‘Міръ Божій’, No 1, 1897
Из воспоминаний о М. Е. Салтыкове, Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович, Год: 1897
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Изъ воспоминаній о М. Е. Салтыков. Въ ‘Рус. Вд.’ печатаются интересныя посмертныя записки д-ра Блоголоваго, касающіяся его личныхъ воспоминаній о М. Е. Салтыков. Д-ръ Блоголовый разсказываетъ, между прочимъ, о томъ, какъ тяжело отразилось на Салтыков запрещеніе ‘Отеч. Записокъ’, состоявшееся въ 1884 г. ‘Ударъ для Салтыкова, понятно, былъ весьма чувствителенъ, потому что сразу лишалъ его столь дорогого ему и привычнаго занятія по редактированію изданія, и кром того значительно урзывалъ его матеріальныя средства, но еще боле чувствительное разочарованіе нанесло отношеніе къ нему общества: не только онъ не нашелъ въ немъ никакихъ признаковъ сочувствія, какихъ въ прав былъ ожидать, но весьма многіе изъ его нкогда страстныхъ поклонниковъ стали теперь видимо сторониться отъ него, какъ отъ зачумленнаго. До ушей его дошло, между прочимъ, и такое развнчаніе ‘то дятельности, какимъ ознаменовала себя Тверь. Въ этомъ город нсколько лтъ назадъ земство устроило мстный музей и вскор посл открытія ршило поставить въ его зал бюстъ Салтыкова, какъ знаменитаго уроженца Тверской губ., какъ ея гордость и славу,— и бюстъ былъ выставленъ до тхъ поръ, пока правительственная вара не постигла ‘Отеч. Записокъ’, но лишь только гроза разразилась надъ головой Салтыкова, тотчасъ же предсдатель тверской палаты Жизневскій (не разъ до того выражавшій лично старику свое восторженное поклоненіе передъ его талантомъ) предложилъ комитету, управлявшему музеемъ, убрать бюстъ, какъ изображеніе лица неблагонамреннаго, и хранить его на чердак. Таковъ ‘былъ приговоръ родной губерніи, а если большинство остальнаго общества и не отнеслось къ Салтыкову столько же демонстративно враждебно, то проявило такое полнйшее равнодушіе, что все это подняло много горечи въ душ писателя и окончательно подорвало его силы. Смущало его и то, что талантъ его продолжалъ проситься наружу императивно и онъ не могъ зачесть себя въ число писателей, уже покончившихъ съ своею дятельностью, обличительная сатирическая струна звучала еще такъ громко и чутко, что онъ не могъ не писать, но мысль,— гд печатать впредь свои произведенія,— ставила его въ большое затрудненіе. Онъ былъ друженъ съ давнихъ поръ съ Юрьевымъ, редакторомъ ‘Русской Мысли’, а потому охотне всего желалъ участвовать въ этомъ журнал и первое ‘Пестрое письмо послалъ къ Юрьеву, но московская цензура, просмотрвъ статью, не согласилась на ея напечатаніе, тогда Салтыковъ, по полученіи обратно статьи, предложилъ г. Стасюлевичу попытать, не будетъ ли петербургская цензура мене придирчива, и дйствительно ‘Пестрое письмо’ появилось благополучно на страницахъ ‘Встника Европы’.
Затмъ д-оъ Блоголовой описываетъ свою встрчу съ Салтыковымъ за границей лтомъ 1885 г., куда тотъ похалъ для поправленія здоровья. Здоровье его, по словамъ Блоголоваго, находилось уже въ очень печальномъ состояніи! Въ этомъ развинченномъ организм не было ни одного органа нормальнаго и воистину приходилось удивляться его живучести. Разговоры его большею частью вращались около его болзни, около описанія своихъ болзненныхъ ощущеній, и отвлечь его на другія темы стоило не малаго труда, а если это удавалось, то попрежнему приходилось нердко удивляться оригинальности и остроумію этого ума, его изощренности схватывать смшныя стороны предмета и возводить ихъ до гротеска. Нердко бывало, что, разговорившись, онъ начиналъ увлекаться своимъ разсказомъ, острить, лицо его оживлялось, какъ вдругъ въ самомъ пылу увлеченія онъ вдругъ останавливался, говоря: ‘ну вотъ, меня снова начинаетъ душить’ или ‘дергать’, и тотчасъ же впадалъ снова въ свое мрачное настроеніе. Несмотря на то, что онъ высказывалъ постоянно полную безнадежность въ своемъ поправленіи, онъ неотступно самымъ жалостливымъ голосомъ просилъ что-нибудь ему выписать и, ругая безплодность лкарствъ, цлый день принималъ въ извстные часы то ложку микстуры, то капли, то порошки, и ужасно боялся, какъ бы не перепутать и не пропустить время пріема. Вс мои старанія ограничить его въ этомъ постоянномъ глотаніи лкарствъ были напрасны и на вс мои уговоры пріостановить хоть на нсколько дней то или другое изъ нихъ онъ обыкновенно умолялъ: ‘ахъ, нтъ пожалуйста, не отнимайте у меня, вдь я чувствую, что оно мн помогаетъ’. И приходилось уступать ему’.
Очень интересно также передаваемое Блоголовымъ содержаніе задуманной, но не написанной Салтыковымъ сказки ‘Богатырь’, надъ которой онъ работалъ въ то время. ‘Все это время,— говоритъ Блоголовый,— его больше угнетало то, что онъ не могъ написать задуманную имъ сказку ‘Богатырь’, каждый день садился онъ къ письменному столу, писалъ нсколько строкъ, но тотчасъ зачеркивалъ, онъ жаловался, что не можетъ подобрать выраженій для своей мысли, хотя скелетъ сказки лежалъ совсмъ готовый въ голов. Сущность ея онъ передавалъ въ слдующемъ вид. ‘Родился богатырь, здоровенный, голосъ какъ труба, растетъ въ люльк не по днямъ, а по часамъ, и вс ждутъ съ радостной надеждою, что изъ него выйдетъ, когда онъ выростетъ. Вотъ ужъ онъ вышелъ изъ люльки и все растемъ и здороветъ, подросъ такъ, что по ра бы ужъ его изъ дому на вольный воздухъ, а онъ все сидитъ и только растетъ да изумляетъ свою семью страшной силой. Наконецъ, однажды онъ всталъ, потянулся и вышелъ изъ дому. Родные и знакомые слдовали за нимъ вдали съ смутнымъ трепетомъ радостной надежды, повторяя себ: ‘идетъ, идетъ богатырь! ну что онъ теперь натворитъ?’ Богатырь прямо пошелъ въ близъ-лежащій лсъ: идетъ, играючи выворачиваетъ огромныя деревья, а толпа, слдующая сзади, дивится сил и говоритъ: ‘ну, что-то дальше будетъ?’ А богатырь дошелъ до огромнаго дупла, остановился, посмотрлъ внутрь, залзъ въ него, свернулся калачикомъ и уснулъ. Долго стояла толпа вокругъ дупла въ благоговйномъ ожиданіи, что сонъ этотъ будетъ непродолжительнымъ, и говорила всмъ: ‘тише, тише, спитъ богатырь, не будите’. Однако, простоявши такъ немалое время и видя, что богатырь не просыпается, разошлись по своимъ дламъ, говоря шопотомъ: ‘тише, тише, не будите, спитъ богатырь’. Пришли вечеромъ, смотрятъ — все спитъ богатырь и храпъ его стоитъ до лсу, пришли за завтра — то же самое, да такъ онъ и спитъ все по сіе время’. Кром этой сказки, ему хотлось написать для ‘Русскихъ Вдомостей’ еще дв сказки: ‘Солнце и свиньи’ и ‘Забытая балалайка’, но об эти сказки еще не были имъ достаточно обдуманы’.
Когда семья Салтыкова ухала на морскія купанья, больной всецло остался на попеченіи д-ра Блоголоваго и поселился рядомъ съ нимъ въ одномъ дом. Д-ръ Блоголовый замчаетъ по этому поводу:
‘Жизнь наша сначала пошла такъ прекрасно, что мы съ женою могли нарадоваться, ибо признаюсь откровенно, что трусилъ не мало этого сожительства, зная болзненную раздражительность и рзвую нетерпимостъ Салтыкова. Но то ли прекращеніе вчныхъ препирательствъ съ женой и дтьми, а вмсто того внимательный уходъ за нимъ, то ли ему дйствительно это время немного легче, но только на него нашелъ, какъ говорится, ‘тихій часъ’: онъ сталъ чрезвычайно кротокъ благодушенъ. И тутъ, ближе вглядываясь въ этого человка, можно было легко замтить, что столь щедро одарившая его природа дала ему и прекрасное сердце, и весьма деликатную нравственную организацію, и только продолжительная болзнь да семейныя невзгоды сдлали то, что на фон головлевской наслдственности развился такой дикій и грубый человкъ, какимъ представлялся Салтыковъ для лицъ мало его знавшихъ. Для насъ онъ не только не былъ грубымъ человкомъ, а агнцемъ доброты и кротости, въ высшей степени деликатнымъ во всхъ сношеніяхъ и горячо благодарнымъ намъ за дружескій уходъ, которымъ мы Старались его окружить’.