Из поэмы ‘Потерянный Рай’, Мильтон Джон, Год: 1875

Время на прочтение: 15 минут(ы)

АНГЛІЙСКІЕ ПОЭТЫ
ВЪ БІОГРАФІЯХЪ И ОБРАЗЦАХЪ

Составилъ Ник. Вас. Гербель

САНКТПЕТЕРБУРГЪ

Типографія А. М. Потомина. У Обуховскаго моста, д. No 93
1875

Изъ поэмы ‘Потерянный Рай’:
1. Изъ первой псни.— Л. Мея
2. Изъ третьей псни. — Н. Гндича
3. Изъ четвертой псни. — Л. Мея

ДЖОНЪ МИЛЬТОНЪ.

Джонъ Мильтонъ, замчательнйшій изъ поэтовъ своего времени и уступающій въ англійской литератур одному только Шекспиру, родился въ Лондон 9-го декабря 1608 года. Предки Мильтона были католики, но отецъ его принялъ протестантство, вслдствіе чего былъ лишонъ наслдства своимъ отцомъ и принуждёнъ былъ поселиться въ Лондон, гд и заработывалъ свой хлбъ писаніемъ прошеній въ судебныя мста. Твёрдость, съ какою старикъ переносилъ лишенія, которымъ онъ добровольно подвергъ себя, лишь бы остаться врнымъ своимъ убжденіямъ, имла огромное вліяніе на развитіе характера его сына, и сдлала его, впослдствіи, суровымъ и непреклоннымъ поборникомъ свободы совсти. Музыкальныя способности отца также перешли къ сыну. Молодой Мильтонъ получилъ весьма хорошее образованіе: тщательно подготовленный дома, онъ былъ на пятнадцатомъ году отданъ въ училище св. Павла, въ Лондон, откуда, два года спустя, перешоль въ Кембриджскій университетъ. Будучи гордъ и самолюбивъ, онъ не терплъ ни малйшаго принужденія и контроля, что, впрочемъ, не мшало ему быть весьма прилежнымъ и окончить курсъ однимъ изъ первыхъ. Первымъ поэтическимъ произведеніемъ Мильтона былъ гимнъ на Рождество Христово, написанный имъ на 21 году своей жизни, еще въ бытность его въ университет, въ которомъ каждый стихъ дышалъ красотою и длалъ яснымъ для каждаго, какое новое и блестящее свтило готово было озарить англійскую поэзію.
Въ 1632 году Мильтонъ оставилъ университетъ со степенью магистра и поселился въ дом отца, купившаго небольшое помстье въ Букингамшейр. Здсь прожилъ онъ около пяти лтъ, посвящая время изученію классической литературы и поэзіи, здсь же были написаны имъ извстные маскарадныя піэсы его: ‘Аркадія’ и ‘Конусъ’, и поэма ‘Lycidas’. Описательныя поэмы его ‘Весельчакъ’ (L’Allegro) и ‘Меланхоликъ’ (Il Penseroso) также считаются принадлежащими этому счастливому періоду его жизни, хотя нкоторые и предполагаютъ, что они были написаны имъ ещё въ университет. Вс эти юношескія произведенія Мильтона напоминаютъ манеру Спенсера, что же касается ‘Комуса’, то въ нёмъ замтно вліяніе Флетчера, Шекспира и другихъ поэтовъ. Лучшими изъ нихъ считаются поэмы ‘Аллегро’ и ‘Пенсерозо’. ‘Особенная манера Мильтона — говоритъ Маколей — нигд не обнаружилась съ большею ясностью, какъ въ его двухъ сочиненіяхъ: ‘Аллегро’ и ‘Пенсерозо’. Трудно себ представить, чтобъ механизмъ языка могъ достигнуть большаго совершенства, чмъ какого онъ достигъ въ этихъ двухъ поэмахъ: он настолько отличаются отъ другихъ поэмъ, насколько самая роза отличается отъ розовой воды: крпко замкнутая эссенція -отъ жидкой микстуры. Ихъ скоре можно назвать не поэмами, а только мотивами, изъ которыхъ читатель можетъ, но собственному желанію, составить для себя поэму. Въ нихъ всякій эпитетъ можетъ служить предметомъ для псни.’ Въ начал 1638 года Мильтонъ оставилъ Англію и, перезжая изъ города въ городъ, объхалъ, въ теченіе года, часть Франціи и почти всю Италію- Принятый какъ нельзя лучше первыми умами этой послди ей страны, онъ постилъ въ Рим Галилеи, бывшаго въ то время плнникомъ инквизиціи. Возвратившись на родину, Мильтонъ немедленно началъ свою публицистическую дятельность сильными наладками на роялистовъ и прелатовъ, во имя свободы мысли и слова. Вотъ что говоритъ Маколей, разбирая политическую дятельность славнаго поэта: ‘Онъ не былъ пуританиномъ, но былъ и вольнодумцемъ, такъ же мало принадлежалъ онъ и къ роялистамъ. Въ нёмъ были соединены въ гармоническую связь вс благороднйшія качества каждой изъ названныхъ нами партій. Мильтонъ выбралъ и обратилъ въ сущность своей натуры всё великое и хорошее, что было въ представителяхъ двора и парламента, готическихъ монастырей, мрачно-траурныхъ кружковъ круглоголовыхъ и въ членахъ тайныхъ обществъ, но, усвоивая себ всё, что находилъ въ нихъ хорошаго, онъ отвергалъ т пагубныя стороны, съ которыми эти люди были въ соприкосновенія. Подобно пуританамъ, онъ жилъ, какъ-будто постоянно находился передъ лицомъ великаго Учителя, подобно имъ, онъ постоянно обращалъ свои чувства къ Всемогущему Суді и къ вчной наград. Въ этихъ-то чувствахъ почерпалъ онъ, подобно пуританамъ, презрніе ко всему вншнему міру, ихъ энергію, ихъ спокойствіе и ихъ непреклонную ршимость. Но самый холодный скептикъ или самый отъявленный насмшникъ не могъ бы показать себя боле свободнымъ отъ ихъ безсмысленныхъ мечтаній, отъ ихъ дикихъ манеръ, ихъ напыщеннаго языка, ихъ пренебреженія къ знанію и отвращенія ко всякаго рода удовольствіямъ… Стараясь низвергнуть нетвёрдаго въ слов короля и угнетающую іерархію, онъ дйствовалъ только заодно съ другими. Но вся слава битвы, которую вёлъ онъ, свобода, которой онъ требовалъ и которая иметъ самую высокую цну, свобода мысли человческой, эта слава и это побужденіе — безраздльно принадлежатъ ему одному. Десятки тысячъ изъ его современниковъ подавали голосъ противъ сбора денегъ съ кораблей и противъ учрежденія верховнаго уголовнаго суда, но только весьма немногіе понимали гораздо-существеннйшее зло, которое заключалось въ духовно-нравственномъ рабств, и т блага, источникомъ которыхъ служитъ свобода прессы и неограниченное право частнаго мннія.’
Въ 1643 году Мильтонъ женился на дочери сельскаго дворянина Мери Поуэль, но учоныя занятія и философское уединеніе республиканскаго поэта пришлись съ первыхъ же дней до такой степени не по вкусу дочери кавалера, что она ещё до истеченія медоваго мсяца покинула мужа и ухала къ роднымъ. Огорчённый поэтъ уже хотлъ требовать развода и даже написалъ нсколько трактатовъ но этому предмету, когда жена его, раскаявшись, вернулась, наконецъ, къ нему и онъ, подобно своему Адаму, былъ побждёнъ женской прелестью. Что же касается ея родныхъ, обращавшихся съ нимъ враждебно и презрительно во всё время торжества королевской партіи, то онъ поступилъ въ отношеніи ихъ ещё великодушне, оказавъ имъ защиту и помощь посл паденія королевской власти. Когда власть перешла въ руки пресвитеріанцевъ и ихъ сила стала не мене королевской тяжела для республиканцевъ, стснивъ свободу печати, Мильтонъ выступилъ противъ нихъ съ своею ‘Рчью за свободу печати’, которая, не говоря о превосходномъ ея исполненіи по мысли и слогу, въ высшей степени замчательна тмъ, что первая поставила право свободной печати основою всей политической и религіозной свободы. При переход власти въ руки республиканской партіи, правительственный комитетъ парламента назначилъ Мильтона государственнымъ секретарёмъ иностранныхъ длъ. Эту важную и вліятельную должность поэтъ занималъ во всё продолженіе республики. Вершины же своей политической дятельности достигъ онъ изданіемъ своей извстной ‘Защиты англійскаго народа’, въ которой онъ съ жаромъ доказываетъ право націи судить и наказывать преступныхъ тирановъ. Чрезмрное напряженіе при составленіи этой книги, написанной Мильтономъ по порученію Государственнаго Совта, лишило его зрнія.
Около этого же времени Мильтонъ лишился своей первой жены, что не помшало ему, въ исход 1656 года, жениться снова на Катерин Вудкокъ, дочери капитана, которая, спустя полтора года, также скончалась, вслдствіе несчастныхъ родовъ. Съ возвращеніемъ Стюартовъ, Мильтонъ подвергся тяжкимъ преслдованіямъ и даже заключенію въ тюрьму, а книги его были сожжены рукою палача, но въ декабр 1660 года, вслдствіе распоряженія Нижней Палаты, онъ былъ освобождёнъ, такъ-какъ имя его не было включено въ число изъятыхъ изъ всепрощенія, обнародованнаго за нсколько мсяцевъ передъ тмъ. Возвратившись къ частной жизни, поэтъ могъ теперь свободно продолжать свои занятія и тмъ осуществить завтныя мечты своей юности о литературной слав- Хотя и тхъ поэмъ, которыя онъ написалъ въ молодости, было совершенно достаточно, чтобы обезсмертить его имя, но для полноты его славы и славы его родины недоставало ещё его великой эпической поэмы. Предметомъ этой новой поэмы долженствовалъ быть потерянный рай, или паденіе человка, давно представлявшійся его воображенію достойнымъ сюжетомъ для поэтическаго произведенія. Сначала онъ предполагалъ написать драму, какъ это видно изъ двухъ набросковъ, находящихся въ его рукописяхъ и сохранявшихся въ Кембриджской библіотек, но вскор отказался отъ этой мысли и превратилъ драму въ поэму, такъ-какъ талантъ его былъ боле сроденъ эпической, чмъ драматической поэзіи. Онъ началъ свою безсмертную поэму, названную имъ ‘Потеряннымъ Раемъ’, раздлённую на двнадцать псенъ и написанную неримованнымъ пятистопнымъ ямбомъ, въ начал 1658 года, и окончилъ въ 1665, какъ свидтельствуетъ Эльвудъ, постившій его въ это время въ деревн, куда поэтъ удалился по случаю чумы, свирпствовавшей въ столиц.
Въ это время Мильтонъ былъ уже женатъ въ третій разъ. Его безпомощное положеніе, неразлучное съ слпотою, нуждалось въ женской заботливости — и онъ упросилъ своего друга, доктора Педжета, найдти ему жену. Педжетъ предложилъ ему свою двоюродную сестру, Елизавету Мнишель — и они.обвнчались въ 1663 году. Невст было всего 24 года. Она не имла отъ Мильтона дтей и пережила его 53 годами.
‘Потерянный Рай’ былъ изданъ въ 1667 году, причемъ рукопись была пріобртена книгопродавцемъ Симонсомъ на слдующихъ условіяхъ: авторъ получаетъ немедленно пять фунтовъ стерлинговъ, а по продаж 1300 экземпляровъ — остальныя пять фунтовъ, такую же сумму получаетъ онъ посл продажи такого же числа экземпляровъ 2-го изданія и пять фунтовъ посл продажи третьяго. Третье изданіе вышло только въ 1678 году, когда поэта уже не было на свт, посл чего вдова его продала вс свои права на ‘Потерянный Рай’ Симонсу за восемь фунтовъ. ‘Господствовавшее тогда литераторство’, говоритъ Шерръ, ‘изо всхъ силъ старалось не обращать вниманія на величавое созданье, но, не смотря на то, уже къ началу 18-го вка за Мильтопомъ была совершенно упрочена слава перваго эпическато поэта своей родины. ‘Потерянный Рай’ составляетъ родъ божественной комедіи, но только протестантской. При всей сверхъестественности содержанія, здсь гораздо боле человческаго, чмъ въ поэм Данта. Лица Мильтона ближе къ намъ и возбуждаютъ боле живое участіе, потому-что поэтъ уметъ дать своему матеріалу форму дйствительности, то-есть поэтически дйствительнаго факта, уметъ воплотить спиритуализмъ протестантскаго христіанства въ органически-связанную миологію. Конечно, ‘Потерянный Рай’ не можетъ назваться вполн художественнымъ эпическимъ созданіемъ. Классическія воспоминанія и богословіе сильно вредятъ поэм, первыя внесли робкое подражаніе классическимъ образцамъ въ форму, послднее — догматическія топкости въ содержаніе. Въ томъ и другомъ случа Мильтонъ не могъ перешагнуть предла, поставленнаго его уму современностью. Но въ цломъ проходитъ дыханіе мужественнаго республиканца, а потому Мильтонъ и съумлъ изъ своего Сатаны, изъ смлаго возмутителя противъ небесной автократіи, создать такой величавый образъ, который, какъ извстно, не только составляетъ средоточіе цлаго произведенія, но, вмст съ тмъ, чрезвычайно важенъ по своему вліянію на всю новую поэзію. Отдльныя части поэмы имютъ величайшее поэтическое достоинство. Какъ величественно-мрачно изображеніе ада и его властителей, какая оригинальная сплость въ полёт Сатаны по необъятной бездн хаоса, ‘колыбели природы и, быть-можетъ, ея могил’, какъ трогателенъ гимнъ свту отъ лишеннаго зрнія поэта (3-я пснь), какъ прелестно описаніе рая и любви первой человческой четы, какъ великолпна картина появленія Сына Божія въ боевыхъ рядахъ небесной рати!
Въ 1671 году были окончены Мильтономъ дв новыя поэмы: ‘Возвращённый Рай’, сюжетомъ для которой послужило евангельское сказаніе о искушеніи Христа въ пустын, и ‘Подвиги Самсона’. Хотя первая изъ этихъ поэмъ мене популярна, чмъ ‘Потерянный Рай’ и ‘Comus’, тмъ не мене и въ ней виднъ геній Мильтона, а нкоторыя мста даже не уступаютъ самымъ лучшимъ мстамъ ‘Потеряннаго Рая’.
Между-тмъ, дятельная жизнь поэта приближалась уже къ концу, но, не смотря на продолжительныя страданія, умъ его оставался свтелъ до конца, такъ-какъ ‘сила его духа — но словамъ Маколея — торжествовала надъ всми бдствіями. Ни слпота, ни подагра, ни лта, ни домашнія огорченія и политическія неудачи, ни злоупотребленія и угнетенія со стороны власти, ни пренебреженіе въ отношеніи къ его особ — ничто не могло потрясти его спокойнаго и величаваго терпнія. Его правъ былъ всегда одинаковъ и едва-ли гордость составляла порокъ его. По характеру Мильтонъ заслуживаетъ названіе человка серьёзнаго и, можетъ-быть, даже слишкомъ строгаго, но за-то никакія страданія не въ состояніи были сдлать этотъ характеръ мрачнымъ и скучнымъ. Онъ былъ одинаковъ и наканун великихъ событій, когда возвращался домой изъ путешествій, въ періодъ цвта физическаго здоровья и мужественной красоты, увнчанный литературной славой и согртый патріотическими надеждами, и въ т минуты, которыя проводилъ въ приготовленіяхъ къ смерти, испытавъ на опыт вс свойственныя нашей природ бдствія: старостъ, бдность, слпоту и холодность людей.’
Мильтонъ скончался 8-го ноября 1674 года, на шестьдесятъ шестомъ году отъ рожденья, и похороненъ въ Вестминстерскомъ аббатств.

ИЗЪ ПОЭМЫ ‘ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ’.

1.
ИЗЪ ПЕРВОЙ ПСНИ.
И девять разъ уже смнилось время,
Мрило дня и ночи для людей,
Какъ Сатана, со скопищемъ проклятымъ,
Лежалъ, въ горящей пропасти вращаясь,
Разбитый, сокрушонный, хоть безсмертный.
Но вмст съ тмъ ему иная кара — ,
И большая -была присуждена:
Его съ-тхъ-поръ терзать долженствовали
Дв мысли: объ утраченномъ блаженств
И мукахъ, нескончаемыхъ во вки.
Уныло онъ вокругъ бросаетъ взоры,
Горящіе и скорбію мятежной,
И гордой, закоснлою враждою.
И вдаль онъ смотритъ — и везд, куда
Достигнуть можетъ ангельское око,
Онъ видитъ лишь ужасную пустыню,
Обширную и дикую темницу,
Округлую со всхъ сторонъ, подобно
Горнилу распаленному, но пламя
Не изливаетъ свта въ ней, а только
Мракъ видимый, способный озарить
Мерцаніемъ ужасные предметы,
Страну печалей, горестныя сни,
Гд никогда не могутъ обитать
Ни тишина, ни миръ, куда надежда,
Всмъ близкая, ни разу не достигла,
Гд муки пытки длятся безконечно,
Гд жупелъ несгараемый питаетъ
Всечасно прибывающій потокъ
Огня геэнны. Такова обитель,
Назначенная вчнымъ Правосудьемъ
Мятежникамъ. Ихъ мрачная темница
Удалена отъ Бога и отъ свта
На разстоянье, большее трикраты,
Тмъ отъ земного средоточья полюсъ.
О, какъ несхожа зга бездна съ высью,
Откуда духи свершенные пали!
И вотъ своихъ сообщниковъ въ падень,
Затопленныхъ горящими волнами,
Средь ярыхъ вихрей бурнаго огня,
Узрлъ онъ вскор, и съ собою рядомъ
Узрлъ въ мученьяхъ скорченнаго духа,
Совмстника по сил и нечестью,
Того, къ кому, чрезъ.вки, Палестина,
Постыдно поклоняяся, взывала:
Везльзевулъ! Ему-то архи-врагъ,
На неб нарчённый Сатаною,
Ужасное молчаніе нарушивъ,
Вщалъ такія дерзостныя рчи:
‘Ты-ль это? О! какъ глубоко ты палъ!
Какъ непохожъ на образъ лучезарный,
Что нкогда въ блаженномъ царств свта
Своимъ сіяньемъ яркимъ затьмвалъ
Воителей небесныхъ миріады!
И ежели ты тотъ, кого со мною
Одни и т-жь намренья и думы,
Одна и та-жь надежда и отвага
На славный подвигъ вмст съединили,
Какъ съединяетъ равная погибель,
Ты видишь самъ, въ какую пропасть пали
Мы съ высоты, низверженія громами
И молніей Всевышняго. Но кто же
Досел зналъ всю мощь Его десницы?
Однако же ни эта мощь, ни кары,
Быть-можетъ уготованныя впредь
Мн гнвнымъ Побдителемъ, не въ силахъ
Вселить въ меня раскаянье — и я,
Хотя въ наружномъ блеск измнённый,
Не измню ни умысла того,
Ни высшаго того пренебреженья
Къ обид, мн неправо нанесённой,
Которыя принудили меня
Со Всемогущимъ смло состязаться
И вызвали на лютую борьбу
И бой тьмы-темъ духовъ вооружонныхъ.
Они Его владычество отринуть
Осмлились и предпочли меня,
И, воспротивясь силою своею
Всевышней Сил, средь равнинъ небесныхъ
Въ сомнительномъ бою поколебали
Его Престолъ. Мы потеряли поле,
Но что-жь? не всё потеряно: остались
И воля непреклонная, и месть,
И мужество, не свычное ярму.
Вотъ что во вкъ ни чмъ не побдимо!
И этой славы отъ меня исторгнуть
Ни гнвъ Его, ни сила не возмогутъ!
И неужель колнопреклоненно
Мн пасть во прахъ челомъ и умолять
О милости, и власть боготворить
Того, Кто Самъ содрогнулся недавно
За власть Свою предъ грозной сей десницей?
О, нтъ! такое униженье будетъ
Безчестнй и позорне паденья!
Зане, судьбы велньемъ, существо
И мощь духовъ ничмъ не сокрушимы,
Мы, опытомъ событій присно славныхъ
Уврясь въ сил нашего оружья
И искусясь въ предвиднь разумномъ,
Должны ршить, съ надеждой необманной,
Вести-ль отнын силой, иль коварствомъ
Непримиримо-вчную войну
Съ Врагомъ великимъ — Онъ же торжествуетъ
Въ избытк радости побдной и даритъ
На небесахъ Единый самовластно!’
Такъ говорилъ богоотступникъ-ангелъ
И, посреди мученій, громогласно
Отчаяньемъ и пыткой величался.
Л. Мей.
2.
ИЗЪ ТРЕТЕЙ ПСНИ.
Хвала, о музы, вамъ! Я зрлъ селенья звздны,
Безстрашно нисходилъ въ подземны Ада бездны,
Дерзаю вновь парить въ священный эмпирей,
Въ пространство вчное лазоревыхъ полей.
Хочу я Небо зрть, сей новый міръ блаженный,
Свтиломъ золотымъ согртый, озаренный —
И се я чувствую огонь лучей его!
Но свтъ угаснулъ ихъ для взора моего:
Зницы тусклыя во тьм ночной вращаю
И тщетно средь небесъ я солнце зрть желаю.
Увы, не просвтитъ оно моихъ очей!
Мой не увидитъ взоръ златыхъ его лучей!
Но ты, мой врный другъ, божественная муза,
Ты не прервёшь со мной священнаго союза,
Не перестанешь гласъ мой слабый оживлять,
Когда я буду пснь святую воспвать!
Скитаясь но горамъ, до облакъ вознесённымъ,
Среди густыхъ лсовъ, по берегамъ зелёнымъ,
Не наслаждаюсь я уже ихъ красотой.
Въ одномъ безмолвіи бесдую съ тобой.
Мста, живившія мой томный духъ смущенный,
Гора Сіонская, и ты, ручей священный,
Что при столахъ ея задумчиво журчишь
И свтлую лазурь между цвтовъ катишь,
Васъ часто съ музою, слпецъ, я посщаю!
О, мужи славные, васъ часто призываю,
Слпцы, живущіе въ безсмертныхъ звукахъ лиръ,
Тирезій, Тамарисъ, божественный Омиръ!
Однимъ несчастіемъ я съ вами только равенъ!
Увы! подобно вамъ почто и я не славенъ?
Такимъ мечтаніемъ духъ слабый напитавъ
И силу новую воображенью давъ,
Вселенной чудеса я съ музой воспваю
И огнь души моей въ сихъ псняхъ изливаю.
Такъ скромный соловей, въ ночной, безмолвный часъ
Сокрывшись въ мракъ лсовъ, ліётъ свой сладкій гласъ.
И годъ, и день, и ночь — всё снова возродится,
Но для очей моихъ свтъ дня не возвратится,
Мой взоръ не отдохнётъ на зелени холмовъ,
Весна моя безъ розъ и лто безъ плодовъ.
Увы! я не узрю ни синихъ водъ безмрныхъ,
Ни утреннихъ лучей, ни пурпуровъ вечернихъ,
Ни богомужняго и кроткаго лица,
Въ чертахъ котораго блистаетъ ликъ Творца.
Вотще красуются цвтовъ различны роды:
Исчезли для меня вс красоты природы!
И небо и земля покрылись страшной тьмой —
И книга дивная закрылась предо мной.
Всё пусто, вчною всё ночью поглотилось
И солнце для меня навки закатилось.
Простите навсегда науки и труды,
Сокровища искуствъ и мудрости плоды!
Сокровищемъ искуствъ я больше не плнюся,
Плодами мудрости уже не наслажуся:
Всё скрыла ночь! Но ты, любимица небесъ,
Сойди на помощь мн, расторгни мракъ очесъ:
О, муза, просвти меня огнёмъ небеснымъ!
И не останусь я въ потомств неизвстнымъ,
Открывъ безтрепетно въ священной псни сей
Сокрытое до днесь отъ смертнаго очей.
Н. Гндичъ.
3.
ИЗЪ ЧЕТВЕРТОЙ ПСНИ.
Ничто съ Эдемомъ не могло сравниться
И всё красой далёко отстояло
Отъ сада ассирійскаго, гд врагъ
Обозрвалъ кругомъ базъ наслажденья
Вс роды наслажденій и вс роды
Живыхъ существъ, для взора странно-новыхъ.
Межь ними два, съ осанкой благородной,
Съ богоподобно-возвышоннымъ станомъ.
Единой ризой чистоты одты,
Казались, въ ихъ величьи обнажонномъ,
Достойными владыками всего.
Во взорахъ ихъ сіялъ и отражался
Всеславнаго Создателя ихъ образъ
И истина, и разумъ, и святая,
Покорная любовь дтей къ отцу —
Покорная, но вольная — что людямъ
Могущество одно лишь придаетъ.
Однако та чета была неравной,
Какъ былъ перавнымъ самый полъ ея.
Онъ созданъ былъ на мощь и созерцанье,
Она — на чары нжныя и прелесть,
Онъ созданъ былъ единственно для Бога,
Она — для Бога, въ образ его.
Его чело высокое и взоры
Являли власть верховную, а кудри,
Темне гіацинта, низпадали
Съ пробора вровень съ мощными плечами.
У ней, до самыхъ легко-стройныхъ чреслъ,
Покровомъ пали золотыя пряди
Волосъ волнистыхъ, сладострастно-мягкихъ,
Какъ завитокъ весенній винограда.
Зависимость они обозначали,
Но обоюдно-признанную впрочемъ,
Зависимость, къ которой власть и сила
Тмъ легче и нжне относились,
Чмъ боле встрчали и отпора,
И гордости въ уклончивости скрытной…
И не было таинственно сокрыто
Ни что, затмъ-что не было стыда.
Позорный стыдъ, предъ тайнами природы
Безчестное исчадіе грха,
Прикрытое личиной ложной чести,
Ты возмутилъ весь родъ людской и изгналъ
Изъ благозданной жизни человка
И простоту, и свтлую невинность!
И такъ они нагими пребывали
Передъ очами ангеловъ и Бога,
Затмъ-что зла ещё не испытали.
Рука съ рукой гуляла по Эдему
Младая, несравненная чета.
Подобной ей потомъ не съединяла
Любовь въ своихъ объятіяхъ! Адамъ —
Красивйвый изъ всхъ послрождённыхъ
Его сыновъ, и образецъ красы
Межь дочерей земли прелестныхъ — Ева.
Подъ кущею тнистою деревьевъ,
Дышавшею прохладой, на лужайк,
Близь свжаго источника, они
Возсли рядомъ. Ихъ подённый трудъ
Средь вертограда райскаго нуждался
Лишь въ дуновеньи тихаго зефира
И самый отдыхъ длалъ имъ покойнй,
Потребность въ пищ лёгкой возбуждая
И жажду. Здсь супруговъ ожидала
Вечерняя трапеза изъ плодовъ,
Но изъ плодовъ, въ которыхъ чистый нектаръ
Повсюду сами втви подносили.
Привтливо склоняясь надъ четою
И надъ пушистымъ берегомъ потока.
Узорчато-закованнымъ въ цвты.
Плодъ сладкій, вмст съ кожицей душистой,
Они вкушали, утоляя жажду
Струёй кристальной полнаго потока.
И не было за трапезой супружней
Ни въ нжныхъ разговорахъ недостатка,
Ни въ ласково-осмленныхъ улыбкахъ,
Ни въ шалостяхъ ребяческихъ, присущихъ
Чет, спряжонной узами любви
И одинокой. Окрестъ ихъ рзвяся,
Играли вс животныя земныя,
Вс зври, что впослдствіи сокрылись
Въ глуши лсовъ, въ степяхъ или въ пустыняхъ,
Припавъ къ земл, катался левъ и въ лапахъ
Козлёнка песталъ, прыгали кругомъ
Медвди, тигры, барсы и пантеры,
Слонъ неуклюжій тшилъ ихъ, стараясь
Сгибать искусный хоботъ свой, и рядомъ,
Сплетая въ узелъ гордіевъ вс кольца,
Змій вкрадчивый и хитрый извивался
И проявлялъ въ движеніяхъ коварство,
Котораго ещё не опасались.
Другія же животныя, насытясь
Обильной нищей, на трав лежали,
Или жевали жвачку, ибо солнце
Съ наклоннаго ристалища спшило
Спуститься въ море, къ дальнимъ островамъ,
И воздымалъ всовъ небесныхъ чашу
Со звздами привратникъ неба, вечеръ.
Тугъ Сатана, всё время пребывавшій
Въ безмолвномъ созерцаньи, напослдокъ
Обрлъ давно-затихнувшее слово —
И молвилъ, опечаленный: ‘О, адъ!
Что съ грустію невольною я вижу?
На верхъ блаженства нашего, со славой,
Вознесены иныя существа,
Быть-можетъ, земнородныя, не духи,
Но близкія во всёмъ къ духамъ небеснымъ.
Гляжу на нихъ я съ жаднымъ изумленьемъ —
И могъ бы полюбить ихъ: такъ подобенъ
Въ нихъ божій образъ, и такую прелесть
Создателя десница въ нихъ вложила.
О, милая чета! ты и не знаешь,
Какъ отъ тебя превратный жребій близокъ,
Какъ скоро радость замнится горемъ,
Тмъ большимь горемъ, чмъ полне радость!
Вы счастливы, но счастье ваше мало
Охранено, и вашъ высокій рай
И ваше небо также очень мало
Защищены передъ такимъ врагомъ,
Какой теперь къ вамъ входитъ… но врагомъ
Не вашимъ… Нтъ! я чувствую къ вамъ жалость,
Безжалостный, ищу союза съ вами,
Взаимной дружбы, искренной и тсной,
Такой, чтобъ намъ отнын обитать
Иль съ вами мн, иль вамъ со мной. Быть-можетъ,
Моя обитель васъ и не плнитъ,
Какъ этотъ рай прелестный — что же длать?
Она — созданье вашего Творца,
Онъ самъ ей мн даровалъ въ наслдье —
И я длюсь охотно съ нами. Адъ
Свои врата широкія разверзнетъ
И вышлетъ вамъ владыкъ своихъ на встрчу.
Для вашихъ многочисленныхъ потомковъ
Простора будетъ много тамъ — не такъ,
Какъ въ этомъ ограниченномъ пространств —
И если лучше мста не нашлося,
Благодарите искренно Того,
Кто за свои обиды вынуждаетъ
Мстить даже но обидвшимъ меня.
Но пусть бы и невинностію вашёй
Подвигнутъ былъ, какъ и теперь, на жалость,
Общественное благо, честь, стремленье
Къ владычеству надъ этимъ новымъ міромъ
И жажда мести мн повелваютъ
Исполнить то, предъ чмъ въ иное время
Хоть и проклятый — я бы содрогнулся.’
Такъ общій врагъ и въ оправданье
Своихъ проступковъ демонскихъ привёлъ
Необходимость — доводъ всхъ тирановъ.
Онъ кончилъ рчь. Три раза измнило
Ему лицо, три раза поблднло
Отъ зависти, отчаянья и гнва,
И каждому внимательному оку
Могло бъ открыть коварную личину,
Затмъ, что духи свта не-причастны
Волненью необузданныхъ страстей.
Замтилъ онъ своё смущенье скоро,
Смнилъ его спокойствіемъ наружнымъ,
И — лжи отецъ — дитя сноё онъ первый,
Объ первый внёсъ въ святыя сни рая,
Прикрывши ею месть и вроломство.
Но не возмогъ коварный обмануть
Всевидящаго ока Уріила.
За немъ слдилъ архангелъ вщимъ взоромъ
И, на вершинахъ ассирійскихъ горъ,
Въ его чертахъ замтилъ измненье,
Несродное блаженнымъ: и пріёмы,
И гордую походку, ибо онъ
Считалъ себя незримо-одинокимъ.
Стремился онъ и близился къ предламъ
Эдема, гд роскошный вертоградъ
Увнчивалъ зелёною оградой,
Какъ-бы плетнёмъ, возвышенную плоскость
На дикой круч. По бокамъ спускались
Лса густыми, тёмными кудрями,
Входъ воспрещая, а изъ самой гущи
Вздымались, тни длинныя бросая,
И кедръ, и ель съ развсистою пальмой.
Всё выше: тнь лилася выше тни,
Уступами — лсной амфитеатръ.
Но выше ихъ верхушекъ поднялося
Зелёное забрало вертограда.
Съ него глядлъ нашъ праотецъ далёко
На вс свои окружныя владнья.
Ещё повыше, рядомъ полукруглымъ.
Неслися вверхъ маститыя деревья,
Покрытыя цвтущими плодами.
Въ нихъ золото сливалося съ эмалью,
На нихъ и солнце радостнй играло
Своимъ лучё.чъ, чмъ на вечернихъ тучкахъ
Или на влажной радуг, когда
Господь дождями орошаетъ землю.
Былъ чудный видъ. И свжею струёю
Въ грудь Сатаны вливался чистый воздуха,
И вялъ онъ весною и весельемъ,
И могъ-бы онъ развять вс печали,
Когда бъ души отчаянье не жгло.
И вотъ, стрясая съ крыльевъ ароматы,
Летятъ зефиры нжныя и шепчутъ —
Гд взяли благовонную добычу.
По такъ ли, Мысъ Надежды обогнувши.
Стремятся мореходы къ Мозамбику,
И вдругъ нордъ-остъ внезапно къ нимъ доносить,
Отъ самыхъ Савскихъ пряныхъ береговъ,
Весь ароматъ Аравіи-Счастливой —
И замдляютъ плаванье они,
Чтобы до дна исчерпать благовонья,
Смягчившіе пахучею росою
Суровыя морщины океана?
Такъ усладилъ всеобщаго врага
Эдемскій воздухъ благорастворённый!
Но не былъ такъ пріятенъ рыбій дымъ
Влюблённому въ жену Товита-сына
И изгнанному силой Асмодею,
Когда бжалъ онъ изъ страны Мидійской
И скованъ былъ въ Египт Божьимъ гнвомъ.
Подошвы этой крутизны пустынной
Достигъ стопою тихой Сатана
Задумчиво, но дале не могъ онъ
Найдти прохода: ‘частые подростки
Кустарниковъ росли сплошной стною,
Загорожая путь и человку,
И зврю. Былъ одинъ лишь входъ съ востока,
Но пренебрёгъ имъ архи-возмутитель:
Презрительнымъ прыжкомъ онъ перенёсся
Чрезъ самую высокую ограду
И на ноги въ Эдем сталъ.
Какъ волкъ
Своей добычи ищетъ, голодая,
И, подсмотрвъ, гд пастыри подъ вечеръ
Замкнули стадо, загородку хлва
Свободно перескакиваетъ, или,
Какъ дерзкій тать, задумавшій похитить
Скоплённую казну у гражданина,
Хранимую запорными дверями,
Влзаетъ въ домъ сквозь кровлю, илъ въ окошко,
Такъ въ Божье стадо вкрался тать первйшій.
Такъ посл въ Церковь вкрались нечестивцы!
И вотъ, взлетвши, онъ на Древо Жизни
Срединное и высшее надъ всми,
Слъ въ вид ворона, но не объ жизни —
О смерти всхъ живущихъ онъ подумалъ:
Не вникъ онъ въ свойство Древа-жизнедавца,
Дарившаго безсмертіемъ, а только
Избралъ его возвышенною точкой.
Такъ всякое дыханье — кром Бога —
Не знаетъ часто истаго добра
И — благосотворённое — стремится
Себ но вредъ и въ гибель обратить.
Вокругъ себя глядитъ онъ съ изумленьемъ
И видитъ вс сокровища природы,
Въ пространств тсномъ собранныя въ куп
Для услажденья чувства человка,
Иль, лучше, видитъ небо на земл:
Затмъ, что рай блаженный былъ — отъ Бога
Восточно — насаждённый вертоградъ.
Съ востока цвлъ онъ впрямь отъ Арарата
До башень присно-славной Селевкіи,
Воздвигнутыхъ владыками Эллады,
Тамъ древле обитали, въ елассар,
Сыны Эдема. Въ сей благословенной
Стран Господь возвёлъ Своей десницей
Стократъ — благословенный вертоградъ.
Онъ восхотлъ — и — по Его велнью —
Произросли изъ плодоносной почвы
Вс злаки и деревья — обольщенье
Для зрнья, обонянія и вкуса.
Всхъ выше ихъ возникло Древо Жизни
Цвчённое пахучими плодами
Растительнаго золота, по съ жизнью
Стояла рядомъ наша смерть: то Древо
Познанія Добра и Зла, то Древо,
Которому такъ много заплатили
Вс люди за познаніе добра,
Познавши зло. На полдень протекала
Черезъ Эдемъ широкая рка,
Не измняя своего теченья,
И межь листвы кудрявой крутояра
Стремилася въ невдомою бездну.
Тотъ крутояръ Господь кругомъ разбросилъ,
Какъ образецъ, гд вылилъ Онъ Эдемъ.
А токъ воды, по скважинамъ, повдалъ
Вс жаждущія силы земляныя
И брызнулъ вверхъ жемчужнымъ водометомъ —
И рай несчётно оросилъ ручьями.
Потомъ, струи собравши во-едино,
Внизъ ринулся широкимъ водопадомъ
Въ объятья тёмной, влажно-лонной бездны,
Но на четыре втви раздробился
Передъ впаденьемъ въ море, и промчался
Но славнымъ царствамъ и странамъ далёкимъ —
О нихъ-же здсь не можетъ быть помину.
Л. Мей.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека