ПРОМЕТЕЙ. Историко-биографический альманах серии ‘Жизнь замечательных людей’
Том двенадцатый. 150-летию со дня рождения Л. Н. Толстого посвящается
М. О. Меньшиков
Из записных книжек
Около 50 статей посвятил Л. Н. Толстому известный критик и публицист М. О. Меньшиков, до 1902 года страстный защитник писателя, а затем столь же страстный обличитель толстовства.
Записные книжки Меньшикова почти не появлялись в печати, за исключением нескольких отрывков в ‘Книжках Недели’ (1900, ноябрь). Между тем его записи открывают новые факты биографии Толстого, расширяют представление об уже известных.
Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — с середины 80-х годов сотрудник либеральной петербургской газеты ‘Неделя’ (1866—1901). В 90-е годы — сторонник философии Толстого. С сентября 1900 года фактически заведовал ‘Неделей’. В 1901 году перешел в ‘Новое время’, где долго, будучи ведущим публицистом, ориентировался на официальную линию, проводимую этой газетой. Как ‘нововременец’, Меньшиков часто подвергался резкой критике демократической печати. Но вместе с тем Меньшиков не вмещается в рамки только ‘нововременца’. Вот, например, как характеризовал его А. М. Горький в своей известной статье 1909 года ‘Разрушение личности’: ‘Возьмем Меньшикова, которого ныне злее всех ругают те, кто становится этически похож на него, и ругают главным образом именно за это все возрастающее сходство, каков бы ни был Меньшиков теперь, но в ту пору (имеются в виду годы его сотрудничества в ‘Неделе’.— Ред.) его работа имела неоспоримое культурное значение: он отвечал запросам наиболее здоровой и трудоспособной группы интеллигенции того времени — городским и сельским учителям. Сравните вариации на тему проповеди ‘мелких дел’ у господ Струве и иже с ним — и вы признаете за Меньшиковым преимущество искренности, таланта, понимания настроения своей публики.
Невозможно представить, чтобы Меньшиков, редактор ‘Недели’, допустил в своем журнале столь грубые выходки, как статья Чуковского о В. Г. Короленко, статья Мережковского о Л. Андрееве, Бердяева о революции и прочие выпады, допущенные ‘Русскою мыслью’ наших дней’.
С переходом Меньшикова в ‘Новое время’ начались принципиальные расхождения его философских и политических позиций со взглядами и убеждениями Толстого, что вызвало охлаждение и в их дружеских отношениях. В 1905-м и особенно в 1908—1910 годах Меньшиков неоднократно выступал с критикой отдельных работ Толстого-публициста, но всегда высоко ценил его как художника.
Встретились Толстой и Меньшиков в январе 1894 года в Москве, в доме писателя. Это был период их душевной близости. Толстой записал в дневнике 24 января (о прошедшем месяце): ‘Познакомился … с Волкенштейном и Меньшиковым: оба внешне хорошие, добрые, умные последователи — особенно Меньшиков’.
В этом знакомстве принимали участие Н. С. Лесков и писательница Лидия Ивановна Веселитская-Божидарович (1857—1936), псевдоним В. Микулич), приятельница Меньшикова, его соседка по даче в Царском Селе. Она не раз бывала у Толстых, переписывалась с их дочерьми.
В июле 1893 года у Лескова в Меррекюле читали по рукописи новый труд Толстого ‘Царство божие внутри вас’. 28 июля Лесков передал Толстому, что ‘самое веское’, сказанное о статье, ‘исходило от очень умного Меньшикова…’
В письме от 20 июля Меньшиков обращался к Толстому: ‘Чувствую неодолимую потребность, переступая все приличия, выразить Вам мою искреннюю благодарность за написание ‘Царствия божия’ <...>. Вся она <статья>, а в особенности ее выводы и заключения, производят захватывающее, могучее впечатление, будят стыд и совесть и желание быть лучше’. 3 августа Толстой отвечал: ‘Я давно знаю вас и люблю ваши писанья. И потому мне очень дорог был ваш отзыв’.
Завязывается переписка. Она отражает сложность отношений писателя и публициста: взаимные симпатии, постепенно проявляющееся несходство политических убеждений о народе и государстве, страдания от этого и желание взаимопонимания. Так, еще в письме от 22 октября 1895 года Меньшиков признавался Толстому: ‘…для меня нет большей радости, как совпасть с Вами во взглядах. Зато тяжело чувствовать и расхождение е Вами во мнениях’.
В Юбилейном собрании сочинений Л. Н. Толстого опубликовано 25 его писем Меньшикову, 35 писем Меньшикова к Толстому хранится в архиве Толстого. Они использованы в примечаниях к толстовским письмам, а некоторые воспроизведены полностью.
Наиболее оживленной была переписка в 1895—1898, 1900 годах. После 1900 года письма Толстого становятся единичными, последнее, в 1908 году, свидетельствует об окончательном разрыве их дружеских связей. На это письмо Меньшиков не ответил.
Ряд заметок о Меньшикове и его статьях находим в записных книжках и дневниках Толстого.
Приводимые в данной публикации фрагменты из записных книжек Меньшикова отражают лучшее время в его отношениях с Толстым.
1896 год. В журнале ‘Книжки Недели’, издававшемся при газете ‘Неделя’, Меньшиков помещал статьи в защиту теории Толстого о непротивлении злу насилием. 24 марта Толстой писал ему: ‘… я читал собравшимся к нам друзьям вашу прекрасную статью о насилиях в образованных кругах и очень хвалил ее’ (‘Смысл свободы’,— ‘Книжки Недели’, 1896, февраль). 16 мая Толстой занес в дневник: ‘Прекрасная статья Менын<икова> ‘Ошибки страха’. Как радостно’ (‘Ошибки страха’.— ‘Книжки Недели’, 1896, апрель—май). 9 июня он обращался к автору в письме: ‘Вчера прочел вслух вашу третью статью ‘ошибки страха’. Очень благодарю вас за ту радость, кот<орую> я испытывал, читая эти статьи. Они прекрасны и сделают много добра людям’ (‘Книжки Недели’, 1896, июнь).
За июньскую книжку журнал получил предупреждение, печатание статей Меньшикова было прекращено, и он был удален из ‘Недели’, о чем известил Толстого в письме от 17 июня. Он поехал в Ясную Поляну за утешением и был тепло принят Толстым.
1900 год. Второму описанному Меньшиковым приезду предшествовали годы укрепления его дружбы с Толстым. В письме от 2(?) октября 1897 года Толстой выражал искренние симпатии к Меньшикову: ‘Узнал от Буланже, что вы больны, и захотелось сказать вам, что я вас люблю и общаюсь с вами душою, читал ваши прекрасные, совсем не похожие на то, что и как пишется теперь, особенные статьи и радуюсь <...> помните же, что я ваш друг, любящий вас’ (статьи ‘Элементы романа’.— ‘Книжки Недели’, 1897, июнь—сентябрь). 11 октября Меньшиков откликнулся: ‘Навсегда запомню то, что Вы пишете в конце /<...>/. Воистину Вы мой добрый друг и моя опора, и Вы не подозреваете, до какой степени тесно я живу с Вами душой, не расставаясь ни на один день’.
В 1898 году Толстой участвовал в организации помощи голодающим. Закончив статью ‘Голод или не голод?’, он просил Меньшикова отдать ее в печать: ‘Вообще позвольте вам вполне поручить это дело’,— заверял Толстой 25 мая. И несколько позже: ‘Я знаю, что все, что вы сделаете, будет хорошо’. Меньшиков приложил огромное количество энергии и через В. П. Гайдебурова напечатал статью (с цензурными пропусками) в газете ‘Русь’ (1898, No 4—6). В связи с этими хлопотами Толстой замечал Меньшикову в письме от 20 июня: ‘Меня очень порадовало то, что вы так горячо отнеслись к этому вопросу, видно, как он глубоко интересует вас. И в этом взгляде вашем, мне кажется, мы с вами совершенно согласны, и это всегда очень радует меня’.
В те годы Меньшиков выполнял в Петербурге и другие поручения Толстого. Так, 23 апреля 1899 года уведомил, что был у издателя А. Ф. Маркса, в журнале которого ‘Нива’ печаталось ‘Воскресение’, и говорил о переводах романа.
22 января 1900 года Меньшиков ‘должен был отказаться от работы в ‘Неделе’ (о чем уведомил Толстого), так как В. С. Соловьев в статьях ‘Под пальмами. Три разговора о мирных и военных делах’ (‘Книжки Недели’, 1899, октябрь-ноябрь, 1900, январь) резко нападал на учение Толстого о непротивлении злу насилием.
1901 год. Поездка в Ясную Поляну связана с заболеванием Толстого малярией.
1902 год. Меньшиков делает ряд записей о посещении Толстого в Гаспре.
11 августа 1906 года состоялось их последнее свидание. Судя по записям Д. П. Маковицкого, Толстой и Меньшиков спорили об ученых и их миросозерцании. ‘Спор был острый’,— свидетельствует Маковицкий. Сам же Толстой через несколько дней, 24 августа, делает такую заметку в дневнике: ‘Был и Меньшиков и, слава богу, совсем с другой стороны был настолько приятен, что с удовольствием вспоминаю об отношении с ним’.
Записные книжки Меньшикова дополняют некоторые моменты в ‘Летописи жизни и творчества Л. Н. Толстого’. Благодаря публикуемым записям уточняются дни, когда Меньшиков гостил в Ясной Поляне в 1896 году. Встречи же 1901—1902 годов вообще известны не были, в биографии Толстого этих лет существовали значительные пробелы.
6—9 июля 1901 года. В ‘Летописи’ сказано лишь об улучшении здоровья Толстого, о чтении Библии и 12 июля — об окончании статьи ‘Единственное средство’. Теперь мы знаем, что Толстой в эти дни думает о романе, посвященном жизни в деревне, его волнует земельный вопрос, он рекомендует картины художника Орлова, обсуждает проблемы, поднимаемые периодической печатью.
1 и 11 мая 1902 года. В ‘Летописи’ отмечены лишь изменения в состоянии здоровья Толстого. Между этими датами — пропуск. Выясняется: Толстой в эти дни беспокоится о судьбе революционера, приговоренного к казни, спорит о судьбе народа и отношении народа к правительству, думает о настроениях в среде петербургских писателей, делится соображениями о своем сочинении. Как всегда, даже во время тяжелой болезни, не прекращается напряженная умственная работа Толстого. Он в курсе литературной и политической жизни страны.
15июля.На моих глазах пример того, как великий человек наполняет собою мир. О чем бы разговор среди образованных людей ни зашел — подождите немножко: непременно будет упомянуто имя Толстого.
Благословенное, милое мне имя человека, которого я истинно люблю за его честнейшую из душ.
*
Толстой подобен Волге: явившись в русскую землю, он будет орошать ее целые века, целые поколения будут питаться им и плыть в волнах его духа к вечности.
20августа.ЯснаяПоляна.
— Я всегда поражался вашей производительности, как вы много и скоро пишете…
— Зато и плохо…
То есть могло бы быть лучше.
— Этого я не скрою, но и при всем том…
*
— Вы именно пишете, не умаляя правды, нашли такой способ выражения, когда можно говорить истину без компромиссов.
*
— Соловьев всего менее философ: он, если угодно, поэт, критик — иногда блестящий, публицист, но не философ, у него нет серьезного, добросовестного отношения к вопросам.1
Читал вечером и восхищался ‘Гаргантюа’ Рабле.2
Ездили с женой в монастырь и разговар<ивали> с монахом.
— Отчего не исповед<уетесь>?
— Грех делать посредником между собой и богом человека.
— Грех причащаться?
— Грех. Ужас монаха.3
*
— Опьянение (гашиш и пр.) не увелич<ивает> чувства счастья, а ослабляет то сознание, которое сдерживает чувство счастья. Без контроля сознания чувства расходятся…
*
Графиня о Чехове4: ‘Мы бы его приняли a bras ouverts {С распростертыми объятиями (франц.).}.
О Лиде <Веселитской>: ‘Что она нас так забыла? Вот бы хорошо, если бы она приехала. Ах, как бы это было хорошо! Я ее искренно люблю — уж кого я люблю, то уж люблю искренно…’
*
Толстой о Шопенг<ауэре>5: В его философии, в самом корне лежит глупейшее недоразумение, плачевная ошибка, на доказат<ельство> которой приложен огромный талант и гений: ошибка, что жизнь не имеет смысла. А смысл у жизни есть, и именно тот, что каждый должен исполнять волю пославшего, исполнить свое назначение и умереть.
*
Об ‘Утопии’ Мора(?): Все это оттого, что счит<ает> целью жизни счастье6, тогда как счастье недостижимо. У одного — одно, у другого — другое, да и у одного не одно счастье. А цель жизни иная — исполнить свое назначение в жизни.
*
— Позвольте сказать вам, то есть вам, конечно, нечего говорить об этом — вы и сами это хорошо знаете, но мы должны самим себе постоянно говорить и поддерж<ивать> друг друга в той мысли, что единственное правильное отношение к правительству — это говорить ему истину без всякой утайки, без малейших компромиссов.
*
‘Quo vadis’ не понравилось ужасно: видно, что Сенкев<ич> не знает и знать не может, как жили во врем<ена> Нерона. Приписывает тогдашним патрициям и триб<унам> чувства совр<еменных> европейцев7. Если бы римлянам тех времен вздумалось написать роман вроде Беллами8 — какая вышла бы чепуха, как мало они угадали бы XIX век. Историч<еский> роман писать крайне трудно. Я писал ‘Войну и мир’ — я мог еще по жив<ым> воспомин<аниям> понять тогдашних людей. ‘Декабристов’ писать было труднее, хотя я знал некоторых9. Пробовал роман из Петровской эпохи — ничего не вышло10. Бился, бился — вижу, что чего-то не понимаю, не могу влезть в душу тогдашних людей, а иначе писать нельзя.
*
— Нравственное сост<ояние> общества (и народа: нравы его заметно падают) зависит от таинств <енных> причин, и тут все идет волною. Прежняя, христ<ианская> нравственность в народе внушена подвижниками церкви, старцами, отшельниками, которых было очень много совсем неизвестных,— и я помню таких,— вроде Тих<она> Задон<ского>, Сераф<има> Саровского и др.11 В обществе — масонство. Теперь поднимается волна христианского рационализма.
*
Физ<ическая> сила: в молодости поднимал железный каток рукой. Купается два раза, плавает сильно и хорошо. Еще не очень худощав, но жалуется, как мускулы атрофировались за последние годы.
*
Декаденты возмущают его — везде пошли: и в науке, и в философии. Любит повторять, что мы паразиты, живущие на шее народа… (не исключая и себя).
*
От Пушкина не ждал более, чем он дал. ‘Бориса Годун<ова>‘ ставит низко, даже <и> ‘Евг<ения> Онег<ина>‘.12 Гоголя — высоко: надо было иметь высокую душу, тоску по совершенном человеке, чтобы уметь так остро заметить комич<ескую> сторону жизни. Особ<енно> ценит религиозное настр<оение>, выразившееся в ‘Переписке с друзьями’.13
*
— Беда многих писателей, что они говорят не своим языком, а каким-то искусст<венным> (по поводу Диккенса), например, Некрасов, в большой мере Достоевский, Щедрин, Лесков.
*
— Меня очень поразило, что Лесков так всецело примкнул к нам на старости лет, но я всегда ждал бессознательно, что он возьмет да и выкинет что-нибудь…
— Мед — растит<ельный> или жив<отный> продукт?
— Растительный… а что?
— Так… Казуист<ический> вопрос.
— Да, то есть, пожалуй, животный, как молоко…
По-видимому, застал его врасплох. Любопытно, будет ли он есть мед.
*
21августа.ЯснаяПоляна.Отношения Толстого к жене напоминают отношение бога к природе. Если бы я создавал мифологию, я изображал бы Высочайший дух влюбленным в материю.
Со стороны глядя, зачем, казалось бы, абсолютному разуму, блаженному в своем покое, тратить время и энергию на одушевление природы, к чему?
1900
5августа.ЯснаяПоляна.
9утра.Беседка в углу. Тихое, ясное утро. Только что приехал, отпустил извозчика у ворот, пошел по густо-песчаной аллее среди старинных берез к дому. Навстречу мужичок, вежливо поклонился, воз сена с мальчиком наверху и жеребеночком сзади. Лакей разговаривал с мужиком у веранды.
— Дома граф?
— Дома, но еще не вставали. Пожалуйте в комнаты, хоть на веранду.
Вероятно, лакей узнал меня.
Я поглядел на валявшихся на траве собак.
— Не съедят?
— Нет, смирные.
Я пошел на вышку на дороге, где и сижу. Желтые, уже скошенные поля.
*
Я сел под липами, невдалеке от дома. Скоро 10 ч.
— Михаил Осипович! — слышу радостный голос.
Иду к нему, он уже вышел. Поцеловались.
— Здравствуйте, друг мой! Что вы так рано? Я вас ожидал около 10-го, кто-то мне сказал. Но вы приехали как раз вовремя, так как я все время хворал и вот теперь выхожу. Очень, очень рад, что вы приехали, откровенно скажу, что это мне большое удовольствие.
*
С<офья> А<ндреевна> говорила, что Л<ев> Н<иколаевич> очень хочет дождаться правнуков и с большим нетерпением ждал внуков.14
*
Часто выражает <мысль>, что уже немного осталось жить, что скоро конец, и он готов и спокоен.
— Я вам показывал вчера язык?
— Нет, покажите.
— Сегодня не стоит, вчера был обложен, такой скверный вкус. Простите, что я рассказываю об этом, вам неинтересно.15
— Нет, помилуйте…
*
Часто вспоминал Тургенева.
— Он очень много сделал для литературы тем, что не искал покровительства и первый показал пример независимости писателя. Разница резкая в сравнении с прежними…
— Напри<мер>, с кружк<ом> Жуковского,— заметил я.
— Именно.
*
— Много терплю от того, что плохо пережевываю, и от этого моя болезнь, может быть. Тургенев сказал как-то: ‘Вы не едите, а метете себе в рот’.
*
— У меня был брат Николай, человек такой удивительный, что я даже и не пытался его когда-нибудь описать. Необыкновенный ум, доброта, деликатность, обширная образованность… Тургенев остроумно заметил, что, чтобы быть писателем, моему брату недоставало только писательских недостатков.16Я перефразирую иногда эти слова в отношении многих писателей, у них только и есть писательского, что недостатки писателя.
— Помню Тургенева не ранее, как с 40-летнего возраста. Однажды пришел к Фету. Там читал Полонский свои стихи, и нараспев. Стали говорить, что плохо. Тургенев возражал.17
— Поразительно хорошо и пусто теперь пишут. Возьмите стиль — превосходен. Достоевский писал отвратительно — и все же чувствовали, что он летел…
*
— Брат Николай, который много-много меня научил всему… Поразительная фантазия, способность рассказывать сказки, то комические, то ужасные — целыми вечерами.
И <неразб.>какое, очевидно, слышал что-то о масонах, о моравских братьях, рассказывал, что есть Фанфаронова гора, чтобы взобраться на нее, нужен целый год искуса. Что в том овраге закопана зеленая палочка и на ней написано слово, от которого зависит все счастье человеческого рода.18
1901
Суббота,7июля,12ч.дня.Еду из Москвы в Ясную. Крайне тревожная телеграмма в ‘Н<овом> вр<емени>‘19 — Толстой в безнадежном состоянии. Страшное горе, и сейчас же собрался, и, хотя на вокзале в 7 веч<ера> прочел уже успокоит<ельную> телегр<амму>, все-таки поехал. Томительная жара.
8июля.Взял номер у Чернышева в Туле, помылся, переоделся, извозчик в час с четвертью (поворот на 14-й версте) и издалека узнал.
С веранды вышли Колечка Ге 20 в парусиновой блузе. Все холодно, пустынно, как глуб<окой> осенью. Он был с нек<им> господ<ином>, к<ото>рый оказался Зинченко. Тоже толст<овец>, пострадавш<ий> за печатание сочинен <ий> Л<ьва>
Н<иколаевича>, за отказ от православия сосланный в Астрах<ань>, устраивавш<ий> там литер<атурно>-драмат<ические> вечера, пописывающ<ий> в ‘Астрах<анском> вестн<ике>‘ и вернувш<ийся> с оттисками статеек Л<ьва> Н<иколаевича>. Упрекал меня, что я не устроил его в ‘Нед<елю> ‘… Появились изящн<ый> князь Н. Л. Обол<енский> 21, Маша22, Сухотин.23 Снач<ала> Обол<енский> сказал мне, что Л<ев> Н<иколаевич> страшно слаб, целое утро работал и прощался со всеми родными (Миша,24 Илья25 и пр.), что сегодня нельзя его видеть. Я сказал, что и отлично, пусть отдохнет, и что я остановился в Туле и завтра еще раз заеду узнать о здоровье. Пришла Маша и сказала Зинч<енко>, что Л<ев> Н<иколаевич> до того слаб, что извиняется, что не может его принять, а что он, мо<жет> б<ыть>, передаст H. H. Ге.
— Нет, я могу подождать, когда ему будет легче.
— Но ему все время так трудно: гораздо лучше, если вы передадите через Н<иколая> Н<иколаевича>, и папа вам ответит.
— Все равно, я могу и через две недели приехать.
— А не лучше ли, если предварит<ельно> вы сообщите Н<иколаю> Н<иколаевичу> и пр<очее>.
Я сказал, что все устраив<ается> прекрасно, что мы вдвоем и отправимся на Козловку. Тогда Зинч<енко> вызвали (снач<ала> ушла Маша, вызвала Ге, Ге вызвал Зинченко, Маша вернулась).
— Ради бога, Михаил Осипович, вы не приним<айте> то, что гов<орилось> Зинченко, на свой счет, папа страшно рад вас видеть, и мы не отпустим вас.
Через некот<орое> время сначала вызыв<ают> Ге, тот вызыв<ает> Зинч<енко>, и в его отсутствие Маша перед<ает>, что папа просит меня. Пошли наверх, через ряд комнат, в спальню. Поздоровался с Софьей Андреевной, в белом, копошивш<ейся> в углу.
За ширмами кровать, и в полусвете необычайно слабое, истомленное, осунувшееся лицо Т<олсто>го. Похудел, съежился до жалости. Радостно спросил, как я поживаю?
— Я — что, вот вы, Лев Николаевич, как?..
— Я прекрасно,— вот болен и очень счастлив, чувствую себя совсем хорошо. Ясно чувствую, что переход близок и легок, что сознание не только не хуже, а лучше прежнего и таким останется и там. Для перехода туда этот экипаж как раз хорош. Очень хорошо себя чувствую… Ну, как ваши дела с ‘Неделей’?
Я объяснил.
— Ох, жаль, очень жаль,— она ничего и теперь издается, только вас нет. Скажите, вам очень трудно было идти в ‘Нов<ое> вр<емя>‘?26
— Очень трудно, и трудно оставаться, но что поделаешь…
— Да, да, конечно — главное, надо, чтобы было где работать,— я так и понял, что вы хотите быть полезным. Я был уверен, что вам очень неприятно рядом с Сигмой — какая гадина!27
— Ну, как Лидия Ивановна?
Я передал поклон, рассказал.
Так к<ак> я дал слово Марии Львовне не больше неск<ольких> минут, то сейчас же и прервал беседу, сказал, что завтра, если можно, зайду. Он пожалел, что я в Туле останов <ился>, пригласил на завтра в 3 часа.
На другой день утром приехал с Машей, прогулка с Сергеенко28 к Худоярову колодцу, чай под липами, малина со сливками, яйца всмятку, потом на Коз< лову> Засеку, заблудились. Оттуда на извозч<ике> в Ясную, за грибами большой компанией, и после 3-х Маша меня вызвала.
Вид значительно свежее вчерашнего: видимо, начинает крепнуть, сейчас же заговорил о том, как еще много есть о чем сказать, жалел очень, что не написал книги в похвалу землед<ельческого> труда, где бы были описаны все его животв<орные> свойства…
— Ведь вы писали, Лев Николаевич, о счастье в деревне…29
— Надо бы беллетристич<ескую> вещь, роман — очень жалею, что не сделал. Одобрил вашу статью об образовании,30 но нужно брать шире вопрос. Очень важно обсужд<ать> и выставить в центре всего земельный вопрос.
— Он сам собою разрешился бы как следствие нравственного закона.
— Да, но нужно так же показать и с экономической стороны.
*
Вчера в беседе я сказал, что читал его ответ Синоду 31 и нахожу в высшей степени внушительным и сильным, сказано именно то и так, как нужно.
Толстому, видимо, не безразлично мое мнение.
— Очень рад слышать это именно от вас,— сказал он значительно и был растроган.
А сегодня на мое замеч<ание> о новом письме — Антонию митрополиту32 сказал, что отвечать не следует и он просит этого не делать.
Говорил что-то не вполне внятное для меня (я слишком был поглощен зрением) о жизни вне времени, о том, что только здесь на земле есть прошлое и будущее, а там нет, и потому там есть возможн<ость> знать и будущее.
Я попрощался ‘до Москвы’, он усмехнулся:
— Какая для меня Москва?33 — И прибавил: — Неужели вы нарочно приехали?
— Да как же не приехать, Лев Николаевич?
Он, видимо, был тронут этим. Я поцеловал его и сказал: ‘До свидания’. Едва не расплакался.
Потом Маша: Папа позабыл сказать вам, чтобы вы получше поклонились Лидии Ивановне.
*
Впечатление всегда удивительно освежающей ванны, огромного нравственного подъема, как после чтения его дневника или ‘Колосьев’34.
— А вы смотрели мои картинки? Маша, покажи ему (фотографии и картинки Орлова35, худож<ника>).
*
— Гольденвейзер — он замечательн<ый> мол<одой> человек,— вот и не был в университете, а обширного образования.36Как много теперь истинно образов<анных> людей, не прошедших правильн<ой> школы.
С<офья> А<ндреевна> рассказывала, что, когда она обкладывала грудь ватой, натирала ноги спиртом, а живот смесью масла и хлороформа, Лев Николаевич как-то растроганно произнес: ‘Не думай, душечка, что я тебе неблагодарен…’
*
Узнав, что я из Риги и остановился в Туле, непременно настаивал, чтобы ночевал у них, и Мария Львовна тоже сказала, что иначе папа будет очень беспокоиться.
Я остался, согласившись на этот довод.
*
Побывши с Толстым, еще приближ<аешься> к нему, чувствуешь (т. е. я чувствую) истинное воскресение всего хорошего, на что моя природа когда-либо была способна. Мне хочется плакать и любить всех, и молиться, и быть святым. Казалось бы, все сбросить с себя дурное, все отдал бы богу. Одно воспоминание о нем приподнимает необычайно.
*
Софья Андреевна объясняла болезнь так: еще в прошлом ноябре он как-то отправился гулять, заблудился, просил мужика вывести его — тот отказался: ‘Тут пропадешь с тобой в этой глуши — тут разве одним волкам дорога’. Толстой пришел домой сильно утомленным и простуженным и начал хворать малярией. А нынче припадок так случился: Усов, доктор37,— прописал 12 соленых ванн, но строго запретил после них выходить на воздух, особ<енно> вечером, чтобы не простудиться. Лев Николаевич получил известие из Москвы, что его знаком<ые> мужики получили наконец наследство после умершего в богадельне какого-то родственника — 450 р., и поехал вечером в 9 ч. за 4 версты сказать им это, чтобы завтра приходили за деньгами.
— Я умоляла его не ехать,— опомнись, говорю,— холодно, 9 градусов, а тебе запрещено после заката.
— Нет, говорит, я проедусь. Пешком устану, а на лошади ничего.
— Ну, что же, ведь его не свяжешь. Поехал и вернулся озябший, да потом скрывать стал, хотел подавить волей болезнь…
*
11июля.Увидел Толстого, и опять загорелся огонь какой-то в моей душе. Любовь к нему сердечная, восторг к добру. Очень хочется быть чистым, безупречным и для дела божия. Прощаясь, он два раза вздохнул глубоко и обдал меня могучим — как из меха — дыханием своим. Я подумал — пусть дух твой войдет в меня. ‘Дух, который на тебе, пусть будет на мне втройне’, как в Библии. Но, вспоминая себя, знаю, что не гожусь, не достоин. Подними меня!
13июля.Сама графиня тотчас, с 1-го слова при свидании — о себе, как всегда. Как она страшно устала, как она чуть дышит от этих хлопот (а вид — здоровехонький), как она о себе никогда не думает и только о других и пр. Это у нее мания — всегда сворачивать на себя и говорить только о себе. Мне пришло в голову, что великий муж, заставивший ее 13 раз носить по девять месяцев, т. е. в течение почти 10 лет, свое семя, перерождавшее ее путем совместной жизни с плодом, не мог сообщить ей своего гения, но приблизил ее к сумасшествию. Жаловалась, что только теперь поняла, до какой степени она потеряла жизнь для себя, отдавая для других, для мужа и детей,— теперь дети выросли, муж умирает — и она теперь только ясно сознала, что он скоро умрет — и она останется одинокой, как в пустыне, не способной ни для какой личной жизни. От нее все взяли, всю душу, и только теперь она поняла ошибку для себя — выйти за человека, который был настолько старше ее. (Врет — всегда жаловалась на это, и крайне бестактно, и теперь, в 57 лет, не может забыть, что она моложе мужа на 16 лет). И теперь, видимо, чувствует себя еще женщиной, которой нужен мужчина, и чуть-чуть молодится. Вся в белом, в кружевах, в прическе, к< ото > рая к лицу. Постоянно повторяет о болезни Л. Н.: ‘Во всяком случае, это долго продлиться не может, он не протянет долго’.
1902
5мая<Гаспра>.Роскошная дача — дворец гр<афини> Паниной, кругом залитый цветами и благоуханием сад: кипарисы, магнолии, глицинии, азалии, розовые каштаны, персики, внизу синее море, кругом величественные горы,— а там, в огромной комнате, на кровати под одеялом, лежит больной старик, слабый, как ребенок, дряхлый, стонущий от боли в кишках.
Коснеющим языком он говорит все те же старые, вечно свежие, милые для меня мысли. ‘Он вдохновлен был свыше’.
*
Сказал, что очень рад меня видеть, давно ли я здесь, просил рассказывать, что там, в Петербурге. Издаю ли я журнал?
— Отчего же мне не прислали?
Я сказал, что хочу понемножечку развить его {Имеются в виду ‘Письма к ближним’. Спб., 1902—1916.}, но написать что-нибудь серьезное нет ни охоты, ни средств.
— Да, так лучше. Раз вы имеете возможность так хорошо, как вы всегда это делаете, и легко говорить, то лучше писать тогда только, когда есть что сказать, не связывая себя. ‘Да вот вы пишете — и рядом Сигма’,— прибавил он грустно. Говорил о наслаждении, какое доставляет ему Чехов38, о Горьком — как плохи его последи <ие> вещи и как его разделали, хотя он оч<ень> милый и талантливый39 (что-то в этом роде говорил), что все эти молодые — Скиталец, Бунин — подражают Чехову, но не в ясности его таланта, а в неясности.40
Оч<ень> хвалил Рёскина.41 просил разыскать на столе 2-е изд. Полен<ца> (‘Крестьянина’), он прибавил эпиграф из Рёскина42.— Сильно трудно его читать, но временами он поднимается до высокого порыва. О государе, о письме своем к нему (Соф<ья> Андр<еевна> говорила, что письмо передано и госуд<арь>… назвал Т<олсто>го идеалистом и сказал, что сам он бессилен что-нибудь сделать).43
*
Обедал у них с Альтшуллером — молод<ым> красив<ым> доктором,— назад он подвез меня в своей коляске…’
Дают хинин по 20 г., от чего он оглох. Пульс и сердце превосходны. В последнее время прибавил в теле, а то — говорит М<ария> Л<ьвовна> — совсем был ‘голодный индус’.
Зимой было мученье, холодно, дачу не натопить, бессонные ночи, постоянный страх.
*
Сегодня Л<ьва> Н<иколаевича> видел уже в столовой сидящим на диване, с ногами, протянутыми на стул, в желтой вязаной фуфайке и в длинных сапогах из сафьяна. Он ел свою кашу и запивал краcн<ым> вином, потом тапиоку на красном вине. Сегодня лучше, хотя т<емперату>ра еще держится высокая и слаб < ость>. Говорили дольше, около часу, о петерб<ургском> религ<иозно>-фил<ософском> собрании. Ему X… привез протоколы, но он не собрался прочесть их — показались неинтересными.45 Говорил, <что> некотор<ые> мысли излож<ены> в статье ‘О религии’.46
— Вчера у меня было умственное событие,— сказал он шутливо.— Мне кажется, я даже нерелигиозному человеку в состоянии доказать бытие божие, просто научно.
Я попросил объяснить.
— Религия есть отношение человека к остальному миру. Это отношение не мож<ет> быть к миру чувственному, к<ото>рый в пространстве ивремени,— и то и другое бесконечны. Не мож<ет> быть отношения единицы к ряду бесконечных чисел — их пришлось бы интегрировать для этого. Следов<ательно>, отношение возможно к целому вне времени и пространства, следов<ательно>, бог есть дух.
Я плохо понял и, мо<жет> б<ыть>, не точно записываю.
*
6мая.1/44-го,сижу у фонтана графини Паниной, перед балконом. Жаркий день. Приехал в час и до сих пор еще не видел Т<олстого>. Ему хуже, т<емперату>ра, по-в<идимому>, все держится, вчера его знобило… С<офья> А<ндреевна> дала телегр<амму> Щуровскому:47 ‘С 25 апреля повышенная температура. 8-й день понос. Прошу дать совет’. Намек, что не худо бы приехать.
Его состояние духа тоскливое. М<ария> Л<ьвовна> тоже ‘строгая’ — ‘старик не веселит’, и Кол<я> Ге48 остался. Все очень грустно. Но тем не менее после завтрака оживл<ение> — laun-tennis, с одной стороны князья — Коля с сестрой,49 с другой, графы — С<ергей> Л<ьвович> с Сашей.50Лучше всех князь, потом Саша, Сергей и уж затем бедненькая, слабенькая, жалкенькая княжна, горбоносая, с длинными зубами, тощая. Саша — богатырь, чуть не убила М<арию> Л<ьвовну>, попав ей шаром в шею: той сделалось дурно…
Сижу — и, кто знает, мож<ет> б<ыть>, уже никогда не увижу его больше. Мож<ет> б<ыть>, он здесь и умрет, в этом раю земном, среди близких родных, среди целой семьи остающихся живых замыслов, у подошвы гор, склонившихся над морем. Фонтан струится что-то говорящей струйкой. Слышно жужжание мух в горячем воздухе, отдаленные крики петухов, посвистывание пташек. В просвете между деревьями видно синее сонное море.
Кажется, нигде в свете не было бы удобнее работать, как здесь — в особенности верхний балкон, огромный, мраморный, откуда все море пред глазами и бездна воздуха и света.51Но работе, видимо, конец. Он теперь диктует отдельные мысли вроде шопенгауэровских ‘Parerga und Paralipomena’52.
Осталось 1/2 часа, я уже с больщ<им> огорчением думал, что меня забыли, что придется идти на мальпост, не попрощавшись с Т<олст>ым. Но вот вышла Саша и громко закричала: ‘М<ихаил> О<сипович>! Вас папа зовет!’ Я пошел за ней. Надо было пройти столовую, залу, и уже в третьей комнате он на кровати… Довольно оживлен, немного уснул.
— Как рад, что вижу вас в третий раз!
*
7 мая.3/49-гоутра.Говорили с Л<ьвом> Н<иколаевичем> о Розанове, о его идее, что Христос — Антихрист.53
— Он бойко пишет, но ничего понять нельзя. Это новый род писателей, к<ото>рые чем туманнее, тем кажутся публике глубже. Ужасный вред от них. Вместо того чтобы делать трудное дело — разрушение суеверий, они утверждают их.
*
Просил меня, чтобы я в точности узнал, было ли постановлено судом (о Балмашеве) ходатайство о монаршем милосердии.54.
— Это для меня важно, чтобы оценить мои отношения к нему (госуд<арю>).
Довольно длинный и оживленный спор на тему — кто виноват в ужасном упадке народной жизни и свободы. Я настаивал на том, что виноват сам народ, что он — стихия — выдвигает из себя такое правительство, какое находится в соответствии с его природой, что, если бы рабство было несносно, народ бы и не снес его, напротив: народ дает правит <ельству> средства для каких хотите насилий. Солдат, которого бьют, произведенный в унтера, сам бьет. Необходимо весь народ призвать к покаянию и внушить, что все виновны.
Против меня спорили Серг<ей> Льв<ович> и Л<ев> Н<иколаевич>. Они соглашались, что, конечно, в некотором смысле все виноваты, но правительство развращает народ. Именно правительство,— ‘вы не знаете народ… мы не знаем народ…’ — поправился он (вечно остерегаясь сказать что-нибудь неприятное).— Он в своей массе совершенно чужд правительству, не знает совсем о его делах, приписывает им не то значение. Он невежествен<ен>, темен…
— Но почему же в течение тысячелетий он остается невежеств<енным>, темным? Значит, в его природе нет стремления к свету, любознательности, способности. И не так уж трудно понять то, что происходит.
— Все-таки трудно допустить, что виноват народ. Виноваты мы, обеспеченные, виновато правительство.55
*
О поэзии Бальмонта56 выразился, что это, как сказал какой-то дипломат, plus qu’ un crime, c’est une faute. {Грубая ошибка, более чем преступление (франц.).}
О своей болезни: ‘Теперь видно конец, и знаете, как хороша эта близость к смерти. Начинаешь думать, что смерть — дар божий’.
Я молчал. Очень жаль его, но я чувств < овал >, что ему еще не так плохо.
*
Пругавину велел сказать, чтобы он непременно издал первые свои книги (о Сютаеве и народ<ных> пророках), что они оч<ень> хороши и важны.57 ‘Я его очень люблю’. Насчет газеты (Пругав<ин> просил сказать, что у него есть знакомая дама, к<ото>рая сейчас дает полтораста тысяч на народную газету, если Толстой напишет, что это нужно) сказал, что обыкнов<енного> типа газета ничего не стоит. Для того чтобы извещ<ать> народ о том, что госуд<арь> имп<ератор> соизволил то-то и то-то, есть ‘Сельск<ий> вестн<ик>,’ 58, а народу нужно религиозную газету, к<ото>рая давала бы сведения о религиозн<ом> движен<ии> за границей:
— С народом нельзя вилять, говорить уклончиво, как говорят в печати.
ПРИМЕЧАНИЯ
1896 г.
1 Вл. С. Соловьев (1853—1900) — философ. В журнале ‘Книжки Недели’ напечатал в 1896 году стихотворения и статью ‘Личность и общество’ (май). В статье ‘Заметки’ (‘Неделя’, 1896,No 18, 5 мая) Меньшиков полемизировал с Соловьевым, доказывавшим в ‘Вестнике Европы’, что самодержавие ограничено сверху законом ‘высшей власти — божией <...>, ответственностью пред человечеством и народом’.
2 Книга сохранилась в библиотеке Толстого в Ясной Поляне. (Fr. Rabelais. La vie de Gargantua et de Pantagruel. No tice biographique et littraire sur Franois Kabelais, par L. Barr. Paris (титульный лист отсутствует).
3 С 10 по 15 августа Толстой и его жена ездили в Шамордино, в монастырь. Поездка состоялась по просьбе С. А. Толстой, тяжело переживавшей смерть в 1895 году любимого, последнего сына Ванечки.
4 В семье Толстого очень полюбили Чехова после знакомства с ним в Ясной Поляне 8—9 августа 1895 года. Меньшиков пытался выступить в роли свата и сблизить с Чеховым старшую дочь Толстого, Татьяну Львовну (1864—1950), увлеченную Чеховым, Об этом см. в сообщении ‘Т. Л. Толстая и А. П. Чехов’ (‘Яснополянский сборник’. Тула. 1974).
5 А. Шопенгауэр (1788—1860) — немецкий философ, мысли которого Толстой использовал в ‘Круге чтения’ (1906), сборниках ‘Мысли мудрых людей на каждый день’ (1903), ‘На каждый день’ (1907—1910) и др.
6 Т. Мор (1478—1535) — английский утопический социалист. О его сочинении ‘Утопия’ (1516) Толстой упоминает в статье ‘Приближение конца’, законченной 24 сентября 1896 года (т. 31, с. 84).
7 Г. Сенкевич (1846—1916) польский романист. Его роман-эпопея ‘Quo vadis’ (1894— 1896) (‘Камо грядеши’) охарактеризован Толстым как ‘искусственное, фальшивое, грубо сшитое из исторических подробностей произведение…’ (в варианте предисловия к роману В. фон Поленца ‘Крестьянин’ — т. 34, с. 526).
8 Э. Беллами (1850— 1898) — американский писатель, журналист, автор социально-утопического романа ‘Looking back-ward. 2000—1887’, 1888 г. Роман сохранился в русском переводе в библиотеке Толстого в Ясной Поляне: ‘В 2000-м году’. Из ‘Книжек Недели’, Спб., 1890. Меньшиков дал его анализ в статье ‘О литературе будущего’ (‘Книжки Недели’, 1892, декабрь).
9 Толстой работал над поманом ‘Декабристы’ в 1863, 1877—1879, 1884 гг. С декабристом С. Г. Волконским (1788—1865) (прототипом героя романа П. И. Лабазова) он виделся в декабре 1860 — январе 1861 года во Флоренции. Кроме того, в 1878 году познакомился с П. Н. Свистуновым, А П. Беляевыи, М. И. Муравьевым-Апостолом. Был знаком с Д. И. Завалишиным, П. И. Колошиным, М. И. Пущиным, А. М. Исленьевым.
10 ‘Роман времен Петра I’ (1870, 1873, 1879) закончен не был.
11 Тихон Задонский (1724—1783) — знаменитый духовный писатель, жизнь которого — пример аскетизма. Серафим Саровский (1759—1833) — отшельник, живший в Саровской пустыни Тамбовской губернии. Истории их вошли в ‘Жития святых’.
12 У Толстого было несколько изданий сочинений Пушкина. Пометы Толстого на текстах ‘Евгения Онегина’ и ‘Бориса Годунова’ есть в экземпляре: ‘Сочинения Пушкина с приложением материалов для его биографии’, т. 4, Спб., изд. П. В. Анненкова, 1855.
13 В библиотеке Толстого сохранились ‘Сочинения и письма’ Н. В. Гоголя в 6 тт., т. 3. Спб., изд. П. А. Кулиша, 1857 (‘Повести. Переписка с друзьями. Авторская исповедь’), с многочисленными пометами Толстого.
1900 г.
14 Разговор о внуках зашел в связи с рождением в Ясной Поляне 20 июля внука, Павла Львовича Толстого. Первая внучка, Анна Ильинична Толстая-Попова, родилась 24 декабря 1888 года. Умерла в 1954 году. Первый правнук Толстого — С. Н. Хольмберг (род. в 1909 г.), сын А. И. Толстой-Поповой.
15 В конце 1899 — январе 1900 года Толстой серьезно болел (камни в печени). Меньшиков навестил Толстого в это время, что видно из его письма А. П. Чехову от 19 января 1900 года (ГБЛ).
16 H. H. Толстой (1823—1860) — автор рассказов ‘Охота на Кавказе’ (подпись: H. H. Т., ‘Современник’. Спб., 1857, No 1—2). Об этой черте брата Толстой писал в ‘Воспоминаниях’ (т. 34. с. 350).
17 Толстой познакомился с Тургеневым в ноябре 1855 года в Петербурге, вернувшись с Крымской воины. Тогда же он вошел в круг петербургских литераторов. Тургеневу было 37 лет. Известная дата знакомства с Фетом — не ранее 4 февраля 1856 года.
18 О Фанфароновой горе, моравских братьях и зеленой палочке см. в ‘Воспоминаниях’ Толстого (т. 34, с. 385—387). Он похоронен на месте, где, по рассказам H. H. Толстого, была зарыта зеленая палочка.
1901 г.
19 Вероятно, тревога Меньшикова была вызвана заметкой в No 9098 ‘Нового времени’ от 4 июля: рубрика: ‘Корреспонденция ‘Нового времени’ (‘По телефону’)’, с. 1: ‘Москва, 3-го июля. Собравшиеся в Ясной Поляне по поводу болезни гр. Л. Н. Толстого врачи признали положение великого писателя безнадежным’. Обнадеживающие сведения появились со следующего, No 9099, 5-го июля: ‘В настоящее время граф поправляется: температура нормальная, пульс 84’. Толстой заболел 27 июня, простудившись на верховой прогулке. Положение было особенно опасным 1 июля. Об этом говорилось в ‘Новом времени’, No 9100, 6 июля, и подчеркивалось: ‘Вообще непосредственная опасность миновала’. (‘Телеграммы 5-го июля’, ‘Козлова Засека, 5-го. Ясная Поляна’.) У Толстого был приступ грудной жабы при малярии.
20 Николай Николаевич Ге (1857—1939) — старший сын художника H. H. Ге, последователь Толстого.
21 Николай Леонидович Оболенский (1872— 1934) — внучатый племянник Толстого, муж его дочери Марии Львовны.
22 Мария Львовна Толстая-Оболенская (1871— 1906) — вторая дочь Толстого.
23 Михаил Сергеевич Сухотин — (1850—1914) — муж Т. Л. Сухотиной-Толстой.
24 Михаил Львович Толстой (1879—1944) — шестой сын Толстого.
25 Илья Львович Толстой (1866—1933) — второй сын Толстого.
26 Последняя статья Меньшикова в ‘Неделе’ X — ‘Тихие речи’ V ‘Священное право’, 190L No 5, 4 февраля (подпись: М. О. М.). Газета прекращена 29 июля 1901 года, на No 30. Таким образом, Меньшиков работал в ней около 16 лет. В ‘Новом времени’ он сотрудничал с 28 апреля 1901 г. по Noмарта 1917 г.
27 Сигма — псевдоним С. Н. Сыромятникова (1860— 1934), публициста и писателя, сотрудника ‘Нового времени’. В письме к Толстому от 16 апреля 1898 года Меньшиков так характеризовал его: ‘…очень легкомысленный человек и несколько наглый…’ в No 9067 и 9074 ‘Нового времени’ за 1901 год статьи Сигмы и Меньшикова даны в соседних подвалах.
28 П. А. Сергеенко (1854—1930) — писатель автор книги ‘Как живет и работает гр. Л. Н. Толстой’. М., 1898.
29 О счастье жить в деревне Толстой писал в статье ‘Так что же нам делать?’ (1882, 1884— 1886), в гл. XXXVIII—XXXIX, говоря о том, что земледельческий труд ‘самый плодотворный и радостный’ (т. 25, с. 382—383).
30 М. Меньшиков. Свое и чужое. VI. Органическое образование.— ‘Новое время’, 1901, No 9088, 24 июня. 5 апреля статьей ‘Накануне реформы’ газета открыла разговор о реформе школы. Под рубрикой ‘Свое и чужое’ Меньшиков выступил против насилия над личностью ребенка, что было близко взгляду Толстого на воспитание. В указанной статье говорится: ‘Как и в игре, пусть бы сама природа ребенка решала, что ему нужно, и пусть бы школа только давала материал для этого нужного’.
31 24 февраля 1901 года в No 8 ‘Церковных ведомостей’, а затем и в других газетах было опубликовано ‘Определение святейшего Синода от 20—22 февраля 1901 года No 557’ об отлучении гр. Льва Толстого от православной церкви. 4 апреля Толстой закончил ‘Ответ на постановление Синода от 20—22 февраля и на полученные мною по этому поводу письма’ (‘Миссионерское обозрение’, 1901, No 6, июнь).
32 В ‘Прибавлении’ к No 12 ‘Церковных ведомостей’ от 24 марта 1901 года С. А. Толстая поместила ответ митрополиту Антонию по поводу определения Синода. Там же был напечатан ответ Антония (от 16 марта).
33 После этого разговора Толстой лишь один раз был в Москве — 3—4 и 18—19 сентября 1909 года, когда ездил к В. Г. Черткову в имение Крекшино, в 36 км от Москвы. 19 сентября, в 12 часов дня, Толстой навсегда покинул Москву, его провожали толпы народа.
34 ‘Спелые колосья. Сборник мыслей и афоризмов, извлеченных из частной переписки Л. Н. Толстого’. Составил с разрешения автора Д. Р. Кудрявцев. Вып. 1 и 2. Carougе, Genè,ve, 1895.
35 H. В. Орлов (1863— 1924) — любимый художник Толстого. Рисовал сцены из народного быта. В 1909 году был издан альбом его картин: ‘Русские мужики’ с предисловием Толстого. См. о нем: С. И. Софронов. Художник-передвижник Н. В. Орлов. М., 1965.
36 А. Б. Гольденвейзер (1875—1960) — пианист, автор мемуаров ‘Вблизи Толстого’. М., 1922—1923 (тт. I—II). В те же дни был в Ясной Поляне (приехал 5 июля), зафиксировал в своей книге чтение Толстым Библии 6—9 июля и окончание статьи ‘Единственное средство’ 12 июля. Разговор об образовании Гольденвейзера возник, возможно, в связи со статьей Меньшикова ‘Свое и чужое’. V. ‘Учительский вопрос’, в ‘Новом времени’, No 9074, 10 июня. Здесь ТУГеныников выступал против схоластики и рутины в старой школе (узости, идолопоклонства, формализма, против изучения ‘мертвых’ языков), утверждая, что она отучала человека самостоятельно мыслить: ‘Школа вводила новое невинное поколение в умственную инерцию своей культуры, в поток привычных мнений, заставляя верить без критики и проверки во множество вещей прямо нелепых’.
37 П. С. Усов (1867—1917) — московский врач, доктор медицины, был при Толстом во время его болезни в Астапове, в 1910 году.
1902 г.
38 В те годы Чехов жил в Ялте и несколько раз навестил Толстого в Гаспре: 12 сентября, 5 и 14 ноября 1901 года, 17 января и 31 марта 1902 года. Возможно, Толстой говорит о рассказе Чехова ‘ Архиерей’ (‘Журнал для всех’, 1902, No 4, апрель), который он хвалил в разговоре с В. С. Миролюбивым 14 октября 1902 года (‘Литературное наследство’, т. 68. М., 1960, с. 874).
39 Горький жил неподалеку от Гаспры, в Олеизе, несколько раз навестил Толстого в доме Паниной. Толстой посетил Горького в Олеизе 23 и 31 декабря 1901 года.
40 Толстого огорчало отсутствие в Чехове интереса к религиозно-нравственным вопросам.
41 Дж. Рёскин (1819— 1900) — английский мыслитель, теоретик искусства. Толстой включил 40 мыслей Рёскина в 1-й том и 36 мыслей во 2-й том ‘Круга чтения’ (1906). В библиотеке Толстого сохранился ряд книг Рёскина.
42 В. фон Поленц(1861—1903) — немецкий писатель. В 1901 году Толстой написал предисловие к этому его роману. В начале 1902 года вышла книга ‘Крестьянин’. Роман Вильгельма фон Поленца. Перевод с нем. В. Величкиной. С предисловием графа Льва Николаевича Толстого. М., ‘Посредник’, 1902. В предисловии Толстой сформулировал мысли о произведениях истинного искусства. В марте того же года П. А. Буланже предложил Толстому добавить во 2-м издании книги эпиграф из Рёскина. Толстой ответил согласием в письме от 23 марта (т. 73, с. 224), 2-е издание, с эпиграфом, появилось в том же, 1902 году.
43 16 января 1902 года Толстой закончил письмо Николаю II о земельном вопросе. Оно было передано адресату великим князем Николаем Михайловичем, посетившим Толстого в Гаспре (т. 73, с. 184—191).
44 И. Н. Альтшуллер (1870—1943) — земский врач Ялтинского уезда, лечивший Чехова и Толстого. Жил в Ялте.
45 Религиозно — философское общество в Петербурге существовало с конца 1901 года. На собраниях общества присутствовали знакомые Толстого: В. С. Миролюбов, В. П. Гайдебуров, И. Е. Репин, сын Л. Л. Толстой, Д. С. Мережковский, М. О. Меньшиков. Отчеты печатались в журнале ‘Новый путь’, в отделе ‘Записки религиозно-философских собрании’.
46 Возможно, статья ‘О религии’ (1865) или ‘Что такое религия и в чем сущность ее?’, поправки к которой Толстой диктовал в феврале 1902 года.
47 В. А. Щуровский (1852—1939) — московский врач-терапевт, профессор, лечивший Толстого. Приехал в Гаспру 11 мая, после этой телеграммы.
48 H. H. Ге находился в Гаспре с 16 апреля по 14 мая 1902 года.
49 Наталья Леонидовна Оболенская (1881— 1955), в замужестве Абрикосова.
50 Сергей Львович Толстой (1863—1947) — старший сын Толстого, Александра Львовна Толстая (1884—1979) — младшая дочь.
51 На этом балконе сделаны известные фотографии — Толстой и Чехов.
52 Труд Шопенгауэра ‘Парерга и паралипомена’ (тт. 1—2. 1851) Толстой читал в июне 1894 года. Теперь он диктовал дочери мысли, которые вошли в его дневник и записную книжку 1902 года (т. 54, с. 118—124, 268).
53 В. В. Розанов (1856—1919) — публицист и философ, сотрудник ‘Нового времени’.
54 С. В. Балмашев (1882—1902) — студент Киевского университета, 2 апреля 1902 года застрелил в Петербурге министра внутренних дел Д. С. Сипягина в знак протеста против репрессий правительства. Повешен в Шлиссельбургской крепости 3 мая. Меньшиков писал 21 мая Толстому о неясности слухов о Балмашеве.
55 Расхождение Меньшикова с Толстым в вопросе о народе наметилось еще в 1898 году. Тогда, в письме от 13 июня, говоря о статье ‘Голод или не голод?’, Меньшиков возражал: ‘Вы <...> пишете в статье, что упадок народного духа за последние 20 лет произошел от презрения к народу правящих классов, от подавления свободы его канцелярщиной, от розог и т. п. Я согласен, что и это презрение, и анархия сельских законов, и розги не могут не угнетать народ, но думаю, что все перечисленное зло есть не причина упадка народного духа, а следствие его <...> Нет, упадок духа нельзя сваливать с народной ответственности на ‘начальство’ — виноват во всем сам народ, и этоследуетемувнушать<...> упадок народного духа начинается с богоотступничества, с измены правде, с привычки терпеть зло…’
В письме от 21 мая 1902 года он признавался Толстому: ‘Последний разговор наш меня сильно смутил, и мне показалось, что я неправ. Обвиняя народ, и без того как бы обвиненный и постоянно казнимый, я как будто перехожу на сторону сильного. Но я не могу простить народу именно эту способность выдвигать силу и преклоняться пред ней <...> Мне Ваша защита показалась необыкновенно трогательной и взволновала меня — Ваша любовь к народу, который Вы знаете так глубоко <...> Мне нужно некоторое время и усилие, чтобы перейти к новой точке зрения, но я чувствую, что иду к ней. Это тем легче, что вины тех, кого Вы обвиняете, я ни на минуту не отрицал.
Спасибо Вам, дорогой Лев Николаевич, что, превозмогая болезнь и слабость, Вы все-таки приняли меня и поговорили со мной. Верьте, что общение с Вами — самое дорогое, что есть у меня в жизни’.
