Из записок черноморского офицера, Сатин Аркадий Дмитриевич, Год: 1875 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

ИЗЪ ЗАПИСОКЪ ЧЕРНОМОРСКАГО ОФИЦЕРА

ДВА ЭПИЗОДА ИЗЪ ОБОРОНЫ СЕВАСТОПОЛЯ

(Посвящается П. М. Леонтьеву).

I. На перевязочномъ пункт.

Былъ полдень морознаго, яснаго дня. Пушечной пальбы кругомъ Севастополя не было слышно. Не будь трескоти штуцеровъ, и не жужжи пули какъ шмели, можно бы было подумать что заключено перемиріе. Команда на четвертомъ бастіон только-что пообдала. Посл долгихъ дождей все были рады солнцу, кто просушивалъ свое платье, кто занялся его починкой. Многіе беззаботно раскинулись на покой и спали богатырскимъ сномъ, не помышляя и во сн что могутъ не проснуться. Другіе сидли живописными группами и, покуривая трубочки, балагурили. Съ утра матросики не могли забыть какъ къ сбитенщику, каждый день являвшемуся и бастіонъ, попала пуля прямо въ чайникъ. Вс остроты сводились на эту тему.

— А что, братцы, вотъ онъ (французъ) его таперча изпужалъ, пожалуй Кирилычъ завтра не придетъ со сбитнемъ.

— Кирилычъ-то? Придетъ, безпримнно придетъ, охочъ онъ до карбованцевъ, а ему еще нужно выручить починку и полуду.

— Онъ (французъ) его вылудитъ.

— Куды вылудитъ! Вишь совсмъ подохъ: не любить мороза

— Нтъ ребята, французъ мороза не боится.

— Почему?

— Да онъ, таперча намотаетъ онучки {Штиблеты.} посверхъ сапогъ, ну, ему и жарко.

Дале, между пушкой и траверсомъ, два усатыхъ Георгіевскихъ кавалера преусердно козыряли въ носки, и глядя на ихъ физіономіи, можно было смло сказать что фалька и бардадымъ ихъ интересовали несказанно боле чмъ вс осадныя работы Англо-Французской арміи.

Неэлегантны были костюмы на нашихъ матросикахъ, но любо было смотрть на ихъ молодцоватую осанку и на гордыя загорлыя лица. Они знали себ цну, они знали что заслужили ту высшую награду, когда флигель-адъютантъ ходилъ по бастіонамъ, и лично, отъ имени Государя, благодаритъ ихъ за молодецкую службу.

Въ полдень, по обыкновенію, пришелъ адмиралъ, осмотрлъ бастіонъ, работы непріятеля, и переговоривъ съ инженернымъ офицеромъ, подозвалъ меня, какъ командующаго мортирами на батаре.

— Видите эту новую батарею что строятъ Англичане? Когда команда отдохнетъ, потрудитесь ее срыть, чтобы къ утру ея не было.

— Слушаю, ваше превосходительство.

Я пошелъ обдать. До осады я жилъ съ моимъ товарищемъ и пріятелемъ Иваномъ Л, предъ самой осадой къ намъ пріхалъ его братъ Николай, только-что произведенный, 16ти лтній мичманъ. Иванъ Л. поступилъ на пятый бастіонъ, а младшій Николай, и я на четвертый. Наша прислуга жила на квартир и каждый день къ 1му часу приносила обдать. Пробило дв стклянки, {Одинъ часъ.} а обда все нтъ. Наконецъ во второмъ часу показался мой Николай съ судкомъ.

— Отчего такъ поздно?

— Нельзя было, Иванъ Дмитріевичъ раненъ.

Николай Л. обомллъ. ‘А я дежурный’, прошепталъ онъ.

— Ступайте, я за васъ останусь, мн все равно надо до утра пробыть на бастіон.

Онъ ушелъ. Грустно мн было: это уже третій изъ пяти нашихъ закадычныхъ. Проглотивъ нсколько глотковъ холоднаго супу и попробовавъ пристывшаго къ тарелк битка, я пошелъ на бастіонъ исполнить приказаніе адмирала.

Кругомъ все было тихо, пушечной пальбы даже вдали не было слышно. Не то чтобъ у меня было предчувствіе, но такъ, какъ-то совстно было нарушить всеобщій покой. Я зналъ что если сдлаю выстрлъ — и пойдетъ канонада. Но приказано — надо покориться. Я вызвалъ прислугу къ мортирамъ. Навелъ, прицлился, скомандовалъ ‘пли!’ бомба взвилась и упала не долетая нсколько шаговъ до непріятельскаго бруствера.

— Прибавь чуть пороху!

— Берегись! закричалъ часовой, и непріятельская бомба пролетвъ надъ лвымъ фасомъ, упала во вторую линію, на батарею Лазарева. Тотъ тотчасъ же отвтилъ. Мой второй выстрлъ былъ удаченъ, бомба упала прямо за брустверъ. Англичане выскочили за насыпь, а наши штуцерные ловили ихъ пулями.

Но французская бомба опять пролетла и упала къ Лазареву. Видно не по мн, подумалъ я.

Скомандовавъ третій разъ ‘пли!’ я хотлъ только-что прыгнуть на банкетъ чтобы слдить бомбу, — сзади меня что-то бухнуло. Я повернулся. Что-то блеснуло, что-то треснуло…. я упалъ безъ чувствъ. Ни боли, ни страданія, ничего. Отъ полной жизни, полная мертвенность.

Потомъ мн говорили: когда бомбу разорвало около меня я покачался на ногахъ и упалъ на лицо.

Матросики перекрестились, положили меня на носилки, они сняли пальто, одно сунули подъ голову, другимъ прикрыли и понесли на перевязочный пунктъ въ Морское Собраніе.

Я очнулся въ билліардной комнат. Около меня что-то суетились, что-то со мной длали, но что случилось, я не могъ дать себ яснаго отчета. Меня что-то давило, я чувствовалъ нестерпимую боль въ каждой точк моего существа. Зрніе мн не измнило, я узнавалъ знакомыя лица, предо мной стоялъ князь В. И. В—въ и мой товарищъ Н…. Понемногу я сталъ приходить въ себя и боль стала концентрировать въ живот и рукахъ. Оказалось что мн однимъ осколкомъ раздробило два пальца правой руки, другимъ контузило и обожгло лвую руку, и осколокъ прошелъ по животу, содравъ кожу. Рана не была опасна, но ударъ по животу былъ силенъ.

Н. досталъ гд-то 17 піявокъ, по 1 руб. 25 коп. за штуку, но принялось только восемь, и мн на раненый животъ, на открытыя язвы отъ піявокъ поставили банки. Я опять впалъ а обморокъ. Когда я пришелъ въ себя, предо мною стоялъ Павелъ Степановичъ Нахимовъ, и что-то ласково говорилъ. Потомъ пришло и остальное все начальство, какъ будто бы сговорилось быть на перевязочномъ пункт. Меня это удивило, но вбжавшій въ полыхахъ старикъ генералъ К….. теть самый котораго князь Меншиковъ назвалъ втренной блондинкой, мн все пояснилъ.

— Гд Сакенъ? гд Дмитрій Ероеевичъ?

— Да это перепутали, отвчали ему, не генералъ-лейтенантъ Сакенъ раненъ, а лейтенантъ Сатинъ.

Онъ подошелъ ко мн.

— Какъ мн васъ жалко, милый Сатинъ, я столько хорошаго объ васъ слышалъ. А меня-то какъ напугали, сказали что это Сакенъ. Ну слава Богу.

Перекрестился даже.

Теперь я съ нимъ вполн соглашаюсь, но тогда, гршенъ, отвернулся отъ него. Вечеромъ пришелъ мой врный встовой Кузьма.

— Ваше благородіе, вещи я отнесъ на квартиру и отдалъ Николаю.

— Хорошо, спасибо.

Онъ нершительно подошелъ ко мн, поцловалъ забинтованную руку и опрометью бросился вонъ.

Кузьма былъ арестантъ. Когда 5го октября Корниловъ умиралъ, послднія слова его были:

— Скажите всмъ какъ пріятно умирать когда чувствуемъ что исполнилъ свой долгъ. Прикажите сейчасъ же всхъ гардемариновъ отправить въ Николаевъ, а арестантовъ выпуститъ на свободу.

Ихъ выпустили. Севастопольцы радушно ихъ приняли въ ряды и ни одинъ изъ нихъ не запятналъ доврія героя адмирала. Они, которыхъ привыкли называть отверженными, честно исполнили свой долгъ и молодцами умирали на бастіонахъ. Корниловъ былъ русскій человкъ, онъ зналъ сердце и душу русскаго человка. Какъ-то странно, даже смшно, видть въ такомъ серіозномъ труд какъ Вторженіе въ Крымъ Кинглека замчаніе которое почтенный авторъ, восхваляя въ двухъ томахъ англійскую кавалерію, длаетъ по случаю успха атаки Лорда Кардигана, приписываемаго авторомъ тому что Англичане обладаютъ какимъ-то небеснымъ даромъ который присущъ избраннымъ расамъ: ‘qut le ciel parait accorder aux races d’lite’ {Французскій переводъ. T. IV р. 61.}.

Посл восьми лтъ перерыва, почтенный авторъ продолжаетъ свою исторію. Интересно будетъ знать чему онъ припишетъ неуспхъ Англичанъ при обоихъ штурмахъ 3го бастіона.

6го іюня они просто не могли даже и дойти до него, 27го августа его заняли, когда было мало прикрытія, и какъ только капитанъ 1го ранга Перелешинъ и полковникъ Артемьевъ, во глав баталіона, вошли на бастіонъ, одного натиска этой колонны было достаточно чтобъ ихъ выбросить вонъ. Они какъ зайцы бросились чрезъ брустверъ, а оставшіеся во рву сдались. Новыя колонны бросились опять на штурмъ и ихъ опять отбросили штыками. Если есть отборныя расы, то которая же изъ двухъ? Я не могу допустить мысли чтобы русскій солдатъ уступилъ кому бы то ни было въ храбрости, я не могу поврить чтобъ русскій солдатъ дрался дурно, когда имъ хорошо командуютъ. Подъ Балаклавой нашими дурно командовали, а Кардигана кавалерія, разогнавъ лошадей, не могла ихъ удержать. И подъ Нарвой Шведы разбили русскія войска какъ стадо барановъ, но эти же бараны дрались какъ львы подъ Полтавой и уничтожили Шведовъ. Но я увлекся.

Арестантъ Кузьма поступилъ ко мн встовымъ слдующимъ образомъ. Когда я вступилъ въ командованіе мортирными батареями, я приказалъ назначать встоваго отъ дальней батареи.

— Ваше благородіе, съ той нельзя, тамъ только одинъ унтеръ-офицеръ, а остальные арестанты.

— Все равно, назначать арестанта.

И Кузьма былъ мн преданъ до фанатизма. Узнаю я стороной что Кузьма контуженъ.

— Кузьма, что съ тобой? Что же ты мн ничего не сказалъ.

— Пустяки, Аркадій Дмитріевичъ, не стоитъ безпокоиться, ваше благородіе.

— Покажи.

Я ахнулъ, у него плечо было контужено и вздулось, какъ подушка. Я чуть не силой отправилъ его на перевязочный пунктъ. На другой день онъ является назадъ.

— Ну что?

— Да только хуже стало, тамъ мн насчекъ понадлали, ваше благородіе, я теперь свою примочку сдлалъ.

— Какую?

— Да ребята сказывали, я смочилъ землицы, да въ тряпочк и наложилъ. Полегчало, ваше благородіе.

Ну что было противъ этого возразить, вдь это тоже компрессъ въ своемъ род. Можетъ-быть и поможетъ, подумалъ я.

Было часовъ девять, я лежалъ въ какомъ-то забыть, вошелъ мой пріятель едоръ Т.

— Что Сатинъ? спросилъ онъ шопотомъ у доктора.

— Нехорошъ, лкарство не дйствуетъ, если къ утру не будетъ перелома,— плохо.

Я только тутъ узналъ свой приговоръ. Подошелъ Т.

— Какъ ты себя чувствуешь?

— Ты вдь слышалъ.

— Нужно теб что-нибудь?

— Напиши письмо домой.

— Подожди, можетъ-быть завтра теб будетъ лучше.

— Пожалуй, приходи только поране.

Мн какъ-то было все равно, мать мн было жаль, она еще не сняла траура по другомъ сын, къ себ я былъ равнодушенъ. Мн только было обидно что я такъ безцвтно пришибленъ осколкомъ и долженъ страдать. Лучше бы уже тамъ, на бастіон, все кончилось.

Лампа тускло освщала билліардную залу, подъ ней на операціонномъ стол, въ окровавленномъ фартук, фельдшеръ пилъ чай, дежурный докторъ дремалъ въ кресл. Изъ гостиной слышны были стоны французскаго капитана Мартена, онъ былъ тоже раненъ въ животъ, только штыкомъ, и все жаловался и бранился что: ‘on l’a maltrait.’ {Дло было такъ: ночью на вылазк матросикъ ткнулъ его штыкомъ, повалилъ на землю и приволокъ на ногу на бастіонъ. Дйствительно лицо у него было ободрано о камни.}

Въ танцовальномъ зал глухо раздавались чьи-то шаги. Все прошлое промелькнуло у меня въ памяти. Давно ли мы тутъ веселились, все дышало счастіемъ, жизнію, теперь тутъ смерть, кругомъ все кровь. Въ этой комнат, гд я столько разъ безпечно игралъ на билліард, я лежу на госпитальной койк пришибленный осколками. Послышался шумъ, отворили об половинки дверей и внесли раненыхъ. Одного тотчасъ же унесли обратно — отошелъ. Пришелъ еще докторъ, фельдшера засуетились, положили кого-то на столъ. Много я видлъ убитыхъ и раненыхъ, но ампутаціи и хлороформированія я не видалъ. Лежащему на стол наложили лицо что-то блое, онъ началъ бормотать, потомъ неисто вскрикнулъ.

— Охъ!.. голова, оставь… не ржь головы… зврь… лю-у-тый! Слышенъ былъ звукъ пилы и залахъ крови. Неизъянимый ужасъ охватилъ мою душу, меня начала бить лихорадка. Фельдшеръ пронесъ окровавленную ногу. Положили другаго, у него была нерусская физіономія. Опять набросили на лицо что-то блое. Думаю: Боже мой, опять эти ужасные стоны, и…. ушамъ не врю. Зловщимъ гуломъ раздалась по комнат польская пснь. Господи! Да неужели сошелъ съ ума? Нервы не выдержали, я началъ стонать. Операція кончилась, докторъ, вытирая окровавленный инструментъ, подошелъ ко мн.

— Вамъ хуже?

Я думаю, только преступникъ, глядя на палача съ скирой, могъ ощущать то что я. Несмотря на нестерпимую боль, я прижался къ стн.

— Ради Бога, докторъ, оставьте меня, мн лучше.

Грустно покачалъ докторъ головой и отошелъ. Потомъ они меня пожалли и остальную ночь рзали въ танцовальномъ зал.

Ночь я провелъ въ какомъ-то горячешномъ состояніи, и мн казалось что я въ Москв дома, слышу родные голоса, то опятъ эти ужасные стоны и: ‘не ржь, зврь лю-у-тый!’ Утромъ мн стало лучше и я умолялъ ради Бога не оставлять меня на перевязочномъ пункт, просилъ лучше выброситъ на улицу. Адмиралъ Р…. предложилъ мн карету и старшій докторъ дозволилъ перевезти меня на квартиру. Съ невыразимымъ блаженствомъ я оставилъ Собраніе съ его кровавой атмосферой.

Севастополь былъ ярко залитъ солнечными лучами, я жадно, полной грудью глоталъ морозный воздухъ, несмотря на боль, мн было такъ хорошо, мн такъ хотлось жить: мн еще не было двадцати лтъ.

— Ну вотъ и ты, благо что въ одно время, все лучше, жалъ что у обоихъ только одна рука. Посмотри какъ мою-то разрубили, да еще контузія въ бокъ.

Такъ встртилъ меня мой товарищъ по квартир Иванъ Л… Онъ уже устроился, печь была натоплена, окно и дверь завшаны коврами, и приходилось сидть съ огнемъ. Чудна была личность Л…. Уменъ, образованъ, хорошъ собой и поэтъь, остроты его ходили по городу, ихъ боялись. Онъ не перенесъ своихъ ранъ и умеръ въ отпуску.

Посл бурной жизни и треволненій на бастіон, странно казалось дома въ тиши. Спишь раздвшись въ постели, сколько хочешь, обдать подаютъ по-человчески: приборъ и салфетка, чай пей сколько угодно, не боишься что будутъ стрлять на огонекъ или дымокъ. Вдь 4й бастіонъ былъ только въ 40 саженяхъ отъ непріятельской траншеи.

Но несмотря на этотъ комфортъ, все было какъ-то не по себ. Два чувства волновали душу: за своихъ, тамъ на бастіон и своихъ родныхъ на родин, въ Москв.

При одной мысли что я поду въ Москву, мои силы удвоились, но докторъ упорно держалъ меня въ постели. Жизнь мы вели довольно своеобразную, спали днемъ, а вечеромъ и ночью у насъ были постоянно гости. Такъ какъ бастіоны исправлялись ночью, то кого пошлютъ въ городъ, забжитъ выпить стаканъ чаю и сообщитъ новости, но постоянными нашими собесдниками по вечерамъ были офицеры 4го стрлковаго баталіона, капитанъ К…. и поручикъ Р…., они ходили со штуцерниками на бастіонъ только днемъ. Въ одинъ изъ этихъ вечеровъ, въ дом сдлалась страшная суматоха. Вбжалъ мой Николай.

— Что случилось?

— Бомбу на чердак разорвало, — вотъ я вамъ и осколокъ принесъ, еще тепленькій.

— Убило кого-нибудь?

— Нтъ-съ,— только боровъ разворотило, да и то не нашъ.

— Ну такъ протопи, а то холодно.

— Аркадій Дмитріевичъ, да у насъ дровъ нтъ.

Намъ и въ голову никогда не приходило спросить чмъ топятъ, и откуда берутъ дрова.

— Да прежде-то чмъ ты топилъ?

— Да такъ кое-гд съ Иваномъ промышляли, — а вчера начали разбирать полисадникъ предъ домомъ Филатова, насъ обходъ чуть-чуть не захватилъ.

— Я вамъ пришлю дровъ, обратился ко мн калитані К….. — у меня въ рот тоже на дняхъ попались люди, не теперь этого не будетъ: я назначаю каждый вечеръ пять человкъ на дровами, а позади идутъ пять ружейныхъ, какъ только увидятъ обходъ, они забираютъ своихъ же, и ведутъ въ роту. Теперь вс такъ длаютъ.

Начальство только первое время смотрло строго, а потомъ топили даже палисандровыми досками отъ роялей. Къ концу осады на обоихъ бульварахъ не только деревья, корни вс были вырыты, а въ домахъ рдко гд можно было увидть притолку или подоконникъ.

Въ одно прекрасное утро, наша прислуга объявила намъ прескверную новость: ‘денегъ остается только три рубля’. А цны на все громадныя. Что длать? Послалъ къ адмиралу С…. просить 100 руб. въ счетъ жалованья. Прислалъ. Просить вспомоществованія мы не желали, да и многіе этоге не длали, хотя и нуждались. Товарищи или свое начальстве выручало.

Я далекъ отъ мысли умалить заслуги лицъ присланныхъ изъ Петербурга со вспомоществованіемъ. Они сдлали все что могли, но было бы лучше личную произвольную раздачу денегъ замнить приказомъ: ‘кто раненъ, иметъ право по лучить столько-то.’ Тогда бы не стснялись просить, и кому было нужно, брали бы.

Случился разъ слдующій казусъ: одно изъ лицъ присланныхъ изъ Петербурга приходитъ въ госпиталь. Лежитъ офицеръ, лицо кровь съ молокомъ, но раздроблена рука.

— Вы тяжело ранены?

— Да.

— Не нуждаетесь ли въ деньгахъ?

— У меня гроша нтъ.

Положилъ на столъ 50 рублей и пошелъ дале.

Лежитъ другой офицеръ блдный, худой: онъ уже шестую недлю на декокт.

— Вы тяжело ранены?

Поневол солгалъ и сказалъ: ‘да’.

— Нужны вамъ деньги?

— Нтъ, сохрани Богъ.

— Пожалуста возьмите. Сунулъ 300 рублей подъ подушку и ушелъ.

Проносили намъ разныя новости, но охотно врилось только одной: что въ Вн скоро заключатъ миръ. Да другаго исхода мы и не могли ожидать. Севастополь взять нельзя, прогнать ихъ мы не можемъ. Вдь не драться же десять лтъ, какъ подъ Троей.

Навщалъ меня и мой врный Кузьма, только онъ всегда приходилъ съ грустными новостями.

— Семенову-то, ваше благородіе, что у двухпудовыхъ стоялъ, ногу выше колна оторвало, не донесли: померъ, или Кравчуку-то, только-что Павелъ Степанычъ, {Нахимовъ.} навсилъ Егорія, его тутъ же наповалъ убили, — въ братскія {Могилы общія.} свезли.

Грустно, жаль мн ихъ было, я такъ съ ними сроднился на бастіон, да и они меня любили.

Николай Л…. и я были моложе всхъ на бастіон, матросы обращались съ нами просто какъ съ дтьми.

Бывало высунешься изъ-за бруствера посмотрть, десять рукъ тянутъ внизъ.

— Ваше благородіе, что вы, ваше благородіе, куда вы? Убьютъ. А сами готовы броситься куда хотите.

Про деликатность ихъ предоставляю сулить самому читателю.

Во время холода, было у насъ обыкновеніе поить сбитнемъ каждому свою часть. Разъ Николай Л…. и я замтили что мы платимъ относительно мене, чмъ другіе офицеры.

— Кирилычъ, почему съ насъ такъ мало?

— Да, ваше благородіе, ваши никогда бубликовъ не дятъ.

— Ребята, отчего вы не дите бубликовъ?

— Да что, ваше благородіе, вы и такъ на насъ много харчитесь.

Они готовы сами отдать свой послдній кусокъ офицеру. А сколько разъ, подвергая свою жизнь опасности, они спасали офицеровъ. Генерала А. П. Хрущева спасъ горнистъ. Лейтенанта Бирюлева грудью заслонилъ отъ штыка матросъ. Много примровъ было.

Заходила къ намъ и веселая компанія. Разъ въ сумерки ввалило къ вамъ человкъ шесть молодыхъ офицеровъ.

— Публика, откуда?

— Съ маленькаго бульвара, братъ, тамъ такое веселье шло, чудо, плясъ былъ.— Прикажи дать вина.

— Плясъ-то по какому случаю былъ?

— Да вишь, братъ, играетъ музыка вальсъ, вдь сегодня воскресенье, вдругъ какъ шарахнетъ ракета надъ музыкантами и лопнула надъ памятникомъ Казарскаго. Ну, Орестъ Б…. не вытерплъ — пошелъ, а за нимъ и мы. Когда еще представится такой случай танцовать подъ бомбами!

Въ 9 часовъ вс разошлись по бастіонамъ. Въ конц января, я сталъ замтно поправляться, докторъ сталъ поговаривать что скоро меня выпуститъ. Но опять бда: денегъ нтъ. Отецъ пишетъ что два раза выслалъ, но я на разу не получалъ. Сколько ни посылалъ на почту, все одинъ отвтъ: нтъ.

Вообще надо отдать справедливость почтовому вдомству что безпорядки были страшные и почтовая часть находилась въ плачевномъ состояніи. Какъ былъ штатъ почтовой конторы, такъ и оставался при наплыв 100 тысячъ войскъ. Его усилили что-то ужь очень поздно.

Писемъ не раздавали, а брали мы ихъ сами. Бывало придетъ почта, офицеры и разбросаютъ письма по алфавиту, каждый послдующій уже ищетъ въ своей литерной кучк Деньги же я не знаю какъ раздавали, и раздавали ли ихъ. Я имю право это сказать, потому что деньги высланныя изъ Москвы въ октябр и ноябр, я въ Севастопол въ январ не получалъ, а получилъ ихъ черезъ годъ въ Петербург. А вдь могъ же я быть и убитъ…. Въ одно прекрасное утро входитъ ко мн адъютантъ штаба капитанъ 2го ранга Г…. и вручаетъ мн пакетъ. Смотрю, рука отца, распечатываю, деньги.

— Откуда это?

— Изъ Симферополя. М…. просилъ меня вамъ передать.

Оказалось что М…. старый знакомый моего отца, получилъ отъ него письмо и деньги съ просьбою, если я живъ, передать ихъ мн, если же убитъ, то поставить памятникъ. Я тотчасъ же собрался хать въ отпускъ. Получивъ билетъ, я просилъ моего товарища Т…. похать на Сверную сторону и нанять мн что-нибудь до Симферополя. Часа черезъ два Т…. вернулся. Если хочешь хать, то позжай сегодня же вечеромъ. Лошадей нтъ, но я нанялъ фуру съ волами, до Бахчисарая (25 верстъ отъ Севастополя) за 8 рублей. Къ утру общается доставить.

Грустно мн стало. Севастополь сталъ мн родиной, тутъ я началъ службу, счастіе мн улыбалось. У меня тутъ остамлись друзья, боевые товарищи. Когда и гд я ихъ увижу, я увижу ли? Что будетъ съ Севастополемъ? Все это томило душу, даже мысль что я буду скоро въ Москв отходила и задній планъ. Вельботъ съ парохода-фрегата Крымъ перевезъ меня на Сверную сторону, два моихъ товарища меня провожали.

— Акимъ! изъ Блгорода! нсколько разъ прокричалъ Т….

Отъ одного изъ балагановъ, въ темнот показалась фигура.

— Сдокъ что ли?

— Да, готово у тебя?

— Ступайте чай пить, мигомъ запрягу.

Мы зашли къ маркитанту. У подъзда стояла ухарская тройка, запряженная въ бричку. Въ балаган провіантскій чиновникъ и два офицера въ тонкихъ чистыхъ шинеляхъ пили шампанское. Не успли мы выпить по стакану чаю, какъ вошедшій Николай доложилъ: ‘волы готовы’.

Мы простились, съ фуры я еще разъ пожалъ руку товарищамъ и сказалъ послдній разъ ‘до свиданія’. Мы не любили въ Севастопол говорить: прощай. Одного изъ провожавшихъ меня я скоро увидалъ въ Москв, ему прострлили грудь на вылетъ. Другой остался навсегда, не далеко отъ того мста гд мы разставались — въ братскихъ могилахъ.

Увязая въ густой грязи, фура тихо подымалась въ гору. Я смотрлъ на Севастополь.

Въ город только кое-гд были видны огоньки, Николаевская батарея одна блистала огнями. Оборонительную линію и мста бастіоновъ можно было угадать по вспышкамъ выстрловъ, посл которыхъ за бомбами тянулись огненные слды по направленію непріятеля, отъ него такіе же слды тянулись концентрически въ городъ. Слышны были выстрлы и трескъ лопавшихся бомбъ.

Теперь, только теперь, выйдя изъ этого кроваваго омута, переступи ту роковую черту гд я находился въ безопасности, я понялъ весь ужасъ того что длалось въ Севастопол.

Тамъ на бастіонахъ, когда самъ ожидалъ каждую минуту быть убитымъ, казалось такъ натурально: такой-то убить, такой-то раненъ. Тутъ же я съ ужасомъ смотрлъ на эти огненные слды, бороздившіе мрачное небо. Вдь это смерть! Сотня смертей, тысячи вдовъ и сиротъ! Какой-то холодъ сжималъ мое сердце, я со страхомъ слдилъ за полетомъ бомбъ, и въ то же время съ гордостію думалъ: въ этой рк русской крови которая омываетъ Севастопольскіе бастіоны, есть и моя частичка. Фура остановилась, на встрчу шелъ батальйонъ солдатъ.

— Откуда ребята?

— Изъ Кишинева.

Они весело разговаривали и радовались что окончили дальній путь, пришли на мсто. А тутъ что будетъ? Они объ этомъ не думали. На то воля Божія. Я съ уваженіемъ и грустію смотрлъ на этихъ простыхъ людей. Можетъ-быть завтра же половины ихъ не будетъ. А на хорошую бомбардировку надо три, четыре такихъ массы вывести въ расходъ. Насъ, офицеровъ, ожидаетъ карьера, почести. У нихъ только два чувства которыя ими руководятъ: теплая вра въ Бога и безпредльная прирожденная, всосанная съ молокомъ матери, любовь къ Государю. Въ политик они знаютъ только одно: родной край въ опасности. И они бодро, смло, безропотно шли, какъ только Русскіе умютъ идти, шли ложиться костьми за Царя и Россію.

II. Неудавшаяся вылазка.

Въ конц ноября обстрленный Севастопольскій гарнизонъ гордо стоялъ на сооруженныхъ имъ же бастіонахъ. Страху за Севастополь боле уже не было, а каждый думалъ какъ бы поскоре прогнать незванныхъ гостей, или причинитъ имъ поболе вреда. Да и не въ русскомъ дух сидть за стной. Русская удаль и отвага рвались на просторъ, сразиться съ врагомъ лицомъ къ лицу. Отъ того-то всегда и было столько охотниковъ на вылазки. Первыя вылазки почти вс были подъ начальствомъ или руководствомъ флотскихъ офицеровъ, какъ лучше знающихъ мстность.

Горя благороднымъ соревнованіемъ, армейскіе офицеры из 4го бастіона ршились предпринять вылазку одни, безъ участія флотскихъ. Адмиралъ позволилъ, но только съ условіемъ, чтобы позади шла колонна матросъ для сравниванія непріятельской траншеи, для заклепки орудій и для уноса мортиръ, такъ какъ матросы боле къ этому привычны. При ста матросахъ съ лопатами, заклепками и коромыслами, было только 20 ружейныхъ и три офицера, въ томъ числ и я. Общество офицеровъ … полка поручило командованіе вылазкой штабсъ-капитану В., какъ одному изъ самыхъ храбрыхъ, отличившемуся нсколько разъ на Дуна. При всей ей блистательной личной храбрости В. никогда ничмъ командовалъ, и поступилъ въ полкъ изъ баталіона военныхъ кантонистовъ, пробывши до офицерства шесть лтъ фельдфебелемъ. Исполнять блистательно приказанія онъ умлъ, командовать не привыкъ.

Было 11ть часовъ темной безлунной ночи. Густые черные облака казалось висли надъ самыми головами, на Малаховомъ Курган гремла пальба, надъ Артиллерійской слободкой стояло багровое зарево.

Мы собрались противъ лваго фаса бастіона. Три колонны по 100 человкъ каждая должны были идти впередъ, мы съ съ матросами за ними.

Сказавъ напутственное слово команд, адмиралъ обратился къ начальнику вылазки: — Смотрите же г. В….. если васъ рано откроютъ, лучше вернитесь. Не теряйте даромъ людей. Другой разъ пойдете.

— Слушаю ваше превосходительство.

Мы перекрестились, спустились въ ровъ, тихо, безъ шума поднялись изъ него, и поползли къ непріятельской транше.

Уже видна насыпь, вотъ обозначаются дв тни французскихъ часовыхъ. Шаговъ двадцать не боле…. Вдругъ ‘Que vive!’ и условный свистъ куропатки. Мы остановились. Ползетъ В….

— Что?

— Лежите, сейчасъ.

— Qui vive, qui vive! раздалось опять, и дв пули просвистели надъ нами. Этого было довольно. Насыпь покрылась темными фигурами, опоясалась огненною полосой, и убійственный залпъ разразился надъ нами. Непріятельскія батареи открыли мгновенно перекрестный огонь, обсыпая насъ гранатами и пулями. Все бросилось назадъ. Будь В…. на своемъ мст и закричи: ура! Все бросилось бы точно также впередъ. Но его не было. Лейтенанты Модестъ Н….. Левъ Б., я и 20 ружейныхъ матросовъ очутились одни.

Лвая колонна, лопавъ подъ уступъ мстности, не слыхала свиста куропатки и дорвалась до ‘ура!’ Мы приняли влво на крикъ, но уже наши выходили изъ траншеи унося трофеями пять штуцеровъ.

Подъ страшнымъ огнемъ мы отступили на бастіонъ. То были адскія минуты, адскія картины. Гулъ нашихъ и непріятельскихъ выстрловъ, трескъ лопающихся гранатъ и ружейной пальбы, свистъ пулъ и картечи производили какой-то неестественный, не земной шумъ. Бомбы разрываясь освщали сумрачныя строгія лица, или лица искаженныя страданіями. Одна бомба упала такъ близко отъ меня что обдала шинель искрами, но сдлавъ рикошетъ полетла дале. Я не понимаю какъ я не былъ контуженъ. На бастіон положительно не могли понять что случилось.

— Гд В?…. спрашивалъ адмиралъ.

— Я здсь, ваше превосходительство, я искалъ ваше превосходительство чтобы спросить: прикажете броситься въ штыки? Французъ уже окликнулъ.

Да, и людей водить на убой нужна опытность. По офиціальнымъ извстіямъ мы потеряли 7 убитыхъ, 5 раненыхъ, и одинъ офицеръ безъ всти пропалъ: подпоручикъ 13го… полка Г—цкій.

А. САТИНЪ.

‘Русскій Встникъ’, No 1, 1875

ИЗЪ ЗАПИСОКЪ ЧЕРНОМОРСКАГО ОФИЦЕРА

I. На перевязочномъ пункт.

II. Неудавшаяся вылазка.

Читайте также: