Из ‘Тилемаxиды’, Тредиаковский Василий Кириллович, Год: 1766

 
 В. К. Тредиаковский Из 'Тилемаxиды' ---------------------------------------------------------------------------- В. К. Тредиаковский. Избранные произведения 'Библиотека поэта'. Большая серия. М.-Л., 'Советский писатель', 1963 ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ 'Древня размера стихом пою отцелюбного сына...' 'Горе! чему цари бывают подвержены часто?..' 'Все государи, всегда которы преспеющи были...' 'Вкупе тогда ж при ней усмотрил я сыночка Эрота...' 'Буря внезапна вдруг возмутила небо и море...' 'Я спросил у него, состоит в чем царска державность?..' 'А потом председатель нам предложил три задачи...' 'Прежде ж всех иных, нечестивая та Астарвея...' 'Должно людей примечать прилежно, да оных познаешь...' 'Ментор потом восхотел испытать, уже наостаток...' * * * Древня размера стихом пою отцелюбного сына, Кой, от-природных брегов поплыв и странствуя долго, Был провождаем везде Палладою Ментора в виде: Много ж коль ни-страдал от гневныя он Афродиты, За любострастных сея утех презор с омерзеньми, Но прикровенна премудрость с ним от-всех-бед избавляла, И возвратишуся в дом даровала рождшего видеть. Странно ль, быть добродетели так увенчанной успехом? Муса! повеждь и-вину, и-конец путешествий сыновских, Купно, в премене царств и-людей, приключения разны, Рцы, коль-без-кротости юноша пыщ, без скромности дерзок, Без направлений стремглав, чужд-искусства безнавыков дельных, Вне постоянства превратен, и-твердости вне легкомыслен, Коль есть медлен ко-благу, творить-зло, игрутщу пристрастен, Чаять всего от-себя, но-без-помощи реяться в бездны: Всё ж и-сие и то украс_и_ примышлений убранством. А воскриляя сама, утверди парить за-Омиром, Слог 'Одиссии' веди стопой в Фенелонове слоге: Я не-сравниться хощу прославленным толь стихопевцам: Слуху российскому тень подобия токмо представлю, Да громогласных в нас изощрю достигать совершенства. * * * Горе! чему цари бывают подвержены часто? Часто мудрейший в них уловляется в сети не-чая: Люди пронырны корысть и любящи их окружают, Добрые все отстают от них отлучаясь особно, Тем что они не-умеют ласкать и-казаться услужны: Добрые ждут, пока не взыщутся и призовутся, А государи почти не-способны снискивать оных. Злые ж, сему напротив, суть смелы, обманчивы, дерзки, Скоры вкрасться, во-всем угождать, притворяться искусны, Сделать готовы всё, что-противно совести, чести, Только б страсти им удоволить в самодержавном. О! злополучен царь, что толь открыт злых-коварствам: Он погиб, когда ласкательств не отревает, И не любит всех вещающих истину смело. * * * Все государи, всегда которы преспеющи были, Суть не-весьма за тем своего блаженства достойны: Нега портит их, а величие упоевает. Счастия коль-же тебе, по всех победе несчастий! И при-всегдашней памяти внутрь тех бедностей бывших! Ты увидишь Ифаку еще, твоя-же и-слава Превознесется до-самых светил, до звезд понебесных. Будешь-же ты когда другим властелин человекам, И добродетельми отчими править мирное царство, Помни, что-сам был слаб, бедн, страждущ равно как-оны, Сладко тебе да-бывает всем им делать отраду, Подданных прямо люби, проклинай ласкательства вредны, Да и знай притом, что великим будешь постольку, Ты поскольку в стремительствах всех быть станешь умерен, А всегда бодр, храбр, побеждать кипящие страсти. * * * Вкупе тогда ж при ней усмотрил-я сыночка Эрота, Кой летал своея вкруг матери крилышек порхом. Хоть на-личишке его пребывала румяна умильность, Вся благолепность, и-вся веселость любезна младенства, Только ж в глазенках его ж не знаю что-острое было, Я от-чего трепетал и внутрь пребезмерно боялся. Зря на-меня, усмехался он, но можно приметить, Что тот усмех лукав, ругателен, зол совокупно. Вынял из-тула он тогда, не медля, златого Стрелу одну, у-него из бывших, преострую ону, Лук-свой напряг, и-хотел уже вонзить мне-ту в перси, Как внезапу явилась притом Паллада с эгйдом, И меня защитила, сим от-стрелы покрывая. Взор богини сея не-имел красоты женоличны, И прелестный неги тоя, какую приметил На Афродитином я лице и-во-внешней осанке, Но, напротив, красоту простотой нерадиву и-скромну: Было всё-важно в ней, благородно, крепко, сановно, Силы исполнь, исполнь и-величия в мужестве твердом. Та от-Эрота стрела, не-возмогши пробить сквозь-эгида, Пала на-землю тут, без всяки содейности, тщетно. То Эрот в досаду прияв воздохнул претяжко: Стыдно было ему так видеть себя побежденна. 'Прочь отсюду, - Паллада ему, - прочь мальчик продерзкий! Будешь всегда побеждать сердца единственно подлы, Любящи паче бесчестны твоих любосластий утехи, Нежели стыд, целомудрие, честь, добродетель и-славу'. Слыша Эрот сие отлетел раздраженный прегорько. * * * Буря внезапна вдруг возмутила небо и-море. Вырвавшись, ветры свистали уж-в-вервях и-парусах грозно, Черные волны к бокам корабельным, как-млат, приражались, Так что судно от тех ударов шумно стенало. То на-хребет мы-взбегаем волн, то-низводимся в бездну, Море когда, из-под-дна разливаясь, зияло глубями. Видели близко себя мы камни остросуровы, Ярость о-кои валов сокрушалась в реве ужасном. Опытом я тут-познал, как слыхал от Ментора часто, Что сластолюбцы всегда лишаются бодрости в бедствах. Наши киприйцы все, как жены, рыдали унывши: Только и-слышал от них я что жалостны вопли рыдавших, Только-что вздохи одни по-роскошлой жизни и-неге, Только-что и богам обречении тщетных обеты, Жертвы оным принесть, по здравом приплытии к брегу. Не было в них проворства ни-в-ком приказать-бы-что дельно, Также никто не знал и сам за что-бы приняться. Мне показалось, что-должен я-был, спасая мою жизнь, Равно ее спасти от-беды и-у-всех-же со-мною. Стал на-корме при-весле я сам, для того-что наш-кормчий, Быв помрачен от-вина, как-вакханта, бедства не-видел. Я ободрил мореходцев, крича-им полмертвым с боязни: 'Прапоры сриньте долой, вниз-и-парусы, дружно гребите'. Стали они тогда гресть сильно веслами всеми, Мы пробрались меж камней так без-вреда и-напасти, И мы видели там все страхи близкий смерти. * * * Я спросил у-него, состоит в чем царска державность? Он отвещал: царь властен есть во всем над-народом, Но законы над-ним во всем же властны конечно. Мощь его самодержна единственно доброе делать, Связаны руки имеет он на всякое злое. Их законы во-власть ему народ поверяют, Как предрагий залог из всех во свете залогов, Так чтоб-он-был отец подчиненным всем и-подручным. Хощет Закон, да-один человек, за мудрость и-мерность, Служит многих толь людей благоденствию паче, Нежели многие люди толь, за бедность и-рабство, Подло гордость и-негу льстят одного человека. Царь не должен иметь ничего сверьх в обществе прочих, Разве что-нужно его облегчить от-труда многодельна, И впечатлеть во всех почтение благоговейно, Как к блюстителю всех полож_е_нных мудро законов. Впрочем, царю быть должно трезвейшу, мнее роскошну, Более чужду пышности, нежели простолюдину. Больше богатства ему и-веселий иметь не-достоит, Но премудрости, славы, к тому ж добродетели больше, Нежели стяжут коль сих прочие все человеки. Вне он должен быть защитник отечеству милу, Воинствам всем предводитель, и-сим верьховный начальник, Внутрь судия, чтоб-подсудным быть-добрым, разумным, счастливым. Боги царем его не-ему соделали в пользу, Он есть царь, чтоб был человек всем людям взаимно: Людям свое отдавать он должен целое время, Все свои попечения, всё и-усердие людям, Он потолику достоин царить, поколику не-тщится Памятен быть о-себе, да предастся добру всенародну. * * * А потом председатель нам предложил три-задачи, Кои решить по Миноевым правилам все надлежало. Первая сих: кто в_о_льнейший есть из всех человеков? Тот отвещал, что царь верьховну державу имущий, И победитель есть всегда над-своими врагами. Но другой, что то человек пребезмерно богатый, Кой довольствовать все свои пожелания может. Сии мнили, что-тот, который есть не-женатый И путешествует жизнь всю-свою в чужестранные земли, Не подчинен отнюдь никакого народа законам. Те содержали, что-варвар то в лесу пребываяй И звериным питаяися ловом, отнюдь не-зависящ От повелений градских и-от-всякия нужды другия. Были и-мнящие, что человек, уврльненный ново, Как исходяй от-работ жестоких всегдашни неволи, Болей чувствует всех других он сладость свободы. А наконец иные, что-т_о_ человек, кой-при-смерти, Тем что оного рок от-всего свобождает конечно, И человеки все над ним не-имеют-уж власти. Я, в мою чреду, отвещал, не-опнувшись ни-мало, Как не-забывший, что-Ментор о-том-мне говаривал часто: 'В_о_льнейший всех, я-сказал, кто волен в самой неволе. Где б и-каков кто-ни-был, пресвободен тот пребывает, Если боится богов, и токмо-что оных боится: Словом, поистине волен тот, кто, всякого страха Чужд и всех прихот_е_й, богам и разуму служит'. Старшие мужи воззрели на-друга друг осклабляясь, И удивились они, что-ответ мой точно Миноев. Предложен_а_ потом другая задача в словах сих: Кто несчастнейший есть из всех человеков во-свете? Каждый сказывал так, как-своим он разумом мыслил. Тот говорил, что кто небогат, нездоров и-нечестен. Сей содержал, что нет у-кого ни единого друга. Ин изрек, что-отец, у которого дети такие, Кои не благодарны ему и-его недостойны. Был мудрец тут с острова Л_е_свона, так провещавший: 'Самый несчастный есть, кто-себя почитает несчастна, Ибо несчастия нет в вещах изнуряющих столько, Сколько того в нетерпении приумножающем _о_но'. Слыша сие, собрание всё воскликнуло громко, Все восплескали ему руками, и-каждый так-думал, Что сей-мудрец за-сию задачу п_о_честь одержит. Но вопрошен-был и-я, в ответ им скоро сказавший, Следуя правилам тем, научился от-Ментора коим, Что во всех человеках есть то царь пребесчастен, Мнится пресчастлив кой-быть, что в бедность прочих ввергает: Он, по-своей слепоте, еще сугубо несчастлив, Как не-мог_у_щий знать своего ж несчастия точна, И не может притом от-него никогда устраниться, Тем что-боится в себе его познать совершенно: Истина льстящих к нему сквозь-толпу не может продраться. Мучим он-люто есть всегда своими страстями, Он из должностей всех отнюдь ни едины не-знает, Сладости он никогда не-вкусил добра в сотворени, И никогда ж не-видал красоты в добродетели чистой: Он злополучен во-всем, и-достоин быть злополучен, Каждый день ему несчастий еще прибавляет, К гибели он своей бежит, и-готовятся боги Оного препостыд_и_ть вельми наказанием вечным. Весь собор признал побеждена мною лесвийца, А престарелые мужи те и всем объявили, Что ул_у_чил я т_о_лком в истинный разум Миноев. * * * Прежде ж всех иных, нечестивая та Астарвея, Ты о-которой слыхал, быв в Тире, многажды столько, В сердце своем погубить царя вознамерилась твердо. Страстно любила она единого юношу тирска, Очень богата и-кр_а_сна, именем Иоаз_а_ра. Та хотела сего на-престол посадить воцаривши. Что-ж-бы в намерени сем получить успех вожделенный, То всклеветала царю из двух на старшего сына, Имя ему Фада_и_л, что-желая нетерпеливно Быть преемник отцу своему, на-сего зло-умыслил. Ложных свидетелей та подставила, и доказала. Царь умертвил своего неповинного сына бесчастно. Младший, Валеаз_а_р нарицаемый, послан в Сам_о_н был, Будто б наукам ему и нравам елладским учиться, В самой-же вещи, как Астарвея царю нашептала, Что надлежало его удалить, да-не-он согласится И да-не-вст_у_пит такожде в злый с недовольными умысл. Поплыл сей едва, как-кор_а_бль с ним ведшие люди, Бывши подкуплены все от-то_я_ ж жены прелихия, Приняли меры тот потопить во время нощное. Сами спаслись до-чужих ладей вплавь, их ожидавших, Так-то царевича те в глубину морскую низвергли. Впрочем, любовь Астарвеина та не ведома токмо Пигмалиону была одному, он внутренно думал, Что никого другого она никогда не-полюбит. Сей государь, недоверчивый толь, поверился слепо Злой-сей жене, что-любовь ослепила его пребезмерно. Точно в то-ж-время, как-был сребролюбен, искал-он подлогов, Чтоб истребить богатого оного Иоазара, Коего так Астарвея и-толь чрезвычайно любила: Всё богатство хотел-царь у-юноши токмо восхитить. Но как Пигмалион пребывал корыстию гнусно И подозрению, и любви, и алчности к злату, То Астарвея отнять у-него живот поспешила. Мнила, что-может-быть несколько он уже догадался О любодействе бесчестном ее с тем-младым человеком. Ведала сверьх, предовольну быть сребролюбию токмо, К лютости чтоб понестись царю на Иоазара. Так заключила в себе, что-терять ни-час_а_-ей не-должно И потребить его самого упреждением смерти. Видела та начальных людей в палате, готовых Руки свои обагрить пролиянием царския крови. Слышала день на всяк о некоем умысле новом, Токмо ж боялась поверить в своем человеку такому, Быть который возможет ей предателем в деле. Но наконец весьма безопаснее той показалось, Ядом втай окормивши, известь тем Пигмалиона. Кушивал он наичаще один, иль с оною токмо: Сам и-готовил всё про-себя,. что кушать-был должен, Верить в сем ни чьим, кроме своих-рук, не-могши. Он заключался в палатах своих в отдаленнейше место, Лучше дабы укрыть ему недоверку такую И не быть-бы никем никогда назираему тамо, Еству когда к столу своему учреждал, как-бы-повар. Сладостей уж никаких не смел искать-он застольных: Да-и-не-мог вкусить, сам-чего не-умел изготовить. Так не токмо мяс_а_ приправлены к_у_харьми вкусно, Но и-еще вино, млеко, хлеб, соль-же и-масло, Всяка пища притом и-другая, всем обычайна, Быть не-могли отнюдь ему на-потребу столову. Ел он только плоды, в саду с древ сорваны им же, Иль огородный злак, который сам-же насеял И у-себя варил тем образом, сказанным мною. Впрочем, не утолял-же и-жажды другою водою, Токмо которую сам поч_е_рпнет из-кладезя, бывша В некоем месте палаты, всегда ж замкненна прекрепко, А ключи от-замк_о_в при-себе имел сохраняя. Коль ни-являлся ж надежден быть на-свою Астарвею, Токмо и от-нее непрестанно предохранялся. Прежде себя и есть и пить заставливал ону Из всего, на-столе у них там что ни-стояло, Чтоб ему не быть, без нее, отравлену ядом И по нем-бы самой не жить ей долей на-свете. Но приняла наперед-та противное зелье отраве, Коим старуха ее снабдила, злейша сам_ы_я, Бывша наперсница ей во всех любодейных беспутствах: После чего погубить царя уже не-боялась. Се и способ, каким злодеяние то совершила: В час, они за-столом в который начали кушать, Та старуха, пособщица ей, помянутая мною, Вдруг загремела великим стуком при-некоих дверях. Царь, мня-всегда, что-убийцы к нему вломиться хотели, Весь становится смущен, и к дверям бежит да-увидит, Твердо ль они весьма заключены запорами были. Тотчас старуха ушла. Царь в недоумении стал быть, И не знал, что мыслить о-слышанном стуке и-громе, Только ж дверей отворить не-посмел осмотрить-бы прилежней. В том ободряет его Астарвея, и-купно ласкает, Да и паки за-стол призывает, и-просит покушать. Яд уж-она вложила между тем в чашу златую, Бегал он когда ко дверям, при-коих стучало. Пигмалион, как-обык, велел ей прежде напиться. Выпила та не-боясь, на-приято лекарство в надежде. Пил он-и-сам, и вскоре потом ему затошнилось, И тотч_а_с-же упал тут в _о_мрак. Но Астарвея, Зная, что-может ее убить с подозрения мнейша, Стала одежду драть на-себе и волосы с воем. Вот объемлет царя умирающа, вот прижимает, Вот окропляет его и-потоком слез дожделивных: Ибо хитрая та, лишь-захочет, то-слезы и-льются. Как-же увидела там наконец, что царь обессилел И как будто с духом своим уже расставался, То, да-не-в-память пришед повелит умертвить-ту с собою, Ласки свои оставивши все и-усердия знаки, В остервенившуся ярость пришла ужасно и-странно. Бросилась та на-него, и-тогда задавила руками. Так-то ум-наш ни-судьбины себе, ни-впредь-будущи части, Да и-ни-мер не знает счастием превознесенный! Перстень потом сорвал_а_ с руки, с головы ж диадиму, Да и-велела к себе туда быть Иоазару, Коему перстень на-перст, на чело диадиму взложила. Мнила, что-бывшие все с стороны ее не-замедлят Следовать страсти ее ж и-царем проповедят любимца. Но наипаче хотевшие той угождать в раболепстве Подлы имели сердца, корысть любили бездельну, И не способны отнюдь к усердию искрению были, Сверьх-же того во всех в них не было бодрости смелы, И опасались врагов, Астарвея которых имела. Больше боялись еще, что-жена сия нечестива, Как горда несносно была, так-лют_а_, зла-и-скрытна: Каждый желал, в безопасность себе, дабы та-погибла. В том при-дворе и-в-палатах мятеж восстал превеликий, Слышится всюду крик: 'Царя не стало! Скончался!' Те устрашились, другие хватают оружие спешно, Следствий боятся все, а-что-умер царь не-горюют. Весть полетела о-сем, от уст к устам прелетала, И собой огласила весь-град вкруг Тир превеликий, Только-ж ниж_е_ одного не-нашлось притом человека, Кой-бы тужил по царе, издохшем скоропостижно: Смерть его спасение всем и людям утеха. * * * Должно людей примечать прилежно, да-оных познаешь. Часто-их видеть долг и-беседовать: многажды с ними. Надобно, чтоб цари говорили с подвластными сами, Надобно, чтоб говорить подчиненных они заставляли, Спрашивать о делах у них советов и-мнений, Испытов_а_ть тех-самих не-болыпими также делами, В коих-бы отповедь те царям давали исправну, Да увидятся, суть-ли способны к должностям высшим. Чем, Тилемах любезный, ты научился в Ифаке Распознавать добр_о_ты разнь в ваянных кумирах? Частым видением сих, и-притом наблюдением твердым Всех пороков, и-в-них совершенств, - с искусными в деле Образом равным беседуй, и разговаривай часто О благих и качествах злых в человеках с другими Ты человеки, мудрости и добродетелей вестных, Кои долгим искусством тех и-познали испытно, Так нечувствительно сам позн_а_ешь и-ты предовольно, Суть каковы они и-чего от них ждать-прист_о_ит. Что научило тебя познавать изрядно и-точно Добрых тех, и-худых, и посредственных токмо пиитов? Частое чтение их, и-с людьми рассуждение также, Знают силу которы во-веех стихотворчества родах, Что показало тебе разбирать в мусик_и_и различность? Тож прилежание всё к наблюдению м_у_сиков добрых. Как возможно надеяться править людьми преизрядно, Ежели суть тебе всеконечно неведомы люди? Да и как их-познать, когда нет-общения с ними? То не-общаться с ними, что-видеть их всенародно: Отобоюду тут говорятся средние вещи, И приготовлены те прикрасами хитрыми точно. Долг наед_и_не видеть их, извлекать все-из-сердца Тайны убежища тех, прикасаться к оным отвсюду И углубляться в них, да-откроется внутренность с_а_ма. Но дабы рассуждать о людях исправно и-прямо, То начинать-долг с познания, быть-им каким есть-природно: Надобно знать, есть что-то достойность суща и-тв_е_рда, Да различатся имущи сию от-сея неимущих. Все говорят о-достойнбсти и добродетели завсе, А не знают есть-что достойность и добродетель. Красны-то речи токмо, слова и-разбродчивы многих, Кои в честь-ставят себе говорить о них повсечасно. Должно иметь основания верны о-правде, и-купно О добродетели, и о разуме также рассудном, Чтоб познать, добродетельны и разумны которы. Надобно правила знать правительства д_о_бра и-мудра, Да позн_а_ешь людей, имеющих правила оны, И людей, отдаленных от-сих по тонкостям ложным. Словом, дабы тел_а_ изм_е_рять многие верно, Должно иметь одну и ту постоянную меру. Так, и-даб_ы_ рассуждать, долг-иметь достоверны нач_а_ла, На которых суждениям нашим-всем твердо б сноваться. Долг-знать, какая цель человечески жизни всеобщи, Кой и-конец предлагать человеков в правлении должно. Цель единственна и существенна токмо сия есть, Не хотеть никогда для-себя ни-величий ни-власти: То честолюбие токмо тиранскую гордость насытит, Но надлежит предавать себя трудам беспредельным, Чтоб соделать людей и добрых и благосчастных. _И_нако, ощупом _и_дет всяк, и-по-случаю слепу, Тож чрез всё своея продолжение целыя жизни. _И_дет равно как-некий корабль на-пучине пространной, Нет на-котором искусного кормчия, правяща б_е_ги, Нет на-котором созвездиям и наблюдений небесным, Также которому все и-брега неведомы ближни: Сей не может гонзнуть от-разбитий и потоплений. Многие часто из государей, не-зная исправно, В чем состоит добродетель сущая, прямо не-знают, Должно чего искать им первей во-всех человеках. Истинна вся добродетель для-них есть некак сурова: Кажется оная им преизлишно быть неподвластна, Та приводит-их в страх, и-еще превесьма огорчает, Так обращаются все они к ласканию сладку. С самого же часа сего уж болей не-могут Искренность в ком изобресть и твердую ту добродетель: С самого же и-час_а_ сего бегут за-призр_а_ком Тщетным ее, который точно-есть ложная слава, И по-которому те не-бывают прямыя достойны. Тотчас уже притом обыкают твердо и-верить, Что добродетели сущия нет на-земле всеконечно: Ибо добрые знают злых довольно изрядно, Злые ж не-знают отнюдь всех добрых сердцем и-нравом, Так и верить не-могут, чтоб-с_и_и впрямь находились. Все государи такие токмо всем-равно не-верят: Кроются тем от всех они, в себе заключаясь, Тотчас приемлют подзор от самыя малыя вещи, Тем-что боятся людей, и сами их устрашают. Бегают света, в своей и-природе являться не-смеют. Коль-же они хотя не-желают быть-ведомы прочим, Но всегда бывают, однако, всякому вестны, Ибо подвластных им любопытство, крайно лукаво, Препроницает всё, и всё угадывать может, А они притом никого из оных не-знают. Любящи люди корысть, которы всегда облежат их, Рады тому весьма, что-они неприступны бывают: Царь неприступен людям, и-правде есть-он неприступен. Ложно чернят-те пред-ним злодейскими всё клеветами, И отдаляют очи ему просветить возмогущих. Сии цари провождают жизнь в величии диком, В коем, боясь беспрестани обмануты быть ухищренно, Суть в обмане всегда неминуемом, да и-достойно. Лишь утвердятся, советы примать людей от-немногих, В самое время то ж воспримать обязуются также Оных все-страсти и заблуждения ложные купно: Ибо и-добрые люди свои пороки имеют. Сверьх-же того, предаются они оболгателям вп_о_лне, Подлому роду и-злому, всегда рыгающу ядом, Всё отравляющу, что беспорочно и-есть неповинно, Малые самые вещи все приводящу в большие, Изобретающу паче зло, а не престающу Всех вредить повсегда и-смеющуся, ради прибытка, Как недоверности, так и-негодному толь любопытству В слабом таком государе, и толико пужливом. Так познавай же, о! Тилемах драгий и-любезный, Всех познавай-ты людей. Свидетельствуй сам-их прилежно, Повелевай одним говорить о-других пред-тобою, Порознь изведывай тех не вдруг, да-отмала помалу, Не полагайся ни на-кого с возлюбления вяща, Опыты употребляй во-твою надлежащую пользу, Буде когда в твоих суждениях был-ты обманут, Ибо имеешь быть иногда обманут конечно: Злые толь глубок_и_, уловлять что могут всемерно Добрых они своими притворствы и лицемерствы. А чрез то научись не-судить ни-о-ком препоспешно, Ни по-добру, ниж_е_ и-по-худу что утверждая: То и-другое-весьма-есть исполнено бедствий премногих. Сим погрешности прошлы твои тебе ж преполезно Не преминут подать наставление впредь на-поправу. Если ж ты изобрящешь таланты и добродетель В некоем тех из всех человеков, изведанных точно, То его и употребляй с надеждою к делу, Ибо желают люди, имеющи правое сердце, Да правота их вся ощущаема явственно будет: Лучше любительность им и-доверенность всяких сокровищ. Но не порть-их вверением им беспредельныя силы. Некто всегда б тот был добродетелен, кой не-таков уж, Тем-что ему государь дал-безмерную власть и-богатство. Кто довольно любим-есть богам, что-во-всем государстве Н_а_йдет двух иль трех приятелей истинных суще, То есть мудрых, верных и благих постоянно, Вскоре тот чрез них и-других находит подобных, На наполнение мест иных, которы пониже. Токмо чрез-добрых одних, он коим вверится прямо, Может познать, чего собою не познавает, Суть каковы в себе другие оны особы. * * * Мент_о_р потом восхотел испытать, уже наостаток, И сильняй еще, терпеливность ту в Тилемахе. В самый тот-час, как юный хотел идти препоспешно Нудить всех мореходцев к поплытию без замедлений, Ментор его вдруг остановил, и-прин_у_дил на-бреге Жертву велику принесть премудрой богине Палладе. То Тилемах, что Ментор велит, исполняет послушно. Се из дерна сугубый олтарь поставляется вскоре, Се фимиам воскуряется, кровь течет из-закланных: Се Тилемах претеплу мольбу проливает-тут к небу, Как признаваяй сильный покров себе от-богини. Жертве едва совершившейся, се и-за-Ментором _и_дет Мрачными всюду стезями в рощице, близ отстоявшей. Се ощущает там, что-лиц_е_ престарелого друга Образ приемлет нов! Морщины с чела-все сникают, Как исчезает тьма, от-денницы багряными персты Встока врата отверзающи и проливающи светлость. Впадшие те ж и-суровые се пременяются очи В очи уже голубые, цвета и-света небесна, И в преисполненны жарких искр божественно некак. С_е_да брада невидима есть. Черты благородны, Но и-сановны, приятностьми ж нежными все срастворенны, Тут Тилемаха очам предъявляются препомраченным. Видит тогда он-лиц_е_ жены велемощныя лепо, Гладко и-св_е_тло так, как-цветок, осиянный от-солнца. Кр_и_нна-бель зрится на-нем при-шипков румяности свежей. Всем на-лице-том играет младость всегдашняя вечно, При величии ж как простом, так не ухищренном. Длинны власы источают дух вони амврос_и_йны, Ризы сияют ее такими мастей испещреньми, Солнце какими вкруг, при-своем востечении в утро, Все озаряет мрачные кровы оны небесны, Купно и-черные тучи, оно что-тогда позлащает. Та божественность тут земли не-касалась стопами: Л_е_гко парит она по-возд_у_ху, как-крила имущи. Мощною держит рукою та ж копие преблещаще, В трепет могуще привесть и грады и-ратны народы: Сам и-Град_и_в бы весь от-того пресодрогся всемерно. Глас ее тих, мерен, но проразисто ярок. Речи оные все, как стрелы огненны неки, Сердце всё проницают внутрь тогда в Тилем axe И дают ему ощущать боль некий приятный. Зрится на-шлеме ее нощная птица афинска, А на персях у-ней эгид-тут сверкает престрашный. Знакам по-сим Тилемах признал удобно Палладу. 'О богиня! так-ты-то сама удостоила скрытно Быть руководницей сыну, с любви к отцу Одиссею! Коль лучезарна! кольми ж изменилась от-Ментора! яве Бывша споспешника мне и-во-всем наставника свята! Коль-же моя и-надежда вся на-успех путешествий, Помощи от твоея, блажайша, зависела твердо!' Больше хотел провещать, но-ему вдруг гласа не-стало. Тщетно устне его к изъявлению силились мыслей, Спешным стремлением из глубины исходящих сердечны: Там присуща божественность оного преутесняла, Был он как человек, в сне отягощенный толико, Что ни-дышать не-имеет сил, а-вращанием трудным Уст своих не может уже проглаголать ни-слова. В том, наконец, Паллада сама изрекла, провещая: 'Сын Одиссеев! послушай меня, и-сие-уж впоследни. Я никого не-учила из-смертных с радением большим, Коль тебя. Я-тебя вела сквозь бедства рукою, По неизвестным странам, во бранех прекроволитных И в злоключениях всяких, которы могут неложно Сердце всё испытать, и то искусить в человеке. Я показала тебе, чрез-чувствительны опыты самы, Истинны правила, купно и-ложны, как-царствуют в людех. Все твои погрешности были не-меньше полезны, Впредь к поправе тебе, коль-твои ж и-несчастия многи. Ибо кто человек-есть, могий державствовать мудро, Ежели он никогда никаких не-страдал злоключений И не-умел же употребить страданий-тех в пользу, В кои погрешности точно его всегда низвергали? Ты наполнил, как-твой и-отец, моря-все и-земли Многими толь приключеньми, и-теми печальными всеми. Ныне иди: по-его стезям идти-ты достоин, Краткий и-легкий преезд остался тебе до-Ифаки, Он в которую в час сей самый уже приспевает. С ним совокупно сражайся, ему ж и-во-всем повинуйся Так, как самый последний из-всех его подчиненных, Образ собой подая другим соделывать тожде. Вбзьмет-он отроковицу в супругу тебе Антиопу, И ты, вкупе живя с ней, будешь счастлив верьховно, Тем-что-ты в оной мнее искал красоты особливы, Коль ума, добродетели и препохвальныя чести. Будешь когда сам царствовать ты на-престоле державна, То в честь ставь и-хвалу возновление века златого. Слушай всех, а слушая всех так, верь-ты не-многим, И блюдись себе самому преизбыточно верить. Бойся обманут быть, но-отнюдь никогда-ты не-бойся Видеть давать другим, что-конечно был-ты обманут. Твой народ люби, и тщись от-него-быть любимым'. <1766> ПРИМЕЧАНИЯ Сочинения Тредиаковского не выходили полным собранием. При жизни поэта печатались отдельные издания, а также избранные 'Сочинения и переводы как стихами, так и прозою' (тт. 1-2, СПб., 1752). Избранными были и позднейшие издания: Смирдина (СПб., 1849, три тома в четырех книгах) и Перевлесского (М., 1849). Изданный С. А. Венгеровым сборник 'Русская поэзия' (т. 1, СПб., 1897) включает только оригинальные стихотворения Тредиаковского (и то не все) и некоторые отрывки из переводной поэмы 'Тилемахида', это издание очень ценно подбором основных критических статей о Тредиаковском. Наиболее разносторонне деятельность Тредиаковского как поэта и теоретика литературы представлена в первом издании Большой серии 'Библиотеки поэта'. Здесь том стихотворений Тредиаковского под редакцией акад. А. С. Орлова (Л., 1935) включает и оригинальные стихотворения, и отрывки из стихотворных переводов, и основные теоретические статьи Тредиаковского по литературе. Настоящее, второе издание значительно расширено по объему и характеру публикуемых произведений. Впервые публикуется 'Феоптия'. Введены отрывки из трагедии 'Деидамия' и комедии 'Евнух', дающие представление о Тредиаковском как драматурге, добавлены отрывки из 'Тилемахиды', из 'Древней истории' Рол- леня, парафразис псалма 143. Из книги 'Езда в остров Любви' печатаются все оригинальные стихотворения, а также стихотворные отрывки перевода книги Тальмана, имеющие более или менее самостоятельное значение. Статьи о стихосложении, как и в издании 1935 г., выделены в особый раздел, но даны в несколько ином составе. Ввиду особого исторического значения 'Нового и краткого способа к сложению российских стихов' текст его воспроизводится полностью и в том виде, как он был напечатан в издании 1735 г. (теоретические рассуждения перемежаются здесь с поэтическими произведениями). Стихотворения в сборнике расположены по книгам, изданным при жизни В. К. Тредиаковского (или подготовленным для издания отдельной книгой, как например 'Феоптия', 'Евнух'). Исключение составляют 'Стихи на разные случаи', которые вынесены за пределы 'Езды в остров Любви', так как они являются, по существу, отдельной книгой, которая только по случайным причинам (см. стр. 470) была помещена под одним переплетом с переводом романа Тальмана. Порядок следования книг - хронологический. Стихотворения, не входившие в книги, вынесены в специальный раздел. Внутри книг сохранена последовательность, определенная автором. Уточнено время написания ряда стихотворений. Даты в угловых скобках означают год, не позднее которого написано данное произведение. Текст стихотворений воспроизводит, как правило, первые, а не последние прижизненные издания Тредиаковского. Исходя из нового понимания ритмики русского стиха и своей теории силлаботонического стихосложения, Тредиаковский после 1735 г. переделал некоторые прежние произведения, написанные силлабикой. В начале своей реформаторской деятельности он предпочтительно разрабатывал хореический стих, а не ямб (трехсложные размеры долго оставались лишь в теории). Позднее Тредиаковский переделал ряд опубликованных ранее хореических стихотворений, переведя их в ямбический ритм. Поэтому в целях восстановления точной исторической картины развития русского стиха необходимо печатать ранние произведения Тредиаковского в той стихотворной форме, в которой они первоначально появились. Две оды (на взятие города Гданьска и на коронование Елизаветы Петровны) воспроизводятся для сравнения в первоначальном и в переработанном виде. Орфография и пунктуация текстов приближены к современным. Сохранены только те особенности написания, которые имеют произносительное значение. При прямой речи введены кавычки, знаки ударения сохранены (или поставлены вновь) в тех случаях, где произношение расходится с современными нормами. 'Единитные палочки', введенные Тредиаковский и ныне имеющие только историческое значение, сохранены только в 'Тилемахиде'. Ссылка в примечаниях только на первую публикацию произведения (или книги в целом) означает, что данное произведение (или все произведения, извлеченные из данной книги) печатается по первой публикации. В примечаниях к одам, помещенным в приложении, поясняется только то, что не было пояснено ранее, в примечаниях к первой редакции од. Объяснение отдельных устаревших и малоупотребительных слов и понятий вынесено в словарь. Пояснения даются применительно к контексту, в котором данные слова встречаются в сборнике. Условные сокращения, принятые в примечаниях 'Аргенида' - 'Аргенида, повесть героическая, сочиненная Иоанном Барклаием, а с латинского на славено-российский переведенная и мифологическими изъяснениями умноженная от Василья Тредиаковского, профессора элоквенции и члена императорския Академии наук', тт. 1-2. СПб., 1751. ГПБ - Государственная Публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина. 'Деидамия' - 'Деидамия, трагедия, покойным надворным советником и императорской Санктпетербургской Академии наук красноречия профессором Васильем Кирилловичем Тредиаковским сочиненная в 1750 году'. М., 1775. 'Древняя история' - 'Древняя история об египтянах, о карфагенянах, об ассирианах, о вавилонянах, о мидянах, персах, о македонянах и о греках, сочиненная чрез г. Ролленя, бывшего ректора Парижского университета, профессора элоквенции и прочая. А с французского переведенная чрез Василья Тредиаковского, профессора и члена Санктпетербургския императорския Академии наук', тт. 1-10. СПб., 1749-1762. 'Езда' - 'Езда в остров Любви. Переведена с французского на русский чрез студента Василья Тредиаковского и приписана его сиятельству князю Александру Борисовичу Куракину'. СПб., 1730. Изд. 1935 г. - Тредиаковский. Стихотворения. Под редакцией акад. А. С. Орлова, при участии А. И. Малеина, П. Н. Беркова и Г. А. Гуковского. Вступительная статья С. М. Бонди. 'Библиотека поэта', Большая серия. Л., 1935. Изд. 1752 г. - 'Сочинения и переводы как стихами, так и прозою Василья Тредиаковского', тт. 1-2. СПб., 1752. 'Новый и краткий способ' - 'Новый и краткий способ к сложению российских стихов с определениями до сего надлежащих званий. Чрез Василья Тредиаковского С. Петербургския императорския Академии наук секретаря'. СПб., 1735. 'Панегирик' - 'Панегирик, или Слово похвальное всемилостивейшей государыне императрице самодержице всероссийской Анне Иоанновне чрез всеподданнейшего ее величества раба Василья Тредиаковского сочиненное и ее императорскому величеству в день тезоименитства ее поднесенное февраля в 3 день 732 года'. СПб., 1732. ПД - Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом). Пекарский - П. Пекарский. История имп. Академии наук в Петербурге, тт. 1-2. СПб., 1870-1873. 'Римская история' - 'Римская история от создания Рима до битвы Актийския, то есть по окончание республики, сочиненная г. Ролленем, прежде бывшим ректором Парижского университета, профессором красноречия и членом королевския Академии надписей и словесных наук. А с французского переведенная тщанием и трудами Василья Тредиаковского, надворного советника, члена Санктпетербургския императорския Академии наук', тт. 1-16. СПб., 1761-1767. 'Тилемахида' - 'Тилемахида, или Странствование Тилемаха сына Одиссеева, описанное в составе ироическия пиимы Василием Тредиаковским, надворным советником, членом Санктпетербургския императорския Академии наук с французския нестихословныя речи, сочиненныя Франциском де Салиньяком де ла Мотом Фенелоном, архиепископом-дюком Камбрейским, принцем Священныя империи', тт. 1-2. СПб., 1766. 'Три оды' - 'Три оды парафрастические псалма 143, сочиненные чрез трех стихотворцев, из которых каждый одну сочинил особливо'. СПб., 1744. 'Феоптия' - 'Феоптия, или Доказательство о богозрении по вещам созданного естества, составленное стихами в шести эпистолах к Евсевию от Василия Тредиаковского'. ЦГАДА - Центральный государственный архив древних актов (Москва). ИЗ 'ТИЛЕМАХИДЫ' Впервые - отдельное издание, СПб., 1766. Поэма Тредиаковского - вольный стихотворный перевод прозаического романа Фенелона 'Похождения Телемака, сына Улисса'. Франсуа де Салиньяк де ла Мот Фенелон (1651-1715) был одним из предшественников французского Просвещения. Как сторонник идеи просвещенной монархии, он критиковал нравы, царившие при Людовике XIV, и по существу противопоставил знаменитой формуле короля 'Государство - это я' свою точку зрения о монархе как слуге народа. Фенелон закончил свою жизнь в опале. Роман о Телемаке был опубликован в 1699 г. и в том же году выдержал 20 изданий. Тредиаковского привлекли в романе Фенелона его прогрессивные общественные идеи, весьма актуальные для России XVIII в. Сам Тредиаковский более всего подчеркивал в 'Тилемахиде' ее позитивное нравственное содержание. В предисловии к 'Тилемахиде' он писал: 'Ироическая, инако эпическая, пиима и эпопиа есть крайний верх, венец и предел высоким произведениям разума человеческого', высшее назначение героической поэмы - подавать 'твердое наставление человеческому роду, научая сей любить добродетель...' ('Предызъяснение об ироической пииме', стр. 1 и II). Тредиаковский резко полемизирует с политическими теориями Маккиавелли и Гоббса, которые 'под суетным и ложным предлогом, что будто польза общества не имеет ничего общего с существенным добром человека, то есть с добродетелью, полагают за правила державствования одну только хитрость, коварство, обман, тиранию, неправду и злочестие. Но автор Тилемаха соединил самую совершенную политику с прекрайнею добродетелию ('Предызъяснение...', стр. XXXI). Тредиаковский перевел роман дактило-хореическим гекзаметром и тем самым впервые ввел этот классический размер в русскую литературу. В предисловии поэт обращает особое внимание на то, что французский оригинал написан был 'прозою, за неспособностью французского языка к ироическому еллино-латинскому стиху, а так называемый на том языке александровский стих есть не стих, но прозаическая простая строчка, рифмою токмо на конце в лад гудущая, которая уже и всего нестройнее примешается к течению слова в пииме самоначальной. Что ж до нашего языка, то он столько ж благолепно воскриляется дактилем, сколько и сам еллинский и римский, и так же преизящно употребляет пренесение речей с места на другое, не пригвождаясь к одному определенному, как и оный еллинский с латинским: природа ему даровала все изобилие и сладость языка того еллинского, а всю важность и сановность латинского. На что ж нам претерпевать добровольно скудость и тесноту французского, имеющим всякородное богатство и пространство славенороссийское?' ('Предызъяснение...', стр. LI). Уже в 1735 г., в 'Эпистоле от российския поэзии к Аполлину' и других стихотворениях, Тредиаковский, как отмечалось выше, стал тщательно расставлять знаки ударения на всех иностранных словах, а нередко и на русских. Но до 'Тилемахиды' Тредиаковский писал двухсложными размерами - хореем и ямбом. Трехсложные размеры, и тем более такой, как в 'Тилемахиде', классический дактилохореический гекзаметр, поставили еще более сложную задачу: правильно определить не только ударение в многосложном слове, но и силу ударения в односложном слове, иначе говоря, указать, какие односложные слова в стихотворной речи становятся слабоударяемыми или безударными. Пытаясь решить эту задачу, Тредиаковский изобрел так называемые 'единитные палочки', которые в русском стихосложении не удержались. 'Единитной' в XVIII в. называлась черточка, употребляющаяся при переносе слова с одной строки на другую. Тредиаковский применил этот знак для соединения двух, трех или даже четырех слов в одну группу, в которой отмечается лишь один сильно ударяемый слог. Впервые это было предложено в 1755 г. (см. 'О древнем, среднем и новом стихотворении российском'), В 'Предызъяснении' к 'Тилемахиде' Тредиаковский пишет: 'Односложные речения (по естеству своему всегда долгие, как не могущие отнюдь произнестись без напряжения голоса, и следовательно без возвышения, или, по обычному имени, без ударения) надлежит почитать общими, то есть и долгими и краткими, смотря по надобности и нужде, инако превесьма трудное и едва возможное будет составление стиха нашего, тоническим хождением высящегося и низящегося. Ведомо сие довольно обращающимся в нашем стихосложении. Итак, при восприятых мною односложных речениях за краткие, на различение от положенных долгими, начертавал я здесь всюду ифен (единитную по нашему названию), то есть оризонтальную палочку, иногда справа, а иногда слева' ('Предызъяснение...', стр. LVI-LV1I). Расстановка ударений и единитные палочки в стихе Тредиаковского имеют сейчас лишь историческое значение, как попытки графически отразить некоторые закономерности живой речи. 'Древня размера стихом пою отцелюбного сына...' - Из кн. 1, ст. 1-21. Пою. По канонам классицизма, героическая поэма должна была начинаться обращением к музе, призывающим воспеть героя и его подвиги. Прозаический роман Фенелона, естественно, такого вступления не имел. Тредиаковский создал его сам и ввел в свой перевод, который он рассматривал как героическую поэму. Палладою Ментора в виде. Афина Паллада сопровождала Телемака, приняв вид его наставника - Ментора. За любострастных сея утех презор с омерзеньми - за пренебрежение и отвращение к сладострастным утехам Афродиты. Прикровенна премудрость-Афина. Рождшего - т. е. Одиссея, отна Телемака. Пыщ - 'дутик' (прим. Тредиаковского), т. е. надменный, надутый человек. Вне постоянства превратен - т. е. 'вертушка' (прим. Тредиаковского)). Слог 'Одиссии' - т. е. гекзаметр. 'Горе! чему цари бывают подвержены часто?..'. Из кн. 2, ст. 231-244. Телемак рассказывает о кознях царедворца Метофия, который настраивал добросердечного египетского царя враждебно к пленникам - Телемаку и Ментору. Пока не взыщутся - пока их не станут искать. Снискивать оных - т. е. отыскивать, приобретать их. 'Все государи, всегда которы преспеющи были...'. Из кн. 2, ст. 289-303. Телемак, находящийся в египетском плену, слышит из пещеры утешающий его божественный голос Паллады. Счастия коль же тебе и т. д. - как же ты будешь счастлив, преодолев все несчастия и постоянно помня те беды. Ифаку - остров Итаку, где правил отец Телемака Одиссей. 'Вкупе тогда ж при ней усмотрил я сыночка Эрота...'. Из кн. 4, ст. 165-192. Телемак рассказывает, что видел во сне, как Паллада защитила его от Афродиты и ее сына Эрота. Без всяки содейности - т. е. ничего не сделав. То Эрот в досаду прияв воздохнул претяжко. К этому стиху Тредиаковский делает на полях примечание: 'трохейский'. Античный гекзаметр состоит из шести стоп дактиля, причем пятая стопа дактиля (один долгий и два кратких слога) иногда заменяется двухсложной стопой спондея (два долгих слога). В русском стихосложении Тредиаковский заменял в таких случаях стопу спондея стопой хорея (трохея) и назвал трохейским такой стих гекзаметра, в котором пятая стопа дактиля заменена хореем. 'Буря внезапна вдруг возмутила небо и море...'. Из кн. 4, ст. 234-259. Телемак рассказывает, что сон об Афродите и Палладе (см, предыдущий отрывок) был для него божественным наставлением. Поведение моряков во время бури яви- лось подтверждением того, что поклонники вина, любви и роскоши утрачивают бодрость в бедствиях. Как млат приражались - ударялись, как молот. Ментор - см. стр. 524. Киприйцы - жители о. Кипр, где особенно был распространен культ Афродиты (Киприды). Прапоры сриньте - спустите флаги. 'Я спросил у него, состоит в чем царска державность? ..'. Из кн. 5, ст. 102-131. Телемак задает вопрос Ментору. Ментор (т. е. Паллада) рассказывает об идеальном царе Миное (Миносе), некогда правившем на острове Крит. Памятен быть о себе - думать о себе. 'А потом председатель нам, предложил три задачи...'. Из кн. 5, ст. 451-512. Жители Крита изгнали недостойного царя Идоменея и выбирают нового царя согласно наставлениям покойного царя Миноя (см. предыдущий отрывок). Телемак, прибывший в это время на Крит и одержавший победу в спортивных состязаниях, также приглашен на собрание, хотя он и чужестранец. Телемак вернее всех, в духе Миноя, ответил на три поставленные председателем вопроса (два из них приводятся в данном отрывке). Собрание избирает его царем Крита, но Телемак отказывается от царствования, желая возвратиться на родину. Первая сих - первая из этих задач. Лесвон - Лесбос, остров в Эгейском море. Улучил я толком - т. е. точно попал в цель своим толкованием, ответом. 'Прежде ж всех иных, нечестивая та Астарвея...'. Из кн. 8, ст. 113-242. Телемаку рассказывают историю жестокого и подозрительного царя Пигмалиона и его любовницы Астарвеи. Эта история служит в романе Фенелона для обличения нравов, порождаемых деспотизмом. Тир - финикийский торговый город (ныне г. Сур) в Ливане. Саман - Самос, остров в Эгейском море. В самой же вещи- по сути же дела. Да не он согласится - чтобы он не сговорился. Пребывал корыстию - т. - е. был подвержен. Упреждением смерти - преждевременной смертью. Начальных людей - начальников. День на всяк - каждый день. Коль ни являлся ж надежден быть - сколь ни надеялся, ни полагался. Злейша самыя - т. е. злее самой (Астарвеи). Да увидит - чтобы посмотреть. Да не в память пришед повелит - чтобы, придя в память, не повелел. 'Должно людей примечать прилежно, да оных познаешь...'. Из кн. 24, ст. 25-168. Содержание этого отрывка Тредиаковский излагает следующим образом: 'В плытие их морем Ментор изъясняет Телемаху многие трудности, как должно правительствовать народами, между прочими толкует ему способ познавать людей, дабы употреблять токмо добрых, а от злых не быть обмануту' (т. 2, стр. 201). Отповедь... исправну - правильный, точный ответ. Доброты разнь в ваянных кумирах - т. е. различные качества в 'резных статуях' (прим. Тредиаковского). С... человеки, мудрости и добродетелей вестных - с людьми, известными мудростью и добродетелями. Отобоюду тут говорятся средние вещи - с обеих сторон тут говорятся общие вещи. Достойность суща - истинное достоинство. Да различатся имущи сию от сея неимущих - чтобы различать имеющих достоинство от не имеющих его. Конец - здесь: назначение. Правяща беги - направляющего движение. С возлюбления вяща - из-за особенного пристрастия. 'Ментор потом восхотел испытать, уже наостаток...'. Из кн. 24, ст. 677-768. Телемак приходит в отчаяние, узнав, что незнакомец, с которым он разговаривал и который только что отплыл на корабле, это его отец Одиссей. Ментор внушает Телемаку, что это боги испытывают и укрепляют его терпение, и предлагает принести жертву Палладе. Телемак исполняет повеление, и тогда Ментор преображается в Палладу. Богиня дает Телемаку последнее наставление. Поэма оканчивается строками, в которых сообщается, что Телемак отплыл на родину и встретил отца. Признавали... покров - признающий покровительство. Жертве едва совершившейся - как только совершилось жертвоприношение. Сановны, приятностьми ж нежными все срастворенны - т. е. величавые и в то же время привлекательные. Лицо жены велемощныя лепо - прекрасное лицо величественной женщины. Шипков - 'роз' (прим. Тредиаковского). Вони амврос_и_йны - благоухания амброзии. Мастей испещреньми - разноцветными узорами. Град_и_в - 'Марс' (прим. Тредиаковского). Нощная птица афинска - 'сова' (прим. Тредиаковского). Эгид - здесь: 'броня' (прим. Тредиаковского). Во бранех - в сражениях. Образ собой подая другим соделывать тожде - подавая пример, чтобы другие делали то же.