ИЗ-ПОД НОВИНСКОГО, ЧТО В МОСКВЕ
ИЗ-ПОД НОВИНСКОГО, ЧТО В МОСКВЕ
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Из-под Новинского, что в Москве, Прыжов Иван Гаврилович, Год: 1863
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Прыжов И. Г. Очерки русского быта
М.: Институт русской цивилизации, 2017.
Толпы народа тянутся со всех сторон под Новинское, и, увлекаемые толпами, зайдемте и мы туда посмотреть, как это веселится православный русский народ в наше просвещенное время… С какой стороны ни зайдете на гулянье — первое, что вам встретится: кабак. Вместо прежнего ‘колокола’, выставлявшегося откупом на гулянье, единственного места для продажи водки — места отвратительно грязного и гадкого — теперь на гулянье до тридцати кабаков, из которых многие стоят рядышком, по два и по три, но, несмотря на все это, прежнего грязного пьянства в десять раз меньше. Вообще надо заметить, что с появлением ‘дешевого’ особенно пьянствует у нас лишь одна городская чернь: мещане, цеховые и уличные женщины, народ же сильно воздерживается. За кабаками гулянья идет целый ряд увеселений. Прежде всего, большие балаганы с различными увеселениями и с балконами, на которых издавна представляется одна и та же безобразная штука: как хозяин-немец, одетый в трико, лупит паяца — русского мужика, обучая его солдатству или фокусам. Как ни постыдно это зрелище, но оно постоянно привлекает толпы народа, которые, не умещаясь перед балаганом, спираются на бульваре, выходящем на улицу, экипажи останавливаются, и дети с маменьками смеются тому, как славно дует немец русского…
Столь же поучительны и другие представления — восковых фигур, панорам, несчастного слона и пр., где, кроме нахальства немца-промышленника, нет ничего. Более самостоятельным духом отличаются самокаты. Самокат — это двухэтажное здание, в котором внизу помещается кабак или публичная лотерея, как бывает на Святой, а вверху собирается молодежь обоего пола, для занятия которой приглашаются ‘девицы’, играет музыка и поют русские песенки, получившие особое развитие в последнее время, с появлением какого-то Кольцова, имя которого красовалось нынче под Новинским на двух вывесках. Песенки эти набираются из промотавшихся и пропившихся купцов, мещан и цеховых. Прежде они гнездились по винным погребам в Замоскворечье и у дальних застав, теперь же получили известность в больших трактирах и в праздничных балаганах. И эти полупьяные ‘певцы’, число которых все увеличивается, и их площадные, часто крайне безобразные песни, привлекающие постоянно многочисленную публику, — лучше всего говорят вам о той степени нравственности, до которой доходит наше среднее сословие. Из чисто народных увеселений заметим качели под управлением артели крестьян, которые в будни — землекопы и возчики, а в праздники вертят качели, лихо поддавая ‘на бузу’, а потом лихо прогуливая все, что ни наберут под качелями. Затем раек — местопребывание убийственно злой и меткой народной сатиры, но подчас крайне безнравственной, особенно когда явятся к райку ‘господа’, любители грязного и скандального. Тем же духом народной сатиры отличаются и марьонетки с неизменным Петрушкой. Но исчисленными удовольствиями народ большей частью не пользуется. Коньки, раек и Петрушка привлекают больше детей, на самокатах катаются только горожане да загулявшие, в балаганы ходит купечество да господа, и собственно для народа остаются качели да глазенье по балконам, где немец дует мужика, охрипшего от холоду, да еще… азартные игры.
Да, господа, мы созрели: днем, при свете, при всем честном народе и при всей полиции у нас на площадях происходят азартные игры, да еще какие! Азартные игры — порождение лотерей. Из Благородного собрания (дворянского), издавна занимавшегося лотереями для бедных детских приютов и евангелического общества, да из театральных маскарадов, разыгрывавших лотереи и аллегри уж неизвестно для кого и для чего, лотереи и аллегри перешли на улицу и сделались общенародным достоянием.
В 1860 и 1861 годах, когда особенно плохо шла торговля и промышленность, торговцы прибегали к более легкой наживе денег — лотереями. В городских рядах разыгрывались галантерейные вещи, у немца на Петровке — конфекты, в книжных лавках — книги, в других же местах — духи, папиросы с сюрпризами, и, наконец, всю эту широкую лотерейную игру дополнили лотереи австрийские и французские. Из лавок и магазинов лотереи выходят на улицу.
В 1861 году под Новинским, на Святой, явились целые толпы различных торговцев, стоявших возле своего товара с билетиками в руках и предлагавших копейки за три выиграть пряники, конфекты и галантерейные вещи. Дело оказалось выгодным больше, чем ожидали, и в 1862 году на Святой, под Новинским, чуть не под каждым балаганом явились лотерейные лавки, где публично, безнаказанно-дерзко предлагалось за цену от 5 до 25 копеек выиграть все что угодно, начиная от самоваров и чемоданов до запонок, браслет, серег, шалей и всевозможных платков и платочков. Тут же явились и азартные игры, нечто вроде парижской рулетки. В первый день праздника, только лишь окончилась обедня и не все еще балаганы были открыты, с первыми толпами народа, нахлынувшего на гулянье, — народа с непочатыми еще карманами, — явились и огромные столы. Это, обыкновенно, складной надвое стол, чтоб, при случае, его можно было в минуту схватить и унести. На столе из кожи или картонной бумаги нарисованы два ряда кругов с изображениями козерога, льва и других знаков. Хозяин-игрок стоит у стола и кричит: ‘За копейку — 6 копеек, за копейку 12 копеек, за копейку — 24 копейки!’ Чуть заметил, что подошли люди богатые или подгулявшие, он тотчас же переменяет ставку и кричит: ‘За копейку — 40 копеек, за копейку — восемь гривен, за копейку — 1 рубль 60 копеек!’ В одну минуту все кружки уставлены копейками. Игрок пускает из деревянного стакана шарик, он катится по столу между двумя рядами кругов, и перед которым остановится, тот и выигрывает. Обыкновенно бывает так, что раз-два выиграют посторонние, а двадцать раз выиграет сам владелец игорного стола, и это тем более незаметно, что игра идет быстро. В первый день праздника, утром, было не больше пяти столов. Полиции не было заметно: она, может быть, делала визиты. В тот же день, вечером, явилось 10-15 столов, а к концу праздника — больше сотни. Решительно все промежутки между балаганами были заняты игрой. Шла страшная игра. Пишущий эти строки долго отыскивал полицию, и когда нашел, то полиция ему отвечала: ‘Не ваше дело, иначе я вас самого возьму в часть’, и он вынужден был обратиться к г. Воейкову, полковнику жандармов, и к одному из адъютантов московского губернатора (так называли это лицо гулявшие вместе с г. Воейковым). Они отправились смотреть. Подойдя к игравшим, г. Воейков взял первый попавшийся ему стол и изорвал его, игроки разбежались, народ бросился ломать и все остальные столы и собирать рассыпанные деньги. Из-под Новинского игорные станки распространились по всем летним гуляньям.
1 мая в Сокольниках мы насчитали более десяти лавок с лотереями, а игорным столам и счету не было. В настоящую Масленицу под Новинским игры не было до среды, когда, собственно, начинается гулянье. В среду явилось столов пять. Играли сильнее, чем в прошлом году. Пишущий эти строки отыскал квартального надзирателя, который взял одного игрока со столом в пресненский частный дом, а городовой из будки под No 230 (если не ошибаюсь), что возле церкви св. Иоанна Предтечи, взял в будку, по нашему настоянию, игорный стол — в настоящее время, может быть, единственную улику в страшной заразе, развивающейся между народом. В пятницу играли, по крайней мере, на 50 столах, и тут же рядом разыгрывались в лотерею корзины пряников и конфект. Пишущий эти строки, после долгих поисков и разных столкновений отыскал г. частного пристава, который сначала долго отшучивался — отчего ж, дескать, им и не играть! — а потом поручил разузнать об этом деле квартальному надзирателю. Квартальный надзиратель — пусть он примет от нас знак глубокого к нему уважения — взялся за дело со всем усердием честного человека, но успел взять в часть только одного игрока, остальные разбежались, потому что караульные, расставленные игроками, зорко смотрели как за приближением полиции, так и за моей смушковой шапкой. В то же время толпа, окружавшая столы, или играла, или, успев уже освоиться с делом, также ожидала полицию, чтоб после набега ее броситься подбирать рассыпанные деньги.
Таковы-то, господа, у нас в Москве народные забавы. Народ, тысячами посещающий старую столицу (как, вероятно, и молодую), не найдет в ней ни школ, ни театров, которые он мог бы завести сам для себя и по-своему, но зато найдет сотни гостиниц, трактиров и харчевень, где, несмотря на все запрещенья, есть и музыка, и девицы, и цыгане, выйдет он на гулянье — и тут найдет новые сети, расставленные ему услужливой нашей цивилизацией. Скажите ж, как после этого честному мужику не ценить по заслугам нашего просвещения?
Текст по: ‘Голос’. 1863. No 56.