ВЛ. ЖАБОТИНСКІЙ
ВЛ. ЖАБОТИНСКІЙ
ФЕЛЬЕТОНЫ
ФЕЛЬЕТОНЫ
С-ПЕТЕРБУРГЪ
1913
ИЗЪ УХАБА ВЪ УХАБЪ
ИЗЪ УХАБА ВЪ УХАБЪ
17 октября 1910
Из ухаба в ухаб, Жаботинский Владимир Евгеньевич, Год: 1910
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Итакъ, вотъ уже пять лтъ, какъ мы съ вами — свободные граждане свободнаго государства. Пять лтъ — большой промежутокъ, за это время можно было накопить большой опытъ и многому научиться. Сегодня, по случаю годовщины, полезно будетъ оглянуться назадъ и подвести итогъ: чему же мы, собственно, научились и какой опытъ накопили.
Въ дни свобода, среди прочей ‘научной’ фразеологіи, которая тогда была въ большомъ іоду, часто употреблялась формула ‘реальное соотношеніе силъ’.— Государственный строй есть политическое выраженіе реальнаго соотношенія силъ въ обществ, — поучали мы другъ друга. Но мы не всегда ясно представляли себ, что такое ‘сила’ въ общественномъ смысл. Одни говорили, что настоящая ‘сила’ — это сила экономическая, другіе настаивали, что въ конечномъ итог ‘сила’ сводится просто въ физическому перевсу одной массы надъ другою. Меньше всего считались тогда съ третьимъ видомъ ‘силы’ — съ силою нравственной. Невсомые факторы были тогда вообще въ загон. Въ глубин души многіе, быть можетъ, попрежнему врили въ дйствительность этой силы, но вслухъ признаться стыдились.
А между тмъ — только этою неосязаемой силой и обладало, въ сущности и ‘въ конечномъ итог’, россійское освободительное движеніе. Въ смысл физической мощи, въ смысл шансовъ на перевсъ при серьезномъ физическомъ столкновеніи, рессурсы этого движенія, даже въ моментъ наивысшаго подъема, были ничтожны. На сторон его былъ энтузіазмъ и голыя руки, на противной сторон вс фокусы новйшей воинской техники — какая же тутъ физическая мощь? Съ мощью экономической дло тоже не обстояло такъ благополучно и такъ просто, какъ мы тогда увряли другъ друга, но если даже врить въ эту мощь непреложно, то и тогда нельзя забывать, что для забастовокъ, для неплатежа налоговъ и для всхъ прочихъ способовъ расшатыванія казны необходима, прежде всего, большая жертвоспособность. Эти методы борьбы бьютъ по борцу куда больне, чмъ по его противнику, особенно тяжело то, что они обязательно требуютъ выдержки, продолжительности — иначе они лишены смысла. Гораздо легче повести массы на штурмъ, чмъ заставить ихъ продержаться недлю въ атмосфер ‘пассивнаго сопротивленія’. Послднее предполагаетъ невроятное моральное напряженіе и идеальную дисциплину, т. е. опять таки сводится къ вопросу о размрахъ нравственной мощи, какой обладаетъ движеніе. Конечно, можно спорить о томъ, мыслимо ли вообще одержать побду, не имя за душою почти ничего, кром нравственной силы. Лично я полагаю, что да, что большая часть европейскихъ революцій служить тому доказательствомъ, а самое блестящее доказательство — 17 октября 1905 года: власть не была въ тотъ день ни побждена браунингами, ни разорена забастовкой, а просто сдалась подъ нравственнымъ давленіемъ грандіознаго единодушія. Но вдаваться въ этотъ споръ мы не станемъ, а вопросъ нужно поставить такъ: мыслимо, немыслимо ли побдить нравственной силой, но во всякомъ случа эта сила была если не единственнымъ, то главнымъ орудіемъ освободительнаго движенія, а потому беречь ее надо было какъ зницу ока. Только съ этой точки зрнія и можно критиковать т или иныя выступленія общественныхъ силъ въ періодъ 1905—1907 года. Цлесообразно было то, что укрпляло и склочивало нравственную силу массъ, нецлесообразно было то, что расшатывало эту силу, ослабляло скрпы, дезорганизовывало.
Что есть организація массъ? Въ данномъ случа не надо понимать это слово въ грубомъ техническомъ смысл, какъ нкое развтвленное сообщество съ комитетами и подкомитетами. Большія массы организованы, покуда у нихъ есть общій вождь, за которымъ он идутъ.
Въ ‘Бсахъ’ Достоевскаго одинъ крамольный человкъ мечтаетъ ‘пустить по Руси Ивана Царевича’. Иванъ Царевичъ не долженъ быть обязательно личностью: эту роль съ успхомъ можетъ играть и коллективъ. Въ наши дни, когда, въ конц-концовъ, ни одного политическаго таланта не видать на поверхности, вообще рчь могла идти только о коллективномъ вожд. Для такого коллектива обстоятельства складывались очень благополучно, и жизнь ему сама уготовила благодарную почву. Посл 17 октября массы были упоены только что пережитымъ ощущеніемъ единодушія, видли въ манифест реальный плодъ этого единодушія и ни о чемъ такъ не молились, какъ о томъ, чтобы кто-нибудь взялъ палку въ руки, объявилъ себя капраломъ и повелъ ихъ дальше. Он даже были нетребовательны, и капральскій чинъ можно было получить безъ всякаго предварительнаго экзамена, захватнымъ правомъ. Экзаменъ долженъ былъ наступить только потомъ, посл вступленія вождя въ его должность. Тогда ему вврялся въ руки драгоцнный сосудъ народнаго единодушія, и надо было сберечь этотъ сосудъ, не пролить оттуда ни капли, какъ можно дольше выдержать наблюдателя подъ впечатлніемъ, что мы вс заодно и у насъ есть вождь. И такъ какъ вся ‘организація’ заключалась въ наличности вождя, то особенно свято надо было этому вождю хранить свой собственный авторитетъ. А авторитетъ вождя сохраняется прежде всего тмъ, чтобы не требовать отъ воиновъ неисполнимаго и не вводить ихъ въ соблазнъ неповиновенія. Вождь, поэтому, долженъ обладать огромнымъ тактомъ, чутьемъ реальности, долженъ твердо знать на-ощупь, что исполнимо и что неисполнимо. Когда этого таланта нтъ, Иванъ-Царевичъ быстро теряетъ свое обаяніе и масса разбредается кто въ лсъ, кто по дрова.
Посл 17 октября такъ оно и было. Одинъ за другимъ выступали вожди, привлекали и концентрировали на себ народную вру и сейчасъ же, словно бы врагъ ихъ нарочно толкалъ, сами себя роняли, сами подрывали свой авторитетъ — и вс, какъ нарочно, по одному и тому же методу: отдавая неисполнимые приказы. Ни одинъ изъ смнившихся Иванъ-Царевичей не оказался рожденнымъ для власти: у всхъ на высот кружилась голова, вс пьянли и теряли мру реальности, вс преувеличивали свою власть и, призывая массу къ подвигамъ фактически невозможнымъ, пріучали ее къ неповиновенію и дезорганизаціи. А остальное додлала реакція…
Сейчасъ посл 17 октября вождемъ былъ, конечно, ‘пролетаріатъ’. Слово это смутно и разно поднималось: для однихъ это былъ петербургскій совтъ рабочихъ депутатовъ, для другихъ старыя подпольныя партіи, но вс твердо и наизусть знали, что есть нкто коллективный, правящій освободительнымъ движеніемъ, воздавали этому существу самыя высокія почести и ничего такъ не желали, какъ повиноваться ему безропотно и идти, куда оно поведетъ. Надо было страшно дорожить этимъ настроеніемъ — особенно въ тотъ моментъ. Если вспомните, черезъ нсколько дней посл манифеста начались работы правительственной коммиссіи по пересмотру избирательнаго закона 6 августа. Въ самихъ ‘сферахъ’ мысль о всеобщемъ голосованіи имла сторонниковъ, конечно, не за совсть, но за страхъ. Простйшій расчетъ требовалъ использовать это настроеніе, дать коммиссіи закончить свою ‘реформу’ подъ давленіемъ этой напряженной атмосферы. Но оказалось, что этой простой вещи не знали или не вспомнили вожди пролетаріата. Съ помпой и трескомъ была провозглашена 2-я всероссійская забастовка и, конечно, сорвалась, потому что такія грандіозныя напряженія по два раза въ сезонъ не повторяются. Выстрлъ оказался холостымъ, легенда о великой власти ‘вождя’ разсялась, и многіе, весьма многіе изъ тхъ, что сначала были очень перепуганы, оглянулись, переглянулись, вздохнули посвободне и сказали другъ-другу:— ну, знаете, это, повидимому, все не такъ страшно. Моментально эта перемна настроенія отразилась на коммиссіи, перерабатывавшей избирательный законъ, и вмсто всеобщаго, равнаго и т. д. голосованія, или хоть чего-нибудь похожаго на это, мы получили приснопамятную избирательную систему, которая до з іюня 1907 г. справедливо считалась худшей на земл.
Но съ этого только начались старанія вождя — самого себя развнчать. Продолженіемъ было московское возстаніе. Если еще держалась легенда о физической мощи и если была въ этой легенд хоть какая-нибудь политическая цнность, то еще одной иллюзіей стало меньше. Испугавшіеся еще больше пріободрились, но гораздо важне было то, что врующіе разочаровались, и авторитетъ вождя пошелъ еще больше на убыль. Однако, вождямъ и это показалось недостаточнымъ. Съ непростительнымъ отсутствіемъ чутья, объектомъ для новой, ршительной и послдней пробы силъ были намчены выборы въ первую Думу. За подписями и печатями самыхъ популярныхъ революціонныхъ фирмъ появился призывъ о бойкот выборовъ, адресованный во всмъ слоямъ и группамъ населенія. Населеніе отвтило на этотъ призывъ неожиданнымъ для такой малокультурной страны избирательнымъ усердіемъ: въ нкоторыхъ мстностяхъ до 97 проц. избирателей явилось на выборы, и это какъ разъ были такія мстности, которыя (напр., Вильна) считались главными цитаделями соціалъ-демократіи…
Къ этому времени общественное настроеніе было уже далеко не то, что полгода назадъ. Нсколько разочарованій, свалившихся на голову одно за другимъ, не прошли даромъ. Уже не было той свжей вры въ политическіе абсолюты, той способности къ энтузіазму. Но, все-таки, провалъ пролетарскаго руководительства никмъ еще не разсматривался, какъ провалъ всего движенія, и почва для новаго вождя еще имлась въ изобиліи. Люди еще кое во что врили и хотли врить. Банкротство пролетарской диктатуры совпало съ созывомъ первой Думы, и на сцену стала ярко выдвигаться буржуазная оппозиція. Она дйствительно обладала блестящими личными силами, эрудиціей, общественнымъ всомъ, связями, наконецъ, давно популярными именами. Быстро, въ теченіе нсколькихъ недль сконцентрировались на ней остатки народныхъ надеждъ, и опять стало назрвать нчто похожее на единодушіе, ощущеніе присутствія моральнаго центра, то, что католическій обычай выражаетъ въ формул: habemus pontificem! И какъ только стало ощутительнымъ это настроеніе, сейчасъ же началась и дословно повторилась та же исторія, что съ первымъ вождемъ. Новый Иванъ-Царевичъ тоже далъ себя опьянить ощущеніемъ власти, тоже утратилъ чутье реальныхъ возможностей и тоже пошелъ на ‘пробу силъ’, не выждавъ времени, не сосчитавъ рессурсовъ. Первая Дума для всхъ насъ есть прекраснйшее изъ воспоминаній политической весны, но когда апологеты увряютъ, что она всегда была строжайше-лойяльна и держалась въ точныхъ рамкахъ ‘конституціи’, то съ этимъ трудно вполн согласиться. По ‘конституціи’ Дум не полагалось ни посылать слдователей въ Блостокъ, ни обращаться къ населенію съ воззваніями по аграрному вопросу. Все это можно было длать только идя на открытый разрывъ, присваивая законодательному учрежденію то, что нмецкіе юристы называютъ Kompetenz-Kompetenz и что принадлежитъ только собраніямъ учредительнаго характера. А идти на разрывъ слдуетъ только тогда, когда есть математическая увренность въ томъ, что за тобою большая сила, что за тебя заступятся. Въ томъ-то и заключается геній вождя, чтобы знать, когда можно ссориться и когда нельзя. Первая Дума обнаружила много крупныхъ достоинствъ — только главнаго, что нужно для руководства массами, способности правильно подсчитать наличные рессурсы, у ея оппозиціоннаго большинства не оказалось… И когда ее разогнали, никто нигд не шевельнулся. Этого было достаточно.
Но сама оппозиція нашла, что и этого недостаточно, и еще однимъ ловкимъ щелчкомъ окончательно сбила со своей головы ореолъ всенароднаго авторитета. Выборгское воззваніе можно высоко цнить съ точки зрнія гражданскаго мужества, но съ точки зрнія политической мудрости этотъ актъ, по своей вопіющей опрометчивости, можетъ стать рядомъ съ пролетарскими призывами къ бойкоту первой Думы. А можетъ быть — онъ ихъ даже оставляетъ далеко за собой. Ибо, въ конц-концовъ, бойкотъ выборовъ не связанъ ни съ какой опасностью, но неплатежъ налоговъ и невыдача рекрутъ, рекомендуемые выборгскимъ воззваніемъ, привели бы населеніе къ тяжелымъ экзекуціямъ. Выборгское воззваніе было призывомъ къ тяжкой, мучительной, опасной борьб, которая должна была дорого, въ десятки тысячъ жизней, обойтись населенію. Такіе призывы можно бросать только наврняка. Крикнуть и остаться при одномъ эхо — значитъ срзаться, навки срзаться въ испытаніи на санъ вождя. Полный провалъ выборгскаго призыва окончательно доказалъ правительству, что прочнаго моральнаго авторитета въ стран уже нтъ, общество нравственно дезорганизовано, и можно хватать и искоренять поодиночк. И, дйствительно, нравственная сила единодушія, дисциплина единаго авторитета, безъ которой немыслимо никакое боевое движеніе, съ этого момента были окончательно подорваны и расшатаны. Судьба выборгскаго воззванія въ конецъ уничтожила вру, и съ этого дня начинается ростъ политическаго пессимизма и равнодушія.
Во всхъ этихъ ошибкахъ было много нравственной красоты, многія изъ нихъ освящены печатью истиннаго героизма. Но, преклоняясь предъ самоотверженіемъ, надо же когда-нибудь ощупать и взвсить и его практическую цнность. Съ этой точки зрнія приходится констатировать, что путь между 17 октября 1905 года и 12 іюля 1906 былъ сплошнымъ и непрерывнымъ рядомъ грубйшихъ политическихъ ошибокъ, скачковъ изъ ухаба въ ухабъ, что послдовательно выдвигавшіеся на сцену руководящіе органы движенія оказались безусловно неспособными къ политическому руководительству, лишенными должнаго чутья мры, должнаго пониманія дйствительныхъ силъ, и каждый мало-мальски крупный актъ ихъ дятельности подрывалъ ихъ собственный авторитетъ и вносилъ дезорганизацію и деморализацію въ ряды освободительнаго движенія.
Возникаетъ вопросъ: многому ли мы съ тхъ поръ научились? Что-то не видно. Правда, на ‘пробу силъ’ никто больше не отваживается. Но зато мы какъ будто ударились въ другую крайность: все, что на насъ сыплется, пріемлемъ и стараемся приспособиться. Конечно, ноту мы все тянемъ оппозиціонную, но зато тянемъ ее на какихъ угодно подмосткахъ, куда поставятъ. Благодаря этому стирается единственное, чмъ еще можетъ быть богата безсильная оппозиція: гордая непримиримость, право сказать: ‘по своему не могу, но по вашему не желаю’. Ярко сказалось это на отношеніи къ третьей Дум. Венгерцы, когда считали, что ихъ не имютъ права звать въ внскій парламентъ, въ теченіе 20 лтъ не шли ни на какія уступки, не послали въ Вну ни одного депутата и предпочли терпть вс прелести бюрократическаго режима, лишь бы не поступиться принципомъ. Ибо имъ лоно было, что тутъ одно изъ двухъ: или Венгріей нельзя управлять изъ Австріи и тогда имъ нечего длать въ Вн, или надо хать въ Вну законодательствовать для Венгріи и тогда признать, что столица Венгріи — Вна. Приблизительно въ аналогичномъ положеніи оказалась россійская оппозиція посл акта 3 іюня 1907 года. Тутъ тоже получилось одно изъ двухъ: или въ Россіи есть конституція, и тогда актъ 3-го іюня не иметъ законной силы, или конституціи нтъ, и за властью остается право въ нужные моменты дйствовать помимо основныхъ законовъ. Кто не хотлъ признать послдняго права, тому не слдовало идти въ эту Думу, принять участіе въ третьихъ выборахъ значило признать это право, санкціонировать этотъ прецедентъ. Мы теперь не станемъ разбирать по существу, слдовало или не слдовало идти въ третью Думу, важно то, что главныя партіи оппозиціи ршили идти, даже соціалисты, которые, словно крыловская разборчивая невста, въ свое время не хотли удостоить даже первую Думу, ринулись въ избирательную борьбу, и, конечно, меньшимъ группамъ, національнымъ партіямъ и т. п. осталось только послдовать примру большинства. Но въ результат не могло не получиться для борцовъ оппозиціи ложное положеніе: настаивать на томъ, что ‘у насъ есть конституція’, когда ихъ собственное присутствіе въ этой Дум есть санкція противнаго утвержденія. Продолжая нашу параллель — въ такомъ точно положеніи оказались бы венгерцы, если бы они, засдая въ внскомъ рейхстаг, нося званіе депутатовъ и участвуя въ законодательной работ, настаивали на томъ, что Венгрія, никакихъ законовъ изъ Вны не приметъ. Венгерцы на это не пошли. Такъ поступали одно время и чехи, такъ поступаетъ теперь на нашихъ глазахъ другой небольшой, но высоко-культурный народъ — финляндцы..
Мы не то. Мы доплелись до сегодняшняго дня, и вотъ, слава Богу, празднуемъ пятилтній юбилей. Никто изъ насъ ни во что не вритъ, никто ни на что не надется. Мечтать о новой ‘весн’ трудно — какъ-то не лзетъ въ голову, чтобы могъ дважды въ одно поколніе повториться тотъ наивный, юношескій энтузіазмъ, безъ котораго ‘весна’ немыслима. Вспомните, вдь тогда мы еще не успли перессориться другъ съ другомъ, не знали другъ у друга изнанки, не видали еще, во что можетъ, съ теченіемъ времени выродиться самый звучный общественный лозунгъ. Теперь мы пережили цлый потопъ дрязгъ, они уже для насъ заслонили все остальное, всё главное и основное, и какъ насъ ни тормоши, а врядъ ли мы уже когда-нибудь бросимся въ объятія другъ другу. О вншнихъ условіяхъ, обо всемъ томъ комплекс постороннихъ явленій и событій, который сдлалъ возможнымъ наступленіе весны, и говорить нечего: эти вещи тоже два раза въ сезонъ не повторяются. Конечно, по мр силъ надо тащиться дальше, двигать впередъ нашу хромую тлежку, и, все-таки, вру въ лучшее будущее никому не дано изъ себя выжить. Мы вримъ. Ибо это законъ природы: если зубъ гніетъ, то онъ рано или поздно, конечно, выкрошится. Но какъ бы до той поры не сгнило отъ него полъ-челюсти…