Из статьи о переводе на рус. яз. 'Всеобщего начертания теории изящных искусств' Бахмана, Надеждин Николай Иванович, Год: 1832 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ В. Г. БЛИНСКАГО.

ВЪ ДВНАДЦАТИ ТОМАХЪ

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ И СЪ ПРИМЧАНІЯМИ С. А. Венгерова.

ТОМЪ I.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича. Bac. Остр., 5 лин., 28
1900.

Надеждинъ.

Изъ статьи о перевод на рус. яз. ‘Всеобщаго начертанія теоріи изящныхъ искусствъ’ Бахмана. (М. 1832. Переводъ М. Чистякова).

(‘Телескопъ’, 1832 г., No 6 и 7).

Революція, произведенная Кантомъ, составляетъ вторую эпоху какъ для философіи вообще, такъ и въ частности для Эстетики Въ Германіи Кантъ превратилъ совершенно систему мышленія, подкопавъ до основанія опытъ, владвшій дотол всеобщею довренностью, и заставивъ, какъ новый Коперникъ, вопреки общему врованію, обращаться не понятія вокругъ вещей, а вещи вокругъ понятій. Отсюда его обращеніе къ душ, какъ единственной производительниц знанія и ручательниц истины, сообщившее критическій характеръ и тонъ всей его философіи. Само собою разумется, что изящное, обративъ на себя вниманіе великаго мыслителя, должно было также стряхнуть съ себя всю вещественную кору, слпленную изъ опытныхъ наблюденій, и разоблачиться до той простой наготы, въ коей оно является среди чистыхъ ндръ мыслящаго духа. Такъ какъ самъ Кантъ, посл ранняго своего Опыта объ Ощущеніи Высокаго и Изящнаго (Beobachtungen ber Gefhl des Erhabenen und Schnen), долго не обращалъ особеннаго вниманія на эстетическую дятельность духа человческаго: то нкоторые изъ безчисленныхъ его сектантовъ — между коими находился и остроумный Рейнгольдъ — покушались сами произвесть изъ его Критики Чистаго Разума начало для Теоріи Изящнаго. Но наконецъ явилась Кантова Критика Силы Судительной (Kritik der Urtheilskraft), почти исключительно посвященная разложенію изящной дятельности духа, которая своею необыкновенностью изумила самихъ Кантіанистовъ. Подобно Англійскимъ философамъ, изъ которыхъ Юму обязанъ онъ былъ первымъ шагомъ всего своего философствованія, Кантъ началъ съ разршенія чувства изящнаго, но дйствовалъ ршительне и самовластне, и посему пробрался несравненно дале. Анатомическимъ можемъ изслдованія вскрылъ онъ ндра души до самыхъ простйшихъ началъ чистаго мышленія, но между тмъ во всемъ сокровенномъ музеум категорій, перерытомъ имъ съ необыкновенно строгою дозорчивостью, не оказалось ни одного понятія, коего преждеопытнаго штемпеля достаточнобъ было для сообщенія предметамъ возможности пробуждать въ душ собственно эстетическое наслажденіе. Однако Кантъ тмъ не затруднился и разскъ узелъ, допустивши, что основаніе изящнаго наслажденія состоитъ именно въ томъ, что оно не сопровождается никакимъ понятіемъ. Это было въ существ дла не что иное, какъ заключеніе въ логическую формулу понятія о безкорыстіи, признанномъ уже и въ Вольфіанской школ, за неотъемлемую принадлежность чувствованія изящнаго. Но дабы спасти понятію сему вещественность въ собственной своей философіи, которая была для него не инымъ чмъ, какъ системою построенія понятій, Кантъ нашелся принужденнымъ допустить, что сіе чувствованіе и сопряженное съ нимъ наслажденіе есть слдствіе соразмрности съ нашей судительной силой, которая, находясь на средин между разсудкомъ и разумомъ, безъ вдома ихъ запечатлваетъ явленіе предположеніемъ въ нихъ единства цли, отыскиваемой ею охотно даже и тамъ, гд она ни какъ найти его не можетъ. Такимъ образомъ въ основаніе изяществу поставлено было имъ неслыханное начало соразмрности съ цлію безъ цли (Zweckrassigkeit ohne Zweck), сдлавшееся эстетическимъ лозунгомъ Кантіанистовъ. Само собою разумется, что изящное чрезъ то должно было превратиться въ трансцендентальный призракъ, какъ и вс прочія звенья Кантовой философіи. Не смотря на свою нагую безсущность, сіе понятіе изящнаго было такъ мастерски обработано Кантомъ, что составило средоточіе цльной и связной системы, съ прагматическимъ, хотя и скуднымъ, примненіемъ къ искусствамъ. По его изъясненію, искусство было нечто иное, какъ самовыраженіе человчества, коего эстетическое совершенство должно опредлиться мрою обратной приблизительности къ человческой природ. Понимаемо такимъ образомъ, оно распадалось для него, по различію средствъ выраженія, на три главныя втви: искусства говорящія, искусства образовательныя и искусства, основанныя на изящной игр ощущеній (die Kunst des schnen Spieles der Empfindungen). Къ послднимъ относилъ онъ музыку, коей слдовательно въ кругу искусствъ, начинавшихся у него поэзіей, доставалось, на ряду съ расцвчиваньемъ (Farbenkunst), самое низшее мсто. Вообще должно замтить, что особенный предметъ Кантовыхъ изысканій составляло изящное въ природ, а не въ искусствахъ, коихъ онъ касался только слегка и мимоходомъ. Съ особенной строгостью обращено было въ нихъ вниманіе на различіе между собственно изящнымъ и высокимъ, коему послднему въ основаніе поставлялась видимая несоразмрность съ судительною силою, возбуждающая однако, чрезъ приведеніе намекаемой ею безпредльности въ тайное соприкосновеніе съ чувствомъ, сознаніе высокаго человческаго достоинства. Много также новыхъ и тонкихъ замчаній находится въ нихъ и о комическомъ. Не смотря на свою хладную наготу, Кантовъ Трансцендентализмъ, уединившійся отъ всякаго сообщенія съ живою вещественностію, воспламенилъ чудный энтузіазмъ въ головахъ Германскихъ. Поэтическое добродушіе великаго Шиллера признало въ немъ высочайшую степень развитія эстетической жизни, коей превышечувственное происхожденіе и достоинство были ему такъ знакомы, и облекло всею прелестью поэзіи мертвенный скелетъ его, въ прекрасномъ стихотвореніи, извстномъ подъ именемъ Царства Формъ (das Eeich der Formen). Правда между самыми приверженцами Критицизма нашлись мыслители, кои не дозволяли умозрнію похищать у нихъ живое участіе, пріемлемое сердцемъ и чувствомъ въ наслажденіи изящными явленіями природы и искусства, упирались всячески спасти его. Изъ нихъ первый с. Г. Гейденркихъ, соединявшій въ себ съ мыслителемъ поэта, покусился, въ своей Систем Эстетики (System der Aesthetik), сдружить какъ нибудь Кантовъ формализмъ съ — такъ названнымъ отъ него — началомъ чувствительности (Empfindsamkeit). Но этого имени одного достаточно уже было, чтобы возбудить противъ него всхъ прочихъ Кантіанистовъ и возбранить многимъ новымъ, свтлымъ и дльнымъ, мыслямъ, отъ него предложеннымъ, доступъ въ новое ученіе. Нсколько времени господствовала въ Германіи неограниченная вра въ безусловную непогршительность Канта. И тогда-то потянулся длинный рядъ системъ, опытовъ, отрывковъ, разсужденій и другихъ сочиненій, для защищенія, объясненія и расширенія эстетическихъ основоположеній Канта. Но между ними столь же мало было взаимнаго согласія, какъ и между различными покушеніями изъяснить многіе другіе догматы Критицизма. Замчательны изъ нихъ преимущественно труды: К. В. Снелля, Л. Бен-Давида, Док. Михаелиса, К. Ф. Шмид-Физельдена, К. Л. Першке. Не возможно однакожъ было, по естественному ходу ума человческаго, чтобы сей суеврный энтуазіазмъ къ Канту могъ долго держаться. Критицизмъ Кантовъ въ самомъ себ носилъ смена разрушенія. Обская пытливость умозрнія, чрезъ утвержденіе непреходимой пропасти между разумніемъ и природою, онъ только что раздражалъ ее. Тщетно старался онъ запугать испытующій разумъ анитноміями: сіи самыя антиноміи только что подстрекали желаніе разршить ихъ догматически и попытать силъ своихъ надъ таинственнымъ х, древо познанія коего воспрещено было ему такъ строго. Самъ Кантъ почувствовалъ наконецъ сіе измническое любопытство и поспшилъ укрыться подъ снь вры, произведенной имъ изъ практическаго разума (die praktische Vernunft). Сюда же перенесъ онъ и изящное, дабы спасти его всеобщецнность и непреложность посреди вліяній зыбкаго чувства. Опредлить незыблемое предлежательное начало изящнаго — ему всегда казалось невозможнымъ: ибо изящное ни когда не могло быть для него результатомъ извстнаго соотношенія между явленіями и духомъ человческимъ. Но онъ ршился позволить себ подозрніе, что сіе событіе нашего разумнія можетъ имть подлежательное — равно непреложное — начало въ превышечувственномъ субстрат существа человческаго, требуемомъ врою практическаго разума. Изящное превратилось такимъ образомъ у него въ символъ нравственно добраго, представляющаго высочайшую степень соразмрности человчества, въ своей недоступной разуму (трансцендентальной) чистот, съ самимъ собою. Отсюда наслажденіе поэтическое, составляя какъ бы переходъ отъ грубаго раздраженія чувственности къ чистонравственному самоуслажденію, признано было имъ, по естественному слдствію понятій, за надежнйшее средство облагородствованія и возвышенія человческой природы изъ состоянія животности къ чистой практической автономіи. Но все это не могло надолго упрочить безусловнаго торжества Кантовыхъ эстетическихъ основоположеній, равно какъ и всей его философіи. Самымъ злйшимъ противникомъ ихъ — посл Эбергарда, снизшедшаго наконецъ до притворнаго равнодушія и призрнія къ тщетно побораемому Критицизму — объявилъ себя знаменитый Гердеръ, который съ ожесточеніемъ и дкостію, не всегда извинительными, истерзалъ, въ своей Каллжон (Kalligone), Кантову Критику Силы Судительной, какъ уродливый составъ нелпостей, проповдующихъ совершенное безвкусіе, посрамительное для здраваго человческаго смысла. Самъ однако онъ не предложилъ ни чего въ замну сокрушаемой теоріи: ибо начало людкости, (Humanittsprincip), коимъ онъ руководствовался въ своихъ эстетическихъ сужденіяхъ теряется также въ таинственныхъ мракахъ неопредленнаго чувства, которое едва допускаетъ скептическое различеніе всеобщихъ понятій истиннаго, добраго и изящнаго. Посему голосъ его не имлъ вліянія на судьбу эстетики. Между тмъ поелику вра въ Канта начала уже колебаться въ самой Кантовой школ: многіе другіе мыслители, не измняя вполн своему учителю стали позволять себ нкоторыя уклоненія отъ него въ построеніи основоположеній эстетическихъ. Остроумные Опыты В. Гумбольдта, брата знаменитаго А. Гумбольдта, занимаютъ не послднее мсто въ сей категоріи. Сюда же принадлежатъ Римскія Занятія (Rmische Studien) К. Л. Фернова, который самъ былъ художникъ, живописецъ, но промнялъ искусство на знаніе. Между учебниками, составленными въ томъ же дух и тон, замчателенъ опытъ Систематической Энциклопедіи Изящныхъ Искусствъ В. Т. Круга. Также заслуживаетъ уважительное воспоминаніе Опытъ Эстетики I. Г. Грубера, составленный въ форм диссертаціи на Латинскомъ язык. Но — часъ Кантовой философіи скоро пробилъ: и ученіе объ изящномъ должно было совлечь съ себя едва поношенную одежду критицизма, для того чтобы явиться въ новой блистательнйшей и торжественнйшей форм: Наукословіе (Wissenschaftslehre) Фихтево, продолживъ Кантовъ трансцендентализмъ до nec plus ultra идеалистическаго изступленія, вызвало третью эпоху умственной Германской жизни, которая измнила совершенно порядокъ вещей во всемъ, а слдовательно и въ эстетическихъ умозрніяхъ.

Сія третья эпоха начинается Шеллингомъ, отцемъ ныншней Германской философіи. Мужъ, поистин великій и дивный, соединяя въ себ исполинскій умъ съ исполинской фантазіей, не могъ остановиться на крайней точк трансцендентальнаго идеализма, на которую вознесся въ слдъ за Фихте, но опершись своею обширною опытностію на краеугольномъ камн Натуральной Философіи, шагнулъ дале и утвердился въ высшемъ пункт зрнія, откуда природа и духъ слились для него въ одно великое цлое. Пунктъ сей находится въ иде безусловнаго тождества, намекнутаго уже Лейбницевою предуставленною гармоніею (harmonia prestabilita). Во свт сей идеи, вс трансцендентальныя построенія духа человческаго — а слдовательно и изящное — получили высочайшую предлежательную вещественность, безъ малйшаго ущерба своей идеальности. Посл того какъ началомъ и первообразною формою всякаго бытія и всякаго дйствія признано было безусловное тождество, духъ долженъ былъ только сознательно возсоздавать то, что производится безсознательно природою. Это суть два полюса жизни или дйствительнаго проявленія безконечнаго въ конечномъ. Сіе проявленіе совершается въ нихъ по закону тройственности, образуемой соединеніемъ двухъ противоположностей, составляющихъ условіе являемости, въ совершительномъ единств, которое есть непреложное начало бытія. Два противуположные фактора, изъ коихъ слагается духовная жизнь, суть: познаніе и дйствованіе. Ихъ совершительное единство выражается художническимъ творчествомъ, въ коемъ столько же мыслепнаго одушевленія, сколько дятельной работы. Плодъ художническаго творчества — искусство — есть посему торжественнйшее проявленіе духовной жизни. Его идеалъ — изящное — есть гармонія истиннаго и добраго. Такова была точка зрнія на искусства и на изящество, установленныя творцемъ системы Трансцендентальнаго Идеализма (System des transcendentalen Idealismus). Сей новый взглядъ, общавшій полное удовлетвореніе всмъ требованіямъ и полное соглашеніе всхъ притязаній къ умственной тяжб Изящнаго, только что запутанной Кантомъ, произвелъ удивительное броженіе въ Германіи. Съ жаромъ ухватилась за него кипящая молодежь, соскучившаяся подъ Кантовою тяжелою схоластическою ферулою. Начались толки: посыпались объясненія, распространенія, примненія: образовались розысканія, теоріи, системы. Новое понятіе объ Изящномъ и Искусствахъ было развито со всею методическою строгостію, единослдственностію, связью и полнотой, въ систематическихъ опытахъ Г. Лудена, Ф. Аста, А. Мюллера, и другихъ безчисленныхъ. Знаменитые братья Шлегели {Фридрихъ и Августъ Вильгельмъ) обработали его прагматически, прилагая преимущественно къ произведеніямъ поэзіи въ ея синхронистическомъ соотношеніи съ исторіею человчества. Самъ Гете, въ своихъ пропилеяхъ (Propylen), дозволялъ генію своему испытывать и судить самаго себя, по уложенію Шеллингову. Неоспоримо, примненія сіи послужили въ величайшее благо искусству и имли ощутительно дйственное вліяніе на характеръ и судьбу поэзіи. Чрезъ нихъ возвратила она свое достоинство, погибавшее прежде подъ тяжестью школьныхъ дефиницій или ускользавшее изъ подъ щупа психологическихъ розысканій, и явилась снова, во свт идеальнаго одушевленнаго созерцанія, языкомъ боговъ, глаголомъ творящаго духа, повдающимъ дивныя тайны жизни, во глубин его сокрытыя. Но сіе самое одушевленіе, къ коему воззывало Шеллингово ученіе объ изяществ, бывъ простерто за предлы благоговйнаго философическаго смиренія предъ святилищемъ истины, послужило эстетическому умозрнію въ пагубу. Очарованная вскрывшимся предъ ней чуднымъ свтомъ, мечтательность захотла прочесть въ немъ вс сокровеннйшія тайны искусства. Она пыталась подстеречь и уловить вс біенія внутренней жизни творческаго духа въ таинственномъ общеніи съ идеею изящнаго, вслушаться въ ихъ внутреннйшія отношенія, отыскать таинственный ключь образуемыхъ ими аккордовъ и положить ихъ на размренныя и разочтенныя ноты. Невозможность уловить ихъ безсущную простоту въ ясныя и опредленныя понятія заставляла ее прибгать безпрестанно къ образамъ, искованнымъ разгоряченною фантазіею, и подобно древнимъ Титанами, громоздить ихъ другъ на друга, дабы завоевать ими недоступный Олимпъ безусловнаго изящества. Но сіи зати естественно должны были погребаться подъ собственною тяжестью. Тщетно изступленный смыслъ истощалъ весь запасъ логическихъ тонкостей и все богатство фантастическихъ красокъ: онъ задыхался въ невещественной пустот об-он-полъ вещественности, и усилія его оканчивались почти всегда шумнымъ гуломъ многосоставныхъ словъ и длиннымъ рядомъ алгебраическихъ формулъ. Было время, когда Астъ, излагая въ своемъ Искусствословіи (System der Kunstlehre) отношеніе между философіею, религіею и искусствомъ, утверждалъ со всею методическою оффиціальностью, что философія есть познаніе конечнаго въ безконечномъ, религія есть видніе безконечнаго въ конечномъ, а искусство — разумется творческое, — есть созерцаніе и представленіе безусловной гармоніи конечнаго и безконечнаго, и — вроятно для большаго приближенія къ общему разумнію — позаботился очувствить сію великую тайну мудрости въ математической схем тріугольника. Чмъ страшне, необычайне, ярче и заносчивй были подобныя выходки, тмъ больше возбуждали он удивленія. Въ Афоризмахъ объ Искусств (Aphorismen ber die Kunst) Проф. Герреса, оказавшаго себя во многихъ другихъ опытахъ умнымъ и свтлымъ мыслителемъ, поваренное искусство называется пластикою текучаго (Plastik des Flssigen), а парфюмированье — музыкой запаховъ (Musik der Dfte).

Фридрихъ Шлегель въ раннихъ своихъ опытахъ — коихъ промахи искупаются обиліемъ истинно возвышенныхъ мыслей — называлъ зодчество — застывшею музыкою (gefrorne Musik), и величалъ историка — вспять превратившимся пророкомъ (rckwrts gekehrte Prophet). Сія страсть увиваться фантастическими образами продолжается и понын, служа для иныхъ благовидною личиною философическаго шарлатанизма и обезображивая у другихъ истинно высокіе взгляды и драгоцнныя мысли. Нердко понятіе укутывается ими до такой степени, что погибаетъ и для смысла и для воображенія. Такъ у Трандорфа, изящное называется объятіемъ міра ради объятія (das Erfassen der Welt fr das Erfassen) просимъ разгадывать! Таковы плоды метафизическаго изступленія, произведеннаго въ Германіи Шеллинговою Системою Тождества — изступленія, подававшаго и подающаго донын поводъ къ безпрестанному возникновенію различныхъ Теорій Изящнаго, изъ которыхъ каждая находитъ свои боле или мене обширный приходъ, благоговющій предъ ней съ боле или мене изученнымъ одушевленіемъ, и которыя вс ране или позже отходятъ другъ за другомъ на общее мсто безмятежнаго покоя — въ шкафы библіотекъ и историческія предисловія новыхъ систематиковъ. Но въ безчисленномъ множеств фанатическихъ энтузіастовъ новаго ученія были и умренные мыслители, заключавшіе себя въ должныхъ границахъ любомудрія и принесшіе Теоріи Изящнаго существенную пользу, благоразумнымъ примненіемъ къ ней новаго философическаго взгляда. Между ними особенное счастіе у насъ въ Россіи послужило Бахману, коего твореніе, давно извстное въ нашей литератур но слухамъ и отрывкамъ, теперь все является въ перевод. Переводъ Бахмановой Теоріи Искусствъ отличается достоинствами, еще рдкими въ нашей литератур. Кром недавняго перевода Бахмановой же Логики, сдланнаго въ С. П. Бургской Духовной Академіи, мы не знаемъ другихъ опытовъ переложенія на Русскій языкъ ученой, философской книги, гд бы въ равной степени совмщались правильность, чистота и благородство выраженія съ врностью, точностью и вразумительностью. Утонченно-искусственная номенклатура новой Нмецкой Философіи передана безъ варварскаго насилія отечественному языку. Благодаря умнью переводчика, въ діалектическомъ машинизм теоріи не слышно тяжелаго скрыпа педантизма. Коротко сказать, твореніе Бахмана, въ настоящемъ перевод, не будетъ казаться пугаломъ для образованной не оффиціяльно ученой публики. Это тмъ пріятне, что переводъ сей принадлежитъ молодому Студенту Московскаго Университета. Истинно Русскіе, считающіе сіе высокое святилище наукъ средоточіемъ просвщенія великой Имперіи, безсомннія порадуются вмст съ нами успхамъ въ мысли и въ язык, коихъ трудъ сей есть пріятное ручательство. Молодой переводчикъ посвятилъ его своимъ товарищамъ, Студентамъ Московскаго Университета, для которыхъ твореніе Бахмана, за недостаткомъ другихъ пособій на отечественномъ язык, можетъ быть полезно, при благоразумномъ употребленіи. Посему, дабы столь похвальное усердіе достигло вполн своей цли, мы поставили обязанностью войти въ подробное изслдованіе разныхъ системъ Теоріи Изящнаго, которое одно только можетъ сохранить юную любознательность, среди колебанія мнній и толковъ, на прямой, истинной точк зрнія. Т, кои внимательно просмотрли краткое изложеніе судьбы Теоріи Изящныхъ Искусствъ, нами представленное, легче и врне поймутъ истинное достоинство Бахманова опыта и воспользуются имъ надежне и прочне.

Обозрвая многочисленныя формы, кои Теорія Изящныхъ Искусствъ принимала въ различныя времена у различныхъ народовъ, не льзя не замтить, что ихъ разномысліе и разногласіе основывается на исключительномъ пристрастіи къ одному изъ трехъ главныхъ дятелей всякаго, а слдовательно и эстетическаго познанія. Все, доступное нашему вденію, слагается изъ двухъ элементовъ: идеальнаго, постижимаго уму чрезъ внутреннее созерцаніе (= ноуменъ), и вещественнаго, осязаемаго чувственностію чрезъ вншнее наблюденіе (= феноменъ). Сіи два элемента, въ своемъ нераздльномъ соединеніи переходя чрезъ ощущеніе въ собственность сознанія, уловляются разумомъ въ понятіи, сообщающемъ образуемому изъ нихъ предмету познавательную вещественность. Такимъ образомъ каждое сознаніе, и слдовательно познаніе изящнаго предполагаетъ три данныя, безъ которыхъ оно не можетъ существовать какъ опредленное событіе (фактъ) разумнія. Это суть: воззрнія, понятія и идеи, соотвтствующія тремъ главнымъ познавательнымъ способностямъ души: чувственности, разуму и уму. Каждое изъ сихъ трехъ данныхъ въ свою очередь служило для мыслителей единственною точкою отправленія и исключительною темою умственнаго изслдованія. Отсюда происходятъ три главные образа воззрнія, къ коимъ могутъ быть возведены вс различныя проявленія умственной дятельности при составленіи Теоріи Изящныхъ Искусствъ, равно какъ при всякомъ умозрніи. Это суть: Эстетическій Эмпиризмъ, Эстетическій Критицизмъ и Эстетическій Трансцендентализмъ, коихъ въ древнія времена представителями были Аристотель, Лонгинъ и Платонъ, и которымъ въ новйшія времена соотвтствовали не лица, а цлыя націи: Франція, Англія и Германія. Сія послдняя, обнявши поочередно вс сіи три способа изслдованія подъ трансцендентальнымъ угломъ зрнія, сообщили Эмпиризму методическую стройность чрезъ Баумгартена, возвысила Критицизмъ до философической полноты Кантомъ и явила высочайшій образецъ систематическаго Трансцендентализма въ Шеллинг. Такъ какъ въ Бахман мы признали ученика школы Шеллинговой, то обратимъ здсь вниманіе на достоинства и недостатки. Эстетическаго Транцедентализма, коего теорія Бахмана есть не полное, но живое отглашеніе.

Проникать въ таинственное святилище ума, гд, въ свтозарной сни идей, почиваютъ вчные первообразы бытія, составляющіе небесное наслдіе духа человческаго, и довдываться тамъ разршенія таинъ изящества, просіявающаго сквозь наружную кору искусственныхъ произведеній, есть безъ сомннія дло великой и существенной важности для умозрительнаго изслдованія міра художествъ. Явленія Изящныхъ Искусствъ тогда только позволяютъ разгадывать истинное свое значеніе и достоинство, когда дышущая въ нихъ таинственная гармонія жизни открываетъ себя умственному взору въ превышечувственномъ созерцаніи идеи безусловнаго изящества. Иначе при вид Зевеса Фидіева пробуждалось бы одно добродушное сожалніе о свод храма, долженствовавшемъ неминуемо сокрушиться о величественное чело возставшаго Громовержца. Мракъ, въ коемъ почиваетъ идея безусловнаго изящества, не совсмъ недоступенъ вденію. Отражаясь въ живомъ зеркал сознанія боле или мене ясными отлучами, она дозволяетъ уловлять себя въ свтлые образы одушевленной фантазіи (идеалы), изъ которыхъ разумъ можетъ выработывать логическіе абстракты, допускающіе себя развивать и свивать въ цлость систематическаго единства. Такимъ образомъ составляется Метафизика Изящнаго, довершающая, вмст съ Метафизикой Истиннаго и Добраго, цлость Трансцендентальной Философіи. Ея существенная необходимость для Теоріи Изящныхъ Искусствъ не подлежитъ сомннію: ибо она только одна можетъ сообщить ей философическую полноту, основательность и непреложность. Но Теорія Изящныхъ Искусствъ весьма осторожно должна пользоваться ея содйствіемъ. Ничто не можетъ быть для ней опасне метафизическаго изступленія. Увлекаясь имъ, она подвергается опасности упустить изъ виду существенность, которая должна составлять главнйшій предметъ ея изысканій, и затеряться въ безпредльныхъ пустыняхъ безплоднаго умозрнія. Тмъ мене можно доврять Метафизик Изящнаго исключительное право созидать Теорію Изящныхъ Искусствъ собственною силою, безъ всякаго чуждаго содйствія, какъ то длается въ Эстетическомъ Трансцендентализм. Сколь ни безусловна должна быть вра наша въ идею, все остается возможность усумниться и спросить, не произвольны ли понятія, коимъ она опредляется. Конечно, нисходя отъ идеи къ явленіямъ, можно прицплять къ нимъ эирную ткань умозрнія и такимъ образомъ вылетать въ нее свидтельства опыта. Но кто поручится, что сіи свидтельства не вынуждены тирански діалектической пыткой или не подобраны лукаво софистической хитростью для защиты ложныхъ мечтаній? Самъ опытъ получаетъ голосъ и право свидтельствовать не иначе, какъ свыше и можетъ служить ршенію умозрительныхъ задачъ только тмъ, что раскрываетъ внутри насъ изъясняющее начало: безконечною же своею частностію возбуждаетъ всегда опасеніе касательно общихъ положеній, на немъ основываемыхъ. И такъ Теорія Изящныхъ Искусствъ превратится въ паутину, разввающуюся по воздуху, если дозволитъ себ ограничиться Эстетическимъ Трансцендентализмомъ. Она можетъ быть проста въ началахъ, тонка въ различеніяхъ, строга въ выводахъ, плодовита въ результатахъ: но ея приложеніе къ Изящнымъ Искусствамъ всегда останется проблематическимъ, пока сама она будетъ уединяться въ надоблачныхъ пустыняхъ метафизики.

По счастію, Бахманова Теорія Искусствъ не такова. Она заимствовала у Шеллингова Трансцендентализма идеальное одушевленіе, коимъ просвтлены вс ея взгляды: но сохранила себя постоянно въ предлахъ благоразумной осторожности. Послдняя часть ея, разсуждающая собственно объ искусствахъ, отличается особенно прагматическою внимательностію къ явленіямъ опыта. За то конечно Теорія Бахманова не можетъ похвалиться тою высочайше симметрическою стройностью и полнотой, которая ослпляетъ и дивитъ въ системахъ Аста, Вагнера, Трандорфа, Сольгера и другихъ ршительныхъ трасценденталистовъ. Но да не огорчаетъ это юныхъ мыслителей! Мы сами знаемъ, по собственному опыту, сколь обольстительны сіи фантастическіе калейдоскопы, въ коихъ понятія представляются въ такихъ стройныхъ, въ такихъ изящныхъ формахъ. Эта изящная стройность есть оптическій обманъ, коимъ забавляться извинительно только дтямъ. По несчастію, забава сія очень легка и потому весьма соблазнительна. Молодымъ умамъ, конечно, охотне тшиться этой калейдоскопической игрой призраковъ, чмъ рыться въ хаос дйствительности и собирать раздробленныя ея крупицы въ систематическое единство, усиліями собственнаго мышленія. На это надобно много трудовъ, много терпнія. Отсюда особенное пристрастіе молодежи къ трансцендентальной мечтательности, обнаруживающееся и въ нашемъ отечеств. Мы убждаемъ ихъ вразумиться несчастными послдствіями сей мечтательности, оканчивающейся или смшнымъ шарлатанствомъ или жалкимъ сумасбродствомъ. Отправляясь въ высшую страну умозрнія, безъ запаса опытныхъ, прагматическихъ свденій —

Въ челнок,

На легк —

шарлатаны и сумасброды скоро налетаютъ

Черезъ мглу,

На скалу

И кладутъ свою главу

Неоплаканную!

За примрами ходить не далеко. Сколько соблазна произвело у насъ извстное философическое превращеніе мухи въ науку! И между тмъ это произошло отъ незнанія Баумейстеровыхъ эмпирическихъ правилъ силлогизма второй фигуры! Не доказывалъ ли весьма недавно одинъ самоучка высшій взглядъ, что духовная, внутренняя сторона музыкальнаго искусства выражается духовыми инструментами, потому, что внутрь ихъ дуютъ? Отъ высокаго до смшнаго одинъ шагъ: эту глубокую истину доказываютъ вс сумасбродные трансценденталисты, вс верхогляды, начиная съ звздочета алеса, свалившагося въ ровъ, до Историка Русскаго Народа, ударившагося въ романы.

Въ заключеніе скажемъ, что всякое истинное познаніе, а слдовательно и познаніе изящнаго возможно только при участіи всхъ силъ мыслящаго духа и посему не можетъ и не должно быть односторонне. Да и для чегожь иначе снабжены мы отъ Всезиждительной Мудрости различными орудіями познанія, еслибъ однимъ изъ нихъ могли вполн управиться съ многостороннею вещественностію? Инстинктъ, управляющій низшею степенью развитія нашей познавательной дятельности, чувственностію, можетъ быть для насъ полезнымъ обличителемъ и наставникомъ. Она обогащена пятью различными. орудіями пріятія вншнихъ впечатлній: и между тмъ не ограничивается ни однимъ изъ нихъ исключительно, при составленіи полнаго опытнаго понятія о предметахъ. Она осматриваетъ ихъ наружныя формы, ощупываетъ ихъ толщу, прислушивается къ когезіи ихъ частей и извдываетъ внутренній ихъ составъ обоняніемъ и вкусомъ. Точно также долженъ поступать и духъ вденія въ высшемъ своемъ стремленіи къ изученію таинствъ бытія и дйствія. Всякое живое и полное знаніе — а слдовательно и Теорія Изящныхъ Искусствъ — должна быть плодомъ совокупнаго гармоническаго дйствія, различающаго самоуглубленія, созидающаго умозрнія и и оправдывающей наблюдательности. Чувство, разумъ и умъ должны трудиться общими братскими силами: и тогда можно ожидать полнаго успха. Только не должно забывать, что строить надобно снизу, что начинать не льзя иначе, какъ сначала.

Надеждинъ.

Изъ статьи о перевод на рус. яз. ‘Всеобщаго начертанія теоріи изящныхъ искусствъ’ Бахмана. (М. 1832. Переводъ М. Чистякова).

Читайте также: