M. В. КЛОЧКОВ
M. В. КЛОЧКОВ
Из траурных воспоминаний. В. О. Ключевский (1839-1911)
Из траурных воспоминаний. В. О. Ключевский (1839-1911)
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Из траурных воспоминаний. В. О. Ключевский (1839-1911), Клочков M. В., Год: 1911
Время на прочтение: 12 минут(ы)
В. О. Ключевский: pro et contra, антология
СПб., НП ‘Апостольский город — Невская перспектива’, 2013.
Русская историческая наука на протяжении нескольких месяцев понесла две крупнейшие потери: в ноябре схоронили виднейшего историка — юриста В. И. Сергеевича, а в мае безжалостная рука смерти унесла от нас патриарха русской истории Василия Осиповича Ключевского.
Покойный был всецело предан науке и аудитории. Вся его продолжительная жизнь мирно протекла в тиши кабинета за рукописями и книгами, в ученой работе, чтении лекций и товарищеской беседе с близкими ему по науке людьми. Внешне жизнь его не сложна: В. О. Ключевский родился в 1839 году в семьи священника г. Пензы. Среднее образование получил в Духовной семинарии, откуда поступил в Московский университета на историко-филологический факультет. По окончании курса стал заниматься педагогической деятельностью, а также посвятил себя специальному изучению русской истории. В 1871 году был избран доцентом Московской духовной академии, а в 1879 году — штатным доцентом Московского университета по кафедре русской истории, заменив собой С. М. Соловьева. С того времени и до последних дней жизнь В. О. Ключевского была почти всецело посвящена Московскому университету.
Впервые Ключевский появился в аудитории университета 5 декабря 1879 года. По словам его первых слушателей, этот день был ярким, радостным праздником. Дело в том, что последние годы своей жизни предшественник Ключевского по кафедре знаменитый С. М. Соловьев явно дряхлел. Его серьезные, обильные фактическим материалом лекции и раньше были мало доступны студентам, к концу же его жизни он почти вовсе не возбуждали интереса в слушателях. Звезда же Ключевского как талантливого исследователя и лектора уже начинала сиять. Когда приглашен был В. О. в университет, то его собрался слушать в так называемой ‘большой словесной’ аудитории весь немногочисленный тогда состав факультета. Вступительная лекция Ключевского была посвящена общей характеристике времени ближайших преемников Петра Великого. Предмет лекции не был выбран им по своему желанию: В. О. продолжал тот курс, который раньше был читан Соловьевым и оборвался на эпохе Петра со смертью знаменитого историка. Первая же лекция, несмотря на свой будничный характер, показала, какого превосходного ученого и талантливого лектора приобрел Московский университет в лице нового доцента русской истории. Слушатели были очарованы живым проникновенным словом лектора, глубиной его понимания, широтой размаха и красочным изображением событий прошлого. Скоро во всем университете заговорили о новом русском историке, аудитория В. О. начинает расти: не только филологи, но и юристы, и даже медики наполняют аудиторию В. О. Ключевского, жаждут послушать его хотя бы несколько раз. С годами популярность В. О. растет: ни одна аудитория не вмещает в себя всех желающих послушать любимого и уважаемого профессора. В часы, когда читал В. О., во всем здании аудитории пустовали и все студенты собирались в его аудитории, и так продолжалось до последних лет.
Ключевский принадлежал науке и университету. Немногие случаи общественных и политических выступлений Ключевского обнаружили его малую пригодность к такого рода деятельности. Известен нашумевший в свое время случай, когда он в нескольких местах выступил с похвальным словом по случаю кончины императора Александра III (речь его напечатана в ‘Чтениях Москов. Общ. ист.’, за 1894 г.). Одни по этому поводу торжествовали, другие возмущались, видя в этом перемену его взглядов. В другом случае, когда Ключевский был выбран членом государственного совета от Академии наук и университетов, он отказался от этого звания.
В частной жизни Ключевский вел себя уединенно. Жил в Замоскворечье, на Житной улице, в собственном небольшом домике, со старым садом, среди незатейливой обстановки, напоминающей тихую московскую старину. Любил ловить рыбу да побеседовать с близкими ему людьми за стаканом доброго вина.
Внешность В. О. описывают так: ‘Сухая, изможденная фигура, которую злые языки сравнивали с допетровским подьячим, а добрые — с идеальным типом древнего летописца. Лукавство и мудрость: лукавство, подчас злое, подчас веселое, насмешливое, задорное — в глазах, мудрость — в неторопливом чекане строго взвешенной речи, в этих всегда неожиданных оборотах и сравнениях, сперва поражавших и приковывавших воображение, потом сердивших своей кажущейся случайностью, потом снова притягивавших бездонной глубиной, и опять сердивших, и опять чаровавших. А среди кованной речи вдруг яркая, яркая картина, навсегда врезавшаяся в памяти, или острое словцо, неожиданный поворот анекдота, заражавшие смехом, или короткая сентенция, суровая характеристика, попадавшая, как удар бича, прямо в намеченную точку. Нервные пальцы, от времени до времени поправлявшие прядь волос, прикрывавшую характерный шрам на лбу. Размеренные остановки речи, смягчавшие естественное заикание и превращавшие в милую особенность самый недостаток произношения. Все какое-то свое, особенное, ни с кем несравнимое и недоступное подражанию’…
Два года тому назад умерла жена В. О. — Анисья Михайловна1. Старец затосковал по своем верном друге, временно перестал читать лекции в университете, летом приободрился, но не надолго. Еще в прошлом году тяжко заболел, а теперь, 12 мая, скончался. Такова вкратце несложная по внешности биография историка.
Литературная деятельность В. О. Ключевского началась с 60-х годов. Это было время господства так называемой юридической школы, виднейшими представителями которой были: С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин. Временами еще доносились отголоски прежней борьбы 30-40 годов между славянофилами и западниками, но они не омрачали торжества главенствовавшего направления.
Юридическая школа выросла под сильным влиянием идеалистической философии Запада, в особенности же под воздействием философии Гегеля. Благодаря этому возник и окреп исключительный интерес к ‘государственности’, к решению вопроса об основном направлении государственного развития России. Главнейшими предметами изучения были историко-юридические памятники древности, история власти и законодательства, создавался и упрочивался взгляд, что у нас всегда все шло сверху, население представлялось сырой массой, ‘жидким элементом’, из которого правительственная власть как единственное творческое начало лепила по своей мысли и воле прочное государственное здание. Теория родового быта, по которой сущность исторического процесса России сводилась к замене господствовавшего в древности родового быта началом государственным, как нельзя лучше отвечала требованию найти отвлеченный принцип, схему, в которую легко, логично и стройно могла бы уложиться вся многообразная и шероховатая жизнь старой Руси.
Но эта теория, оплодотворив на время русскую историческую науку, затем была бессильна повести научную мысль дальше. Сама теория ветшала, накоплялись новые факты, которые никак не могли уложиться в готовую схему. К тому же в 60-х годах поднялся интерес к явлениям экономическим и социальным, усиливалось желание знать жизнь и деятельность общества, народа. Новые запросы с блестящим мастерством и были удовлетворены покойным историком В. О. Ключевским, ученая деятельность которого составляет эпоху в русской исторической науке.
Первые шаги В. О. Ключевского были, однако, довольно скромны. В 1866-1867 годах было напечатано его первое крупное исследование ‘Сказания иностранцев о Московском государстве’. Это было не что иное, как ‘рассуждение студента Василия Ключевского, написанное для получения степени кандидата по историко-филологическому факультету’ (‘Москов. унив. изв.’, No 7-9, стр. 1-264, отдельное издание — М., 1886). Второй, более значительной работой было исследование: ‘Древнерусские жития святых как исторический источник’ (М., 1871, 465 стр.), за него автор получил степень магистра русской истории.
Хотя В. О. Ключевский показал себя в указанных работах недюжинным исследователем, но вместе с тем чего-либо существенно нового в историческое понимание он ими не вносил.
Новое понимание русской истории, живое и яркое освещение прошлого раньше всего сказались у Ключевского не в печати, а на лекциях. По словам Ключевского, университетская аудитория является местом, где в наиболее плодотворной форме совершается взаимная шлифовка роста индивидуального сознания с коллективными успехами общественной мысли. Этим огненным горнилом и пользовался прежде всего В. О. для выработки и чеканки своих идей.
1880 год был знаменательным годом в русской историографии: в журнале ‘Русская мысль’ стала печататься знаменитая ‘Боярская дума древней Руси’, вышедшая в следующем году отдельной книгой (М., 1881, 401 стр.)2. Эта книга, как говорил подзаголовок, была ‘опытом истории правительственного учреждения в связи с историей общества’. Подзаголовок многозначительно указывал, что автор намерен рассматривать формы государственного бытия не сами по себе, а в связи с тем фундаментом, на котором государство строилось, в тесной связи с историей общества. Перемещение основной позиции исследователя в дальнейшем привело к весьма плодотворным результатам.
Во ‘вступлении’ к своей книге В. О. Ключевский заявлял, что помимо политического значения и правительственной деятельности боярской думы, этого ‘махового колеса древнерусской администрации’, он ‘тем больше внимания обращал на то, в чем выражалась непосредственная связь учреждения с обществом, на социальный состав думы, на происхождение и значение классов, представители которых находили в ней место’. В истории классов он отмечал ‘два главных момента’: экономический и политический. Их взаимоотношение таково: ‘обыкновенно политический момент завершает социальную работу народного хозяйства, господствующий капитал становится источником власти, его операции соединяются с привилегиями, его владельцы образуют правительство, экономические классы превращаются в политические сословия’. Но возможен, напр., при завоевании обратный порядок, тогда при образовании классов политически момент предшествует экономическому и кладет свой отпечаток на всю последующую историю общества.
В те годы такие идеи были своего рода откровением, ярко освещавшим новым блеском прошедшую судьбу Древней Руси.
Поставив себе задачей изучение боярской думы, не как учреждения только, но как отражения всей совокупности социально-экономических и политических факторов жизни, Ключевский в своей книге дал, в сущности, глубоко проникновенную историю Древней Руси на протяжении почти целого тысячелетия, историю, в которой развернулась многообразная и богатая по краскам панорама жизни, с ее борьбой интересов и общественных сил, с ее сменой лица, групп и общественных настроений.
Вот в каком виде Ключевский представляет читателю социальную историю боярской думы. ‘В продолжение столетий,— читаем у него,— в думе встречаем людей, которые носят одно и то же звание бояр, думцев князя-государя, но какое разнообразие ролей и физиономий! Русский боярин X века не то купец, не то воин, хорошо помнивший, что он — варяг, морской наездник-викинг, на славянском Днепре переименованный в витязя и не успевший еще пересесть с лодки на коня, чтобы стать степным наездников, ‘удалой полицией’, киевский боярин XI-XII веков, вольный товарищ своего князя и, подобно ему, политический бродяга, нигде не пускавший глубоких корней, не завязывавший прочных связей ни с каким местным обществом, галицкий боярин-крамольник XIII века, старавшийся прочно укрепиться в крае, став между князем и простым обывателем, держа в руках того и другого, северный великорусский боярин XIV века, служилый кочевник, подобно своим южным предкам, но очутившийся среди множества князей-хозяев, столь непохожих на своих южных предков, не знавший, что делать, как стать между князем, плотно усевшимся в своей вотчиной, и между подвижным, текучим населением, и, наконец, подобно князю, принявшийся за землевладельческое хозяйство, новгородский боярин XV века, по-видимому, бессильный и покорный пред вечевой сходкой, не раз ею битый и грабленый, но богатый капиталист, крепко державший в своем кулаке нити народного труда и помощью их веривший вечевою сходкой, московский боярин XVI века, недавно переименовавшийся из удельного князя, жалевший о своем ростовском или ярославском прошлом и недовольный московским настоящим, ни политическим, ни хозяйственным, не знавший, как поладить со своим государем, наконец, московский боярин XVII века, смирившийся князь или выслужившийся разночинец, отказавшийся от политических грез XVI века, покорный и преданный своему государю и широко забиравший нити крестьянского труда. Такой ряд фигур проходит перед наблюдателем через боярскую думу в разных краях Древней Руси и в разные века ее истории. Каждый из этих типов сообщил свой особый склад и характер боярской думе, в которой он господствовал, но каждый из них отражал в себе склад и характер общества в разных краях Руси и в разные века ее истории’.
Такими чертами рисовал социальный состав боярской думы Ключевский, чем связал рост и видоизменение высшего государственного учреждения с изменениями, происходившими среди общества.
‘Боярская дума’ Ключевского встретила злую критику со стороны видного представителя юридической школы, покойного В. И. Сергеевича (Древности, т. И)3, который очень метко указал на слабые места юридической конструкции ‘Боярской думы’. Тем не менее для историков книга Ключевского явилась классическим произведением, составившим эпоху в русской историографии. От нее идет новая школа историков, которую можно назвать школой социологической ввиду того, что она ставит своей главнейшей целью изучение прежде всего общества в его структуре и действиях. Достаточно было бы одной ‘Боярской думы’, чтобы имя Ключевского было написано золотыми буквами на скрижалях деятелей русской исторической науки, но им сделано гораздо больше.
Из последующих работ отметим: ‘Русский рубль XVI-XVIII в. в его отношении к нынешнему’ (М., 1884, 72 стр.), в этом исследовании определена была меновая стоимость старинного рубля по хлебным ценам.
Более важны и интересны статьи, посвященные истории крепостного права (‘Происхождение крепостного права в России’ — ‘Русская мысль’, 1885, NoNo 8 и 10, ‘Подушная подать и отмена холопства в России’ — ‘Русская мысль’, 1886, NoNo 5, 7, 9 и 10). Чтобы выяснить их значение, нужно иметь в виду, что историки-юристы долго и безуспешно бились над вопросом о происхождении крепостного права. Ключевскому и удалось решить его настолько убедительно, что в настоящее время его взгляд признается в науке господствующим: им очень тонко подмечено и установлено, что крепостное право экономически возникло на почве задолженности крестьянина землевладельцу, юридически же выросло из кабального холопства, условия которого были приложены к свободному крестьянству. Поясню последнее: кабальным холопом назывался в XVI веке должник, находившийся во временной зависимости у своего кредитора, со смертью которого он получал освобождение, в такое же положение временного холопа, по Ключевскому, попадал задолжавший своему помещику крестьянин, ко времени Петра два разнородных состояния (свободное крестьянство и кабальное холопство) настолько сблизились, что достаточно было одного занесения в ревизские сказки как крестьян, так и холопов, чтобы образовать из них нечто среднее, известное под именем крепостного состояния.
Благодаря теории Ключевского просто и ясно разрешался сложнейший и вместе с тем капитальнейший вопрос нашей древности.
Не менее блестящи следующие статьи: ‘Состав представительства на земских соборах древней Руси’ (‘Русск. мысль’, 1890, No 1, 1891, No 1, 1892, No 1). Ключевскому принадлежит любопытная мысль — по именам участников соборов — XVI века определить, какие классы общества были представлены на земских соборах, насколько члены соборов были выразителями нужд и желаний известного класса и местного общества. И вот к каким выводам он пришел.
Объединенное Московское государство нуждалось в сильном цементирующем элементе, так как составные части государства были слабо связаны между собою. Повсюду чувствовалась рознь, непонимание общих интересов. Власть и принялась за создание прочных связей, она призывала на службу все население, которое постепенно стягивалось в крупные общественные классы и закрепощалось в своем положении с целью более точной разверстки государственных податей и повинностей. В основу этого сословного и крепостного устройства было положено начало строгой ответственности перед государством: повсюду возникали местные уездные общества с точно определенными обязанностями, корпорации, связанный круговой порукой, в которых каждый ручался за всех и все за каждого в том, что они будут ‘государеву службу служить’. Частная и общественная порука явилась новым основанием всего государственного устройства. А из этого начала ответственности перед государем выросла высшая порука — земский собор.
Земский собор был вершиною той пирамиды, которую строили московские государи, положив в основание ее сельские волости. Собор служил высшею формою поруки в управлении, здесь провинциальные представители ручались за свой мир, ручались за исполнение местным обществом постановления, принятого властью. Особенно характерны в этом отношении земские соборы XVI века: на них правительство имело дело не с народными представителями, в точном смысле этого слова, а со своими собственными агентами и искало не полномочия или совета, а выражения готовности собрания поступать так, как намечено было властью. Это не было представительным собранием, а скорее всего административно-распорядительным уговором правительства с своими органами, уговором, целью которого было обеспечить правительству точное и повсеместное исполнение принятого решения. Земский собор, родившись не из политической борьбы, а из административной нужды, восполнял правительству недостаток рук, а не воли или мысли.
Несмотря на то что до Ключевского целый ряд историков (Соловьев, Аксаков, Щапов, Чичерин, Беляев, Сергеевич, Загоскин, Костомаров и Латкин4) с особенным вниманием занимались историей земских соборов, статьи В. О. были настолько оригинальны и глубоки, что совершенно по новому осветили первоначальную историю земских соборов и послужили толчком к дальнейшей разработке того же вопроса.
Кроме указанных исследований и статей перу Ключевского принадлежит немало трудов, список которых приложен к ‘Сборнику статей, посвященных В. О. его учениками и почитателями по случаю 30-летия его профессорской деятельности’5. Из них исключительное место занимает ‘Курс русской истории’.
Курс Ключевского более 25 лет тому назад начал издаваться литографским путем для слушателей В. О., но был известен и широкому кругу читателей, с 1904 года стал печататься и вышел в 10-ках тысячах экземпляров. Напечатано 4 тома, доводящие историю России до царствования Екатерины II. Пятый и последний том, увы, не будет окончательно обработан Ключевским.
Этот курс занимает первое место как по своим научным, так и по чисто художественным достоинствам. Неспециалист {А. Кауфман. ‘Памяти великого художника’ (‘Речь’, 21 мая).} так описывает свои непосредственные впечатления после прочтения 4-х томов ‘русской истории’ Ключевского:
‘Вот вереница киевских и иных удельных князей,— этих полупиратов, полуторгашей, для которых княжеские ‘столы’ — такой же предмет торга, как и все, чем только в то время можно было торговать. Вот бурливый, своевольный и бестолковый Новгород, так далекий от идеального образа ‘народоправства’,— Новгород с его сторонами и концами, с его вечем, феодалами-боярами и побоищами на волховском мосту. Вот удивительно ласковыми, теплыми словами написанный образ отшельника-монаха, одного из пионеров и духовных вождей северорусской народной колонизации, и тут же рядом — монах-стяжатель, делец и притеснитель. Вот московские, сначала просто, потом великие князья, копившие мошну, копившие земельный владения, готовые и на крупный политический шаг, и на мелкую интригу, и в конце концов скопившие великое Московское государство. Вот серия московских государей, вечно борющихся с финансовою нуждою и воюющих с жадным, своекорыстным, бесчестным московским боярством, среди этой серии трагический образ Ивана Грозного, который истребил боярство, но сам пал нравственною жертвой собственной победы, и еще гораздо более трагический образ Бориса Годунова, этого русского Макбета, может быть, единственного из московских государей по широте и ясности ума и по благородству своих намерений, но павшего жертвой тени убитого младенца. Вот благородный, рыцарски-чистый облик Ордина-Нащокина,— этого белого лебедя среди черных воронов московского боярства. Вот неизмеримо выше всего и выше всех колоссальная фигура Великого Петра, Петра, которого покойный историк немножко недолюбливал, к которому он подходил с скептицизмом и некоторою иронией и который все-таки вышел из-под его пера таким же стихийно-великим, каким он предстал изумленному потомству в произведении Фальконета. И горькая ирония судьбы: на смену ему — почти полувековое царство случайных людей, так и вызывающее в памяти салтыковскую ‘Историю одного города».
Справедливость, однако, требует сказать, что неумолимое время наложило печать и на этот несравненный курс. В своей основе он создавался в 80-х годах: к нашим дням некоторые части его обветшали. Так, напр., после исследований Шахматова6 о летописях, Павлова-Сильванского7 об удельном периоде, Платонова о смуте, соответствующие этому отделу курса, уже носят на себе следы архаизма. Тем не менее другого такого же курса в русской литературе нет.
Оценивая деятельность В. О. Ключевского, нужно сказать, что и до него у нас были превосходные историки: нельзя не вспомнить с чувством глубокого уважения такого труженика и серьезнейшего знатока нашей истории, каким был С. М. Соловьев, в свое время это был колосс. Но всякое время имеет своих героев и своих любимцев. С 60-х годов у нас народились иные запросы, иное настроение. Эти основные запросы общественной мысли необыкновенно живо восприняты были В. О. Ключевским, который в своих исторических трудах давал в изумительно яркой и привлекательной форме ответы на требования и запросы общества, в лекциях же являлся глашатаем и вдохновенным истолкователем своих идей. Своими трудами он дал начало новой исторической школе, сам оставаясь ее главой и наиболее талантливым представителем. Достаточно назвать в числе учеников и почитателей В. О.— М. Богословского, А. Кизеветтера, А. Лаппо-Данилевского, М. А. Дьяконова8, С.Ф. Платонова, чтобы сказать, что цвет современных историков идет по тому пути, какой впервые указан Ключевским. Нельзя не высказать чувства глубокой скорби при виде свежей могилы незабвенного историка.
Печатается по: Современник. 1911. No 5. С. 344-353.
Клочков Михаил Васильевич (1877-1951) — русский историк. Выпускник Юрьевского университета (1903). Работал старшим архивариусом в Сенатском архиве, одновременно преподавал в Петербургском университете и Александровском лицее. В 1911 г. защитил магистерскую диссертацию ‘Наследие России при Петре Великом’, а в 1916 г. докторскую диссертацию ‘Очерки правительственной деятельности времени Павла I’. С 1913 г. экстраординарный профессор Харьковского университета. С 1920 г. профессор и декан социально-исторического факультета Кубанского университета. Преподавал также в Кубанском политехническом институте, работал в Архивном управлении, был директором Научно-исследовательского института экономики и культуры. В начале 1930-х гг. работал старшим консультантов Наркомхоза. В 1934 г. был арестован. В 1939-1940 гг. преподавал в Архангельском пединституте, а с 1944 г. в Ростовском университете.
1 Ключевская (урожд. Бородина) Анисья Михайловна (1837-1909) — жена В. О. Ключевского
2 Здесь ошибка: отдельное издание ‘Боярской думы древней Руси’ вышло в 1882 г.
3 Второй том ‘Русских юридических древностей’ В.И. Сергеевича выходил двумя выпусками (Вып. 1. 1893, Вып. 2. 1896).
4 Латкин Василии Николаевич (1858-1927) — историк права, профессор Петербургского университета.
5 Сборник статей, посвященных Василию Осиповичу Ключевскому его учениками, друзьями и почитателями ко дню тридцатилетия его профессорской деятельности в Московском университете (5 дек. 1879-5 дек. 1909 г.). В 2 ч. М., 1909.
6 Шахматов Алексеи Александрович (1864-1920) — русский филолог и историк, академик (1899), профессор Петербургского университета (с 1910 г.). Посвятил ряд исследований русским летописям: ‘Разыскания о древнейших русских летописных сводах’ (СПб., 1908), ‘Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв.’ (М., Л., 1938) и др.
7 Павлов-Сильванский Николай Павлович (1869-1908) — русский историк. Выпускник Петербургского университета, работал в министерстве иностранных дел, профессор Высших женских курсов. Автор исследований ‘Феодализм в Древней Руси’ (1907), ‘Феодализм в удельной Руси’ (1910).
8 Дьяконов Михаил Александрович (1855-1919) — русский историк, профессор Дерптского университета и Политехнического института в Петербурге, академик (1912).