Из переписки Ю. К. Олеши с В. Э. Мейерхольдом и З. Н. Райх, Мейерхольд Всеволод Эмильевич, Год: 1936 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Минувшее. Исторический Альманах. 10

ИЗ ПЕРЕПИСКИ Ю.К. ОЛЕШИ С В.Э. МЕЙЕРХОЛЬДОМ И З.Н. РАЙХ

Публикация Э.Гарэтто и И.Озерной

В настоящую публикацию входят письма Зинаиды Николаевны Райх (1894-1939) к Юрию Карловичу Олеше (1899-1960) и черновики (или, возможно, варианты) писем Ю.К. Олеши ко Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду (1874-1940) и З.Н. Райх. Переписка относится к периоду 1930-1936 гг. и проливает новый свет на творческие и личные отношения корреспондентов.

После знакомства, состоявшегося 13 марта 1929 г. в театре им. Евгения Вахтангова на премьере пьесы ‘Заговор чувств’, между Олешей и Мейерхольдом завязались очень дружеские отношения, отразившиеся в переписке 1930-1931.

В начале 1930 Мейерхольд приступил к работе над новой пьесой Олеши ‘Список благодеяний’, которую считал произведением ‘великолепным’, но очень трудным для сценической реализации, как вообще вся драматургия Олеши, основанная не на действии, а на идеологии, на философии. Несмотря на недоразумения, возникавшие в период первоначальной работы над пьесой (например, слухи о том, что Олеша хочет передать ее в театр им. Вахтангова {См. В.Э. Мейерхольд. ПЕРЕПИСКА. М., 1976, с.306-307.}), постановка вызвала у Олеши восторженную реакцию: ‘Мне достаточно одного выхода Татарова из-за шкафа, чтобы хвалить Вас при жизни, — писал он Мейерхольду. — /…/ Выход Татарова в этой сцене равносилен по тонкости бросанию пучка шелка Трегубовой в предыдущей сцене’ {Записка Ю.Олеши к В.Мейерхольду. — ЦГАЛИ, ф.998, оп.1, ед. хр. 2128, л.1, 1 об.}. Премьера ‘Списка’ с Зинаидой Райх в главной роли, состоялась в ГосТИМе 4 июня 1931 г. Постановка и сама пьеса вызвали оживленную дискуссию в прессе Москвы и Ленинграда и довольно острые публичные дебаты. Критика резко выступила против ‘мелкобуржуазного’ истолкования идеи личности и коллектива. Мейерхольд включил ‘Список’ в программу гастролей 1931 года по Украине и в Ленинграде. Однако пьеса успеха у зрителей (особенно в Москве) не получила.

О творческом сотрудничестве с Мейерхольдом Олеша писал: ‘Работа с Мейерхольдом научила меня мыслить до известной степени ‘по-режиссерски’. Сочиняя сцену, я соединяю в себе драматурга с режиссером’ {Из заметки О БУДУЩЕЙ ПЬЕСЕ. — ‘Литературная газета’, 29.09.1932, вошла в сб. Ю.Олеша. ПЬЕСЫ. СТАТЬИ О ТЕАТРЕ И ДРАМАТУРГИИ. М., 1968, С.286.}.

Однако уже с 1931 взаимоотношения их явно осложняются. По-видимому, это было вызвано тем, что Олеша не выполнил своего обещания написать новую пьесу для Мейерхольда, который в то время постоянно подвергался критике за отсутствие в репертуаре его театра советской драматургии. С просьбой о новой пьесе Мейерхольд безуспешно обращался ко многим драматургам и писателям (см. его переписку с М.Зощенко, Н.Эрдманом, В.Вишневским, Вс.Ивановым {См. ПЕРЕПИСКУ, М., 1976.}). Но если большинство авторов отпугивало его произвольное обращение с текстами, то у Олеши причина была скорее иной: он сам переживал в этот период тяжелый творческий кризис, преодолеть который ему так и не удалось.

Омрачило отношения и то, что Олеша, не откликнувшись на предложение выступить в печати на стороне Мейерхольда против рапповцев, возглавляемых А.Н. Афиногеновым, неожиданно написал положительную рецензию на постановку афиногеновского ‘Страха’ (см. письмо З.Райх от 28 февраля 1932 г.).

Письмо З.Райх от 9 мая 1934 г. звучит как выплеск долго зревшей обиды на Олешу, особую остроту которой придавало его упорное молчание о новой постановке ‘Мастера’, ‘Дамы с камелиями’ и о ролях, исполняемых там З.Райх.

Публикуемые письма хранятся в ЦГАЛИ СССР, в фонде 3S8, оп.2, ед. хр. 616, 640, 806, и в фонде 998, оп.1, ед. хр. 949.

1. Мейерхольды — Олешам

[Берлин, 2 апреля 1930]¹

Милые Ю-оль!²

Ну вот! Вчера сыграли ‘Ревизора’ в Берлине³. Ночью в 2 ч. имели уже ‘прессу’, которую прилагаю⁴.

Обстановка ‘славы’ — утомительна. Фото-аппараты впереди, сзади, сбоку, сверху, снизу, ночью снятся, становится страшно!.. У Мейерхольда интервьюеры без конца. ‘Встречная’ пресса огромна. Техника ошеломляюща.

В 9.20 утра мы приехали — в 2 часа наши портреты (на вокзале у вагона снимали) уже ‘пестрели’ в газетах…

Сейчас встали — Мейерхольда опять ждут журналисты.

Н-да! Что-то дальше!

Сейчас успех налицо.

Оба мы по-человечески адово устали, вспоминаем нашу квартиру — ее тишину и сладких детей — как рай!

Есть уже и ‘горькие побеги’: Berliner Tagenblatt — не милостива к Мейерхольду. ‘Хозяину’ — (владельцу) театра ‘Ревизор’ не понравился…

Техника ревизорская — площадки — опять заедала. Но спектакль кончили в 11 часов 20 минут (большие купюры). Цветы Ваши довезла — и они стоят у Мейерхольда на столе и сейчас в вазе — приятно вспоминать ваши ‘вокзальные’ лица.

А кругом масса роз — почему-то увяли все — мне прислал даже Чехов — его уже видели⁵ — люблю его я очень. Простите, что письмо глупое, описательно-скучное — от усталости (меня кроме всего всегда быстро утомляет шум города). — Ноги гудут, мысли импотентны.

Целуем Вас оба, любим

Ваши Всев.-Зи⁶

[на полях:] Это 2-ое письмо в СССР. Первое позавчера — детям, а это Вам — видите, как любим.

Эти рецензии — как бы телеграммы в утрен[них] газетах. Настоящие будут в дневных.

Адрес — Berlin NW 11

Theater in der Strsemannstrasse

Vs. Meyerhold

¹ Датируется по содержанию.

² Шуточное обращение одновременно к Юрию Карловичу и его жене — Ольге Густавовне Суок (1899-1978).

³ Гастроли театра Мейерхольда в Берлине проходили в первой половине апреля 1930, потом ГосТИМ был в Кельне, Франкфурте. Играли, кроме РЕВИЗОРА, — ЛЕС, ВЕЛИКОДУШНЫЙ РОГОНОСЕЦ, РЫЧИ, КИТАЙ, КОМАНДАРМ 2.

⁴ К письму приложено несколько вырезок из немецких газет, с откликами на спектакль. А 5 апреля сам Мейерхольд посылает пианисту Л.Н. Оборину множество рецензий о той же премьере с просьбой передать их Олеше (см. ПЕРЕПИСКУ, ук. изд., с.305-306).

⁵ Михаил Александрович Чехов (1891-1955) находился в Берлине в эмиграции с 1928. В своем предисловии к книге Юрия Елагина ТЕМНЫЙ ГЕНИЙ (2-ое изд. Лондон, 1982, с. 15-17) Чехов вспоминает о встрече в Берлине с Мейерхольдом и о своих попытках убедить его не возвращаться в Советский Союз.

⁶ Шуточная подпись, составленная из имен Всеволод и Зинаида.

2. Олеша — Мейерхольду¹

а)

30 апреля 1930 г.
Москва

Вы спрашиваете, Всеволод Эмильевич, о болезни Маяковского. Я в точности ничего не знаю. Со времени возвращения из Ленинграда я не виделся с ним. Вот тогда на диспуте в Доме Печати по поводу ‘Бани’², когда мы сидели вместе, я видел его в последний раз. У него был грипп, какая-то тяжелая форма, потом он жаловался на горло. Идет среди обывателей сплетня о сифилисе, конечно, это ерунда, потому что те, кто знал его близко, по молодым годам (Большаков мне говорил), утверждают, что никакого сифилиса не было у Маяковского. Что я знаю о последних днях?

Известно, что он нервничал, искал общества, был раздражен. Говорят об одиночестве вследствие отъезда Бриков. Последний вечер был такой: часов в восемь вечера вдруг Маяковский пришел к Катаеву, у которого должны были быть гости — Яншин³, Ливанов⁴, Полонская⁵.

Катаев рассказывает о том, что Маяковский был грустен, как-то добр. Пришли гости и тут (говорит Катаев) началось очень тревожное поведение Маяковского. Он все объяснялся то с Полонской, то с Яншиным, вызывая их в комнату поодиночке. Затем условились, что Маяковский заедет утром за Полонской и отвезет ее в Театр на репетицию. Катаева поразило то, что Маяковский на прощание обнял его и поцеловал в щеку, сказав: ‘до свидания, старик’. Известно, что ночь Маяковский провел дома на Таганке, утром принял ванну, брился, надел свежее платье. Он заехал за Полонской и проехался затем с ней по городу. Как она очутилась у него — не знаю. Она выбежала с криками ‘Спасите’ и раздался выстрел. (Это произошло в комнате на Лубянском проезде).

Вот все.

Совершенно отвергается версия о связи Маяковского с Полонской. Об этом уже и не говорят.

Тело перевезли на Таганку, там собрались все, вынули мозг⁶, положили в гроб на грузовике. Перевезли в Клуб федерации. Медленно ехал грузовик и сзади катилось несколько автомобилей. Это было ночью. 15, 16 и утром 17 шли люди мимо гроба. Огромные массы. Похороны производили грандиозное впечатление: вся Поварская от Кудринской до Арбата была забита людьми, на оградах, на крышах стояли люди. Шло за гробом тысяч 60, если не больше, стреляли у крематория в воздух, чтобы дать возможность внести в ворота гроб. Была давка, стояли трамваи. Если бы он знал, что так его любят и знают, не застрелился бы. Я еще не знаю, не могу объяснить себе причины, я еще не продумал этой смерти. Он подавил нас, все время мы говорили о нем, до сих пор везде говорят о его смерти, страшно, огромная пустота и грусть, страшные подавляющие глаза смотрят с портретов. Ничего не понимаем! Надо думать, много передумать надо, чтобы понять, чтобы получить облегчение.

Скорей возвращайтесь! Грустное какое-то Ваше письмо, Всеволод Эмильевич!⁷ Теперь вот, когда он умер — вдруг кажется, что может быть какая-нибудь беседа могла бы удержать его. Но он никого не пускал в себя! Разве можно было бы допустить, что с ним может произойти какой-нибудь крах!

Здесь мало уделяют места гастролям Вашим, не знаю, нарочно или нет⁸. Были кое-какие заметки, но не то, чего следовало бы ожидать.

Я видел Ильинского⁹, которого расспрашивал обо всем и просил кланяться Вам. Скоро возвращайтесь, ждем Вас. Не надо уже думать больше об этой катастрофе, не будем отчаиваться. Ждем Вас, дорогие Всеволод Эмильевич и Зинаида Николаевна!

Желаем Вам успеха и всяких благополучии.

Помните любящих Вас

Ю. и О. Олеши

16 мая премьера ‘Трех толстяков’¹⁰.

[на полях:] Мы все писали: ‘литература’, ‘литература’ — и вот какая литература теперь в наших письмах!

[приписка жены Олеши:]

Крепко целую Вас, дорогая Зинаида Николаевна, благодарю за память, я все время больна, Игорь тоже¹¹. Кланяйтесь Всеволоду Эмильевичу. Возвращайтесь скорей.

Целую. О. Олеша

¹ В архиве Олеши находятся два неотправленных письма к Мейерхольду о смерти Маяковского. Оба датированы 30 апреля и являются как бы вариантами третьего — отправленного письма, которое, однако, в архиве Мейерхольда не обнаружено (см. ПЕРЕПИСКУ, ук. изд., с.307: ‘Дорогой Юрий Карлович, письмо Ваше о Маяковском мы получили…’) Здесь приводятся целиком оба письма.

² Диспут состоялся 27 марта. Текст выступления Маяковского см. в Полном собр. соч., М., 1937, т.ХII.

³ Яншин Михаил Михайлович (1902-1976), актер, режиссер МХАТ.

⁴ Ливанов Борис Николаевич (1904-1972), актер и режиссер МХАТ.

⁵ Полонская Вероника Витольдовна (р. 1902), последняя любовь Маяковского, в то время актриса МХАТ. Автор мемуаров о поэте.

⁶ Ср. в НИ ДНЯ БЕЗ СТРОЧКИ (М., 1983, с.468-469): ‘В день его смерти, когда, уже вечером, мы собрались в Гендриковом переулке, где теперь музей, а тогда была квартира Бриков, вдруг стали слышны из его комнаты громкие стуки — очень громкие, бесцеремонно громкие: так могут рубить, казалось, только дерево. Это происходило вскрытие черепа, чтобы изъять мозг. Мы слушали в тишине, полной ужаса’.

⁷ Упоминаемое письмо В.Э. Мейерхольда в архиве Ю.Олеши не обнаружено.

⁸ Отклики на гастроли появились, в частности, в ‘Рабис’, 1930, No 32-33, ‘Рабочий и искусство’, 1930, No 15, 24.

⁹ Ильинский Игорь Владимирович (1901-1987), драматический актер играл в ГосТИМе с 1920 по 1935. О смерти Маяковского см. его мемуары САМ О СЕБЕ. — ‘Театр’, 1958, No 11.

¹⁰ В Художественном театре, постановка Н.М. Горчакова и Е.С. Телешовой, под руководством Немировича-Данченко. На самом деле премьера состоялась только 24 мая.

¹¹ Сын О.Г. Олеши.

б)

30 апреля 1930 г.
Москва

Вы спрашиваете, Всеволод Эмильевич, о болезни Маяковского?

В точности я не знаю. Вот тогда, когда мы сидели вместе на диспуте о ‘Бане’ в Доме Печати — это был последний раз, когда я видел Маяковского. Говорят, что он болел гриппом в какой-то тяжелой форме. Не знаю.

Рассказывает режиссер Н.М. Горчаков¹, у которого в дни, предшествовавшие катастрофе, бывал Маяковский, о том, что был он раздражен, одинок, метался — ‘с утра — говорил — приду к Вам в гости’. Искал общества, дружбы, ‘теплоты’.

Известно такое: вечером накануне смерти Маяковский был у В.Катаева. Как раз я не был там. Он пришел неожиданно, вероятно, он знал, что у Катаева в тот вечер должны были быть Яншин и Полонская. Катаев рассказывает, что Маяковский был грустен и добр, необычен. Но все было спокойно. Маяковский говорил о предстоящей премьере пантомимы в цирке. Когда пришла Полонская и другие гости, поведение Маяковского стало тревожным, он требовал объяснения, вызывая поодиночке в комнату то Яншина, то Пол рискую. Прощаясь, он обнял Катаева и поцеловал в щеку, сказав: ‘до свидания, старик’. Это поразило Катаева.

Утром он заехал за Полонской (к Яншиным на дом), и катался с ней. Должен был отвезти ее на репетицию. Как она очутилась у него на Лубянском проезде — не знаю. Она выбежала с криком Спасите! — раздался выстрел. Он, говорят, стрелял левой рукой, говорят, жил несколько минут. Последнее, может быть, — ложь, не знаю. Тело перевезли на Таганку и оттуда на грузовике ночью на Поварскую в клуб федерации. Вероятно Вам известны подробности о массах людей, прошедших мимо гроба, о настоящем народном шествии за гробом. Люди стояли на крышах и на оградах — армия шла — и это все было стихийно, помимо организаций. Это было потрясающее зрелище. Теперь не устает молва, он подавил нас, нельзя справиться с наплывом мыслей, грусть, страшные подавляющие глаза смотрят с портретов, каждая строчка его кажется особенно значительной, вдруг замечаешь, как много Маяковский писал о собственной смерти!

Я не знаю, ничего еще не знаю, не понял, не продумал этой смерти. Вот все мы писали ‘литература’, мол, в письмах — и вот вдруг какая литература появилась в наших письмах!

Возвращайтесь скорей!

Грустное письмо Всеволода Эмильевича! Спасибо, что думаете о моей пьесе! Приезжайте — прочту новый вариант². Жизнь продолжается. Я видел Ильинского, которого расспрашивал о Вас и передавал поклоны и приветствия Ваши. В театральных кругах много говорят об успехе Зинаиды Райх и Ильинского. Пишите, помните нас, мы очень преданы Вам и очень любим Вас. Очень грустно все, но надо сбрасывать эту грусть — что ж, ничего не поделаешь. Трудно — смерть Маяковского поистине была потрясающим для всех — всюду — событием. Нельзя не думать и не говорить об этом.

Так приезжайте же, возвращайтесь, с нетерпением ждем Ваших впечатлений о Западе — страшно интересно и нужно.

Целые дни я во МХАТе, где 16 мая премьера ‘Толстяков’. Ольга Густавовна хворает, грипп, Игорь тоже, она передает Вам любовь свою и память. Будьте здоровы оба, и веселы, в конце концов. Спасибо за письма, пишите, возвращайтесь.

Ваш Ю.Олеша.

Любите меня (если угодно). Ю.О.

¹ Горчаков Николай Михайлович (1898-1958), режиссер МХАТ.

² Имеется в виду спектакль по пьесе Ю.Олеши ТРИ ТОЛСТЯКА.

3. Мейерхольд и З.Райх — Ю.Олеше

1 мая [1930]

Ю-Оль!

Бродим по Кельну. Сейчас были на набережной и обедали в матросском кабачке — очень вкусно. Вспоминали Вас — Матрос мой¹ был в раже. Сегодня совсем как бродяги: вещи на вокзале в бюро хранения, а сами без отеля бродим, ночью едем в Штутгарт. В уличках висят красные флажки с серпом и молотом! Вчера в бурж[уазном] Дюссельдорфе, сегодня в пролет[арском] Кельне.

Ваши
[Всев. Зи]

¹ Имеется в виду Мейерхольд. Он же подписал письмо Олеше из Парижа от 19 мая 1930 — ‘Ваш матрос’ (см. ПЕРЕПИСКА, ук. изд., с.307).

4. Олеша — Мейерхольду

[1930-1931]¹

Дорогой Всеволод Эмильевич,

Того, что мы предполагали вначале (в сцене кафе) сделать мне не удалось. То есть: не удалось сделать расщепления фигуры полпреда на ряд фигур французских рабочих.

Я думаю, что это и лишнее. Лучше ‘народность’ оставить для финала. Считаю, что вариант сцены в кафе, предложенный теперь, хорош — он закругляет Федотова и дает новые вспышки Лене. Эта сцена короткая и быстрая и это лучше, по-моему.

Но вот что: теперь я не вижу необходимости разыгрывать эту сцену в кафе. Почему именно кафе? Теперь это не столь важно. Решите сами.

Дальше: сцена избиения.

Следовательно, нужно либо оставить ее там, где она была, — либо выкинуть вовсе, потому что эта сцена в кафе — совершенно закончена и нет смысла вводить в нее новый элемент. Не знаю. Тут затрудняюсь. Может быть в работе Вашей что-нибудь дано будет такое, что повернет эту сцену на новую концовку.

Жду Вашего сообщения по поводу сцены. По-моему она сделана верно. В сцене пансиона я сделал соответствующие изменения в связи с изменением версии полпредства.

Крепко приветствую Вас.
Весь Ваш всегда
Любящий Вас по уши
Ю. Олеша

Пожалуйста, приветствуйте Зинаиду Николаевну.

¹ Письмо написано в процессе работы над пьесой СПИСОК БЛАГОДЕЯНИЙ.

5. З.Райх — Олеше

Харьков, 10 июля 1931

Милый родной Юрочка,

ну как же так случилось, что мы в такой долгой немой разлуке. Оба с Мейерхольдом страшно тоскуем по Вас. Образовалось некое содружество нелепых ‘Костей-летчиков’¹ и стали необходимыми друг другу больше, чем зубные щетки, и вдруг этакая ужасная разлука! И все это Вы, черт — со своими глупыми словами — ‘я не знаю, где я завтра буду: в Москве, в Ленинграде, на Донбассе или в Одессе…’. Во всех этих местах Вы хотели быть, а главное хотели и в Харьков приехать. Мы Вас можно сказать ждали ежечасно. На улицах казалось: идет Юра! И не телеграфировали оттого, что очень ждали. Вот здесь мы только поняли, что просто ‘сиротствуем’ без Вас. Очень Вас полюбили, целиком нелепого. Я прочла ‘Вишневую косточку’ — очень понравилось — и Маяковскому (убеждена внутренне) тоже понравился рассказ этот, но он просто позавидовал!.. А насчет протуберанца — просто похоже на армянский анекдот, до того глупо Вы применили это слово².

Главное, чего ищете глазами в письме: ‘Список благодеяний’ имеет больший успех, чем в Москве³. Доходят многие детали: уход Боголюбова⁴ вызывал аплодисм[енты], мой — после того как изорвала приглаш[ение] на бал — аплодисм[енты]. Пресса же здесь страшно худосочная и все повторяла, что и говорилось в Москве. Как и в Москве, интерес конечно больше у интеллигенции. С Донбасса Вс[еволод] Эм[ильевич] получил стихи, где вся работа мастера поощряется, только просят убрать ‘ноющую Гончарову’. На Донбассе бешено безумная жара и наши актеры себя чувствуют ужасно. Мы пока туда не ездили, м.б. поедем в Луганск, но это уж из Воронежа. С дороги мы Вам закатили нежную телеграмму на 49 слов, но не приняли ее, говорят можно до 15 слов. Мы послушно посылаем теперь только по 15. Юра, скучаем. А я знаю, что Вы будете, как пришпиленный, сидеть в Москве. Всех выгнали и теперь стоите у часов… Ну стойте, черт Вас дери. Очень хочу Вас видеть и слушать, как Вы с Всеволодом] Эм[ильевичем] глупите. Читаю массу. Здесь тоже жара африканская. Сегодня напишу Оле. Целую Вас.

Зинаида […]⁵

¹ Затруднительно определить точный контекст этого шутливого названия, которое повторяется и в другом письме Зинаиды Райх. Поскольку Олеша в это время бывал часто у Мейерхольдов и даже жил у них, можно предположить, что это шутка, имеющая отношение к сыну З.Райх — Костантину Сергеевичу Есенину.

² Рассказ ВИШНЕВАЯ КОСТОЧКА был впервые опубликован в ж. ‘Октябрь’, 1929, No 8, с датой ‘5.VIII. 1929’. Олеша вспоминает о неодобрительном отзыве Маяковского по поводу этого рассказа в своем выступлении 16 марта 1936 г. на общемосковском собрании писателей: ‘У меня в одном рассказе есть место, где я говорю о собаке, которая из ярко освещенного солнцем места вбегает в темный коридор. Я говорю: собаку охватил протуберанец. Маяковский, которому я прочел рассказ, спросил: что это значит?

Я начал что-то объяснять — это то огненное кольцо, которое появляется вокруг солнца во время затмения и т.д.

— Вот и надо было написать, — прорычал Маяковский, — собаку охватило огненное кольцо, глупо именуемое наукой — протуберанец.

Маяковский таким образом ругал меня за формализм /…/’ (Из стенограммы выступления Олеши. — ЦГАЛИ, ф.634, оп.1, ед. хр.178, л.86).

³ 20 июня 1931 ГосТИМ выехал в гастрольную поездку, разделившись на две группы. Одна гастролировала в Харькове, Воронеже, Киеве, другая — в Донбассе: в Макеевке, Сталино, Луганске, Горловке.

⁴ Боголюбов Николай Иванович (1899-1980), драматический актер, играл в ГосТИМе с 1923 по 1937, в СПИСКЕ БЛАГОДЕЯНИЙ выступал в роли Федотова.

⁵ Далее следует приписка Мейерхольда, опубликованная в ПЕРЕПИСКЕ, ук. изд., с.319-320.

6. З.Райх — Олеше

[Ленинград, 28 декабря 1931]¹

Юрочка, замолчали голубчик!..

сегодня читали статью о ‘Страхе’ в ‘Литературке’. Решили тоже составить бригаду драм[атургов]² и зовем Вас в эту бригаду и напишем мы о ‘Страхе’ рецензию… Пожалуйста, Юрочка, приготовьте Ваши возражения!³

‘Страх’ это пьеса, которой умиляются. Церкви закрыты — умиляться негде — умиляются в МХАТе.

Нехорошо только, что Афиногенов умиляет и своих [неразб.], впрочем это скоро будет признано ошибочным.

Приедем 2-ого. 30 утром и вечером ‘Список’, 31-го тоже⁴. Билеты распроданы.

Зинаида.

¹ Почтовый штамп. ТИМ гастролировал в это время в Ленинграде.

² Имеется в виду восторженная рецензия на пьесу СТРАХ Афиногенова (премьера — 24 декабря в MX AT), опубликованная в ‘Литературной газете’ за 23 декабря 1931 и подписанная ‘бригадой Всероскомдрамы’ (на эту статью ссылается Ю.Юзовский в своей рецензии о СТРАХЕ — ‘ЛГ’ за 28.12.1931). 5 октября 1931 Александр Николаевич Афиногенов (1904-1941) — в то время один из руководителей РАПП — выступил на заседании секретариата Ассоциации пролетарских писателей с докладом, направленным против Мейерхольда и его книги РЕКОНСТРУКЦИЯ ТЕ А Т-РА (1930). Этот доклад послужил основой постановления РАПП ‘Задачи Рапп на театральном фронте’ (декабрь 1931. Отчет об этом докладе и текст постановления опубликованы в ж. ‘Советский театр’, 1931, No 10-11, с.4-16). В письме к поэту и драматургу Александру Ильичу Безыменскому (1898-1973) от 26 февраля 1932 г. Мейерхольд писал: ‘Ты знаешь, как я занят хлопотами по стройке ГосТИМа. Тем временем театральные отделы, руководимые афиногеновыми, плетут о нас черт знает что’ (ПЕРЕПИСКА, ук. изд., с.321}.

³ Ироническое предложение Зинаиды Райх не только не нашло отклика у писателя, но в газ. ‘Вечерняя Москва’ за 16 января 1932 был напечатан его отзыв о спектакле МХТ О ‘СТРАХЕ’ АФИНОГЕНОВА, где читаем: ‘Колоссальная заслуга Афиногенова в том, что он написал пьесу, которая имеет большой успех у широкого советского зрителя. /…/ ‘Страх’ открыл советскую публику в широком смысле. И это завидная удача’.

⁴ Имеются в виду гастроли ТИМа в Ленинграде.

7. З.Райх — Олеше

[Москва] 9 мая 1934

Любимый Юрочка!

Мне не хочется, чтобы ходатаи Ваши просили ‘о помиловании’. Дело не в этом и не в том, чтобы Вас чему-то ‘учить’ или ‘наказывать’. Дело в нас самих.

Иногда человека, которого любишь, принимаешь до конца — прощаешь ему все и даже любишь и любуешься его недостатками. Однако, как это бывает обычно со всякими рядовыми людьми, и в данном случае все нерядовые оказываются рядовыми — малоэтические поступки любимого человека, направленные непосредственно на любящего — огорчают невыносимо.

Я проверила эту нелитературную и тяжеловесную фразу, но она выражает именно то, что я хотела сказать.

Конечно обиженной оказалась больше я, чем Мейерхольд, если вдуматься честно.

Мейерхольду — не правда ли — настоящей честной славы — некуда девать, ее у него много. Но вот любви у него мало. Его конечно многие любят, но их надо искать, их любовь не актуальна, как актуальны всегда недружелюбие, нелюбовь и ненависть. По любви он скучает!.. Вы это знаете, Вы сами ее ищете. А любовь тянет за собой такие странные слова и понятия — ‘вечность’, ‘преданность’.

И постепенно наша любовь к Вам выросла в дружбу, как нам показалось, основой ее эти два словечка являются в первую очередь — не правда ли?

Все это ‘идеалистическая наивная ребяческая чушь’, но Вы ведь знаете, что ‘Костя-летчик’ — это главное, что было в Вашей дружбе с Мейерхольдом. И когда партнер по ‘Косте-летчику’ очень огорчил Мейерхольда, то Мейерхольд не захотел такой не ‘Костелетчикской’ дружбы…

А обо мне и говорить не надо, но я скажу… 1-ая обида в статье Вашей ‘Любовь к М[ейерхольд]у’. Когда мне захотелось ‘литературно’ Вас наказать, в защиту вступилась Оля и Вы злились искренне. Я Вас так люблю, что стала все в своей статейке умягчать и умягчать. Последняя редакция, что я Вам прочла, не ‘дошла’ до Вас, как ‘ответ-обида’ и мне расхотелось ее отдавать в редакции газет². А может быть ‘плохая глина’ — Дюма³, сознательно и серьезно взятая художником — отмела бы наветы Пиккеля и Никулина⁴… Наверное отмела бы…

И скульптура прекрасная Мейерхольда была бы все равно прекрасной, хоть материал и недоброкачественный. Ведь для Мейерхольда-мастера — драматург Дюма, сам для Вас чернила и бумага… и на сущность произведения не влияет…

Возможность, данная Вам Ципиным⁵, использована не была, это страшно нас потрясло. Мы искали другого, но в нас еще теплилась вера в Вашу ‘верность’ и Вы много дней все обещали: ‘пишу, напишу’. Но Вы слово ‘потрясло’ — никогда не принимаете всерьез. Вы любите одесский ветер легкомысленности.

Вы отмахнулись и не захотели в ‘Любовь к Мейерхольду’ дать чуть-чуть актуальности, немножко ‘верности и преданности’.

И вот последний неприезд в Ленинград⁶. В причинах не хочется разбираться. Факт существует на фактах еще более неприятных.

Еще 19 янв[аря], когда мне было 10 лет⁷.

Как я тогда огорчилась. От Юры и Оли ни слова…

Просто скажу Вам обоим — я больше не могу и не в состоянии любить Вас. Мейерхольд же — очень огорчен Вашим к нему равнодушием по линии ‘самозащиты’…

И не нужно нас обоих царапать в нашем горе — потере любимых друзей, не надо засылать ходатаев — не в этом дело.

И дело не в том, чтоб как-то что-то Вы должны ‘исправлять’. Это уже глупо. Дело не в сознательном и вынужденном, а в порыве. Его не было. Костя-летчик — дружба сорвалась…

Чувство большой оскорбленности есть чувство большой оскорбленности и надо время, чтоб его съело. Любящая Вас обоих

Зинаида Райх.

¹ Впервые опубликовано в газете ‘Вечерняя Москва’ за 9.02.1934.

² Рукописи статьи Райх в архиве Мейерхольда и Райх не обнаружено.

³ Имеется в виду спектакль ДАМА С КАМЕЛИЯМИ, премьера которого состоялась 19-марта 1934.

⁴ Пиккель Ричард Витольдович (1896-1936), критик, член Главного комитета по контролю за репертуаром, директор Камерного театра до 10 апреля 1933. Впоследствии репрессирован.

Никулин Лев Вениаминович (1891-1967), советский писатель.

Видимо, Райх имеет в виду отрицательные рецензии на спектакль ГосТИМа. Никулин, в частности, писал: ‘Не было никаких оснований показывать эту пьесу в одном из ведущих советских театров — в театре, имеющем заслуги в области мысли и в области формы. Но помня смелые и содержательные ревизии Мейерхольдом утративших некоторую долю актуальности классических пьес, можно было предположить, что талант Мейерхольда и смелость художника революции позволят ему поднять на неизвестную социальную высоту текст Александра Дюма и в какой-то степени заставить эту пьесу звучать на уровне социальных обобщений Бальзака и Золя. Этого не случилось, потому что материал был сам по себе недоброкачественный и мелкий’ (‘Правда’, 1934, No 89, 31.3.1934).

⁵ Возможно, имеется в виду Григорий Евгеньевич Ципин, бывший в то время директором издательства ‘Советская литература’.

⁶ По всей вероятности, имеется в виду премьера спектакля МАСКАРАД, состоявшаяся в Ленинградском академическом театре драмы 25 декабря 1933.

⁷ Речь идет о 10-летнем юбилее спектакля ЛЕС, по пьесе А.Н. Островского, в котором Райх играла роль Аксюши.

8. Олеша — З.Райх

[1934, после 9 мая]

Дорогая Зиночка!

Я люблю Вас и Всеволода Эмильевича очень крепко, и мысль о том, чтобы отнестись к Вам плохо, никогда не может зародиться во мне!

Вся причина многих моих дурных поступков, как по отношению к Вам, так и к другим — например к Оле — заключается в том, что в последние годы у меня в душе большой непорядок в творческом смысле. Мне очень трудно, поверьте мне. Мне не удается работа, иногда мне кажется, что уже никогда я не смогу писать. Поверьте, что только эта тревога заставляет меня иногда как бы отсутствовать, не видеть вокруг себя хорошего, не видеть друзей, куда-то спешить, скользить. Повторяю всем: это главная причина. Я не умею объяснить всем трудности моего состояния. Я, кажется, уже говорил Вам о том, что мне снился афишный столб, и я стоял перед ним, и искал своей афиши. Там было много афиш о чужих пьесах и не было моей. У меня очень тревожное состояние. Может быть это разрядится чем-то очень хорошим. Я верю в это.

Вы не должны ставить меня в ряд тех людей, которые изменили Вам или стали враги ваши. Вы часто говорите: враг изменник. Я не могу быть таким. Я даже не могу понять, что это значит враг или изменник, когда это применяется ко мне по отношению к Вам.

Ваш враг? Значит, я желаю Вам зла? Не понимаю это.

Только что, вернувшись домой, я нашел Ваше письмо. Оли дома нет, я отвечаю Вам один.

Почему я не написал ничего о ‘Даме’?

Потому что я боялся написать плохо. Я теперь болен страшной болезнью: мне кажется, что все, что я пишу — я пишу плохо. (Может быть, так и есть на самом деле, а не только кажется). Я начинал писать о ‘Даме’ много раз и всякий раз бросал, потому что думал, что это написано плохо. Вот единственная причина, мешавшая мне написать. Неужели Вы думаете, что могли быть какие-либо другие причины? Например, злобное или несерьезное отношение к Вам? Вы даже не знаете, как часто приходится мне драться в словесных спорах за Мейерхольда. Я со старыми друзьями ссорюсь из-за Вас.

¹ Письмо не окончено: по содержанию текста можно предположить, что речь идет о двух вариантах письма. В архиве З.Райх письмо Олеши не обнаружено, возможно оно затерялось, но возможно — и не было отправлено.

9. З.Райх — Олешам

Дорогие Ольга Густавовна и Юрий Карлович! Просим вас 10 февраля обязательно быть у нас в 9 часов вечера. Всеволод Эмильевич будет рад Вас видеть в день своего праздника¹.

Привет сердечный.
Зинаида Райх

1936 г. 5 ф[евраля]

¹ Празднование 62-летия Мейерхольда.