Из переписки В.Ф. Ходасевича с Мережковскими, Ходасевич Владислав Фелицианович, Год: 1927 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 53 минут(ы)

Из переписки В.Ф. Ходасевича с Мережковскими

(Вступ. ст., публ. и коммент. Н.А. Богомолова)

Опубликовано в журнале:

‘НЛО’ 2008, No 90

Этих корреспондентов сегодняшнему читателю представлять было бы смешно. И Владислав Ходасевич, и Д.С. Мережковский, и З.Н. Гиппиус относятся к числу тех, кто постоянно оказывается в поле зрения сегодняшнего литературоведения, независимо даже от того, идет ли речь об их жизни и творчестве в России до 1919 (или 1922) года, или же об эмигрантском периоде, к которому и относятся публикуемые письма. Более того, хорошо известны письма Гиппиус к Ходасевичу, давно опубликованные, хотя и без должных комментариев¹.

Однако что сталось с большинством ответных писем, мы не знаем. Мало того, в архиве Н.Н. Берберовой сохранился сделанный ее рукою перечень писем Ходасевича к Гиппиус, в котором перечислено 43 письма², — но сами эти письма почти совсем неизвестны. Нет у нас сведений и об остальной переписке Ходасевича с Мережковскими. Об этом, конечно, остается лишь горько пожалеть.

Но вместе с тем и публикуемые письма дают возможность проникнуть на те уровни литературы и эмигрантской журналистики, которые до сих пор были от нас закрыты или полузакрыты и потому требуют тщательного восстановления контекста.

По большей части это сделано в комментариях, однако представляется резонным все же сказать несколько слов о тех темах, которые в них поднимаются.

Первая тема возникает в конце лета 1926 года, но касается ситуации несколько более ранней. В различных центрах русского рассеяния по крайней мере с 1922 года существовали ‘союзы возвращения на родину’. Однако в сколько-нибудь авторитетной эмигрантской печати (прежде всего в газете ‘Последние новости’) довольно широкая кампания, получившая название ‘возвращенчества’, дала о себе знать лишь осенью 1925 года. Ходасевич связывал ее с провокацией ГПУ, которое, пользуясь истекавшим как раз тогда трехлетним сроком со времени так называемого ‘философского парохода’, решило выманить из-за границы в Россию как можно большее количество эмигрантов. Еще весной он писал М.М. Карповичу: ‘Эта штука для меня глубоко неприемлема. <...> Помочь русскому народу, работая с большевиками, нельзя, ибо они сами ‘работают’ ему во вред. Всякое сотрудничество с советской властью — по существу, направлено против русского народа’³. Но в то время он не решался выступить против возвращенцев печатно: ‘Бурцевские лавры меня не манят, да у меня для этого нет ни знаний, ни умения, ни охоты. Но ‘про себя’ знаю — и соответственным образом все возвращенческое отвергаю’⁴. Последней каплей оказалось опубликованное в августе 1926 года скорбное письмо Горького о смерти Дзержинского. После этого Ходасевич счел себя вправе огласить известные ему факты о причастности ближайшего горьковского окружения к провокации. Он написал статью ‘К истории возвращенчества’ и решал, что с нею делать. Об этом — первое письмо к Гиппиус, слегка затрагивается тема и в первом письме Мережковского к Ходасевичу.

Остальные пять писем Мережковского написаны осенью 1927 года. Общественную ситуацию того времени определяло несколько важнейших событий, сейчас потерявших остроту, а тогда весьма живых. С одной стороны, это ряд получивших известность попыток диверсиями и террором вмешаться в жизнь Советского Союза: 3 июня была предпринята попытка взорвать общежитие ОГПУ в Москве, 7 июня на Главном вокзале в Варшаве был убит полпред СССР в Польше Войков, в тот же день в СССР было совершено еще два крупных теракта. В ответ на это 10 июня было объявлено о расстреле давно уже задержанного при переходе границы кн. П.Д. Долгорукова и его группы. Эти события, произошедшие почти одновременно, и подтолкнули газеты к обсуждению вопроса о том, есть ли в России дееспособная вооруженная оппозиция. Приходилось признать, что — нет. Окончательное публичное разоблачение ‘Треста’ пришлось как раз на осень 1927 года⁵.

Почти в то же время появилась декларация местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (будущего патриарха), а за ней последовало обостренное ожидание реакции зарубежных иерархов на нее (подробнее см. в комментариях к письмам). Для людей, причастных к литературе, очень важна была решительная перемена в руководстве газеты ‘Возрождение’ — в августе от поста редактора оказался П.Б. Струве⁶, и наиболее активные люди среди претендовавших на роль идеологических лидеров стали питать надежды на то, что, не возглавляя газету формально, они смогут стать ее идейными вдохновителями. А Мережковские находились в постоянном поиске издания, где они могли бы, не оглядываясь на редакторов, вести свою собственную публицистическую линию — прежде всего в освещении политики и религиозной жизни.

Необходимо признать, что все попытки такого рода были обречены на провал. При всем полемическом темпераменте систематически работать в качестве редакторов толстого журнала или тем более газеты Мережковские были не в состоянии. Множество мелкой работы, требующейся в регулярной журналистской деятельности, они выполнять не хотели, да и, судя по всему, не могли. Не случайно самый долговечный из их журналов, ‘Новый путь’, продержался два неполных года — и это при том, что им удалось привлечь к сотрудничеству некоторое количество профессионалов. Все остальные планы или не осуществлялись (журнал ‘Меч’, руководство журналом ‘Образование’ и газетой ‘Утро’), или вскорости обрывались (журнал ‘Голос жизни’, руководство литературным отделом ‘Русской мысли’). То же самое было и в годы эмиграции. Сотрудничество с варшавской газетой ‘Свобода’ (впоследствии переименованной в ‘За свободу!’), которой фактически руководил Д.В. Философов, толком не состоялось, охотно печатая художественные произведения и время от времени даже публицистику Мережковских, журналы и газеты подчиняли их деятельность редакционной политике (‘Последние новости’, ‘Звено’, ‘Общее дело’, ‘Современные записки’ и пр.). Даже не слишком регулярные и малотиражные журналы, вроде обсуждающихся в письмах ‘Нового дома’ и ‘Нового корабля’, не выдерживали полного доминирования Мережковских и не собирали читателей.

После ухода Струве с поста редактора ‘Возрождения’ Мережковскому и Гиппиус (но прежде всего первому) показалось, что появляется возможность сделаться определяющими фигурами в этой газете. О расстановке сил в газете с августа и до декабря 1927 года дает представление хроникальная заметка:

Мы уже сообщали, что Н.Н. Львов согласился выставить свою кандидатуру на пост председателя Совета РЦО. Предполагалось, что после его выбора в председатели Совета Н.Н. Львов войдет в состав редакции ‘Возрождения’. Теперь нам сообщают, что вступление Н.Н. Львова в состав редакции ‘Возрождения’ состоится до общего собрания РЦО, а именно в ближайшие дни, причем Н.Н. Львов возьмет в свои руки общее политическое руководство газетой, а Ю.Ф. Семенов перейдет на свое прежнее амплуа технического редактора. Что же касается г. Маковского, фактически руководившего газетой после ухода П.Б. Струве, то он, оставаясь членом редакционной коллегии, будет заведовать литературным отделом⁷.

С.К. Маковский не выглядит здесь фигурой безразличной. Напомним, что он был видным искусствоведом, поэтом средних достоинств и издателем ‘эстетических’ журналов, среди которых был выдающийся по своему значению для русской журналистики ‘Аполлон’. Мережковские в свое время ‘Аполлоном’ брезговали, однако теперь особенно выбирать не приходилось. Даже если учитывать, что единоличным руководителем Маковский в газете не был (Ю. Семенов имел нисколько не меньшее влияние, а официально даже значился редактором), его роль была весьма значительна. И то, что именно он стоял у истоков идеи о приглашении Мережковских в газету, весьма показательно.

Показательно и то, что посредником он выбрал Ходасевича. Именно на 1926—1927 годы приходится наибольшее сближение его с Мережковскими. Еще в апреле 1926 года он писал М.М. Карповичу: ‘Литературно у меня сейчас ‘флирт’ с Гиппиус: за что-то она меня полюбила’⁸. И не случайно именно Ходасевичу была доверена первая речь на собрании общества ‘Зеленая лампа’, созданного по инициативе Мережковских. В декабре 1927 года Гиппиус пишет восторженную рецензию о ‘Собрании стихов’ Ходасевича⁹. Но долгим такой альянс быть не мог. Слишком уж различны были интересы писателей, слишком по-разному они относились к текущей литературе, слишком разными виделись им литературные и общественные интересы эмиграции¹⁰.

Об этом наглядно свидетельствуют письма Ходасевича к Гиппиус 1928 и 1929 годов, особенно если сопоставить их с тем, что пишет ему в то же время Гиппиус. Ходасевич все время говорит о литературе — Гиппиус все время стремится за ее пределы. Гиппиус волнуют общие судьбы значимых для нее начинаний, его — конкретное положение дел в них. Если использовать терминологию самой Гиппиус, для нее важна стратегия (причем очень часто фантастическая), для Ходасевича же — тактика литературной борьбы и поведения в литературной жизни. Именно это привело в конце концов к расхождению и фактически — к расставанию. Если не считать двух писем 1939 года, последнее письмо Гиппиус относится к сентябрю 1931 года, и черновик ответа Ходасевича на него печатается сейчас.

Внешне речь идет о несоблюдении (с точки зрения Гиппиус) литературной этики: Ходасевич написал о том, что псевдоним Антон Крайний принадлежит ей, а также процитировал ее частные письма. При этом он, конечно, был прав и в том, и в другом случае. Гиппиус сама этот псевдоним раскрыла на титульном листе своей книги, а фрагменты из писем дважды задолго до этого были напечатаны в ‘Последних новостях’, не вызвав никакой обиженной реакции. Но, конечно, не в этом было дело. Гиппиус во что бы то ни стало нужно было ‘обидеться’ на Ходасевича, который не поддержал ее в печати, а, наоборот, с присущей ему едкой язвительностью, скрытой за внешним почтением, высмеял. Позиция, занятая Гиппиус (да и Мережковским тоже) — с очевидным уничижением паче гордости, была самому Ходасевичу, вынужденному постоянно приспосабливаться к газетным требованиям, потому что иначе было невозможно просто прокормить себя, глубоко чужда и не могла не казаться искусственной. Не случайно Гиппиус отказалась от его предложения напечатать в ‘Возрождении’ письмо с протестом против ‘кражи литературной собственности’.

Письма Ходасевича к Гиппиус хранятся в: Beineke Rare Books and Manuscript Library. Gen MSS 182. Box 57. Folder 1290. Письма Мережковского к Ходасевичу — там же, folder 1304. О месте публикаций еще двух известных писем Ходасевича к Гиппиус см. в примеч. 10.

ПРИМЕЧАНИЯ

1) Гиппиус Зинаида. Письма к Берберовой и Ходасевичу / Ed. by Erika Freiberger Sheikholeslami. Ann Arbor, [1978]. В дальнейшем ссылки на эту книгу даются сокращенно: ПБХ, с указанием страниц. Мы позволили себе исправлять в необходимых случаях орфографию и пунктуацию этой публикации, а также раскрывать неочевидные сокращения в тексте.

2) Beineke Rare Books and Manuscript Library. Gen MSS 182. Box 52. Folder 1160. Для будущих исследователей сохраним этот список.

1926

1, 29 апреля

22, 29 июня

19, 28 июля

7, 16, 23, 30 августа

8, 20, 24, 27 сентября

6, 21, 22, 26 октября

2, 8, 12, 17 ноября

1927

8 июля

23 сентября

7, 12, 19, 29, 31 октября

1928

17 января

29 февраля

14 марта

13, 17 апреля

4 июня

11 декабря

1929

25 июня

30 августа

6, 19 сентября

22 октября

? 1929

10 сентября 1930

До настоящего время не было опубликовано ни одного письма, зафиксированного этим архивным делом. Данной публикацией мы закрываем лишь одну позицию (30 августа 1926 года).

3) Ходасевич Владислав. Собр. соч.: В 4 т. М., 1997. Т. 4. С. 498. Далее ссылки на это издание даются сокращенно: ССМ, с указанием тома и страницы.]

4) Там же. С. 499.

5) На очень широком материале эта ситуация рассмотрена в кн.: Флейшман Лазарь. В тисках провокации: Операция ‘Трест’ и русская зарубежная печать. М.: НЛО, 2003.

6) О ‘Возрождении’ при редакторстве Струве см.: Казнина О.А. Начало газеты ‘Возрождение’: 1925—1927 // Литература русского Зарубежья 1920—1940. М., 2004. Вып. 3. С. 58—96 (там же библиография предшествующих публикаций), Яковлева Т.А. Пути возрождения: Идеи и судьбы эмигрантской печати П.Б. Струве, П.Н. Милюкова и А.Ф. Керенского. Иркутск, 1996. Об отношении Мережковского к газете при редакторстве Струве см.: Начало газеты ‘Возрождение’: Неизданные письма Д.С. Мережковского, Н.А. Бердяева, М.П. Арцыбашева, В.Л. Бурцева, А.И. Каминки и Г.А. Ландау из архива П.Б. Струве / Публ. Г.П. Струве // Мосты. 1959. Кн. 3. С. 374—392, Казнина О.А. Цит. соч. С. 62—63.

7) Новые перемены в ‘Возрождении’ // Дни. 1927. 3 декабря. No 1256.

ССМ. Т. 4. С. 498.

9) Антон Крайний. ‘Знак’: О Владиславе Ходасевиче // Возрождение. 1927. 15 декабря. No 926. Перепеч.: Гиппиус З.Н. Чего не было и что было: Неизвестная проза 1926—1930 годов. СПб., 2002. С. 330—339. Далее ссылки на эту книгу даются сокращенно: Чего не было… с указанием страницы.

10) См. удачные характеристики этих разногласий в публикациях еще двух писем Гиппиус к Ходасевичу — в преамбуле к публикации письма от 4 декабря 1928 года: Из переписки В.Ф. Ходасевича (1925—1938) / Публ. Джона Малмстада // Минувшее: Исторический альманах. [Paris, 1987]. [Т.] 3. С. 272—277 (сам текст письма перепечатан: ССМ. Т. 4. С. 510—511), а также в статье: Ливак Леонид. Критическое хозяйство Владислава Ходасевича // Диаспора: Новые материалы. Париж, СПб., 2002. [Т.] IV. C. 393—399, куда инкорпорировано письмо Ходасевича к Гиппиус от 10 октября 1929 года.

В.Ф. ХОДАСЕВИЧ — З.Н. ГИППИУС

14, rue Lamblardie Paris (12e)

Милая Зинаида Николаевна, я себя так дурно чувствую (опять фурункулы), что ответ на Ваше письмо о Мельгунове третий день лежит на столе не конченный¹. Не сердитесь, если это письмо выйдет несуразно: если б Вы знали, в какое состояние я прихожу, когда нарывает: ведь это, на моем веку, уже третья сотня фурункулов². Я имею право на ‘нервы’.

Так вот, Ваше предложение для меня не совсем ново³. Я сам подумывал, с Вашей помощью, просто напечатать статью, возвращенную ‘Днями’, — в ‘Свободе’⁴. Но, собрав все силы для спокойного обсуждения, решил этого не делать, — по следующим причинам:

1) Эмигрантская ‘масса’ не читает ‘Свободу’, след<овательно>, с моей статьей в этом случае ознакомится только в интерпретации ‘Дней’ и ‘Посл<едних> Нов<остей>‘. А интерпретация будет сами знаете какая: с передержками и клеветами, ибо будут бить и по мне, и по ‘Свободе’, на которую даже у Милюкова ‘зуб’ за давнюю статью Арцыбашева⁵. Мое ‘разоблачение’ утопят именно в глазах массы, — а деятели и деяние выйдут невинными героями: вместо подсиживания — получится реклама.

2) Если я, ближайший сотрудник ‘Дней’, появлюсь с этим делом в ‘Свободе’, — то это опять же козырь для Кусковой и КR: вот видите, это такой вздор, что собственная газета от него отказалась — и он побежал в чужую, которая неразборчива.

3) У меня есть еще отдаленная надежда несколько времени спустя (почему спустя — долго и скучно объяснять) распропагандировать ‘папашу’, т.е. в этом вопросе приобрести политически сильного союзника, а главное — завладеть газетой, в кот<орой> доныне действовали Осоргин и Кускова⁶. Если не спугнуть папашу ‘Свободой’ — это все же возможно. После ‘Свободы’ он станет на сторону возвращенцев.

4) О моих разговорах, конечно, полетели уже реляции в Прагу (Зензинов⁷) и к Осоргину (Макеев⁸поехал туда, где жена Осоргина⁹, и уже рассказал, при Алданове). Так вот, я хочу посмотреть, какова будет ‘химическая реакция’.

Таковы были мои основные соображения. Что же было бы, если б сделать так, как Вы предлагаете?

Во-первых, — останутся в силе три первых пункта из того, чт сказано выше. Во-вторых: допустим, Вы делаете это вовсе анонимно: результат: все будет объявлено просто ложью и безответственной болтовней, допустим, Вы подписываетесь, не называя меня: объявят: Гиппиус лжет, ибо она в Сорр<енто> не была¹⁰, или: лжет ее анонимный источник, допустим — Вы меня назвали: ага, сам не посмел, потому что лжет. Словом, мы попадаем в категорию просто лгунов — и Кускосоргины снова герои, жертвы, а дело их — великое дело.

Милая Зинаида Николаевна, Вы правы: и я не ‘обуреваем самоотверженной любовью ко всем несчастным малым сим, в первую голову’¹¹. Но я обуреваем вполне самоотверженной ненавистью к делу б<ольшеви>ков и их приверженцев. Именно это заставляет меня пока ‘смириться’ и не лить воду на их мельницу. Я не хочу, чтоб мне раньше времени заткнули глотку, которая еще может пригодиться. А при данном соотношении сил и при нынешнем моем состоянии это кончилось бы именно так. Я как раз не хочу, чтоб меня смирили до полного бездействия.

Вы меня, кажется, обидели словами о случаях, когда приходится ‘рисковать даже личными интересами’. На своем веку я ими рисковал довольно — и всегда проигрывал их, и привык к этому. Но я не хочу, не могу, чтоб мой проигрыш стал прямым выигрышем возвращенцев, чтоб дело Кусковых ‘окрепло в бореньях’¹²с клеветой Ходасевича: да, этого, прямо говорю, — не вынесу. Какой ужас — помочь им!

Нет, ничего в ‘Свободу’ не пишите. Я буду ждать и брать измором, тут время работает на меня. Месяц тому назад мне никто не верил, что Пешкова близка к Дзержинскому¹³. А теперь и Миноры¹⁴с этим согласны. Подожду, когда поверят и о Кр<асном> Кресте¹⁵, — точнее: когда решатся поверить.

Если, скажу по совести, мое поведение кажется Вам просто трусостью и вилянием — что ж делать. Но мне это было бы очень тяжело.

Я написал нескладно и многого не написал вовсе. Сил нет рассказывать еще разные разности и сложности, а их очень много. Мне очень хочется думать, что Вы поймете меня в полную меру. Надоело же, в самом деле, что никто никогда не понимает.

Какое нескладное письмо! Вот P.S., в котором придется чуть ли не все начинать сначала. Когда я писал Вам, что не могу иметь против себя ‘Дни’, ‘Совр<еменные> Зап<иски>‘ и ‘Посл<едние> Нов<ости>‘ — я именно думал о напечатании статьи в ‘За Свободу’. Но это не важно. Вот что важнее. Я сейчас всерьез обсуждал вполне ‘академический’ вопрос, чт было бы, если б Вы написали, не поминая меня… Да разве это возможно? Неужели Вы в самом деле думаете, что я просто хочу остаться в стороне? Поджать хвост? Поймите же, Бога ради, что я не себя боюсь проиграть, а дело. — Ведь, в довершение всего, это было бы самозатыканием собственного рта: ведь я знаю еще тысячу вещей, которая необходима была бы для возражения на ‘их’ непременные возражения. И я, спрятавшись за Вас, лишился бы даже возможности спорить, когда все дело объявят клеветой? Да и можно ли спорить, когда я здесь, Кускова в Праге, а ‘Сегодня’ — в Варшаве? Подумайте: по две недели проходило бы от реплики до реплики. Нет, сколько ни думаю, — нельзя. Надо ждать.

Будьте здоровы. Целую Вашу руку.

В. Ходасевич.

30 авг<уста> <1>926 Париж

Мельгунов показал статью Мякотину. Мякотин размяк. Сделали купюры. Увидели, что и так — неприятно для… Мяк<отин> сказал: всю статью вон. Мельгунов ответил: и рад бы, да поздно, я связан словом. Мякотин ‘вышел’ из редакции, а Мельгунов не восстановил купюр, чтоб Мякотину, через 2 месяца, было удобнее ‘вернуться’. Так, по-моему, было. О, люди, как говорится в подобных случаях¹⁶.

——

1) Ходасевич отвечает одновременно на два письма Гиппиус — от 26 и 27 августа 1926 года. В первом из них читаем: ‘Помните мою статейку о ‘Благон<амеренном>‘? С вашей ‘информацией’ в заключение? Помните, как Мельгунов ее заквасил, но на мой запрос отвечал, что это лишь вина техники, что статья ему кажется даже ‘слишком мягкой’, что удовлетворен он вполне только моим Святополком? И письмо у меня цело. Так вот, вообразите: получаю корректуру <...> и письмо, в котором я абсолютно не могу понять разумного толку. Письмо гласит, что Мякотин решительно и целиком восстал против статьи. Но что он, Мельгунов, и Познер — за ее напечатание. Что кончилось тем, что Мякотин вышел из состава редакции. Что корректура уже послана в верстку. И — теперь самое главное и неожиданное: что если я имею какие-нибудь возражения ‘против исправлений’, то чтобы я их поскорее сделала… для чего? (послано в верстку). А исправления… вот тебе и на! Кто их сделал? Мякотин? Но Мякотин всей статьи не хотел, и даже ‘ушел’. Значит, сам Мельгунов? Но по какой психологии? Откуда? Ибо эти ‘исправления’ — ряд выпусков, касающихся Осоргина, ‘Красной Нови’ и — главное — самого Святополка! ‘Папаша’ пропустил, а Мельгунов взвился на защиту!’ (ПБХ. С. 56). В этом письме речь идет о статье Гиппиус ‘Мертвый дух’ (Голос минувшего на чужой стороне. 1926. No 4. С. 257—266, перепеч. — Чего не было… С. 237—247), где говорится о первом номере журнала ‘Благонамеренный’ (Брюссель, 1926), ряд материалов которого был обвинен в ‘сменовеховстве, пробольшевизме’, в переложении материалов из советской печати и других грехах. ‘Информация’ Ходасевича, о которой идет речь, — вероятно, заключалась в словах: ‘…доклад г. Святополка — есть переложение (м<ожет> б<ыть>, даже менее удачное) статьи Вардина, руководителя ‘На Посту’, напечатанной в одной из первых книжек ‘Красной Нови’ за 1925 г.’ (Чего не было… С. 246). В отличие от Гиппиус, Ходасевич регулярно следил за советской печатью. Историк Сергей Петрович Мельгунов (1879—1956), историк и публицист Венедикт Александрович Мякотин (1867—1937) входили в редакционный триумвират журнала ‘Голос минувшего на чужой стороне’. Третьим членом редакции был историк литературы Тихон Иванович Полнер (1864—1935), вместо которого в публикации ошибочно назван юрист, журналист и общественный деятель Соломон Владимирович Познер (1876—1946). Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (подписывался также Д. Мирский, 1890—1939) — в молодости поэт, впоследствии литературный критик и историк литературы, вернулся в СССР и погиб в годы сталинского террора. ‘Папаша’ — известное прозвище П.Н. Милюкова, руководителя Русского демократического объединения, который находился в очень сложных отношениях с Мережковскими, временами они не без оснований считали его своим врагом. Ответ Ходасевича на это письмо Гиппиус — в постскриптуме.

2) Впервые, насколько мы знаем, тяжелейший фурункулез (121 фурункул) Ходасевич перенес весной 1920 года (см.: ССМ. Т. 4. С. 188). Несколько ранее данного письма, 15 июня 1926 года, Ходасевич писал оставленной в СССР жене, Анне Ивановне: ‘Фурункулез мой кончился, но я пролежал, с небольшими антрактами, полтора месяца. Вылечился в пастёровском институте вакциной. Было нарывов штук за пятьдесят, некоторые с температурой’ (Богомолов Н.А. Вл. Ходасевич: начало эмиграции // Russische Emigration im 20. Jahrhundert: Literatur — Sprache — Kultur. Mnchen, 2005. S. 184). В ответном письме от 2 сентября Гиппиус спрашивала: ‘Ваше здоровье — весьма неприятная весть. О чем же думает еврейка из Пастеровского Института?’ (ПБХ. С. 58). Однако, судя по дневнику Ходасевича, на этот раз заболевание не было столь уж серьезным. См.: Ходасевич Владислав. Камер-фурьерский журнал. М., 2002. С. 91 (далее ссылки на эту книгу даются сокращенно: КФЖ, с указанием страницы).

3) Речь идет о событиях, связанных с оставшейся при жизни не опубликованной статьей Ходасевича ‘К истории возвращенчества’ (впервые: Народная правда [Нью-Йорк]. 1951. No 17/18. С. 20—21, перепеч.: Ходасевич Владислав. Собр. соч. Ann Arbor, 1990. Т. 2. С. 430—433), написанной не ранее середины августа 1926 года. В ней говорилось: ‘…Горький однажды сказал мне, что в сентябре этого года (1925) истекает трехлетний срок, на который была условно выслана из России известная группа писателей, ученых и общественных деятелей, — и что в сентябре же некоторые из них станут проситься обратно и поведут агитацию за возвращение. <...> Горький настаивал на достоверности своих сведений и в точности назвал мне четыре имени: Е.Д. Кусковой, С.Н. Прокоповича, А.В. Пешехонова и М.А. Осоргина. <...> Именно в назначенный Горьким срок разразилась кампания, получившая название ‘возвращенческой’ и поднятая именно теми лицами, которых назвал мне Горький. <...> Тут стало для меня ясно, что Кускова, Прокопович, Пешехонов и Осоргин сделались жертвами провокации’ (Ходасевич В. Собр. соч. С. 430—431). В организации провокации Ходасевич обвинил Е.П. Пешкову. Как видно из текста публикуемого письма, первый вариант этой статьи был отвергнут редакцией газеты ‘Дни’, где Ходасевич в то время сотрудничал, тогда он рассказал об этом Гиппиус и послал ей текст статьи. 27 августа Гиппиус написала ему: ‘Позвольте мне сделать выписки из вашего письма, главный конспект и все дело — в варш<авской> ‘Свободе’. Без вашего имени и даже, если хотите, без моего, — не ради меня, мне наплевать и ничего со мной не будет, — но чтобы до вас не добрались Миноры или не могли объявить, что добрались. Я пошлю это мимо Арц<ыбашева>, ибо он тут довольно опасен, ни по чему другому, как только по излишнему усердию. <...> У меня есть очень повелительный человеческий инстинкт (который предполагаю и у вас) безотносительной истины, не позволяющий в случаях, подобных данному, мелких или крупных, смиряться до полного бездействия. Даже если приходится рисковать своими интересами, даже если риск больше, чем выйдет действие. <...> Итак, я спрашиваю, позволяете ли вы мне скомбинировать суть дела по вашему письму (от неизвестного к неизвестному), выпустив и даже затушевав имена ‘парижан’, — но не представляя ничего смягченно <...> Я постараюсь сделать это как можно ловчее и как можно меньше слов стирая из вашего текста, если вы мне поможете, прислав прибавление, — тем лучше. <...> У меня был соблазн воспользоваться всем этим и без вашего позволения, т.е. так, как будто вы совсем ‘невинны’ и я даже вас не знаю… Но подобные соблазны я легко преодолеваю, и можете быть уверены, что без вашего разрешения я не двину пальцем’ (ПБХ. С. 57).

4) ‘Свободой’ (то есть названием, существовавшим до начала ноября 1921 года) здесь названа варшавская газета ‘За свободу!’, в деятельности которой Гиппиус принимала довольно активное участие.

5) Видимо, речь идет о статье М.П. Арцыбашева ‘С чертом и без оного’ из цикла ‘Записки писателя’ (За свободу! 1925. 12 сентября. No 236, перепеч.: Арцыбашев М.П. Записки писателя. Дьявол. Современники о М.П. Арцыбашеве. М., 2006. С. 342—352). Менее вероятно — о статье из того же цикла ‘Февральская революция, или ‘Нет в мире виноватых» (За свободу! 1926. 23 марта. No 67, перепеч.: Там же. С. 379—391). Впрочем, П.Н. Милюков был постоянным объектом нападок газеты и лично Арцыбашева.

6) Имеются в виду ‘Последние новости’. Екатерина Дмитриевна Кускова (1869— 1958) и Михаил Андреевич Осоргин (Ильин, 1878—1942) были регулярными ее сотрудниками (правда, в 1926 году Кускова перешла в ‘Дни’ А.Ф. Керенского).

7) Владимир Михайлович Зензинов (1880—1953) — один из руководителей партии эсеров, журналист.

Николай Васильевич Макеев (1889—1975) — журналист, впоследствии муж Н.Н. Берберовой. См. его статью о ‘Верстах’ со вполне отрицательным отзывом об этом журнале и его идеологической позиции: Макеев Н. Эмигрантский снобизм // Дни. 1926. 5 августа. No 272.

9) Татьяна Алексеевна Бакунина-Осоргина (1904—1995), историк и библиограф. М.А. Осоргин женился на ней незадолго до описываемых событий, в том же 1926 году.

10) См. в статье ‘К истории возвращенчества’: ‘В конце 1924 года, в Сорренто у Горького около двух недель гостила его первая жена, Екатерина Павловна Пешкова. Я в то время жил там же’ (Ходасевич В. Собр. соч. С. 430).

11) Точная цитата из письма Гиппиус от 27 августа.

12) Вероятно, неточная цитата из революционной песни ‘Смело, товарищи, в ногу! / Духом окрепнем в борьбе…’ (слова и мелодия Л. Радина).

13) См. в статье ‘К истории возвращенчества’: ‘Как на толкающую силу я <...> прямо указывал на Дзержинского. Но когда я говорил, что Екатерина Павловна отзывается о нем с уважением, с любовью, с нежностью, что он — ее близкий личный друг, что она и в разлуке проявляет о нем трогательную, даже сентиментальную заботливость, — тут уж мне просто не верили’ (Ходасевич В. Собр. соч. С. 432). В более позднем мемуарном очерке ‘Горький’ Ходасевич более подробно рассказал о том, как Е.П. Пешкова попросила его выбрать мундштук, оказавшийся предназначенным в подарок Дзержинскому, а также о том, что ее и Горького сыну М.А. Пешкову готовилось место в числе сотрудников ВЧК (ССМ. Т. 4. М., 1997. С. 367—371).

14) Осип (Иосиф) Соломонович Минор (1861—1934) — видный народоволец, впоследствии один из лидеров эсеров, член ЦК партии, принимал активное участие в издании газеты ‘Дни’.

15) Е.Д. Кускова была председательницей Политического Красного Креста, а после его закрытия взяла на себя функцию единолично помогающей политзаключенным в СССР. Подробнее об этой стороне ее деятельности см.: Горчева А.Ю. Списки Е.П. Пешковой. М., 1997.

16) См. примеч. 1 к данному письму.

10-bis, rue des 4 Chemines, Boulogne s/Seine

Потеряли мы друг друга, точно в лесу — и оказывается, даже саукаться не так просто! Третьего дня мне сказали в ‘Возрождении’, что ‘только что’ переправили мне (или Берберовой?) Ваше письмо. Ну — вот уже двое суток, а письма нет: значит, перепутали адрес. Письмо или пропадет, или вернется к Вам. Это горько¹.

Милая Зинаида Николаевна! Мы молчали, ибо сперва Вы были в Сербии². А потом мы судорожно переезжали и устраивались на новой квартире³. А потом, числа 2—3, я заболел, потом на два дня встал, а третьего дня, побывав в ‘Возр<ождении>‘, — снова слег⁴. У меня подагра, смешанная с ревматизмом, это совсем мучительно. Берберова снова в роли сестры милосердия и снова сбилась с ног. Опять же плохо.

Впрочем — чт бы я мог написать Вам? Здесь так тихо, что слышно, как муха жужжит. Да нет, не жужжит и муха. Кажется, все всё высказали и всем смертельно надоело высказываться. ‘Живем — хлеб жуем’. Кажется, после нового года надо будет обменивать старые cartes d’identit⁵на новые. Можно думать, что это вызовет некоторое общественное оживление. А пока — тихо.

Выходят книги. Из них только о ‘Современниках’ Алданова можно говорить (что я, кажется, и сделаю в ‘Возр<ождении>‘)⁶. Прочее — было бы позорно, если б не было так ничтожно. Стишки Дона-Аминадо⁷, мочеполовой роман Одоевцевой⁸, творения Осоргина⁹… Перед СССР стыдновато. Знаете ли, что такой обывательщины там не издают?

Впрочем, все это Вы знаете без меня. Я же ничего не могу сказать нового. Просьба: если не лень — напишите еще раз то, что писали в письме, до меня не дошедшем¹⁰. Еще просьба — передайте поклон Дм<итрию> Серг<еевичу> — и выражения лучших моих чувств. Последние относятся и к Вам, а вместо поклона целую руку.

Ваш В. Ходасевич

14.XI.<1928>

——

1) Вероятно, речь идет о письме Гиппиус к Берберовой и Ходасевичу (открывается обращением во множественном числе: ‘Amis’) от 26 октября 1928 года (ПБХ. С. 92—93).

2) 25 сентября 1928 года в Белграде открылся Первый зарубежный съезд русских писателей и журналистов, где Мережковские были среди наиболее почетных гостей, а в последний день съезда были награждены орденом св. Саввы — Мережковский первой степени, Гиппиус — второй. Подробнее см.: Литературная энциклопедия русского зарубежья 1918—1940: Периодика и литературные центры. М., 2000. С. 308—310 (статья Л.Г. Голубевой). Впечатления Гиппиус от Белграда переданы в ее статье ‘О Югославии’ (За свободу! 1928. 7 и 8 декабря. No 282—283, перепеч.: Чего не было… С. 448—457). Ср. также в письмах ее к Ходасевичу от 26 октября (‘…Париж и Белград на двух разных планетах, без сообщения, притом’: ПБХ. С. 92) и 9 декабря 1928 года (‘Ну, Югославия это такое ‘тридесятое царство’, что отсюда вам ничего не видно, да и мне уж почти: здесь сразу память отшибает, тутошним заваливает’: ПБХ. С. 94).

3) Запись: ‘Переехали в Boulogne’ датирована 16 октября 1928 года (КФЖ. С. 131). Поиски квартиры шли с конца сентября.

4) Речь идет о днях 3—6 и 12 ноября (КФЖ. С. 132).

5) Удостоверения личности (фр.). Проблемы обмена этих удостоверений волновали эмигрантов постоянно. См., например: Карт д’идантите // Дни. 1927. 9 октября. No 1201.

6) Сборник биографических очерков М.А. Алданова ‘Современники’ вышел в 1928 году в берлинском издательстве ‘Слово’ (его появление отмечено в ‘Литературной хронике’ ‘Возрождения’ —1928. 1 ноября. No 1248). Ходасевич рецензировал его 29 ноября (Пастыри человечества // Возрождение. No 1276). Он писал: ‘Мое положение затруднительно тем, что прекрасно, а то и совсем мастерски написанные очерки Алданова неизбежно приводят к неутешительным выводам. <...> Ее <книги> полезность именно в том, что она мешает закрывать глаза на некие невеселые черты современности’. Свое общее отношение к творчеству Алданова Ходасевич сформулировал в письме к той же Гиппиус так: ‘Алданов — не гений, но все же писатель чистый’ (Ливак Леонид. Критическое хозяйство Владислава Ходасевича // Диаспора: Новые материалы. Париж, СПб., 2002. [Т.] IV. C. 398).

7) Дон-Аминадо. Накинув плащ: Сборник лирической сатиры. Париж: Нескучный сад, 1928. До того стихотворения печатались в газете ‘Последние новости’.

Одоевцева Ирина. Ангел смерти. Париж: Монпарнас, 1928. Ю.И. Айхенвальд писал об этом произведении: ‘Ангел скромности еще менее присутствует в романе, чем ангел смерти. Внешне пристойность соблюдена, но по существу физиология и патология играют здесь роль большую и для эстетики опасную’ (Литературные заметки // Руль. 1928. 14 ноября. No 2424). ‘Возрождение’ вообще отказалось от рецензии на роман, написанный одним из наиболее активных авторов конкурирующей газеты ‘Последние новости’ и печатавшийся (частично) на ее страницах. Годом позже Ходасевич писал Гиппиус: ‘Культурный уровень эмиграции ниже культурного уровня довоенной интеллигенции. Делать вид, что Фохты и Одоевцевы — тоже русская литература, — значит соблазнять младенцев, значит еще более этот уровень понижать. Дело, конечно, не в толстопузых адвокатах: пусть упиваются Одоевцевой. Дело в молодежи, которая соблазняется и снижается дрянною литературой, которой мы дает свою санкцию…’ (Ливак Леонид. Цит. соч. С. 398).

9) Имеется в виду сборник рассказов: Осоргин М. Там, где был счастлив. Париж: Изд. книжного магазина ‘Москва’, 1928. В ‘Возрождении’ книгу рецензировал Г. Раевский (1928. 1 ноября. No 1248). Ходасевич относился к творчеству Осоргина (с которым дружил в московские годы) настороженно после полемики о ‘возвращенчестве’ (см. письмо 1).

10) Судя по всему, через какое-то время Ходасевич все-таки получил задержавшееся письмо Гиппиус (см. примеч. 1) и ответил на него, почему Гиппиус говорила в письме от 9 декабря: ‘Я уж не помню, что писала вам в ‘древнем’ письме’ (ПБХ. С. 93).

5 декабря <1>929.

Я очень обрадовался Вашему письму, дорогая Зинаида Николаевна, п<отому> ч<то> никак не мог понять — чем провинился пред Вами так сильно? Еще очень рад, что Вы стали есть: припомните, сколько раз я Вам это советовал, не только устно, но и письменно. Уязвлен, разумеется, что кулинарные влияния оказались сильнее дружеских, — да что поделаешь, и то хорошо. Не забудьте позвать меня обедать. Должна же быть хоть какая-нибудь справедливость¹. Ведь вот — по вопросу о данном и должном Вы тоже довольно несправедливо валите с больной головы на здоровую: я не отказался говорить (писать) о должном, а только отложил сие до личной нашей беседы. А вот Ваши поиски должного внутри данного (‘на скотном дворе’) по существу являются капитуляцией перед данным².

Зато Вы могли бы торжествовать надо мной вот по какому поводу: не успел я провозгласить принцип деликатного отношения к Бунину во имя ‘литературной аристокрации’, — как он сам весьма не аристократически вскинулся на символистов³. Кажется, тут моя деликатность оказалась не в коня корм. Запомним.

Молодого человека, приехавшего из Риги, фамилия Зуров. О нем см. 2 No ‘Нового Корабля’, статью Ходасевича, примечание. Он написал книгу ‘Кадет’ — под Бунина. Говорят, он влюблен в Галину (или она в него — не помню)⁴.

Сегодня я увидал Ваши стихи в ‘Возр<ождении>‘⁵— и признаюсь, мне стало за Вас… ну, скажем, досадно. Муратову не возбраняется думать о Савинкове и Керенском что угодно, высказывать глупости по поводу Вашей книги он тоже вправе, все это — свобода мнений⁶. Но после того, каким тоном говорит он лично о Вас, — странно видеть Ваши стихи в ‘Возр<ождении>‘. Вы сами можете обижаться или не обижаться: дело Ваше. Но дело редакции не печатать такого о своем сотруднике. Это в смысле общественном непристойность, в личном — предательство.

В ‘Возр<ождении>‘ все по-прежнему. Я очень удивился Вашему замечанию о том, что Мак<овский> ‘ничего там не значит’⁷. Действительно, дня 2—3 после его приезда так было, Семенов⁸даже воспретил сдавать рукописи Маковскому. Но затем он быстро отвоевал решительно все позиции. Мне, впрочем, до всего этого нет дела.

Что ‘игры’ моей нет в моих фельетонах — изволили сказать сущую правду. ‘Играть’ мне не хочется, да и некогда. Не то чтобы вся игра уходила в Державина, но, во всяком случае, — весь труд. Для ‘Возр<ождения>‘ я выбираю самые безобидные темы, потому что, во-первых, они отнимают меньше труда, а во-вторых, не грозят мне досадами, когда я увижу, что рядом печатается нечто противуположное⁹.

Все это, разумеется, я мог бы сказать Вам при свидании, но пишу, чтобы показать, из какого нежного материала сделана душа моя. А вот ‘вестей’ — извините — никаких не могу Вам сообщить: нет их¹⁰. Сам мало ими интересуюсь, это правда. Все они на один лад: либо глупость, либо мерзость.

Приезжайте скорее. Целую Вашу руку. Привет Д.С. и В.А.¹¹

Ваш В. Ходасевич

Ну, что же можно сказать на десяти строчках? Пожалуй, лучше написать длинное письмо. А как писать длинное письмо, когда Вы через неделю будете здесь? Тогда уж лучше подождать и просто прийти к Вам в гости… Это я и сделаю. А пока, дорогая Зинаида Николаевна, крепко Вас целую и благодарю за письмо. Очень рада буду повидать Вас.

Н.[12]

________________________________

Ответ на письмо Гиппиус от 1 декабря 1929 года (ПБХ. С. 103—104).

1) См. в названном выше письме: ‘Что касается меня, то, хотя обстоятельства все против моего здоровья, есть одно, которое за, и оно борется с остальными: я научилась есть! Конечно, прикладывала и волю <...> но работало и внешнее обстоятельство: у нас появилась новая ‘красавица’ (старая вышла замуж) du pays, но нового фасона: <...> готовит так, что Володя иногда за столом теряет сознание от чревоугодия, а Д.С. откровенно объедается. Ну, и я не могу устоять перед ее тортами, которых не ела ни у одного парижского конфизера. <...> Позовем, Бог даст, вас обедать в Париже <...> и вы поймете, что я должна была подучиться есть’ (ПБХ. С. 103).

2) Реакция на следующее место письма Гиппиус: ‘…два слова о вашем ‘данном’ и ‘должном’. Разве мы спорили о ‘данном’? Да нисколько. А насчет ‘должного’… конечно, и я не знаю, что нужно, чтоб оно было, и даже какое оно — знаю не очень определенно. Это вроде спора о большевиках. Они — данное, а что с этим данным делать… мельгуновцы говорят: бороться (хоть глупо), а милюковцы — ничего не делать, подождать, П.Н. <Милюкова> издавать. Мельгуновцы — это я, милюковцы — это вы’ (ПБХ. С. 103). Слова о ‘скотном дворе’ относятся к предыдущему письму Гиппиус от 26 сентября: ‘Если (пусть даже по своей ошибке) завернула поганая наша дорога и уперлись мы в дверь скотного двора, то на что решаться? Вы предлагаете — бежать назад или, поодиночке, завалиться в ближние кусты, ну, а если рискнуть все же и через неблагоуханный двор?.. Можно платок к носу прижать, случаем подол запачкаешь — ничего, зато всетаки идешь, а среди нечистых пар — вдруг да еще случится там пара более чистых? Ведь бывает же! (редко, положим)’ (ПБХ. С. 102).

3) Эта проблема обсуждалась в предшествующих письмах Гиппиус: похвалив в письме от 28 августа Ходасевича за статью ‘О поэзии Бунина’ (Возрождение. 1928. 12 августа. No 1535), она завела разговор о месте и роли символизма в истории русской поэзии и связи Бунина с этим направлением (письмо от 1 сентября), на что Ходасевич отвечал неизвестным нам письмом, содержание которого отчасти восстанавливается по письму Гиппиус от 17 сентября: ‘Относительно Степуна в смысле ‘аристокрации’ вы, конечно, правы, но для уверенного несбивания с пути-вех ‘аристокрации’ как будто мало. Надо еще что-то. Ибо уже в вашем письме есть некоторая а-логичность, я усмотрела ее как ‘прокравшуюся’ опечатку. Вы указываете, что символисты, между прочим, и есть настоящие, единственные аристократы (‘белая кость’). Степун — кость черная, да он и не символист, в лучшем случае — запоздало декадентствующий. Верно. Но… и Бунин, из-за которого весь наш разговор затеялся, по вашей статье, из-за которой тот же разговор пошел, — не символист, а даже ‘совсем напротив’. Между тем опять и затеялся весь разговор из-за его, бунинской аристократии. Вывод, конечно, простой: если символисты — аристократы, еще не значит, все аристократы — символисты. С этим не буду спорить, только подчеркиваю вышеуказанное мое смущение: этот признак не годится или не всегда годится, как же ее, ‘аристокрацию’, распознавать? Кто для современного Пушкина (toute proportion garde), — Дмитриев, кто нет? По каким причинам, разным или одинаковым, нельзя сказать печатно, что бунинские стихи лишены поэтической магичности — и нельзя обозвать Даманскую ‘старой курицей’ (хотя она старая курица)? Знаю, что нельзя, но почему — не объясняю себе’ (ПБХ. С. 100—101). В этом письме, отталкиваясь от впечатлений, связанных с неудачным романом Ф. Степуна ‘Николай Переслегин’, Гиппиус (вслед за Ходасевичем) ссылается на полемику о ‘литературной аристокрации’, активно шедшую в начале 1830-х годов при участии Пушкина и Вяземского. Говоря о том, что Бунин ‘вскинулся на символистов’, Ходасевич имеет в виду его ‘Заметки’ (Последние новости. 1929. 19 сентября. No 3102, 9 ноября. No 3153, перепечатано: Бунин И.А. Публицистика 1918— 1953 годов. М., 1998. С. 300—319).

4) Вопроса о личности Леонида Федоровича Зурова (1902—1971) в письмах Гиппиус мы не обнаружили. Повесть ‘Кадет’ вышла в Риге в 1928 году, по приглашению И.А. Бунина Зуров приехал к нему в Грасс 23 ноября 1929 года, то есть совсем незадолго до письма. Галина — поэтесса и прозаик Галина Николаевна Кузнецова (1900—1976). О Зурове см. последнюю по времени статью: Белобровцева Ирина. ‘Видно, моя судьба, что меня оценят после смерти’ // Звезда. 2005. No 8.

5) Речь идет о стихотворении ‘Опустошение’ (Возрождение. 1929. 5 декабря. No 1647).

6) В письме, на которое Ходасевич отвечает, Гиппиус писала: ‘…оголтелое черносотенство ‘Возрождения’ меня не трогает. <...> До чего, например, могла довести редакционная злоба такого умного и честного человека, как бедный Муратов, до какого ослепления, до каких предположений и слов о ‘худшем позоре’, чем большевики (sic), от которого ‘спас Россию’ Керенский, разгромив тех, кто против б<ольшеви>ков хотел бороться. Что Мур<атов> мог сказать обо мне — вы знаете, как я к этому равнодушна лично, да еще в книге, где я ‘авторства’ своего почти не чувствую, но смотреть вот на такое ‘превращение’ человека под винными парами чистой ‘реакции’ — невольно почувствуешь сострадание’ (ПБХ. С. 103—104). Речь идет об обширной рецензии на ‘Синюю книгу’ Гиппиус (Белград, 1929): Муратов П. Петербургский дневник // Возрождение. 1929. 26 ноября. No 1638. После получения этого письма Гиппиус объяснялась с Ходасевичем в письме от 11 декабря: ‘История такова: когда у нас жил Маковский, я, сокрушаясь о себе и горя завистью к Тэффи, одновременно и одно и то же печатающей в двух газетах, сказала как-то: да почему и я не могу? Или почему не могу хоть старое, как Бунин, печатать? <...> Мак<овский> за это схватился <...> А потом я все забыла, и даже забыла, что какое-то стихотворение еще остается и может быть напечатано после статьи Муратова. Мне давно уже ‘неприлично’ сотрудничать в ‘Возрождении’, и я фактически там не участвую, и не хочу, и не буду участвовать’ (ПБХ. С. 105).

7) Говоря о ‘Синей книге’, Гиппиус писала Ходасевичу 1 декабря: ‘Я настоятельно просила Маковского постараться, чтобы в ‘Возр<ождении>‘ ничего не было о ней. А он и постарался! Впрочем, он, кажется, ничего там не может’ (ПБХ. С. 104). Поэт и искусствовед Сергей Константинович Маковский (1877— 1962) был секретарем газеты ‘Возрождение’.

Юлий Федорович Семенов (1873—1947) — редактор ‘Возрождения’ после ухода оттуда П.Б. Струве.

9) Ответ на замечание Гиппиус: ‘На ваши статьи я всегда бросаюсь с надеждами (обыкновенно редко читаю ‘Возр<ождение>‘), но — не сердитесь — вашей ‘игры’ там почти не нахожу. Ушла ли она в ‘Державина’? Но всей ей там не уместиться…’ (ПБХ. С. 104). В октябре—ноябре 1929 года Ходасевич напечатал в газете следующие статьи: Летучие листы: Пушкин в изд. ‘Петрополис’ // 24 октября. No 1605, Бред // 31 октября. No 1612, О студенческом клубе // 3 ноября. No 1615, В поисках критики // 14 ноября. No 1626, Архивная провокация, Поэтическая беседа // 28 ноября. No 1640. Над книгой ‘Державин’ Ходасевич работал с января 1928 года.

10) Отсылка к первой строке стихотворения В.Я. Брюсова ‘На нежном ложе’: ‘Ты песен ждешь? — Царица, нет их’ (Брюсов В. Полн. собр. соч. и переводов. СПб., 1914. Т. IV. С. 253—254). Ходасевич перефразировал начало этого стихотворения в письме к Б.А. Садовскому от 3 июня 1914 года (см.: Ходасевич Владислав. Некрополь. Литература и власть. Письма Б.А. Садовскому. М., 1996. С. 346).

11) Мережковскому и Злобину.

12) Приписка Н.Н. Берберовой. Гиппиус откликнулась на нее в письме от 11 декабря: ‘Нину поцелуйте и скажите, что она мне поставила вопрос: как говорится: ‘сказать на 10-ти строчках’ или ‘в 10 строчках ‘?’ (ПБХ. С. 105).

Сент. 1931

Дорогая Зинаида Николаевна,

Я сравнительно редко бываю в ‘Возр<ождении>‘ и потому получил Ваше письмо только вчера.

Относительно псевдонима Антона Крайнего Вы решительно ошибаетесь. Он раскрыт, даже много раз, — особенно в разных энциклопедических словарях, справочных изданиях и т.д. Наконец, сколько я помню, на обложке Вашего ‘Лит<ературного> дневника’ прямо сказано: З.Н. Гиппиус (Антон Крайний)¹.

Другое дело Ваши письма. Конечно, меня очень огорчает, что я [невольно] причинил Вам неприятность. [Говорю невольно — потому что искренно был уверен, что их появление в печати Вам безразлично. Уверенность же эта возникла у меня потому, что Вы, конечно, имели возможность] [Вы пишете, будто я ‘прекрасно знаю’, что Вы нигде не могли напечатать протеста по этому поводу. Напротив, я совершенно уверен, что Вы могли напечатать письмо в редакцию. Это письмо, разум<еется>, напечатали бы и ‘Возр<ождение>‘, и ‘Числа’ и ‘За Свободу’, и даже ‘Посл<едние> Нов<ости>‘. Но Вы его не напечатали — и тем дали мне все основания считать, что к делу Вы относитесь безразлично. Потому-то я и говорю о невольной своей вине. Тем не менее мне хотелось бы хоть отчасти ее загладить.]

Но я сделал это невольно — и отчасти по Вашей вине. Книги [Чеш<ихина>-Ветр<инского>] Евгеньева-Максимова, в кот<орой> В<аши> письма были впервые помещены, я не видел², а если б и видел, то ни в коем случае не счел бы возможным заимств<овать> из нее цитаты без Вашего разрешения [потому что, как и Вы, считаю [первонач<альное> опубликование этих писем] [подобную публикацию грабежом], что письма краденые]. Но в No 3473 ‘Посл<едних> Нов<остей>‘ (25 сент. 1930) была помещена статья Н. К-га³, кот<орая> так прямо и называлась: ‘Из переписки З.Н.Г. и П.П.П.’⁴. Во второй раз Ваше письмо цитировано в той же газете В. Мякотиным, в статье ‘Из прошлого нашей журналистики’ (30 июня 1931). То обст<оятельство>, что Вы не протестовали против перепеч<атки> этого мат<ериала> в эмигр<антской> газете, дало мне все осн<ования> думать, что Вы к этому делу относитесь безразлично, и только потому я счел возм<ожным> цитировать В<аши> письма по К-гу и Мякотину (отюдь не по Евг<еньеву>-Максимову). Вы пишете, будто я ‘прекр<асно> знаю’, что Вы нигде не могли напечатать подобного протеста, — и Вы тут не правы⁵. За год, протекший с того дня, к<а>к появилась статья К-га, Вы, конечно, могли написать письмо в ред<акцию>. Я думаю, что его поместили бы и сами ‘П<оследние> Н<овости>‘, и ‘Числа’. Уверен, что его поместило бы ‘Возр<ождение>‘. Нак<онец>, неужели Вы можете предполагать, что его не напечатал бы Философов⁶? Меж тем, после такого письма в ред<акцию> я бы уже не стал цитировать Ваших писем к Перц<ову> (что и оговорено в моей статье в примечании).

Однако мне хотелось бы загладить по возможности мою невольную вину перед Вами. Без офиц<иального> повода я этого сделать не могу, ибо не могу сослаться на Ваше частное письмо ко мне. Поэтому — не хотите ли прислать письмо в ред<акцию> ‘Возр<ождения>‘ с протестом против факта перепечатки Ваших писем — но, раз<умеется>, не в моей статье, а в ‘П<оследних> Н<овостях>‘, откуда я их заимствовал. Однако же я в кусты не спрячусь, а сделаю от себя приписку, в которой принесу Вам свои изв<инения>. Я уже гов<орил> с ред<акцией> ‘Возр<ождения>‘ и никаких преп<ятствий> к напеч<атанию> такого Вашего письма не встретил⁷.

Все-таки мне каж<ется>, что Вы чрезв<ычайно> преувеличиваете свою невозможность печататься и сл<ишком> много жалуетесь на нее в печати.

Кстати сказать, дураки будут б<ольшеви>ки, если не воспользуются Вашими жалобами для доказательства свирепств ‘бурж<уазной> цензуры’.

Ведь вот и ‘Парижанин’ напечатал же в ‘За Св<ободу>‘ прекр<асную> статью об ‘Утв<ерждениях>‘ (кот<орую> я, вероятно, неск<олько> обворую в одн<ой> из буд<ущих> св<оих> статей). И — не понимаю, почему он счел нужным ее подпис<ать> псевдонимом⁸. А затем — целую Вашу руку. Я сл<ышал>, что Вы уезж<аете> (а м<ожет> б<ыть>, уже уехали?) Над<еюсь> — это не надолго? Когда вернетесь, буду оч<ень> рад Вас увидеть. Ваш В.Х.

——

Помета Н.Н. Берберовой красным карандашом: ‘См. письмо 72 З.Н.Г.’. Черновик ответа на письмо Гиппиус от 11 сентября 1931 года (ПБХ. С. 107).

1) Реакция на пассаж Гиппиус: ‘В двух же пунктах вы и совсем неправы, зная вас, думаю — не будете спорить. Первый: в печати не было указано, что А. Крайний и я — одно лицо (с некоторых пор, ибо ранее это был сборный псевдоним). Все, конечно, знают, но у меня имелись причины желать, чтобы печатно об этом не говорилось, и так, до вас, это было’ (ПБХ. С. 107). Речь идет о том, что в статье ‘О писательской свободе’ (Возрождение. 1931. 10 сентября. No 2291) Ходасевич писал: ‘Еще весною, в одном кружке, З.Н. Гиппиус прочитала свою статью, смысл которой сводился к заявлению о том, что парижские писатели находятся ‘в рабстве’ и под ‘цензурой’ у редакторов трех наиболее видных органов здешней печати. Эти органы не были названы, но, конечно, все поняли, что речь идет о ‘Возрождении’, ‘Последних Новостях’ и ‘Современных Записках’. <...> З.Н. Гиппиус им противопоставила редакцию молодого журнала ‘Числа’ <...> Но вдруг, недели всего через две или три в той же газете ‘За Свободу’ появилось письмо сотрудника ‘Чисел’ Антона Крайнего. Оказывается, ‘Числа’ не напечатали одну заметку Антона Крайнего. Поэтому он прямо назвал оценку ‘Чисел’, данную З.Н. Гиппиус, опрометчивой <...> Эту вторую часть инцидента я выше назвал забавной, что вполне станет ясно читателю, если он припомнит, что З.Н. Гиппиус и Антон Крайний — одно лицо. (Делая такое напоминание, я не совершаю нескромности: псевдоним был неоднократно раскрыт самой З.Н. Гиппиус)’. Насчет открытости псевдонима Гиппиус прав был, несомненно, Ходасевич: действительно, на титульном листе книги ‘Литературный дневник’ (СПб., 1908) было обозначено: ‘Антон Крайний (З.Н. Гиппиус)’. Вводя читателя в курс дела, Ходасевич имел в виду статьи: Гиппиус З.Н. У кого мы в рабстве? Слово, произнесенное на собрании кружка ‘Зеленая Лампа’ // За свободу! 1931. 21 июня. No 161, Антон Крайний. ‘У кого мы в рабстве’. Четвертая цензурная дверь (О ‘Числах’). Письмо в редакцию // Там же. 8 июля. No 177. Перепеч.: Гиппиус З.Н. Арифметика любви: Неизвестная проза 1931—1939 годов. СПб., 2003. С. 351—358.

2) Речь идет о книге: Евгеньев-Максимов В., Максимов Д. Из прошлого русской журналистики: Статьи и материалы. Л., [1930], где в статье ‘Новый Путь’ Д.Е. Максимов (а не его старший брат, В.Е. Евгеньев-Максимов, как пишет Ходасевич) в значительной степени опирался на письма Гиппиус к П.П. Перцову, предоставленные ему адресатом, о чем специально говорил: ‘Автор этой статьи считает своим долгом выразить глубокую признательность П.П. Перцову за предоставленные им весьма ценные архивные материалы, без которых вряд ли удалось осветить литературно-бытовую сторону ‘Нового Пути» (Указ. изд. С. 131). Полностью эти письма опубликованы: Русская литература. 1991. No 4 (публ. М.М. Павловой). Историю перепечатки части этих писем в парижских газетах Ходасевич излагает далее. Сам он в статье ‘О писательской свободе’ писал: ‘Право редактора на просеивание материала несомненно. Оно таким и останется, пока существует в человечестве различие мнений. Сама З.Н. Гиппиус в свое время широко пользовалась этим правом, когда состояла редактором ‘Нового пути’. В ‘Последних Новостях’ (25 сентября 1930 г. и 30 июня 1931) помещены отрывки из ее писем к покойному П.П. Перцову, ее соредактору’, и далее сделано примечание: ‘Позволяю себе привести эти отрывки только потому, что они уже были напечатаны без возражений со стороны З.Н. Гиппиус’. Отметим, что П.П. Перцов в 1931 году был жив (он скончался в 1947). В письме, на которое он отвечает, Гиппиус по этому поводу говорила: ‘Второй пункт — относительно моих частных писем, выкрадываемых большевиками из архивов живых и умерших лиц. Большевикам свойственно, конечно, их печатать, но я доселе не могу понять, как может пользоваться этим печать эмиграции, перепечатывать краденые чужие письма живых людей’ (ПБХ. С. 107).

3) Постоянный криптоним журналиста Николая Николаевича Кнорринга (1880— 1967).

4) То есть З.Н. Гиппиус и П.П. Перцова. Петр Петрович Перцов (1868—1947) — поэт, критик, искусствовед, мемуарист, издатель журнала ‘Новый путь’ (до лета 1903 года). В 1920—1930-е годы печатал в различных изданиях материалы из своего архива и воспоминания о раннем символизме.

5) Речь идет о пассаже Гиппиус в письме к Ходасевичу: »Возражения’ тут были бы не у места, тут может быть с моей стороны лишь протест. Против самого факта… но вы прекрасно знаете, что такого протеста я нигде не могу напечатать, не могу даже заявить, что не печатаю его по ‘независящим обстоятельствам» (ПБХ. С. 107). Сетования Гиппиус на невозможность печататься, как и говорит далее Ходасевич, были несколько преувеличены: в том же, 1931 году она печаталась в ‘Иллюстрированной России’, ‘Сегодня’, ‘Последних новостях’, ‘Числах’, ‘За свободу!’, ‘Современных записках’. Существенные трудности она испытывала лишь при публикации сугубо политических статей.

6) В. Философов упоминается тут как редактор газеты ‘За свободу!’.

7) При просмотре газеты ‘Возрождение’ за сентябрь—октябрь 1931 года такого письма обнаружить не удалось. Не вошло оно и в собрание прозы Гиппиус этого времени (см. примеч. 1), так что, видимо, предложение Ходасевича не было принято.

Речь идет о статье: Парижанин. О важном (Письмо) // За свободу! 1931. 13 сентября. No 243, — посвященной резкой критике многих материалов, напечатанных во втором номере парижского журнала ‘Утверждения’, органа евразийцев. Кто скрывался под этим псевдонимом, нам неизвестно. В начале статьи автор писал: ‘Благодаря несовпадению некоторых моих взглядов со взглядами здешней, да и почти всей вообще эмигрантской печати, я лишен, к сожалению, возможности высказать мое отношение к журналу, о котором идет речь’.

Д.С. МЕРЕЖКОВСКИЙ — В.Ф. ХОДАСЕВИЧУ

Villa Alba 29/VIII <19>26

Дорогой Владислав Фелицианович,

очень благодарю Вас и ‘Дни’ за прекрасную статью М.О. Цетлина о ‘Верстах’, где они меня защитили от Святополка Окаянного¹. Я хотел бы поблагодарить самого Цетлина, да не знаю, где он сейчас, а на пересылку летних писем не очень надеюсь. Жду главы из ‘Мессии’ в ‘Днях’². Очень прошу Вас и Алданова, когда появится в ‘Днях’ отзыв о новой книжке ‘Совр<еменных> Записок’, то сделать так, чтобы не замалчивали ‘Мессию’, как это делали до сей поры под благовидным, но недостаточным предлогом, что о романе-де ‘нельзя судить, пока он не кончен’³. Алданову я об этом тоже напишу.

Посылаю Вам отзыв Томаса Манна обо мне из ‘Свободы’⁴. Отзыв этот в искаженном виде и на спине у Шмелева появился в ‘Возрождении’⁵. М<ожет> б<ыть>, найдете возможным напечатать его в ‘Днях’⁶. Мне дорого то, что там упоминается о ‘Тайне Трех’, которую русские читатели так мало знают.

Очень хотелось бы что-нибудь послать для первого номера ‘Нового Дома’⁷. Думал было послать перевод IV (мессианской) Эклоги Виргилия⁸. Но сейчас просмотрел и вижу, что без комментариев будет непонятно, а они были бы слишком громоздки, да и нет сейчас под рукой нужных материалов. Много у меня мыслей и о современной литературе, и все это легко бы сказал на словах, а писать разучился. И главное горе мое, что надо начинать Наполеона: со страшным трудом я уже передвинул ‘машину времени’ на 3.000 лет от Ахенатона — 1350 г. до Р.Х. к 1800 по Р.Х., а еще передвигать на сто лет до наших дней почти невозможно⁹. Пусть же на меня не очень сетует милая Нина Николаевна, если не соберусь ничего дать для первой книжки. Ах, если бы говорить, а не писать, сколько бы я сказал! Надо бы изобрести особый род неписанной (так! — Н.Б.) литературы, — а написать умнее отчет о литературных собеседованиях, что ли?¹⁰

С надеждой жду Вашей статьи о ‘Верстах’, но боюсь, как бы ‘Совр<еменные> Зап<иски>‘ опять не испугались¹¹. Не забывайте нас. Целую руки Нины Николаевны. Сердечно Ваш Д. Мережковский

——

1) Имеется в виду статья: Цетлин Мих. ‘Версты’ // Дни. 1926. 22 августа. No 1087. Он, между прочим, писал: ‘О ‘С<овременных> Записках’ пишет Кн. Святополк Мирский. Воистину, этот журнал, оказывавший Кн. Д.С. Мирскому широкое гостеприимство, не внушает ему ничего, кроме слов осуждения или ядовитой хвалы. <...> Иные характеристики прямо анекдотичны. Слова о том, что Мережковский существовал только как ‘желоб’ и перестал существовать 22 года тому назад, напоминают известный анекдотический диалог: ‘Считайте, что вы получили пощечину’. — ‘А вы считайте, что вызваны мной на дуэль и убиты’. — Что ж, пусть критик считает Мережковского убитым им и не существующим, это не помешает Мережковскому считаться на Западе, и не только в широкой публике, полномочным представителем русской культуры’. Святополком Окаянным (по имени князя Туровского и великого князя Киевского, 975—1019) Мережковский называет кн. Дмитрия Петровича Святополк-Мирского (писал также под именем Д. Мирский, 1890—1939), литературного критика, видного евразийца, приехавшего из эмиграции в СССР в 1932 году и погибшего в колымских концлагерях.

2) Эта глава была опубликована лишь сравнительно долгое время спустя. См.: Мережковский Дм. Мир лучше войны // Дни. 1926. 10 октября. No 1129.

3) В опубликованном отзыве говорилось: ‘О неоконченных романах (их два в этой книге: ‘Мессия’ Д. Мережковского и ‘Заговор’ М. Алданова) писать вообще трудно. Особенно трудно писать о грандиозно задуманном романе Мережковского. Он весь построен в большом плане — не только в смысле проблем и идей, размеров исторической картины — воплощения, но в смысле литературных приемов. Вероятно, поэтому еще трудно понять и оценить его значение. Говорить же о мастерстве Мережковского, об мастерстве его взыскующего прозрения, сейчас обращенного далеко, далеко назад, — не значит ли повторять известное?’ (Макеев Н. ‘Современные записки’. Книга 29-я // Дни. 1926. 21 октября. No 1138).

4) Вряд ли Мережковский имеет здесь в виду заметку ‘Русская литература и искусство на Западе. Мережковский в иностранных переводах’ (За свободу! 1926. 4 июля. No 150), так как она анонсирована при публикации как пересказ сообщения из газеты ‘Дни’ (куда Мережковский, собственно, и просил передать отзыв Томаса Манна), к тому же в ней нет ни слова о беседе с Т. Манном. Скорее всего, речь идет о заметке из литературного приложения к 198-му номеру газеты ‘За свободу’ (22 августа 1926 года) — но именно этот выпуск отсутствует в тех комплектах газеты, которые можно найти в московских библиотеках.

5) Речь идет о публикации ‘Томас Манн о Шмелеве и Мережковском’ (Возрождение. 1926. 12 августа. No 436, в тексте содержится ссылка на то, что сама заметка перепечатана из газеты ‘Руль’). Бльшая часть этой публикации посвящена И.С. Шмелеву. О ‘Тайне трех’ в этом варианте изложения высказываний Т. Манна не упоминается.

6) Ходасевич выполнил эту просьбу Мережковского. См.: Русская культура на Западе // Дни. 1926. 11 сентября. No 1105. Ни слова о Шмелеве в этом материале не было.

7) ‘Новый дом’ — парижский журнал под редакцией Довида Кнута, Нины Берберовой, Юрия Терапиано и Всеволода Фохта, три номера которого вышли в 1926—1927 годах. 24 июля 1926 года В.А. Злобин писал Н.Н. Берберовой:

Дорогая Нина Николаевна,

известие о ‘Новом доме’ было встречено в нашем доме (не новом, но вечно молодом) с большим сочувствием. На этих днях я как раз говорил Мережковским о необходимости будущей зимою издавать листок хотя бы на гектографе, где бы можно было отводить душу и не стесняясь высказываться о Святополках и прочей дряни, с таким упоением разлагающейся у всех на глазах. И вот сегодня — Ваше письмо с известием о журнале. Конечно, я с удовольствием буду в нем участвовать и благодарю сердечно за приглашение. Мережковские тоже будут участвовать. З.Н., впрочем, сама Вам сегодня напишет. <...>‘ (Hoover Institute on War, Revolution and Peace. Boris I. Nicolaevsky Collection. Series 233. N.N. Berberova papers. Box 402. Folder 49).

Мережковский напечатал в первом номере ‘Нового дома’ статью ‘О свободе и России’.

Насколько мы знаем, перевода этой эклоги Вергилия Мережковский не публиковал.

9) Речь идет о том, что после завершения романа ‘Мессия’ Мережковский начал работу над романом ‘Наполеон’.

10) В первом номере ‘Нового дома’ были напечатаны протоколы первых собраний кружка ‘Зеленая лампа’, в том числе и с текстами выступлений Мережковского.

11) См.: Ходасевич Владислав. О ‘Верстах’ // Современные записки. 1926. Кн. XXIX. С. 433—441. Перепеч.: Ходасевич Владислав. Собр. соч. Ann Arbor, 1990. Т. 2. С. 408—421. О полемике, которую вызвала эта действительно очень резкая статья, см.: Там же. С. 544—545. Отметим, что в цитированном выше (см. примеч. 3) отзыве Н. Макеева явно была сделана цензурная купюра. После слов: ‘Невозможно (да и не следует) обойти молчанием статью В. Ходасевича о ‘Верстах» — следовали три строки точек.

Villa Tranquille 5/X <19>27

Дорогой Владислав Фелицианович,

мне давно хотелось Вам написать, но я обезумел — ‘осатанел’ от моей антисоглашательской, антимилюковской лекции, которую сейчас готовлю, чтобы прочесть ее как можно скорее, по приезде в Париж, и этим сразу выяснить все наши стратегические позиции¹.

Я очень склоняюсь к возможности нашего с З.Н. переселения в ‘Возрождение’. Вы пишете, что Маковскому хотелось бы иметь нас обоих. Я очень убеждаю З.Н. решить этот вопрос в положительном смысле. Что касается до меня, то вот какое я имею сделать предложенье. Я мог бы дать ‘Жизнь Наполеона’. Это вторая часть моей книги о Наполеоне. Первая — ‘Наполеон Человек’ будет, увы, растерзана: отдельные главы берут ‘Сов<ременные> З<аписки>‘², другие — возьмет, м<ожет> б<ыть>, ‘За Свободу’³. Но вторую часть мне не хотелось бы растерзывать, и я дал бы ее целиком в ‘Возрождение’⁴. Очень прошу Вас, переговорите с Маковским, согласится ли он ее взять.

В ‘Жизни Н<аполеона>‘, по точному подсчету В<ладимира> А<наньевича>⁵, 16.000 строк ‘Возрождения’. Сможет ли оно их вместить и в какой срок?

‘Жизнь’ написана, хотя, конечно, не в беллетристической форме, но по впечатленью З.Н., — а Вы знаете, что она ко мне довольно беспристрастна и взыскательна (как Антон Крайний, а не З.Н.), — читается с таким же интересом, как ‘роман с приключеньями’ — ну, словом, пожалуй, не уступит по интересу для публики самой ‘Деревянной Ноге’, на которой ‘П<оследние> Н<овости>‘ так далеко ушли⁶.

Но, разумеется, ‘Жизнь Н<аполеона>‘ для меня не только ‘роман с приключеньями’, но и нечто большее. Смысл ее очень современный, даже злободневный для русской эмиграции и, я полагаю, сочувственный ‘Возрождению’, судя по последним замечательным статьям А. Салтыкова и Муратова: идея имперская, не императорская, а именно имперская⁷. Никакого ‘бонапартизма’ и ‘имперьялизма’ у меня, конечно, нет, и в этом смысле страхи Вишняка и Милюкова напрасные и просто глупые. Но идея имперская, сверхнациональная, включающая в себя и национальную, мне кажется, очень живая для России и для русской эмиграции. Вот почему появление ‘Наполеона’ в ‘Возрождении’ будет иметь некоторый политический смысл и резонанс, особенно в связи с моей лекцией о ‘непримиримости’ и ‘соглашательстве’ против ‘П<оследних> Н<овостей>‘ и Милюкова. Кстати, эту лекцию я тоже мог бы отдать в ‘Возрождение’, если бы мы сошлись. Думаю, что и З.Н. все это помогло бы войти деятельной сотрудницей⁸.

Я бы просил Вас переговорить об этом деле с Маковским теперь же и дать мне, по возможности, определенный ответ, так как у меня есть некоторые другие предложенья, которые я бы не хотел терять.

Что ‘Мессия’? Как отнесся к нему Маковский? Или Вы еще не говорили ему об этом?⁹

Лекцию я прочту под знаком ‘Зеленой Лампы’, но, конечно, совсем открыто и публично. Хотелось бы включить ее в серию других лекций. Очень надеюсь, что и Вы будете читать. Прочтет также З.Н. и др.

Гальперин-Каминский очень ждет Вашей статьи для ‘Avenir’¹⁰. Я просил его снестись с Вами непосредственно и дал ему Ваш парижский адрес. Написал ли он Вам? Не могли ли бы Вы переделать и приспособить для французов Ваше ‘Письмо’ из ‘Возрождения’¹¹. Никакой резкости не бойтесь. Мое письмо, кажется, будет напечатано целиком, а ведь оно очень резкое.

Нам здесь очень недоcтает Вас обоих. Сидя за столиком в ‘Caf des Alles’¹², вспоминаем Вас и пародии Нины Николаевны, глядя на неимоверные закаты тоже вспоминаем: ‘Все, садящиеся в трамвай, садятся в кукушку…’ и ‘Ходасевич имеет сказать две гадости’ и проч. и проч. Зелинский все еще ходит с фунтиками¹³. Дни стояли волшебные, Володя все время купался. Только сегодня посерело и похолодело.

Выйдет ли ‘Н<овый> К<орабль>‘ к 15-ому?¹⁴Надеюсь, что гонорары, наконец, уплачены?

Сейчас опять ‘сатанею’ — погружаюсь в лекцию. Первую часть, о политике, я уже кончил, принимаюсь за вторую — самую ответственную и трудную — о церкви.

Не забывайте нас и будьте уверены, что мы Вас помним. Целую руки милой Нины Николаевны или, как говорят французы, ‘mettez moi aux pieds de Madame’¹⁵.

Искренне Ваш

Д. Мережковский

P.S. Если сочтете нужным, то прочтите выдержки из этого письма насчет ‘Наполеона’ Маковскому.

——

1) Речь идет о лекции, прочитанной Мережковским в Salle de Gographie 17 декабря 1927 года. Под заглавием ‘Наш путь в Россию: непримиримость или соглашательство?’ была напечатана в газете ‘Возрождение’ (1927. 18—22 декабря. No 929—933), предварительно газета опубликовала интервью с Мережковским по поводу его лекции (Беседа с Д.С. Мережковским. Непримиримость или соглашательство // Возрождение. 1927. 14 декабря. No 925). Перепеч.: Мережковский Д.С. Царство Антихриста: Статьи периода эмиграции. СПб., 2001. С. 270— 311, без воспроизведения пометы в начале публикации: ‘Лекция, прочитанная 17 декабря, с незначительными прибавлениями во второй части — о Церкви. Д.М.‘. Для публикуемых писем представляют интерес отчеты о лекции, помещенные в ‘Днях’: Корин. Наш путь в Россию. Лекция Д.С. Мережковского // Дни. 1927. 19 декабря. No 1272, Скобцова. На лекции Мережковского // Дни. 1927. 20 декабря. No 1273. Первый отчет был посвящен ‘политической’ части лекции, второй (принадлежащий будущей матери Марии) — ‘религиозной’. 3 октября З.Н. Гиппиус писала Ходасевичу: ‘Д<митрий> С<ергеевич> рвется в Париж, увлечен мыслью о ‘цикле’ публичных лекций, от фирмы З<еленая> Л<ампа>, причем вторая, после его, должна быть ваша. Я говорю: да ведь он начнет прежде всего так отнекиваться, что седьмой пот прошибет. Но Д<митрий> С<ергеевич> все готов выдержать, так что готовьтесь к атаке’ (ПБХ. С. 80). Отметим также хроникальное известие: ‘В ноябре текущего года Д.С. Мережковский предполагает прочесть в Париже публичную лекцию о большевизме ‘Эволюция или Революция?» (Дни. 1927. 9 августа. No 1201).

2) См.: Мережковский Д.С. Наполеон-человек // Современные записки. 1928. No 34—35. Отметим также еще одну публикацию: Судьи Наполеона. Из книги ‘Наполеон человек’ // Новый корабль. 1927. No 2.

3) В газете ‘За свободу!’ фрагменты из книги ‘Наполеон’ не печатались.

4) См.: письмо 3, примеч. 11.

5) В.А. Злобина.

6) Имеется в виду обширная публикация: Деревянная нога. Роман В. Вилльямса (перевод с английского) // Последние новости. 1926. 1 марта — 22 апреля. No 1817—1856.

7) Речь идет о ряде статей, посвященных обсуждению вопроса о судьбах России как империи: Муратов П. Ночные мысли. V. Запретные слова // Возрождение. 1927. 18 сентября. No 838, Салтыков Александр. Народ и нация // Там же. 20 сентября. No 840, Он же. Скифские пути (Современные Записки, 32-я книга) // Там же. 22 сентября. No 842, Он же. Русь и Россия // Там же. 26 сентября. No 846, Муратов П. Ночные мысли. VI. Империализм и национализм // Там же. 30 сентября. No 850. И после написания данного письма такие статьи продолжали появляться. См., например: Салтыков Александр. Эллинские мысли // Там же. 6 октября. No 856, Он же. Тайна нации // Там же. 12 октября. No 862, Муратов П. Ночные мысли. VII. Русские противоречия // Там же. 21 октября. No 871. Первая статья была снабжена редакционным примечанием: ‘Настоящая статья является первой из ряда статей, которые редакция предполагает посвятить вопросам российской национальной культуры. В ближайшие дни будут напечатаны статьи А. Салтыкова’. В ней Муратов писал: ‘Интеллигенция русская создала целые списки запретных слов — запретных, ибо заранее и навсегда осужденных. Быть заподозренным в сочувствии тому, что обозначалось этими словами, считалось тяжким интеллигентским грехом. Вам говорили, например, ‘вы империалист’. Все кончено, попробуйте-ка ‘оправдаться!’ <...> Большевики унаследовали от русской интеллигенции эту склонность поражать врагов проклятыми словами. ‘Мистика’, ‘буржуазия’, ‘империализм’ — любимейшие выкрики их сектантского анафематствования’. И далее обсуждались проблемы судьбы России как империи.

Лекция Мережковского действительно была напечатана в ‘Возрождении’ (см. примеч. 1). З.Н. Гиппиус начала печататься в ‘Возрождении’ со статьи ‘Третий путь’ (1927. 4 декабря. No 915). Комментарий по этому поводу см.: Вишняк М.В. Пути и перепутья З.Н. Гиппиус // Дни. 1927. 14 декабря. No 1267.

9) Видимо, речь идет о возможности печатания книги отдельным изданием в издательстве ‘Возрождения’ (она и была опубликована там в 1928 году).

10) Илья Данилович Гальперин-Каминский (1858—1936), переводчик русских писателей на французский язык, журналист (работал преимущественно во французской печати). С газетой (или журналом) ‘L’avenir’ нам ознакомиться не удалось, однако более или менее можно понять, о чем идет речь: в августе 1927 года Гальперин-Каминский обратился к ряду русских эмигрантских писателей с просьбой выразить свою реакцию на действия группы советских писателей, выступивших с письмом ‘К писателям мира’. Ему ответил ряд лиц, в том числе Мережковский (Возрождение. 1927. 17 октября. No 867), к тексту которого было сделано редакционное примечание: ‘Настоящее письмо печатается сегодня на французском языке в газете ‘Авенир’. Оно представляет собою один из ответов на анкету, предпринятую господином Гальпериным-Каминским. Русский текст его был прислан в ‘Возрождение’ С.Д. <так!> Мережковским’. Предполагалось, что среди отвечавших будет и Ходасевич (подробнее см.: Берберова Нина. Курсив мой. Нью-Йорк, 1983. Т. 1. С. 326—327), однако от этого намерения он отказался и 5 апреля 1928 года писал Н.Н. Берберовой: ‘Именно его <ГальперинаКаминского> письмо окончательно убедило меня не печатать ответ на его анкету. <...> Г[альпери]н пишет Роллану, чтобы тот прислал ему письмо Горького. Это горьковское письмо Г-н печатает не в L’Avenir, у которого нет ни читателей, ни редактора, ни простора, — а в Candide, и тут же, рядом — мою большую обстоятельную статью, которую я напишу специально. Candide не L’Avenir, статья — не ответ на анкету, раздавить Горького по поручению французской редакции — не то, что в ряду других лепетать, отвечая на устарелую анкету’ (Минувшее: Исторический альманах. [Paris, 1988]. [Т.] 5. С. 245 / Публ. Д. Бетеа). Изо всех этих планов ничего не вышло. См. также Приложение.

11) Речь идет о статье: Ходасевич Владислав. Письмо // Возрождение. 1927. 29 сентября. No 849.

12) Кафе в Ле Канне, о котором Гиппиус писала Адамовичу: ‘Если вы хотите повидать и Ходасевичей, есть два средства: вам приехать раньше и около 6 быть в Caf des Alles, де мы с ними обыкновенно сходимся’ (Intellect and Ideas in Action: Selected Correspondence of Zinaida Hippius. Mnchen, 1972. Р. 369). И в дальнейшем это кафе часто бывало местом встреч Мережковских и их гостей.

13) О ‘пародиях’ Н.Н. Берберовой сведений у нас нет. Не знаем мы ничего достоверного и о ‘Зелинском с фунтиками’, однако не исключено, что это тот самый человек, о котором 3 октября Гиппиус писала Ходасевичу: ‘Тут, в Caf des Alles, ежданно появился безработный, допотопный старец, помнящий не только мое первое прибытие в СПБ и мои ‘сенсационные’ выступления, но даже… Д. С-ча на студенческой скамье! Он же, старец, оказался тайным другом и помощником Терапианы…’ (ПБХ. С. 81). И далее, в письме от 11 сентября: ‘…старец в делах ‘Нов<ого> Дома’ играл некоторую роль <...> оный старец оккультист и теософ. Сам же он реален, ибо я и Д.С. его помним, как на ладонке. Несомненно он, тот самый. Одна его дочь замужем в Праге, другая — собирается в монастырь и живет в Серг<иевском> подворье <...> старец ‘пробует’ дело комиссионерское, по предложению отелям разных вин (знаток). Не составьте по всему этому ложного представления: старец — человек испытанный, порядочный, весьма известный, служивший в свое время царю и отечеству, а затем Деникину. Очень ‘уютный’ (хотя бездарный). Видимся в caf. Знает всех и все языки’ (ПБХ. С. 82— 83). Отметим также письмо Гиппиус к Ходасевичу от 28 августа 1929 года из того же Le Cannet: ‘И таинственный ‘Зелинский’ с фунтиком, трубкой и биноклем ежедневно наслаждается на том же месте’ (ПБХ. С. 98).

14) В 1927 году выяснилось, что журнал ‘Новый дом’ существовать не сможет. Н.Н. Берберова вспоминала: ‘…уже после первого номера (1926) ‘Новый дом’ оказался нам не под силу: Мережковские, которых мы позвали туда (был позван, конечно, и Бунин), сейчас же задавили нас сведением литературных и политических счетов с Ремизовым и Цветаевой, и журнал очень скоро перешел в их руки под новым названием (‘Новый корабль’)’ (Берберова Н. Курсив мой. Т. 1. С. 317). 24 июля Гиппиус писала Г.В. Адамовичу: »Новый Дом’, в ожидании великих преобразований и богатых милостей, пока что высвобождается от несчастного факта (слово неверно прочитано публикатором и следует читать ‘Фохта’. — Н.Б.), превращается в Наш Дом и выходит в приблизительно прежнем виде. Грандиозные его проекции не исчезают, но откладываются до осени. Наш Дом — однако, нитка, которую нужно тянуть’ (Intellect and Ideas in Action. P. 351). Этот журнал должен был выходить ежемесячно, начиная с 20 августа, каждого 20-го числа следующего месяца (см. письмо З.Н. Гиппиус к Г.В. Адамовичу от 8 августа 1927 // Intellect and Ideas in Action. P. 360). Первый номер вышел в самом конце августа или самом начале сентября (объявление о выходе — Последние новости. 1927. 1 сентября. No 2353). Когда появился следующий, мы достоверно не знаем.

15) Букв: Повергните меня к ногам Мадам (фр.).

Villa Tranquille 21/X <19>27

Дорогой Владислав Фелицианович,

не сетуйте на меня за долгое молчание, не думайте, что я человек неблагодарный, не грешите в сердце своем против брата [своего]. Я хорошо помню изречение Наполеона Страшного (для Вишняков¹и проч.): ‘Неблагодарность самый гнусный изо всех человеческих пороков’². Но поймите и простите: я все еще сижу по уши в моей лекции и, как выражается З.Н., ‘шепчу’, то есть в полусознании обдумываю то, что надо писать, боясь упустить мысль, Вы ведь сами знаете, как это мучительно и как в таком состоянии трудно писать письма. Все уже было готово, но м<итрополит> Евлогий вильнул к соглашательству³, и опять все рушилось, и приходится все перестраивать, передвигать…

Вы уже, конечно, знаете наш ответ Семенову⁴— принципиальное согласие и просьбу отложить подробности до личного сговора. Что нам написал не Маковский, а Семенов, не имеет, конечно, особенного значения, но все же тон получился более официальный, менее литературный. В письмах, впрочем, все равно настоящего тона не найдешь. Главное вот что, и Вы, надеюсь, это понимаете. Мы не такие люди, чтобы войти в газету внешне, только для заработка, нам бы хотелось и, кажется, мы могли бы войти в нее и внутренне. Я говорю: ‘могли бы’, п<отому> ч<то> направление газеты нам все более кажется верным. В частности, последние статьи Семенова (против Кусковой, по поводу ‘ответственности’ за террор⁵) умны, благородны и, в смысле политическом, очень талантливы. Да и вообще тон газеты сейчас верный, вернее, чем при ‘Вожде’ и Струве⁶.

И.И. Фундаминский⁷пугает нас, что тираж ‘Возр<ождения>‘ ‘катастрофически падает’. Но мы не пугаемся, ибо не одним тиражом жив человек, да и тираж дело наживное.

Вот эту-то возможность не официального, а более глубокого внутреннего участия нам бы и хотелось выяснить в личном сговоре. И мы надеемся, что Вы нам в этом поможете, несмотря на мои ‘гаффы’ или ‘прорухи’ (появление ‘Commediante’ в газете Комедианта — а он-то, А. Керенский, этого и не понял!⁸). М<ожет> б<ыть>, это вовсе и не такая проруха, как Вам кажется. Я ведь все-таки по рождению своему, по крови левый, а не правый (в смысле политичес<ком>, конечно, а не социалистическом) и от этой кровной левизны своей никогда не отрекусь. И З.Н. тоже. Да ведь и Вы тоже?⁹Вот почему, несмотря на бесконечные преступления левых (соглашательство) и бесконечные достоинства правых (непримиримость), нам все-таки не не <так!> нужно порывать какой-то внутренней метафизической связи с левыми. И вот почему мое появление в ‘Днях’, мне лично довольно отвратительное (соседство с Кусковой и еще черт знает с кем), имело и свой положительный смысл…¹⁰

Теперь насчет ‘Жизни Н<аполеона>‘. Я не мог его отдать в ‘Возрожд<ение>‘ на условиях ‘переводного романа’¹¹, как это предложил мне Семенов, не только потому что эти условья для меня материально слишком тягостны, но и потому — и это главное — что я считаю мою работу внутренне и даже внешне, романно, более ценной, чем ‘переводной роман’. Поймите, тут нет с моей стороны ни малейшей обиды, а просто ‘констатирование факта’. Я мог пошутить с Вами, что ‘Ж<изнь> Н<аполеона>‘ интересна как ‘бульварный роман’. Но ведь это, разумеется, Вы и приняли как шутку. Все это не помешает мне дать в ‘Возр<ождение>‘ отдельные главы, если это покажется интересным для газеты. Но об этом успеем переговорить при личном свидании…

Вот пишу Вам и ‘шепчу’, в голове так и стучит: ‘м<итрополит> Евлогий — м<итрополит> Сергий’… А сколько бы еще нужно сказать насчет погибающего ‘Н<ового> К<орабля>‘ и проч. и проч. Одно скажу, если мы будем вести себя как следует, то ‘Н<овый> К<орабль>‘ не погибнет и все будет…¹²

Вернемся мы в начале Ноября, около 5—10. Здесь погода упоительная — рай земной. Но не завидуйте — внутренние коршуны терзают нас: лучше спокойная совесть под дождем, чем змея угрызений под райским солнцем. Целую ручки милой Нине Николаевне. Еще раз простите и верьте в нашу верную дружбу.

Д. Мережковский

P.S. Не можете ли прислать 2—3 экземпляра ‘De profundis’¹³. Но если это хлопотно, то не надо — по приезде сам попрошу.

——

1) Марк Вениаминович Вишняк (1882—1975) — политический деятель (эсер), журналист, литературный критик, один из редакторов журнала ‘Современные записки’.

2) Атрибуция этого афоризма Наполеону ошибочна, он встречается многократно в различных источниках, лишь слегка варьируясь по форме и обрастая различными дополнениями (см., например, 73-е из ‘Нравственных писем к Луцилию’ Сенеки).

3) Речь идет о напряженной полемике вокруг так называемой ‘декларации митрополита Сергия’, впоследствии Патриарха Московского и всея Руси, опубликованной под названием ‘Об отношении православной Российской церкви к существующей гражданской власти’ (Известия. 1927. 19 августа, см. также: Обращение Временного Патриаршего Синода // Возрождение. 1927. 23 августа. No 812), в которой признавалось, что верующие одновременно являются ‘верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти <...> не только из страха, но и по совести’ (подробнее см.: Полищук Е.С. Патриарх Сергий и его Декларация: капитуляция или компромисс? // Вестник русского христианского движения. 1991. No 161). Митрополит Евлогий (Василий Семенович Георгиевский, 1868—1946), глава русских православных приходов в Западной Европе, был чрезвычайно осторожен в выборе линии поведения относительно данного послания, в интервью ‘Митрополит Евлогий о положении церкви в СССР’ (Возрождение. 1927. 24 августа. No 813) он говорил: ‘Этот вопрос настолько серьезен, что оценивать его по существу и во всей полноте я не берусь сразу. Все, что я могу пока вам заявить, это то, что, как и прежде, так и теперь, я считаю, что Церковь должна неуклонно следовать по своему пути, пути чисто церковному, пребывая всегда вне политики, независимо, левой или правой’. Некоторое время обсуждение шло без прямого участия митрополита Евлогия (см., например: Никаноров И. Послание митрополита Сергия и Синода при нем // Возрождение. 1927. 27 августа. No 816, 30 августа. No 819, 31 августа. No 820, Церковник. В церковных кругах // Возрождение. 1927. 27 августа. No 816). По сообщению той же газеты, у митрополита Евлогия в начале сентября должно было состояться совещание, посвященное посланию митрополита Сергия (Возрождение. 1927. 28 августа. No 817), однако о результатах его не сообщалось. Первая определенная реакция Евлогия, о которой нам известно, была высказана им на проповеди (Слово Митрополита Евлогия // Возрождение. 1927. 6 сентября. No 826), а окончательно сформулирована в документе, опубликованном под заглавием ‘Ответ Митр. Евлогия Митрополиту Сергию’ (Возрождение. 1927. 16 сентября. No 836), где говорилось: ‘…наша принадлежность к Русской Православной Церкви не может служить основанием для предъявления к нам, эмигрантам, требования ‘лойяльности’, т.е. законопослушности по отношению к советской власти, как это требование естественно предъявляется к советским гражданам или к лицам, живущим на территории советского государства. <...> Я обязуюсь твердо стоять на установившемся уже у нас <...> положении о невмешательстве Церкви в политическую жизнь и не допускать, чтобы в подведомственных мне храмах церковный амвон обращался в политическую трибуну. <...> Если, паче чаяния, Вы не признаете этого моего заявления достаточным и будете вынуждены исключить меня и вверенное мне духовенство из состава клира Русской Церкви, то, что же делать, мы с покорностью примем это новое, тягчайшее испытание, и тогда благословите нас, согласно уже ранее выраженному Вами указанию, на временное самостоятельное (автономное) существование в странах инославных и на подчинение Поместным Православным церквам в странах православных’. Вероятно, Мережковский реагировал также и на статьи И. Никанорова: ‘Разъяснение Митрополита Сергия’ (Возрождение. 1927. 13 октября. No 863, смысл ее был изложен в неподписанной передовой ‘Митрополит Сергий и Зарубежная церковь’ той же газеты на следующий день: ‘…если митрополит Сергий, противополагая Церковь власти государственной как таковой, готов идти на многие жертвы, дабы соблюсти в пределах приложения этой власти (даже Богоборческой) каноническую организацию церкви, — не нам осуждать его, хотя бы мы были уверены, что попытка его обречена на неуспех‘), а также в статье ‘По поводу ответа митрополита Евлогия митрополиту Сергию’ (Возрождение. 1927. 16 сентября. No 866), Пастыри и паства (Возрождение. 1927. 28 сентября. No 848). На вторую статью Никанорова сочувственно ссылался Мережковский в своей лекции (Царство Антихриста. С. 299). Вообще смысл полемики в различных газетах русской эмиграции хорошо определяет заголовок неподписанного материала: ‘Церковные события громадного значения’ (За свободу! 1927. 21 сентября. No 216). Отметим, что 26 октября Ходасевичу писала Гиппиус: ‘Пошло какое-то огульное, сплошное ‘соглашательство’ по всей линии <...> Евлогий под сурдинку варит кашу с духовенством, многих уже обработал, а насчет паствы… считает, что ее дело помалкивать в тряпочку. Да, кажется, большинство так за ним и пойдет…’ (ПБХ. С. 86).

4) Речь идет о Ю.Ф. Семенове (см.: Ходасевич—Гиппиус, письмо 3, примеч.

как о редакторе газеты.

5) Непосредственным образом имеется в виду передовая статья: Семенов Ю. Две ответственности // Возрождение. 1927. 19 октября. No 869), где автор писал: ‘В газете Керенского ‘Дни’ г-жа Кускова обвиняет нас в том, что якобы мы отказываемся от моральной ответственности за боевую антибольшевицкую работу, совершаемую как в России, так и за ее пределами. Обвинение это построено на той нашей статье, в которой мы перечисляли ряд действий, по нашему мнению изолированных, и говорили по поводу них, что ни одна из политических эмигрантских организаций не посылала ни Конради, ни Коверду, ни кн. Долгорукова на то, что они сделали. <...> Ни от какой ответственности, ни моральной, ни политической, мы не отказываемся. Наоборот, мы вполне солидаризуемся со всеми авторами перечисленных дел <...> Мы утверждаем, что в эмиграции, да и внутри России, уже создалась такая атмосфера, благодаря которой действия рождаются сами собой. <...> Г-жа Кускова не любит крови. Какой крови она не любит? Той крови, которая проливается в борьбе с большевиками, во имя возрождения России, или той крови, которая проливается без всякой надежды на что бы то ни было, проливается большевиками в процессе убиения России?’ Однако полемика такого рода шла и ранее, как в статьях, подписанных Ю. Семеновым (Еще о процессе пяти // Возрождение. 1927. 9 октября. No 859), так и в неподписанных передовых: Разлагатели // Возрождение. 1927. 6 октября. No 856, Борьба или возвращенство // Возрождение. 1927. 15 октября. No 865). В последней говорилось: ‘…противникам активной борьбы с большевизмом, указывающим на цифры якобы бесполезных жертв, мы противопоставим другие цифры, уже действительно никому не нужных жертв, — цифры погибающих возвращенцев. <...> Мы знаем, что 60 процентов возвращенцев, попадающих в Россию, исчезают бесследно, а остальные, за ничтожным исключением, влачат жалкое существование поднадзорных париев в своем собственном отечестве. Вот про этих несчастных людей действительно можно сказать, что они находятся в сетях ГПУ, без всякой надежды каким бы то ни было способом вырваться из этих сетей’.

6) П.Б. Струве был редактором ‘Возрождения’ до 17 августа 1927 года. ‘Вождем’ здесь назван, вероятно, издатель газеты Абрам Осипович Гукасов (1872—1969), крупный нефтепромышленник, который активно вмешивался в редакционную политику газеты.

7) Илья Исидорович Фондаминский (1880—1942), политический деятель (эсер), публицист, один из редакторов журнала ‘Современные записки’, близкий друг Мережковских. Вероятно, к нему также восходят сведения, сообщаемые Гиппиус Ходасевичу 9 ноября: ‘По слухам — жизнь ‘Возрожд<ения>‘ в опасности. За что купила — за то продаю: говорят, что Г<укасов> пришел в злобное настроение разрушителя, ибо ‘все его покинули’, говорят еще, что и внутри завелись Сталин—Троцкий в виде Семенова—Маковского…’ (ПБХ. С. 87).

См.: Мережковский Д.С. Commediante // Дни. 1927. 9 октября. No 1201, с редакторским примечанием: ‘Мы печатаем главу из новой (еще не изданной) книги Д.С. Мережковского ‘Наполеон». Гаффа (от фр. gaffe) — досадная оплошность. Имеется в виду, что выступление Мережковского в ‘левой’ газете могло послужить препятствием к сотрудничеству с правым ‘Возрождением’. В качестве оправдания он предлагает считать эту публикацию завуалированным высмеиванием главного редактора ‘Дней’ А.Ф. Керенского — ‘комедианта’.

9) После этой фразы Ходасевич приписал на полях карандашом: ‘Я — в ‘Дн<я>х’. Я — в ‘С<овременных> З<аписках>‘. Я — в ‘Возр<ождении>». Имеется в виду, что (как, впрочем, и довольно многие писатели) Ходасевич так или иначе имел дело с разнонаправленными изданиями. Будучи постоянным сотрудником ‘Возрождения’, он не переставал печататься и в ‘Современных записках’, а в ‘Днях’ был опубликован его ответ на литературную анкету: 1927. 30 октября. No 1222. В этом, конечно, было некоторое лукавство: ответ на анкету в дореволюционной и эмигрантской журналистике всегда считался делом ‘внепартийным’. Так, на ту же анкету ‘Дней’ ответили Бунин, Шмелев, Куприн, Гиппиус.

10) В одном номере с ‘Commediante’ (см. примеч.

были напечатаны статья Е.Д. Кусковой ‘Дым отечества’ и рассказ М.А. Осоргина ‘Поэт’ с редакционным примечанием: ‘Печатая сегодня рассказ М.А. Осоргина, редакция ‘Дней’ считает уместным сообщить, что недоразумение, в свое время происшедшее между нею и автором, исчерпано в форме, вполне удовлетворяющей давнего и почтенного сотрудника ‘Дней».

11) Речь идет о практике публикации в подвале последней полосы газеты какоголибо обширного беллетристического произведения. В ‘Возрождении’ во второй половине 1927 года так печатались роман Эдгара Уоллеса ‘Зловещий человек’ и роман А.Э.В. Мэсона ‘Дом Смерти’. Отдельные фрагменты книги Мережковского печатались в газете (не как ‘переводной роман’, а как один из обыкновенных материалов) с декабря 1927 года. С 14 мая по 5 ноября 1928 года по понедельникам печаталась ‘Жизнь Наполеона’.

12) ‘Новый корабль’ просуществовал недолго: последний (четвертый) его номер вышел в 1928 году.

13) Речь идет о письме Мережковского в газету ‘L’Avenir’ (см. письмо 2, примеч. 10), озаглавленном ‘De profundis clamavi’, то есть ‘Из бездны воззвал’, опубликованном в ‘Возрождении’ 17 октября (это была его первая публикация в газете).

Villa Tranquille Le Cannet (A.M.) 4/XI <19>27

Дорогой Владислав Фелицианович,

мы бы, вероятно, уже были в Париже, если бы З.Н. не простудилась. Вот уж 15—17 дней, как у нее нет, нет и сделается в середине дня легкий жар, и какая-то точка в спине побаливает — под лопаткой, где — плевра, а с этим шутить нельзя. Ей теперь, — кабы не сглазить — полегче, и — опять как бы не сглазить, — надеюсь, около 10—11-го мы двинемся в Париж. Вы сами понимаете, как мне важно сейчас быть в Париже и читать лекцию: ведь все каждый день с Евлогием-Сергием меняется, а я больше перестраивать фронта не в силах, и без того у меня Евлогий весь движется, как на шарнирах, ввиду его возможных соглашательских сюрпризов¹.

Вы очень верно угадали, что сейчас церковная тема многое выясняет и в политике — потому-то я и тороплюсь с лекцией. Прочту только половину — и то будет 1 ¹/2 часа — больше нельзя. А вся лекция — 3—4 фельетона (в 400 строк), которые я и отдам в ‘Возрождение’. Так как тема самая жгучая, газетная, то, полагаю, эти статьи будут моим хорошим и решительным вступлением в ‘Возрожд<ение>‘ Но раньше, конечно, нужно обо всем переговорить и условиться лучше с Семеновым.

Мне представляется, что наши совместные действия — Ваше, З.Н. и мое — в ‘Возрожд<ении>‘ могли бы иметь очень значительные последствия как для самой газеты, так и для всей стратегии ‘непримиримости’. После моей статьи-лекции мне придется отстреливаться, главным образом, по той линии: что я-де ‘ренегат’, ‘перешел к правым’ и проч., и вот тут очень важно чувствовать опору в газете как в целом. ‘Правое-левое’, т.е. центральное, конечно, самое сейчас верное и нужное, и если нам удастся в этом смысле склонить ‘Возрожд<ение>‘, то недаром ‘Ходасевич получил сумму от большевиков’! А я убежден, что Ваше предчувствие этих возможностей Вас не обманывает. Больше, чем на себя, я во всем этом рассчитываю на З.Н. — она ведь, по природе, больше ‘журналист’, чем я, и заряд у нее сейчас очень сильный. Но все зависит, конечно, от предварительного принципиального сговора.

Кстати, статья об ‘атеистах в церкви’ очень хороша. Кто ее писал?²

Ваш P.S. потрясающий³. Чем больше думаю, тем больше чувствую, что так оно и есть, или очень скоро будет.

Насчет моего ‘бездействия’, я очень тронут Вашими добрыми и глубокими словами. Но, во-первых, бодливой корове Бог рог не дает, а во-вторых, ведь это не шутки, я в самом деле, в ‘пробковой камере’ от всеобщего ‘захолустья’ (не только русского, но и европейского, всемирного), от нежеланья (‘злонравного’) заглянуть в метафизику того, что сейчас происходит. Я математически верно и точно рассчитал, что если стрелку не передвинуть, то поезд сойдет с рельс, но я не стрелочник. Ведь быть Кассандрою тоже ‘действие’, хотя ужасное. Видит Бог, надежда меня не покидает, что мне когда-нибудь удастся перейти и к другому, более утешительному, ‘общественному’ действию, но ведь это зависит не только от меня, и даже не только от помощи ‘свыше’, но и от помощи человеческой. Не забывайте, что я движусь по линии наибльшего сопротивления. Когда я ухожу в ‘глубины Востока’, я это делаю не от ‘кабинетной отвлеченности’ и ‘не-общественности’ (‘индивидуализма’, как воображает И.И. Фундаминский), а п<отому> ч<то> сейчас самая живая, жизненная, волевая, современная, жгущая общественная тема: ‘быть или не быть христианству?’ (то есть ‘быть или не быть человечеству?’). Ведь это же большевики отлично поняли — они в этом единственно современные, жизненные люди. О, конечно, они и только они лучше бы всего поняли или, вернее, учуяли бы (чутьем насекомых) убийственную для них силу и нужность, насущность моей темы. ‘Пусть я бездарен, но тема моя гениальна’, как верно говорил Розанов, единственный человек, кроме большевиков, понявший ту же тему — ‘Апокалипсис наших дней’⁴. Но как это растолковать Семенову—Маковскому и даже Муратову—Салтыкову? Помогите, если можете. Я уверен, что если захотите (то есть заинтересуетесь), то сможете. Да и вообще ‘не так страшен черт, как его малютки‘ (это у Лескова одна дама говорила о толстовцах, первых примиренцах и пораженцах⁵). И у всего этого есть сторона детски-простая (как бы даже уличная — демагогическая), Семенову—Маковскому доступная, только надо им растолковать смиренно, терпеливо, спокойно и любовно…. Ох, никогда так не кончу — вот уже на 5-ую страницу перешел, и две кляксы поставил, и совестно затруднять Вас чтением этих иероглифов!

А еще не сказал о ‘Н<овом> К<орабле>‘. Нет, я не верю в его ‘конец‘. Если можно, — подождите, до нашего скорого приезда, разрушать набор, вынимать статьи. У нас есть в виду одна комбинация, о которой надо бы писать еще целое письмо (и опять сглазить боюсь!). О ней, если позволите, переговорим при свидании. Contra spem spero⁶— м<ожет> б<ыть>, ‘Н<овый> К<орабль>‘ еще и не пойдет ко дну⁷. А если бы даже пошел, то все равно ведь надо будет сейчас же строить новый ‘Н<овый> К<орабль>‘ — без него не проживем никак⁸. Не сетуйте на мой ‘трагический оптимизм’: я вижу яснее, чем Терапьяно⁹, всю трудность — почти безвыходность положения, но ведь ‘почти’. И все до ужаса верно (в тот же день я то же говорил) заметили, что тут действует хорошо мне знакомый ‘черт’¹⁰. Я его давно чувствовал по запаху. Но если черта не пугаться, то он рассыплется. Ну, право же так — потерпите еще немного (только до нашего приезда), и черт рассыплется. По его или их присутствию (оба довольно мелкие, ‘с насморком’), видно, что ‘Н<овый> К<орабль>‘ очень нужен и важен. А значит, и будет, если сумеем хотеть (в этом смысле меня кое-чему научил Наполеон: не иметь — значит не очень хотеть = ‘просите, и дастся вам’¹¹).

Ну, надо и честь знать, ‘довольно’, как сказал Тургенев¹².

Здесь такие дни стоят, что даже совестно: ‘не по чину берешь’¹³. Если бы коршуны не истерзали печень Прометея, никогда бы отсюда не уехал. ‘А он, мятежный, ищет бури…’¹⁴

‘Зелинский с фунтиками’ так же таинственно исчез, как появился. Мы часто повторяли: ‘Мне этот вечер слишком ясен, мне этот ветер слишком тих’¹⁵, вспоминали милую Нину Николаевну — ей наш сердечный поклон и верная дружба.

Преданный Вам Д. Мережковский

——

1) Вероятно, речь идет о публикации: Обращение Митрополита Евлогия к пастве // Возрождение. 1927. 3 ноября. No 884, в том же номере была передовица под заглавием ‘Обращение Митрополита’. Появление этого обращения было связано с ответом митрополита Сергия митрополиту Евлогию (Возрождение. 1927. 19 октября. No 869, ср. также передовую статью: По поводу ответа Митрополита Сергия // Там же. 20 октября. No 870). Ср. фразу Гиппиус в письме к Ходасевичу от 9 ноября: ‘Бердяев как вам нравится с Евлогием, ‘насилуемым паствой’?’ (ПБХ. С. 87). О позиции Н.А. Бердяева в это время говорил Мережковский в своей лекции.

2) Речь идет о неподписанной передовой статье ‘Атеисты в церкви’ (Возрождение. 1927. 30 октября. No 880), где по поводу публикаций в газете ‘Последние новости’ и журнале ‘Социалистический вестник’ относительно церковных вопросов говорилось: ‘Хотелось бы, чтобы в эту ответственную минуту печатные органы, руководимые атеистами (безразлично каких политических взглядов), воздержались от вмешательства в дела православной Христовой Церкви, от всяких советов, преподаваемых ей, а также от попыток оказать влияние на ее решения’. Автором этой передовицы был Ходасевич (указано в списке его работ: Columbia University Libraries. Bakhmetieff Archive Ms Coll M.M. Karpovich. Folder 25).

3) О чем идет речь, точно установить не удалось. Единственный текст этого времени, который нам удалось обнаружить, хотя бы отчасти отвечающий характеристике Мережковского, — примечание Ходасевича к своей статье ‘Нравственность г. Талина’ (Возрождение. 1927. 27 октября. No 877, подп.: М.). О заинтересованности Мережковских полемикой Ходасевича с В.И. Талиным (Семен Иосифович [Осипович] Португейс, 1880 или 1881—1944) см. в письме Гиппиус от 26 октября 1927 года (ПБХ. С. 85, расшифровка криптонима ‘М.’ как ‘возможно, Мережковский’, сделанная на с. 111, неверна).

4) ‘Пусть я бездарен, но тема моя гениальна’ — неточная цитата. См.: ‘Я — бездарен, да тема-то моя талантливая’ (Розанов В.В. Заметки на полях непрочитанной книги [в оглавлении: На полях непрочитанной книги] // Северные цветы на 1901 год, собранные книгоиздательством ‘Скорпион’. М., 1901. С. 176). ‘Апокалипсис нашего времени’ — книга В.В. Розанова, выходившая отдельными выпусками (всего 10 выпусков) в 1917—1918 годах.

5) Из рассказа Н.С. Лескова ‘Зимний день’ (1894).

6) Надеюсь вопреки ожиданиям (лат.).

7) См. письмо 3, примеч. 12.

Имеется в виду наличие собственного печатного органа, где можно было бы высказываться без оглядки. Для Мережковских таким органом сперва был журнал ‘Новый дом’, потом ‘Новый корабль’.

9) Юрий Константинович Терапиано (1892—1980), поэт, литературный критик. Был редактором журнала ‘Новый дом’, близко стоял к редакции ‘Нового корабля’.

10) Имеется в виду, что Мережковский в своих произведениях часто обсуждал проблему дьявола. См. наиболее известную книгу: Гоголь и черт: Исследование. М., 1906. Ср. также названия статей о Мережковском: Брюсов Валерий. Черт и Хам // Весы. 1906. No 3—4 (подп.: Аврелий), Горнфельд А.Г. Г-н Мережковский и черт // Горнфельд А.Г. Книги и люди. СПб., 1908. Кн. 1, Эллис. О современном символизме, о ‘черте’ и о ‘действе’ // Весы. 1909. No 1.

11) Лк.: 11, 9.

12) Название повести И.С. Тургенева (1865).

13) См.: Н.В. Гоголь. Ревизор. Действие первое, явление IV.

14) Из стихотворения М.Ю. Лермонтова ‘Парус’ (1832).

15) Первые две строки неозаглавленного стихотворения Н.Н. Берберовой (1927). См.: Берберова Н. Стихи 1921—1983. New York, 1984. С. 34.

Villa Tranquille Le Cannet (A.M.) 12/XI <19>27

Дорогой Владислав Фелицианович,

мы возвращаемся 16-го, в Среду. Не зайдете ли к нам, разумеется, с Ниной Николаевной, в Четверг, 17-го, в 4 ч. дня, для свидания начерно, п<отому> ч<то> в 5 ч. мы пригласили еще двух устроителей ‘Зел<еной> Ламп<ы>‘ — Адамовича и Цетлина¹, чтобы решить устройство моей лекции под фирмой ‘З<еленой>Л<ампы>‘ — Мишенька Цетлин, по всей вероятности, откажется, чтобы не ссориться с ‘Посл<едними> Нов<остями>‘, но так как у нас большинство голосов (Алданов², надеюсь, не будет протестовать), то дело все же устроится³. Я тороплюсь, п<отому> ч<то> нужно нанимать залу, печатать афиши, билеты, а времени и без того ужасно много пропущено, и лекция может потерять всякую свежесть. Сердечно Ваш Д. Мережковский

——

1) Михаил Осипович Цетлин (1882—1945) — поэт, литературный критик, активный сотрудник газет ‘Последние новости’ и ‘Дни’. Содержание лекции Мережковского, в которой он резко полемизировал с позицией ‘Последних новостей’ и конкретно П.Н. Милюкова, должно было вызвать настороженное внимание Цетлина.

2) О кружке ‘Зеленая лампа’ см. справку Т. Пахмусс и Н.В. Королевой (Литературная энциклопедия русского зарубежья 1918—1940. Периодика и литературные центры. М., 2000. С. 167—174).

3) После собрания Г.В. Адамович написал письмо Гиппиус, где обсуждал положение дел в ‘Зеленой лампе’ (см.: Письма Г.В. Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925— 1931 / Публ. Н.А. Богомолова // Диаспора: Новые материалы. Париж, СПб., 2003. [Т.] III. С. 498—499).

Записка пневматической почтой 11-bis, av. Colonel Bonnet Paris (XVIe) 20/XI <19>27

Дорогой

Владислав Фелицианович,

у З.Н. сделался довольно сильный грипп с жаром и кашлем, и она лежит. Это нам ужасно досадно, но делать нечего, завтрашнее наше свидание приходится отменить, а также свидание с Маковским.

З.Н. чувствует себя сегодня немного получше и просит меня пригласить Вас обоих в Среду, 23-го, вечером, в 9 ч. Тогда же мы условимся о новом дне свидания с Маковским. Черкните два слова в ответ и, если Среда Вам почему-либо неудобна, то назначьте сами другой день. Нам нужно видеться поскорее, и эта задержка нам крайне досадна.

Сердечно Ваш

Д. Мережковский

ПРИЛОЖЕНИЕ

Письма В.Ф. Ходасевича и Д.С. Мережковского к И.Д. Гальперину-Каминскому

Печатаются по оригиналам: Amherst Center for Russian Culture. I. Halperine-Kaminsky and his contemporaries Collection. Box 1. Folder 19 (письма Ходасевича, второе письмо — открытка), box 1. Folder 25 (письма Мережковского, письмо 4 — открытка). Приносим сердечную благодарность проф. С. Рабиновичу за содействие.

14, rue Lamblardie Paris (12e)

Многоуважаемый

Илья Данилович, прежде всего приношу самые искренние извинения: в моей записной книжке Вы значитесь рядом с Наумом Давыдовичем Лифшицем. Когда я диктовал (в редакционной сутолоке) свое письмо машинистке — какой-то бесенок подтолкнул мой палец — и в результате мой промах. (Забавно, однако, что тот же, очевидно, бес, попутал и Вас: в письме ко мне Вы неоднократно именуете Дмитрия Сергеевича Мережковского — Сергеем Дмитриевичем!)

Но перейдем к делу. ‘Возрождение’ потому хотело бы напечатать письмо Д.С. в один день с ‘Avenir’, что на другой день его может перепечатать всякая другая газета. Поэтому — не будете ли добры спросить у г. Бюре: не согласится ли он, чтобы письмо появилось по-русски в тот же день. Я думаю, это было бы приятно и Д.С. Но, разумеется, если это невозможно, — приходится подчиниться. Во всяком случае — не откажите известить, когда именно письмо будет напечатано. Текст (русский) у нас имеется.

Со своей стороны я с удовольствием пришлю Вам небольшую статью на ту же тему. Опять же — не откажите сообщить, к какому времени она должна быть у Вас. Статья моя будет без особых сентиментальностей, деловая, нужная*. Также пришлю Вам необходимые краткие сведения о себе.

Примите уверение в совершенном уважении и преданности. Владислав Ходасевич 8 окт<ября> <1>927

*В ней будут неприятные для советов цитаты из писем Горького ко мне и др. вещи того же порядка.

10 bis, rue des 4 Chemines, Boulogne s/Seine

Многоуважаемый Илья Данилович, только сегодня получил Ваш подарок. Очень благодарю за книгу и память. Разрешите когда-нибудь посетить Вас. Наши недолгие встречи оставили во мне самые лучшие воспоминания. Всего хорошего. Крепко жму Вашу руку. Сердечно Ваш

Владислав Ходасевич 6 марта <1>929

16-VIII-27

Villa Tranquille Le Cannet (A.M.).

Глубокоуважаемый Илья Данилович, надеюсь, Вы получили мое первое письмо.

Завтра-послезавтра вышлю Вам статью для Бюре, в виде открытого к нему письма. Статья большая, около 350—400 строк — но не сокращайте — пусть сам Бюре сократит, если захочет. Я написал очень резко, иначе не мог. Очень прошу, в переводе не смягчайте. Если найдете возможным прислать перевод на просмотр (ведь сотрудничество автора всегда полезно для переводчика), буду Вам благодарен, но, конечно, не настаиваю, тем более, что, м<ожет> б<ыть>, нужно торопиться.

Отчего не написали насчет Ходасевича? Он уезжает отсюда в Париж во Вторник 20-го или в Среду — 21-го. Если получу от Вас приглашение, передам ему. З.Н. Гиппиус, вероятно, тоже напишет. Сообщите о получении моей рукописи.

Искренне преданный Вам

Д. Мережковский

P.S. Да какого времени Вы остаетесь в Evian’е?

18-VIII-27 — Villa Tranquille.

Глубокоуважаемый

Илья Данилович, перечитывая, я нашел, что на стр. 3 слишком резки слова: ‘как будто не вашими руками, без вашей дружной помощи…’ Замените их: ‘без вашего ведома‘ — ‘ votre insu’.

Искренне преданный Вам

Д. Мережковский

19-VIII-27

Villa Tranquille

Le Cannet (A.M.).

Глубокоуважаемый Илья Данилович,

вчера я отправил Вам заказным пакетом статью для ‘Avenir’. Пожалуйста, известите о получении. Когда она будет напечатана (если будет, в чем я вовсе не уверен), пришлите мне 5—6 экземпляров — попросив об этом контору, а не самого Бюре (он все забывает). Прошу Вас об этом, п<отому> ч<то> Вы находитесь с ними в постоянных сношеньях и Вам это легче сделать. Мне нужны эти экземпляры, чтобы разослать кое-кому из французов: м<ожет> б<ыть>, перепечатают в других газетах. Если бы Вы с Вашей стороны имели ход в ‘Фигаро’, или Libert, или Intransigeant, уверен, что там не отказались бы перепечатать. Если Вам трудно достать экземпляры, сообщите, в каком номере будет напечатана статья, — я сам постараюсь достать, хотя здесь это и не так легко — ‘Avenir»а никто, разумеется, не получает. Я согласен, чтобы Бюре сократил статью (хотя жаль), но пошлите ему полный текст. Итак, жду скорого ответа. Долго ли Вы в Eviane?

С искренним уваженьем

Д. Мережковский

ПРИМЕЧАНИЯ

В.Ф. ХОДАСЕВИЧ — З.Н. ГИППИУС

Д.С. МЕРЕЖКОВСКИЙ — В.Ф. ХОДАСЕВИЧУ

ПРИЛОЖЕНИЕ

Письма В.Ф. Ходасевича и Д.С. Мережковского к И.Д. Гальперину-Каминскому

Читайте также: