Из общественной и литературной хроники Запада, Булгаков Федор Ильич, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 25 минут(ы)

Изъ общественной и литературной хроники Запада.

Луисъ Колома, авторъ романа ‘Бездлицъ’.— Его прошлое.— Колома въ качеств езуитскаго проповдника въ Мадрид.— Его нравственно-обличительная литературная дятельность.— Покушене на его жизнь.— Объ автор романа ‘Африканская ферма’.— Посщене Ибсена англйской миссъ Твиди.— Наружность и обходительность Ибсена.— ‘Языкъ — душа народа’.— Маня порядка и чистоты у Ибсена.— О любви его къ живописи.— Образъ жизни Ибсена.— Ибсенъ и Бьорнсонъ о наслдственности.— Любовь Бьорнсона въ музык.— Обычаи избирательной агитаци во Франци: плакаты, афиши и рекламы кандидатовъ, типическя черты людей, промышляющихъ выборами — расклеиватель рекламъ, журналистъ, секретарь кандидата, клакеръ, свистунъ, провожальщикъ, ораторы, библотечная крыса, ученый, знатокъ бойкихъ фразъ, что печатаютъ кандидаты, роль надежнаго избирательнаго комитета въ Париж, соцалистическая логика кулаковъ, ремесленный ‘Союзъ цирульниковъ’ на парижскихъ выборахъ, соцалистическя насиля надъ Ивомъ Гюго, Можаномъ и Локруа.— Викторъ Гюго въ роли литературнаго папы.— Извощикъ-поэтъ Моръ и его месть.— Положене французскихъ кандидатовъ въ провинци.— Кандидатъ въ депутаты и крестьяне-избиратели.— Подачки важне рчей-программъ и избирательныхъ манифестовъ.— О переселени американскихъ миллонеровъ въ Европу.— Процессъ нью-оркскаго банкира Седжа съ Лэдлоу, вслдстве динамитнаго покушеня на его жизнь.— Архимиллонеръ Манвэй и покушене на него Рипея въ Санъ-Франциско.— Перемна фронта въ американской печати относительно наслдниковъ финансоваго пирата Джея Гуда.— Богатйшая въ свт невста и американске панегирики по адресу миссъ Элленъ М. Гудъ.

Съ сентябрьской книжки ‘Встника’ печатается романъ езуитскаго патера Луиса Колома подъ заглавемъ ‘Бездлицы’. Это переводъ испанскаго романа ‘Pequeneces’, который при появлени своемъ въ Бильбао сперва въ езуитскомъ журнал, потомъ отдльно въ двухъ томахъ, былъ признанъ испанцами настоящимъ литературнымъ событемъ, тмъ боле любопытнымъ, что онъ ярко охарактеризовалъ темныя стороны испанской аристократи въ перодъ правленя короля Амедея Савойскаго. Луисъ Колома уже не разъ интересовалъ своей персоной всю образованную Испаню. Бографя его полна приключенй. Онъ сынъ богатаго адвоката въ Ферец (род. 1851 г.), учился сперва въ Севиль по юридической части. Тамъ же онъ свелъ близкое знакомство съ двумя писательницами Фернанъ Кабаллеро и Гертрудой Авелламедой, занимался немножко журналистикой, а всего больше политическими интригами въ пользу изгнанныхъ изъ Испани Бурбоновъ. Это послднее обстоятельство навлекло на него подозрня и ее стороны короля Амедея, и въ лагер республиканцевъ. Ему грозила опасность попасть въ изгнане.. Къ счастью для него, обыски, производившеся у него полицей, остались безплодными.

Въ Севиль онъ слылъ за вивера и необузданнаго прожигателя жизни совершенно въ томъ же род, какихъ онъ самъ выставляетъ въ своемъ роман ‘Бездлицы’. Въ 1874 г. въ одно прекрасное утро его нашли на улиц тяжко раненымъ выстрломъ изъ револьвера. Была-ли то месть какого нибудь обиженнаго имъ супруга или соперника въ любовныхъ длахъ, или же 23-хъ-лтнему молодому человку наскучила разгульная жизнь и онъ самъ пытался положить ей предлъ, все это такъ и осталось навсегда невыясненнымъ.

Раненый упорно отказался отвчать на распросы. Четыре недли онъ находился между жизнью и смертью, и въ это-то время съ молодымъ виверомъ совершилась нравственная метаморфоза. По выздоровлени онъ вступилъ въ езуитскй орденъ.

Нсколько лтъ спустя Луисъ Колома опять заставилъ говорить о себ весь Мадридъ. Прошла молва, что въ езуитскомъ орден обртается проповдникъ, пламенное краснорче котораго напоминало знаменитйшя имена по этой части прежнихъ временъ. Такимъ проповдникомъ оказался бывшй бонвиванъ Луисъ Колома. Изъ своего монастыря онъ былъ вызванъ въ Мадридъ. Но тамъ въ первой же проповди, которую держалъ онъ въ присутстви именитыхъ дамъ, онъ наговорилъ своимъ слушательницамъ такихъ непрятныхъ вещей, что он то краснли, то блднли, а многя не выдержали и съ негодованемъ ушли изъ церкви. Нсколько часовъ спустя король, папскй нунцй и министры собрались на совщане, чтобъ принять какое либо ршене насчетъ необычайнаго проповдника. Постановили просто отправить его опять въ монастырь.

Но благочестивое рвене патера не улеглось. Т горькя истины, которыхъ онъ не могъ возвщать съ церковной каедры, онъ сталъ излагать печатно. Его первыя литературныя работы предназначались преимущественно въ назидане дтямъ. Но онъ скоро сталъ обращаться и къ взрослымъ. Въ ‘Пыли и грязи’, въ ‘Первомъ балу’, въ ‘Горрон’ — все это названя его назидательныхъ повствованй — онъ безпощадно бичевалъ пороки испанской аристократи, ея глупость, легкомысле и развращенность. Новеллы этого рода, изданныя отдльно подъ заглавемъ ‘Lecturaz recreativas’, не прошли незамченными, но далеко не предвщали блестящаго успха романа ‘Бездлицы’. И въ этомъ роман авторъ не скрываетъ своихъ намренй наставительнаго свойства. ‘Не забывайте — говоритъ онъ читателямъ,— что подъ видомъ повствователя я ничто иное, какъ встникъ вры. Какъ въ былое время иной нищенствующй монахъ на площади взбирался на столъ, чтобъ обратиться къ равнодушнымъ, которые не посщали храма, и высказать имъ непрятныя истины рзкимъ языкомъ, доступнымъ ихъ пониманю, такъ и я воздвигаю себ трибуну на страницахъ романа, съ которой проповдую тмъ, кто не сталъ бы слушать меня, если бы я заговорилъ съ ними иначе. Я поучаю ихъ на ихъ собственномъ язык необходимымъ истинамъ, которыя никогда не могутъ быть излагаемы подъ сводами церквей’.

* * *

Испанской аристократи едва-ли приходится радоваться, что у нея нашелся такой исторографъ. Испанскихъ кавалеровъ онъ изображаетъ съ безпощадной откровенностью, даже славу рыцарской отваги, на которую Испаня претендуетъ такъ громко, онъ срываетъ съ нихъ, какъ лживую маску. Дамамъ въ роман езуитскаго патера достается еще горше. И все это длается членомъ езуитскаго ордена, лицомъ, которое долгое время вращалось въ разоблачаемомъ имъ высшемъ кругу. Въ роман есть и политика. Луисъ Колома не можетъ простить роялистамъ, что они не оправдали его надеждъ и не сдлали католицизмъ государственной религей. Но политика въ ‘Бездлицахъ’ занимаетъ второстепенное мсто. Вообще ей отводится мсто въ этомъ роман только потому, что она въ настоящее время составляетъ излюбленное заняте и наиболе почитаемую профессю для испанской аристократи. Въ глазахъ патера Коломы испанская аристократя — самый опасный поборникъ равнодушя и снисходительности въ длахъ нравственныхъ, которыя она охотно считаетъ ‘Бездлицами’, что строгому моралисту кажется преступностью и порочностью, достойными бичеваня.

Неудивительно, что задтые этой сатирой, возмутились противъ автора ‘Бездлицъ’. Иныя изъ мадридскихъ газетъ потребовали, чтобъ противъ такого бичевателя пороковъ были приняты административныя мры. Луисъ Колома обвинялся въ томъ, что намренно и съ злымъ умысломъ отрицаетъ и унижаетъ всмъ свтомъ признанныя благороднйшя и блистательнйшя качества испанцевъ. Появились памфлеты, направленные въ опозореню столь ‘нечестивой книги’. Но у патера Коломы нашлись поклонники и сторонники. И вотъ не успла еще превратиться полемика по поводу ‘Бездлицъ’, какъ Луисъ Колома опять сдлался предметомъ общественнаго вниманя въ Мадрид. Надняхъ на него произведено было покушене — по чьей иницатив?— въ саду езуитской коллеги Деусто пьяными горнорабочими изъ Бильбао.

* * *

Подъ псевдонимомъ Ральфъ Айронъ, которому принадлежитъ печатаемый нами романъ ‘Африканская ферма’, скрывается англйская писательница Олива Шрейнеръ, уже успвшая стяжать себ извстность въ сред англйскихъ романистокъ. Съ однимъ изъ позднйшихъ разсказовъ ея ‘Сонъ, навянный дикими пчелами’ ознакомлены читатели ‘Встника’. Олива Шрейнеръ — дочь миссонера изъ нмцевъ, который, женившись на англичанк (дочери одного лондонскаго проповдника), въ 1836 г. отправился проповдыватъ христанство въ Южную Африку, и она родилась и проживала въ Африк до весьма недавняго времени. Стало быть, то, что она изображаетъ въ ‘Истори африканской фермы’, пережито ею. Для характеристики автора этой ‘Истори’ небезынтересно привести заявлене Олива Шрейнеръ о происхождени ея романа. Одинъ англйскй критикъ по поводу ‘Story of an African Farm’ замтилъ, что ему прятне была-бы книга, ‘которая разсказывала-бы о дикихъ приключеняхъ, о стадахъ скота, загоняемыхъ бушменами въ непроходимыя пропасти, о схваткахъ съ хищными львами и объ удивительныхъ способахъ спасеня жизни отъ опасностей’. На это Олива Шрейнеръ отвтила слдующее: ‘Такую книгу написать мн невозможно. Такя книги всего лучше пишутся въ Лондон. Тамъ можно предоставить просторъ творческой фантази, не стсняя себя прикосновенностью съ дйствительностью. Но если кто берется за изображене условй, въ которыхъ онъ выросъ, тому приходится убждаться, что факты сильне, чмъ онъ. Тхъ блестящихъ образовъ, каке фантазя ищетъ въ отдаленныхъ странахъ, онъ доставить не можетъ. Съ смущенемъ онъ долженъ выдавливать пеструю краску изъ своей кисти и погружать послднюю въ темныя краски своей обстановки’.

* * *

Къ писателямъ, извстность которыхъ теперь распространяется всюду, принадлежатъ Ибсенъ и Бьорисонъ, кориеи норвежской литературы. Объ образ жизни ихъ впервые обстоятельно повдала молодая англйская путешественница, миссъ Алекъ Твиди (Tweedie) въ журнал ‘Temple Bar’. Беремъ изъ этого описаня наиболе характерныя и любопытныя показаня.

Было холодное и снжное утро, когда миссъ Твиди познакомилась съ Генрихомъ Ибсеномъ. По ея словамъ, стоялъ такой трескучй морозъ, что на улиц вс прохоже позакутались въ шубы, причемъ валилъ такой сильный снгъ, что вагоны конно-желзныхъ дорогъ двигались посреди настоящихъ тоннелей, на нсколько футъ подъ замерзшей поверхностью. ‘Прибывъ къ цли нашей поздки, мы,— пишетъ Твиди,— увидли имя доктора Генриха Ибсена, золотыми буквами начертаннаго на стн дома, съ указанемъ этажа. Въ первомъ этаж мы позвонили. Намъ немедленно отворила дверь служанка въ норвежскомъ костюм и пригласила насъ войти. Мы вошли въ большое зало безъ всякихъ украшенй, гд оставили свои мховыя шубы. Служанка, однако, не покидала насъ, словно чего-то ожидая. Что-же ей было нужно? Наконецъ, по ея жестамъ, мы поняли, что она предлагала намъ свои услуги, чтобы помочь намъ снять наши галоши (snowboots). Каково-же было ея удивлене, когда она узнала, что мы ихъ не носимъ! Тогда она снова пригласила насъ къ дверямъ, чтобы, по крайней мр, еще разъ заставить насъ обтереть ноги о рогожку.

Наконецъ, мы были допущены до великаго человка. Мы застали его сидящимъ въ маленькой комнат — его рабочемъ кабинет. Онъ всталъ, пожалъ намъ руки, и затмъ вторично пожалъ ихъ, съ боле радушнымъ и увреннымъ видомъ, когда мы ему сказали, что понимаемъ и говоримъ по нмецки.

Докторъ Ибсенъ представляетъ собой маленькаго коренастаго человка, съ лицомъ, такъ сказать, обрамленнымъ густыми сдыми волосами. Онъ, дйствительно, обрамленъ ими, такъ какъ, помимо волосъ на голов, Ибсенъ носитъ усы и ожерелье изъ бороды, а подбородокъ и губы бретъ. Такимъ образомъ вполн обнаруживается его ротъ, отличающйся большой странностью, такъ какъ верхняя губа у него такъ коротка, что едва замтна. Совсмъ круглые глаза, скрывающеся за очень темными очками, прячутся подъ огромными бровями. Нельзя сказать, чтобы ансамбль лица былъ именно красивъ, но онъ весьма выразителенъ и свидтельствуетъ о большой смси силы и остроумя.

Онъ былъ одтъ весь въ черномъ, въ длинномъ двубортномъ сюртук и въ бломъ вечернемъ галстух.

У него крайне сдержанныя и спокойныя манеры, говоръ весьма медленный даже тогда, когда онъ говоритъ на норвежскомъ язык. Видно, что онъ охотне слушаетъ, чмъ говоритъ. Но при всемъ томъ онъ отличается образцовой обходительностью.

Мы сказали ему, какъ мы сожалли, что не видли его въ первый нашъ прздъ въ Христани.

— Это потому,— отвтилъ онъ намъ,— что я покинулъ Норвегю съ 1864 г. и вернулся сюда лишь въ прошломъ году. Въ промежутк я жилъ главнымъ образомъ въ Мюнхен, но также и въ Берлин, Дрезден, Париж и въ Рим.

— Отчего вы никогда не собрались въ Англю, разъ вы такъ много путешествовали?

— Потому, что я не знаю англйскаго языка, а это помшало бы мн узнать душу народа. Тмъ не мене, мн хотлось-бы похать въ Англю, и именно для того, чтобы посмотрть вашихъ стариковъ. Во всхъ остальныхъ странахъ лучшая работа длается людьми между сорока и пятидесятилтнимъ возрастомъ. Въ Англи-же восьмидесятилтнй старикъ нердко располагаетъ еще всми своими силами. Мн хотлось-бы познакомиться съ такими людьми, какъ Гладстонъ, Салисбюри, Гербертъ Спенсеръ.

Весь столъ у Ибсена былъ покрытъ осторожно распечатанными письмами.

— Это моя утренняя почта. Я самъ отвчаю на вс письма, такъ какъ совсмъ не держу секретаря: диктантъ меня утомляетъ.

У Ибсена настоящая маня порядка и чистоты. Все, что онъ длаетъ,— длаетъ медленно и основательно, съ необыкновенной пунктуальностью… Почеркъ его поражаетъ своей тщательностью и разборчивостью. Для написаня одной книги онъ употребляетъ, по крайней мр, два года, неутомимо переписывая ее. Нердко случалось ему уничтожать работу нсколькихъ мсяцевъ и начинать съизнова. Въ то же время онъ такъ уметъ молчать на счетъ сюжета своего труда, что никто даже не знаетъ, чмъ именно онъ занимается, до того момента, пока трудъ его не попадетъ въ руки наборщика. Треволненя вншней жизни, повидимому, не оказываютъ на него никакого вляня,— онъ наблюдаетъ и анализируетъ страсти, обуревающя другихъ, никогда, однако, не испытывая ихъ на себ.

На стол его, около его чернильницы мы замтили цлую коллекцю маленькихъ игрушекъ, а именно рзнаго деревяннаго медвдя, маленькаго чернаго чертика, дв-три мдныхъ кошки и кроликовъ, изъ которыхъ одинъ игралъ на скрипк.

— Я не могъ-бы написать ни строки,— сообщилъ намъ Ибсенъ,— не имя передъ собою этихъ бездлушекъ. А для чего он мн служатъ,— прибавилъ онъ, улыбаясь,— этого я вамъ не могу сказать,— это мой секретъ.

Мы были поражены почти полнымъ отсутствемъ книгъ въ этомъ рабочемъ кабинет.

— Я очень мало читаю,— сказалъ намъ Ибсенъ,— мн едва удается изрдка прочесть одну какую-нибудь книгу. Я просматриваю журналы,— вотъ и все.

На стн вислъ уже давнишнй его портретъ. Мы спросили, считаетъ ли онъ его похожимъ.

— О, нтъ! Какимъ образомъ живопись могла бы представить живого человка? Я большой любитель живописи, но портреты меня не интересуютъ. Впрочемъ, у меня также есть хорошя картины.

Съ этими словами онъ повелъ насъ въ свою столовую, стны которой сплошь были завшаны старыми картинами нмецкой школы, изъ которыхъ нкоторыя были, дйствительно, очень хороши. Въ гостиной, кстати сказать, оклеенной старинными французскими обоями, мы увидли картины съ написанными цвтами и плодами,— большинство старинныя.

Ибсенъ такъ любитъ свои картины, что повсюду возитъ ихъ за собой. Впрочемъ, повидимому, къ живописи у него есть природная склонность. Въ воспоминаняхъ о немъ, написанныхъ его сестрой, послдняя разсказываетъ, что все свое дтство онъ мечталъ быть живописцемъ. Сдержанность его всегда мшала ему говорить публично. Единственный разъ ему не удалось избжать этой чести. Это было въ прошломъ году, на одномъ банкет, который давали ему студенты Христани, празднуя возвращене его въ Норвегю. Тогда онъ прочелъ небольшую рчь, представлявшую собою родъ литературной бографи. Между прочимъ, онъ сказалъ:

‘Поэзя явилась ко мн, подобно молни, въ лучше мои часы, она вдохнула въ меня живую силу. Она всегда поддерживала мой умъ боле чистымъ, боле свободнымъ, боле здоровымъ’.

Ибсенъ любитъ заставлять актеровъ, исполняющихъ его пьесы, повторять свои роли. Но, помимо этого, онъ упорно отказывается давать имъ какя-бы то ни было поясненя насчетъ своихъ намренй и плановъ. Точно также избгаетъ онъ политическихъ споровъ. Отъ прежняго его радикализма ничего боле не осталось.

По утрамъ, закончивъ работу, онъ отправляется гулять по городу. Затмъ, посл обда, неизмнно водворяется въ одномъ кафе, гд въ течене часа читаетъ газеты.

Единственный его сынъ — Сигуръ Ибсенъ, большую часть жизни проведшй въ Германи и переведшй на нмецкй языкъ послднюю драму своего отца,— какъ извстно, недавно женился на старшей дочери Бьорнсона, прелестной молодой женщин съ чуднымъ голосомъ. Союзъ дтей снова сблизилъ, наконецъ, посл долгой разлуки, обоихъ великихъ норвежскихъ писателей. Но крпкая дружба, связывавшая ихъ двадцать лтъ тому назадъ, повидимому, порвана окончательно, они теперь лишь добрые прятели, и не существуетъ ни единаго важнаго пункта, по поводу котораго бы они чувствовали и думали одинаково.

* * *

Впрочемъ, трудно и вообразить себ двухъ боле противоположныхъ темпераментовъ. Бьорнсонъ, глаза радикальной парти, въ настоящее время самый видный человкъ во всей Скандинави. Слава его, какъ политика, присоединяется къ его литературной извстности. Онъ отказался отъ парламентскаго кресла, желая сохранить за собою свободу, но интересы его страны изъ году въ годъ все боле и боле поглощаютъ его. Но вдь онъ всю жизнь былъ энтузастомъ и вчно увлекался какой-нибудь идеей, къ услугамъ которой предоставлялъ свои писаня и дйствя.

Такъ, нкогда онъ увлекался доктриной наслдственности, на которую, впрочемъ, смотрлъ совсмъ иначе, чмъ Ибсенъ. Послднй видлъ въ наслдственности неизбжную и проклятую фатальность. Бьорнсонъ, напротивъ того, считалъ сознане наслдственности благодянемъ, такъ какъ это сознане даетъ человку возможность измнить свой характеръ и руководить своей жизнью.

Бьорнсонъ человкъ высокаго роста и атлетическаго сложеня. Круглое лицо его, съ весьма выдающимися скулами, длаетъ его типичнымъ норвежцемъ. Нкогда рыжая его шевелюра теперь почти совсмъ поблла, онъ всегда тщательно выбритъ, съ доброй улыбкой на устахъ, свидтельствующихъ о нжномъ и пылкомъ сердц.

Бьорнсонъ питаетъ страсть къ музык. Онъ можетъ работать не иначе, какъ послушавъ музыку. Онъ не въ силахъ простить графу Л. Н. Толстому его словъ, будто-бы музыка разслабляетъ душу.

Бьорнсонъ также очень гордится крестьянскимъ своимъ происхожденемъ. На обитаемой имъ ферм онъ самъ воздлываетъ садъ и поля.

Отецъ его былъ пасторомъ и предназначалъ его на служене Церкви.

— Первыми моими произведенями,— говоритъ онъ смясь,— были гимны. Теперь я больше ихъ не пишу, но остался прежнимъ крестьяниномъ. То, что называе^тся обществомъ и цивилизацей, есть не что иное, какъ искусственность и развращенность.

Бьорнсонъ во всхъ отношеняхъ представляетъ противоположность Ибсену. Въ немъ нтъ ни регулярности, ни акуратности послдняго. Онъ обдумываетъ во время прогулки не только смыслъ, но даже и самыя фразы того, что онъ собирается написать. Возвратившись домой, онъ съ такой быстротой заноситъ ихъ на бумагу, что рукописей его невозможно было-бы разобрать, если-бы г-жа Бьорнсонъ не брала на себя трудъ приводить ихъ въ порядокъ.

Бьорнсонъ родился въ 1832 г. и моложе Ибсена на 4 года. Въ настоящее время онъ является главой весьма многочисленнаго семейства, которое обожаетъ и о которомъ всегда говоритъ съ трогательной гордостью. Старшй сынъ его управляетъ Нацональнымъ театромъ въ Христани. Это одинъ изъ лучшихъ скандинавскихъ актеровъ.

* * *

Изъ текущихъ событй общественной жизни въ прошломъ мсяц большой интересъ во всей Европ возбуждали всеобще выборы во Франци. Дло идетъ объ избрани членовъ палаты депутатовъ на будущее четырехлте. Каждая страна иметъ свои характеристичные обычаи въ дл выборовъ. Во Франци первую роль играютъ афиша и плакатъ. На всхъ углахъ улицъ, на всхъ публичныхъ зданяхъ и памятникахъ бросаются въ глаза эти плакаты всхъ цвтовъ радуги съ именами кандидатовъ и рекламами въ ихъ пользу. Съ этими плакатами творятся такя безчинства, что пришлось вмшаться въ дло законодательству. Закономъ 29 юля 1881 г. опредлено, что только владлецъ или арендаторъ дома иметъ право обклеивать свои стны афишами. За нарушене такого постановленя виновный подвергается денежному штрафу. Но каждый хозяинъ дома, чтобъ не возиться съ судомъ, предпочитаетъ на свой счетъ смывать наклеенныя на его домъ афиши. И помянутый законъ зачастую не соблюдается на практик. Но за то стны всхъ общественныхъ или правительственныхъ зданй предоставляются въ полное распоряжене кандидатскихъ рекламъ. Только церкви и памятники искусства оберегаются отъ обклейки ихъ афишами, но и они не всегда оказываются гарантированными отъ ярости расклеивателей плакатовъ. На ‘Площади Республики’ въ Париж есть исполинская статуя Республики. На цокол суровый левъ своими лапами охраняетъ урну всеобщей подачи голосовъ. На этого бднаго льва особенно зарятся расклеиватели афишъ. И хотя памятникъ охраняется полицейскими, но ловкимъ расклеивателямъ все-таки удается налпить на царя зврей плакатъ, точно горчичникъ на тло.

Расклеиватель избирательныхъ рекламъ — настоящй король выборовъ. Онъ покрываетъ вс стны печатной бумагой и безконечно счастливъ, если можетъ сыграть злую шутку съ сосдомъ, заклеивъ ему окна афишами. Частенько онъ вступаетъ въ драку съ афишеромъ конкурента, который старается замазать его афиши. Въ самый день выборовъ онъ не ограничивается наклейкой афишъ на стны, а лпитъ ихъ всюду: на стволы деревьевъ, на коски, на садовыя ограды и даже на торцовую мостовую.

* * *

Кром расклейщика, выборы во Франци породили цлый рядъ промышленниковъ, которые живутъ спецально выборной агитацей. Эти господа являются къ кандидатамъ на депутатскя кресла и предлагаютъ услуги въ качеств всевозможныхъ избирательныхъ агентовъ. Вотъ краткя характеристики этихъ агентовъ.

Журналистъ. Это обыкновенно газетный труженикъ, оставшйся безъ работы. Ему предлагается быть главнымъ редакторомъ какого нибудь фантастическаго листка, который просуществуетъ всего одинъ мсяцъ въ течене избирательной кампани. Онъ принимаетъ это мсто и начинаетъ работать. Каждый день онъ пишетъ передовую статью въ сильныхъ выраженяхъ, не щадя самыхъ густыхъ и яркихъ красокъ для того, чтобы дискредитировать противника своего патрона. Для заполненя остальныхъ столбцовъ газеты онъ прибгаетъ въ ножницамъ. Затмъ, ‘сдлавъ номеръ газеты’, онъ ждетъ въ редакци секундантовъ конкурента своего патрона, которые должны явиться съ требованемъ удовлетвореня за статью, написанную наканун. Посл выборовъ журналистъ этотъ опять остается безъ дла больнымъ и разбитымъ тяжелой и неблагодарной работой.

Секретарь кандидата. Поселяется на мст, гд депутатъ намренъ поставить кандидатуру, за два мсяца до выборовъ. Цлые дни шатается по кафе и ресторанамъ, вербуетъ себ друзей, угощаетъ, играетъ съ ними въ домино, въ карты и старается какъ можно больше проиграть (кандидатъ заплатитъ). Когда наступаетъ избирательный перодъ, секретарь бгаетъ по всмъ комитетамъ, присутствуетъ на сходкахъ предлагаетъ благопрятныя для своего патрона постановленя, посылаетъ замтки въ мстныя газеты, сочиняетъ прокламаци въ избирателямъ и проч. Въ обыкновенное время этотъ секретарь бываетъ поэтомъ-символистомъ, носитъ длинные волосы и пишетъ стихи въ декадентске журналы. Матерально всегда нуждается страшно.

Клакеръ. Обязанъ всмъ своимъ существованемъ замчательнымъ рукамъ, даже ручищамъ — необыкновенной величины и силы. Играетъ на избирательныхъ сходкахъ роль театральнаго клакера. Апплодируетъ своему кандидату посл жаждой фразы. Оретъ: ‘браво!’изо всей мочи и при вотировани довря своему кандидату поднимаетъ об руки.

Свистунъ. Играетъ ту же роль, что и клакеръ, но, такъ сказать, съ другой стороны. Тотъ апплодируетъ, а этотъ свищетъ особымъ избирательнымъ свисткомъ конкуррентамъ своего кандидата. Если свистки недостаточны, то начинаетъ буянить, дерется и помощью скандала вынуждаетъ президента сходки закрыть собране.

Провожальщикъ. Такого слова нтъ по русски потому, что нтъ и такого ремесла. Это — своего рода прихвостень кандидата. Обязанность провожальщика состоитъ сопровождать своего кандидата изъ избирательнаго собраня до дому и кричать ему вслдъ ‘браво’. Когда кандидатъ вернулся домой, провожальщикъ продолжаетъ орать, заставляя кандидата выйти на балконъ и произнести рчь предъ собравшейся отъ криковъ толпой. На обязанности этого же лица лежитъ выкрикиване оскорбительныхъ эпитетовъ по адресу конкуррента.

Ораторы. У кандидатовъ иногда нтъ ораторскаго таланта и они нанимаютъ лицъ, предлагающихъ услуги по части произнесеня рчей во время избирательскихъ сходовъ. Они обладаютъ прекраснымъ голосомъ, знаютъ вс правила краснорчя и, стоя на трибун, произносятъ заученныя громкя фразы, приводя въ восторгъ толпу. Обыкновенно это оставшеся безъ ангажемента актеры, играюще роли первыхъ любовниковъ, героевъ или благородныхъ отцовъ.

Библотечная крыса. Мсяцевъ за шестъ до выборовъ начинаетъ уже работать, копается въ городскихъ архивахъ, отыскиваетъ разныя рукописи, перерываетъ старыя книги. Въ конц концовъ находитъ, что у кандидата отецъ былъ приговоренъ за подлогъ или ддъ судился за вымогательство. Вооруженный всми подобными доказательствами отправляется въ кандидату и предлагаетъ ему купить его молчане за извстную сумму денегъ. Если-же кандидатъ отказывается платить, то онъ продаетъ свои доказательства его конкурренту.

Свдущй человкъ или ученый. Бываетъ на всхъ публичныхъ собраняхъ. Предлагаетъ кандидату вопросы въ такомъ род:

— Что вы длали 30 марта 1871 года?

Кандидатъ смущается, въ этотъ день онъ былъ скомпрометированъ тмъ, что видался съ бунтовщиками. Но этого никто не зналъ, откуда-же этотъ-то узналъ? Начинается далогъ на трибун. Кандидатъ храбро отвчаетъ, что онъ въ этотъ день спрятался въ погребъ, боясь попасться въ руки въ коммунарамъ. Говоря это, кандидатъ подаетъ знакъ своему секретарю, который шепчетъ что-то на ухо ‘ученому’. Послднй тогда признаетъ себя удовлетвореннымъ… и вскор получаетъ награду въ вид академическихъ пальмъ.

Знатокъ бойкихъ фразъ. Предлагаетъ свои услуги кандидату по редактированю прокламацй. Владетъ готовымъ репертуаромъ изреченй въ род:

Избиратели!

Революця приближается, разввая свое знамя! Вы примете ее въ свои объятя, ибо она дастъ намъ равенство, братство и свободу.

Эти знатоки фразъ очень цнятся кандидатами, любящими пускать избирателямъ въ глаза пыль.

Есть еще цлый рядъ другихъ избирательныхъ промышленниковъ: секретарь мэри, дающй кандидату списокъ именъ и адресовъ избирателей, преподаватель безъ мста, предлагающй свои услуги по части складываня циркуляровъ и надписываня на нихъ адресовъ, бднякъ, которому поручаютъ разносить циркуляры по домамъ, уличный пвецъ, сочиняющй и распвающй псни, въ которыхъ расхваливается платящй кандидатъ и бранится его конкуррентъ, ‘раздаватель’ избирательныхъ листковъ, стоящй у входовъ въ помщене, гд производятся выборы, надзиратель, который слдитъ за правильностью подачи голосовъ и сосчитываетъ избирательные бюллетени. Наконецъ, ‘трумфальные люди’, которые въ день выборовъ посл ихъ окончаня несутъ избраннаго депутата на рукахъ до ближайшаго кафе.

Что касается самого кандидата, то, кром всхъ перечисленныхъ лицъ, онъ долженъ заплатить еще типографщику, владльцу зала, гд происходили собраня, хозяину кафе, въ которомъ влятельные избиратели были и пили. Всего депутатъ затрачиваетъ двухлтнее свое жалованье, около 15—18.000 франковъ. А избираютъ его на четыре года.

* * *

Всхъ больше можетъ радоваться типографщикъ. Заказовъ у него вдоволь отъ кандидатскихъ рекламъ. Хорошй кандидатъ заказываетъ расклеить отъ 10 до 15 тысячъ афишъ (60 сантиметровъ длины и 20 ширины). Эти афиши печатаются на цвтной бумаг и содержатъ въ себ только имя и назване парти, къ которой принадлежитъ кандидатъ. Когда этотъ первый зарядъ истраченъ, т. е. плакаты оказываются неудобочитаемыми и заклеенными чужой рекламой, то слдуетъ второе издане 10.000 новыхъ афишъ большаго размра (80X30 сант.). Затмъ заказываются приглашеня на посщене собранй, гд кандидатъ держитъ рчи и до 5.000 большихъ аншлаговъ (60X80 сант.) съ изложенемъ программы кандидата. Наконецъ, кандидату приходится печатать и отвты на ‘клеветы’ своихъ конкуррентовъ. Если принять въ разсчетъ, что избирательный комитетъ длаетъ отъ себя еще заказы типографямъ, что каждому избирателю посылаются на домъ циркуляры и что на улицахъ раздаются въ руки прохожихъ рекламы, то можно себ представить, какую массу работы доставляютъ выборы типографямъ.

Тмъ не мене въ Париж кандидату агитаця обходится дешевле, нежели въ провинци. Для него самое важное заручиться содйствемъ надежнаго избирательнаго комитета. Прежде всего вербуются въ пользу кандидата богатые торговцы даннаго округа, которые, по давнему обычаю, должны широко раскошеливаться. Если ихъ кандидатъ будетъ избранъ, то ихъ затраты очень скоро могутъ покрыться въ форм цвтной ленточки, которую жертвователи при ближайшей раздач орденовъ могутъ себ нацпить въ петлицу. Страсть къ орденамъ нигд въ мр не процвтаетъ въ такихъ размрахъ, какъ въ демократической Франци.

Надежный избирательный комитетъ обезпечиваетъ успхъ выборовъ. Кандидатъ уже затмъ можетъ и не заботиться о своемъ дл. Члены комитета все длаютъ за него, хлопочатъ у кого слдуетъ, разсылаютъ приглашеня на ‘частныя’ собраня выборщиковъ, организуютъ ‘народныя собраня’, гд ихъ протеже представляется своимъ избирателямъ. Отъ этихъ собранй особенно много зависитъ въ рабочихъ кварталахъ.

* * *

Однако, вс эти обычаи могутъ сильно измниться, если соцализмъ будетъ и дальше преуспвать въ Париж такъ, какъ онъ заявлялъ себя въ ныншне выборы. Соцалисты, какъ извстно, самые нетерпимые люди въ свт. Они не могутъ выносить, когда кто-нибудь не клянется именемъ Карла Маркса или Фердинанда Ласаля, а также и тхъ, кто настолько легкомысленъ, что въ ихъ присутстви выражаетъ мння, не согласныя съ ихъ мннями. Такихъ смльчаковъ или освистываютъ или наставляютъ побоями. Именно у парижскихъ соцалистовъ логика кулаковъ достигла наивысшаго развитя. Самой революцонерной шайкой оказывается тамъ ‘ремесленный союзъ цирульниковъ’. Отъ ихъ тирани по истин страдаетъ Парижъ. Когда приходится публично говорить кому-нибудь, кто по соцальнымъ вопросамъ думаетъ иначе, чмъ эти герои бритвы и щипцовъ, то ‘союзъ’ отряжаетъ шайку, которая при выбор бюро криками проводитъ одного изъ своихъ. Затмъ кандидату дается слово только pro forma, но съ первыхъ же словъ его поднимается такой шумъ и гамъ, что собране должно прекратиться.

Кандидату остается радоваться, если ему удается уйти оттуда не избитымъ. Такъ, бывшй министръ Изъ Гюйо, обратившй на себя особенное внимане цирульниковъ своей книгой о соцалистической тирани, на ныншнихъ выборахъ былъ защищенъ отъ насилй надъ нимъ лишь заступничествомъ своихъ друзей. И это произошло въ ‘частномъ’ собрани избирателей, куда допускались постители по именнымъ пригласительнымъ билетамъ. Но и такое обстоятельство нисколько не стснило соцалистовъ-цирульниковъ. Ихъ компаньонъ Аллеманъ, предводитель одной изъ самыхъ крайнихъ группъ, владетъ типографей и уметъ поддлывать каке угодно пригласительные билеты. Крики ‘ morn!— l’eau! la lanterne!’ (‘убить, топить, повсить его!’) какими эти одичавше цирульники угрожали Гюйо, напоминали ‘лучше дни’ коммуны.

Черезъ нсколько дней повторилось такое же зрлище уже въ публичномъ собрани избирателей эксъ-депутата Можана. Можанъ, бывшй капитанъ и секретарь генерала Тибодэна, когда послднй былъ военнымъ министромъ, принадлежитъ въ разряду ‘соцалистовъ любителей’. Онъ очень богатъ, не прочь служить Мамону, но съ прежнимъ генераломъ коммуны Грусе издаетъ ‘Germinal’ — соцалистическую газету. Можанъ въ глазахъ цирульниковъ не можетъ считаться заправскимъ соцалистомъ, ибо онъ занимаетъ домъ въ Елисейскихъ поляхъ. Вотъ и его освистали, да вдобавокъ его ранили остремъ желзной трости, такъ что друзья унесли его изъ залы собраня въ безсознательномъ состояни.

Третье нападене, возбудившее больше толки во время ныншнихъ выборовъ, было произведено на бывшаго министра Ловруа, зятя Виктора Гюго, извощикомъ Моромъ. Тутъ не безъ грха оказывается и память самаго знаменитаго поэта.

* * *

Небезъизвстно, что въ послдне годы своей жизни Викторъ Гюго считался своего рода пророкомъ и первосвященникомъ. Онъ былъ окруженъ ореоломъ 20-лтней ссылки и политическаго мученичества. Этотъ литературный папа изрекалъ приговоры, по которымъ судили о дарованяхъ другихъ поэтовъ. И неудивительно, что начинающе стихокропатели приставали въ маститому поэту съ своимъ римоплетствомъ. Съ непоколебимымъ спокойствемъ и благодушемъ старикъ самолично отвчалъ на письма недозрлыхъ юношей и сантиментальныхъ двъ, осчастливливая ихъ такого рода записками: ‘вы — восходъ солнца, а я — закатъ. Мое умирающее свтило привтствуетъ утреннюю зарю вашего грядущаго таланта. Весь вашъ Викторъ Гюго’.

Иные принимали эти фразы въ серьезъ и не переставали кропать стишки, друге становились назойливе и добивались отъ маэстро совтовъ, поправокъ, даже того, чтобъ онъ нашелъ издателя для ихъ упражненй въ римоплетств. къ этому послднему разряду ‘талантовъ’ принадлежалъ и помянутый извощикъ Моръ, чуть не убившй зятя Гюго.

Извощикъ Моръ уже тридцать лтъ приноситъ свою дань музамъ и, какъ истый соцалистъ съ анархистской окраской, занимается поэзей соцализма. Какова эта поэзя, видно изъ пробъ его ‘таланта’, приведенныхъ въ парижскихъ газетахъ съ боле или мене ядовитыми комментарями. ‘Всеобщая республика’, ‘Гамбетта у позорнаго столба’, ‘Древо свободы’, ‘Одноглазый король Бурбонскаго дворца’ (т. е. Гамбетта) — таковы заглавя этихъ стиховъ, въ каждой строк изобличающихъ нарушене метрики и римы. И этотъ глупецъ былъ поощряемъ къ стихокропательству Викторомъ Гюго.

Поэтъ однажды слъ въ экипажъ Мора и Моръ, польщенный тмъ, что свезъ такого важнаго сдока, отказался взять съ него плату, когда Гюго подалъ ему 2 франка. Впрочемъ, Моръ изъ почтеня возилъ даромъ и революцонерную ораторшу Луизу Мишель.

Когда Гюго умеръ, извощикъ поэта не преминулъ сказать нсколько словъ на могил своего брата по Аполлону. Затмъ онъ опять услся на козлы и занимался извозомъ до тхъ поръ, пока не остался безъ заработка со времени большой стачки парижскихъ извощиковъ 1891 г. Это-то, кажется, окончательно выбило изъ колеи 50-лтняго экзальтированнаго извощика. Съ тхъ поръ онъ посвятилъ себя всецло поэзи и сталъ надодать Локруа, зятю Гюго, просьбами о помощи, объ издател и т. п. Локруа, конечно, не отвчалъ на приставаня протеже своего тестя, и въ сердц поэта-извощика накоплялась постепенно возроставшая злоба. И вотъ, въ самый разгаръ выборной агитаци, эта злоба проявилась въ самомъ примитивномъ насили. На одной избирательной сходк онъ ранилъ Локруа выстрломъ изъ револьвера и, когда его арестовали, хладнокровно объявилъ, что онъ хотлъ проучить Локруа лишь за его презрне къ протеже великаго Гюго. Къ счастью, не вс ‘протеже’ тестя Локруа доходятъ до такой дикости въ своей злоб.

* * *

Въ виду подобныхъ фактовъ избирательной агитаци благомыслящя парижскя газеты небезосновательно задаются вопросомъ, подлинно ли можетъ быть рчь о свобод публичныхъ собранй въ стран такого равенства, свободы и братства. Изъ Гюйо, посл покушеня на него, уже воздерживался отъ личныхъ свиданй съ своими избирателями. Онъ изложилъ свои воззрня въ небольшой брошюр, которую разсылалъ всмъ по почт безплатно. Это, безъ сомння, удобне, чмъ становиться лицомъ въ лицу съ ‘bte humaine’ въ бурныхъ народныхъ собраняхъ. Кандидату, ищущему покровительства отъ массъ, приходится теперь обладать очень толстой кожей, такъ какъ парламентское представительство отъ Парижа въ палат депутатовъ все боле попадаетъ въ руки демагоговъ, поступающихъ далеко не по внушенямъ голоса совсти и разсудка.

* * *

Въ провинци, особенно на юг Франци, положене кандидата совершенно иное. Правда, какъ и въ Париж, онъ долженъ создать себ влятельный комитетъ, но тутъ ему непремнно надо еще запастись необходимыми ‘мелкими деньгами’, чтобъ тратить ихъ изъ собственнаго кармана. ‘Безъ денегъ нтъ и комитета’, гласитъ правило. Да и когда комитетъ составленъ, и ‘боевая касса’ полна, кандидату все-таки предстоитъ усиленная работа. Онъ — рабъ своего комитета. Онъ долженъ приглашать избирателей на банкеты, лично посщать ихъ и женскому персоналу говорить всякаго рода комплименты, словомъ, разыгрывать передъ всми роль всепокорнйшаго слуги. Небезъизвстно, что французскй крестьянинъ столь же разсчетливъ и бережливъ, какъ хитеръ и лукавъ. На этотъ счетъ ‘Figaro’ напечаталъ недавно забавную пародю.

Кандидатъ предсталъ передъ своими избирателями-крестьянами. Они привтствуютъ его намеками на Панамское дло:

— Небось и вы поживились изрядно отъ такого пирога?

Депутатъ негодуетъ: ‘У меня руки чисты! Я не измнилъ своимъ избирателямъ’.

Крестьяне: Не прикидывайтесь святошей!

Депутатъ: Клянусь, что у меня руки чисты!

Крестьяне удивленно смотрятъ на своего кандидата.

Депутатъ: Да, это — правда. Я остался вренъ своему полномочю и потому надюсь, что вы и теперь окажете мн свое довре.

Крестьяне собираются уходить.— Нтъ, такого дуралея мы не станемъ опять выбирать. Быть у такого большого горшка и не понимать своей выгоды! Такой человкъ не можетъ хорошо вести дла страны!

Они уходятъ, а кандидатъ остается въ недоумни. Въ заключене ‘Figaro’ прибавляетъ ядовитое замчане. Депутатъ спохватившись сказалъ про себя: ‘не лучше ли было бы признаться во всемъ!’

Подъ этой пародей кроется изрядная доля врныхъ наблюденй. Республиканскй кандидатъ въ сельскихъ округахъ не можетъ оперировать съ помощью обычныхъ лозунговъ политическаго словаря. Онъ долженъ умть индивидуально обращаться съ своими избирателями. Объ одномъ врач-депутат, который нсколько четырехлтй баллотируется въ одной и той же мстности, молва гласитъ, что онъ своими выборными успхами обязанъ только тому, что раздаетъ даромъ лкарства. Во время новыхъ выборовъ его экипажъ превращается въ странствующую аптеку, и онъ разъзжаетъ изъ двора въ дворъ, раздавая везд лкарства, какя кому требуются, и все это даромъ! Это помогаетъ больше, чмъ всякя рчи-программы и избирательные манифесты.

* * *

Незавидна жизнь миллонеровъ въ Соединенныхъ Штатахъ и вполн понятно ихъ стремлене въ Европу, чтобы тамъ пожить на свои миллоны, накопленные ими въ Новомъ Свт. Многя обстоятельства оправдываютъ эти эмиграци. Окруженные возбуждаемой ими ненавистью и корыстью, угрожаемые динамитомъ и револьверомъ, преслдуемые адвокатами и газетными репортерами, эти обладатели несмтныхъ богатствъ испытываютъ, повидимому, одно лишь затруднене въ выбор, избгая Харибды только для того, чтобы попасть въ Сциллу.

Таково именно положене нью-оркскаго банкира Росселя Седжа, владльца почти 100 миллоновъ. Нкй Норкроссъ, страдающй галлюцинацями, посягалъ на его жизнь, пустивъ въ него динамитной бомбой. Норкроссу удалось убить только себя съ шестью сотоварищами и довольно многихъ поранить, въ томъ числ и Росселя Седжа, отъ котораго одна изъ жертвъ покушеня — Вильямъ Р. Лэдлоу — требуетъ теперь 100.000 рублей за понесенные имъ протори и убытки. Процессъ любопытный. А вотъ что послужило поводомъ къ его возникновеню. 5 декабря 1891 г. въ 11 ¹/₂ часовъ утра Седжъ вошелъ въ свои бюро, находящяся на углахъ улицъ Broadway и Hector. Тамъ его ожидалъ незнакомецъ, вручившй одному изъ комми свою карточку, и прибавилъ, что является отъ имени Рокфеллера, весьма извстнаго капиталиста въ Чикаго, для закупки у Седжа бумагъ. Предупрежденный о незнакомц, послднй вышелъ изъ своего кабинета, сообщающагося съ форточками, открытыми для публики.

— Въ чемъ дло?— спросилъ банкиръ.

— Отсюда вы это сами узнаете,— отвчалъ Норкроссъ, передавая ему письмо и кладя на вншнй край фортки сакъ, который онъ проткрылъ, какъ бы для того, чтобы вынуть оттуда бумаги. Но никакихъ бумагъ тамъ не было, а вмсто нихъ лежалъ какой-то предметъ цилиндрической формы, сперва не обратившй на себя внимане банкира, занявшагося распечатыванемъ письма.

Написанное на машин, оно было кратко и ясно и заключало всего слдующя слова: ‘Будьте любезны немедленно вручить мн 1.200.000 долларовъ. Если вы не исполните этого безпрекословно, то я взорву на воздухъ вашъ домъ, васъ и себя и всхъ находящихся тутъ имющимися при мн десятью фунтами динамита’.

Былъ ли это безумецъ? Можетъ быть. Наврное, человкъ ршительный, заране обрекшй свою жизнь на гибель. Свтлые и холодные его глаза впились въ лицо банкира и слдили за малйшимъ его жестомъ.

Много разъ приходилось Росселлю Седжу имть дло съ помшанными и злоумышленниками. Много разъ жизни его угрожала опасность.

— Миллонъ двсти тысячъ долларовъ,— произнесъ онъ тихимъ голосомъ, стараясь овладть своимъ волненемъ.— Это большая сумма, и мн необходимо время, чтобы собрать ее. Обождите минутку…

— Ни единой секунды… Здсь… сейчасъ или никогда.

— Но вдь мн надо-же достать деньги! Он тамъ въ моей касс.

Говоря это, онъ сдлалъ движене, чтобы укрыться позади только что вошедшаго Вильяма Лэдлоу, личнаго секретаря банкира Блудгуда,— невдавшаго, что тутъ творилось, и подходившаго къ Седжу, для передачи ему порученя, отъ своего хозяина.

— Не трогайтесь съ мста или все взлетитъ на воздухъ,— возразилъ Норкроссъ, вытаскивая изъ сака свою бомбу и сдлавъ жестъ, будто бросаетъ ее по направленю своего собесдника.

— Убйца!— крикнулъ испуганный банкиръ.

Крикъ его затерялся въ страшномъ взрыв бомбы, которая разорвалась и подняла цлый ураганъ пыли отъ дверецъ, кассовыхъ ящиковъ, золота, серебра, билетовъ, мебели, перегородокъ, убивая и нанося раны всмъ, кто только тамъ находился. Вслдъ за громовымъ ударомъ взрыва наступило гробовое молчане. Сквозь разбитыя окна разостлался удушливый и черный дымъ. Слышенъ былъ лишь отдаленный шумъ, звонъ кусковъ стекла, отрывавшихся отъ оконъ, отваливавшеся куски штукатурки, глухе стоны умирающихъ.

Когда нсколько минутъ спустя полицейске, прибжавше на шумъ взрыва, проникли въ бюро, они увидли, что куски труповъ устилали полъ, шестеро раненыхъ умирали на полу. За ршеткой изъ крученой и шлифованной оправы лежалъ самъ Росселль Седжъ съ опаленными волосами и бровями, съ окровавленной, неузнаваемой физономей, но еще живой, около чьей-то головы, отскочившей отъ туловища. Его перенесли въ его квартиру, гд благодаря усердному уходу онъ ожилъ, а затмъ и поправился. То же самое удалось сдлать и относительно Р. Лэдлоу. Остальные раненые погибли. Что-же касается убйцы, то отъ его тла не нашли ни клочка. Единственно нетронутой, въ силу странной случайности, осталась его голова, та самая, которая скатилась къ Росселлю Седжу, отскочивъ отъ туловища. Она сохранила свои каштановые усы, коротке волосы, остриженные подъ гребенку, и была покрыта шелковой шапкой, исковерканной и запачканной въ крови.

Несмотря на полугодовое лчене, плохо поправившись отъ полученныхъ ранъ и испытаннаго потрясеня, Вильямъ Р. Лэдлоу, по совту своего адвоката, затялъ съ Седжемъ процессъ о вознаграждени его за понесенные имъ протори и убытки. Согласно утвержденю его адвоката, безъ него банкиръ былъ-бы убитъ. Сознательно и нарочито спрятавшись позади Вильяма Р. Лэдлоу, Седжъ направилъ, такимъ образомъ, на него руку убйцы и причинилъ истцу большой вредъ, за который обязанъ вознаградить его. Онъ, дйствительно, утверждалъ, что въ тотъ моментъ, когда Лэдлоу подходилъ къ Седжу, тотъ,— угрожаемый Норкроссомъ,— противъ своего обыкновеня, протянулъ руку Лэдлоу, и такимъ образомъ заставилъ его помститься между убйцей и его жертвой. Доказать этотъ фактъ было невозможно. Единственное лицо, которое могло-бы быть свидтелемъ — Нортонъ, одинъ изъ служащихъ Седжа,— былъ обезглавленъ бомбой, и голова его оказалась выброшенной на улицу.

Адвокатъ Седжа, впрочемъ, и не оспаривалъ матеральнаго факта, онъ ссылался только на слдующя обстоятельства: 1) движене его клента было невольно и безсознательно, 2) онъ не употребилъ ни насиля, ни силы, чтобы поставить Лэдлоу между убйцей и собой, 3) отнюдь не былъ установленъ фактъ, якобы это невольное и безсознательное движене такъ или иначе увеличило шансы, какими рисковалъ Лэдлоу быть убитымъ, такъ какъ лица, присутствовавшя тогда въ бюро и стоявшя значительно дальше отъ Росселля Седжа, чмъ къ нему былъ Лэдлоу, были смертельно ранены, тогда какъ истецъ и отвтчикъ были единственные, переживше эту катастрофу.

Призванные для экспертизы доктора объявили, что Лэдлоу боллъ въ течене года и былъ лишенъ возможности работать, что нервная его система до сихъ поръ сильно потрясена и не столько вслдстве его ранъ, которыя, повидимому, сравнительно, были не особенно тяжки, а главное вслдстве самаго факта взрыва. Онъ потерялъ пятнадцать фунтовъ въ вс своего тла и много силъ. Онъ почти оглохъ, умственныя способности его ослабли. Истецъ по своимъ книгамъ доказывалъ, что прежде этого событя онъ получалъ около 10.000 рублей въ годъ, а съ тхъ поръ не въ состояни былъ заработывать даже и половины. На этомъ основани, онъ требовалъ съ Росселля Седжа удовлетвореня, опредляя сумму его въ 100.000 рублей.

Судья и присяжные были въ затруднительномъ положени. Изъ собственнаго свидтельства Лэдлоу слдовало, что банкиръ не прибгалъ ни къ какому насилю, чтобы спрятаться позади него, что его привела туда въ злополучный моментъ несчастная его звзда и что въ факт протянутой ему банкиромъ руки онъ видлъ тогда лишь проявлене снисхожденя или любезности, на которыя банкиръ былъ не особенно тароватъ. Въ лтописяхъ суда подобныхъ прецедентовъ не существовало. Такого рода случай впервые предсталъ для оцнки суда и присяжныхъ. Вердиктъ былъ постановленъ на основани свидтельства докторовъ, которое имло большее значене, чмъ вс аргументы адвоката.

Присяжные признали, что неспособность работать и немощи Лэдлоу зависли главнымъ образомъ отъ потрясеня, вызваннаго въ его нервной систем взрывомъ, въ которомъ Росселль Седжъ, оказавшйся самъ его жертвой, не могъ быть признанъ отвтственнымъ, а, слдовательно, его нельзя было присуждать въ уплат убытковъ. Лэдлоу аппелировалъ на это ршене, состоявшееся 6 юня ныншняго года, и въ скоромъ времени предстоитъ слдующей инстанци суда высказаться по поводу этого процесса.

* * *

Посл Росселля Седжа, ставшаго жертвой Норкросса, другой Крезъ, Маккэй, сдлался жертвой Риппея. 24 февраля ныншняго года, въ полдень, Маккэй вышелъ изъ Palace-Htel, въ Санъ-Франциско и перескалъ Lick Place, маленькую узенькую улицу, соединяющую улицы Cotter и Post. Вдругъ нкй сдовласый старецъ,— слдовавшй за нимъ,— почти въ упоръ выстрлилъ ему въ спину изъ пистолета. Когда же Маккэй отъ перваго выстрла не упалъ, убйца сталъ вторично прицливаться въ него изъ своего револьвера. Но Маккэй спрятался за небольшую повозку, стоявшую у магазина. Это движене спасло ему жизнь. Вторая пуля только задла его, разбивъ стекло въ выставочномъ окн, и едва не убила парикмахера, брившаго своего клента. Увидвъ свой промахъ и спасавшуюся отъ него жертву, убйца направилъ свое оруже противъ самого себя и пустилъ себ пулю прямо въ грудь. Смертельно раненый, покачиваясь, пошелъ онъ оттуда и свалился посреди улицы.

Да тройной выстрлъ сбжался народъ. Окружили Маккэя, который и не подозрвалъ, что онъ раненъ, и узналъ о томъ лишь тогда, когда, поднеся руку къ своей одежд, отдернулъ ее всю окровавленную. Его немедленно перенесли въ его отель, гд по изслдовани врачей оказалось, что пуля находилась между шестымъ и седьмымъ ребромъ. Ее удалось вынуть, рану перевязали, и раненый былъ спасенъ.

Между тмъ подняли и убйцу. Маккэй не зналъ его. Оказалось нкоторое затруднене при удостоврени его личности. То былъ семидесятичетырехлтнй старикъ K. В. Риппей. Исторя его походила на исторю другихъ калифорнйцевъ. Высадившись въ Санъ-Франциско въ 1870 г. и имя при себ довольно крупную сумму въ сто тысячъ рублей, онъ бросился, очертя голову, въ спекуляци Комстовской руды и на томъ раззорился. Маккэй же разбогатлъ на ней. Отсюда явилась ненависть и жажда мести Риппея. Когда его перенесли въ госпиталь, при немъ нашли клочокъ бумаги, на которомъ собственной его рукой написано было слдующее: ‘Предметъ для размышленя. Онъ заплатилъ 150.000 долларовъ за бриллантъ для своей жены. Этой суммой онъ могъ бы спасти отъ отчаяня цлую массу своихъ жертвъ. Пускай же о томъ упомянутъ въ его эпитафи’.

Не владя уже языкомъ, такъ какъ у него было прострлено правое легкое, передъ смертью, онъ собралъ послдня силы, чтобы написать письмо, обращенное въ печати, на столько-же безграмотное орографически, какъ и безсвязное, въ которомъ была единственная осмысленная фраза: ‘Все, что я имлъ, я оставилъ въ рукахъ биржевыхъ разбойниковъ Санъ-Франциско. Я посялъ мои деньги, а пожалъ чертополохъ. Если-же сятели чертополоха не пожинаютъ грозы, то это лишь потому, что у меня нтъ боле силъ владть пистолетомъ. Въ противномъ случа я очистилъ-бы землю отъ этихъ разбойниковъ, причинившихъ столько раззоренй и зла, и которыхъ Богъ, по неисповдимому Своему милосердю, попускаетъ жить и наслаждаться’.

* * *

Еще одинъ миллонеръ — Джей Гудъ, богатйшй человкъ въ Соединенныхъ Штатахъ, да, быть можетъ, и во всемъ мр, самый смлый изъ финансовыхъ пиратовъ, когда-либо существовавшихъ на бломъ свт,— недавно скончался въ своей резиденци Irvington place. По поводу его смерти американская пресса разсказала исторю карьеры этого необыкновеннаго человка, заклеймивъ притомъ его дйствя и страшный ударъ, нанесенный имъ мартовской бирж 1869 г., сдлавшй изъ Джея Гуда могущественнйшаго финансиста въ Американскомъ Союз, самаго страшнаго счетчика денегъ, существовавшаго когда-либо.

Теперь по смерти его въ этой самой пресс произошелъ удивительный поворотъ въ его пользу. Стараясь осудить нечистый источникъ всхъ этихъ накопленныхъ сотенъ миллоновъ, оправдать veto, налагавшееся для основателя этого колоссальнаго богатства на входъ во вс двери,— въ тоже время американская печать силится открыть эти двери и даже двери самаго избраннаго общества для наслдниковъ богатства Гуда. Въ глазахъ этого общества наслдники не отвтственны за грубый гнетъ своего родителя, а доставшеся миллоны открываютъ имъ доступъ въ это общество. Ихъ приглашаютъ занять тамъ подобающее имъ мсто, и газеты, осуждавшя отца, возвщаютъ о появлени будущей зимой въ большомъ свт Нью-орка богатйшей наслдницы Соединенныхъ Штатовъ — миссъ Элленъ М. Гудъ. Въ этой сред, гд царитъ эта молодая двушка, соперничество громадное, дебютантки классифицированы и расцнены, и пресса не стсняется оспаривать ихъ права на первенство въ обществ, расхваливать ихъ привлекательность, составлять инвентарь ихъ миллонамъ.

Такимъ образомъ, миссъ Элленъ М. Гудъ, передъ которой, какъ и передъ ея матерью и братьями безжалостно закрывались вс двери при жизни ея отца,— въ настоящее время даетъ матералъ для многочисленныхъ и любопытныхъ статей, въ которыхъ передъ публикой, жадной до подробностей о жизни богатйшихъ невстъ въ свт, гд богатство играетъ видную роль,— расписываются ея возрастъ, личность, состояне и послднее по преимуществу.

‘Изъ всхъ дебютовъ, возвщенныхъ на будущй сезонъ,— пишетъ нкй свтскй хроникеръ,— вступлене въ свтъ миссъ Элленъ М. Гудъ, дочери миллонера Джея Гудъ,— страшно возбуждаетъ общественное любопытство. Вступлене ея въ свтъ совершается поздне, чмъ это принято обыкновенно. Въ строгомъ смысл этого слова, она уже не молодая двушка, хотя ей нтъ еще тридцати лтъ. Впрочемъ, она серьезне и степенне, чмъ обыкновенно бываютъ двушки ея возраста. Не считая того, что она должна получить впослдстви, у нея чистыхъ, выгодно помщенныхъ 15 миллоновъ долларовъ, на которые ростутъ проценты. Кром того, она является собственницей дворца, построеннаго ея отцомъ, и великолпной резиденци Irvington place, гд онъ скончался. Дв ‘эти недвижимости составляютъ вмст 1.300.000 долларовъ’.

Красива ли она? На этотъ счетъ хроникеръ не такъ положителенъ въ своихъ показаняхъ. ‘Не обладая замчательной красотой,— пишетъ онъ,— она грацозна, средняго роста шатенка или скоре брюнетка, съ нсколько рзкими чертами, очень хорошо сложенная и замчательно пропорцональная. Съ такимъ богатствомъ, какъ у нея, и съ такими физическими преимуществами, нтъ никакого сомння, что она явится предметомъ всеобщаго вниманя. Но,— прибавляетъ онъ,— искатели приданаго встртятъ человка, который за себя постоитъ. Обладая грацей и прелестью своей матери, миссъ Гудъ унаслдовала отъ отца великую его проницательность. Это розовый бутонъ, который стоитъ сорвать. Но искателямъ приключенй лучше вооружиться благоразумемъ, такъ какъ миссъ Гудъ не изъ тхъ, которыхъ легко провести’.

Затмъ онъ распространяется о характер, ум и добродтеляхъ своей героини и наконецъ такъ заканчиваетъ свой панегирикъ: ‘Никто не ожидаетъ какого нибудь блестящаго дебюта, выставки поразительныхъ туалетовъ и необычайныхъ драгоцнностей. Само собой разумется, что при своемъ богатств, миссъ Гудъ могла бы окружить себя самымъ пышнымъ блескомъ, но она ничего этого не сдлаетъ. Т, кто предстоящей зимой будутъ имть честь быть ей представленными, увидятъ передъ собой молодую женщину съ безупречными манерами и прекраснымъ вкусомъ. Чмъ чаще ее видишь, тмъ боле она нравится’.

Впрочемъ, миссъ Элленъ М. Гудъ не единственная миллонерша, о вступлени которой въ свтъ возвщаютъ такимъ манеромъ хроникеры американскихъ газетъ. Есть еще другя богачихи, надленныя миллонами. Но она самая богатая изъ нихъ, и въ силу этого ей отводится первое мсто озабоченными женихами и свтской хроникой. Для любителей большихъ приданыхъ предстоятъ еще славные дни. Эти любители какъ Стараго, такъ и Новаго Свта обязательно оповщаются репортерами. Пресса держитъ ихъ an courant, а въ Соединенныхъ Штатахъ, боле чмъ гд либо, печать представляетъ собой довольно безцеремонное, эхо весьма любопытнаго свта.

. Б.

‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 10, 1893

Изъ общественной и литературной хроники Запада.

Читайте также: