Из сборника ‘The Crescent Moon’, Тагор Рабиндранат, Год: 1913

Время на прочтение: 4 минут(ы)

Изъ сборника ‘The Crescent Moon’.

Стихотворенія Рабиндраната Тагора, посвященныя дтямъ.

(Переводъ прозой на англійскій языкъ сдланъ самимъ авторомъ.)

Переводъ съ англійскаго С. В. Татариновой.

Какъ поступаетъ ребенокъ.

Если ребенокъ пожелалъ бы, онъ могъ бы сейчасъ улетть на небо.
Не даромъ онъ не покидаетъ насъ.
Ему пріятно прильнуть головой къ груди матери, и онъ боится потерять ее изъ виду.
Ребенокъ знаетъ много умныхъ словъ, но немногіе на земл понимаютъ, что они значатъ.
Не даромъ онъ никогда не хочетъ говорить.
Одного желаетъ онъ,— это учить материнскія слова, произнесенныя устами матери. Вотъ почему онъ и кажется такимъ невиннымъ.
У ребенка есть груды золота и жемчуга, а онъ нищимъ является на эту землю.
Не даромъ приходитъ онъ въ этомъ вид. Этотъ голенькій нищій малютка хочетъ представиться безпомощнымъ, чтобы выпросить себ сокровища материнской любви.
Ребенокъ былъ такъ свободенъ отъ всхъ узъ въ стран тонкаго луннаго серпа.
Не даромъ отказался онъ отъ своей свободы.
Онъ знаетъ, что въ маленькомъ уголк материнскаго сердца довольно мста для безконечной радости и слаще всякой свободы объятія ея милыхъ рукъ.
Ребенокъ не зналъ никогда, что значитъ плакать. Онъ жилъ въ стран безконечнаго блаженства.
Не даромъ выбралъ онъ себ долю проливать слезы.
Но улыбкой своего милаго личика онъ привлекаетъ къ себ страстное сердце матери, пока его слабые крики при всхъ его маленькихъ горестяхъ сплетаютъ двойную цпь жалости и любви.

Дтскій міръ.

Я хотлъ бы занять покойный уголокъ въ сердц собственнаго міра моего ребенка.
Я знаю, что у него есть звзды, съ которыми онъ бесдуетъ, и небо, которое склоняется къ нему, забавляя его своими незатйливыми облаками и радугой.
Т, которые хотятъ уврить насъ, будто они нмы и всегда недвижимы, прокрадываются къ его окошечку, чтобы разсказывать ему свои сказки, и приносятъ ему подносы, уставленные блестящими игрушками.
Я желалъ бы идти по той дорог, что пролегаетъ черезъ умъ ребенка и теряется въ безграничной дали, гд послы несутъ невдомыя всти изъ царства въ царство невдомыхъ царей.
Гд разсудокъ длаетъ бумажные зми изъ своихъ законовъ и пускаетъ ихъ по втру, а истина освобождаетъ факты изъ оковъ.

Клевета.

Отчего на глазкахъ твоихъ эти слезы, дитя мое?
Какъ это ужасно, что вчно бранятъ они тебя изъ-за пустяковъ!
Ты выпачкалъ пальчики и лицо чернилами, когда писалъ,— оттого-то и называютъ они тебя грязнымъ?
Какой стыдъ! Разв они осмлились бы назвать грязной луну, когда она въ полнолуніе испачкала бы себ лицо чернилами?
Изъ-за каждаго маленькаго пустяка они корятъ тебя, дитя мое.
Ты разорвалъ во время игры свое платье, и потому-то и называютъ они тебя неряшливымъ?
Какой стыдъ! Какимъ же именемъ назовутъ они осеннее утро, когда оно улыбается среди своихъ разорванныхъ облаковъ?
Не обращай вниманія на то, что они говорятъ теб, дитя мое.
Они составили длинный списокъ твоихъ преступленій.
Всякій знаетъ, какъ ты любишь сладости,— поэтому-то они и называютъ тебя жаднымъ? Какой стыдъ! Какъ же они назовутъ тогда насъ, которые любятъ тебя?

Игрушки.

Дитя, какъ ты счастливъ, когда, сидя въ пыли, играешь все утро сломанной вткой.
Я улыбаюсь на твою игру съ этимъ маленькимъ прутикомъ.
Я занятъ своими отчетами, цлые часы складываю ряды цифръ.
Можетъ быть, ты глядишь на меня и думаешь: ‘Что за глупая игра портить себ такъ цлое утро?’
Дитя, я утратилъ умнье погружаться съ головой въ палочки и пирожки изъ грязи.
Я ищу дорогихъ игрушекъ, собираю кучи золота и серебра.
Изъ всего, что ты ни найдешь, ты создаешь себ веселую игру, а я расходую и время, и силу мою на то, чего никогда не могу достичь.
Въ утлой ладь моей я пытаюсь переплыть море желаній и забываю, что и я забавлялось игрой.

Даръ.

Я хочу дать теб нчто, дитя мое, ибо уноситъ насъ вдаль міровой потокъ.
Жизни наши скоро разъединятся, и позабудется любовь наша.
Но я не настолько безуменъ, чтобы надяться купить сердце твое моими дарами.
Молода твоя жизнь и дологъ твой путь, залпомъ выпиваешь ты любовь, которую мы приносимъ теб, отворачиваешься и убгаешь отъ насъ.
У тебя есть свои игры, свои товарищи. Что за бда, если не остается у тебя для насъ ни времени, ни мысли.
У насъ, стариковъ, довольно времени, чтобы считать прошедшіе дни и лелять въ сердц своемъ то, что навки потеряно для насъ.
Рка быстро несется въ своемъ теченіи и съ псней ломаетъ вс преграды. Но гора остается на мст и вспоминаетъ, и съ любовью слдитъ за ней.

На морскомъ берегу.

На морскомъ берегу безграничныхъ міровъ собираются дти. Безконечное небо недвижно вверху, и шумятъ безпокойныя воды. На морскомъ берегу безграничныхъ міровъ собираются дти съ радостными кликами и плясками.
Они строятъ дома изъ песка и играютъ пустыми раковинами. Изъ сухихъ листьевъ длаютъ они себ лодочки и смло пускаютъ ихъ на широкій просторъ. Дти играютъ на морскомъ берегу міровъ.
Они не умютъ плавать, они не знаютъ, какъ закидывать сти. Искатели жемчуга ныряютъ за жемчужинами, купцы плывутъ на судахъ своихъ, а дти все собираютъ камешки и снова раскидываютъ ихъ. Они не ищутъ спрятанныхъ сокровищъ, они не знаютъ, какъ закидывать сти.
Море вздымается отъ смха, и блдная улыбка озаряетъ берегъ морской. Волны, несущія смерть, поютъ дтямъ баллады, непонятныя имъ, подобно тому какъ мать, качая колыбель, поетъ своему ребенку. Море играетъ съ дтьми, и блдная улыбка озаряетъ берегъ морской.
На морскомъ берегу безграничныхъ міровъ собираются дти. Буря несется по небу, не разбирая пути, корабли безслдно тонутъ въ волнахъ, смерть витаетъ кругомъ, а дти играютъ. На морскомъ берегу безграничныхъ міровъ великое сборище дтей.

Источникъ.

Тотъ сонъ, что пробгаетъ по глазамъ младенца, кто знаетъ, откуда приходитъ онъ? Да, носятся слухи, что онъ обитаетъ тамъ, въ заколдованномъ селеніи, въ глуши тнистыхъ лсовъ, освщаемыхъ блднымъ мерцаніемъ свтляковъ. Тамъ скрываются два боязливые ростка чарованія. Отсюда приходитъ онъ цловать глазки младенца.
Та улыбка, что играетъ на устахъ соннаго младенца, кто знаетъ, гд родилась она? Да, носятся слухи, что блдный лучъ молодого мсяца коснулся края тающаго осенняго облачка, и тамъ впервые зародилась улыбка въ грез утра, омытаго росой,— та улыбка, что играетъ на устахъ соннаго младенца.
Та сладкая, нжная свжесть, которой дышатъ вс члены младенца, разв кто знаетъ, гд пряталась она такъ долго? Да, когда мать была еще юной двушкой, она залегла въ сердц ея молчаливой тайной любви,— та сладкая, нжная свжесть, которой дышатъ вс члены младенца.

Когда и почему.

Когда я приношу теб раскрашенныя игрушки, дитя мое, я понимаю, почему такая игра красокъ въ облакахъ, на вод и почему цвты расписаны разноцвтными красками,— когда я приношу теб раскрашенныя игрушки, дитя мое.
Когда я пою, чтобъ заставить тебя плясать, я хорошо знаю, почему есть музыка въ шелест листьевъ и почему волны шлютъ цлый хоръ голосовъ сердцу внимающей земли,— когда я пою, чтобъ заставить тебя плясать.
Когда я приношу сладости жаднымъ ручонкамъ твоимъ, я знаю, почему есть медъ въ чашечкахъ цвтовъ и почему плоды тайно наливаются сладкимъ сокомъ,— когда я приношу сладости жаднымъ ручкамъ твоимъ.
Когда я цлую личико твое, чтобъ заставить тебя улыбнуться, крошка моя, я хорошо понимаю, что за радость струится съ неба въ утреннемъ свт и что за наслажденіе приноситъ тлу моему лтній втерокъ, — когда я цлую тебя, чтобъ заставить тебя улыбнуться.

‘Женскій сборникъ в пользу ялтинского попечительства о прізжихъ больныхъ…’, М., 1915

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека