, Год: 1896 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 45 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Т. Л. Щепкина-Куперникъ.

Изъ женскихъ писемъ.

СТИХОТВОРЕНІЯ.

Изданіе Д. П. Ефимова.

Москва, Б. Дмитровка, д. Бахрушиныхъ.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Посвященіе

Изъ женскихъ писемъ.

I. ‘Въ лиловомъ сумрак вагона’

II. ‘А я мечтала’

III. ‘Semper excelsior’

IV. Въ тихій часъ

V. Раковина

VI. Подъ новый годъ

VII. На станціи

VIII. Другу

Отзвуки.

Русской женщин

Новогодняя ночь

Гд красота?

Будь со мной

Милосердіе

Больное утро

Ночь

‘Глубоко въ тайникахъ земли’

Посл грозы

Фантазіи.

Августа

Звзды

Цвтокъ мечты

Антиной

‘Мн снился чудный сонъ’

Смерть

Изъ тьмы временъ

Смерть и Любовь

Японскія миніатюры.

Богиня весны

На крыльяхъ сна

Гонка съ луной

Японская серенада

Акварели.

Парижъ

Въ родныхъ поляхъ

Изъ лтнихъ писемъ

Искусственный цвтокъ

Часики

Кукла

Котенокъ

Изъ псенъ любви.

Sаntа Mаddаlenа

‘Счастье’

Плющъ

Повилика

Розы

Ты

Разсвтъ

Лилія

Сказка

Credo

Твои глаза

‘Небосклонъ ослиительно-синій’

Мечта

Остановись, мгновенье

Люблю тебя

Гармонія

Bercеuse

Сумерки

Осень

Аmoroso

‘Возлюбите врага’

‘Говорятъ, я мила’

‘Твоей трепетавшей холодной руки’

‘На двор и дождь’

‘Я думала о васъ’

‘Я на тебя гляжу’

Разлука

‘Къ чему теб стихи мои’

‘Не удивляйся’

‘Я любовалась ласковымъ закатомъ’

Старая сказка.

Старая сказка

Прелестный часъ.
(Переводъ изъ Ростана).

Прелестный часъ

Посвященіе.

Теб стихи мои, теб, мой добрый геній!

Твой свтлый взглядъ во мн надежду воскресилъ,

Открылъ мн новый міръ чистйшихъ вдохновеній

И влилъ въ меня притоки свжихъ силъ.

‘Живи!’ слова твои мн строго зазвучали:

‘Забудь свои мечты, забудь свои печали,

‘Но, растворившись вся въ лучахъ Его любви,

‘Себя отрадою несчастнымъ назови!

‘Живи, живи для тхъ, кто слезы льетъ тоскуя,

‘Своей поэзіей имъ, какъ раба, служи

‘И прокаженному — въ отрад поцлуя,

‘Какъ нкогда святой, и ты не откажи!

‘Да, люди бдные и слабы, и преступны,

‘Но имъ даны и смхъ, и слезы отъ Творца,—

‘Такъ пусть твои слова имъ будутъ всмъ доступны,

‘Хотъ робко, но стучись съ любовью въ ихъ сердца!

‘Изъ каждой той слезы, изъ той улыбки ясной,-

‘Что силой слова вызвать можешь ты,—

‘Твоя награда, твой внецъ прекрасный,

‘Твои небесные цвты’.

Т. Щепкина-Куперникъ.

ИЗЪ ЖЕНСКИХЪ ПИСЕМЪ.

‘Въ лиловомъ сумрак вагона’.

— Мн позабытъ тебя? Нтъ, никогда! Ты слышишь?

— Да можно позабыть скорй

То сердце, что стучитъ въ груди твоей,

И воздухъ тотъ, которымъ дышишь.

Ну, да! Старалась я, за дломъ и въ толп,

Гнать прочь мечту мою. Но вотъ опять, случайно,

Въ лиловомъ сумрак заснувшаго купэ,

Осталась я одна, и вкрадчиво, и тайно

Прекрасный образъ твой, какъ нжный, врный духъ,

Пришелъ и сталъ сюда такъ близко къ изголовью,

Что имя милое шепчу я чуть не въ вслухъ,

Съ мучительной тоской, съ мучительной любовью.

Подъ мрный шумъ колесъ пустая болтовня

Моихъ сосдокъ по вагону,

Какъ будто бы по телефону

Заглушена, доходитъ до меня.

… ‘Любовь… Зубная боль… Прислуга… Мода.. Дти’ …

Не слыша, слушаю слова чужія эти,

Мн больно!.. Нту слезъ у воспаленныхъ глазъ,

Но плакать я, рыдать хотла бы сейчасъ!

Воспоминанія толпятся вереницей,

Расплавленнымъ свинцомъ они мн сердце жгутъ.

Картины прошлаго, страница за страницей,

Подъ ровный шумъ колесъ передо мной встаютъ.

На станціи глухой, волнуясь и блдня,

Дрожа, какъ двочка, тебя ждала я, другъ.

Осенней свжестью дышало все вокругъ.

Блестла золотомъ кленовая аллея,

Въ саду еще цвли послдніе кусты

Пунцовыхъ георгинъ, поспвшая рябина

Краснла гроздьями, блясь, паутина

Летала въ воздух, а желтые листы,

На землю падая, кружились съ легкимъ шумомъ,

Прислушивалась я къ своимъ мятежнымъ думамъ…

Ко мн монахиня со сборомъ подошла.

Она въ моихъ глазахъ наврное прочла

Своимъ пытливымъ, умнымъ взглядомъ

Тоску и страсть тревожную мою.

Со мною опустившись рядомъ

На деревянную скамью,

Она сказала мн: — ‘Вотъ… вы бы къ намъ, въ обитель,

Такъ, просто погостить… А тамъ, пошлетъ Спаситель,

Совсмъ остались бы у насъ…

Великъ въ міру соблазнъ, а горя-то какъ много!’

Я только голову склонила… Я отъ Бога

И отъ молитвъ была далеко въ этотъ часъ!..

— Два красныхъ фонаря блеснули въ отдаленьи.

Прижала руки я къ груди…

Въ глазахъ монахини мелькнуло сожалнье.

Мн было все равно… Тамъ, близко, впереди

Ждала я счастія съ дымкомь локомотива…

О Боже, Боже мой! какъ все я помню живо:

Улыбку милую твою, твой гордый ротъ,

Блестящіе глаза и шопотъ твой тревожный:

— ‘За нами здсь слдятъ… ‘Будь очень осторожной!’

Звонокъ, потомъ свистокъ, еще свистокъ — и вотъ

Мы вмст!… Мы съ тобой!…

— Ты помнишь т мгновенья?

Ты помнишь, какъ, полны блаженнаго волненья,

Другъ-друга за руки держали мы съ тобой?…

А первый поцлуй сквозь легкій тюль вуали?

А взгляды страшные, что грозно намъ кидали

Дв дамы старыя,— ты помнишь? Боже мой!..—

Какъ мы прозвали ихъ, два старые дракона

Потомъ уснули сладкимъ сномъ.

А мы не спали… Нтъ!… Въ молчаніи ночномъ,

Въ лиловомь сумрак вагона

Я голову къ теб склонила на плечо,

Теб слова любви шептала безъ завта,

Твоимъ рчамъ внимала горячо…

— Мы были счастливы… мы платимся за это!..

Такъ ночь прошла, какъ сонъ. На утро мы вдвоемъ

Съ тобою въ город затеряны чужомъ:

Ни любопытныхъ лицъ! Ни клеветы досужной!..

Ты!.. ты и я!.. Стоимъ у нашего окна

И мягкой осенью любуемся мы южной.

Какъ синевы небесъ прозрачна глубина!..

Какъ пестрая толпа внизу оживлена!

Ей дла нтъ до насъ и до того, что съ нами

Здсь счастье спряталось за этими ст нами!..

— Какъ будто вырвавшись на волю изъ тюрьмы,

Какъ дти счастливы, смемся, шутимъ мы.

Насъ забавляеть все: и номеръ нашъ уютный,

И взгляды горничной, и стукъ ежеминутный,

Невольно насъ пугающій слегка

Во время нашего обда.

А тамъ… тамъ долгая, душевная бесда.

Въ твоей рук лежитъ моя рука…

Смеркается. Огни ужъ во окнахъ замелькали.

Все рже стукъ колесъ, шумъ городской утихъ…

Откуда-то летитъ пвучій звукъ рояли…

Ты съ ласкою волось касаешься моихъ,

Цлуешь мн глаза…— Чуть слышно ночь подходитъ,

Истому сладкую, лукавую наводитъ.

Не зажигаемъ мы ненужнаго огня!

Молчу, но и безъ словъ ты слушаешь меня.

Мы околдованы, внимаемъ старой сказк…

Какъ звзды въ темнот, блестятъ глаза твои,

И тихо поддаюсь я въ дивномъ забытьи

Твоей туманящей и молчаливой ласк…

— И чудный сонъ прошелъ… Три дня!.. Всего три дня!..

Когда онъ наступилъ, тяжелый часъ разлуки,

Я думала, что грудь не выдержитъ отъ муки…

Но плакать не могла я, счастье хороня.

— Долгь! Честь! Обязанность!..— О, фразы, фразы, фразы!..

Я не избгнула губительной заразы

Пусгыхъ и жалкихъ словъ, что съ дтства наизусть

Велятъ намъ затвердить ханжи и лицемры.

Долгъ? Честь? Обязанность?.. Безуміе! Химеры!..

Нарушила я долгъ, что мн за дло? Пусть!

Мой долгъ — любить тебя, честь — на тебя молиться,

Обязанность — душой съ твоей душою слиться,

Ловить твой каждый взглядъ, повсюду за тобой

Покорно слдовать счастливою рабой!..

— Зачмъ же смлости тогда мн не хватило?

Зачмъ на твой нмой, но понятый вопросъ

Я только полные невыплаканныхъ слезъ

Глаза тоскливо опустила?

И вотъ разстались мы. Ты — на родной твой югъ,

Гд ждалъ тебя твой трудъ и слава и искусство,

Я, я — домой, на сверъ, о мой другъ,

Учиться покорять разсудку, вол — чувство.

Но только поздъ твой совсмъ исчезъ вдали,

Мн слезы страстныя всю душу обожгли.

На бархатный диванъ упала я, рыдая…

‘Вернись! Вернись ко мн! Теб я все отдамъ,

Жизнь, волю!.. Поздно ужъ. Увы!.. Моимъ слезамъ

Отвта не было!

— Я помню, какъ тогда я

Схватила съ нервною поспшностью перо:

Слово: ‘Jo l’amero… Sempre l’adorero!..’

Я телеграммою послала за тобою…

О, буквы мертвыя!.. Вдь ими не открою,

Не выскажу всего!..

— Три дня!.. всего три дня.

Простишь-ли ты, скажи, простишь-ли ты меня,

Что посл этихъ дней разсталась я съ тобою?

Что счастіе теб такь полно я дала,

И отъ тебя взяла съ такою полнотою,—

И такъ безжалостно, такъ больно прервала?

— Такое счастіе пройти не можетъ даромъ!

Теперь все кажется ненужнымъ, скучнымъ старымъ…

Такъ посл пламенной Италіи чудесъ

На свер родномъ намъ блденъ сводъ небесъ.

А для меня теперь, другъ милый, поблднли

И звуки Вагнера, и краски Ботичелли,

Надъ мрачнымъ Байрономъ ужъ не мечтаю я,

И полка съ книгами запылена моя.

Въ ум одна лишь мысль, въ душ одно желанье,

Одна, одна любовь — но даже права нтъ

Открыть кому-нибудь завтное мечтанье,

Цлуя, сохранять твой дорогой портретъ!..

Всегда молчаніе, молчаніе — и тайна…

Бояться за себя, за взглядъ, за краску щекъ,

Бояться имя вдругъ во сн назвать случайно,

Дрожать за брошенный нечаянно намекъ…

Жить съ постоянною, гнетущею боязнью

Не за себя, о нтъ! но за другихъ, поврь.

А, нтъ! Молчаніе мн было худшей казнью,

И способъ я нашла заговорить теперь:

Мое ршеніе все муки успокоитъ,

Да… Монастырь меня въ своихъ стнахъ укроетъ.

— Твоей любви тогда я не взяла,

Подумай, жизнь разбить боялась я чужую.

Но эта жертва слишкомъ тяжела:

Я умираю!.. Я тоскую!..

Моя монахиня была тогда права,

Теперь пророчески сбылись ея слова:

Да, вотъ онъ, вотъ исходъ послдній, неизмнный!

Я буду счастлива въ обители священной,

Молиться за тебя не запретитъ никто,

Молитва за другихъ не можетъ быть преступна?

Такъ имя милое, съ молитвою слито,

Теперь становится устамъ моимъ доступно!..

Но прежде чмь уйду — послдняя мольба:

Дай мн еще тебя увидть на прощанье!..

Сказать, что я люблю, что я твоя раба,

Что съ твердостью свое исполню общанье!..

О! если не простишь,— врь, я не упрекну.

Виновна только я, и мн нести вину.

Но, можетъ быть, найдеть мой другъ великодушный

Въ душ, недавнему волненію послушной,

Довольно силъ простить?.. Въ послдній разъ склонюсь,

Съ благоговйнымъ обожаньемъ

Съ умершимъ счастіемъ моимъ навкъ прощусь,

Упьюсь я счастія безумнаго страданьемъ…

А!.. Дай мн этотъ сонь увидть на яву

Передъ послднею, тяжелой, вчной драмой!..’

Отвтъ — всего шесть словъ, но срочной телеграммой:

‘О, милая, люблю, прощаю и — зову!..’

II.

‘А я мечтала’…

А я мечтала…

Ясны небеса.

Вдали едва синетъ полоса,

То — очертанья сказочной Капреи.

Надъ моремъ — вилла. Стройной галлереи

Сквозныхъ колоннъ блетъ гордый рядъ

Надъ зеркаломъ лазурнаго залива,

Внизу шумитъ и шепчетъ старый садъ,

Трепещеть въ немъ священная олива.

Вотъ мирты, вотъ побгъ кудрявыхъ лозъ,

Вотъ золотомъ сверкаетъ померанецъ,

А вотъ и кустъ твоихъ любимыхъ розъ,—

Какъ чудно-чистъ и нженъ ихъ румянецъ!

Ихъ ароматомъ воздухъ напоенъ,

Съ нимъ смшанъ запахъ тмина и гвоздики,

Везд, везд играють солнца блики,

На зелени, на мрамор колоннъ,

И свтъ, и тнь въ причудливыя пятна,

Скользя, ложатся на песк аллей.

О, какъ весна свжа и ароматна,

Но ты — весны и солнца мн милй!

У пьедестала мраморной богини

Съ тобою мы услись на скамью.

Теб читаю тихо я свою

Поэму о Франческ ди-Рннини.

Ты молча внемлешь музык стиха…

Гармоніей таинственною полны,

Текутъ октавы мрныя, какъ волны…

И сладкая печаль твоя тиха.

Теб не жаль ни родины далекой,

Ни прежнихъ думъ царицы свтлоокой,

Все прошлое — забыто, отошло.

Мы оба полны дивнаго сознанья,

Что близки мы,— и жить намъ такъ свтло.

О, счастье добровольнаго изгнанья!

Какъ хорошо! Со мною вмст ты,

Нашъ лучшій другъ — волшебница-природа,

Скульптура, пнье, музыка, цвты

И полная, великая свобода!..

Не все-ль равно, что мы теперь живемъ

Вдали отъ всхъ, вдали родного края?

Мы молоды, мы любимъ, мы вдвоемъ,

Иного намъ теперь не надо рая!..

* * *

Спустилась ночь. Какая тишина!

Чуть слышно плещетъ сонная волна,

Окутаны въ лиловые туманы,

Давно ужь спятъ громады темныхъ скаль,

И полумсяцъ, узкій серпъ Діаны,

На темносинемъ неб ярко всталъ.

Какая ночь! Насъ такъ и тянетъ въ море.

Спускаемся по ступенямъ крутымъ,

И скоро ужъ въ серебряномъ простор

Съ тобою въ легкомъ челнок скользимъ.

Нашъ лодочникъ мурлычетъ канцонету,

Огни Кіайи блещутъ впереди,

И, съ ласкою прильнувъ къ твоей груди,

Я страстно ночь благословляю эту,

И съ втеркомъ морскимъ въ себя вдохнуть

Мн хочется всю нгу ночи южной.

На бархат лазури млечный путь

Блетъ яркой полосой жемчужной…

О, сколько звздъ! Въ далекой глубин

Какъ много звздъ на темномъ неб этомъ,

Но дв звзды блестятъ всхъ ярче мн

И сердце жгутъ своимъ волшебнымъ свтомъ.

Т дв звзды, о, другъ любимый мой,

Твои глаза, что полны страстной ласки.

Гляжу я въ нихъ, и отливаютъ краски

Отъ щекъ моихъ, и я шепчу: домой!..

Домой!.. Какое дорогое слово!..

Къ себ, съ тобою!.. Дома все готово:

Насъ ужинъ ждетъ и русскій самоваръ,

На воздух струится легкій паръ,

Летятъ на лампу бабочки ночныя…

Вотъ письма… взглядъ на штемпель…

Да, Россія!

Я замолкаю… взглядомъ за тобой

Слжу съ нмой, ревнивою мольбой,

Боясь подслушать вздохъ твоей печали,

Боясь, чтобъ оба мы не замолчали,

Полны жестокой… тягостной тоски…

Но этотъ взглядъ мучительный подмтивъ,

Безъ словъ понявъ и мн безъ словъ отвтивъ,—

Прочь страшные душ моей листки,

Не дочитавъ, мой другъ великодушный,

Бросаешь ты съ улыбкой равнодушной,

И снова, снова мы съ тобой близки!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вотъ соловей защелкаль въ темной чащ

Лимонной рощи, и все чаще, чаще

За трелью трель легко несется къ намъ:

Онъ въ садъ зоветь, онъ насъ зоветъ къ цвтамъ.

Еще мы долго бродимъ по аллеямъ,

И вся природа шепчеть намъ: ‘живи,

Живи, люби!..’ И оба жы блднемъ

Отъ счастія, отъ страсти, отъ любви!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Къ намъ въ окна льется съ втеркомъ изъ сада

Все тотъ же запахъ тмина и гвоздикъ.

Мерцая свтомъ голубымъ, лампада

Мадонны кроткій озаряеть ликъ.

Покоемъ все, все счастіемъ здсь дышитъ,

Здсь ужъ никто, никто насъ не услышить,

Никто, никто здсь не увидитъ насъ,

Здсь я могу, тебя цлуя жадно,

Шептать теб, какъ дивно, какъ отрадно

Съ тобою быть въ блаженный этотъ часъ…

Въ твоихъ глазахъ мерцаютъ счастья слезы,

И въ поцлу замолкаемь мы,

А подъ окномъ, среди душистой тьмы,

Сильнй, сильнй благоухаютъ розы…

И съ устъ моихъ восторга рвется стонъ…

——

Но я одна… и это только сонъ…

III.

‘Semper Excelsior’.

Твой благородный умъ мн силы придаетъ,

Какъ смлаго орла, высокъ его полетъ.—

Ты ласково ведешь своей рукою нжной

Мой боязливый духъ въ міръ истины безбрежной,

Я часто здсь, смотря на высь лиловыхъ горъ,

Твержу твои слова: ‘Semper Execlsior!’

И постигаю я, что надлилъ недаромъ

Великій Прометей, какъ самымъ высшимъ даромъ,

Цною смерти, насъ божественнымъ огнемъ.

Ищу я знанія, и вижу съ каждымъ днемъ

Страницы новыя. То дивный міръ античный

Встаетъ передо мной и слухъ мой непривычный

Ласкаетъ мощною гармоніей своей

Языкъ Овидія и пламенныхъ страстей,

Языкъ Виргилія и сладостной эклоги,

И Рима древняго ко мн нисходятъ боги.

Но все мняется, и, легкій рой тней,

Витаютъ предо мной поэмы прежнихъ дней:

Тристань… Роландъ… Мерлинъ…

Изольда… Брадаманта,

И Философія — возлюбленная Данта,

Съ ней Беатриче онъ позабывалъ порой,

Отдавшись весь во власть любви своей второй.

Ты многихъ увлекла, волшебница Идея!

Къ теб священною любовью пламеня,

Тобою овладть старался человкъ.

Летли дни, года, летлъ за вкомъ вкъ,

Мечомъ ли генія, иль стрлами таланта,—

И пылкость Гегеля, и ясный разумъ Канта,

И тысячи другихъ, тебя одну любя,

Сражались за тебя и гибли за тебя.

Но если можешь ты царицей полновластной

Быть въ сердц юноши, который съ врой страстной

Отдастъ и молодость, и жизнь теб свою,—

О, сердца женщины стремленій не таю:

Ее къ себ зоветъ еще одна богини,

И безъ нея ей міръ — печальная пустыня.

Какъ солнце — небесамъ, какъ ландышу — весна,

Какъ поцлуй — устамъ, такъ ей Любовь нужна.

И лишь озарена ея небеснымъ свтомъ —

Она становится мыслителемъ, поэтомъ,

Тогда ея душа какъ арфа зазвучитъ,

Любовь — вотъ мечь ея, вотъ свтозарный щитъ!

Храни-жъ мою любовь, какъ драгоцнный камень,

Поддерживай во мн ея священный пламень,

И гордостью пускай блеститъ твой милый взоръ,

Когда я повторяю ‘Sempre Excelsior’.

Лозанна.

IV.

Въ тихій часъ.

…Да, здсь, на берегу скалистомъ океана,

Все забывается въ цлительной глуши.

Какого страннаго спокойствія Нирвана

Для утомившейся, измученной души!

Зеленый океанъ кой-гд сверкаетъ сталью,

О, какъ въ немъ тонетъ взглядъ, завороженный далью!

Душа торжественно внимаетъ шуму волнъ,—

И онъ понятенъ ей,— значеньемъ страннымъ полнъ.

Кто не слыхалъ его,— могучій шумъ природы?

Въ немъ дикой страсти пснь, въ немъ дивный гимнъ свободы,

Въ немъ лепетъ ласковый любовныхъ первыхъ словъ

И вчной жизни шумъ, таинственный, безбрежный,—

Просторъ небытія и смерти неизбжной

Неумолимый зовъ.

* * *

Бушують ли въ душ страстей и слезъ порывы,

Полна ли нжностью священною она —

Отвтятъ ей на все приливы и отливы,

Прибой и тишина.

Туда! Скорй туда, къ высокому утесу!

Оттуда милая картина мн видна:

Какъ гнзда ласточекъ, далеко по откосу

Домишки лпятся, лачужки рыбаковъ,

Тамъ, выше, городокъ, съ красивой пестротою

Своихъ изящныхъ виллъ, и съ зеленью густою

Садовъ и яркихъ цвтниковъ.

Вотъ церковь старая, на фон синемъ неба

Рисуется такъ ясно тонкій шпицъ.

Тамъ втеръ вдаль летитъ по сплымъ нивамъ хлба

И золотистые колосья клонитъ ницъ.

* * *

Весь старый городокъ цвтами залитъ словно,

Все розы, розы все! Какъ въ сказк! Вотъ любовно

Гирляндой розовой весь обняли карнизъ,

А эти свсившись красивой втвью внизъ,

Одн стараются на улицу изъ сада

Лукаво заглянуть, но пышные кусты

Ревниво стережетъ желзная ограда.

Все розы, розы все! Румяные цвты

Взбираются на верхъ по стнамъ запыленнымъ,

Льнуть вкрадчиво къ камнямъ, какъ свжія уста,

Сжимаютъ цпко ихъ объятіемъ влюбленнымъ.

Какія краски здсь, какая красота!

Вотъ темно-красныя и съ бархатнымъ отливомъ,

Вотъ ярко-желтыя среди густой листвы,

Вотъ блдно-алыя,— но всхъ прекраснй вы,

Вы, розы чайныя! въ спокойствіи стыдливомъ

Румянцемъ двственнымъ такъ тонко залиты,

Какъ первый поцлуй и нжны, и чисты!

Роса у васъ блеститъ въ полураскрытыхъ чашахъ

Слегка алющей душистой глубины,

И темнымъ пурпуромь изящныхъ листьевъ вашихъ

Такъ дивно вы оттнены!

— * *

—

На старомъ кладбищ, среди могилъ забытыхъ,

И тамъ нашла я розъ цвтущій, пышный кустъ,

Напоминающій объ аромат устъ,

Въ лобзанъи трепетномъ едва полуоткрытомъ.

Оно разрушено… У дорогихъ крестовъ

Никто уже склонить колно не приходить,

Никто не носить имъ рыданій и цвтовъ.

Но, можеть-быть, въ полночь, когда луна наводить

Лучи неврные по сломаннымъ крестамъ,

Молитва тайная идетъ неслышно тамъ,

На сромъ камн плитъ луны играютъ блики,

И тни легкія встаютъ со всхъ сторонъ,

И колокольчиковъ надгробной павилики

Въ прозрачномъ воздух чуть слышенъ нжный звонъ…

Но днемъ оно глядитъ особенно отсюда,

Спокойнымъ цвтникомъ изъ розъ и изумруда…

* * *

О, какъ здсь хорошо! Распутье двухъ дорогъ,

На перекрестк — крестъ, Распятіе, у ногъ

Божественныхъ Христа — цвты, внокъ смиренный.

Кто ихъ принесъ сюда съ мольбою сокровенной?

Съ любовью набожной обвившая гранитъ

Гирлянда пышная изъ дикихъ маргаритокъ

Своею простотой такъ ясно говоритъ,

Что принесло ее смиренье,— не избытокъ.

Bce тихо, все молчитъ, молитвенный покой

Надъ безконечною безбрежностью морской,

Спокойно-мощною въ своемъ величьи гордомъ.

Вотъ звонъ колоколовъ, протяжный и густои,

Раздался въ воздух, какъ мирно въ гимнъ святой

Они сливаются торжественнымъ аккордомжъ,

Звучить ихъ благовстъ въ окрестной тишин.

Ужъ нечувствительно на землю сходятъ тни,

И слезы дивныя сжигаютъ сердце мн.

Невольно для мольбы склоняются колни,

И съ свтлой нжностью, прекрасной и большой,

Я за тебя молюсь восторженной душой!..

Veules-les Roses, Normandie.

Раковина.

Мн формою своей понравилась она,

Изящной, чистою — и нжнымъ перламутромъ,

Я подняла ее у моря раннимъ утромъ.

То былъ отлива часъ. Шумливая волна,

Вся серебромъ блестя и яркимъ малахитомъ,

Съ собою принеся ее издалека,

Оставила ее на берегу, покрытомъ

По бархату песка

Пучками травъ морскихъ, багряныхъ и зеленыхъ,

Хранящихъ терпкій вкусъ и запахъ волнъ соленыхъ.

Толпа дтишекъ тамъ возилась и прибой

Касался бережно ихъ крпкихъ ножекъ голыхъ.

Какъ спряталась она отъ глазокъ ихъ веселыхъ?

Я подняла ее и увезла съ собой.

И много дней прошло. Далеко былъ за мною

‘Безбрежный океанъ съ могучей тишиною,

Соленый втерокъ и шопотъ волнъ мopскихъ,

То грозенъ, точно гнвъ,— то, словно ласка, тихъ…

Жизнь своего ждала, опять, опять вступила

Дйствительность въ свои суровыя права,

Надъ дломъ, надъ трудомь вновь напрягалась сила,

И мыслями горла голова.

Но какъ-то вечеромъ холоднымъ и печальнымъ,

Зимой, случайно я къ камину подошла,

И раковину тамъ забытую нашла.

Ее взяла я жестомъ машинальнымъ.

Вдругъ странно: что это? Прислушалась я къ ней,

Какъ зачарованная, стоя:

Какой-то тихій шумъ, сильне и сильнй,

Какъ нарастающій далекій шумъ прибоя,

Я слышала въ ея пурпурной глубин,

И вотъ, о чемъ она разсказывала мн.

——

Говорила она о морской глубин,

О морской глубин, гд, далеко на дн,

Міръ красотъ есть таинственно чудныхъ,

Сквозь зеленый хрусталь неподвижной воды

Проникаютъ лучи, освщая сады

Водорослей и травъ изумрудныхъ.

Всюду стелется тамъ, на песк золотомъ,—

Разстилается пышно узорнымъ ковромъ

Зелень нжная лентъ шелковистыхъ

Съ желтымъ кружевомъ травъ золотистыхъ.

Груды жемчуга всюду хранить глубина,

Въ сердц раковинъ нжныхъ сверкаютъ тона

Драгоцнныхъ молочныхъ опаловъ,

И, сплетаяся въ арки, въ сквозные внцы,

Поднимаются вверхъ горделиво дворцы

Блдно-алыхъ и блыхъ коралловъ.

Блымъ цвтомъ цвтутъ въ изумрудной вод,

Какъ букеты, ‘цвты новобрачной’,

Въ нихъ запуталисъ звзды морскія кой-гд,

И загадочный сумракъ царить тамъ везд,

Всюду свтъ изумрудно-прозрачный.

Тамъ, покинувъ коралловый садъ,

Свой подводный пріють молчаливый,

Разсыпается рой шаловливый

Влажноокихъ и стройныхъ наядъ.

Словно рыбокъ веселая стая,

Он вьются и ржутъ струи,

Водоросли со смхомъ вплетая

Въ свои косы, въ зеленыя косы свои.

Царь морской тамъ склонился, рыдая

Надъ погибшею двой земной.

Точно мраморъ прекрасна она, молодая,

Дивно-нжная, съ длинной косой.

Посылаетъ онъ рыбокъ своихъ шаловливыхъ,

Чтобъ спросили скоре у чаекъ болтливыхъ,

Какъ согрть эту юную грудь,

Чмъ прекрасную къ жизни вернуть?

* * *

Наполнивъ океанъ съ загадочною далью,

Вотъ чмъ утшила тогда она меня,

Когда стояла я одна съ своей печалью

У погасавшаго огня.

И сердце ожило въ груди моей невольно.

О, нтъ! Я не одна, и больше мн не больно.

О, мой любимый другъ, пускай я не съ тобой,

Пусть мы разлучены безжалостной судьбой,

Какъ этой маленькой скорлупкой,

Почти прозрачною и хрупкой,

Чудесно такъ сохранены

И втра вздохъ, и шумъ волны,—

Такъ въ глубин души далекой, заповдной

Я вчно сохраню, о, другъ мой, милый, бдный,

Всю ту поэзію, что внесена была

Тобою въ жизнь мою, что, пламенно свтла,

Мн озарила умъ и сердце, и со знанье,

Что мн дала любовь и счастье, и страданье.

И я когда-нибудъ, съ восторгомъ прежнихъ дней,

Въ разсказ пламенномъ открою,

Какъ я любила и жила тобою,

О, родина души моей!

И этимъ чье-нибудь я успокою горе,

И, можетъ-быть, займу изврившійся умъ,

Какъ раковины той необъяснимый шумъ,

Что мн напомнила про дорогое море,

Про солнце яркое, про воздухъ голубой —

Холодной, скучною, печальною зимой.

VI.

Подъ новый годъ.

Ужъ старый годъ готовъ покинуть землю,

Подъ звонь бокаловь, подъ веселый шумъ,

Но я веселью съ тайной грустью внемлію,

Полна неясныхъ и печальныхъ думъ.

Забыли вс и горе, и заботы,

Минувшій годъ такъ шумно хороня,

Торопятся покончить съ нимъ разсчеты,

Чего-то ждутъ отъ завтрашняго дня…

* * *

Ужель въ людскихъ сердцахъ неблагодарныхъ

О старомъ год сожалнья нтъ?

Ужель надеждъ блестящихъ и коварныхъ

Такъ ослпляеть ихъ минутный свтъ?

Забывъ, что счастье на земл съ страданьемъ,

Съ отравой слезь, съ раскаяньемъ слито,

Они еще трепещутъ ожиданьемъ,

Надются, безумные!.. На что?

* * *

Весь столъ въ цвтахъ, прелестны въ бломъ дамы,

Блеститъ въ бокалахъ золотая пыль.

Вс ждутъ, что вдругъ конецъ житейской драмы

Измнится въ веселый водевиль.

Но въ заблужденьи вчномъ, хоть и пошломъ,

Я принимать участье не хочу:

Закрывъ глаза, я думаю о прошломъ,

И къ прошлому душою я лечу.

* 8 *

Вдь все-таки прекрасныя мгновенья

Нашъ старый годъ намъ приносилъ не разъ:

И слезы счастъя, и восторгъ забвенья,

И творчества высокаго экстазъ!

А въ будущемъ?.. Блаженство иль страданья?..

Мы высшей силы вчные рабы,

И тяжкою завсою незнанья

Отъ насъ закрыто зеркало судьбы.

Вся наша жизнь — наскучившая сказка

Съ пугающимъ загадочнымъ концомъ,

И что насъ ждетъ, когда придетъ развязка,

Свтъ или тьма?.. Кто скажетъ намъ о томъ?..

11 декабря.

VII.

На станціи.

Съ какимъ страданіемъ гляжу я въ этотъ разъ

На нашу станцію… И катятся изъ глазъ

Невольно крупныя, непрошенныя слезы.

Все здсь по-прежнему, все… съ золотой березы

Съ неяснымъ шелестомъ спадаетъ желтый листъ,

Синютъ небеса, осенній воздухъ чистъ,

И астры позднія, такъ пышно доцвтая,

Покрыли весь цвтникъ, какъ стка золотая,

Того же нищаго засохшія уста

О хлб молятъ именемъ Христа,

И та же двочка съ глазами голубыми

Смется мн въ окно, безпечно весела…

Она за этотъ годъ почти не подросла!

За станціей — посадъ, домишки… А за ними

Далеко тянется полей спокойныхъ ширь

И въ зелени садовъ блетъ монастырь.

И вотъ иллюзіи таинственная сила

Меня блаженною отрадой охватила,

На мигъ забылась я! Почудилосъ мн вдругъ,

Что этотъ годъ — былъ сномъ мучительнымъ и смутнымъ,

Кошмаромъ тягостнымъ, но, къ счастію, минутнымъ,

И что проснулась я — и вновь съ тобою, другъ!..

Въ вагон рядомъ ты, у встрченныхъ случайно

Твоихъ друзей, и я поэтому одна

Стою, задумавшись, у своего окна,

И съ тихой радостью я улыбаюсь тайно

И съ дтской шалостью я на стекло дышу.

И на явившемся туман,

Подобно Пушкинской Татьян,

Я буквы милыя пишу.

Твое присутствіе я чувствую всецло!

Оно всю душу мн отрадою согрло.

И я невольно въ слухъ произношу:

— ‘Ты здсь’!.

Шаги — ты здсь. Въ волненіи глубокомъ

Я голову кладу къ теб на грудь,

И мы молчимъ, чтобъ счастья не спугнуть,

Пронизаны какимъ-то жгучимъ токомъ.

Но, сжавъ меня сильнй, средь синей полутьмы,

Ты тихо шепчешь мн: ‘Когда-жъ прідемъ мы?..

Одна твоя незначущая фраза,—

И я уже полна безумнаго экстаза,

Я замираю вся въ объятіи твоемъ

И ты со мной горишь однимъ огнемъ.

Я поддаюсь очарованья власти,

Въ твоихъ глазахъ читая рчи страсти.

Какъ ярко въ сумрак глаза твои горятъ

И, опаленныя, пересыхаютъ губы…

Я вижу, стиснуты твои невольно зубы —

Прелестныхъ перловъ рядъ,

И ноздри нервныя твои слегка раздуты!..

О, позабуду-ли волненье той минуты?

Мой ужъ туманится, блаженная мечта

Рисуетъ ярко мн картины упоенья,

И нжность ласкъ твоихъ, и тайный вздохъ смущенья…

И поцлуя ждутъ уста,

Ждутъ поцлуя пламенно и жадно…

О пробужденье! Какъ ты безпощадно!..

VIII.

Другу.

Усталымъ путникамъ дарованный судьбою

Часъ отдыха на жизненномъ пути

Оконченъ… Снова въ путь! Прими мое прости!

Кто знаетъ, встртимся-ль еще когда съ тобою?

Мы были счастливы… хоть на недолгій срокъ,

Мы оба поняли, что близки мы другъ другу.

Такъ путники вдвоемъ пережидаютъ вьюгу,

И каждый чувствуетъ, что онъ не одинокъ.

Теперь въ послдній разъ теб отдамъ я мысли,

Съ тобою говорю,— хотя издалека.

Весь день шелъ мелкій дождь, и въ неб облака

Свинцовой пеленой нависли.

Но улицы полны прохожихъ, какъ всегда…

Да, если изъ дома толкаетъ ихъ нужда

Въ погоню за кускомъ насущнымъ хлба,

То думать ужь нельзя имъ о капризахъ неба!..

Вотъ дти… Бдныя! какъ жалкіе цвты,

Безъ солнца, ихъ взлеляла столица,

У взрослыхъ блдныя, озлобленныя лица —

Ни свжести, ни яркой красоты,

И все печальнй въ эту грязь и слякоть.

Подъ рзкимъ втромъ морщится Нева.

Мн тяжело!.. Пылаетъ голова.

И хочется къ теб прижаться и заплакать.

Но я одна, и все темно кругомъ,

Въ окно стучатся слезы непогоды…

Недавно, другъ, я постила домъ,

Гд юности моей промчались годы.

Не измнилось въ немъ почти-что ничего,

Знакомыя стоять все такъ же крпко стны…

Какъ будто старый домъ не вдалъ перемны,

И не коснулась жизнь его.

Но гд-же дтскій смхъ и рзвыхъ ножекъ топотъ?

Гд пальма у окна и снь ея листвы,

И въ миломъ уголк влюбленно-тихій шопотъ?..

Мои 16 лтъ — гд вы теперъ, гд вы?..

Все то, что прежде я любила,

Чмъ юная душа была тогда полна,

Все унесла съ собой житейская волна

Иль отняла могила.

Но что-жъ изъ прошлаго теперь, хотя-бъ ошибкой,

Для настоящаго себ я сберегла?

И тни дней былыхъ съ насмшливой улыбкой

Киваютъ тихо мн изъ каждаго угла…

Я вижу двочку съ пытливыми глазами,

Она, съ волненьемъ и слезами,

За книжкой притаясь въ безмолвіи ночномъ,

Пока все въ дом спало сладкимъ сномъ,

Читала жадно до разсвта.

За книжкою любимаго поэта

Ея душа и крпла, и росла,

И пробовать училась два крыла.

Какъ врила тогда она, мечтая,

Что наша жизнь — дорога золотая,

Въ которой только счастье на пути,

Что доброму легко добро найти,

Что правды свтъ сіяетъ силой дивной,

Что есть любовь… о, бредъ души наивной!

Какъ раскидала жизнь ея мечты,

Мой добрый другъ, поймешь легко и ты.

Тамъ, гд она искала чистой ласки,

Ей подавали грубой страсти ядъ,

И жизнь — большой и пестрый маскарадъ —

Предъ ней, смясъ, развертывала маски.

Подъ маскою ума таится пустота,

Порокъ живетъ подъ двственною краской

Стыдливости, за дружескою лаской

Шипитъ и точитъ жало клевета,

Подъ маскою холодности спокойной

Таится страсть и ядомъ сердце жжетъ,

Скрывается подъ маской страсти зной ной

Холодный низменный разсчеть.

Подъ маской честности высокой

Интрига прячется, подъ маскою труда —

Эксплоатація, и тайная вражда

И ненависть — за дружбою глубокой.

Ложь — всюду, а людей преступныя уста,

Забывъ слова любви, отринувъ правду Божью,

Осквернены и клеветой, и ложью,

Пятнають имя чистое Христа.

Къ чему же имъ добра, надежды, облегченья

Забытыя, ненужныя слова?

Какъ въ древнемъ Рим —

Хлба имъ сперва,

Потомъ, цной хоть крови,— развлеченья!

Такъ вс живуть, не вря, не любя,

Отдавшись лишь страстямъ своимъ и нуждамъ…

И, съ ужасомъ смотря вокругъ себя,

Она томилась въ этомъ мір чуждомъ,

Какъ жалкій духъ, привязанный къ земл,

Какъ Прометей, прикованный къ скал!

За взглядъ безъ тайной лжи, за искреннее слово,

Какъ за глотокъ воды въ палящій лтній зной,

Она отдать себя была готова.

И ты открылъ мн цли бытія.

Ты понялъ, что полна душа моя печали,

Что боленъ бдный умъ, хотя еще такъ юнъ,

Что нтъ въ душ моей по-дтски чистыхъ струнъ,

Чтобы тоской и болью не звучали!

Но понялъ ты всю горечь тяжкихъ думъ,

И ты мн освжишь измученный мой умъ,

Ты даль мн мигъ блаженнаго забвенья,—

Благодарю за свтлыя мгновенья!

Благодарю! могу немногимъ я

Теб за это заплатить — я знаю —

Три слова только, я не забываю…

ОТЗВУКИ.

Русской женщин.

Въ кошмар вчномъ увлеченій смутныхъ,

Въ ненужной сердцу суетной борьб,

Среди тревогъ, страстей, блаженствъ минутныхъ,

Сестра моя! Завидую теб.

Да, въ этомъ мір, полномъ наслажденья,

Могла ты быть одною изъ царицъ,

Но ты другія избрала владнья…

За то и нтъ имъ на земл границъ.

Въ глухихъ степяхъ, въ забытыхъ Богомъ селахъ,

Нашла себ желанный ты пріютъ.

Тамъ въ прозябанье дней, годинъ тяжелыхъ

Твои слова — лучъ счастія даютъ.

Везд, гд только въ дверь стучится холодъ,

Гд преступленья жадно ждетъ нужда,

Гд блдныхъ жертвь подстерегаетъ голодъ —

Ужъ ты спшишь, какъ легкій духъ, туда.

Ты явишься… Такимъ спокойнымъ свтомъ

Блеститъ твой ясный, ласковый твой взглядъ.

Что не пугаеть даже темнымъ цвтомъ

Больныхъ дтей смиренный твой нарядъ.

Приносишь ты тепло успокоенья

И въ жизнь, и въ душу жалкихъ бдняковъ,

И, слабая, ты облегчаешь звенья

Тяжелаго невжества оковъ.

И я, сестра, служу тому же Богу!

Жизнь юную хочу отдать ему,

Пусть образъ твой укажетъ мн дорогу,

Разсявши сомнній тайныхъ тьму.

Ты — сильная своею врой чистой —

Меня съ собою властно призови!

Веди меня съ собой на путь тернистый

Къ святымъ чертогамъ правды и любви!..

Новогодняя ночь.

Вижу небо вечернее, синее,

Спятъ деревья въ серебряномъ ине,

Тишина… тишина…

Тихо степь разстилается блая,

Вся замерзшая, обледенлая

Деревушка видна

Съ занесенною снгомъ дорогою,—

Знать не нуженъ проздъ.

Кресть надъ церковью старой, убогою

Ярко блещетъ въ сіяніи звздъ.

Тихо все. Эту ночь новогоднюю

Крпкимь сномъ лишь встрчаетъ народъ,

Все равно для нихъ, властью Господнею,

Старый, новый ли годъ!

Все равно! Та-же страда голодная,

Та-же скорбь и нужда безысходная,

Тотъ же мракъ — и борьба до могилы…

— Пожеланіе первое — имъ!

Дай имъ, Господи, дтямъ своимъ,

Съ новымъ годомъ и новыя силы!

О, взгляни на ихъ жизнь незамтную,

Разумъ ихъ Ты лучомъ озари,

Освти эту темь непросвтную

Свтомъ ясной и вчной зари!..

Гд красота?

Kpacота — въ упоительныхъ грезахъ,

Что дарятъ теб ангелы сна,

Красота — въ нераскрывшихся розахъ,

Что приноситъ съ собою весна.

Красота — въ этомъ неб далекомъ,

Гд вечернія звзды блестятъ,

Красота — въ твоемъ взор глубокомъ,

Гд прекрасныя мысли горятъ.

Красота — въ молчаливомъ лоб заньи,

Что мои зажигаетъ уста…

Въ вр, въ правд, въ поэзіи, въ знаньи —

И въ любви… и въ теб красота!

Будь со мной.

На пути моей жизни мн страшно одной,

Другъ мой, нжный мой другъ, будь со мной!

Дтскій сграхъ мою душу терзаетъ порою,

Но мн легче, когда я съ тобою,

И съ доврьемъ прижмусь къ твоей милой груди.

Ты меня своей твердой рукою веди,

Будь со мною!

Въ мір, полномъ и злобы, и грязи, и лжи,

Ты меня не оставишь, о другъ мой, скажи?

Я съ тобой становлюсь и свтле, и чище,

Ты — весь свтъ въ моемъ скромномъ жилищ,

Твоя ласка меня согрваетъ зимой,

Я — твоя, я прошу тебя съ нжной мольбой:

Будь со мной!..

Здсь безъ страха пройду я путь жизни унылой,

Но и- въ смертный мой часъ, я съ мольбою одной

Все-жъ скажу теб, другъ мой, и тамъ — за могилой

Будь со мной!..

Милосердіе.

Нтъ, милосердіе не въ томъ, чтобъ ради Неба

Подать несчастному скитальцу корку хлба,

Иль освжить его въ томящій лтній зной

Изъ кружки глиняной съ холодною водой,

Или отдать ему ненужную о ежду,

Иль ласково шепнуть больному про надежду.

Есть милость высшая, и ею міръ великъ!

Вы знаете ли тхъ, чья жизнь — одинъ лишь холодъ,

Измученной души — по ласк вчный голодъ?

Увы! Имъ не знакомъ любви святой языкъ,—

Какъ птички, что въ лсу застигнуты грозою,

Они напуганы безжалостной судьбою,

И счастья нтъ для нихъ, и солнца нтъ для нихъ!..

Ихъ знаетъ только Богъ… Но Онъ,— Онъ любить ихъ.

И если дали имъ хотъ лучъ вы утшенья…

Вы много сдлали для своего спасенья!

Больное утро.

Какой печальный день! Нависли облака

Тяжелою и срой пеленою,

Дождь мороситъ… Растущая тоска…

И кажется земля усталой и больною

Не видно солнца! Скрывшись въ небесахъ,

Оно свой путь свершаетъ невидимкой,

Блестящій шаръ въ свинцовыхъ облакахъ

Задернутъ траурною дымкой.

Оно исчезнетъ… въ неб не блеснетъ

Заката лучъ прощальною улыбкой…

Какъ будто этотъ день, и солнеч ный восходъ —

Все было… только странною ошибкой.

Такь иногда невидимо пройдетъ

Жизнь сраго труда и будничныхъ заботь,—

Безъ яркихъ радостей, безъ яркаго страданья,

Ни громкій смхъ, ни страстныя рыданья

Въ ней пламеннымъ волненьемъ не мелькнутъ,

Ей не блеснетъ восторгъ любви минутъ

Хотя на мигъ роскошною улыбкой…

И скроется она подъ тяжестью земли,

Какъ будто эта жизнь, и эта смерть прошли

Какой-то странною ошибкой.

Ночь.

Темно на улицахъ и рдки пшеходы,

Унылый шумъ дождя и стоны непогоды,

Деревья втеръ гнетъ, и обнаженныхъ липъ

Въ покинутомъ саду немолчный слышенъ скрипъ.

Какъ ночь осенняя печальна и сурова!

Какъ жалуется все и плачетъ на земл!

Домой! Вонь огонекъ сіяетъ мн во мгл…

Спаси Господь всхъ тхъ, кто въ эту ночь безъ крова!

Глубоко въ тайникахъ земли,

Не видя дня, не видя свта,

Не видя яркой жизни лта,

Растеній смена легли.

Работой ихъ корней неслышной

И росъ, и крпнулъ стебелекъ,

И наконецъ расцвль цвтокъ,

Блистая красотою пышной.

Глубоко въ тайникахъ ума

Легло губительное горе —

И не играла жизнь во взор,

И душу охватила тьма.

Но горе властью сокровенной

Невольно возвышало умъ,

И излилась вся горечь думъ

Въ восторг псни вдохновенной!…

Посл грозы.

Гроза прошла. Былъ гнвъ ея не дологъ.

Свинцовыхъ тучъ разорванъ срый пологъ,

Какъ занавсь въ начал пьесы, онъ

Рукою чьей-то властной съ мста сдвинутъ

И всюду въ лужахъ ярко опрокинутъ

Синющій и свжій небосклонъ.

Природы прихотливою игрою

Теперъ въ нихъ глазу не увидть дна…

Не такъ ли сердцу кажется порою

Ничтожныхъ душъ — бездонной глубина?..

ФАНТАЗІИ.

Августа.

Она проходитъ царственно-горда,

И красота ея неумолима.

Не здсь-бы, въ царств сумрака и льда,—

Цвсти-бы ей подъ пылкимъ небомъ Рима.

Овидій въ ней призналъ-бы, увидавъ,

Ожившій образъ мраморной Августы.

Ея головки — горделивъ поставъ,

Въ очахъ ея — смертельный ядъ Локусты.

И вотъ, ее мн помогаетъ сонъ

Перенести на мраморныя плиты,

Тамъ капители стройныя колоннъ

Вс розами пурпурными увиты.

Полулежитъ, раскинувшись, она

На пышномъ лож изъ кости слоновой,

Отъ пламенныхъ лучей защищена

Завсой шелка тонкаго пунцовой.

Контрастомъ съ ней — черна какъ юга ночь —

Надъ ней рабыня ветъ опахаломъ,

Она не можетъ нги превозмочь,

И отдыхаетъ въ счастіи усталомъ.

Улыбка тихо бродить на устахъ,

Она еще горитъ отъ страстной грезы…

И Пестума классическія розы

У ногъ ея — склоняются во прахъ!..

Цвтокъ мечты.

Ты на одну лишь ночь открылся для меня,

Мой озовый цвтокъ, таинственный, прекрасный,

И вотъ первыхъ звздъ до наступленья дня

Твоею красотой владла я опасной.

Мн голову кружилъ, пугая и маня,

Твой странный ароматъ, и сильный, и неясный,

Отъ страсти сдержанной блдне и блднй

Впивала я восторгъ изъ чашечки твоей

Я знаю, жгли тебя, какъ страсти дуновенье,

Касаясь съ жадностью, холодныя уста,

Но я пила въ теб, пила безъ утоленья

Всю муку счастія, весь сладкій ядъ забвенья,

Какой-то нгою волшебной залита.

И внчикь розовый твоей коронки пышной

Съ какою ласкою безумной и неслышной

Какъ цловала я въ блаженномъ забытьи…

Но къ утру лепестки закрылися твои!..

Антиной.

Созданье генія, стоить передо мной

Онъ — юный полубогъ, прекрасный Антиной!

Надъ изваяніемъ божественнаго тла

Безслдно пронеслись, любуясь имъ, вка,—

И даже времени нещадная рука

Безсмертной красоты разрушить не посмла.

Смотрю въ глаза его… Но мраморный ихъ взоръ

Скрываеть, вижу я, страданье… иль укоръ.

И странная встаетъ въ моемъ ум загадка:

На мраморныхъ устахъ — къ чму печали складка?

Тоска въ его глазахъ невидящихъ — зачмъ?..

Но вчной тайны стражъ, холодный мраморъ,— нмъ.

* * *

Мн снился чудный сонъ: цвты, цвты, цвты,

Блестящій пиръ любви, повсюду солнца блики,

Веселый смхъ и шумъ, и радостные клики,

Аккорды музыки, цвты, цвты, цвты.

Какъ воплощеніе античной красоты,

Я видла тебя. Скользили складки тоги,

И, полны зависти, языческіе боги

Взирали на тебя… На мрамор живомъ

Твоихъ прекрасныхъ плечь я ритмъ стиховъ считала.

Не внемля ничему, что длалось кругомъ,

Теб стихи любви съ улыбкой я шептала,

И римы жгли тебя какъ смлыя уста.

И были розами чела увиты наши,

И пили мы съ тобой изъ той-же самой чаши…

Стихи, цвты — и ты… О, что за красота!

Смерть.

Я смерти не боюсь. Увнчана цвтами,

Покину землю я съ улыбкой на устахъ,

Я близкихъ и друзей найду и межъ богами…

Къ чму-жъ напрасный страхъ?

Тамъ улыбнется мн таинственно Киприда,

И руку мн подасть малютка-богъ Эротъ,

Самъ въ область мрачную туманнаго Аида

Меня онъ поведетъ.

Но лиру я возьму — и Церберъ, стражъ ужасный,

Вмигъ укротитъ свой гнвъ… а хороводь тней

Замолкнеть, съ жадностью внимая псн страстной

И пламенной моей.

Полету времени задумчиво внимая,

Такъ буду ожидать въ подземной тишин,

Пока, тнь милая, тнь вчно-дорогая,

И ты сойдешь ко мн!..

Изъ тьмы временъ.

Вотъ въ кущ розъ вознесся портикъ стройный,

Зеленый плющъ по блымъ ступенямъ

И солнца лучъ на нихъ играеть знойный…

То храмъ любви, давно забытый храмъ.

Сюда съ моленьемъ, полнымъ страстной вры,

Красавицы — вка тому назадь —

Несли къ прекрасной стату Венеры

Внки, цвты, куреній ароматъ.

Окутаны воздушною одеждой,

Он лобзали хладный мраморъ плитъ,

Входя во храмъ съ мольбою и надеждой…

И вотъ теперь заброшенъ онъ стоить.

Какъ онъ оставленъ, какъ онъ покинутъ!

— Ужель такъ все исчезнетъ безъ слда,

И ласки т ужели же остынутъ,

Что ты дарилъ мн?

Другъ, войдемъ туда!

Я кружевомъ смахну налеты пыли,

Своею кровью начертаю тамъ,

Что снова двое любящихъ здсь были,

Что вновь внималъ моленьямъ старый храмъ!

Смерть и Любовь.

Съ Любовью нжной Смерти мрачный геній,

У грани вчности сойдясь однажды,

Заспорили — кто выше, кто сильнй,

Кто больше слышитъ пламенныхъ моленій,

Кто утоленье отъ духовной жажды,

Кто счастіе земл даетъ полнй.

— Мн первенство! — Любовь сказала гордо:

Отъ королей до нищихъ, никому

Не избжать моей могучей власти.

— Напрасно! — Смерть ей отвчала твердо.

Твои побды, горе, счастье, страсти —

Все покорю я, все себ возьму!

— Пойдемъ же къ смертнымъ,— ихъ мы испытаемъ,

Кому царить — отъ нихъ узнаемъ мы.

И вотъ он, простясь съ надзвзднымъ краемъ,

Спустились въ міръ отчаянья и тьмы.

На встрчу имъ шелъ, съ лютней за плечами,

Красавецъ юный съ гордыми очами.

— Мн выбирать! Мой врно будетъ онъ:

Прекрасенъ, — молодъ, — знаю! Онъ влюбленъ.

И ласково Любовь его спросила:

— Любовь иль Смерть? Скажи, чья выше сила?

Но съ горькою улыбкой своей:

— ‘Конечно, Смерть!..’ сказалъ въ отвтъ онъ ей.

И отступила прочь Любовь смущенно,

На Смерть она взглянула огорченно…

И тихо та промолвила:— Поврь,

Я побдила… Мой чередъ теперь!..

У кладбища, на камняхъ запыленныхъ

Несчастная старуха подаянья

Съ смиренною надеждою ждала.

Въ ея глазахъ голодныхъ, истомленыхъ

Весь ужась безнадежнаго страданья,

Вся повсть долгой нищеты жила.

И Смерть ее торжественно спросила:

— Смертъ иль Любовь?.. Скажи, чья выше сила?

Угасшій взоръ старуха подняла,

Онъ вдругъ былымъ засвтился волненьемъ,

Быстрй по жиламъ полилася кровь —

И съ набожнымъ почти благоговньемъ

Несчастная отвтила: ‘Любовь’!..

ЯПОНСКІЯ МИНІАТЮРЫ.

Богиня весны.

Поникли грустно старыя деревья,

Ихъ втви черны и обнажены,

Ни зелени! Ни персиковъ душистыхъ!

И такъ они печальны до весны.

Сковалъ морозь могучіе ихъ корни,

Сорвала вьюга свжую листву,

Они стоятъ и ждутъ покорно смерти,

И страшный сонь ужь видятъ на яву.

Но вдругъ Бентенъ, младой весны богиня,

Взоръ благосклонный обратила къ нимъ:

‘Вы живы! Вы не умерли!..’ сказала

И веромъ коснулась ихъ своимъ.

И зеленью деревья вдругъ покрылись,

И распустились клейкіе листы,

Усыпали ихъ ароматнымъ снгомъ

Душистые и блые цвты.

Имъ улыбнулось золотое солнце —

Порозовли лепестки цвтовъ.

Деревья жадно сокъ земли впивали

И отдавали завязямъ плодовъ.

Потомъ въ ихъ чащу прилетли птицы,

Въ густыхъ втвяхъ защелкалъ соловей,

Влюбленные пришли рука съ рукою

И сли въ тнь душистую втвей,

Отъ счастія они затрепетали

И, силу жить почувствовавши вновь,

Дождемъ цвтовъ осыпали влюбленныхъ,

Благословляя юную любовь!

Моей души коснулся смерти холодъ,

Но ты любовь свою мн отдала,

И сталъ я вновь душою страстной молодъ,

Исчезла прочь тоски гнетущей сила.

Горячихъ глазъ росою благотворной

Ты снова сердце оживила мн,

Склонясь къ теб главою непокорной,

Я все забылъ — я счастливь, какъ во сн!

Ты веромъ и легкимъ, и волшебнымъ

Навяла желанный мн покой,

Горячихъ ласкъ могуществомъ цлебнымъ

Ты разлучила разумъ мой съ тоской.

И я расцвлъ душою упоенной,

Забылъ про смерть, про гнетъ судьбы измнъ.

Хвала теб, красавиц влюбленной,

Хвала теб, соперниц Бентенъ!

На крыльяхъ сна.

…Мн снился странный сонъ:

Въ прозрачной полутьм языческаго храма

Златой амарь стоялъ, весь въ волнахъ фиміама,

И охраняль его таинственный драконъ.

Изъ полутемныхъ нишъ лукаво улыбался

Причудливыхъ божковъ блестящій, пестрый рядъ,

Чуть слышно издали звонъ лютни раздавался

И карилопсиса струился ароматъ.

Но вмсто грознаго, бездушнаго кумира —

Вся въ золочт, въ шелкахъ, сверкая какъ змя,

Передъ курильницей изъ яшмы и порфира

На алтар златомъ стояла гордо — я.

А онъ, у ногъ моихъ склонившись на колни,

Съ тоскою пламенной онъ заклиналъ меня:

— ‘Сойди, сойди ко мн! На хладныя ступени

Спустись ты, стройная, браслетами звеня,

Пускай твой свтлый взоръ, исполненный загадки,

Пошлетъ мн яркій лучъ изъ смха и огня,

Пускай зашелестятъ одежды легкой складки,

Сойди, сойди ко мн — и полюби меня!

И я схвачу тебя, и унесу далеко,

Далеко, въ кущу розъ, въ плнительную тьму,

Сложу у ногъ твоихъ я вс дары Востока…

Сойди, сойди ко мн!..’

… И я сошла къ нему.

Гонка съ луной.

Пестры, какъ крылья дракона,

Въ рощ зажглись фонари.

Чайная роза Нипона,

Мн эту ночь подари!

Вмст умчимся мы въ джонк

Вдоль по рк голубой,

Въ бшеной гонк

Съ желтой луной.

Псни любви напвая,

Веслами сильно взмахну…

О, какъ темно! Дорогая,

Мы обогнали луну.

Но не боюсъ этой ночи:

Будутъ свтить мн во тьм

Звздочки-очи

Японская серенада.

Яркоцвтный карилопсись и душистый амарилисъ

Тихой ночью, въ чайной рощ, слышишь, какъ разговорились!

Ни на мигъ цвтовъ лукавыхъ не смолкаетъ лепетъ звонкій,

А изъ темной чайной рощи ароматъ несется тонкій.

Пусть разбудитъ этотъ лепетъ мою крошку, птичку рая,

И склонить ее въ объятья молодого самурая.

Мы пойдемъ съ ней, будемъ слушать, притаивъ въ груди дыханье

И впивая въ упоень чайныхъ розъ благоуханье,

Какъ пурпурный карилопсисъ и душистый амарилисъ

О моей безумной страсти ночью вдругъ разговорились!

АКВАРЕЛИ.

Парижъ.

Парижъ! Парижъ шумлъ и жилъ вокругъ меня

Подъ мягкимъ свтомъ тающаго дня.

Вслдъ за уходомъ солнечнаго диска

Все розовато-срые тона

Какъ дымкой обняли. Впередь, отъ обелиска,

Аллея, зеленью деревъ окаймлена,

Тянулась вдаль, туда, гд тріумфальной арки

Такь гордо высился красивый силуэтъ.

Ужь электричество везд зажгло свой свтъ,

И полосы его ложились ровны, ярки

На золотомъ песк аллей,

А звзды блыя хрустальныхъ фонарей

Блестли въ бархат небесь зеленоватомъ

Контрастомъ страннымъ съ розовымъ закатомъ.

Вечерній воздухъ напоенъ былъ весь

Неяснымъ, прянымъ ароматомъ:

Своеобразная, чарующая смсь!

Въ ней сыростъ свжая лепечущихъ фонтановъ,

И политой асфальтъ, и ужь зажженный газъ,

И блые цвты каштановъ

Съ оттнкомъ алымъ — ласкою для глазъ.

Тамъ, впереди, терялся въ синей дали

Булонскій лсъ темне и темнй,

А въ зелени садовъ таинственно мелькали

Цвтныя звздочки огней.

Кругомъ киплъ Парижъ, шумло оживленье

И всюду чуялось движенье и стремленье,

Крикъ! звонъ! Газетчиковь охрипшихъ голоса,

Несущихъ свжія вечернія газеты,

Летящіе трамваи и кареты,

Неуловимый блескъ стального колеса,

Отомобиля стукъ, звонокъ велосипеда —

Вкъ электричества и разума побда!

А надо всмъ, откуда-то слетя,

Звенлъ истомный вальсъ и, тихо шелестя,

Деревья темныя задумчиво смотрли

На блдные тона вечерней акварели,

И на душистые кустарники въ цвту,

И на тревожную людскую суету,

И на ея ничтожныя приманки!..

Но всюду: въ профил изящной парижанки,

Пронесшейся въ раздушенномъ купэ,

И въ лихорадочно стремящейся толп,

И въ каждой парочк, что пролетитъ въ коляск,

Обнявшись, замеревъ въ своей небрежной ласк,

И въ роскоши цвтовъ, что съ бархата витринъ

Свои коварныя улыбки посылали,

И въ взгляд женскихъ глазъ изъ-подъ густой вуали —

Одна виднлась цль, читался смыслъ одинъ,

А въ каждомъ камн здсь, непобдимо-пылко,

Казалось, пульсъ стучалъ и билась жизни жилка.

И говорило все: что на одно идутъ

Здсь и сокровища, и энергичный трудъ,

И яркая поэзія, и геній,

Что все наполнено здсь въ трепет живомъ

Лишь культомъ красоты и страсти торжествомъ,

И беззастнчивымъ желаньемъ наслажденій,

Преступныхъ, можетъ быть, запретныхъ — все равно,

Но всюду разлито одно —

Стремленье хоть на мигъ, на часъ, хоть на мгновенье,

Но вырвать у судьбы любовь и… и забвенье!

Въ родныхъ поляхъ.

Просторъ полей родныхъ. Блднютъ краски неба,

И тни алыя на землю полегли,

Поля — свободны ужъ отъ убраннаго хлба.

Лсъ темной полосой синется вдали.

Осталась на поляхъ солома золотая,

Густой щетиною торчатъ ея стебли.

По небу тянется птицъ перелетныхъ стая:

То — дружно поднялись къ отлету журавли,

На югъ, на дальній югъ свободно улетая.

Безлюдно все кругомъ, куда ни поглядишь:

Давно послдняя была полоска сжата,

И всюду — тишина въ часъ розовый заката.

Не та опасная, тревожащая тишь,

Которою полны Италіи заливы,

Когда молчатъ они, лукавы и лнивы,

Какъ кошка, что сквозь сонъ подстерегаетъ мышь.

Не та нмая тишь, что, сумрачны и горды,

Таятъ Норвегіи таинственные фьорды.

Но та блаженная, святая тишина,

Какой проникнута бываетъ лишь Россія,

Когда въ заката часъ молчатъ поля родныя,

И въ отдыхъ сладостный земля погружена.

Ея могучая, загадочная сила

Колосья пышныхъ нивъ взлеляла, взрастила,

Она дала намъ хлбъ — и отдыхъ сладокъ ей,

До новаго труда, до новыхъ вешнихъ дней.

И вотъ, теперь она такъ отдалась покою,

Что, глядя на нее, смиряется душа,

И сердце не болитъ, не бьется мысль съ тоскою,

Благословенною отрадою дыша.

—Приди и отдохни! такъ, матерински-нжно,

Какъ будто шепчетъ мн усталая земля.

И затихаетъ умъ, грудь дышитъ безмятежно,

А сердце — кажется свободно и безбрежно,

Какъ эти мірныя, безбрежныя поля!

Изъ лтнихъ писемъ.

І.

…’Пишу, изъ нашего прекраснаго далека.

Пера уже давно и въ руки не брала

Съ тхъ поръ, какъ въ эту глушь меня, пo вол рока,

Капризная судьба какъ втромъ занесла.

Я и не думала, что близко отъ столицы

Еще встрчаются такіе уголки:

Глушь!.. Тишина кругомъ! Одни и т же лица,

А вы вс отъ меня такъ страшно далеки!

Здсь не встрчаетъ глазъ ни улицъ раскаленныхъ,

Ни шума адскаго и скучной суеты,

Ни маленькихъ дтей, ни скверовъ запыленныхъ,

Ни газовыхъ рожковъ, ни сонной духоты.

Заглохшій старый садъ, въ немъ барскій домъ старинный,

Весь какъ-то почернлъ, приходитъ въ вечность онъ,

Но — зала съ хорами, и на стн въ гостиной

Портреты важные до-Павловскихъ временъ.

Чуланы, лсенки безъ счета, кладовыя —

(Чего бы въ кладовыхъ вы этихъ ни нашли!

Альбомы бабушекъ,— Жуковскій весь въ пыли,

Цвты увядшіе, фарфоры расписные!..).

Терраса прямо въ садъ, здсь — миръ и тишина:

Любимый уголокъ помщицы-старушки,

Гд цлый Божій день съ работою она,

Вотъ кресло старое, слинявшія пастушки

Съ подушекь вышитыхъ умильно взоры шлютъ.

Старушка — (съ дочерьми: он здсъ часто шьютъ)…

Предъ ней на столик ‘божественная книжка’,

У ногъ ея — съ чулкомъ чумазая Аришка.

Сама она въ чепц. Печальный добрый взглядъ…

Глаза, прекрасные когда-то, смотрятъ странно:

Какъ будто въ прошлое далекое глядятъ,

Какъ будто въ будущемъ не все для нихъ туманно!

Здсь каждымъ вечеромъ слдитъ она за тмъ,

Какъ солнечный закатъ горитъ на неб пышно.

Вздохнетъ — и думаетъ, что скоро ужь совсмъ,

Быть можетъ, суждено угаснуть ей неслышно,

И солнца не видать…

Увы, не дологъ срокъ!..

И грусть и тишина здсь въ уголк таится.

А дальше, на двор — особенный мірокъ:

Тамъ жизнь своя идетъ, кипитъ и суетится.

То двка пробжитъ, то закричитъ индюкъ,

Въ открытое окно посуды слышенъ стукъ,

Воркуютъ голуби, песь съ лаемъ съ цпи рвется,

Индюшка съ важностью ведетъ свой пансіонъ,

Сцпился съ курицей щенокъ — и побжденъ…

Все это безъ толку мирится и дерется.

Здсь что-то длаютъ.

У насъ же цлый день

Бездйствіе и лнь, томительная лнь!

Съ утра, съ восьми часовъ, весь день я не одта,

Съ закрученной косой, въ капот, безъ корсета,

Не въ силахъ ни читатъ, ни мислить отъ жары,

Лежишь не двигаясь, закрывшись кисеею,

Спасаешься очъ мухъ, спасаешься отъ зною,

Почти съ отчаяньемъ вечерней ждемъ поры.

Купаться ли пойдешь — вода не освжаетъ,

И тло, какъ огнемъ охвачено, пылаетъ.

Но только жаръ спадеть — я отгоняю лнь,

Хотя еще сильна невольная истома,

И силъ нтъ отойти на полверсты отъ дома —

Идешь на воздухъ, въ садъ,— и заберешься въ тнь.

Цвты здсь славные: заглохшія куртины…

Сирень ужъ отцвла, за нею и жасмины.

Настала очередь для розъ — он въ цвту.

И легкій ароматъ вдыхаю въ упоеньи…

Трудне отогнать капризную мечту…

Сижу — и слушаю. Услышу-ль въ отдаленьи

Звонъ колокольчика иль ровный стукъ колесъ —

И сердце глупое сильнй, сильнй забьется.

Все ближе… ближе стукъ… И лаемъ вдругъ зальется,

На встрчу кинувшись, дворовый славный песъ.

Тутъ почту принимать иду я торопливо,

И въ связк съ письмами ищу нетерпливо

Конвертъ, надписанный знакомою рукой.

Вс почтой заняты — нарушенъ нашъ покой!

— Посылка? Отъ кого?— А мн повстки нту?

— Что значить… Неужли вчера онъ не писалъ?..

Но вс прочтутъ свое, и письма, и газету,

Старушка пробжитъ церковный свой журналъ.

Тутъ за газетами подъдутъ два сосда:

— Что новаго? Какъ вы?— И потечетъ бесда

Про дождь, про урожай, про новаго бычка,

Про свадьбу Настеньки-поповны, про жучка.

Но самоваръ несутъ. Отрадная картина:

Кувшины съ молокомъ, душистая малина,

И деревенскій хлбь,— и чудный аппетитъ!

Тамъ — снова на балконъ. Ужъ небеса темнютъ,

И воды озера неясно розовютъ,

И тихо къ намъ звзда вечерняя глядитъ.

Ты здсь, мой кроткій другъ! Ты здсь, со мною рядомъ.

Задумчиво склоненъ изящный профиль твой,

Ты вдаль уносишься своимъ глубокимъ взглядомъ,

Куда?.. И слдую я мыслью за тобой.

О, часъ волшебныхъ грезъ! Примолкли вс невольно,

Торжественная тишь… и сладко мн, и больно

И далеко несутъ меня мечты мои.

И внемлю я, полна таинственной печали,

Какъ съ дивно-грустною мелодіей рояли

Перекликаются изъ сада соловьи!..’

II.

… Вы помните, давно-ль

‘Брожу я грустная средь комнатъ опустлыхъ:

Вотъ брошена на столъ отыгранная роль,

Вотъ нитка жемчуга… букетъ камелій блыхъ…

Ужъ сняты со стны увядшіе внки,

Свидтели еще недавняго успха,

Уставленные въ рядъ, открыты сундуки,

Для взора нашего печальная утха —

Костюмовъ вороха: вс нжные цвта,

Зеленый газъ, и плюшъ, и блый мхъ пушистый,

И розовый атласъ, и бархатъ серебристый,

Какія краски здсь и что за красота!

Но грустно я смотрю на яркіе костюмы,

И ихъ изящный блескъ не радуетъ мой взглядъ,

И горечью полны, и тайной болью думы,

И объ иной стран мечты мн говорятъ!..

И вдругъ — я силою невдомой, волшебной

Куда-то въ мигъ одинъ была унесена.

Вдыхаю съ жадностью я воздухъ горъ цлебный,

Я не въ снгахъ уже! Я вижу — здсь весна!

Куда-то мчитъ меня! То въ мрак исчезаетъ,

То на вершины горъ нашъ паровозъ летитъ.

Вотъ замокъ… замокъ фей… Алмазомъ снгъ сверкаетъ…

Тутъ волны яркія, какъ жидкій малахитъ!

Вотъ зеленъ пышная — могучій боръ сосновый,

Вотъ розовой звздой блистаетъ анемонъ,

И ароматъ его, живительный и новый,

Мн въ душу пролился!..

О, что за чудный сонъ!

Но нтъ, вдь я не сплю! Смняются картины,

Одна невиданнй, роскошне другой,

Озера…цпи горъ… цвтущія долины…

Какъ гнзда ласточекь избушки надъ скалой.

Но… наступила ночь, уборомъ звздъ жемчужнымъ

Покрылись небеса роскошнй, чмъ у насъ…

И мы — въ Италіи! И мы подъ небомъ южнымъ!

Забыть ли эту ночь?.. Забыть ли этотъ часъ?..

О, здсь я отдохну душою освженной,

Дйствительностью здсь явилась мн мечта,

Я вижу жизни цль иной и просвтленной,

Я сердцемъ поняла, что значитъ красота!..

Искусственный цвтокъ.

Забытъ артисткою въ оставленной уборной

Искусственный цвтокъ печальной красоты,

Средь блеска мишуры и пестроты узорной,

Средь пудры и румянъ, небрежно брошенъ ты.

Ты все еще хорошь, но нть ужъ аромата,

И жизни нтъ въ теб, о бдный мой цвтокъ.

И чашечка твоя роскошная помята —

Весны искусственной, увы, недологъ срокъ.

Но на ея груди, о мой цвтокъ, давно ли

Блестлъ ты красотой, обманывая взглядъ,

Какь хороша она была въ любимой роли!

Какъ шелъ къ ней, царственной, какъ шелъ ея нарядъ…

Владычица толпы, въ порыв вдохновенья,

Она тебя кь устамъ прекраснымъ поднесла,

О, для нея живой казалась въ т мгновенья,

Живою для нея твоя краса цвла.

Но для нея теперь умчалась безъ возврата

Пора минувшая, пора счастливыхъ дней,

И, сломленный цвтокъ,— разбита и помята,

И жизни, какъ въ теб, ужъ больше нтъ и въ ней!..

Часики.

Часы не идуть. Механизмъ часовой

Испорченъ, въ нихъ сердце не бьется.

Ужели въ душ хоть минутной тоской

Часовъ моихъ смерть отзовется?..

Вы, часики! Грустно смотрю я на васъ

Съ невольной и странной печалью,

И падають тихія слезы изъ глазъ

На крышечку сь синей эмалью.

По этимъ изящнымъ, стариннымъ часамъ

Прабабушки жизнь протекала,

По нимъ, еще двочкой, шла она въ храмъ,

Уроки брала, рисовала.

По нимъ же, закутавшись въ розовый газъ,

Къ придворнымъ баламъ вызжала…

По нимъ… измнила ему въ первый разъ,—

Тоску ожиданья узнала.

По нимъ пролетали волшебные дни,

Минуты любви, наслажденья…

Все рже, короче все были он —

И ужась пришелъ охлажденья…

По нимъ, ужъ старушкой, въ молельн она

Тоскливо молитвы шептала,

И въ долгія, страшныя ночи безъ сна

Лкарство по нимъ принимала.

Она умерла. Они стали тогда…

Я ихъ получила въ наслдство.

По нимъ пролетли, умчалисъ года

Далекаго, милаго дтства.

По нимъ я безумную юность сожгла,

И жить, и любить научилась…

По нимъ, какъ прабабушка, счастье нашла —

И также его я лишилась!..

Кукла.

Не смйся надъ прихотью дтской,

Не смйся надъ куклой моей…

Врь, дружбы ничтожной и свтской

Мн куколки дружба милй.

Она недоступна злословью,

Она не измучитъ меня

То слишкомъ капризной любовью,

То злобою, полной огня.

Она не предастъ, не обманетъ,

Другихъ не захочетъ друзей,

И тайны не выдастъ моей,

И ложью мн сердца не ранитъ.

А станетъ мн кукла скучна,

И бросить ее мн придется —

Тогда разобьется она,

А съ ней и сердечко ея разобьется!

Котенокъ.

‘Забравшись на кресло, прелестный котенокъ,

Зеленые глазки ты щуришт со сна…

Умолкнулъ твой лепетъ, и смхъ твой не звонокъ,

И вся ты истомы и нги полна.

Закутана ты, словно шкуркой пушистой,

Какой это мхъ, свтло-срый, душистый?

Зачмъ ты такь странно глядишь на меня,

И взоръ твой смется, дразня и маня?

Ты хочешь, чтобъ, болью проникутый сладкой,

Поближе у ножекъ твоихъ я прислъ,

Чтобъ я цловаль эти ножки украдкой,

Чтобъ бархатной лапкой твоей завладлъ…

Ты хочешь, чтобъ, полонь любовной отравой,

Къ устамъ твоимъ жадно приникнулъ-бы я,

Тогда… Но тогда, мой котенокъ лукавый,

Я знаю, ты больно царапнешь меня!’

Кукла.

Не смйся надъ прихотью дтской,

Не смйся надъ куклой моей…

Врь, дружбы ничтожной и свтской

Мн куколки дружба милй.

Она недоступна злословью,

Она не измучитъ меня

То слишкомъ капризной любовью,

То злобою, полной огня.

Она не предастъ, не обманетъ,

Другихъ не захочетъ друзей,

И тайны не выдастъ моей,

И ложью мн сердца не ранитъ.

А станетъ мн кукла скучна,

И бросить ее мн придется —

Тогда разобьется она,

А съ ней и сердечко ея разобьется!

ИЗЪ ПСЕНЪ ЛЮБВИ.

Sаntа Mаddаlenа.

Hа старомъ холст потемнвшей картины,

Которыми славится царственный Римъ,

Я видла обликъ святой Магдалины:

Онъ вчно стоить передъ взглядомъ моимъ.

Въ немъ блещетъ Корреджіо творческій геній.

— Кому онъ молился въ часы вдохновеній?..

Блаженной мистической тайны полна,

Полна затаенной и пламенной муки,

Скрестивъ на груди своей дивныя руки,

Распятіе страстно сжимаетъ она,

И креотъ ей впивается въ нжное тло,

И, словно отъ боли, лицо поблднло.

Но взглядь увлажненныхъ, сіяющихъ глазъ

Какой выражаеть безумный экстазъ!

Ей сладко страдаяъе, и муки ей сладки,

И слезы блаженства застыли въ очахъ,

И мнится — ей видится небо въ лучахъ

Со всей красотой нершенной загадки!

Склоняясь во прахъ передъ вчной судьбой,

Пока только хватитъ дыханья и силы,

Тебя, о мой крестъ, я несу до могилы

Покорной, безмолвной, счастливой рабой.

И пуеть ты впиваешься въ сердце мн больно,

Пусть просятся стоны изъ груди невольно,

Пусть капля за каплей течетъ моя кровь,

О, кресть мой, моя дорогая любовь!

Познавши душою восторгъ отреченья,

Я вижу, мн высшее счастье дано,

Мн сладко страданье, мн сладки мученья,

Когда умеретъ за тебя суждено!

‘Счастье’.

Причудливо смшались свтъ и тни,

Вдали аллея солнцемъ залита.

Ищу я ‘счастья’ въ лепесткахъ сирени,

Привычною мечтою занята.

Узоромь страннымъ тневыя пятна

Мняются на золотомъ песк…

Вся блоснжна, дивно ароматна,

Сирень дрожитъ въ пылающей рук.

— А ‘счастья’ нтъ! Шепчу я безнадежно:

Ужсль найти его не суждено?..

И вдругь… сирень отброшена небрежно:

Шаги — ты здсь… О, счастье! вотъ оно.

Плющъ.

Плющъ полюбилъ цвтокъ душистой розы.

Ее онъ съ нжной лаской обвивалъ,

Хранилъ ее, когда шумли грозы,

Бутонъ едва раскрытый цловалъ.

Она вполн раскрылась пышнымъ цвтомъ,

Когда вокругъ ужъ все дышало лтомъ.

Казалось, счастъю не было конца…

Но время шло, и вотъ пришли морозы,

И не осталось ни листка у розы

Изъ пышнаго, пурпурнаго внца.

Она погибда… а другой весною

Опять плющу казалась жизнь свтла…

Въ объятіяхъ его, блестя красою,

Другая роза расцвла!

Повилика.

Въ углу запущеннаго сада

Цвтетъ особенный мірокь,

Живая вьется тамъ ограда

И часто пчелъ гудитъ роёкъ.

Тамъ блдно-розовая смолка,

И макъ изъ пурпурнаго шолка,

И голубые васильки,

И кашка съ запахомъ медовымъ

И съ легкимъ отблескомъ лиловымъ

Изящной мальвы лепестки.

На нихъ играютъ солнца блики,

Но всхъ милй изъ ихъ семьи

Цвты миндальной повилики,

Цвты любимые твои.

Съ какою нжной, цпкой лаской

Они вкругъ розы обвились,

Какою розоватой краской

Они отъ счастъя залились!..

Розы.

(Hа старыя римы).

Мн снились роскошныя, красныя розы,

И въ душу ихъ сладкій лился ароматъ…

— То страсти счастливой волшебныя грезы,

Что цвтъ свой недолгій такь пышно дарятъ!

Мн снились бездушныя, желтыя розы,

Я въ гнв цвты ихъ на части рвала…

— То ревности были безумной угрозы,

Что часто намъ душу терзала и жгла!

Мн снились печальныя, блыя розы,

И на землю падали ихъ лепестки…

— То были по мертвой любви твоей слезы,

Безмолвныя слезы надгробной тоски!

Ты.

Ароматнаго лта цвты,

Сквозь листву звздъ ночныхъ трепетанье,

Сонныхъ водь тихій плескъ и шептанье,

Упоительной ночи мечтанье —

Это ты!..

Сладкій ядъ пышноцвтной сирени,

Колебаніе свта и тни,

Нга полудня, полная лни —

Это ты!..

Все, что яркою прелестыо блещетъ,

Все, что дышитъ, живетъ и трепещетъ

Обаяньемъ святой красоты,

Все блаженство печальнаго свта,

Чмъ душа молодая согрта,

Это ты!..

Разсвтъ.

Мы досидлисъ въ комнат твоей

До розовой зари, до солнечныхъ лучей.

Благодаря пунцовымъ занавскамъ,

Все озарилось вдругъ какимъ-то страннымъ блескомъ.

Какъ отъ магической игры

Мнялись краски каждаго предмета…

Гортензій голубыхъ шары

Совсмъ лиловыми казались отъ разсвта.

И твой глубокій взглядь былъ чуждъ и странень мн,

Какъ будто гд-то въ немъ огонь горлъ на дн.

Какимъ безуміемъ меня вдругь охватило?

Въ твои объятія что бросило меня?

Должно быть, солнце то, что все озолотило

Разсвтнымъ заревомъ пурпурнаго огня,

И въ этомъ отблеск, тревожномъ и багряномъ,

Зажгло глаза твои плнительнымъ обманомъ!..

Лилія.

Нтъ… дерзновенною рукою я не трону,

О лилія, твою чистйшую корону!..

Любуюсь я твоей святою близной,

И нжность тихая овладваетъ мной.

Мн — твой цвтокь сорвать? Я этого не стою.

Тебя не обожгутъ горячія уста…

Монахиня цвтокъ, ты дивно такъ чиста

Своею свтлою, нездшней чистотою!

Молитва, мнится мн, твой каждый ароматъ,

Ты обращаться въ прахъ не можешь, умирая!

Но, тни блыя — цвсти въ селеньяхъ рая,

Къ Владычиц небесь — цвты твои летятъ.

Сказка.

Дождикъ… Тучи на неб нависли

Непроглядной срой пеленой…

Милый другь, мои печальны мысли,

Милый другь! Мн холодно одной.

Приходи! Полна истомной ласки,

Я къ теб склонюся на плечо,

И подъ шопотъ старой, чудной сказки

Будетъ намъ мечтаться горячо.

Оба сказк мы съ тобой повримъ…

Унесемся въ дивный край мечтой,

Гд стоитъ блестящій солнцевъ теремъ,

И гуляетъ мсяцъ золотой.

Тамь играють гусли-самогуды

Псни, слаще псенъ соловья,

На деревьяхъ листья — изумруды,

А людей — всего лишь ты да я!

Тамъ, тебя цлуя сладко, жадно,

Я отдамъ теб мою любовь,

Тамъ намъ будеть, милый, такъ отрадно,

Что сюда — мы не вернемся вновь!

Поцлуй.

Дйствительность рукой неугомонной

Къ намъ въ двери счастъя постучалась вдругъ,

Она спугнула сонъ мечты влюбленной

И прервала нашъ поцлуй, мой другъ.

На небесахъ, въ селеньяхъ рая вешнихъ,

Надъ звздами есть чудные цвты,

Межъ тхъ цвтовъ, прекрасныхъ и нездшнихъ,

Расцвлъ цвтокъ нежданной красоты.

Весь полонъ нги,— прелести стыдливой,—

Онъ затмеваетъ вс цвты вокругъ,

Цвтокь любви, цвтокъ тотъ горделивый —

То поцлуй нашъ прерванный, мой другъ!..

Credo.

Я хочу быть свободной, какъ втеръ степей,

Какъ волшебная псня поэта,

Вырватъ душу свою изъ мертвящихъ цпей,

Изъ оковъ лицемрнаго свта.

Я хочу никогда никого не просить,

Я хочу безграничной свободы —

Я хочу безъ стсненья ласкать и любить

Межъ красотъ вчно-юной природы.

Я хочу, чтобъ къ теб приводила луна,

Въ часъ скользящихъ и призрачныхъ тней,

Лишь меня, чтобы я наполняла одна

Рой весеннихъ твохъ сновидній.

Я хочу, о мой другъ, любоваться съ тобой

И звздами и алой денницей,

Я хочу быть твоею безвольной рабой —

Я хочу бытъ твоею царицей!

Твои глаза.

Твои глаза измнчивы, какъ море,

Въ нихъ то восторгъ, то плалменное горе,

И отраженье водной глубины,

И фальшь, и блескъ таинственной волны.

Лучи огня и смха! Дв загадки!

То солнца лучъ, то страстная гроза…

Гляжу въ твои глубокіе глаза,

И мучаюсь, и эти муки сладки.

Смотрю, смотрю, тону въ нихъ взоромъ я…

О, если бы такъ умереть могла я,

Покинуть мірь не мысля, не желая,

И прочь уйти въ страну небытія.

* * *

Небосклонъ ослпительно-синій,

Моря нжно-лазурная даль,

Всюду группы изящныя пиній,

Блорозовый всюду миндаль.

Отдыхаетъ Везувій усталый,

И легко къ облакамъ золотымъ

Поднинается палевый, алый

Прихотливою тучкою дымъ.

Мы съ тобой ласки трепетной полны,

Милый взглядъ твой любовью горитъ…

Ослпительны сияія волны,

Жемчугомъ на нихъ пна блестить.

Слышу въ волнахъ я дивные звуки,

Говорятъ мн о счасть они…

Милый другь мой! Въ годину разлуки

Этотъ день, этотъ мигъ вспомяни!

Мечта.

Прекрасной бабочкой была моя мечта,

Но въ руки я ее взяла неосторожно,—

И легкихъ крылышекъ исчезла пестрота,

И возвратитъ ее ужь больше невозможно.

Прекрасной лиліей была моя мечта,

Но слишкомъ я уста прижала къ ней тревожно,—

И блой лиліи исчезла чистота,

И возвратить ее ужъ больше невозможно.

Остановись, мгновенье!

О, время, стой, останови

Полетъ безжалостный мгновеній,

Дай мн еще, еще любви,

Еще безумныхъ упоеній!

Я просыпаться не хочу,

Мой сладокъ сонъ, блаженны грезы.

Такъ въ небеса перелечу

Изъ міра тьмы, изъ міра прозы.

И на крылахъ своей любви,

Покину мірь безъ сожалній.

О, время, стой, останови

Полетъ безжалостныхъ мгновеній!

Люблю тебя.

Люблю тебя, какъ любитъ солнце мая

Цвтущихъ яблонь розоватый снгъ,

Люблю тебя, какъ любитъ, замирая,

Волна морская — недоступный брегъ.

Люблю тебя, какъ любить въ часъ прилива

Луну ночную гордый океанъ,

Какъ любить прудъ поникнувшая ива,

Какъ любить горы — голубой туманъ.

Какъ эхо любитъ горное ущелье,

Какъ ландышъ любитъ нжная весна,

Какъ слезы — грусть, какъ звонкій смхъ — веселье,

Какъ я — тебя любить обречена!..

Гармонія.

Тяжелъ мн вчный шумъ житейской суеты,

И утонченный ядъ бесды злой и праздной,

Пустой калейдоскопъ, всегда однообразный,

Мучительной для глазь и яркой пестроты.

Онъ утомляетъ умъ, несетъ усталость взгляду…

Люблю я тихіе часы сь тобой вдвоемъ,

Когда, счастливые, молчимъ мы — объ одномъ,

Впивая сумерокъ спокойную отраду.

Благословляю я святую тишину,

Что дышитъ нжностью задумчивой и ясной…

И наши дв души сливаются въ одну,

Какъ дв мелодіи въ гармоніи согласной!..

Bercеuse.

Все тихо вокругъ и темно,

Погасли дневные огни,

И ночь пролетла нмая…

Усни, мое сердце, усни.

Одна я, одна я давно!

Промчались волшебные дни…

Спокойствію ночи внимая,

Усни, мое сердце, усни!

Т дни позабыть ты должно,

Увы, не вернутся они…

Ихъ ночь поглотила нмая…

Усни, мое сердце, усни.

Нтъ счастія — призракъ оно!

Дарятъ сновиднья одни

Намъ грезы, прекрасне мая…

Усни, мое ссрдце, усни!..

Сумерки.

А мтеръ все шумитъ въ темнющей алле,

А дождикъ все стучитъ въ закрытое окно —

Вечерняя звзда блистаетъ все тускле,

И небо грустное, какъ жизнь моя, темно!

Въ прилив трепетномъ какой-то грустной лни,

Рука сь работою упала на колни,

И подъ наивное чиликанье сверчка

Обрывки мыслей, думъ, переплетаясь странно,

Плывуть разсянно, печально и туманно,

Какъ въ неб осени печальной облака…

И хочется къ теб прижаться понжне,

И сладко отдохнуть… Но ты не здсь давно!

А втеръ все шумитъ въ темнющей алле,

А дождикъ все стучитъ въ закрытое окно.

Осень.

Въ осенній грустный день, когда печальнымъ свтомъ

Въ твое окно послдній лучь блеснетъ,

Когда увидишь ты, какъ плющъ пупурнфмъ цвтомъ

Увядшій садъ, прощаясь, обовьетъ,

Когда увидишь ты, какъ увядаютъ розы,

И листья золотымъ дождемъ летять —

Пусть на глазахъ твоихъ не выступаютъ слезы

И душу не томитъ печали ядъ.

Покинь душою міръ осенней тьмы и скуки,

Припомни т чарующіе дни,

Когда, не вдая печали и разлуки,

Мы были счастливы — совсмъ одни…

И снова все теб вокругь заблещетъ лтомъ,

И въ душу радость снизойдетъ,

Въ осенній грустный день, когда печальнымъ свтомъ

Въ твое окно послдній лучъ блеснетъ!

Аmoroso.

Скажи, гд старыхъ липъ душистая аллея,

Въ которой насъ никто не могъ-бы увидать,

Въ тни ея хочу, о милый, не красня,

Склонясь къ теб на грудь, ‘люблю’ теб шептать.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Цлуй меня, цлуй! Теперь здсь нтъ угрозы,

Тсперь намъ клевета людская не страшна,

Чтобъ не увидть насъ головки склонятъ розы

И спрячется за облако луна.

Чтобъ не услышать насъ, сосна зашепчетъ съ елью,

И затрещить сверчокъ, и втеръ зашумитъ,

И соловей своей волшебной трелью

Нашъ поцлуй смущенный заглушитъ!

* * *

Возлюбите врага…— заповдалъ Христосъ,—

Оттого и люблю я тебя.

Ты-ль не врагъ мн? О сколько мн горя и слезь

Твой плнительный образъ съ собою принесъ,

Мою юную душу сгубя.

Онъ зажегъ меня всю непонятнымъ огнемъ,

Онъ лишилъ меня дтскаго сна…

Мои думы о немъ, мои грезы о немъ,

И душа вся отравы полна.

Всю-то ночь предо мной неотвязный вопросъ:

Любишь ты? Или шутишь со мной, не любя?..

Возлюбите врага…— заповдалъ Христосъ, —

Оттого и люблю я тебя!..

* * *

Говорятъ, я мила… Говорять, что мой взглядъ

То голубитъ, то жжеть, какъ огнемъ,

Звонкій смхъ мой весельемъ звучитъ, говорятъ…

Ты не любишь?.. Такъ что же мн въ немъ?

Говорятъ, небеса вдохновенье дарятъ

Часто муз капризной моей,

Моя жизнь дорога для людей, говорятъ…

Ты не любишь?.. Такъ что же мн въ ней?..

* * *

Твоей трепетавшей холодной руки

Своей я коснуласъ рукою.

Какъ близки мы были сь тобою,

Какъ были въ тотъ мигъ мы съ тобой далеки!

Безужный горлъ на устахъ поцлуй,

Мы чувствомъ однинь трепетали.

‘Прощайте’ — уста прошептали,

А очи сказали: ‘люблю, не тоскуй!..’

* * *

Hа двор и дождь, и слякотъ…

Мраченъ неба тусклый свтъ.

Мн хотлосъ бы заплакать —

Ho и слезь то больше нтъ.

Неужли теперь же гд-то,

Тамъ, въ невдомой стран,

Свтитъ солнце, блещетъ лто

Въ ароматной тишин?

И съ истомой полусонной

Внемлетъ свжая листва,

Какъ подруг — другь влюбленный

Говоритъ любви слова?..

* * *

Я думала о васъ… Минуты нашей встрчи

Вставали предо мной такъ ярко, такъ свтло.

Вс ваши пылкія, живыя ваши рчи

Воспомннанье мн съ собою привело.

Мечта неясная о счасть… невозможномъ

Коснулась сердца мн въ вечерній тихій часъ…

Средь шумной суеты, въ чаду пустомъ и ложномъ,

Мн было хорошо… Я думала о васъ.

* * *

Я на тебя гляжу съ улыбкой,

Уста мои такъ горячи…

Пустъ это будетъ хотъ ошибкой —

Молчи, молчи!

На землю рдко и нежданно

Нисходять счастія лучи…

Пусть это ново, это странно —

Молчи… молчи!

Разлука.

Оба наши чувства, какъ дв розы пышныя,

На одномъ стебл роскошно расцвли,

Оба наши сердца — тайныя, неслышныя,

Сладостныя ласки пламенемъ зажгли.

Эти поцлуи наши молчаливые,

Душу опьянивъ, съ ума меня свели…

О, пойми-жъ, какіе дни пойдутъ тоскливые

Отъ тебя вдали!

* * *

Къ чему теб стихи мои, скажи?

Ненужныхъ фразь пустыя сочетанья,

Неясные намеки, очертанья,

Туманныя слова красивой лжи…

Къ чему стихи? Есть выше красота:

Узнавъ ее, научишься ты счастью.

— Возьми себ мои уста —

Дв римы алыя и дышащія страстью.

— Глаза мои себ возьми,

Дв, непрочтенныя людьми,

Поэмы, полныя всей тайны упоеній.

И, наконецъ, своею назови

Ты книгу первыхъ грезъ и первыхъ вдохновеній

Моей любви!..

* * *

Не удивляйся, что теб я

Не отдаю стиховъ моихъ:

Какъ предъ святынею робя,

Передь тобой молчитъ мой стихъ.

Чтобъь разсказать вс наши ласки,

Нужна была бы сердца кровь,

Не хватить словъ, не хватитъ краски,

Чтобъ выразить мою любовь!

* * *

Я любовалась ласковымъ закатомъ

Въ вечерній часъ,

Когда на неб блдно-розоватомъ

День тихо гасъ.

Кругомъ повсюду нжной акварели

Тона легли,

И, дти неба, на дтей земли

Спокойно звзды блдныя смотрли.

А здсь, изъ сада, блые цвты

Съ душистымъ запахомъ ванили

Такь жадно ждали темноты

И все меня къ себ манили.

Ho я не шла къ нимъ! Я, какъ и они,

Царицу-ночь звала украдкой.

И вотъ — взгляни!

Она пришла съ медлительностью сладкой,

Тней и тайнъ и трепета полна…

Я жду — я здсь одна!..

СТАРАЯ СКАЗКА.

Старая сказка.

Въ просторной комнат царила тишина,

Часы ходъ времени лниво отмчали,

И было все полно таинственной печали.

Неяснымъ свтомъ чуть озарена

Изъ-подъ большого абажура,

Въ зеленомъ сумрак виднлася фигура

Склоненной женщины, бллася кровать,

А эта женщина припала къ изголовью

Съ такою пламенной тоской, съ такой любовью,

Что сразу можно было-бъ отгадать,

Что здсь идетъ борьба, и что за жизнь ребенка

Здсь борется измученная мать.

А въ полной тишин такь странно, слишкомъ звонко,

Звучалъ порывистый и нервный голосокъ,

И лихорадочно стремился словъ потокъ.

— Ну, что же, мамочка! опятъ ты замолчала?

Еще мн сказочку скажи:

О Золушк мн разскажи сначала,

Какъ у нея была карета и пажи,

И какъ пропало все… И объ Ослиной Кож,

Какъ гадкій царь ее прогналь въ пятнадцать лтъ,

И какъ она пустилась нищей въ свтъ.

Послушай! Въ сказкахъ вдь совсмъ на насъ похоже:

Все было у меня,— и ничего вдругъ нтъ!

Скажи мн… Кто теперь живетъ у насъ въ квартир?

— Чужіе, милый мой!..

— Есть мальчики у нихъ?

Кто въ дтской спитъ моей,у этихъ… у чужихъ?

Ахъ!.. Наша дтская была всхъ лучше въ мір.

Какъ я любиль глядть въ нашъ садикъ изъ окна!..

Тамъ было такъ свтло… тамъ было все чудесно!

А здсь совсмъ не то. У насъ темно и тсно…

Вотъ эта срая, противная стна,

Мн на нее смотртъ всегда головк больно.

— Ну, полно, мальчикъ мой, довольно:

Воть ты поправишься, сыночекъ мой родной,

И къ тет, можетъ быть, подемъ мы весной:

Тамь будемъ мы гулять, удить, купаться въ мор,

За ягодами въ лсъ…

— А купишь мн ружье?

— Куплю, куплю теб, сокровище мое.

Попробуй-ка уснутъ?..

Съ тревогою во взор,

Пылавшій лобикъ тронула она:

— Усни, мой маленькій, закрой спокойно глазки!

— Нтъ, спать я не хочу.

— Чего-жь ты хочешь?

— Сказки.

— О Красной Шапочк?

— Нтъ, эта мн скучна.

— Тогда о Золушк?

— И Золушки не нужно!

— О Синей Бород?

— Я знаю наизусть.

— О Ван съ Машею, какъ дтки жили дружно?..

— Нтъ, новая пусть будетъ сказка, пусть!

Ты выдумай сама,

— Сама… постой… но что же?..

Жилъ мальчикъ маленькій…

— Такой какъ я, скажи?

— Такой какъ ты, спокойне лежи.

Жилъ малъчикъ съ мамочкой своей…

— И съ папой тоже?

— И съ папой, да. Онъ былъ…

— Постой!

Скажи мн, мамочка, скажи, гд папа мой?..

— Ухаль по дламъ, теб вдь я сказала.

— Нтъ, воть что я теб скажу одинъ секретъ:

Послушай, мамочка, не узжалъ онъ, нтъ!

Ты этого не знала?

Когда ходилъ гулять я съ няней въ Лтній садъ,

Я встртилъ вдь его! Онь быль съ красивой дамой…

Нть, право, я не лгу. Ты знаешь, съ этой самой,

Что прізжала къ намъ два вечера подрядъ,

Когда ты къ тет здила на дачу.

Она еще тогда конфекть мн привезла…

Но все-таки она мн показаласъ зла.

Да не смотри же такь, не то сейчасъ заплачу!

О, мама, я боюсь!

— Нть, нтъ, мой маленькій,ты видишь, я смюсь,

Ну, успокойся же! Ты и забыль про сказку!

Тотъ мальчикь маленькій послушнымъ быль всегда,

И воть ему купили разъ коляску

И ослика…

— Живого, мама, да?

— Живого, милый мой.

— О, мама, мн неловко!

Мн жарко, душно мн, и такъ болитъ головка!

— Усни, сыночекъ яюй!..

— Ахъ, мама, больно мн!

Возьми меня къ себ!..

И мальчикъ весь въ огн

Метался на рукахъ у матери несчастной.

Она баюкала его съ тоскою страстной,

И прижимала съ нжностью къ груди,

И, на него съ тревогой глядя,

Шептала:

— Ангель мой, родной мой, погоди,

Вотъ докторь къ намъ придеть, ты знаешь,— добрый дядя,

‘Лкарство дастъ теб, головка и пройдетъ.

О, няня, поскорй перемните ледъ!

— Живого ослика? О! я боюсь той дамы!

Пусть папа купитъ мн… Я не уйду отъ мамы,

Я… не… хочу!..

Но вотъ, измученъ, истомленъ,

Тяжелымъ сномъ забылся онъ.

Со взглядомъ полнымъ муки

Мать, на колняхъ и ломая руки,

Твердила, какъ въ бреду, несвязныя слова:

— Онъ у меня одинъ теперь, о, Боже!

Спаси обоихъ насъ! Онъ мн всего дороже.

Я имъ дышу, я имъ жива!

О, сохрани его Своей всесильной властью,

Ужели мало одному несчастью…

Но если жизнь Теб нужна — возьми мою,

Ее безропотно Теб я отдаю!

И слезы жгучія текли, полны печали.

Он имученной души не облегчали —

Отравы полонъ былъ горючій ихъ потокъ.

Вдругь, въ тишин ночной, продребезжалъ звонокъ.

Навстрчу кинулась она къ нему мгновенно.

Надежда у нея мелькнула сокровенно:

— Вы, докторъ? Наконецъ!.. Ты?..

Вы?.. Вы здсь?.. Зачмъ?..

Въ отвтьей голосъ раздался надменно:

— Мн кажется, что здсь не лишній я совсмъ,

Ребенокь боленъ нашъ… Я счелъ священнымъ долгомъ

Захать…

По молчаньи долгомъ,

Собравишсь съ силами, отвтила она:

— О долг говорить ршились вы со мною?..

Послушайте! Намъ здсь рисовка не нужна.

Да, вы насъ бросили. Вы разошлись съ женою…

О, Боже мой, такъ просто разошлись!

Стсненій никакихъ, исполненъ вашъ капризъ,

Вамъ такь нужна была свобода!..

Но справились ли вы о сын за полгода?

Вы намъ кидали жалкіе гроши,

Чтобъ обезпечить намъ существованье,

Но сколько дали вы жестокаго страданья

Для этой маленькой души

Ни въ чемъ невиннаго созданья?

Пока онъ былъ здоровъ, забыли вы его.

Вамъ и не шла на умъ та нравственная ломка,

Которой обрекли вы сына своего.

— Гд папа? Что за роль играетъ у него

И въ дом и въ душ та… незнакомка?

Зачмъ вашъ сынъ лишенъ родного уголка,

Тепла и воздуха, и свта?

Зачмъ въ слезахъ, всю въ черномъ, безъ привта

Онъ видитъ мать свою? Зачмъ такъ далека

Теперь ужъ отъ него вся жизнь его былая?

И наконецъ, зачмъ… зачмъ ему лгала я,

Что вы ухали?

— Зачмъ же лгали вы?

— Что-жъ мн сказатъ ему? Онъ проситъ объясненья,

Но слишкомъ тяжелы вопросы и сомннья

Для восьмилтней головы!

Сознайтесъ… вы не думали объ этомъ?

Зачмъ же вы явилисъ къ намъ сейчасъ,

Дразнить ребенка отнятымъ привтомъ?

Нтъ, лучше во-время уйдите вы отъ насъ.

Весъ слабый организмъ его теперъ подкошенъ,

Онъ мн принадлежтъ! Да, мн! Онъ вами брошенъ.

Чтожъ? Явится къ нему покинувшій отецъ,

И снова дастъ ему счастливую минутку,

И прочь опятъ уйдетъ? Оставъте-жъ, наконецъ,

Для сердца дтскаго такую злую шутку.

О, пожалйне же его… и… и меня.

Вдь я любила васъ! Но, голову склоня

Предъ вашей волею, я отказалась сразу

Отъ счастья своего, смиренно, какъ раба.

Такая наша женская судьба!

Не проронила ни одну я фразу,

Что оскорбить бы васъ могла!

Какъ много мн вы причинили зла,

Какую нанесли мучительную рану

Моей душ — я говоритъ не стану.

Но для него… Теперь я лишь его люблю.

Оставьте насъ вдвоемъ! Не мучайте напрасно!

Онъ боленъ! Для него волненіе опасно,

Смертельно, можетъ быть. Я жалости молю!

Но, отстранивъ ее сурово,

Онъ кинулъ ей:— Что значитъ вашъ испугъ?

Довольно нервничать! Вы бредите, мой другъ!

И мимо онъ прошелъ. Она — за нимъ, готова,

Когда придется, у него

Ребенка вырвать своего.

Но, быстро подбжавъ къ постели,

Вдругъ пошатнулась:— Неужели?!.

Мой мальчикъ… что это? Мой

Богъ! Не дышитъ онъ!..

И съ воплемъ замерла… Отецъ гляди, несмлый,

На блдныя уста, на лобикъ посинлый…

— Тсс!.. Сказка кончена — послдній крпокъ сонъ!..

ПРЕЛЕСТНЫЙ ЧАСЪ.

(Переводъ изъ Ростана).

Прелестный часъ.

Подъ звуки музыки обдъ кончался поздно.

Весь старый паркъ блестлъ, элегію забывъ,

Порою втерка душистаго порывъ

Покачивалъ въ втвяхъ легко и граціозно

Цвтныя чашечки японскихъ фонарей,

Лиловыхъ, розовыхъ и палевыхъ огней.

Ихъ отраженія, какъ тонкія спирали,

На водахъ озера колеблясь умирали.

То чудный вечеръ былъ!.. Сливались, какъ сквозь сонъ,

Природы красота и прелесть декорацій,

Листва столтнихъ липъ и молодыхъ акацій

Смыкались въ вышин, какъ сказочный плафонъ.

Въ отверстія ея смотрли къ намъ, мерцая,

Далекихъ звздъ огни, и тихо въ этотъ часъ

Безпечная любовь царила между насъ,—

Любовь свободная, глубокая, живая.

Куда-то далеко дйствительность ушла,

Все залито луной, и сосенъ силуэты,

Какъ блднымъ бархатомъ, сіяніемъ одты,

Въ убранств тщательно накрытаго стола

Исчезъ порядокъ весь, на канделябрахъ стройныхъ

Рядъ огоньковъ дрожитъ, всселыхъ, безпокойныхъ,

Прикрытыхъ розовымъ щиткомъ цвтной тафты,

Прозрачно-розовымъ, какъ странные цвты.

То чудный вечерь былъ, волшебный, незабвенный,

О немъ не вспомнить намъ безъ грусти сокровенной.

Аристократія талантовъ и умовъ,

Аристокрафія сердецъ неповседневныхъ,

Т взгляды, полные значенія безъ словъ,

Молчанье, полное мечтаній задушевныхъ…

На мигъ — задумчивость, и съ новымъ вдругъ огнемъ

Польется разговоръ, души коснется страстно

Рчь вдохновенная, звучащая согласно

Одной вибраціей съ чистйшимъ хрусталемъ.

Въ бокалахъ искрилось живительное Асти,

И, подчиняя насъ своей красивой власти,

Старалась роскошь насъ блаженствомъ окружить.

Фіалки на стол набросаны небрежно,

Одн, темнй, еще благоухали нжно,

То были Пармскія… он хотли жить —

То были Пармскія, лсныя — умирали.

Какъ будто сорвана невидимой рукой,

Вдругъ трепетала вся одна изъ розъ порой,

И лепестки ея вс сразу облетали.

Въ малйшей складочк, въ изяществ цвтка,

Во всемъ — скрывались здсь изящества вка,

Вка развитія въ малйшей фраз крылись,

И въ каждомъ кустик такъ ярко отразились

Вка борьбы и жертвъ, и духа торжество

Надъ первобытною матеріей тяжелой.

А разговорь лился изящныи и веселый,

Касались музыки, поэзіи,— всего,—

И метафизики… Быль шумъ и смхъ повсюду,—

Напрасно въ тишь и въ ночь манила темнота.

Вотъ подали на столь лсной клубники груду.

Пунцовымъ ягодамъ — пунцовыя уста

Прелестныхъ лакомокь лукаво улыбались,

Он доврчивй къ сосду нагибались,

И пополамъ, смясь, длили свой миндаль,

А рядомъ вспыхнуль споръ и слышалось ‘Стендаль’.

На вянущихъ цвтахъ играли блики свта,

Въ бокалахъ таялъ ледь прозрачнаго сорбета.

Минутой странный насъ охватывалъ экстазъ,

Что было поводомъ для этого экстаза?

Быть можетъ, полная глубокой тайны фраза,

Движеніе рсницъ и взглядь глубокихъ глазъ,

А можетъ быть, и видъ какой-нибудь бездлки,

Дессертный ножичекь особенной отдлки.

То быль тотъ дивный часъ, когда въ уставшій заль

Съ террасы свжая вливается прохлада,

Когда, облокотясь, оставивъ свой бокалъ,

Мечтаешь безъ конца надъ кистью винограда…

И рчь становится загадочнй, смутнй,

И непонятные намеки слышишь въ ней.

Любовь свободная, глубокая, живая,

Безпечная любовь царила между насъ,

И были мы дтьми въ блаженный этотъ чась.

Кто говорилъ стихи, кто умолкалъ, мечтая,

Зажглись огни сигарь, и легкій дымъ гаваннъ

Головки дамъ облекъ, какъ голубой туманъ.

У самыхъ сдержанныхъ — отвтовъ рядъ задорныхъ

Вертлся на устахъ, въ петлицахъ фраковъ черныхъ

Явились звздочки душистыя гвоздикъ,

Похищенныхъ у вырзныхъ корсажей.

Вотъ отдаленный вальсь лукаво къ намъ проникъ,

И отраженіемъ несбыточныхъ миражей

Въ глазахъ мечтательницъ зажегъ онъ странный свтъ,

Теперь он едва находять намъ отвтъ

И, кольца на рукахъ ломая машинально,

Слдять, какъ вальсъ звучить и сладко и печально.

А ночь вливается весеннею волной,

И запахомъ цвтовъ весь полонъ садъ ночной,

И аромать духовъ, и дымъ сигары цнной

Легко сливается съ душистымъ втеркомъ.

То чудный вечеръ былъ, волшебный, незабвенный,

О немъ не вспомнить намъ безь грусти сокровенной.

О, тихій, нервный смхъ… И долгій взглядъ тайкомъ.

Остроты, полныя насмшки утонченной,

Гримаска милая притворно-огорченной,

Тутъ философіи возвышенная рчь,

А здсь эстетика, идеи, идеалы,—

Горячія слова… А тамъ — пожатье плечъ

Въ отвтъ на полные намековъ мадригалы.

Свжетъ. На плечи накинуть тюль и газъ,

Слегка наводитъ дрожь вечерняя прохлада,

Но пары прячутся въ аллеяхъ темныхъ сада,

Скрываются вдвоемъ отъ любопытныхъ глазъ.

Во мрак статуи склоняются, бля,

И манить къ озеру душистая аллея.

Цвтныя звздочки скользять со всхъ сторонъ.

На лодкахъ свтъ, огни и мандолины звонъ,—

И псня нжная своей истомой сладкой

Охватываетъ всхъ какой-то лихорадкой,

И нервы подняты, и блдность на чел,

И сердце сладкій сонъ вкушаеть на земл.

То чудный вечеръ былъ, волшебный, незабвенный,

О немъ не вспомнить намъ безъ грусти сокровенной.

Невольно смолкли мы, а втерокъ ночной

Вс свчи потушилъ и тшился надъ нами:

Пугая, заставлялъ подъ темными втвями

Пожаромъ запылать фонарикъ расписной.

И чудный втерь тотъ намъ былъ прекраснй вдвое

Своей безпечностью, тревожностью своей.

И пробуждалось въ насъ сомннье роковое,

Что гибель ужъ близка,—что отданы мы ей.

Нашъ праздникъ былъ хорошь, хорошъ своей печалью,—

Какъ все, что кончиться и умереть должно:

И этотъ яркій свтъ, и псни, и вино,

Біеніе сердецъ, и тамъ за синей далью

Всходящая луна, и музыка, и смхъ,

И женщинъ красота, и на устахъ у всхъ

Остроты легкія, — изящная небрежность,

Сердецъ испорченныхъ, но утонченныхъ, нжность,

Смшеніе умовъ всхъ націй и всхъ расъ,

И жемчугъ, и стихи, и розы, и искусство —

Все это было здсь… И странное всхъ насъ

Невыразимое охватывало чувство,

Когда мы дулали, что скоро безъ слда

Погибнетъ это все, погибнетъ — навсегда.

Изъ женскихъ писемъ.

Отзвуки.

Фантазіи.

Японскія миніатюры.

Акварели.

Изъ псенъ любви.

Старая сказка.

Прелестный часъ. (Переводъ изъ Ростана).

Читайте также:

Прелестный часъ.
(Переводъ изъ Ростана).