Н. А. Лейкинъ
Господа и слуги.
Рассказы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Товарищество ‘Печатня С. П. Яковлева’. 2-я Рождественская ул.
1903.
ИЗЪ НИЦЦЫ.
ИЗЪ НИЦЦЫ.
I.
II.
III.
Из Ниццы, Лейкин Николай Александрович, Год: 1903
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Было утро. Старикъ, крупный чиновникъ Владиміръ Павловичъ Изнанцевъ, человкъ съ геморроидальнымъ лицомъ и крупной лысиной, только выпилъ свой кофе и передъ отправленіемъ на службу сидлъ у себя въ кабинет въ срой тужурк съ зеленой оторочкой, курилъ папиросу и просматривалъ газеты, какъ въ прихожей раздался звонокъ. На звонокъ онъ не обратилъ вниманія, но вдругъ раздался голосъ жены. Онъ вздрогнулъ и на лиц его выразилось недоумніе. Къ голосу жены прибавился голосъ дочери — и Изнанцевъ весь превратился въ знакъ вопросительный. Въ прихожей залаяли и завизжали радостно комнатныя собаки Бебешка и Лала и послышалось восклицаніе горничной: ‘ахъ, барыня! Вотъ неожиданно-то!’ Изнанцевъ сморщилъ брови и проговорилъ:
— Жена… Она вернулась. Ни письмомъ, ни телеграммой не увдомила и вернулась… Что-бы это значило? Удивительно… Вдь она до мая мсяца хотла жить въ Ницц.
Онъ отбросилъ газету и поднялся съ кресла.
На порог появилась его жена, Лариса Матвевна, пожилая женщина, рослая, полная, съ изрядно притертымъ косметиками лицомъ, съ утомленными глазами, въ шляпк, въ кофточк.
— Не ждалъ? А мы теб нарочно сюрпризомъ… нарочно безъ телеграммы, нарочно не увдомляли и письмомъ о своемъ вызд…— заговорила она и шла къ нему на встрчу,— Здравствуй!..
Она чмокнула его въ лысину, когда онъ цловалъ ея руку, и подставила ему щеку для поцлуя.
— Bon jour, papa!
За ней стояла Изнанцева Лидія, стройная двушка съ загорлымъ лицомъ, въ фетровой шляпк и въ сромъ суконномъ плать.
— Не ждали? Я говорила maman, что слдовало-бы предупредить, но maman такъ заторопилась, такъ заторопилась…— произнесла она, цлуя отца.
Изнанцевъ былъ совсмъ ошалвши отъ неожиданнаго прізда жены и дочери.
— Проигрались въ Монте-Карло, что-ли?— проговорилъ онъ, сбрасывая съ носа пенснэ.
— Есть тотъ грхъ…— отвчала супруга, садясь въ кресло около письменнаго стола.
— Maman была въ выигрыш… Мы были три тысячи франковъ въ выигрыш,— прибавила дочь.— Даже больше трехъ тысячъ — и вдругъ…
— Да вдь это всегда такъ бываетъ…— говорилъ Изнанцевъ и чувствовалъ, что руки его дрожатъ.— Но вдь, узжая въ Ниццу, ты дала слово не играть въ рулетку. Увряла даже, что не подешь и въ Монте-Карло.
Онъ слъ и сталъ усиленно затягиваться папиросой, моргая красными старческими глазами. Жена взглянула на него и виновато сказала:
— Ну, что объ этомъ… Не жалй… За то мы раньше пріхали… Для тебя это даже выгодне… Я и въ самомъ дл не хотла бывать въ Монте-Карло, но Марья Ларіоновна сманила. Тамъ живутъ Ульяновы… Они въ Монте-Карло живутъ… Я хотла просто визитъ имъ сдлать. А быть въ Монте-Карло и не зайти въ Казино просто невозможно… Марья Ларіоновна, мадамъ Ульянова и я сложились по три луидора, по шестидесяти франковъ, и мадамъ Ульянова ставила. Я на Лидочкино счастье…— кивнула Лариса Матвевна на дочь.
— Много-ли-же проиграла-то?— спросилъ Изнанцевъ, пуская густые клубы дыма.
— Не спрашивай!
Лариса Матвевна махнула рукой.
— Мадамъ Ульянова принесла намъ наши шестьдесятъ франковъ и еще по восьмидесяти пяти франковъ. Maman на другой-же день купила мн шляпку и зонтикъ,— разсказывала дочь.
— А черезъ день мы похали изъ Ниццы въ Монте-Карло, я ужъ играла одна и, можешь ты думать, выиграла три тысячи двсти пятьдесятъ франковъ,— прибавила Лариса Матвевна.— Ей-ей, я не вру. Лидочка видла. Я четыре раза cheval взяла, брала много разъ на дюжины… Мн-бы забастовать — была-бы въ выигрыш…
— Да вдь такъ всегда бываетъ, что никто не бастуетъ,— сказалъ Изнанцевъ и спросилъ:— Сколько-же ты всего-то проиграла?
Въ это время вошелъ лакей Захаръ и проговорилъ:
— Извозчикъ, съ которымъ вы пріхали съ вокзала, деньги за карету проситъ. Вы изволили забыть отдать.
Лариса Матвевна вспыхнула.
— Ахъ, да… Отдай пожалуйста, Вольдемаръ, два рубля,— сказала она мужу.— Да надо ему что-нибудь на чай… Вришь-ли, у меня въ карман только двугривенный остался,— тихо прибавила она.— Въ обрзъ, какъ есть въ обрзъ…
Изнанцевъ тотчасъ-же далъ лакею деньги, и когда тотъ ушелъ, спросилъ жену:
— Стало-быть, проиграла рублей пятьсотъ-шестьсотъ?
— Охъ, не спрашивай! Ты меня, Вольдемаръ, прости. Вдь я пріхала безъ брошки и безъ часовъ… Браслетъ Лидочкинъ даже тамъ остался… Принуждена была заложить… Иначе намъ не съ чмъ было выхать. Вещи не пропадутъ… Он тамъ въ Ницц, въ occasion… Ихъ будутъ держать мсяцъ. Я просила Марью Ларіоновну… И если ей семьсотъ франковъ послать, то она выкупитъ вещи и привезетъ ихъ намъ. Ты пошлешь? Адресъ ея Avenue de lа Gare…
Изнанцевъ тяжело вздохнулъ и выпустилъ изо рта громадный клубъ дыма.
— Конечно, если-бы не останавливаться играть, то я могла-бы и отыграться и выиграть,— продолжала Лариса Матвевна.— И такъ ужъ я, заложивъ часы и браслетъ Лидочки, повезла ее въ Монте-Карло и заставила ее саму играть. Думала, что невинная двушка, что ей сама судьба счастье пошлетъ… Даже и не стояла около нея… Пусть, думаю, она сама, своимъ умомъ… но… у нея отняли ея выигрышъ, и завладли… Ты знаешь, какіе тамъ теперь мерзавцы около столовъ съ рулетками!
— Сто двадцать франковъ, папаша, отняли,— подтвердила дочь.— Какой-то итальянецъ… Заспорилъ, заспорилъ… Потомъ какая-то накрашенная въ рыжемъ парик и шляпк аршина въ два ширины… Maman подходитъ, а у меня ужъ всего-то только серебряный пятакъ.
— Прямо каторжные какіе-то теперь около рулетки трутся,— опять сказала Лариса Матвевна.— Ты, Вольдемаръ, пошли семьсотъ франковъ Марь Ларіоновн.
Изнанцевъ сверкнулъ глазами.
— Ахъ, матушка, я теперь совсмъ на бобахъ сижу! Въ самыхъ тонкихъ сижу…— произнесъ онъ.
— Но не пропадать-же вещамъ. Вдь ужъ теперь мы пріхали, вернулись, раньше вернулись, это теб барышъ… И ужъ, кром того, въ настоящее время будемъ экономію наводить. Кое-что изъ весеннихъ нарядовъ у насъ есть, мы тамъ купили, а ужъ теперь здсь мы будемъ себ во всемъ, во всемъ отказывать. Ахъ, какъ я боялась, что по дорог съ насъ за что-нибудь пошлину потребуютъ! Чмъ отдать? Денегъ въ обрзъ.. Ты знаешь, въ дорог мы даже въ завтракахъ и обдахъ стснялись. Все такъ дорого на станціяхъ. А у Лидочки такой аппетитъ. Сама я только булки и колбасу… сосиски… ну, кружку пива. Вдь мы по заграничнымъ дорогамъ ужъ въ третьемъ класс возвращались,— разсказывала Лариса Матвевна.
— Да что ты!— удивился Изнанцевъ, покачавъ головой.— Вотъ до чего игорная-то корысть доводитъ! Похали въ первомъ класс со всей роскошью — и вдругъ…
— Ну, прости, прости, папка… Такъ пошлешь семьсотъ франковъ?— спросила Лариса Матвевна, поднялась съ кресла и поцловала мужа въ лысину.
— Другъ мой, я еще не уплатилъ тхъ денегъ, которыя занялъ вамъ на поздку у еврея Липдэйзена… Сегодня срокъ векселю въ шестьсотъ рублей, а у меня въ карман съ небольшимъ сто рублей. Надо просить у него переписать вексель, но не знаю, согласится-ли онъ.
— Папочка, голубчикъ, займи у подрядчика Кошкина. Онъ теб обязанъ и долженъ дать. Не пропадать-же вещамъ,— упрашивала Лариса Матвевна.— Наконецъ, можно шубу заложить. Шубы скоро будутъ не нужны.
— Господинъ Линдэйзенъ… Прикажете принять?
При доклад лакея о Линдэйзен Изнанцевъ весь какъ-то съежился, нахмурился, застегнулъ дв разстегнутыя пуговицы тужурки и сказалъ жен:
— Надо принять его… Надо уладить это дло. Оно меня такъ безпокоило и безпокоитъ. Проси…— обратился онъ къ лакею и, когда тотъ ушелъ, прибавилъ жен и дочери:— А вы уходите.
— Да, да… Вдь намъ надо умыться съ дороги. Вдь мы закоптли въ вагонахъ,— отвчала Лариса Матвевна, и вмст съ дочерью вышла изъ кабинета, сказавъ мужу:— А ты не плати. Ну, что такое еврей? Можетъ подождать.
Вошелъ Линдэйзенъ. Это былъ еврей чистякъ, въ черномъ сюртук, срыхъ брюкахъ и бломъ жилет, съ котораго свшивалась массивная золотая часовая цпь съ кучей брелоковъ. На рукахъ сіяли брилліантовыя кольца, волосы на голов съ проборомъ по средин были напомажены душистой помадой, борода и усы носили слды брилліантина, но отъ него, не взирая на помаду, все-таки отдавало специфическимъ еврейскимъ запахомъ.
— Мое вамъ почтеніе, ваше превосходительство,— проговорилъ онъ съ небольшимъ еврейскимъ акцентомъ, развязано подходя къ Изнанцеву.— Простите, что безпокою васъ, но сегодня послдній срокъ.
— Знаю, знаю, мой милйшій. Прошу васъ садиться… Здравствуйте…— отвчалъ Изнанцевъ, не безъ брезгливости протянулъ ему руку и указалъ на кресло около стола.
Линдэйзенъ слъ и ползъ въ боковой карманъ за бумажникомъ.
— Я нарочно пораньше, чтобъ застать васъ дома. Думаю, что на служб визитъ мой былъ-бы вамъ не совсмъ пріятенъ,— сказалъ онъ.
— Какъ возможно на служб! Зачмъ на служб! Тамъ совсмъ неудобно. Это дло домашнее,— нсколько испуганно произнесъ Изнанцевъ.
— Такъ можно будетъ получить по векселю?— спросилъ Линдэйзенъ, держа въ рукахъ вексель.
Изнанцевъ еще боле съежился, насильно улыбнулся и пробормоталъ:
— Все это прекрасно, но вотъ видите… въ настоящую минуту у меня денегъ нтъ. Совсмъ я васъ не лишу уплаты… Я вамъ дамъ сто рублей… по остальныя придется переписать.
Линдэйзенъ покачалъ головой, издавъ звукъ ‘пфай’.
— А мн сегодня такъ нужны деньги, такъ нужны… Я такъ разсчитывалъ…— началъ онъ.— Вы знаете деньги такой товаръ, что иногда одинъ день важне, чмъ мсяцъ.
— Ну, полноте… У васъ всегда деньги найдутся… Вы найдете… Такъ вотъ… Я вамъ дамъ сто рублей, а остальные пятьсотъ рублей я попрошу еще отсрочить на три мсяца. У меня и вексельная бумага есть. Я приготовилъ бумагу.
— Что бумага! Бумага иногда только горе!— вздохнулъ Линдэйзенъ, вертя въ рукахъ вексель.
— Пожалуйста, милйшій господинъ Линдэйзенъ. Проценты, разумется, можете приписать.
Линдэйзенъ сдлалъ гримасу.
— Это ужъ само собой. Какъ-же можетъ капиталъ не работать! Капиталъ долженъ работать,— сказалъ онъ.— Но проценты-то ужъ очень малы, ваше превосходительство. Я не могу за т проценты, въ которыхъ мы раньше условились.
— Какъ? Полтора процента въ мсяцъ вамъ мало!— воскликнулъ Изнанцевъ.
— Конечно-же немного,— спокойно отвчалъ Линдэйзенъ.— Ну, что такое полтора процента въ наше время, тмъ боле, что и вексель всего въ пятьсотъ рублей будетъ, да и на три мсяца!
— О срок я не говорю. Хотите, такъ на шесть мсяцевъ. Для меня это будетъ даже удобне.
— Нтъ, ужъ это зачмъ-же. Переписать вексель я согласенъ, но полтора процента въ мсяцъ мало. Тмъ боле, что эта ужъ переписка, первый вашъ вексель вы не хотите оправдать, а это ужъ колеблетъ вашъ кредитъ.
— Позвольте… Но вдь у меня казенная служба. Я получаю хорошее жалованье… У меня есть имніе въ Смоленской губерніи, стало быть, вексель нашъ вполн обезпеченъ.
— Что служба! Это выйдетъ скандалъ. Я этого терпть не могу. Нтъ, ваше превосходительство, полтора процента я теперь при переписк не могу взять. Деньги дороже стоятъ,— твердо произнесъ Линдэйзенъ.
— Такъ сколько-же вы хотите?— спросилъ Изпанцевъ.
— Да по крайней мр хоть ужъ три процента въ мсяцъ.
Изнанцевъ задумался и потомъ ршительно махнулъ рукой.
— Извольте. Я не сквалыжникъ и не капризенъ,— сказалъ онъ.— Три, такъ три процента. Давайте переписывать вексель. Вотъ бумага.
Онъ ползъ въ ящикъ письменнаго стола и вынулъ вексельную бумагу.
— Сто рублей въ уплату, разумется, сейчасъ отдадите,— напомнилъ ему Линдэйзенъ.
— Да, да… Вотъ вамъ…
Изнанцевъ досталъ бумажникъ, раскрылъ его, сталъ считать въ немъ деньги и къ ужасу своему увидалъ, что у него нтъ тамъ ста рублей. Въ бумажник было съ небольшимъ девяносто. Онъ весь вспыхнулъ. ‘Что тутъ длать?— мелькнуло у него въ голов.— Скандалъ, совсмъ скандалъ. Общалъ сто рублей, а ста рублей нтъ. Да и во всемъ дом больше нтъ. У жены ни копйки. До тла проигралась за границей… Еле дохала. На служб рублей пятьдесятъ занять можно, но вдь этому жиду сейчасъ отдать надо. И дернула нелегкая меня общать ему эту уплату. Впрочемъ безъ уплаты онъ, пожалуй, и вексель не согласился-бы переписать. Бда… прямо бда’…
Онъ былъ какъ на иголкахъ и соображалъ, что ему длать, какъ выйти изъ неловкаго положенія.
‘Надо будетъ занять у Захара…— явилась у него мысль.— Вдь только десять рублей… Десять рублей у него наврное есть. Онъ человкъ запасливый… трезвый… скопидомъ’.
— Тутъ у меня нтъ ста рублей для уплаты вамъ… Сейчасъ я вамъ принесу…— сказалъ Изнанцевъ Линдэйзену, заперъ столъ, поднялся съ кресла и отправился искать своего лакея Захара.
Захара онъ засталъ въ людской заправляющимъ лампы и не безъ нкотораго трепета сказалъ ему:
— Не могу разсчитаться съ этимъ жидомъ. У меня все крупныя бумажки, а у него сдачи нтъ. Нтъ-ли у тебя десяти рублей, Захаръ? Дай мн до вечера.
— Да вдь можно гд-нибудь въ лавк размнять, ваше превосходительство,— предложилъ Захаръ.— Давайте, я вамъ размняю.
— Ахъ, это все-таки долго. А мн хотлось-бы поскорй этого жида спровадить. Дай мн лучше ты десять рублей. Такъ скоре будетъ. Есть у тебя?
— А вотъ сейчасъ посмотрю, ваше превосходительство. Кажется, что наберу… Полтинника разв не хватитъ.
— Ну, давай хоть только девять рублей, даже восемь…— сказалъ Изнанцевъ.
Захаръ отеръ руки о передникъ и ползъ къ себ въ сундукъ, находившійся тутъ-же въ людской, подъ кроватью. Выдвинувъ его и открывъ, онъ сталъ отсчитывать деньги, прибавляя къ пятирублевому золотому серебряными рублями и мелочью.
— Девять рублей вамъ, ваше превосходительство, нашлось. Вотъ пожалуйте,— подалъ онъ деньги.
‘Ну, слава Богу, что нашлось, а то вдь былъ-бы совсмъ скандалъ’,— подумалъ Изнанцевъ и поспшно пошелъ къ себ въ кабинетъ.
— Вотъ вамъ сто рублей въ уплату, господинъ Линдэйзенъ,— сказалъ онъ еврею, вынимая ихъ изъ бумажника и тутъ-же сейчасъ сообразилъ, что на расходы ему остается всего три рубля. Сейчасъ я вамъ напишу вексель въ пятьсотъ рублей на три мсяца, и вы мн смняете его на старый.
— Не въ пятьсотъ рублей долженъ быть написанъ вексель, а въ пятьсотъ сорокъ пять,— поправилъ его Линдэйзенъ.— Проценты-то вы и забыли
— Да, да… Пятьсотъ сорокъ пять…
Изнанцевъ принялся писать вексель.
Только что ушелъ еврей Линдэйзенъ съ векселемъ, какъ къ Изнанцеву въ кабинетъ его зашла супруга его Лариса Матвевна. Она была въ фланелевомъ капот съ сильно напудреннымъ лицомъ, и отъ нея такъ и отдавало запахомъ туалетнаго уксуса.
— Ушелъ еврей-то?— спросила она мужа, хотя и видла, что еврея въ кабинет нтъ.— Ну, какъ-же ты съ нимъ сдлался? Неужели заплатилъ?
— Какъ-же я могу заплатить, если у меня денегъ нтъ,— отвчалъ Изнанцевъ.— Вдь я теб, помимо того, что далъ при отъзд денегъ, больше полутора тысячи рублей въ Ниццу переслалъ. Я переписалъ вексель и далъ ему въ уплату сто рублей. Послднія деньги отдалъ.
— Напрасно отдавалъ. Онъ могъ-бы подождать. И переписывалъ напрасно.
— Какъ-же это такъ напрасно? Не уладь я дло — онъ подалъ-бы ко взысканію. Вышли-бы непріятности.
— Ну, какъ онъ сметъ! Жидюга… Ты занимаешь такой постъ. Ты не мелкая сошка… Онъ долженъ за честь считать, что такіе люди… Ну, да все равно… Твое дло,— прибавила Лариса Матвевна, садясь.— А я зачмъ пришла? Давай мн на расходы. Надо обдъ заказать.
— Душечка, я безъ копйки. Я ужъ и то занялъ у Захара девять рублей, чтобы уплатить сто рублей этому еврею!— воскликнулъ Изнанцевъ.— Своихъ у меня не хватило.
Лариса Матвевна сдлала удивленное лицо.
— Однако, какъ-же быть-то?— сказала она.— Вдь безъ обда нельзя… А у меня всего двугривенный.
— Нельзя-ли какъ-нибудь распорядиться, чтобы въ долгъ взяли? Вернувшись со службы, я привезу рублей пятьдесятъ и половину могу теб дать.
— Какъ пятьдесятъ? Какъ половину? Это, значитъ, мн двадцать пять? Да разв я могу быть безъ денегъ? Я завтра-же должна Лидочк корсетъ купить. У ней корсетъ настолько плохъ, что даже бланжетка выпала. Наконецъ, сапоги… А обдъ? А мелкіе расходы? Завтра мы отдохнемъ, а послзавтра должны начать длать визиты… Нужна карета. Да мало-ли что!
Лариса Матвевна такъ и сыпала словами.
— Къ послзавтрему я постараюсь достать денегъ,— сказалъ Изнанцевъ.
— Но сколько-же? Сколько? Вдь мн нужно не меньше ста рублей. Да и сотней рублей я наврядъ обернусь. У насъ нтъ даже кое-какихъ принадлежностей костюма. У меня и у дочери… Самыхъ необходимыхъ принадлежностей.
Изнанцевъ покачалъ головой.
— Странно, что вы, проживъ въ Ницц столько денегъ, не могли себ пріобрсти тамъ даже самыхъ необходимыхъ принадлежностей костюма, произнесъ онъ, тяжело вздохнувъ.— Вдь вы за два мсяца прожили больше двухъ тысячъ рублей.
Лариса Матвевна улыбнулась.
— Принадлежности костюма куплены, даже съ избыткомъ куплены, но он тамъ остались.
— Какъ тамъ? Гд тамъ?
— Боже мой, да въ Ницц, въ гостиниц, въ пансіон.
— Зачмъ-же это он тамъ-то остались? Отчего вы ихъ съ собой не привезли?
Изнанцевъ былъ въ полномъ недоумніи, длая эти вопросы.
Лариса Матвевна слезливо заморгала глазами и поднялась со стула.
— Папочка, ты меня прости. Я должна теб признаться… Вдь съ нами случился большой грхъ,— заговорила она.— То-есть не грхъ, а какъ-бы это теб сказать… большая непріятность… Но ты меня прости…— прибавила она, подошла къ мужу и поцловала его въ голову.— Вдь нашъ большой сундукъ съ вещами въ Ницц въ гостиниц остался. Ахъ… Конечно, это легкомысліе и проклятая рулетка… Я не знаю, право, какъ теб и объявить.
— Говори, говори… Я что-то предчувствую…— глухо произнесъ Изнанцевъ, вскочилъ со стула и заходилъ по комнат, отирая платкомъ лысину.
Жена потупилась и сказала:
— Мы ухали изъ Ниццы, не заплативъ въ гостиниц восемьсотъ франковъ за пансіонъ.
— То-есть какъ-же это такъ не заплатили? А вещи, стало-быть, остались за долги?
— Нтъ, у насъ не оставляли, а мы сами ихъ оставили. Но ты не безпокойся. Вещи не пропадутъ. Стоитъ только послать Марь Ларіоновн восемьсотъ франковъ и на пересылку, она возьметъ ихъ въ гостиниц и привезетъ въ Петербургъ… Такъ мы и уговорились.
Изнанцевъ остановился ходить, развелъ руками, и у него вырвалось:
— Господи! Что-же это такое! Не только безъ часовъ, безъ золотыхъ украшеній, но даже и безъ гардероба въ Петербургъ вернулись! Ну, путешественницы!
— Ты не сердись. Вещи цлы… Все цло…— перебила его жена.— Золотыя вещи въ occasion, а сундукъ съ гардеробомъ въ гостиниц. Проклятое Монте-Карло виновато.
— Похали нервы въ тепломъ климат укрплять… Похали на солнц грться… Морскимъ воздухомъ дышать,— продолжалъ Изнанцевъ.— А сами…
— Рулетка противная, мерзкая… Думала: вдь выигрываютъ-же другіе… Передъ нами, говорятъ, какой-то русскій капитанъ тридцать тысячъ выигралъ, а съ пятифранковаго серебряка началъ. Но ты, Вольдемаръ, не тревожься. Вс наши вещи будутъ цлы… Только-бы полторы тысячи франковъ туда послать на выкупъ. Ну, самое наибольшее тысячу семьсотъ… А въ гостиниц вещи нужно было оставить, иначе-бы намъ не пріхать въ Петербургъ. Я теб сейчасъ разскажу, какъ было дло… Чистосердечно разскажу. Присядь, Вольдемаръ, не мотайся такъ передо мной по комнат. У меня голова кружится,— просила Изнанцева жена.— Сядь.
Изнанцевъ слъ къ письменному столу, закурилъ папиросу, усиленно затянулся и выпустилъ большой клубъ дыма. Жена продолжала:
— Видимъ, проигрались до тла. Какъ тутъ? Закладываю брилліантовую брошку. Считаю деньги и вижу, что денегъ хватаетъ только на проздъ до Петербурга и то по третьему классу… Ахъ. Когда я сказала Лидочк, она даже заплакала.. ‘Скорй, мамаша, домой, скорй…’ А мы въ гостиниц за пансіонъ восемьсотъ франковъ должны. Вдь не выпустятъ. Теб телеграфировать, чтобъ ты прислалъ? Но за два дня передъ этимъ ты только что намъ выслалъ, и я боялась тебя тревожить.
— Тревожь, не тревожь — я все равно не могъ-бы выслать. У меня нтъ денегъ,— глухо сказалъ Изнанцевъ.— Я вамъ и такъ отдалъ все, что могъ.
— Мерси, папочка, мерси. Я это все цню… Я понимаю… Но что-же длать, если эта рулетка проклятая!.. А ужъ теперь я теб все, какъ на духу… Вдь только и переслать туда черезъ Ліонскій кредитъ на имя Марьи Ларіоновны какихъ-нибудь тысячу восемьсотъ франковъ,— сказала она, опять поднялась и опять чмокнула мужа въ лысину.— Ну, такъ вотъ… Когда я увидала, что денегъ у меня только на обратную дорогу, я и придумала такую комбинацію. О, я финансистка! Я и говорю содержательниц гостиницы… Прелестная эта дама мадамъ Глуаръ… Такъ и такъ, говорю, я вамъ кое-что должна и уплатила-бы, но намъ надо създить въ Римъ и Неаполь на нсколько дней. Чтобы не обременять себя багажемъ, подемъ налегк, а вс наши вещи у васъ въ гостиниц оставимъ, потому что черезъ недлю къ вамъ опять вернемся. А насчетъ долга не безпокойтесь. Къ тому времени мужъ мн вышлетъ дв тысячи франковъ, и я съ вами разсчитаюсь. Вы не безпокойтесь. Вы видли мой гардеробъ, вещей у меня и у дочери куда больше, чмъ на восемьсотъ франковъ. И вотъ мадамъ вамъ порука… Указываю на Марью Ларіоновну. Впрочемъ, нтъ, я дала хозяйк двсти франковъ въ уплату. Я ей тысячу была должна. Ну, она поморщилась немного, но поврила. А я и ухала. Такъ вотъ надо выкупить, папочка,— закончила Лариса Матвевна.
Изнанцевъ тяжело дышалъ и щипалъ бороду.
— Ты, папочка, къ дровяному подрядчику обратись. Онъ долженъ теб дать денегъ. Онъ не посметъ не дать,— говорила Лариса Матвевна.— Пусть онъ вспомнитъ, какую вы дрянь вмсто дровъ приняли.
Изнанцевъ позвонилъ Захара и веллъ подать себ вицъ-мундиръ.
Онъ отправился на службу.