П. Е. Щеголев
Из семейных воспоминаний о кишиневской жизни Пушкина *
Замфир Ралли-Арборе.
——
ПРИМЕЧАНИЯ
ИЗ СЕМЕЙНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ О КИШИНЕВСКОЙ ЖИЗНИ ПУШКИНА
Из семейных воспоминаний о кишиневской жизни Пушкина, Щеголев Павел Елисеевич, Год: 1908
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Щеголев П. Е. Первенцы русской свободы / Вступит. статья и коммент. Ю. Н. Емельянова.— М.: Современник, 1987.— (Б-ка ‘Любителям российской словесности. Из литературного наследия’).
* Впервые напечатано в журнале ‘Минувшие годы’, 1908, No 7.— П. Щ.
‘Все, что я лично знаю о жизни великого русского поэта, относится к 1820—1823 годам и пересказано мне моей тетушкой, покойной Екатериной Захарьевной Стамо, родной сестрой моего отца Константина Захарьевича Ралли, который умер, когда мне едва минуло 7 лет и которого я очень мало знал.
— Твой отец,— передавала мне тетушка,— был близок к Александру Сергеевичу, и в свою бытность в Кишиневе Пушкин проводил целые дни в доме твоего отца1. Там я и познакомилась с ним. Мы с мужем2 жили в доме генеральши Грабовской, который наняли тотчас после свадьбы. Дом Грабовской был на спуске к Фонтану, а сзади его, на взгорье стоял дом генерала Инзова3, где жил Александр Сергеевич, так что сад инзовского дома приходился смежным с задним двором нашего дома. Отец твой в молодости был чист, как невинная девушка, он много читал, и любимыми его писателями были Вольтер, Жан-Жак Руссо, Кондильяк и Байрон, которого он знал наизусть и любил декламировать, отец твой говорил прекрасно по-французски и по-гречески и всегда очень сожалел, что не знает по-немецки4. В доме твоего отца никогда не играли в карты, отец этого не выносил, зато по вечерам гости занимались политикой или музыкой, так твой отец играл на мелодиуме, и я с Александром Сергеевичем зачастую готовы были слушать его по целым часам…
— Пушкин был большой повеса,— прибавляла после небольшой паузы тетушка,— а я к тому же еще на беду считалась в молодости красавицей. Большого труда мне стоило сдерживать молодого человека в его годы. Я всегда была самых строгих правил,— такое нам всем было дано воспитание,— ну, а Александр Сергеевич имел взгляды на женщину довольно-таки легкие, и потом все же надо принять во внимание, что среда наша для него, русского, была совершенно чужда. Благодаря, с одной стороны, моему личному такту, а с другой, благодаря влиянию твоего отца, я сумела в конце концов поставить себя с Александром Сергеевичем так, что он не повторял более своей dclaration {декларации, объяснения (франц.).— Ред.}, которую сделал раз мне, замужней женщине. Мы считались приятелями, и наша дружба длилась даже после отъезда его в Одессу5.
Такова в общих чертах характеристика отношений моей семьи к А. С. Пушкину по словам моей тетушки, которая имела в обыкновение в разговоре пересыпать свою речь целыми французскими фразами. Конечно, я передаю здесь лишь скелет всего слышанного мною и за давностью лет во многом перезабытого.
— Однажды,— рассказывала мне тетушка Катерина Захарьевна,— твой отец собрался посетить одно из отцовских6 имений — Долну. Между этим имением и другим, Юрченами, в лесу находится цыганская деревня. Цыгане этой деревни принадлежали твоему отцу. Вот, помню, однажды, Александр Сергеевич и поехал вместе с отцом твоим в Долну, а оттуда они потом поехали лесом в Юрчены и, конечно, посетили лесных цыган. Табор этот имел старика булибашу (старосту), известного своим авторитетом среди цыган, у старика булибаши была красавица дочь. Я прекрасно помню эту девушку, ее звали Земфирой, она была высокого росту, с большими черными глазами и вьющимися длинными косами. Одевалась Земфира по-мужски: носила цветные шаровары, баранью шапку, вышитую молдавскую рубаху и курила трубку. Была она действительно настоящая красавица, и богатое ожерелье из разных старых серебряных и золотых монет, окружавшее шею этой дикой красавицы, конечно, было даром не одного из ее поклонников. Александр Сергеевич до того был поражен красотой цыганки, что упросил твоего отца остаться на несколько дней в Юрченах. Они пробыли там более двух недель, так что отец мой даже обеспокоился и послал узнать, не приключилось ли чего с молодыми людьми. И вот, к нашему общему удивлению, пришло из Долны известие, что отец твой и Александр Сергеьвич ушли в цыганский табор, который откочевал к Варзарештам. По получении такого известия отец мой послал тотчас другого нарочного с письмом к брату Константину, и мы ждали с нетерпением ответа, который, помню, долгонько-таки запоздал. Наконец, пришло письмо от брата к отцу, — оно было писано по-гречески,— и отец, прочитавши его, объявил нам, что ничего особенного не случилось, но Александр Сергеевич просто-напросто сходит с ума по цыганке Земфире. Недели через две наши молодые люди, наконец, вернулись. Брат рассказал нам, что Александр Сергеевич бросил его и настоящим-таки образом поселился в шатре булибаши. По целым дням он и Земфира бродили в стороне от табора, и брат видел их держащимися за руки и молча сидящими среди поля. Цыганка Земфира не знала по-русски, Александр Сергеевич не знал, конечно, ни слова на том цыганско-молдавском наречии, на котором говорила она, так что они оба, по всему вероятию, объяснялись более пантомимами. Если бы не ревность Александра Сергеевича, который заподозрил Земфиру в некоторой склонности к одному молодому цыгану,— говорил брат нам,— то эта идиллия затянулась бы еще на долгое время, но ревность положила всему самый неожиданный конец. В одно раннее утро Александр Сергеевич проснулся в шатре булибаши один-одинешенек, Земфира исчезла из табора. Оказалось, что она бежала в Варзарешты, куда помчался за нею и Пушкин, однако ее там не оказалось, благодаря, конечно, цыганам, которые предупредили ее. Так-то окончилась эта шалость Пушкина.
Потом, когда Александр Сергеевич уехал от нас,— передавала мне после небольшой паузы тетушка,— он прислал мне своих ‘Цыган’ — прекрасно написанную поэму7, и мы все много смеялись над пылкой фантазией поэта, создавшего из нашей Земфиры свою свободолюбивую героиню, что же касается неисправимого эгоиста Алеко, то, по-моему, он был не прав, такому эгоисту вовсе не следовало идти в цыганский табор наших бедных юрченских дикарей. С Александром Сергеевичем я не говорила об этой его amourette {страсти, увлечении (франц.).— Ред.}, да и он по приезду из деревни не промолвился ни одним словом про всю свою эскапад с цыганкой Земфирой. Отец твой писал Пушкину в Одессу про дальнейшую судьбу его героини8, дело в том, что Земфиру зарезал ее возлюбленный цыган, и бедная его героиня действительно трагически покончила свою короткую жизнь.
На мои расспросы о политическом образе мыслей Пушкина тетушка всегда отвечала мне на эти мои вопросы французской фразой: ‘Oh, il tat tout—fait rouge’ {он всегда был ‘красный’ (франц.).— Ред.}. Когда затевался какой-либо вопрос политического характера, Александра Сергеевича просили говорить по-французски. ‘Pour que les domestiques ne comprennent pas’ {Чтобы слуги не понимали (франц.).— Ред.} — прибавляла Екатерина Захарьевна, так как в нашем доме была привычка говорить про все вещи по-гречески, но при Пушкине, который по-гречески не знал, все из вежливости говорили по-французски.
— Александр Сергеевич был человек скомпрометированный политически, он сам любил всегда, говоря о себе, цитировать следующую фразу какого-то французского поэта, которая la longue {в конце концов (франц.).— Ред.} была известна всем в нашем обществе и всегда повторялась, лишь только зайдет речь о Пушкине. Вот это двустишие, запиши его:
Il m’a a dit: choisis d’tre oppresseur ou victime.
J’embrassai le malheur et lui laissai le crime! {*}
{* Он сказал мне : должен быть ты тираном или жертвой его — выбирай. Предпочел я объятия горя, ему же преступленья оставил (франц.).— Ред.}
— Тогда это двустишие у нас долго повторялось всеми. Неблагонамеренность Пушкина и его дружба с твоим отцом,— говорила мне тетушка,— была причиной тому, что отец твой был не на хорошем счету у правительства, и поэтому по службе он не пошел далеко, при губернаторе Федорове о нем даже был запрос официальный, в котором указывалось на вредный образ мыслей бывшего друга Пушкина {Павел Иванович Федоров (1791—1855) был в 1834 году назначен бессарабским гражданским губернатором, а в 1836 году военным. На этой должности он оставался до 1854 года.— П. Щ.}. Вследствие всего этого отец твой уехал потом за границу, где прожил много лет.
Таковы вкратце все те отрывки воспоминаний, которые сохранились в моей памяти из рассказов моей тетушки о великом русском поэте’.
Автор этих воспоминаний, Замфир Константинович Ралли, имеет крупное революционное имя, он принимал деятельнейшее участие в революционном движении 70-ж годов, был ближайшим приверженцем Бакунина, состоял членом редакций издававшихся за границей русских газет ‘Работник’ (1875—1876 гг.) и ‘Община’ (1876—1879 гг.)9. Просматривая воспоминания З. К. Ралли о Бакунине {Эти воспоминания увидели свет на страницах журнала ‘Минувшие годы’ (1908, No 10, с. 142—168) и в сборнике ‘О минувшем’ (СПб., 1909, с. 287—352).}, которые были присланы им в 1907 г. в редакцию журнала ‘Былое’10, я встретил упоминание о том, что Бакунин интересовался рассказами З. К. из семейной хроники Ралли. Одна из двоюродных сестер М. А. Бакунина, Анна Павловна Полторацкая, вышла замуж за дядю З. К.— Ивана Ралли и с мужем уехала в Кишинев, где в это время жило все семейство Ралли. В двадцатых годах жил в этом городе и А. С. Пушкин. Вот рассказы о Пушкине, сохранившиеся в семье Ралли, и интересовали в высшей степени Бакунина. Пушкин, пишет в своих воспоминаниях о М. А. Бакунине З. К. Ралли,— ‘был очень дружен с моим отцом, Константином Рали, и много хлопот наделал моей тетушке, Екатерине Стамо, в которую вздумал влюбиться. Тетушка Екатерина Захарьевна была, однако, женщиной строгих нравов и до конца жизни своей не согласилась отдать мне сохранившиеся у нее два письма поэта, в которых Пушкин lui a fait sa dclaration {сделал свое объяснение (франц.).— Ред.}. Моя старая тетушка до своей смерти так и не читала иных книг, кроме старых французских романов, рекомендованных ей для прочтения еще Пушкиным. Рассказы мои, даже анекдотического характера про Пушкина, сохранившиеся в семье нашей, утешали Бакунина и Зайцева в отшельнической жизни в Локарно’11. Полагая, что рассказы эти могут представлять интерес и иметь ценность для биографии поэта, мы обратились к З. К. Ралли с просьбой сообщить все, что удержала его память из рассказов его тетки Е. З. Стамо, а также поискать эти письма. 10 апреля 1908 г. в ответ на обращение З. К. Ралли сообщил: ‘я написал дочери Екатерины Захарьевны Стамо, которая живет в Париже — и если существуют еще какие-либо письма, то вы их, по всему вероятию, получите, написал я также и в другое место, в Черновцы, где я отыскал тому назад более 35 лет старое издание Ж.-Ж. Руссо, принадлежавшее покойному поэту, там его рукою на полях существуют заметки, писанные то по-русски, то по-французски. Книги эти лежат или, лучше сказать, лежали на полке в имении моей двоюродной сестры вместе с другими книгами моего отца. Но я не удосужился никогда проехать туда, чтобы взять этот старый сундук с старым хламом. Что сундук существовал тому назад еще несколько лет, об этом писали мне. Во всяком случае сделаю все зависящее от меня и напишу вам несколько страниц про Пушкина в нашей семье’. З. К. любезно отозвался на нашу просьбу и прислал свои семейные воспоминания о Пушкине, напечатанные в ‘Минувших годах’.
Не противореча достоверно известному нам из кишиневской жизни поэта, эти записки сообщают несколько новых подробностей о Пушкине и, между прочим, новую версию о происхождении ‘Цыган’. Новая версия выгодно отличается от других известных нам, весьма удаленных от действительности и дающих простор для фантазии автора. Вот факт, имевший место: ‘Однажды Пушкин исчез и пропадал несколько дней. Дни эти он прокочевал с цыганским табором, и это породило впоследствии поэму ‘Цыганы’ [Воспоминания брата Пушкина Льва Сергеевича]. А в эпилоге к ‘Цыганам’ читаем:
За их ленивыми толпами
В пустынях часто я бродил,
Простую пищу их делил,
И засыпал пред их огнями,
В походах медленных любил
Их песен радостные гулы,
И долгой милой Мариулы
Я имя нежное твердил12.
Из всех известных рассказов о том, как Пушкин бродил среди цыган, только от рассказа Е. З. Стамо веет жизненной правдой {Рассказ Францевой непозволительно фантастичен, версии, приводимые Л. С. Мацеевичем, тоже не внушают доверия13.}.
Об авторе рассказа Екатерине Захарьевне Стамо сохранились упоминания и в пушкинской литературе. Если она до самой смерти упоминала о поэте, то и Пушкин много лет спустя после своего отъезда из Кишинева вспоминал о ней как о женщине, ‘близкой его воспоминанию’. Именно такой эпитет находим в письме Пушкина к своему кишиневскому приятелю Н. С. Алексееву от 26 декабря 1830 года. В этом письме Пушкин настоятельно просит Алексеева сообщить ему о кишиневских событиях и лицах и в том числе о Стамо. 14 января 1831 года Алексеев отвечал поэту, что ‘мадам Стамо овдовела и наконец свободна от мужа’ (XIV, 136). Память о Е. З. Стамо сохранилась и в следующих современных кишиневских куплет тах, которые приписывались Пушкину:
Музыка Варфоломея,
Становись скорей в кружок,
Инструменты строй живее,
И играй на славу джок.
Наблюдая нежны связи,
С дамой всяк ступай любой,
В первой паре Катакази
С скромной Стамовой женой {*}.
{* Другой вариант — Скиновой, основания, приводимые Липранди в пользу этого чтения, незначительны. Если Скино отличалась скромностью, то и скромность Е. З. Стамо тоже засвидетельствована14.}
Любопытные сведения о семействе Ралли сообщил И. П. Липранди. ‘Из других семейных домов Пушкин довольно часто посещал семейство Рали… У Рали, или Земфираки [прозвище, произведенное от Земфир], кроме трех сыновей (из коих в особенности один был очень порядочный молодой человек) было две дочери: одна Екатерина Захарьевна, лет двадцати двух, была замужем за коллежским советником Апостолом Константиновичем Стамо, имевшим более пятидесяти лет. Пушкин прозвал его ‘bellier conducteur’ {баран-вожак (франц.).— Ред.}, и действительно, физиономия у него как-то схожа была с бараньей, но он был человек очень образованный, всегда щеголевато одетый. Жена его, очень малого роста, с чрезвычайно выразительным смуглым лицом, прекрасными большими глазами, очень умная и начитанная и резко отличалась от всех своими правилами, была очень любезна, говорлива и преимущественно проповедовала нравственность. Пушкин любил болтать с нею, сохраняя приличный разговор. Сестра ее Марья (Мариола) была девушка лет осьмнадцати, приятельница Пулхерицы [Варфоломей], но гораздо красивее последней и лицом, и ростом, и формами, и к тому двумя или тремя годами моложе. Пушкин в особенности любил танцевать с нею. У Рали танцевали очень редко, но там были чаще музыкальные вечера’ {Из дневника в воспоминаний И. П. Липранди.— Русский архив, 1866, стб. 1231—1232, [См. также: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1, с. 304—305].— Ред.}.
Но любопытство, раззадоренное сообщением о двух письмах Пушкина к Е. З. Стамо, осталось неудовлетворенным, и я вновь просил З. К. Ралли поискать эти письма. В начале 1909 г. я получил следующий ответ: ‘Относительно Ал<ександра> Сер<геевича> Пушкина ничего пока не могу вам сказать, т. к. только летом будущим надеюсь побывать в старом замке в Красне, что в Буковине. Дело в том, что все старики перемерли, а мой племянник, будучи австрийским посланником в Венецуэле, живет за океаном, в Красне же никого нет, кто бы мог перерыть весь тот хлам книг и бумаг, что находится там, я писал уже туда и мне прислали целый сундук старого журнала ‘Москвитянин’ вместо того, что я требовал. Без меня лично следовательно нельзя ничего сделать, относительно писем Пушкина я писал своей двоюродной сестре Марии Зилотти, дочери Кат<ерины> Захар<ьевны> Стамо, но получил ответ, что кузина живет в Париже опять, а адреса мне не прислали. Будем надеяться, что в конце концов найдем письмена Пушкина’. На новое мое обращение З. К. Ралли отвечал 27 мая 1909 года: ‘…в июле месяце этого года я еду специально на родину в Буковину, для того чтобы разобрать весь тот старый хлам книжный и бумажный, который лежит в кладовых старого замка села Красны со смерти моих родителей. Но был я там вот уже более 40 лет. Все, что найдется интересующего Вас, буду иметь особенное удовольствие переслать Вам заказной посылкой’.
Но тут оборвалась моя переписка с З. К. Ралли. Судьба его поисков мне неизвестна.
Сборник избранных работ П. Е. Щеголева характеризует его исторические и литературные взгляды, общественную позицию. В подобном составе работы исследователя публикуются впервые. Составитель стремился представить особенность творческого метода Щеголева, как синтез литературного и исторического поисков, становление в его творчестве исследовательской проблемы — ‘Русская литература и освободительное движение’. Весь материал представлен по двум разделам: в первом разделе помещены статьи, посвященные ‘первому революционеру’ А. Н. Радищеву, ‘первому декабристу’ В. Ф. Раевскому, А. С. Грибоедову и его роли в движении декабристов, А. А. Дельвигу, и воспоминания о Л. Н. Толстом. Во втором разделе — статьи, посвященные А. С. Пушкину и его роли в освободительном движении. Следует сразу же оговориться, что этот состав статей отнюдь не исчерпывает всего творческого наследия П. Е. Щеголева по данным вопросам. В этот сборник не вошли работы исследователя, посвященные Н. В. Гоголю, В. Г. Белинскому, И. С. Тургеневу и т. д. При включении в книгу статьи ‘Возвращение декабриста’ удалось воспользоваться лишь публикацией из нее ‘Воспоминаний В. Ф. Раевского’, бывших в распоряжении П. Е. Щеголева, и местонахождение которых сейчас не установлено.
Все статьи печатаются по тексту последних прижизненных публикаций исследователя (за исключением статей ‘Зеленая лампа’ и ‘К истории пушкинской масонской ложи’) и основными источниками являются сочинения П. Е. Щеголева (‘Исторические этюды’. Спб., 1913, ‘Декабристы’. М.—Л., 1926, ‘Из жизни и творчества Пушкина’. 3-е изд., испр. и доп. М.—Л., 1931). С целью приближения библиографического описания к современным издательским требованиям и в то же время стараясь сохранить авторскую манеру подачи материала, решено было, в ряде случаев, вводить редакторские и авторские уточнения, заключая их при этом в квадратные скобки. Во всех остальных случаях современное библиографическое описание дано в тексте комментариев. При публикации без оговорок исправлены явные описки, опечатки. Слова и заголовки, дополняющие текст, заключены в угловые скобки.
Орфография и пунктуация приведены в соответствие с современными нормами, исключение составляют тексты публикуемых документов. Купюры, сделанные в свое время П. Е. Щеголевым, чаще всего по цензурным и редакторским соображениям, восстановлены в угловых скобках.
Все цитаты из сочинений и писем Пушкина приводятся по изданию: А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений (Академия наук СССР). Т. I—XVI, 1937—1949, и т. XVII (справочный), 1959, т. II, III, VIII, IX — каждый в двух книгах — 1, 2, при отсылках в тексте даются том (римская цифра) и страница (арабская).
Впервые сделан перевод иноязычных текстов, при переводе пушкинских текстов было использовано академическое издание сочинений поэта.
Впервые — под заглавием ‘Из семейных воспоминаний об А. С. Пушкине’ в журнале ‘Минувшие годы’, 1908, No 7, с. 1—7, перепеч.: Щеголев П. Е. Пушкин. Исследования, статьи и материалы. Т. 2. Из жизни и творчества Пушкина. Изд. 3-е, испр. и доп. М.—Л., 1931, с. 286—292.
1 О кишиневском периоде жизни Пушкина и его близости семейству Ралли см. также воспоминания Ф. Н. Лугинина, И. П. Липранди, В. П. Горчакова и др.— В кн.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1985, т. 1.
2 См.: Стамо Апостол Константинович, советник бессарабского гражданского суда.
3 По свидетельству Липранди, Пушкин занимал первый этаж дома, который занимал и генерал Инзов, но он не принадлежал ему. Этот дом ‘принадлежал бессарабскому помещику Доничу и всегда нанимался под помещение главноуправляющего областью лица’ (А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1, с. 319).
4 По свидетельству И. П. Липранди, К. З. Ралли ‘был очень порядочный молодой человек’ (там же, с. 304).
5 2 июля 1823 года А. С. Пушкин был переведен на службу в канцелярию графа М. С. Воронцова, недавно назначенного генерал-губернатором Новороссийского края (см.: Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. М., 1951, т. 1, с. 390).
6 См. Ралли Захар (Земфир) Эммануилович.
7 6 августа Пушкин получил это несохранившееся письмо К. З. Ралли о трагической судьбе цыганки Земфиры (см.: Цявловский М. А. Летопись…, с. 400).
8 Поэма ‘Цыганы’, начатая на юге в январе 1824 г., была закончена в Михайловском 10 октября того же года. Отдельные фрагменты были опубликованы в 1825 году в ‘Московском телеграфе’ и ‘Полярной звезде на 1825 год’. Полностью поэма была опубликована в 1827 г. отдельной книжкой.
9 Ралли (Арборе) З. К. привлекался по делу нечаевцев, бакунист, с 1872 года эмигрант, с 1878 г. жил в Румынии под фамилией Арборе. ‘Работник’ — газета для русских рабочих. No 1—15. Женева, Славянская типография, 1875—1876. В редакцию газеты входили: З. К. Ралли, А. Л. Эльсниц, В. А. Гольштейн и Н. И. Жуковский. Издание было предпринято по инициативе ‘чайковцев’, выехавших в Швейцарию после разгрома кружка. Этой же редакцией было предпринято и издание журнала ‘Община’, основанного зимой 1877—1878 годов и выходившего до 1879 года (фактически около июня 1879 года вышел последний, восьмой и девятый номер ‘Общины’, помеченный ноябрем — декабрем 1878 года). В редакцию входили Д. А. Клеменц, П. Б. Аксельрод, З. К. Ралли-Арборе, Н. И. Жуковский. В числе ближайших сотрудников были: С. М. Степняк-Кравчинский, Л. Г. Дейч, Я. В. Стефанович, Э. Реклю, М. П. Драгоманов и др.
10 Кроме этих воспоминаний, в ‘Былом’ (1906, No 7, с. 136—146) З. К. Ралли опубликованы также воспоминания о С. Г. Нечаеве.
11 См.: Ралли З. Михаил Александрович Бакунин. Из моих воспоминаний.— Минувшие годы, 1908, No 10, с. 143—144.
12 См.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1, с. 53.
13 См.: Францева Е. А. С. Пушкин в Бессарабии.— Русское обозрение, 1897, No 3, с. 5—32 (с изложением эпизода в цыганском таборе, давшего сюжет поэмы), Мацеевич Л. С. Кишиневские предания о Пушкине.— Исторический вестник, 1883, No 1, с. 381—397, он же. Из Кишинева о Пушкине.— Правда, 1880, No 133, 134, 137.
14 Публикацию этого стихотворения (Пушкин в Южной России: Материалы для его биографии, собираемые П. Бартеневым. 1820—1823.— Русский архив, 1866, стб. 1158—1159) Бартенев сопроводил следующей оговоркой: ‘…Пушкину приписывают разные стихи, и в том числе следующие, которые мы приводим, потому что, хотя они вероятно и не его, но отчасти изображают тамошнее общество’ (стб. 1159).