Из недавней поездки, Демерт Николай Александрович, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 71 минут(ы)

ИЗЪ НЕДАВНЕЙ ПОЗДКИ.

Цль моего путешествія. На Николаевской желзной дорог а убждаюсь, что, имя въ карман полтинникъ, можно выиграть самое спорное дло, пропустивши даже законные сроки. Пріятное сосдство въ спальномъ вагон. Хлбъ ли голодныхъ, вымачиваемый подъ дождичкомъ и поджариваемый подъ солнышкомъ. Московскіе городовые, невыдерживающіе никакого сравненія съ петербургскими. Гулянье въ Сокольникахъ, на которомъ я замчаю въ московскихъ студентахъ влеченіе къ кокардамъ. Штурмъ вагоновъ третьяго класса Нижегородской дороги. Нкоторыя, небезполезныя дня публики, свднія, собранныя на волжскомъ пароход.

Видно правду говорятъ, что хорошо только тамъ, гд насъ нтъ. Не знаю, какъ другихъ, но меня, по крайней-мр, постоянно куда-то тянетъ: такъ бы вотъ набилъ чемоданъ, да и ухалъ. Впрочемъ, есть основаніе предполагать, что такого рода слабость чувствую не одинъ только я, а почти вс мои соотечественники безъ различія сословій и независимо отъ той обстановки, при которой они живутъ. Возьмите, напримръ, нашихъ крупныхъ землевладльцевъ-помщиковъ: ну, чмъ бы имъ, казалось, не житье? Вкъ свой ничего не длай и шь себ щи съ пряниками, а между тмъ и эти идеально счастливые люди нердко продавали хлбъ свой на корню, за два, за три года впередъ, чтобы удрать куда нибудь въ Баденъ-Баденъ въ рулетку и въ карточки поиграть, или въ Ниццу — полежать подъ тнью лимонныхъ деревьевъ. Купечество ныне и прикащичій людъ постоянно мечтаютъ, какъ бы поскоре удрать на нижегородскую ярмарку, преимущественно въ Кунавину слободу, въ которой, какъ извстно, сосредоточиваются всевозможныя удовольствія. Наконецъ, и ‘чернь непросвщенна’, сирчь мужики, отличающіеся, какъ постоянно намъ толковали, необыкновенною привязанностью къ домашнему очагу, — и эта, какъ оказалось, постоянно стремятся перехать на какую-то Дарью-рку съ кисельными берегами и съ сытяной водой, а иные рады бы хать и въ такія мста, гд нтъ ни кисельныхъ береговъ, ни сытяной воды. Привязанность въ насиженному и пересиженному мсту и здсь оказалась такою же слабою и ничтожною, жать перегнившая веревка, на которой нсколько лтъ сряду держали цпную собаку около господскихъ хлбныхъ амбаровъ.

Въ конц май мсяца, когда все петербургское населеніе вызжаетъ изъ города на дачи, или за границу, — ни тоже послдовалъ общему примру. На первыхъ порахъ вновь нанятая дача привела меня въ восторгъ: везд зелень, сады я вода, видъ съ балкона открывался верстъ на десять и даже дальше. Удобства увеличивались еще вслдствіе того обстоятельства, что дача моя стояла не непосредственно на земл, а на крыш чужой дачи, въ которой жили какіе-то нмцы.

Чрезъ нсколько дней оказались, однакоже, нкоторыя неудобства, прежде мною незалченныя. Съ открытаго залива со втораго же дня по моемъ прізд началъ дуть холодный втеръ съ упорствомъ неимоврнымъ, и указалъ мн, изъ какого матеріала строятся петербургскія загородныя дачи нашими предпріимчивыми нмцами. Оказалось, что хитрый нмецъ сколотилъ мое жилище просто изъ тонкихъ барочныхъ досокъ, пробитыхъ, какъ ршето, дырами, оставшимися изъ-подъ гвоздей, слдовательно, ничто не мшало буйному втру вторгаться въ мою квартиру и задувать свчку въ то время, когда мн хотлось, чтобы она горла. Иной разъ даже страхъ забиралъ, какъ бы Женя, вмст съ мезониномъ, не сорвало съ крыши чужой дачи. Наконецъ, въ половин іюня, буйные втры поунялись, опасность миновала, но появилась за то другая бда: дымъ и смрадъ, извстіями о которыхъ, за неимніемъ другихъ, лучшихъ матеріаловъ, ныншнее лто пробавлялись вс наши газеты. Сначала дымокъ показывался маленькій, и то только по вечерамъ, потомъ все больше да больше и, наконецъ, до слезъ началъ доводить: явилась новая опасность обратиться въ нчто въ род конченой корюшки. Подумалъ-подумалъ я — и ршился хать, куда бы то ни было, но непремнно хать. Почему, напримръ, по Волг, по Кам не прохаться? Почему не посмотрть, какія въ этомъ, родномъ мн, кра дла творятся? Съ достаточною ли быстротою развивается тамъ общественная жизнь, которой, какъ извстно, въ послднее десятилтіе дано вразъ нсколько сильныхъ подзатыльниковъ сверху? Много новаго я тамъ увижу, еще боле услышу, а, вдобавокъ, избавлюсь на время отъ дыма и смрада, который разъдаетъ глаза. Не зналъ, не вдалъ я еще тогда, что петербургскій дымъ и смрадъ успютъ прокоптить и пропитать гарью и горечью всю Русь безъ исключенія, даже и самые отдаленные ея края.

Желаніе выбраться какъ можно поскоре изъ прокопченнаго Питера было во мн очень сильно, но тмъ не мене я чуть не опоздалъ на утренній пассажирскій поздъ, благодаря флегматическому извощику, котораго трудно было заподозрить въ томъ, чтобы его куда нибудь тянуло отъ биржевой колоды.

Какъ бы то ни была, но въ вокалъ Николаевской дороги я прибылъ уже въ такое время, когда пассажиры вс размстились по вагонамъ, оставивъ на память о себ на полу лепешки грязи и кое-какіе обрывки тряпокъ. По огромной зал 3-го класса спокойно расхаживали двое или трое сторожей.

— Что, ужь теперь нельзя? обратился я къ одному изъ расхаживающихъ по залу.

— Опоздали! отвчалъ сторожъ.

— Экая досада! Еслибы зналъ, то извощика бы получше нанялъ. Пусть бы лишній полтинникъ ужь вышелъ… Еслибы кто билетъ мн досталъ, я и сейчасъ бы не прочь полтинникъ заплатить…

Немедленно посл этихъ словъ, сказанныхъ про себя, съ досады, одинъ изъ сторожей, молча, взялъ у меня сакъ-вояжъ и, указавши пальцемъ на притворенную дыру въ кассу, отправился do направленію къ ней, пригласивъ и меня слдовать за собою. Вслдъ за этимъ я тотчасъ же убдился, что человку, располагающему свободно полтинникомъ, предоставляется полнйшая возможность выиграть самое спорное дло, пропустивши даже законные сроки.

Въ томъ отдленіи спальнаго вагона, въ которое усадилъ меня добрый сторожъ, народъ собрался все спокойный, молчаливый, повидимому склонный боле къ созерцанію и отчасти ко сну, чмъ къ спорамъ и оживленной бесд. Ближайшій мой сосдъ — купецъ съ лопатообразной бородой, по крайней-мр съ полчаса сидлъ молча, неподвижно, потомъ вдругъ, безъ всякой видимой причины, перекрестился, вытащилъ изъ-подъ подушки сайку и началъ ее медленно жевать. По крайне-медленному движенію челюстей сосда можно было съ большою вроятностію предположить, что жевалъ онъ сайку вовсе не потому, чтобы особенный аппетитъ чувствовалъ, а такъ, просто для развлеченія. Люди просвщенные запасаются съ этою цлью газетами, но въ нашемъ непросвщенномъ отдленіи газетъ никто не купилъ, но каждый за то вооружился чмъ нибудь състнымъ: кто сайкой, кто кренделемъ, а одинъ изъ пассажировъ, не взирая на постный день, вытащилъ даже изъ узелка кусокъ колбасы съ чеснокомъ, что заставляло въ немъ предполагать или человка передоваго, съ либеральнымъ образомъ мыслей, или же просто не совсмъ православнаго.

Но вдь нельзя же было, однако, все время заниматься исключительно жеваніемъ саекъ, нельзя уже потому, что пришлось бы запасти саекъ въ огромномъ количеств, тогда какъ пассажиру не позволяется имть при себ, не сдавая въ багажъ, боле двадцати фунтовъ. Не знаю, по этой ли, щ но какой нибудь другой причин, но только сосдъ мой, даже еще не покидая жвачки, обратился ко мн съ рчью, имющею видъ формальнаго допроса судебнаго слдователя:

1) Откуда хать изволите?

2) Здсь, въ Питер, и проживаете, иди и время только прізжали?

3) А теперь куда дете?

На третій вопросъ я отвтъ разумется, что ду въ ту же сторону, въ которую детъ и онъ, то-есть въ Москву, но сосдъ такимъ отвтовъ не удовлетворился.

— До Москвы только, или еще дальше? спросилъ купецъ съ физіономіей, невыражавшей, впрочемъ, такого любопытства. Ясно было, что онъ и допрашивалъ съ тою же самой цлью, съ какою и сайку жевалъ.

Я сказалъ, что еще дальше.

— Такъ-съ… промычалъ сосдъ.— А вы сами-то чьи изволите быть?

Такой неожиданный запросъ даже озадачилъ меня нсколько, потому что я никогда прежде не думалъ о томъ, чей я. Чей, въ самомъ дл? Если я скажу, что ничей, то подобный отвтъ покажется непонятнымъ моему пожилому сосду, какъ видно, насквозь пропитанному исключительно русскими началами, выработанными самостоятельной русской наукой. Посл такого отвта разспросы моего сосда не прекратятся, а, напротивъ, усилятся до такой степени, что придется отдлываться отъ него какимъ нибудь крпкимъ словомъ, чего бы мн не хотлось. Видимое дло, что почтенный сосдъ со своей, чисто-національной точки зрнія, смотритъ на всхъ вообще согражданъ какъ полицейскіе служители на городскихъ собакъ, бгающихъ по улицамъ съ ошейниками, или безъ ошейниковъ. Если съ ошейникомъ, то, значитъ, кому нибудь принадлежитъ, ее нужно сберечь, потому что можно даже ожидать награды, если же безъ ошейника,— то, значитъ, вольная, можетъ быть, даже бшеная: всего благоразумне дубиной по лбу треснуть и шкуру содрать. Съ этой точки зрнія, въ вопрос купца о принадлежности каждаго человка другому человку ничего не было страннаго, и я, изъ деликатности, долженъ былъ отвтить, хотя уклончиво.

— То-есть какъ, чей? переспросилъ я, вмсто отвта.— Просто вотъ по своимъ дламъ въ Москву ду, да я все тутъ!

Купецъ, повидимому, удовлетворялся, но отъ допроса не отсталъ.

— Вы торговлей какой изволите заниматься, служите гд, али бы такъ-съ?

— Такъ! отвчалъ я, потому что фраза эта дйствительно всего ближе ко мн подходила, да, притомъ, ясне-то и отвчать не стоило.

Долго еще продолжался купеческій допросъ. Слдователь мой полюбопытствовалъ узнать, былъ ли у меня батюшка, была ли матушка я иные родственники, продолжался бы, вроятно, этотъ допросъ вплоть до отвта: ‘убирайтесь отъ меня къ чорту!’, еслибы мы не подъхали къ какой-то полустанціи, на которой сосдъ мой бросился покупать пироги и ватрушки.

Верстъ за пятьдесятъ отъ Петербурга я дальше, по обимъ сторонамъ желзной дороги, виднлся лсной пожаръ. Въ нкоторыхъ мстахъ дымъ подходилъ въ самой насыпи и лзъ въ окна вагона. Печальная мстность сдлалась еще печальне отъ пожирающаго ее внутренняго, подземнаго огня. Изсохшее болото, да мелкій соснякъ и ельникъ желто-краснаго цвта на безконечное пространство, а вдали дымъ. Поневол всмъ пассажирамъ вразъ захотлось закрыть окошки наглухо занавской, поднять полки, замняющія кровати, и улечься поспать до обда.

Не знаю, какому счастливому случаю мы были обязаны, но только на итогъ разъ нашъ поздъ опоздалъ всего на какихъ нибудь двадцать минуть съ небольшимъ. Въ девять часовъ утра мы уже прокатили мимо Марьиной рощи и потихоньку тянулись мимо цлыхъ горъ рогожныхъ кулей съ хлбомъ, наваленныхъ грядами по обимъ сторонамъ дороги. Это, какъ мы узнали, были запасы продовольствія, предназначенные для нашихъ голодныхъ согражданъ сверныхъ губерній: хлбные запасы эти здсь временно вымачивалась подъ дождичкомъ и поджаривались подъ солнышкомъ. О возможности порчи хлба, казалось, никому и мысль въ голову не приходила, да едва-ли и могла прійдти. Каждый очень хорошо сознавалъ, что обезумвшимъ отъ голодухи нашимъ свернымъ братьямъ, привыкшимъ пожирать вмсто хлба мохъ, древесную кору и даже молотыя гнилыя избы, — и самый дрянной хлбъ покажется превосходнымъ, а осолодлый хлбъ даже долженъ показаться слаще неосолодлаго.

Аккуратность, съ какою нашъ поздъ прибылъ въ Москву, была до такой степени непривычна, что вс мы, пассажиры, взглянули на нее, какъ на нчто болзненное, ненормальное. Много было разныхъ догадокъ и предположеній, боле или мене вроятныхъ, наконецъ остановились на томъ, что такъ-какъ на дняхъ Николаевская дорога будетъ сдана главному обществу, то старое начальство на послднихъ порахъ захотло зарекомендовать себя съ хорошей стороны. Быть можетъ, молъ, главное общество, замтивъ въ старомъ начальств рзкій поворотъ къ лучшему, перемнитъ гнвъ на милость и скажетъ: ‘оставить всхъ ихъ, старыхъ, на прежнихъ мстахъ я прибавить имъ жалованья, ибо доказано уже тысячами примровъ, что отъ прибавки жалованья на Руси чиновники совершенно видоизмняются,.становясь изъ черныхъ блыми, какъ снгъ!’ Очень жаль, что старое начальство за умъ хватилось поздно немножко, всего только за недлю какую нибудь передъ смертью, а то бы мамъ, пассажирамъ, куда бы какъ хорошо было!

Если что и можетъ броситься въ глаза человку, пріхавшему изъ Петербурга въ Москву, — такъ это, вопервыхъ, примрная грязь и нечистота и, вовторыхъ, ничтожное, сравнительно съ петербургскимъ, количество городовыхъ, къ которымъ такъ привыкъ глазъ петербуржца, впрочемъ, первое, то-есть нечистота по улицамъ, бросается больше въ носъ, чмъ въ глаза, а потому я поговорю преимущественно о второмъ, то-есть о городовыхъ.

Петербургскіе городовые, какъ извстно, народъ все рослый, красивый, одтый франтовски, они по угламъ улицъ точно монумента какіе стоятъ, и пока у нихъ величественная и благородная. Иной разъ, какъ протянетъ руку по направленію къ остановившемуся на дорог извощику, — смотрть любо: точно статуя Петра-Великаго. Не даромъ, какъ изъ газетъ видно, московскій оберъ-полиціймейстеръ похалъ въ Петербургъ съ исключительной цлью посмотрть петербургскую полицію, чтобы, по этому образцу, устроить ее и у себя, въ Москв.

Московскіе городовые не выдерживаютъ никакого сравненія съ петербургскими. Такъ на иномъ перекрестк встртишь городоваго худенькаго, приземистаго, съ какой-то, вовсе невоинственной физіономіей и одтаго мшковато, а на другомъ такъ и вовсе его не встртишь и, если спросить, гд онъ? то услышишь въ отвтъ: ‘пошелъ по кварталу полицейскую газету разносить!’ Разъ, проходя по Колосову переулку, я случайно набрелъ на ужаснйшее побоище: двое московскихъ гражданъ били не на животъ — на смерть третьяго московскаго гражданина, а густая толпа московскихъ гражданъ любовалась этимъ зрлищемъ среди улицы. Такъ-какъ избитый едва уже дышалъ, то нсколько сострадательныхъ зрителей отправились въ будку и на ближайшій перекрестокъ за городовымъ, но ни въ томъ, ни въ другомъ мст не отыскали ни одного. На вопросъ, куда же онъ двался?— услыхали они обычный отвтъ: ‘пошелъ полицейскую газету разносить!’

Или, напримръ, насчетъ уваженія. Въ Петербург ни одному прохожему, даже пьяному, въ голову никогда не придетъ, въ виду полицейской власти, пачкать какимъ бы то ни было способомъ тротуаръ, или стны домовъ, а въ Москв это — сплошь да рядомъ. Въ Москв даже и въ сухую погоду по тротуара’ ходить мокро, да и самыя стны домовъ, сплошь до оконъ перваго этажа, разукрашены никогда невысыхающими потоками помой, называемыми фонтанами московскихъ слезъ.

Такъ-какъ мн никогда еще не случалось бывать на московскихъ загородныхъ гуляньяхъ, то я, пользуясь случаемъ, отправился въ Сокольники на какой-то семейно-танцовальный вечеръ, на которомъ испыталъ за уплаченный рубль тоску самую мучительную. Около одной изъ аллей скучной сосновой рощи отгороженъ былъ тыномъ квадратъ саженъ въ 60, на задней сторон котораго стоялъ деревянный амбарчикъ съ колоннами, оказавшійся воксаломъ. Около загороди, съ наружной ея стороны, наставлены стулья, натасканные съ дачъ. Здсь тихой похоронной процессіей тянулась безконечная цпь разодтыхъ дамъ и кавалеровъ, которые въ ворота загороди, однако же, не шли, такъ-какъ за входъ нужно было заплатятъ по рублю. Въ амбарчик, уставленномъ стульями, кое-гд торчали постители и постительницы, слушая жиденькій оркестръ музыки. Ни одобреній, ни порицаній со стороны публики не было: вс сидли чинно и посматривали вдаль другъ на друга тоскливо. Кто-то въ углу захлопалъ-было въ ладоши, но тотчасъ же пересталъ, вроятно, сконфузившись своимъ одиночествомъ, а быть можетъ и просто испугавшись законной отвтственности, бъ Москв вдь былъ уже случай, что за аплодисменты въ театр нсколько человкъ студентовъ посажены были подъ арестъ и отданы подъ судъ.

Оркестръ попиликалъ часа полтора и скрылся куда-то, слдомъ за нимъ разошлись и слушатели изъ загородки, напоминающей собою овчарню. Похоронная процессія двигалась попрежнему, а изъ глубины рощи доносились звуки шарманки. Когда нсколько стемнло, въ овчарн зажгли плошки и стаканчики, далеко по окрестности распространился запахъ блиновъ, жареныхъ въ испорченномъ масл, и въ амбарчик опять появился оркестръ. Теперь публики собралось уже больше прежняго. Появились какіе-то странно одтые юноши въ лаковыхъ башмакахъ, бархатныхъ короткихъ пиджакахъ и въ блыхъ военныхъ фуражкахъ съ кокардами и нсколько двицъ. Франты съ кокардами, по справкамъ, оказались студентами, изъ которыхъ многіе, какъ разсказываютъ, отличаются любовью, въ кокардамъ. Начались танцы,— и я, разумется, отправился домой, сожаля о потраченномъ времени и потерянномъ рубл.

Обжегшись разъ на московскомъ увеселительномъ учрежденіи, мн еще больше прежняго захотлось поскоре удрать вонъ, подальше отъ этихъ центровъ, которые насквозь меня пропитали и прожали. Потянуло меня неудержимо вдаль, на Волгу и на Каму, гд, по крайней-мр, воздухъ почище и жизнь попривольне.

Судя по тому, какое громадное количество пассажировъ лзло въ вагоны нижегородской дороги, можно было подумать, что, вмст со мною, вся Москва тронулась. Вагоны третьяго класса буквально брались приступомъ и дло обходилось не безъ драки. Здоровенные мужики, подвязавши покрпче къ спинамъ мшки, со сжатыми кулаками и свирпымъ видомъ храбро лзли другъ на друга въ двери вагона, откуда другіе, такіе же свирпые люди, толкали штурмующихъ въ грудь и куда попало. Платформа желзной дороги буквально на время обратилась въ поле брани, но ужь никоимъ образомъ не въ поле чести, потому что брань раздавалась всюду самая непотребная. Начальство желзной дороги не только не вступалось въ разборъ всхъ этихъ споровъ и недоразумній, доходящихъ до зуботычинъ, но само наускивало новыя толпы рабочихъ съ мшками на отчаянные штурмы. Ну, куда вы, ослы, лзете? Куда лзете? озлобленно кричали высунувшіеся изъ вагонныхъ дверей красныя, банныя физіономіи пассажировъ: мы и то другъ на дружк сидимъ. На головы, что ли, вы къ вамъ сядете?— Но никакіе доводы во могли остановить штурмующихъ. Поощряемые сзади желзно-дорожнымъ начальствомъ, они лзли неудержимо и, направляемые сзади новыми толпами, обращали всякій разъ самые жестокіе отпоры въ ничто. Здсь, стоя на платформ нижегородской дороги, можно было получить понятіе о настоящей аттак и штурм, несравненно боле ясныя понятія, чмъ, напримръ, на военныхъ маневрахъ. Здсь очень ясно каждый желающіе могъ видть, какъ это на поляхъ битвъ

‘Надъ старимъ строемъ новый строй

Штыки смыкаетъ…’

Здсь только фразу ‘штыки смыкаетъ’ нужно было замнить другою, а именно: ‘мшки смыкаетъ’, потому что штурмующіе рабочіе дйствовали своими мшками, какъ солдаты штыками. Туго набитые мшки, выдвигаемые впередъ, вопервыхъ, обезсиливали удары и толчки, а вовторыхъ, подавляли своей тяжестью энергію вагоннаго гарнизона. Изъ набитаго вагона, когда онъ, наконецъ, захлопывался самимъ начальствомъ, слышались стоны, вопли и брань великая. Нкоторые изъ пассажировъ, просунувъ кое-какъ изъ окна голову между десятками другихъ головъ, осмливались даже бранить вслухъ начальство, которое, будто бы, за мста въ вагон деньги получаетъ, а мста отводитъ на головахъ и плечахъ пассажировъ. Желзное начальство слышало брань, видло кто бранится, но уже не обижалось, а улыбалось только, сознавая, вроятно, что за великія мученія можно сдлать кое-какую уступку. Въ качеств утшителя скорбящихъ, въ туго набитые вагоны послали юнаго, миловиднаго кондуктора, который съ ангельской улыбкой докладывалъ огорченнымъ пассажирамъ, что имъ страдать приведется только до третьей или до четвертой станціи, гд боле половины публики вылзетъ.

Версты за полторы до нижегородскаго воксала предъ глазами нашими предстала та же картина цлаго горнаго кряжа изъ кулей съ хлбомъ подъ открытымъ небомъ, какою мы любовались и на московской. Какой-то чиновникъ, глядя на безконечный рядъ кулей, оглядываясь по сторонамъ, проговорилъ громко, на весь вагонъ: ‘Вотъ ужь именно правильно говорится, что о голода не умираютъ люди на Руси святой. Чуть только начальство узнало о кое-какихъ недостаткахъ въ хлб, — сейчасъ вонъ сколько навезли, и все вдь на пожертвованія. Теперь, кажется, пожаловаться ужь ни на кого нельзя: слава Богу, благодать!’

— Не пріемли имени Господа твоего всуе! возразилъ степеннаго вида купецъ.— Навезти-то навезли — это точно, да голодные-то изъ энтого сыты не будутъ. Хлб-о-тъ энтотъ вотъ ужь съ мсяцъ тутъ лежитъ подъ дождемъ. Солодъ вмсто хлба случатъ наши голодненькіе!

Многіе изъ пассажировъ улыбнулись невеселой улыбкой, да головами покачали, а у чиновника такая физіономія сдлалась, что, казалось, такъ бы вотъ сейчасъ вразъ онъ два или три предостереженія сдлалъ наивному купцу, еслибы сидлъ не въ вагон и не среди такой публики.

Но невеселыя мысли быстро разсялись сами собою. Направо показалась во всей своей красот я величіи, только-что успвшая прогорть, знаменитая Кунавина слобода, которая чуть не каждый годъ очищается огнемъ и водой и все-таки никакъ не можетъ очиститься отъ грязи. Появилась на гор, неизвстно съ какою цлью воздвигнутая, верзила-башня съ часами, по которымъ съ ярмарки все-таки нельзя было узнать, который часъ. Предъ зрителями раскинулась цлая панорама широкой, мелководной рки, горъ, садовъ и красивыхъ издали, но облупленныхъ, а главное, вовсе ни къ чему негодныхъ построенъ, которыми отличаются вс наши старинные города, окруженные кирпичными стнами на случай нашествія татаръ, хотя ныншніе татары длаютъ набги не съ оружіемъ въ рукахъ, а съ маломъ и халатами.

По выход на крыльцо воксала, я тотчасъ же имлъ случай убдиться, что нижегородская полиція не бездйствуетъ. На всхъ столбахъ, въ огражденіе пассажировъ, вывшены таксы цнъ, по которымъ должны бы возить нижегородскіе извощики на пароходныя пристани, еслибы извощики были люди благонамренные и послушные. Я, признаюсь, ни въ какія такса не врю и всегда больше стараюсь придерживаться свободныхъ торговъ и переторжекъ, но за то до смерти люблю смотрть на глубоко врующихъ въ нихъ людей, когда они свои врованія горячо начинаютъ примнять къ практик.

На этотъ разъ одинъ изъ нашихъ пассажировъ, какъ видно, приверженецъ строгой законности, твердо вруя въ таксу, слъ прямо на перваго, близь стоявшаго, извощика, и приказалъ трогать на пристань. Извощикъ молча слзъ съ козелъ, снялъ съ дрожекъ сакъ-вояжъ своего непрошеннаго сдока и попросилъ самаго сдока сойдти прочь, потому что онъ уже занятъ. То же самое повторялось съ нимъ разъ пять или шесть, тогда какъ люди, придерживающіеся свободнаго торга, спокойно садились-себ, и узжали. Законникъ перебрался со своимъ сакъ-вояжемъ на крыльцо воксала, горячился, размахивалъ руками и кричалъ, что онъ покажетъ, кто онъ такой, и заставитъ уважать законъ, грозился въ газетахъ даже пропечатать,— но грубые извощики не провались и этимъ. Въ довершеніе несчастій законника, къ нему подошелъ жандармъ и вжливо замтилъ: ‘господинъ, потрудитесь сойдти внизъ, здсь не приказано!..’ ‘А такса-то зачмъ? злобно закричалъ законникъ.— А ты-то, наконецъ, зачмъ здсь торчишь?’ ‘Пожалуйте, господинъ, внизъ!’ повторилъ жандармъ уже боле настойчиво, я здоровенная рука его въ блой перчатк согнулась, какъ у лакея, когда онъ намревается подсаживать свою старую барыню въ карету… Чмъ кончилась исторія, — не знаю, потому что и мн пора было хать на пристань, покуда не разъхались вс извощики.

Наконецъ, я у цли своихъ желаній, на Волг, и, притомъ, на одномъ изъ роскошнйшихъ пароходовъ волжской компаніи, подъ названіемъ ‘Государь’, сдланномъ въ Англіи, не по нашему. Это не то, что какой-нибудь меркурьевскій ‘Купецъ’ или ‘Молодецъ’, на которыхъ сидишь точно на водяной мельниц, да и то на такой, которая вдомствомъ государственныхъ имуществъ въ старые годы сдавалась обыкновенно въ аренду за 16 рублей, въ годъ.

Пассажировъ на роскошномъ пароход било, какъ говорится, разъ-два — да и обчелся, впрочемъ, и вс вообще пароходы, во время открытія нижегородской ярмарки, внизъ по Волг вдуть пустыми, выручая уже съ избыткомъ свои протори и убытки на обратномъ пути. Случается, что въ этотъ ярмарочный періодъ времени на пароходахъ (особенно самолетской компаніи, отличающейся своей отмнной безцеремонностью) пассажировъ везутъ съ такими же точно удобствами, съ какими въ добрая времена возили негровъ-невольниковъ изъ Африки въ Америку. Палубу сплошь уставятъ ящиками съ астраханскими фруктами, которыми торгуютъ и капитанъ, и лоцмана, и матросы, въ промежуткахъ навалятъ дровъ, а въ свободныя щели, между фруктами и дровами, напустятъ человкъ 200, такъ-называемыхъ, пассажировъ 3-го класса, съ которыми обыкновенно обращаются съ меньшей церемонностью, чмъ съ дровами. Каюты 2-го класса, въ эти тяжкіе для пассажировъ времена, тоже превращались въ нчто въ род тюремныхъ камеръ съ нарами по стнамъ. Отъ вопіющихъ неудобствъ освобождаются лишь только каюты перваго класса, и то потому единственно, что въ нихъ нердко сидятъ воинственнаго вида служащіе и отставные генералы.

На нашемъ пароход пассажировъ собралось до такой степени много, что даже тоска забирала. Въ огромную каюту собралось всего человкъ семь-восемь: форсистый русскій купчикъ съ европейской наружностью, армянинъ, чахоточный, умирающій офицеръ, чиновникъ съ красивыми бачками, и еще дв какія-то личности, которыхъ разгладть не представлялось случая. Темныя эти личности, какъ только вступили въ каюту, сейчасъ раздлись по домашнему, залегли спать, и спали вплоть до Казани, изрдка только, второпяхъ, выбгая на палубу. Въ женскомъ отдленіи помщалась купчиха, молоденькая вертлявая барынька и горничная.

Чахоточнаго офицера везли, какъ оказалось, на кумысъ, хотя каждому, и не медику, было ясно, что онъ детъ прямо на какое нибудь изъ кладбищъ Самарской губерніи. Больной еяе двигался, бранилъ все кого-то и безпрестанно приказывалъ прислуг закупоривать окна въ кают, хотя для пассажировъ, неразсчитывающихъ еще на кладбище, это было положительно невыносимо. Вс отправились на палубу. Туда же вышла и вертливая барынька, какъ оказалось, жена умирающаго офицера. Несмотря на постигшее ее несчастіе, она хохотала безъ умолку, и только изрдка, вядммо искусственно, длалась на минуту серьёзною, печально качала головою, хотя въ то же время глаза у нее смялись. Теперь только сдлалось мн понятнымъ, къ кому обращалась брань умирающаго офицера, неподвижно лежавшаго въ душной кают. Предъ главами моими разыгрывалась, значитъ, одна изъ тхъ плачевныхъ семейныхъ драмъ, которыя каждому, сколько нибудь наблюдательному человку, таскавшемуся по блому свту, случается владть чаще, чмъ постоянному постителю Алехсандринскаго театра плохія тенденціозныя драмы и водевили съ клубничнымъ характеромъ.

Щеголеватый купчикъ разсыпался предъ будущей неутшной адовой, какъ бсъ передъ заутреней, чиновникъ съ бачками мало чмъ уступалъ купчику, а армянинъ и самъ, какъ видно, сознавая себя неспособнымъ конкурировать съ этими господами по разговорной части, пристально, не спуская глазъ, смотрлъ на барыньку и повременамъ вздыхалъ.

Даже и ночью духота не позволяла спуститься въ каюту, въ которой стоналъ умирающій. Ночь была теплая, свтлая, и Волга казалась еще привольне, нежели днемъ. Ловко управляли Два рослые, плечистые лоцмана рулевымъ колесомъ, не посадивъ нашего ‘Государя’ ни разу на мель, что съ другими пароходами случается-таки частенько. Кстати, въ послднее время почти уже ни одна пароходная волжская компанія не приглашаетъ въ капитаны морскихъ вашихъ офицеровъ, какъ это еще недавно было въ обыча у всхъ компаній. Вопервыхъ, флотскіе офицеры обходились очень дорого, а вовторыхъ, разсказываютъ, что они чаще, нежели кто другой сажали пароходы на мель, такъ-какъ имъ Волга была столько же извстна, сколько волжскимъ лоцманамъ извстно Балтійское море. Отдавая полную справедливость искусству нашихъ балтійскихъ моряковъ, съ какимъ они проводятъ военные фрегаты и броненосныя суда мимо мелей и шхеръ, рчныя пароходныя компаніи пришли къ тому убжденію, что для волжскихъ пароходовъ самые полезные люди — простые лоцмана, родившіеся на Волг.

На этотъ разъ я проплылъ мимо Казани, пересвши на другой пароходъ. Мн хотлось сначала създить въ Каму, чтобы, высадившись тамъ на одной изъ отдаленныхъ пристаней Казанской губерніи, совершить небольшое сухопутное путешествіе и собственными глазами увидть, съ достаточною ли быстротою развивается въ этомъ, родномъ мн краю, общественная жизнь, которой, какъ извстно, въ послднее десятилтіе дано нсколько сильныхъ толчковъ сверху.

II.

Чисто-русскій городъ съ греческимъ окончаніемъ. Наружный видъ города и неудачныя попытки въ его улучшенію. О томъ, какими способами ведется обширная хлбная торговля а какое вліяніе имютъ подобные способы на крестьянъ.

Съ какимъ-то особеннымъ, чрезвычайно сложнымъ, смшаннымъ и неопредленнымъ чувствомъ подплывалъ я на пароход къ пристани города Чистополя {Чистополь — уздный горохъ Казанской губерніи и, вмст съ тмъ, одна изъ важнйшихъ хлбныхъ пристаней на Кам. Настоящее названіе этого города, вроятно, было просто Чистое поле, а греческое окончаніе, надобно полагать, присвоено уже впослдствіи, такъ больше, изъ приличія. Судя по окончанію поль — подумаешь, что городъ основанъ греками, точно будто Севастополь, или Константинополь, но за то ужь слово Чисто, какъ его ни перевертывай, все-таки остается чисто русскимъ. Могу побожиться, что городъ Чистополь никогда не былъ греческой колоніей. Метрополіей его, по справедливости, можетъ считаться, недалеко отъ него отстоящее, село Рыбная слобода, изъ котораго вышли вс родоначальники ныншнихъ именитыхъ чистопольскихъ купеческихъ фамилій. Недалеко отъ Чистополя есть деревня Дикое Поле, которое тоже, вроятно, коеда разбогатетъ и увеличится, превратится въ Дикополь, на томъ же основаніи, какъ и Чистое поле въ Чистополь, въ которомъ нтъ ни одного грека, разв случайно какой зайдетъ съ коробкой, или съ халвой.}, къ пункту, съ котораго я ршился начать свои наблюденія. Въ этомъ город, нсколько лтъ тому назадъ, въ качеств предсдателя земской управы, я прожилъ слишкомъ годъ. При мн открыта управа, мною составлены вс проекты, которые теперь уже, какъ утвержденные собраніемъ, должны быть уже приведены въ исполненіе. Очень естественно, что мн, больше чмъ кому-либо, любопытно было посмотрть, какъ осуществилось на дл все то, что тогда только лишь казалось удобоисполнимымъ. И такъ, при самомъ обсужденіи моихъ проектовъ, люди опытные, мужи, убленные сдиною, покачивали головами, въ душ сердились и не противорчили единственно только потому, что не умли противорчить и, притомъ, боялись, чтобы не прослыть ретроградами. Проектъ о переложеніи подводной повинности въ денежную съ привлеченіемъ къ платежу всхъ землевладльцевъ и капиталистовъ — едва-едва прошелъ. Мужи, убленные сдиною, хотли-было вытащить изъ-подъ спуда старинный указъ о вольности дворянства и опереться на него, какъ на несокрушимую твердыню, но, къ счастію, въ собраніи преобладали черные и русые волосы, а сдины составляли только лишь ничтожный клокъ, неимвшій силы {Въ обществ, къ сожалнію, до сей поры еще понятіе о сдыхъ волосахъ тсно соединено съ понятіемъ о мудрости и умственной зрлости, хотя это далеко не всегда такъ. Недавно, въ одной австрійской газет былъ разсказанъ замчательныя случая, какъ, заграницей, въ одномъ игорномъ дом, въ нсколько минутъ совершенно посдлъ какой-то прокутившійся 22-хлтній юноша, сынъ русскаго откупщика, поставивъ на карту послдній 75 тысячъ. Неужели и такихъ сдыхъ кутилъ, когда они, промотавшись заграницей, возвратятся въ отечество, мы будемъ считать тоже мудрыми?}.

Времени мною прожито въ этомъ городк немного, но за то немало пережито. Не входа въ неинтересныя читателямъ подробности, а замчу только, что въ чистопольской управ, въ теченіе первыхъ трехъ лтъ, успло перемниться четыре предсдателя, членами же въ этотъ короткій промежутокъ времени перебивала чуть не третья часть всего количества гласныхъ. Въ предсдателяхъ успли перебивать люди различныхъ сословій и національностей, не было покуда только татарина и чувашанина. Былъ въ числ ихъ и князь, не очень, впрочемъ, недолго, и то больше номинально. Онъ все время прожилъ вдали отъ управы, и даже за полученіемъ жалованья не прізжалъ. Теперь, пятымъ по счету предсдателемъ, — мщанинъ, вышедшій изъ крестьянскаго сословія.

Уже изъ одного количества предсдателей и членовъ, успвшихъ смниться въ три года, читателя’ длается боле или нове яснымъ, почему я завелъ рчь о пережитомъ мною въ теченіе года въ русскомъ, купеческомъ город, съ греческимъ окончаніемъ. Считаю нелишнимъ прежде всего поговорить о самомъ город.

Каждый, имющій привычку выражаться точно и опредленно, увидавши хотя разъ въ жизни Чистополь, сейчасъ бы понялъ, что слово Чисто — ршительно неподходяще и неприлично, какъ къ его греческому окончанію, такъ, равно, и къ самой вншности города. Его съ большимъ удобствомъ можно было бы назвать грязнополемъ, мерзополемъ, свинополемъ, или, вообще, какъ вамъ угодно, но съ единственнымъ условіемъ: не употреблять слова, чистоту выражающаго.

Городъ этотъ, по населенности своей, занимаетъ не послднее мсто между уздными городами: въ немъ числится до двнадцати тысячъ постоянныхъ жителей, но ужь за то, относительно внутреннихъ удобствъ, — не взыщите {Во всхъ календаряхъ, по завренію аферистовъ-издателей ихъ, тщательно провренныхъ, въ Чистопол значится 1,800 съ чмъ-то жителей, тогда какъ въ немъ теперь наврное слишкомъ двнадцать! Что, еслибы кто взялъ на себя трудъ проврить дйствительно вс эти тщательно провренные календари? Вотъ бы враки-то открылись!}! Осенью и весною, даже на самыхъ главныхъ его улицахъ, люди и лошади буквально тонутъ въ жидкой и липкой, какъ растворъ вишневаго клея, грязи. (Нсколько лтъ тому назадъ, на базарной улиц, одинъ мужикъ, дйствительно, утонулъ въ грязи. Нкоторымъ оправданіемъ городу можетъ служатъ здсь то обстоятельство, что, при судебномъ вскрытіи, въ желудк у мужика оказалась водка и каленыя яицы, хотя, съ другой стороны, еслибы подвергнуть вскрытію каждаго чистопольскаго гражданина посл двнадцати часовъ пополудни, то въ желудк жидкія частицы оказались бы т же, что и у покойнаго мужика). Въ город устроены тротуары, но такого свойства, что можно подуматъ, будто устроена они для гибели человчества, а не для удобства: это, скоре, капканы, чмъ тротуары. Въ самое послднее время, при новомъ исправник, разставили-было по улицамъ нсколько фонарей, но сомнительно, чтобы это нововведеніе удалось. На другой же, или на третій день, два фонаря украли. Мстные статистики разсчитываютъ, что къ концу осени останутся въ город только два фонаря: у подъздовъ исправника и его помощника, остальные же вс будутъ раскрадены, такъ-какъ въ Чистопол крпко придерживаются мудрой поговорки: ‘всякъ для себя, — Богъ для всхъ’. Сторожили разсказываютъ, что много лтъ тому назадъ, какому-то мудрому городничему удалось вбить въ голову не мене мудрому и податливому городскому голов мысль о необходимости вымостить улицы камнемъ. Камень былъ принесенъ и сложенъ на видномъ мст, но граждане весь его раскрали на каменки въ баняхъ и на другія домашнія потребности. Мудрый городничій и голова успли теперь уже обратиться въ мифъ, а камень тоже улетучился.

Судя по тому, что Чистополь расположенъ на наклонной плоскости, довольно круто спускающейся къ Кам, большой грязи нельзя бы, кажется, въ немъ и ожидать, но, чего бы не слдовало ожидать отъ естественнаго расположенія, къ тому нечистоплотные чистопольскіе жители пришли искусственными способами. Чистополы, въ теченіе боле или мене продолжительнаго періода времени, съумли накопить на своихъ улицахъ толстый слой искусственной почвы изъ перегнившаго навоза и всевозможныхъ гніющихъ остатковъ и, наконецъ, достигли до того, что теперь улицы ихъ мостить даже неудобно: камни тонуть въ жидкой, клейкой грязи, и ложатся такъ глубоко, что толку отъ нихъ никакого и быть не можетъ. Самое простое и легкое дло обратилось теперь въ головоломное, а все потому единственно, что грязи ужь стишкомъ много накопилось. Надъ накопленіемъ ея трудилось нсколько поколній.

Впрочемъ, и незамтно, чтобы чистополы ломали голову надъ разршеніемъ этого вопроса, они давно поршили его по своему, безъ всякой головоломной работы: богатые граждане завели у себя лошадей и экипажи, такъ что ихъ пшихъ и увидать такъ же трудно, какъ китайскихъ двицъ изъ мстной аристократіи, у которыхъ, какъ извстно, ноги нарочно длаютъ негодными ли ходьбы, а бдному населенію все равно: могутъ ходить или въ смазныхъ сапогахъ, или босикомъ, соображаясь съ состояніемъ. На этомъ вс и успокоились и принялись опять накапливать на своихъ улицахъ гнилую, вязкую почву для будущихъ поколній. Но, въ то же время, нельзя однакоже сказать, чтобы богатые люди не заботились объ украшеніи города. Въ прошедшемъ году, напримръ, богатые граждане поршили устроятъ, на общественныя городскія суммы, на площади, при самомъ вызд изъ города, огромный скверъ, на манеръ петербургскаго на Румянцовской площади, — и работа уже кипитъ попетербургски. Огромная площадь огорожена красивой ршоткой, деревья разсажены, дорожки проложены, и, хотя скверъ этотъ, по сосдству съ безконечными полями, лугами и рощами, можетъ показаться вещью совершенно ненужною, — но все-таки, какъ хотите, а красиво выходитъ. Если — чего можно сильно опасаться — энергія къ рожденію новой рощи не остынетъ, если это потшное предпріятіе чистопольскихъ затйниковъ не будетъ потоптано коровами и телятами и взбудоражено свиньями, — то, впослдствіи, можетъ выроста на этомъ мст отличная роща, которую руководители городской думы могутъ выгодно продать на срубъ, точно такъ же, какъ продали ныншнюю превосходную дубовую рощу около самаго города, служившую, въ теченіе многихъ лтъ, единственнымъ загороднымъ ^гуляньемъ. Впрочемъ, впослдствіи, новый скверъ съ большимъ удобствомъ можетъ идти и подъ кладбище, которое находится съ нимъ по сосдству и становится уже тснымъ.

Впрочемъ, нельзя сказать, чтобы богатые и именитые чистополы не длали кое-чего и для низшей ободранной братіи. Вопервыхъ, и самый скверъ устроивается на общественный счетъ, значитъ для всхъ, въ немъ, когда деревья подростутъ, могутъ гулять, сколько душ угодно, и бдняки. (Оно и кстати, потому что, когда городскую рощу вырубятъ, то тнь и успокоеніе въ лтніе жары бдняки найдутъ только лишь на кладбищ. У богатыхъ, опять-таки, свои сады есть), вовторыхъ, устроивается и еще кое что, кром сквера. По завщанію умершаго купца Полякова, наслдникъ его воздвигъ въ прошломъ году на берегу Камы новую, прекрасную каменную церковь, которую съ Камы видно издали, со всхъ сторонъ. При церкви устроенъ монастырь для нсколькихъ женщинъ, разумется, небогатыхъ, неспособныхъ или отвыкшихъ отъ работы, такъ что, безъ вновь устроеннаго общежитія, он бы принуждены были голодать, или съ величайшимъ только усиліемъ приниматься за работу. На это учрежденіе, которое мы не смемъ назвать иначе, какъ полезнымъ, — употреблено до восьмидесяти тысячъ денегъ.

Вообще, если рчь повести объ общественной благотворительности мстнаго купечества, то упрекнуть его ршительно невозможно: деньги сыпятся щедро, въ особенности, когда имется въ виду поминовеніе умершаго близкаго человка. Въ нердкихъ случаяхъ похоронъ, родинъ, крестинъ, различныхъ ‘родительскихъ’ и т. п.— сотни небогатаго народа стекаются на обширные купеческіе дворы и получаютъ тамъ пшеничные пироги, блины, калачи и мдныя деньги. Състного раздается имъ такъ много, что бдные, даже самые прожорливые изъ нихъ, не успвая всего пересть на двор, уносятъ кое-что съ собою, и иногда доносятъ до дому, если только на пути не случится драни, весьма нердкой въ этихъ случаяхъ, или, если пшеничные пироги не поступятъ въ кабаки въ обмнъ на сивуху, которая бдному человку такъ же необходима, какъ и пироги. Такъ-какъ похоронныя раздачи для избавленія отъ вчной муки умершихъ богатыхъ хлботорговцевъ производятся въ теченіе нсколькихъ дней, и такъ-какъ купцы, по значительному ихъ количеству въ город, мрутъ нердко, а купчихи родятъ еще чаще, — то разсказываютъ, что доходъ, получаемый бдными людьми этимъ путемъ, превышаетъ доходы обыкновеннаго поденщика. Такой порядокъ длъ, само собою разумется, воспроизвелъ особенный, довольно многочисленные классъ работниковъ, единственно только умющихъ поминать души умершихъ купцовъ. Прекратись эти благодтельныя раздачи только на какіе-нибудь полгода, — сейчасъ же образуется въ город и окрестностяхъ многочисленный классъ самаго несчастнйшаго народа, какой только можно себ вообразить, къ счастію, что этого и вообразить себ невозможно, по крайней-мр, въ близкомъ будущемъ. Это все равно, какъ еслибы кто задалъ вопросъ: что бы сталось съ несмтными стаями воронъ, еслибы вдругъ куда-нибудь пропала обычная ихъ пища? На это можно только отвтить, что при нашихъ хозяйствахъ, при нашемъ значительномъ скотоводств, воронамъ опасаться нечего, точно такъ и бдняки, спеціально пробавляющіеся поминаніемъ умершихъ. Купечество ваше, при его похвальномъ стремленіи сохранять нерушимо все старое, просуществуетъ въ томъ вид, какъ теперь, еще времена нескончаемыя, слдовательно, и бднымъ людямъ, непривыкшимъ ни въ какой, особенно обременительной работ, опасаться покуда нечего: купцы поддержатъ. Умирать же они, конечно, тоже не перестанутъ.

Впрочемъ, если взглянуть на дло повнимательне, то окажется, что купечеству даже невыгодно было бы уничтожить подобный порядокъ вещей, окажется, что благодянія бднякамъ, принося неоспоримую пользу умершимъ, почти не приносятъ никакого убытка и живымъ жертвователямъ. Бдняки, получивши свою добычу, потребляютъ изъ все только лишь малую часть, а остальное все, превративши въ деньги, несутъ въ кабаки, которые въ город содержатся опять-таки тми же благотворителями. Во всемъ этомъ олицетворяется, разумется, въ маломъ вид, мудрый механизмъ природы, посредствомъ которого образуется постоянный дождь. Капли дождя (какъ купеческія копейки, бросаемыя нищему) всасываются въ землю (то-есть идутъ въ кабакъ), и собираются тамъ въ ручьи, которые, сливаясь въ рки, впадаютъ въ море (то-есть во вс купеческіе карманы въ совокупности), а море опять испаряетъ свои излишки, и опять повторяется тотъ же, безконечный круговоротъ.

Но, мн кажется, о благотворительности чистопольскаго купечества сказано уже довольно, пора поговорить о тхъ способахъ, посредствомъ которыхъ пріобртаютъ они капиталы, потому что въ этомъ состоитъ вся суть. Чтобы прослыть благодтельнымъ Титомъ, — мало еще одного желанія: нужно имть средства. Что въ томъ толку, читатель, если вы, напримръ, желали бы устроить монастырь съ женскимъ или мужскимъ общежитіемъ? На это нужны деньги, а деньги нужно умть добыть. Чистопольскіе купцы деньги добывать умютъ, вотъ объ этомъ-то мы съ вами и поговоримъ.

Несмотря на непроходимую грязь по улицамъ и на невзрачность, когда-то погорвшаго и до сей поры неотстроеннаго городка, здшняя клейкая, навозная почва способна, какъ видно, производить милліонные капиталы и цлыя поколнія тысячниковъ. Здшняя пристань ежегодно отправляетъ сотни тысячъ кулей разныхъ сортовъ, такъ-называемаго, сборною хлба въ Рыбинскъ, и занимается въ большихъ размрахъ поставкою его по различнымъ вдомствамъ.

Каждый годъ, предъ самыми сроками уплаты податей, двухсотъ-тысячное населеніе узда везетъ свой сыромолотный, второпяхъ обработанный, сорный хлбъ на городской базаръ не партіями, а отдльными возами, хотя этихъ отдльныхъ возовъ появляются цлыя тысячи. (Отсюда и названіе: сборный хлбъ, то-есть съ міру по возу). Вотъ тутъ-то и начинается своеобразная торговля, очень выгодная для капиталистовъ, и убыточная бднякамъ. Эта торговля и даетъ возможность мстнымъ капиталистамъ строить различныя общежитія, какъ мужскія, такъ и женскія и, вообще, производить всякаго рода добрыя дла, приносящія пользу преимущественно душамъ умершихъ капиталистовъ.

Самые дятельные изъ мстныхъ капиталистовъ выстроили свои дома при самомъ възд въ городъ, съ той стороны, гд сходятся вс дороги, ведущія изъ внутренности узда, — съ цлію, какъ можно бдительне слдить за прізжающими съ хлбомъ крестьянами. Такимъ образомъ, на мст Чистополя образовалось какъ-бы два города: старый, на берегу Камы, съ церквами, присутственными мстами, кабаками и съ жилищами, нуждающихся всякаго рода, и — новый городъ, при вызд въ поле, со вновь устроиваемымъ скверомъ, обстроенный красивыми домами, въ которыхъ живутъ т, въ комъ вс нуждающіеся нуждаются. Устроено все это дло такъ отлично, что ни одному мужику, пріхавшему съ хлбомъ изъ деревни, не удастся проникнуть въ старый городъ съ цльнымъ возомъ, а все больше уже налегк, съ деньгами въ карман, которыя онъ тутъ же и распредляетъ, боле или мене равномрно, между узднымъ казначействомъ и кабаками.

Еще версты за дв до города, чуть только ловкіе и зоркіе купеческіе прикащики завидятъ тянущихся по полю съ возами мужиковъ, — они, какъ ясные соколы, нападаютъ на бдныхъ утицъ и, волей-неволей, тянутъ ихъ къ своимъ хозяевамъ на широкіе двора, съ высокими, какъ вислицы, всами, за тесовыя ворота. Встрчаете! иногда и протестъ со стороны прізжихъ и врасплохъ захваченныхъ мужиковъ, выражающійся, обыкновенно, въ форм кулачнаго боя, во, такъ-какъ купеческіе прикащики не даромъ же называются молодцами, то, очень естественно, что побда всегда остается за ними, побжденные силою протискиваются, въ качеств плнныхъ, на дворъ, и за ними плотно захлопываются тесовыя ворота. Само собою разумется, что образованные хозяева не приказываютъ своимъ молодцамъ распоряжаться такъ безцеремонно и, повидимому, рискованно, они только лишь не запрещаютъ имъ, смотрятъ сквозь пальцы. Освободившись отъ хлба, прізжіе пейзане на базаръ, то-есть въ старый городъ, дутъ уже съ пустыми возами, беззаботно развалившись въ телегахъ. Многіе изъ нихъ жалуются на излишнюю, будто бы, тяжесть хозяйскихъ гирь и на недостатокъ математической врности въ хозяйскихъ всахъ, но жалуются они только лишь Богу, да промежъ себя, а въ всамъ мстной емиды некогда они не обращаются, считая, почему-то, и эти всы не совсмъ врными.

Впрочемъ, неразумные мужики понапрасну только Бога гнвятъ, понапрасну жалуются на недодачу имъ какого-нибудь полтинника, да и сами молодцы, если только предположимъ, что они заботятся единственно о хозяйскихъ интересахъ, тоже напрасно имъ не додаютъ, потому что, въ конц концовъ, деньги вс тамъ же будутъ. На базар, или на обратномъ пути въ деревню, вс вырученныя деньги, цликомъ, все-таки попадутъ въ карманы тхъ же капиталистовъ, посредствомъ безчисленнаго множества кабаковъ, воздвигнутыхъ заботливыми капиталистами на каждомъ, сколько-нибудь видномъ мст города и узда. И здсь опять наглядно, въ маломъ вид, совершается мудрый законъ природы, помощію котораго моря постоянно испаряются и никогда не изсякаютъ и почва постоянно высыхаетъ, во никогда не разсыхается до такой степени, чтобы окончательно растрескалась.

Но это самый грубый видъ хлбной торговли, замняемый ныншнимъ цивилизующимся купечествомъ другими, боле тонкими способами. Ннньче хозяева сами уже разъзжаютъ по узду, пріобртаютъ тамъ въ собственность земли, арендуютъ мельницы, и сами входятъ, на мстахъ, въ сдлка съ крестьянами, освобождая ихъ отъ напрасныхъ поздокъ въ городъ. Зная очень хорошо сроки, когда мужики чувствуютъ особенную крайность въ деньгахъ, капиталисты сами лично, или чрезъ своихъ агентовъ, обязательно предлагаетъ нуждающимся деньги подъ залогъ будущаго хлба, который они обязуются принять по существующимъ въ условленный срокъ городскимъ базарнымъ цнамъ, напримръ, на 6-е декабря, или по какой-нибудь другой срокъ, во уже непремнно такой, относительно котораго заране условились вс мстные капиталисты. Все это очень хорошо и безобидно для крестьянъ, но бда въ томъ, что въ извстный, условленный срокъ, базарныя цны на хлбъ обыкновенно бываютъ самыми низкими, а отъ мужика, ‘въ подлости рожденнаго’, между тмъ, требуется, чтобы онъ честно и благородно держалъ свое слово. Мстные капиталисты, хотя бы и находящіеся между собою въ семейной ссор, лишь только дло коснется ихъ общихъ интересовъ, дйствуютъ дружно, не допуская измны, а конкурентовъ имъ нтъ, да и некому быть. Помщики сами постоянно запродаютъ тмъ же купцамъ хлбъ на сроки, а мстные чиновники, если и покупаютъ хлбъ, то больше все печеный и, притомъ, въ количествахъ весьма незначительныхъ. Такимъ-то образомъ, капиталисты собираютъ огромные запасы мужицкаго хлба за безцнокъ, такъ что, посл, несмотря на рискъ при отправк въ Рыбинскъ и Петербургъ, всегда остаются съ большими барышами. Изрдка, разумется, и нарываются, но, что же значитъ азартному игроку продуть разъ тысячу рублей, когда онъ постоянно, каждую недлю, выигрываетъ наврняка по дв?

Капиталисты очень хорошо знаютъ поговорку: ‘одинъ въ пол не воинъ’, и потому всегда дйствуютъ скопомъ, компаніями, въ которыхъ каждому изъ членовъ дается обязанность, соотвтствующая его способностямъ. Близко знакомые съ деревенскимъ бытомъ, помогаютъ легчайшему сбыту хлба крестьянамъ и деревенскимъ помщикамъ, купцы же, получившіе, такъ-называемое, высшее образованіе, то-есть вншній лоскъ, странствуя постоянно по дворянскимъ клубамъ, облегчаютъ трудъ помщиковъ, постоянно живущихъ по городамъ. Образованные купцы очень хорошо знаютъ, что, если у крестьянъ нужда въ деньгахъ преимущественно является во время сбора податей и рекрутскихъ наборовъ, то у помщиковъ она является почти исключительно тогда, когда они продуваются въ своемъ клуб въ карты. Въ обоихъ случаяхъ, очевидно, нужда временная, преходящая, слдовательно, въ обоихъ случаяхъ одинаково необходимо придерживаться мудрой поговорки: скуй желзо, покуда горячо’ — и, разумется, образованные капиталисты куютъ, да такъ иной разъ удачно, что изъ неостывшаго помщика, какъ отъ выкованнаго въ кузниц куска желза, остается только одинъ, выбрасываемый за дверь, негодный шлакъ, называемый попросту кузнечнымъ дерьмомъ.

Т же самые образованные комерсанты съ большою пользою употребляются при поставк компанейскихъ партій сборнаго хлба въ различныя учрежденія. Образованный купчикъ, не то что.неучъ какой неотесанный, уметъ и поболтать съ кмъ слдуетъ и объ чемъ слдуетъ. Когда нужно, то, пожалуй, онъ и объ литератур пройдтись не прочь, кстати, напримръ, замтитъ, что изъ новйшихъ произведеній литературы ему ‘Война и миръ’ его сіятельства нравится больше, чмъ ‘Трущобы’ господина Крестовскаго. Подчасъ, въ случа надобности, онъ съуметъ съ большимъ чувствомъ и о народной нужд поговорить и объ эксплуатаціи, какой нашъ бдной мужичокъ опутывается, какъ тараканъ паутиной, благоразумно, разумется, умалчивая, кто именно тутъ играетъ роль паука. Съуметъ образованной купчикъ и въ карточки съиграть партійку съ кмъ слдуетъ и даже проиграть, сколько слдуетъ.

Впрочемъ, такіе тонкости къ длу примнить обыкновенно очень рдко случается. По большей части, откровенное пріемщики объявляютъ прямо, какъ подобаетъ честному и благородному человку, сколько ему нужно получить съ куля добавочныхъ, то-есть, значитъ, сверхъ той цны, по которой поставляется хлбъ на бумаг. Торговля производится здсь уже начистоту, какъ въ обыкновенной лавк пушными, или какими угодно товарами. Точно такъ же запрашиваютъ, скидываютъ, божатся и клянутся я, даже, употребляютъ торговую фразу: столько для васъ, поврьте, по знакомству’. Мн разъ случилось быть невольнымъ свидтелемъ подобнаго, очень оригинальнаго торга у одного, знакомаго мн, образованнаго купца. Само собою разумется, что я былъ заключенъ въ отдльную комнату нумера и выпущенъ былъ изъ нее только лишь тогда, когда договоръ о добавочной плат былъ окончательно улаженъ за бутылкой добраго вина и, когда, получившій эти добавочныя, уже халъ на извощик по огромной площади, раскинувшейся передъ окнами гостиницы.

Замчательно, что оба сторговавшіеся были въ одно и то хе время отмнно веселы. И получившій добавочныя потиралъ руки и посмивался, точно будто кого оставилъ въ дуракахъ, и мой образованный пріятель утверждалъ положительно, что онъ оставилъ пріемщика въ дуракахъ, потому что теперь ему остается съ каждаго куля по стольку-то копеекъ чистой пользы противъ той цны, какую предполагалось дать. Пріятель уврялъ меня, что главнйшая выгода при поставк хлба заключается именно въ величин этой добавочной платы, которая зависятъ единственно отъ личности и сообразительности пріемщика.

— Да зачмъ же вы платите эти добавочныя-то? спросилъ я въ простот сердечной своего пріятеля.— Вдь онъ, во всякомъ случа, долженъ хлбъ принять? Зачмъ же тутъ еще добавочныя, которыя, по правд теб сказать…

Образованный пріятель не далъ мн договорить, схватился мн за плечо и захохоталъ очень громко и добродушно. Видимо, что онъ посмотрлъ на меня, какъ на человка очень мало образованнаго, а главное, несообразительнаго.

Оно и точно, что я тогда, съ перваго-то раза, не сообразилъ. Оказалось, что этотъ сборный хлбъ, хотя и дешевъ, но за то и плохъ очень, такъ что стоить только захотть пріемщику, и онъ всегда иметъ возможность его не принять, слдовательно, во всякомъ случа, нужно такъ устроить, чтобы пріемщику не захотелось не принятъ, а напротивъ, какъ можно сильне захотлось бы принять. Вотъ добавочная-то для этого именно и выдуманы.

— А что, спросилъ а:— хлбъ-то очень разв плохъ?

— Какой ужь хлбъ! охотно отвчалъ пріятель, увлекшись, вроятно, страстью образовать меня, невжду, хотя нсколько.— Хлбъ, извстное дло, сборной, крестьянскій, сырой, портится скоро и слеживается въ лепешки. Хорошаго хлба возить сюда нельзя, потому что, все равно, придраться могутъ и въ хорошему, и потребуютъ такія же добавочныя, а ужь тогда платить будетъ не изъ чего. Теперь, по крайней-мр, мы сами скупили его у мужиковъ за безцнокъ, а тогда и купи за дорогую цну, да еще тоже добавочныя плати.

‘Вотъ какъ!’ подумалъ я. ‘Когда буду заниматься хлбной торговлей, тогда приму къ свднію. Вотъ ужь правда, что съ образованнымъ человкомъ если поговоришь, и самъ сдлаешься замтно образованне!’

— Хорошаго-то хлба, продолжалъ пріятель: — нигд ныньче и не требуется, по крайней-мр, не требуется въ большихъ количествахъ, а запросъ существуетъ только на дрянной, сборный. Отъ этого ныньче хорошій, высушенный и отчищенный хлбъ стоитъ почти въ одинакой цн съ дряннымъ, такъ что не стоитъ имъ и заниматься. А попробуй только доставить сюда хорошаго, сейчасъ на него цна и подымется и наша пристань обанкротится. Наша пристань тмъ именно и слыветъ, что она сбываетъ дрянь, но за то много.

Посл этихъ словъ моего знакомаго, я уже просвтллъ окончательно.

Вотъ та вліятельная среда, въ которой принуждены вращаться и работать земскіе дятели въ описываемой мстности. Читатель видитъ, что при описанныхъ условіяхъ, очень трудно ожидать, чтобы народъ разбогатлъ, или, по крайней-мр, хотя сколько-нибудь понравился, а между тмъ, для успха земскаго дла, это положительно необходимо, потому что отъ нищихъ трудно ожидать, чтобы они завели у себя прочные мосты, удобныя дороги, училища, больницы и богадельни. Посмотримъ же теперь, какое вліяніе произвели на народъ земскія учрежденія въ теченіе трехъ лтъ своего существованія.

III.

Земское дло подвигается плохо. Причины, почему оно до поры до времени хорошо идти не можетъ. Мужики толкуютъ, будто имъ ныньче жить стало еще тяжеле прежняго. Переходъ поземельной собственности изъ дворянскихъ рукъ въ купеческія. Необыкновенная смшливость нашихъ земскихъ дятелей.

Земское дло пошло бы у насъ, безъ сомннія, превосходно, еслибы… еслибы дятелями были другіе люди, а не т, что теперь. Быть можетъ, это и рзко слишкомъ сказано, но сдается, что правда.

Всего только три года прошло, какъ открылись у насъ земскія учрежденія, а посмотрите, сколько уже обнаружено различныхъ скандаловъ, или, нжне выражаясь, упущеній, — самаго гнуснаго, впрочемъ, свойства. Припомнимте нкоторые изъ нихъ, хотя немногіе и, притомъ, изъ самыхъ, такъ сказать, свжихъ, только что съ иголочки. Предсдатель Боровичской земской управы г. Шамшевъ, какъ вс газеты сообщаютъ, растратилъ на свои собственныя уздныя потребности (такъ-какъ жилъ въ узд) 14,000 земскихъ денегъ, и оправданія своей растраты привелъ самыя несообразныя. Въ горон Гжатск ревизіонной коммиссіей обнаружено, что сумма денегъ, захваченныхъ графомъ Каменскимъ изъ разныхъ источниковъ (графъ, вроятно, разсудилъ, что вс источники одинаково хороши, — лишь бы давали деньги), равняется 9,300 съ чмъ-то рублей. Заявлено при этомъ, что, сверхъ девяти тысячъ съ чмъ-то, нужно еще считать за его сіятельствомъ приблизительно до пати тысячъ (если мы прибавимъ неопредленное съ чмъ-то къ неполнымъ пяти тысячамъ, то, вроятно, выйдетъ ровно 5 тысячъ). Графъ, кстати ужь, захватилъ, вроятно на счастье, 10 билетовъ внутренняго съ выигрышами займа, хранившихся въ одномъ изъ волостныхъ правленій. Билеты принадлежали какимъ-то беззащитнымъ сиротамъ, которые, вроятно, и не выиграли бы никогда. ‘Московскія Вдомости’, въ дополненіе къ извстію о захват, сообщаютъ, что ‘операцію захвата графъ Каменскій совершалъ различными способами и при различныхъ обстоятельствахъ. Захватъ начался еще въ 1867 году. Получая вносимыя деньги отъ равныхъ лицъ, графъ Каменскій записывалъ эти деньги въ управсхую книгу неполными суммами, между тмъ какъ на отрзываемыхъ квитанціяхъ, которыя выдавались плательщикамъ, выставлялъ полную сумму вноса. Выдавалъ онъ также и фальшивыя квитанціи, вырзывая ихъ изъ находившагося у него на храненіи другаго запаснаго экземпляра управской книги. Этотъ запасный экземпляръ найденъ, при обыск полиціей, въ квартир графа Каменскаго, и въ немъ оказалось выкроенныхъ квитанцій 33’.

Изъ города Перемишля, Калужской губерніи, пишутъ, что открытое тамъ въ ныншнемъ сентябр собраніе было вразъ, ни съ того-ни сего, закрыто предсдателемъ ‘въ силу данной ему власти’. Самъ губернаторъ, къ которому гласные обратились съ жалобою, нашелъ, что ‘предсдатель не имлъ права останавливать дйствія собранія впредь до полученія отъ него журналовъ о поврк собраніемъ правъ гласныхъ’, но по полученіи этого увдомленія, предсдателя въ город уже не оказалось.

Въ Екатеринославской губернія самодурная пріостановка собраній предсдателями, въ силу самими ими придуманной власти, хронически тянется уже въ теченіе нсколькихъ лтъ, хотя и сами-то земскія учрежденія существуютъ, какъ говорится, безъ году недлю. Однимъ словомъ, только и слышимъ, что тамъ, въ такомъ-то город, почтеннйшую публику выгнали изъ залы публичныхъ засданій, хотя публика и не начинала еще скандала, въ другомъ город — публику хотя и не выгоняли, но самъ предсдатель куда-то улетучился, какъ паръ, или дымъ, лишь только начали проврять его дйствія, какъ предсдателя управы. Вроятно, скоро прочитаемъ, что гд нибудь и самихъ господъ гласныхъ вытолкали съ собранія, да, быть можетъ, гд нибудь и случилось уже что-либо подобное, но не печатаютъ только, потому что смльчаковъ, ршающихся вытаскивать соръ изъ избы, у насъ покуда еще очень немного. Есть, разумется, и такія благодатныя мста, изъ которыхъ ни о крупномъ воровств, ни о недочет ничего, благодареніе Богу, не слышно, но и изъ этихъ мстъ, отъ времени до времени, тоже случайно доносятся до насъ довольно странныя извстія. Бе одно, а нсколько земскихъ собраній, напримръ, единогласно постановили ходатайствовать предъ правительствомъ о допущеніи крупныхъ землевладльцевъ, имющихъ боле тысячи десятинъ, въ гласные безъ выбора. Слово единогласно невольно здсь каждаго ставитъ въ тупикъ, потому что, какъ тутъ ни старайся, а понять, дйствительно, ничего нельзя. Положимъ, что крупнымъ землевладльцамъ подобное ходатайство могло быть и выгодно, потому они и ходатайствовали, но мужики-то зачмъ подъ нимъ руки приложили, да, къ тому еще, единогласно? Или вотъ еще случай, самый, такъ сказать, свжій. Не дальше, какъ въ сентябр ныншняго года, Холмское земское собраніе, признавши свое экономическое положеніе въ высшей степени сквернымъ и даже непоправимымъ въ будущемъ и, указавши, что, при существованіи крпостнаго права, положеніе это было несравненно лучше и благонадежне, потому что помщики изъ нерадивыхъ работниковъ умли выдлывать полезныхъ отечеству гражданъ, — единогласно постановило: представить вс эти обстоятельства на благоусмотрніе высшаго правительства. Ясно, что постановленіемъ этимъ собраніе ходатайствуетъ о возстановленіи крпостнаго права, безъ котораго населеніе Холмскаго узда не можетъ существовать, но какъ же вы, и чмъ объясните то обстоятельство, что подъ постановленіемъ этимъ подписались и мужики, въ числ которыхъ были, конечно, и вышедшіе изъ крпостной зависимости?

Чтобы, на сколько въ силахъ, выяснить вс эти кажущіяся странности и несообразности, считаю нелишнимъ передать читателю результаты моихъ собственныхъ наблюденій, пополненныхъ послднею моею поздкою въ приволжскія и прикамскія страны.

Человку, сколько нибудь наблюдательному, при внимательномъ взгляд на наши земскія учрежденія, рзко бросается въ глаза весьма печальная особенность ихъ, которой на первыхъ порахъ не было замтно: это — стремленіе со стороны предсдателей собраній уничтожить всякую самостоятельность въ гласныхъ и распоряжаться самимъ на собраніяхъ произвольно, какъ Богъ на душу положитъ, не давая никому отвта.

Предсдатели собраній желаютъ сдлаться чмъ-то въ род управляющихъ палатами государственныхъ имуществъ и удльныхъ конторъ, которые, хотя и были окружены совтниками, но совтовъ ихъ никогда не слушали. Природное влеченіе къ самодурству, на первыхъ порахъ, пока еще не осмотрлись, тщательно скрываемое подъ либеральными фразами, теперь, во всемъ своемъ величіи обнаружилось, какъ вообще обнаруживается оно у всхъ этихъ Китъ-Китычей и Самсоновъ Силычей, когда имъ не грозитъ близкая опасность попасть въ Яму, или Кутузку. Разумется, еслибы вс гласные вполн сознавали свое значеніе и ршились бы отстоять права, данныя имъ закономъ, то самодурство предсдателей немедленно, само собою бы разсялось, аки дымъ, но въ томъ и бда вся, что у насъ изъ-за какихъ-то, самими придуманныхъ приличій и деликатности, каждый склоненъ боле почтительно молчать, изрдка только показывая кукишъ изъ кармана, чмъ говорить прямой смло.

Само собою разумется, что встрчаются и исключенія изъ общаго правила, но можно наврное сказать, что исключеній этихъ меньше, чмъ въ латинской грамматик въ именахъ существительныхъ третьяго склоненія. Есть и такіе гласные, которые въ одиночку лзутъ напроломъ, но, вопервыхъ, если между гласными такъ же рдки, какъ чернобурки лисицы между рыжими и, вовторыхъ, они рдко выходятъ сухи изъ воды, такъ-какъ одинъ въ пол не воинъ. Недавнее дло въ Харьковской уголовной палат о почтенномъ предсдател богодуховской земской управы, г. Каразинъ, служитъ врнымъ доказательствомъ тому, какъ трудно даже человку, вполн матеріально обезпеченному и имющему всъ въ обществ, противъ рожна прети. За то только, что г. Каразинъ, основываясь на закон, не давалъ ходу самодурству предсдателя собранія и его благопріятелей,— его обвинили чуть не въ государственномъ преступленіи. По крайней-мр нашли, ‘что дйствія его явно клонятся къ возбужденію недоброжелательства крестьянъ къ дворянскому сословію, что вліяніе г. Каразина на неразвитое крестьянское сословіе положительно вредно, что при такомъ положеніи длъ никто изъ дворянъ Богодуховскаго узда не ршится на себя принять обязанности предсдателя собранія и т. д.’. Обвиненіе, какъ видите, не шуточное. Такого рода дла, какъ извстно, преслдуются у насъ даже строже, чмъ недочеты и различныя денежныя упущенія по недоразумнію. Не сдобровать бы господину Каразину, еслибы, вопервыхъ, за него не заступились нкоторые землевладльцы — гласные и, вовторыхъ, еслибы онъ самъ не былъ пожилымъ, обезпеченнымъ и извстнымъ въ сельскомъ хозяйств землевладльцемъ. Враги его: г. Карповъ и К^о не постыдились даже представить, куда слдуетъ, неблагонамренную рчь г. Каразина, которой онъ никогда и нигд не говорилъ. За средствами къ обвиненію, какъ видите, въ карманъ не лзутъ: бьютъ и изъ-за угла, если находятъ это для себя удобнымъ и выгоднымъ.

Я не знаю, сколько можно насчитать между предсдателями собраній такихъ господъ, какъ Карповъ, полагаю, что не мало, но вотъ Каразиновыми-то, наврное ужь можно сказать, наше земство очень и очень небогато, да и взять-то ихъ покуда неоткуда.

Впрочемъ, въ утшеніе себ, мы можемъ замтить, что не только у насъ на Руси, но и въ государствахъ Западной Европы, героевъ по гражданскому вдомству везд числится меньше, чмъ по военному. Возьмите, напримръ, хотя Францію, отличающуюся отмнной храбростью жителей: ну, много ли мы и у нихъ насчитаемъ героевъ по гражданскому вдомству? Вы скажете, что у нихъ и борьба идетъ серьёзне, чмъ у насъ. Французы-де ратуютъ съ самими Наполеонами, а у насъ борьба идетъ съ уздными дворянскими предводителями, состоящими въ чинахъ некрупныхъ, все больше съ подпоручиками въ отставк, да съ губернскими и коллежскими секретарями, а иногда и регистраторами, но не забудьте, что во Франціи и жизнь-то гражданская началась пораньше, чмъ у насъ. Мы еще молоды. Намъ еще и борьба съ коллежскими секретарями и регистраторами полуда не подъ силу.

Разсмотримте теперь тотъ разсадникъ, изъ котораго должны выходить наши гражданскіе дятели.

Вопервыхъ, цлую половину, а въ нкоторыхъ мстностяхъ боле половины всего количества гласныхъ составляютъ крестьяне, въ числ которыхъ, въ приволжскихъ, напримръ, губерніяхъ, не мало находится татаръ, чувашъ, черемисъ и мордвы. Послдніе три полудикіе народца сыздавна отличались необыкновенной робостью и трусостью. Они протекли трусить всякаго начальства, всякой офиціальной бумаги несравненно больше, чмъ смерти. Между чувашами, напримръ, съизстари существовалъ оригинальный обычай: ‘потщить бду’ своему сосду, чмъ-нибудь ихъ оскорбившему, а обычай отъ состоялъ въ томъ, что оскорбленный чувашанинъ ночью вшался на воротахъ своего врага. Къ мертвому тлу, разумется, съзжались чины полиціи, производилось вскрытіе, дознанія, такъ что врагъ удавленника изъ зажиточнаго крестьянина, въ теченіе нсколькихъ дней, длался бобылемъ и, въ конц-концовъ, самъ вшался съ отчаянія. Это и называлось тащишь бду. Само собою разумется, что отъ народа, относящагося съ такимъ презрніемъ къ жизни, скоре можно ожидать героевъ по военному вдомству, чмъ по гражданскому.

Татары особенной робостью никогда не отличались, и теперь не отличаются. Изъ среды ихъ выходятъ превосходные конокрады, которые смлостью и удальствомъ своихъ хищническихъ набговъ, иногда посреди благо дня, напоминаютъ знаменитыхъ крымцевъ, когда еще они зорили православную Русь вплоть до самой Москвы. Не разъ случалось, что они днемъ, въ многолюдномъ уздномъ город, въ виду сотенъ жителей, угоняли чужихъ лошадей. Тревога въ город поднималась страшная, зажиточные граждане выходили на балконы полюбоваться этой бшеной скачкой джигитовъ, снаряжала погоню, но, въ большей части случаевъ, безуспшно. Разъ пропавшую лошадь отыскать уже нтъ никакой возможности, потому что у татаръ конокрадство организовано въ правильную систему, охватывающую нсколько губерній.

Наконецъ, возьмемъ русскихъ мужиковъ. Они не имютъ гнусной чувашской привычки ‘тащить бду сосду’, изъ среды ихъ не выходитъ такихъ удалыхъ конокрадовъ, какъ изъ среды татаръ, нельзя отвергать въ нихъ скрытой способности къ самоуправленію, но, къ сожалнію, нужно правду сказать: они слишкомъ подавлены и запуганы постоянной, безъисходной опекой, которая жала и давила ихъ въ теченіе столтій, какъ какой нибудь самый сильный гидравлическій прессъ. Разумется, грустно высказывать подобная предположенія, но, къ крайнему сожалнію, едва-ли все старое, нын дйствующее поколніе прессованныхъ мужиковъ не обратилось уже въ избоину, т.-е. сухія выжимки, выкидываемыя изъ-подъ маслобойнаго пресса, такъ что вся надежда должна сосредоточиваться на новыхъ, еще нераздавленныхъ зернахъ, изъ которыхъ должны выйдти новыя растенія. Вдобавокъ, мужики наши слишкомъ бдны, такъ что сравненіе ихъ съ конопляной или масляной избоиной длается еще наглядне. Прохавши изъ-за сотенъ верстъ въ уздный городъ на земское собраніе и очутившись на другой же день по прізд въ крайней нужд, они только и думаютъ о томъ, какъ бы поскоре удрать по домамъ и какъ бы достать чего нибудь пость до желаннаго отъзда. Не говоря уже ни слова о томъ, что голодный человкъ вообще мало способенъ заниматься, какъ слдуетъ, общественными длами,— нужда производитъ еще другаго рода зло: особенную, мягкость и уступчивость въ мнніямъ тхъ искательныхъ людей, которые, какъ нельзя боле кстати, предложатъ готовую квартиру, готовый столъ съ чаркой водки, да еще и съ выдачею нкотораго количества денегъ на обратный путь. Къ сожалнію, не мало уже было въ истекшемъ трехлтіи такихъ примровъ, что нсколько ведеръ водки, нсколько десятковъ рублей и общаній, заставляли этотъ злополучный людъ власть шары влво или вправо, какъ прикажутъ господа благотворители. Немалую роль играютъ также и угрозы, въ особенности, когда он исходятъ изъ устъ людей, власть имющихъ, напримръ, мировыхъ посредниковъ, дворянскихъ предводителей и богатыхъ купцовъ, которые, разумется, не забывая собственныхъ выгодъ, открываютъ небольшой кредитъ доброму мужичку. Впрочемъ, и лица, власть имющія, рдко обращаются къ мужичкамъ съ угрозами, въ большей части случаевъ вполн достаточно ласковаго обращенія къ буренушк, чтобы получить что слдуетъ. ‘Ну, какъ вы, любезные друзья, на счетъ эвтаго думаете?’ скажетъ вліятельное лицо съ улыбкой, засунувъ руки въ карманы, и подобная фраза, въ большей части случаевъ, оказывается вполн достаточною для того, чтобы воспроизвести на мужиковъ дйствіе, равносильное угроз.

Остаются у насъ еще три сословія, составляющія земство: дворяне, купцы и духовенство. О дворянахъ мы говорить не станемъ, потому что они, рзво распадаясь на дв части, составляютъ или дйствующую предсдательскую партію, или же присоединяются къ мужикамъ, такъ что ихъ и не отличишь отъ настоящихъ мужиковъ: это — герои, которыхъ очень немного, купечество же наше, надобно отдать ему полную справедливость, отличается самыми тонкими дипломатическими способностями, то-есть уклончивостію, доведенною до nec plus ultra. Очень немногіе изъ купцовъ ршаются открыто пристать къ какой нибудь партіи, и если ршаются, то пристаютъ обыкновенно къ партіи предводительской, отъ которой, само собою разумется, барыши врне, чмъ отъ противоположной, большинство же ихъ, въ случаяхъ ршительныхъ, когда необходимо высказать свое мнніе, безсознательно подражаютъ извстному своею уклончивостью министру Остерману. Они просто не являются на собраніе, отговариваясь внезапною болзнью, хотя въ тотъ же день у себя за обдомъ пожираютъ по сотн пельменьевъ со свининой. Дйствуютъ они такими способами, разумется, по необходимости, а не изъ корысти какой. Имъ необходимо сохранять дружбу, какъ съ предводителемъ, такъ и съ мужиками, у которыхъ рано-поздно придется хлбъ закупать, да и вообще о земскихъ собраніяхъ они обыкновенно говорятъ, что въ нихъ, ‘собраніяхъ-то эвтихъ, какъ-такъ имъ польза?’ И дйствительно, если разобрать, то окажется, что особенной пользы нтъ. Сначала боялись-было, чтобы съ домовъ, капиталовъ и торговыхъ заведеній земство слишкомъ много не слупило, но когда увидали, что не лупитъ и не можетъ лупить,— немедленно успокоились. Земскими дятелями изъ купечества, примкнувшими безусловно къ дворянской партіи, остались только т личности, которыя, но избжаніе грозящихъ имъ выборовъ въ городское головы, ищутъ назначенія ихъ земствомъ почетными попечителями земской больницы. Эта должность тмъ особенно привлекательна, что на ней длать ничего не приходится: плати-себ въ годъ рублей по сту на окраску наружныхъ стнъ больницы, чтобы съ виду красивой казалась, получай благодарности съ разныхъ сторонъ, и въ то же время сознавай, что тебя ужь въ головы выбрать никакъ не могутъ, какъ бы тамъ, въ душ, твои враги ни точили на тебя зубы. Попасть въ предсдатели и члены управы матерой купецъ не только не желаетъ, но даже еслибы насильно можно было его выбрать, то онъ откупился бы, какъ богатый мужикъ откупается отъ некрутчины. Кака-така, въ самомъ дл, польза идти ему въ члены управы, бросать свои тысячныя дла и, вдобавокъ, идти на такую должность, на которой онъ, кром брани и руготни, ничего не выслужитъ? Если иной купецъ и старается попасть въ управу, то это какой нибудь прогорлый, желающій хоть какъ нибудь поправить свои торговыя длишки. Это все равно, какъ сапожники, старающіеся толстую сыромятину зубами растянуть на лишній вершокъ.

Представительство духовенства такъ ничтожно, что о немъ и упоминать не стоитъ, да, притомъ, и личные интересы его слишкомъ мелки и исключительны. На первыхъ собраніяхъ гласные изъ духовенства разсчитывали, что земство имъ дома выстроить и дастъ малую толику деньжонокъ на то, что они при своихъ приходахъ, будто бы, школы завели, но, встртивъ полное равнодушіе къ своимъ нуждамъ и разочаровавшись въ своихъ надеждахъ, большинство изъ нихъ бросило даже здить на собранія, отъ которыхъ, какъ видно, толку для нихъ, какъ отъ козла: ни шерсти, ни молока. Разочарованіе это, впрочемъ, выказалось еще на собраніяхъ первой сессіи. Напримръ, на первомъ Чистопольскомъ собраніи одинъ изъ гласныхъ, протоіерей, за два дня до окончанія засданій, отказался отъ обязанности гласнаго полъ предлогомъ недуговъ и былъ замненъ чередовымъ кандидатомъ, какимъ-то татариномъ Абдуломъ, или Мухаммедъ-садыкомъ. Такимъ образомъ и безъ того немногочисленное представительство духовенства на этомъ собраніи сдлалось еще меньше.

Напомнивъ читателю о состав земскихъ собраній, посмотримъ теперь, какъ ведутся въ нихъ пренія.

Въ первый день открытія засданій дло, по обыкновенію, идетъ чинно и вполн благопристойно. Принимается присяга, взбирается секретарь и утверждается порядокъ длопроизводства на все время засданій. Иногда, въ рдкихъ, впрочемъ, случаяхъ, предсдателемъ произносится рчь, разумется, самаго миролюбиваго свойства, однимъ словомъ, въ род рчей, произносимыхъ Наполеономъ, когда онъ хочетъ уврить Европу, что войны не будетъ. Сторонній поститель выноситъ въ этотъ день самое отрадное впечатлніе, у него въ ушахъ звенитъ сотни разъ повторенное на собраніи слово законность, и онъ иметъ право предположить, что между членами господствуетъ глубокій миръ и что про контры и разладицу между ними брешутъ такъ только, со злости, неблагонамренные болтуны. На другой день гладкая поверхность начинаетъ понемногу рябить: это, значитъ, втерокъ откуда нибудь подулъ, или, выражаясь проще, значить кто нибудь изъ безпокойныхъ гласныхъ замтилъ предсдателю, что онъ самъ первый нарушилъ вчера только составленныя правила, явившись, вмсто назначенныхъ десяти часовъ — въ двнадцать. Въ слдующіе затмъ дни сторонній поститель ршительно бы не поврилъ, что онъ находится въ томъ же самомъ собраніи, въ которомъ онъ былъ въ первый день, когда принимали присягу и избирали секретаря. При самомъ вход въ залу его поразилъ бы крикъ и шумъ, какіе бываютъ только на крестьянскихъ сходкахъ. У одного конца длиннаго стола онъ увидалъ бы стоящаго предсдателя и его приближенныхъ, у другаго конца стола онъ замтилъ бы тоже стоящую фигуру въ томъ самомъ положеніи, въ какомъ находился на знаменитомъ смоленскомъ обд г. Скарятинъ, когда онъ, стоя на стул, силился говорить рчь, а десятки голосовъ кричали ему: ‘вонъ Скарятина! bas, Скарятинъ!’ При дальнйшемъ разслдованіи дла, сторонній поститель узналъ бы, что господинъ, находящійся въ положеніи г. Скарятина, изображаетъ собою единоличную оппозицію, а что у противоположнаго конца стола сосредоточилась партія, старающаяся сокрушить оппозицію. Гласное изъ крестьянъ во время всей этой катавасіи, въ большей части случаевъ, сидятъ-себ смирно и молча, ничему не удивляясь и ничмъ не возмущаясь, потому что имъ подобныя сцены не въ диковинку, нкоторые же изъ гласныхъ образованныхъ сословій втихомолку перешептываются между собою и пожимаютъ плечами. Таковъ наружный видъ очень многихъ изъ нашихъ собраній, преимущественно уздныхъ, разумется, не всхъ, есть и такія, на которыхъ вчно царствуетъ тишь да гладь — Божья благодать и слышатся только лишь благодарственныя рчи, произносимыя другъ другу, есть, наконецъ, и такія, на которыхъ двое-трое гласныхъ настоящее дло длаютъ, а остальные во всемъ съ ними соглашаются, но мы обратимъ вниманіе исключительно на первыя, то-есть на собранія съ оппозиціей.

До времени открытія земскихъ учрежденій у васъ на Руси думай, что храбростью должны обладать одни только военные люди, и то преимущественно армейскіе, которымъ, дйствительно, нердка приводится брать крпости, защищать свои собственные завалы и мужественно отступать, въ виду непріятельской арміи, про гражданскихъ же чиновниковъ разсуждали такъ, что они свободно могутъ бить и трусами. Самыя названія: ‘чернильная душа’ и ‘архивная крыса’ ясно уже показываютъ, какъ смотрло на нихъ наше общество.

Теперь, по открытіи земскихъ учрежденій, оказалось, что отъ земскаго дятеля, храбрости и мужества требуется даже больше, чмъ отъ офицера, идущаго во глав штурмовой колонны. Оказалось, что скакать сломя голову на встрчу картечи у насъ отыскивается охотниковъ несравненно больше, чмъ идти съ мирнымъ, во разумнымъ словомъ противъ юродствующей, господствующей на собраніи партіи, во глав которой нердко стоить какой-нибудь отставной корнетъ или даже губернскій секретарь.

Повидимому, странно какъ будто, но если подумать, то страннаго ничего тутъ нтъ. Все дло здсь объясняется двумя поговорками: ‘при людяхъ смерть красна’ и ‘одинъ въ пол не воинъ’. Противъ картечи дружно мчатся вразъ тысячи человкъ, поддерживая другъ друга. Даже самыя лошади, которыя никоимъ образомъ не могутъ быть заинтересованы результатами драки, и т храбро скачутъ на проломъ въ своемъ обществ, ну, а положеніе земскаго дятеля вовсе не такое: онъ принужденъ идти одинъ противъ всхъ, не получая поддержки даже со стороны друзей, которые слишкомъ робки. Стоитъ ему сдлать какое бы то ни было возраженіе противъ несообразныхъ доводовъ члена господствующей партіи, сейчасъ же два-три члена вразъ прорываютъ его рчь и начинаютъ кричать и горячиться, а иной разъ случается и такъ, что предсдатель самъ встаетъ и запрещаетъ ему говорить, ‘въ силу предоставленной ему закономъ власти’. Оппозиторъ долго кое-какъ держится, отстаивая свое слово, но, наконецъ, среди неумолкаемаго крика враговъ, начинаетъ горячиться, — и, сохрани Богъ, если, сгоряча, вырвется у него какое-нибудь, дйствительно рзкое, слово’ ‘Господинъ секретарь, составьте протоколъ!’ раздается одиночный уже голосъ. Надежды на поддержку большинства гласныхъ никакой и быть не можетъ, потому что большинству хочется какъ можно скоре разъхаться по домамъ, слдовательно оно считаетъ естественнымъ своимъ врагомъ каждаго, кто его задерживаетъ. Ну, побьется-побьется горячая голова, испортятъ себ нсколько лотовъ крови, да и угомонится наконецъ, потому что глупо произносить рчи на колокольн, на которой звонятъ во вс колокола. Какъ же, спрашивается, при такихъ условіяхъ, дйствовать-то? Господствующая партія своимъ примромъ указываетъ, что толку добиться можно только лишь дйствуя силой и нахрапомъ.

Буквально всего вышеизложеннаго, я не имю ни малйшаго права примнить къ Чистопольскому собранію, бывшему въ ныншнемъ сентябр. Здсь, само собою разумется, не было ни одного члена съ наклонностями въ самодурству. Здсь и предсдательствовалъ-то даже не настоящій предводитель, а его кандидатъ, очень еще юный офицеръ (кажется, прапорщикъ, или поручикъ), но, однако же, и здсь происходило кое-что, примнимое къ вышеизложенному.

Вотъ, напримръ, какой тамъ былъ на послднемъ собраніи случай, самъ по себ незначительный, но доказывающій, иго тотъ способъ, посредствомъ котораго удалось отстранить отъ должности и отдать подъ судъ г. Каразина, очень многимъ приходится по вкусу.

Зашла на немъ рчь о предмет, — ужь, кажется, ни коимъ образомъ не наталкивающемъ на, такъ-называемыя, вредныя мысли и лжеумствованія,— о лошадяхъ, содержимыхъ при уздной полиціи. Предсдатель управы настаивалъ, чтобы лошади эти содержались и теперь, по старому, на счетъ губернскаго земскаго сбора, хотя подводная повинность въ узд давно уже была переложена въ денежный сборъ.

— Зачмъ же это? возразилъ одинъ изъ гласныхъ.

— Вы, мн кажется, упускаете изъ вида одно, очень важное условіе, отвчалъ неугомонный гласный, а именно, что новыя положенія замнили собою и во многомъ совершенно измнили старый уставъ о земскихъ повинностяхъ. Вы все ссылаетесь на старый, уже отжившій законъ…

— Какъ, отжившій законъ? закричалъ предсдатель, вскочивши съ своего мста: — милостивые государи! обратился онъ въ гласнымъ: — г. N осмлился публично назвать законъ, утвержденный законодательной властью, отжившимъ, слдовательно, какъ бы негоднымъ! Г. секретарь! Прошу внести эти слова сейчасъ же въ протоколъ!

Къ счастію для предсдателя, въ сред его партіи нашлись люди, которые съумли ему растолковать, что тотъ законъ, который уже замненъ новымъ, можетъ быть совершенно безопасно названъ отжившимъ и, что, слдовательно, гласнаго N нельзя за его фразу привлечь къ отвтственности. Толковали очень долго — и то насилу угомонился!

Безъ такихъ полицейскихъ, неудачныхъ придирокъ, не обходится, впрочемъ, ни одно собраніе, начиная съ третьяго года.

Въ среду Чистопольскаго земства этотъ полицейскій характеръ введенъ новымъ, только что тогда вступившимъ въ должность, дворянскимъ предводителемъ, который потребовалъ, чтобы гласные, съзжавшіеся уже два раза, вновь приняли присягу, несмотря на то, что присяга принимается разъ на все трехлтіе.

— Помоему мннію, возразилъ одинъ старикъ-купецъ съ золотой медалью на ше: — по моему мннію, присягу не слдуетъ принимать по нскольку разъ въ годъ, потому что слишкомъ частое повтореніе присяги уменьшаетъ ея значеніе…

— А, такъ вы противникъ присяги? замтилъ предсдатель.— Господа гласные! въ вашемъ обществ находится членъ, который отвергаетъ присягу! Прошу внести это въ протоколъ!

И тогда, какъ теперь, очень долго привелось убждать г. предсдателя, что почтенный гласный, не на шутку было-испугавшійся, вовсе и не думалъ отвергать присяги.

Многіе находятъ, будто такая придирчивость къ словамъ не только не вредитъ, но даже очень полезна, потому что заставляетъ гласныхъ безпрестанно оглядываться по сторонамъ, или, другими словами, ‘сть пирогъ съ грибами и держать языкъ за зубами’, но мн кажется, что такой взглядъ едва-ли справедливъ. Наши гласные и безъ того ужь до такой степени привыкли осматриваться по сторонамъ, какъ зайцы, преслдуемые охотникомъ, что даже было бы желательно, чтобы языки ихъ почаще выползали изъ-за зубовъ.

Не могу я умолчать и еще объ одномъ обстоятельств, тоже, по моему, очень печальномъ: это о возможности подкупа на нашихъ собраніяхъ. Я, напримръ, положительно знаю объ одномъ подобномъ случа, о которомъ и передаю читателю.

Въ одномъ изъ уздовъ, — не скажу, въ какомъ именно, — старый предсдатель управы, по непріятностямъ съ господствующей партіей, вздумалъ оставить должность, хотя большинству гласныхъ не хотлось этого. Предводителю дворянства самому захотлось получить предсдательскую должность, соединенную съ полученіемъ довольно крупнаго жалованья, хотя всмъ было очень хорошо извстно, что предсдатель ршительно неспособенъ къ работ, требующей вниманія и усидчивости (предводитель этотъ никакъ не могъ понять разницы между дворянскимъ я земскимъ собраніями). Чтобы какъ-нибудь уладить щекотливое дло, ршились на слдующую уловку: вмсто двухъ членовъ я предсдателя, поршили, что нужно выбрать троихъ и, притомъ, третьяго члена непремнно изъ крестьянъ, хотя бы безграмотнаго, но съ тмъ условіемъ, чтобы этотъ безграмотный, вновь выбранный членъ, подлился изъ своего жалованья (1,400 рублей) съ крестьянами-выборщиками, заплативши каждому по 40 рублей. Вторымъ непремннымъ условіемъ было то, чтобы вновь избираемому предсдателю вс выборщики положили шары на правую сторону. Большинство крестьянскихъ гласныхъ охотно согласилось на такую выгодную сдлку, выбрало новаго предсдателя и члена, но только въ самой зал засданія поднялся публичный скандалъ. ‘Положимъ, что намъ и общались заплатить по сорока рублей,— говорили возмущенные гласные — положимъ, что такой-то баринъ и такой-то купецъ поручалась, что намъ отдадутъ общанное, но все вдь это только на словахъ: ну, какъ да надуетъ? Не лучше-ли вексель, или росписку вытребовать?’ Наивность гласныхъ была такъ велика, что они не прочь бы требовать росписки формальнымъ порядкомъ, еслибы люди боле опытные не постарались кое-какъ потушить скандала въ самомъ его начал…

Но я начинаю бояться, чтобы читатель не причислялъ меня къ многочисленной у насъ партіи озлобленныхъ враговъ всякаго рода нововведеній. У насъ вдь зачастую и такъ случается, что если я, напримръ, высказываю, что такая-то гимназія никуда не годится, то меня ужь считаютъ отъявленнымъ врагомъ просвщенія вообще. Еслибы я былъ врагомъ земскихъ учрежденій, то я, напротивъ, сталъ бы ихъ хвалить, а не хаять. Я бы сталъ толковать всмъ и каждому, что личный составъ этихъ учрежденій не оставляетъ ничего желать лучшаго, и что одна мысль о его измненіи можетъ уже считаться какъ бы покушеніемъ на преступленіе. Я убжденъ, что земскія учрежденія сами по себ очень хороши, но что много еще воды утечетъ до той поры, когда они будутъ приносить всю ту пользу, какой отъ нихъ въ прав ожидать народъ, который покуда уметъ только лишь ожидать, да надяться, а не дйствовать. Ожидать быстрыхъ, рзкихъ измненій отъ вновь вводимыхъ сверху реформъ — можетъ только человкъ очень легкомысленный, врующій въ возможность чудесъ и волшебныхъ превращеній, какія можно видть только въ балетахъ да въ балаганахъ на Адмиралтейской площади. Понятно, что человкъ, захворавшій подъ вліяніемъ мстныхъ климатическихъ условій изнурительною лихорадкою, будетъ маяться до той поры, пока не устранятся эти неблагопріятныя условія.

Странно было бы и съ моей стороны, возвратившись на родину чрезъ два года, надяться узрть въ ней счастливую Аркадію или сказочную сторону, въ которой, какъ разсказываютъ, ‘мужики живутъ богато: серебро гребутъ лопатой’. Голодные годы, немалыя подати, опустошительные пожары, — вотъ т условія, при которыхъ народъ долженъ былъ исправлять и улучшать свой экономическій бытъ. Т же почернлыя, крытая соломой избы, напоминающія собою издали полнницу полусгнившихъ дровъ, т же гнилые, сколоченные кое-какъ изъ жердочекъ мосты чрезъ глубокіе овраги и рки, пріучающіе путешественника разсчитывать всего боле на милость Божію, т же, одиноко торчащія среди чистаго поля, глиняныя печи и обгорлые пни отъ сгорвшихъ до тла деревень… На разспросы ваши о жить-быть, вы опять слышите т же вздохи и оханья, которые и прежде не разъ случалось уже вамъ слышать. ‘Какое житье!— отвчаютъ вамъ съ горькой улыбкой, — просто каторга! И прежде худо было, а ныньче, кажись, и еще хуже стало!’

Но почему же хуже-то стало?— недоврчиво спроситъ зазжій изъ столица человкъ, заподозривъ мужика въ умышленной лжи и въ нескромности. Мало-ли ныньче разныхъ новыхъ учрежденій существуетъ, какъ-то крестьянскихъ, земскихъ и проч., и вс эти учрежденія видимо стремится доставить мужику довольство и благополучіе, а между тмъ хуже стало! Что за дичь?

И дйствительно, если вы присмотритесь повнимательне, то вовсе не хуже стало, а все осталось по старому, хотя не можете не замтитъ и измненій нкоторыхъ. Напримръ, на томъ мст, гд, вы помните, находилась года два-три назадъ старая, развалившаяся помщичья усадьба, — теперь уже стоитъ значительной величины домъ, не красивый, но прочный, изъ толстыхъ бревенъ, выкрашенныхъ желтой краской, съ зелеными ставнями и красной крышей. На разспросы ваши ямщикъ разсказываетъ, что имніе это у такого-то ротмистра Лихачева пріобрлъ купецъ Толстопузовъ по 20 рублей за десятину, а въ томъ числ одного только строеваго лсу десятинъ съ триста будетъ. Что прежде, у ротмистра Лихачева десятину земли подъ озимь можно было нанять за шесть и за семь рублей, а теперь, хоть тресни, меньше десятишниницы не отдаютъ. Что и рядомъ имніе купилъ тоже купецъ Кондыринъ и, точно будто согласился съ Толстопузовымъ дешевле десятишницы за десятину не брать. А главное — прибавлялъ ямщикъ, — житья намъ отъ того нту, что новые помщики въ лсъ насъ не пущаютъ, да и нетолько насъ самихъ, но и бабъ нашихъ и двокъ за грибами и за самородиной. Пономарь изъ приходской церкви вздумалъ-Било попроситься за грибами съ семьей сходить, — такъ куда теб! Затопалъ Кондыринъ ногами и кричитъ: ‘чтобы помысла эвтого не было — въ мой лсъ за грибами ходить! Я и самъ-то, говоритъ, не хожу туда, чтобы тропиновъ не было, а то — проложете тропинки — воровать лсъ станете!’ Тропинки вс травой заросли, не раздается по лсу, какъ прежде, двичьихъ псенъ, и все это лсное затишье только лишь временное, предсмертное, потому что Кондыринъ хочетъ въ будущемъ году вырубить весь лсъ до тла, на продажу, чтобы воротить затраченный на покупку имнія капиталъ. Вотъ и я теперь съ семьей — добавлялъ ямщикъ, — нанимаю у Толстопузова семь десятинъ: семьдесятъ-то рубликовъ вынь да положь впередъ, а ему земля-то въ покупк по двадцати рублей обошлась, значить, въ два раза всю уплаченную сумму возьметъ, да еще лсъ продастъ! А почему же, молъ, сами вы не купили? Гд намъ, куда намъ!— отвчаетъ ямщикъ, улыбнувшись и помахивая кнутомъ надъ лошадьми.

Дйствительно, въ отношеніи перехода поземельной собственности изъ однхъ рукъ въ другія, на моей родин въ послдніе два года перемны произошли значительныя. Въ Казанскомъ узд, напримръ, недалеко отъ города, одно большое имніе русской княгини за безцнокъ перешло въ собственность богача татарина. На гор, около громаднаго сада, съ незапамятныхъ временъ стоялъ каменный, недостроенный домъ, къ которому крестьяне боялись подходить близко, потому что, по преданію, въ немъ жила ‘кикимора’ и бросала въ головы любопытныхъ сверху кирпичи. Богачъ-татаринъ, купивши имніе, выгналъ кикимору, отдлалъ домъ заново и на рк, вмсто старой мельницы, построилъ громадную крупчатку, кажется, на двнадцать поставовъ. Около дома и крупчатки толпятся теперь татары, а русскіе мужики, получивши сиротскую десятинку, остались въ сторон. Впрочемъ, если кто въ состояніи внести десять рублей наемной платы, то татаринъ не обращаетъ никакого вниманія на вроисповданіе…

Я не вижу ничего дурнаго въ томъ, что поземельная собственность начинаетъ переходить изъ рукъ разорившихся, неумлыхъ людей въ руки капиталистовъ, переходъ этотъ не представляетъ ничего необыкновеннаго, неожиданнаго, его, напротивъ, давно предвидли, давно объ немъ толковали и въ литератур, хотя неосновательные помщики сильно сердились на это. Тутъ ужь сердись не сердись, а противъ теченія на простомъ судн безъ парусовъ не поплывешь. Во всей этой, весьма обыкновенной исторіи одного только жаль, а именно, что мужики-то наши остались не при чемъ. Я, по крайней-мр, думаю, что безземельнымъ мужикамъ едва-ли будетъ какая-нибудь выгода, если, вмсто ротмистра Лихачева или Рычагова, владльцемъ земли явится какой-нибудь почетный гражданинъ Кондыринъ, или Абдулъ-Галеевъ.

— Да почему же вы не попробуете всмъ міромъ пріобрсти землю-то у помщицы, если она такъ дешево ее продаетъ и такъ дорого въ наёмъ отдаетъ? бесдовалъ я разъ съ мужиками:— какой же разсчетъ въ два года переплатить столько же за наемъ, сколько нужно чтобы пріобрсти въ собственность?

— Э, батюшка нашъ, куда намъ міромъ что-нибудь уладить! Какой у насъ міръ? Одинъ глядитъ въ одну сторону, другой въ другую, и хоть ты что хочешь,— ни за что не столкуешь! Пожалуй, вонъ у насъ и богатые мужики есть, но разв они поврятъ кому? Да, по правд сказать, и врить-то нельзя: изврились ужь. У насъ, у мужиковъ, на это оченно плохо: куда какъ плохо!

И не у однихъ только у васъ плохо-то насчетъ этого!— думаю себ. У насъ не лучше. Да, если ужь и люди высшихъ, такъ-называемыхъ, образованныхъ сословій общей каши сварить не умютъ, то мужикамъ-то, пожалуй, и Богъ проститъ.

И везд, куда только ни взглянешь, везд услышишь рчи, выражающія полнйшую безнадежность, полное сознаніе своего безсилія. Только и раздаются фразы: гд намъ, куда намъ съ суконнымъ рыломъ чай съ сахаромъ пять, и проч. Еще до сей поры въ приволжскомъ краю евреевъ мало, а то бы они давно все скупили отъ одурвшихъ отъ долговъ собственниковъ и на вки вчные поставили бы раскиснувшаго мужика въ необходимость получать всякую, самую необходимую вещь изъ третьихъ рукъ, за двойную или тройную цну. Долго еще нашъ злосчастный мужикъ будетъ играть на этомъ общемъ рынк ту же роль, какую онъ теперь играетъ на городскихъ базарахъ, когда привезетъ продавать хлбъ на уплату податей.

Переходъ поземельной собственности изъ однхъ рукъ въ другія отчасти уже совершился, отчасти совершается въ большихъ размрахъ, но мужику отъ этого перехода ни тепло, ни холодно: по усамъ текло, да въ ротъ ни капли не попало. Мужики, я беру преимущественно бывшихъ крпостныхъ, испугавшись высокой оцнки земли при выкуп, цлыми волостями пошли на даровую четверть надла и сидятъ теперь безъ земли, такъ что и скотъ пасти не на чемъ. Куда ни сунься мужикъ, везд ему сначала нужно заключить, такъ-называемое, добровольное соглашеніе, а потомъ уже скотъ пасти, или хлбъ сять, и многіе, разумется, пользуются такимъ безпріютнымъ положеніемъ мужика на родин. Чуть только крестьянская корова, лошадь или свинья, неимющая ни малйшаго понятія о правахъ собственности, переступятъ, чужую грань, сейчасъ на нихъ Налетаютъ загонщики и берутъ скотину подъ арестъ. Вечеромъ, возвратившись съ работы, когда коровъ нужно бы доить, крестьяне узнаютъ, что они въ бду опять втюрились, что тутъ безъ выкупа не отдлаешься. Бабы и ребятишки подымаютъ ревъ, ожесточенныя домохозяйки безпощадно начинаютъ драть за вихры семилтнихъ пастуховъ, недосмотрвшихъ за коровами, идутъ къ землевладльцу, загнавшему скотъ, кланяются въ ноги, клянчатъ со слезами, — но тотъ неумолимъ, потому что держится твердо на законной почв. ‘Плакать-то, голубушка, нечего — говоритъ землевладлецъ — скоре лучше деньги неси, потому что я вдь не такъ какъ нибудь, а по закону. Прощать я тебя даже права не имю, на все есть такса, на все есть законъ’. Баба продолжаетъ ревть, отвергаетъ таксу, проситъ, чтобы съ ней поступили лучше по старому положенію, а не по такс, но благопріятныхъ результатовъ все-таки не достигаетъ. Рада-рада, если удастся выторговать хоть сколько нибудь. Я ныншнимъ лтомъ прожилъ въ одной деревн дней десять, и въ теченіе этихъ девяти дней не разъ былъ невольнымъ свидтелемъ такихъ сценъ, потому что тутъ же, рядомъ, въ верст отъ деревни, поселился владлецъ пятидесяти десятинъ, которыя онъ, какъ кажется, и пріобрлъ съ единственной цлью загонять чужую скотину. Этотъ особенный отдлъ сельскаго хозяйства, который долженъ быть названъ уже не скотоводствомъ, а просто скотствомъ, или свинствомъ, давалъ бы, вроятно, очень значительный доходъ, еслибы не былъ соединенъ съ нкоторыми убытками, чрезвычайно неопредленными. Обыкновенно осенью, въ темныя ночи, іа лугахъ такого скотопромышленника начинаютъ ни съ того, ни съ сего горть стога сна, тушить которые охотниковъ изъ сосднихъ деревень не находится, а иной разъ и рига на гумн, или кладь хлба сгоритъ. Въ этомъ именно и заключаются убытки выгоднаго во всхъ отношеніяхъ промысла. Подобныя ночныя происшествія обыкновенно объясняются поджогомъ, но такъ-какъ виновника отыскать очень трудно, едва-ли даже возможно, то его никогда и не ищутъ, хотя во всхъ такихъ случаяхъ ничего нтъ легче, какъ указать на настоящаго и главнаго виновника безобразій.

Государственные крестьяне тоже въ послднее время сильно начали жаловаться на стсненія ихъ арендами мелкихъ оброчныхъ статей и на трудность добыванія топлива. Въ былые годы оброчныя статьи составляли большое подспорье въ хозяйств, хотя и не богатыхъ, но, помужицки, зажиточныхъ поселянъ. Иной сниметъ рублей за 30 арендной платы небольшую мельницу, другой полянку въ казенномъ лсу сниметъ — и живутъ кое-какъ. Аренды были мелкія, доступныя и для небогатыхъ, а потому я пользу он приносили очень многимъ. Нынче, вроятно, въ видахъ сокращенія излишней переписки, мелкія оброчныя статьи соединяются въ одинъ участокъ и отдаются заразъ одному хозяину, разумется, богатому купцу, который уже отъ себя отдаетъ по мелочи, такъ что мужику приходится снимать аренду уже изъ третьихъ или четвертыхъ рукъ, за тройную плату.

То же самое и относительно казеннаго лса, отдаваемаго на срубъ. Прежде, и очень еще недавно, лсничими выдавались билеты на вырубку небольшаго количества дровъ по дешевой казенной цн, нынче же весь лсъ раздленъ на участки, десятинъ во сто, и желающій непремнно долженъ взять весь участокъ. Конечно, никто не препятствуетъ крестьянамъ снять участокъ всмъ міромъ, но мы уже видли, что покуда еще у крестьянъ міромъ ничего не клеятся, а въ одиночку мужикъ сто десятинъ снять, разумется, не въ состояніи. Опять-таки и здсь неизбжно должны появиться особые промышленники-кулаки, которые будутъ снимать по нскольку участковъ вразъ, потомъ уже отдавать во вторыя, въ третьи руки, такимъ же кулакамъ, но побдне, такъ что мужику приведется платить въ три-дорога за каждое полно, а то несчастное время, когда мужикъ будетъ принужденъ покупать каждое полно, — очень отъ васъ неотдаленно, потому что нигд у насъ нельзя замтить такого быстраго прогресса, какъ въ дл лсоистребленія. Кто теперь и бережетъ лсъ, — и т скоро вынуждены будутъ его вырубить, потому что для окарауливанія лсовъ и теперь уже нужны цлые батальоны. Разв есть какая нибудь возможность укараулить одиноко стоящій на оголенной степи лсъ, когда каждую минуту, и днемъ и ночью, тысячи холодающаго народа только и думаютъ о томъ, какъ бы сколько нибудь стибрить?

Строгіе охранители правъ собственности требуютъ драконовскихъ законовъ, которые одни только, будто бы, въ силахъ удержатъ мужиковъ отъ лсныхъ парубокъ, люди умренное партіи кричатъ, что необходимо увеличить количество приходскихъ школъ, просвтить народъ и объяснить ему, при посредств дьячковъ и пономарей, что воровать не слдуетъ.

По моему, ни то, ни другое мнніе не можетъ выдержать критики. Вопервыхъ, при посредств существующихъ школъ, едва-ли мужикъ убдится въ томъ, что воровать дйствительно не слдуетъ, а вовторыхъ, покуда станутъ заводить школы, лсъ успетъ весь исчезнуть съ лица земли, драконовскіе же законы тоже ни къ чему не приведутъ. Разв можно придумать какое-нибудь наказаніе строже тридцати-градуснаго мороза, въ снгу по колна, когда дровъ нтъ ни полна? По моему, самымъ врнйшимъ средствомъ противъ тайныхъ и явныхъ лсныхъ порубокъ можетъ служить только лишь доставленіе возможности каждому пріобртать дрова по сходной цн, или же даромъ въ своемъ мірскомъ участк.

Если теперь читатель потрудится припомнить все вышеизложенное, то онъ, быть можетъ, и пойметъ, почему мужикамъ кажется, будто житье имъ нынче стало хуже прежняго.

А между тмъ никакъ нельзя сказать, чтобы земскія учрежденія въ теченіе своего трехлтняго существованія не принесли никакой пользы. Земство устроило сельскія почты по уздамъ, такъ что теперь, проживая постоянно въ деревн, съ большимъ удобствомъ можно получать письма и газеты. Земство Чистопольскаго я нкоторыхъ другихъ уздовъ переложило натуральную подводную повинность въ денежную,— это уже положительный выигрышъ для крестьянъ. Земство прибавило жалованье сельскимъ учителямъ, — чмъ оказало большое подспорье сельскому духовенству и таскающимся безъ толку по блу свту, покончившимъ курса, семинаристамъ. Наконецъ, возьмите хотя медицинскую часть, о которой, впрочемъ, не мшаетъ поговорить нсколько поподробне.

Хотя грхъ еще сказать, что народу теперь есть у кого и есть гд лечиться, но однако же и въ этомъ отношеніи доброе начало сдлано. Прежде, бывало, на весь уздъ съ двухъ-сотъ-тысячнымъ населеніемъ полагался одинъ уздный врачъ, да и тотъ исключительно занимался не леченіемъ больныхъ, а вскрытіемъ тлъ удавившихся, утопившихся и опившихся мужиковъ и бабъ. (Изъ статистики самоубійствъ извстно, что наши деревенскіе мужики почти никогда не ржутся, а преимущественно давятся или опиваются, а ржутся все больше чиновники). Кром узднаго-полицейскаго, на два смежныхъ узда полагался еще одинъ окружный врачъ, на котораго, впрочемъ, разсчитывать было нечего, потому что, если, напримръ, въ немъ встрчалась надобность въ Чистопольскомъ узд, то онъ доносилъ, что ему въ это время необходимо быть въ Спасскомъ, и наоборотъ. Теперь въ каждомъ изъ уздовъ Казанской губерніи, кром врачей для вскрытія тлъ, находится по одному земскому, а въ иныхъ такъ и по два, и эти врачи обязаны подпиской лечить всхъ и каждаго изъ двухъ-сотъ тысячъ человкъ безъ всякихъ отговорокъ и промедленія. Такъ-какъ, очевидно, при подобныхъ условіяхъ, земству нельзя уже ограничиваться подъисканіемъ какихъ нибудь дюжинныхъ врачей, а нужны почти необыкновенные, то нкоторыя управы, напримръ, Чистопольская, не понадялись на обыкновенный способъ приглашенія врачей чрезъ газетныя публикаціи. Предсдателю управа лично былъ извстенъ одинъ, необыкновенно опытный врачъ, кончившій курсъ въ университет, чуть ли не въ двадцатыхъ годахъ настоящаго столтія. Этого, вполн благонадежнаго врача, предсдатель нарочно выписалъ изъ южныхъ губерній и поручилъ ему оба врачебные участка въ узд, разумется, съ двойнымъ окладомъ жалованья, такъ-какъ ‘старый врачъ и другъ наврное отбилъ двухъ’.

Впрочемъ, есть основанія предполагать, что еслибы опытному врачу не удалось принести народу ршительно никакой пользы, то и въ этомъ случа собраніе отнеслось бы къ его дятельности благосклонно, потому что на сельскихъ врачей привыкли у насъ еще смотрть, какъ на людей ненужныхъ, существующихъ такъ больше, для формы. ‘Нашъ народъ не вритъ въ медицину’ — говорятъ обыкновенно опытные люди, хотя довольно трудно опредлить, вритъ ли или не вритъ нашъ народъ въ то, чего онъ покуда еще вовсе и не знаетъ.

Изъ Дмитрова (Московской губерніи) пишутъ въ ‘Современныя Извстія’, что на одномъ изъ засданій мстнаго узднаго земскаго собранія случилось слдующее обстоятельство, вызвавшее всеобщій продолжительный смхъ: на вопросъ предводителя къ старшинамъ: ‘аккуратно ли у васъ по волостямъ бываютъ врачи?’ — одинъ изъ старшинъ отвчалъ, въ присутствіи узднаго врача: ‘въ полтора года, ваше благородіе, только разъ и изволили быть’. Это, вмсто того, чтобъ бывать въ мсяцъ разъ! Все собраніе, не исключая и предсдателя, разразилось громкимъ смхомъ.

Повидимому, надъ чмъ же тутъ хохотать-то? Человку платятъ жалованье, тотъ получаетъ деньги исправно, но здитъ по узду разъ въ полтора года, — и такое извстіе возбуждаетъ всеобщій смхъ! Хохочутъ и члены, и предсдатель, да и самъ-то врачъ, вроятно, хохоталъ же, потому что у него боле, нежели у кого-либо было поводовъ хохотать. Какой, какъ посмотришь, народъ-то у васъ смшливый!

Въ Казанской губерніи медицинское дло тоже безъ хохота же обошлось, хотя началось оно, повидимому, очень серьёзно съ утвержденія проекта г. Якоби о необходимости немедленно приступить къ составленію полнаго описанія губерніи въ отношеніи народнаго здравія. Вс гласные тогда вполн согласились съ г. Якоби, что безъ статистическихъ данныхъ и мстнаго изслдованія не можетъ быть правильнаго понятія о дл, что безъ спеціальнаго знанія невозможно ршеніе спеціальныхъ вопросовъ. Вс, повидимому, согласились помогать, кто чмъ можетъ, общему длу, а потомъ, когда принялась за него, то незнакомое дло и показалось имъ до крайности потшнымъ і наши они хохотать до упаду.

Вотъ, напримръ, отвты одной изъ уздныхъ управъ (Лаишевской) на заданную программу:

‘Управа не можетъ собрать свдній объ атмосферическихъ явленіяхъ, какъ-то о грозахъ, втрахъ, количеств выпавшаго дождя, снга и о туманахъ, по неимнію потребныхъ для того инструментовъ, потому и обратилась о производствъ этихъ опытовъ къ штатному смотрителю училища (вотъ, я думаю, хохоту-то сколько было!), но отвта отъ него не получала. Измреніе глубины колодцевъ управа считаетъ для себя опаснымъ, потому что во время холеры мужики могутъ убить членовъ, полагая, что они подбрасываютъ въ колодцы холеру (зачмъ же непремнно измрять колодцы во время холеры?). Свдній о свойств воды, употребляемой для питья, о почв, травахъ и деревьяхъ — управа тоже доставить не можетъ, потому что никто изъ членовъ ея не обладаетъ спеціалистами по естественнымъ наукамъ знаніями. (Ну, какія же спеціальныя знанія требуются для того, чтобы осину отъ дуба отличить?) и т. д. и т. д.’

Какъ все это напоминаетъ становаго пристава старыхъ временъ, которому поручено собрать статистическія свднія о количеств крупнаго и мелкаго скота у крестьянъ! Хохочетъ, бывало, становой до дурноты и пишетъ, что въ голову взбредетъ. Хохочетъ и писарь становаго, хихикаютъ изъ приличія сотскій и десятскій. Серьёзне всхъ, смотрятъ, бывало, на дло крестьяне, у которыхъ становой пересчитывалъ крупный и мелкій скотъ….

IV.

О томъ, какъ я неожиданно попадаю изъ кулька въ рогожу, то-есть, другими словами, въ земскую больницу. Казань длается центромъ для сумасшедшихъ десяти смежныхъ губерній. Нсколько словъ о казанской умственной дятельности. Отдлъ изящной словесности.

Еслибы знать, гд упадешь — соломки бы подостлалъ. Еслибы я заране могъ знать, что изъ двухъ мсяцевъ поздка мн приведется пролежать цлый мсяцъ въ казанской земской больниц, то, разумется, ни за что бы не похалъ. Лучше было здсь насквозь прокоптть петербургскимъ дымомъ, чмъ хать за полторы тысячи верстъ пропитываться больничнымъ промзглымъ воздухомъ.

Благодаря нкоторымъ, очень благопріятнымъ условіямъ, въ больницу и былъ принятъ безъ всякихъ затрудненій и введенъ съ нкоторымъ даже торжествомъ, хотя видъ торжественности придавало то обстоятельство, что у меня ноги отнялись почти совершенно и меня вели на лстницу, какъ архіерея на амвонъ. Руками я опирался на плеча двухъ дюжихъ солдатъ, а третій шелъ въ отдаленіи, на всякій случай. Положимъ, что и сильно выпившихъ людей ведутъ почти при такой же обстановк, но тамъ со стороны солдатъ постоянно замчается нкоторая грубость и порывистость въ движеніяхъ, въ особенности со стороны задняго, здсь же, при втаскиваніи меня въ больницу, солдатская деликатность была доведена даже до нжности, на сколько отставной солдатъ способенъ къ нжности.

— Не тяжело ли вамъ, братцы? спросилъ я и самъ, заразившись нсколько солдатской нжностью.

— Какая въ васъ тяжелина, отвчалъ одинъ изъ нихъ: — иной разъ случается какого чурбана на лстницу-то пхтерить, и то ни почемъ, а въ васъ, что, много-ли?

— Ну, ужь длать нечего, потрудитесь: я на водку съ удовольствіемъ дамъ.

— Помилуйте, ваше благородіе, зачмъ же-съ? Сторожъ службу свою сполнять должонъ. Наша ужь должность такая: вносить и выносить, что прикажутъ.

Въ сущности, дйствительно, на водку можно было и не давать, потому что, съ того самаго момента, какъ я отдалъ въ больничную контору свой паспортъ, я уже длался какъ бы больничною собственностью, которую уже станутъ вносить и выносить, куда начальство прикажетъ. Изъ личности, боле или мене самостоятельной, я длался просто больничнымъ нумеромъ, представителемъ извстнаго рода болзни, а именно ревматизма.

Такъ-какъ я вступилъ въ земскую больницу не зря, не на обумъ, а подъ покровительствомъ одного изъ членовъ земства, то въ предназначенной для меня палат встрченъ былъ не безъ вниманія. Въ палат находился смотритель, который немедленно заарестовалъ у меня верхнее пальто, сапоги съ брюками, а взамнъ всего этого, предложилъ холщевый, полосатый, синяго цвта халатъ, туфли и колпакъ съ вострымъ кончикомъ и кисточкой спереди, какъ у солдатъ павловскаго гвардейскаго полка, хотя я отъ этого удобства охотно отказался. Сторожа, поощренные пятіалтыннымъ, бросились снимать съ меня сапоги съ такимъ отмннымъ усердіемъ, что я чуть было не заревлъ отъ боли, въ довершеніе же всего, лекарь сію же минуту приказалъ мн принести стклянку миндальнаго молока съ селитрой. Напитокъ этотъ не совсмъ вкусенъ, во за то прохлаждаетъ удивительно, до такой степени прохлаждаетъ, что я удивляюсь даже, почему его не введутъ въ постоянное употребленіе на нашихъ лтнихъ гуляньяхъ, напримръ, у Излера, въ Павловск и проч.?

Наконецъ, стащивши съ меня всю приватную аммунцію и напоивши вдоволь миндальнымъ молокомъ съ селитрой, вс эти добрые, услужливые люди разошлись. Остался только смотритель, который, стоя у разбитаго окна, ощупывалъ сквозную дыру пальцемъ, покачивалъ головой и, вообще, казался взволнованнымъ.

— Ужь сколько разъ твердилъ я этимъ скотамъ, чтобы вставили! ворчалъ смотритель: — и все вотъ нтъ же!.. Впрочемъ, обратился онъ прямо уже во мн:— впрочемъ, если вамъ угодно, то я завтра же прикажу вставить.

— Мн кажется, это было бы недурно, замтилъ я.

— Прикажу-съ, непремнно прикажу! И давно было бы вставлено, да, знаете, у меня не одно это дло: безпрестанно то туда, то сюда, то то, то другое. Одурешь-съ!

— Конечно! согласился я съ смотрителемъ.— Еслибы въ больниц было всего два или три окна,— тогда бы дло иное, а то вдь ихъ штукъ двсти: гд же тутъ?

— Это вы правду изволите говорить, подтвердилъ смотритель, которому нисколько не показалось страннымъ высказанное мною предположеніе: завести при каждыхъ двухъ окнахъ по особому смотрителю.— За всякой дырой усмотрть трудно: то тамъ разбито, то тутъ разбито,— ну, и растеряешься… Да еще я вамъ хотлъ предложить, прервалъ свою рчь смотритель: — не пожелаете ли вы, чтобы изъ вашей койки клоповъ выварили?

— Вотъ теб и разъ! говорю: — а разв водятся?

— У насъ ихъ въ каждой койк гибель! замтилъ смотритель съ улыбкой.— Ныншнимъ лтомъ вздумали-было выварить, да не удалось. Койки-то поставили, знаете, на двор, покуда уставляли ихъ по ранжиру, покуда воду кипятили, покуда что — а клопы-то, бестіи, и догадайся: вс переползли чрезъ растворенныя окна, по стн, опять въ больницу, жулики эдакіе! Сначала мы и не смекнули, въ чемъ дло-то. Льемъ, знаете, кипяток-о-тъ на койки, паръ столбомъ валитъ, а клопа въ лужахъ ни одного не видно. Что, думаемъ, за чудо такое? Видно, молъ, они, канальи, такъ какъ-нибудь передохли… Да, держи карманъ, передохли они! Только, знаете, успли разставить кровати по мстамъ, а клопы-то наши тамъ ужь: точно войска какія по квартирамъ размстились!.. Впрочемъ, если вамъ будетъ угодно, то изъ вашей койки я прикажу выварить?

Вопросъ, повидимому, былъ очень простъ, такъ что затрудняться не стоило, но, подъ вліяніемъ ли болзненнаго состоянія, или по какой другой причин, показался онъ мн стоящимъ нкотораго размышленія.

Смотритель — размышлялъ я — со вчерашняго дня, еще и даже раньше, зналъ ту койку, на которую меня сегодня положатъ, видимое дло, что и о существованіи въ ней клоповъ онъ зналъ тоже очень хорошо, не могъ, наконецъ, не знать и того, что ошпаривать кровать несравненно удобне тогда, когда на ней нтъ больнаго, слдовательно, что могло помшать ему уничтожить клоповъ заблаговременно, еслибы онъ признавалъ ихъ вредными и ненужными? Такъ-какъ препятствій никакихъ не было, то не ясно ли, что въ земской больниц бываютъ и такіе больные, которые на выварку клоповъ въ своей койк не соглашаются. Иначе, зачмъ бы и спрашивать: угодно мн, или не угодно?

Размышленія мои были до такой степени продолжительны, что смотритель, вжливо улыбаясь, повторилъ свой вопросъ.

— Разумется, отвчалъ я:— разумется, господинъ смотритель, безъ клоповъ для меня было бы лучше, но и немного затрудняюсь: куда же я, безногій, днусь въ то время, когда койку будутъ вываривать? Стоять я не могу, сидть тоже…

— Помилуйте! подхватилъ смотритель: — у меня внизу есть готовыя кровати безъ клоповъ. Позвольте только васъ просить подождать до завтра, а теперь, заключилъ онъ, протягивая руку:— теперь желаю вамъ покойной ночи!

Покойной ночи еще, злодй, желаетъ! Уложилъ съ клопами, да смется еще! Или это не насмшка, а дйствительно любезность? Чортъ ихъ знаетъ, ничего не разберешь! Кровати съ готовыми клопами, кровати безъ клоповъ, которыхъ безъ особеннаго дозволенія не ставятъ… Вотъ галиматья-то!..

— А въ вашей койк есть клопы? спросилъ я, для проврки своихъ соображеній сосда, худенькаго старичка въ полосушчатомъ халат и бломъ колпак съ острымъ кончикомъ и кисточкой, въ род султана у кепи.

Къ удивленію, тощій старичокъ взглянулъ на меня злобно. Вопросъ мой, почему-то, взбударажилъ, какъ видно, въ немъ желчь съ самаго дна до горла, такъ что старичокъ даже закашлялся.

— Вы спрашиваете, есть ли у меня клопы? проговорилъ старикъ сердитымъ, но удивительно тонкимъ, точно бабьимъ голосомъ.— Да меня, батюшка, они, проклятые, съли совсмъ, всю кровь мою до послдней капли выпили. Посмотрите вотъ, что отъ меня осталось? Гд во мн кровь, гд мясо? Шестыя сутки всего я только здсь, а какъ еще живъ — не понимаю! Кормить — ничмъ не кормятъ, а кровь ужь выпили всю!

— Ну, ужь вы, кажется, преувеличиваете, замтилъ я жолчному старику:— кушанье, говорятъ, здсь порядочное, да, притомъ, вдь не смотритель же, въ самомъ дл, кровь-то изъ васъ выпилъ?

— Хорошо тому на свт жить, у кого бабушка уметъ ворожить, раздражительно проворчалъ старикъ, оборотившись ко мн спиной.— У кого родня, да знакомые, тмъ везд хорошо, а меня вотъ, небойсь, не спрашивали о кровати-то, какую я хочу: съ клопами, или безъ клоповъ. Чтобы кровь-то твою собственную не пили — и на то нужна протекція… о-о, черти!..

Старикъ, разумется, имлъ нкоторыя причины роптать, но онъ, какъ оказалось, принадлежалъ къ разряду людей вчно ропщущихъ, вчно чмъ нибудь недовольныхъ, хотя неизвстно, чмъ именно. Такихъ людей въ значительномъ количеств можно встртятъ не въ однхъ только больницахъ, но даже и въ клубахъ и на различныхъ собраніяхъ, какъ-то: дворянскихъ, земскихъ и проч. Вся болзнь его, кажется, заключалась въ томъ, что онъ былъ уже старъ и что дома его плохо кормили. Въ больниц старикъ и лекарей-то всхъ съ толку сбилъ. Дадутъ ему, напримръ, хорошій пріемъ морфія на ночь, старикъ спитъ, какъ убитый, а поутру, когда лекарь придетъ, опять хнычетъ и жалуется на безсонницу. Или иной разъ състь столько, что и здоровому дай Богъ, — а самъ жалуется, что аппетита нтъ.

— Господи! уморятъ они меня совсмъ, хнычетъ, бывало, старикъ.— Я человкъ благородный, полвка лсничимъ служилъ, сть привыкъ хорошо, а они меня потчуютъ овсяной болтушкой какой-то, точно собаку! Все толковали, что когда больница въ земство попадетъ, лучше будетъ: вотъ теб и лучше! Опять т не старые порядки на новый ладъ. Опять смотрителей будетъ съ жиру распирать, а больные ходи, какъ спички! А еще земство!

Я утшалъ старика разными способами. ‘Нельзя — говорилъ я — требовать отъ совершенно здороваго смотрителя, чтобы и онъ походилъ на спичку, что на шесть съ полтиной ежемсячной плати едва-ли можно требовать рябчиковъ и цыплятъ’, но утшенія мои была напрасны. Съ такими людьми, даже и тогда, когда они здоровы, не сговоришь, потому что у нихъ въ голову вбить гвоздь.

— Вы взгляните-ка на меня попристальне, плакался старикъ:— ну, гд у меня мясо, гд кровь? Вдь мн, поврьте, сидть ныньче не на чмъ, ну, что это за ляжки, напримръ? Разв у меня такія ляжки были, когда я служилъ лсничимъ? Нтъ, сударь, вы бы ахнули отъ удивленія, еслибы могли сравнять!.. Все-то ныньче пошло новое, все-то новое, перетурбаціи всякія, да перетасовки… Земство тутъ какое-то… старикъ плюнулъ.

Что за связь такую находилъ озлобленный старикъ между исхуданіемъ ляжекъ и земскими учрежденіями, отгадать было не легко, да, впрочемъ, и не нужно. Чего ужь ждать отъ больного, раздраженнаго человка, когда у насъ существуютъ даже органы печати, обвиненія которыхъ тоже основываются на доводахъ, еще несравненно слабйшихъ, чмъ исхудавшія ляжки стараго, отставнаго лсничаго?

Казанская земская больница, дйствительно, иметъ тысячи очень важныхъ недостатковъ, но не потому, что она земская, а по той единственно причин, что земство получило уже наслдство талое негодное отъ общественнаго призрнія, или, какъ больничные сторожа выражаются, отъ общественнаго презрнія. Громадное, двухъ-этажное зданіе больницы стоитъ на одной изъ самыхъ главныхъ городскихъ улицъ и со всхъ сторонъ стснено домами, но имя предъ собою двадцати саженъ земли, на которой бы можно было развести садикъ, а между тхъ, больница устроена на 175 человкъ, и помщается въ ней нердко слишкомъ 200. Больничныя палаты представляютъ собою длинный, сквозной рядъ комнатъ, соединенныхъ дверями: это, скоре, казарма, школа, или что нибудь подобное, но никакъ ужь не больница. По недостатку удобнаго помщенія, нкоторыя кровати стоятъ подъ самими окнами, которыхъ изобиліе страшное, вроятно, это обстоятельство служитъ причиною ужаснйшаго, повальнаго кашля, которомъ отличается казанская больница. Нужна большая привычка для того, чтобы ухитриться ночью уснуть въ этой больниц, потому что, начиная часовъ съ восьми вечера, со всхъ сторонъ подымается кашель, который, къ ночи, принимаетъ свирпый характеръ. Кашляютъ вразъ человкъ по тридцати, по сорока, иные рычатъ при этомъ, какъ тигры въ клтк звринца, другіе стонутъ, ругаются, однимъ словомъ, точно лежишь въ какомъ-то южноамериканскомъ лсу, когда невдомые зври и птицы поднимаютъ ревъ и крикъ. Съ вншней стороны тоже спокойствіе больныхъ нисколько не гарантировано. Къ больниц съ одной стороны примыкаетъ пять-шесть главныхъ казанскихъ церквей съ огромными колоколами, такъ что въ праздничные дни и наканун ихъ чувствуешь себя лежащимъ на соборной колокольн. Можно себ представить, каково все это выносить нервнымъ больнымъ и еще тмъ, надъ которыми сдланы боле или мене значительныя хирургическія операціи? Спокойно себя чувствуютъ только больные, оперированные въ часовн на двор, со вскрытыми животами.

Кром ужаснаго шума отъ колоколовъ и отъ безпрерывной зды по неровной каменной мостовой, казанская больница преизобилуетъ и другими, богатыми источниками шума и стука, уже не случайными, а постоянными. Часовъ въ 11-ть ночи, когда зда по улиц превращается и городъ длается какъ бы мертвымъ, появляются ночные охранители городскаго спокойствіи и начинаютъ изъ всей силы стучать палками, которыми они вооружены, другіе же, вмсто палокъ, вооружены какими-то особенными инструментами, издающими звукъ кастаньетъ, но такой оглушительно-громкій, что танцовщицу съ подобными кастаньетами было бы слышно верста за четыре. Сверхъ всего этого, усердные охранители стучатъ еще подъ окнами домовъ въ кадки и бочки, разставленныя для стока воды съ крышъ. Неумолкаемая эта стукотня продолжается всю ночь напролетъ, и я никакъ не могъ сообразить, зачмъ собственно? Неужели со спеціальной цлью — не давать больнымъ покоя? Такъ-какъ подобное озорство полиція наврное бы запретила, то нужно было подыскать другую какую-нибудь причину — благо у больнаго человка времени-то свободнаго двать некуда. Ужь не та ли, полно, причина, чтобы не давать жителямъ города крпко спать по ночамъ, изъ опасенія ночнаго воровства и пожара, но, въ такомъ случа, зачмъ же тревожить больныхъ, которые, все равно, защищаться не въ силахъ? Пожалуй, стучи палками хоть по самой моей кровати, но что же я сдлаю въ отнявшимися руками и ногами? Даже самый набатъ для больницы собственно, по моему мннію, безполезенъ. Лежа въ больниц, я раза два открывалъ ночью глаза въ ужас и усиливался вскочить, потому что неожиданно будилъ меня набатъ на городской башн, выстроенной какъ разъ вплоть. По всей больниц поднималась суматоха страшная, разбуженные большіе, которые могли, соскакивали съ коекъ, со всхъ сторонъ слышались стоны и оханье — и все это изъ-за того, что, гд-то въ предмстьи, версты на три отъ города, загорлся купеческій амбаръ!

Но бываетъ, однако хе, въ теченіе сутокъ маленькій интервалъ, обыкновенно предъ разсвтомъ, когда люди перестаютъ шумть и предоставляютъ это благородное занятіе собакамъ. Сторожа больницы, а также и сосдней съ нею гимназіи, какъ и вообще вс отставные и неотставные солдаты, имютъ, какъ извстно, непреодолимую страсть содержать собакъ, которыхъ они постоянно оставляютъ въ полуголодномъ состояніи, такъ-какъ имъ и самимъ не всегда удается надаться до отвала. На зар эти полуголодные, продрогшіе солдатскіе псы собираются подъ окнами опять все той же злосчастной больницы, на перекрестк двухъ улицъ, и подымаютъ ужаснйшій вой, унять который больные, разумется, не имютъ никакихъ средствъ. Хорошо еще, если поутру пойдетъ дождь и разгонитъ собакъ, а иначе вой не прекращается до той поры, когда въ церквахъ не начнется звонъ, а по улицамъ не откроется зда.

Кром всхъ этихъ мелкихъ золъ, терзающихъ земскаго больнаго, было еще одно — я довольно крупное, отъ котораго, впрочемъ, мы въ своей палат успли освободиться. Дло въ томъ, что каждое утро, часу въ четвертомъ, когда только что начинаешь успокоиваться отъ ночныхъ треволненій, въ палату вдругъ вваливается усердная сидлка съ лаханью воды и съ огромной мочальной шваброй. Зацпивши на швабру воды, — а въ нее входитъ чуть ли не ведро,— она начинаетъ размазывать воду по полу и, оставивъ ее на всемъ полу равномрно на полпальца глубиной, удаляется въ другую палату, предоставляя размазанной по полу вод испаряться уже самой, какъ она хочетъ. Больной въ эти злосчастные моменты чувствуетъ себя лежащимъ какъ бы на остров посреди болота, и не сметъ слзть съ койки, какъ бы велика ни была надобность, побуждающая его слзть: ‘терпи казакъ — атаманомъ будешь!’ Испаренія подозрительной чистоты воды садятся на стены, и, разумется, не минуютъ самыхъ больныхъ, хотя обстоятельство это не особенно-таки благопріятно дйствуетъ, напримръ, въ ревматизм.

Я не имлъ въ виду представлять читателю спеціальнаго описанія казанской земской больницы, а потому останавливаюсь на тхъ свдніяхъ, которыя сообщены. Можно только замтить вообще, что обширная эта больница отличается полнйшимъ отсутствіемъ всхъ тхъ улучшеній, какія придуманы спеціалистами по больничной части въ послдніе сто или двсти лтъ. Она напоминаетъ скоре т времена, когда, напримръ, хлбныя зерна размалывались не на паровыхъ и даже не водяныхъ мельницахъ, а ручными снарядами при содйствія взятыхъ въ плнъ рабовъ. Я, по крайней-мр, чувствовалъ себя въ самомъ сквернйшемъ расположеніи духа, когда лекарь заказывалъ для меня ванну, которую притаскивали въ палату откуда-то изъ-за полверсты и потомъ натаскивали воду ушатами. Положеніе несчастныхъ сторожей на трехрублевомъ жаловань, право, ничмъ не лучше положенія плнныхъ рабовъ-евреевъ въ Египт, изъ котораго, какъ извстно, вывелъ ихъ Моисей посредствомъ невроятныхъ чудесъ. Неужели же земству не нравится роль Моисея? Неужели больница постоянно будетъ находиться какъ бы въ общественномъ презрніи? Если не хватаетъ средствъ, то разв нельзя земству съ людей сколько нибудь состоятельныхъ брать, вмсто нелпыхъ и ни съ чмъ несообразныхъ шести съ полтиной въ мсяцъ, втрое больше, чтобы содержать, какъ слдуетъ, бдняковъ, не имющихъ ничего, кром самой жизни?

За то ужь надобно правду сказать, и мретъ же этотъ народъ, ничего не имющій, мретъ, какъ тараканы на мороз. Медицинскимъ студентамъ, кажется, никакъ нельзя пожаловаться на недостатокъ труповъ для научныхъ вскрытій! Большинство такихъ больныхъ поступаетъ съ матушки Волги, съ пароходикъ пристаней, откуда привозятъ, впрочемъ, обыкновенно ужь полумертвыхъ, или даже три-четверти мертвыхъ, такъ что можно бы ихъ прямо класть на анатомическій столъ въ часовн, не внося понапрасну въ больницу. При мн разъ привезли съ пристани двоихъ: одинъ былъ въ сажень ростомъ, другой пониже, комплекціи тоже здоровенной, но оба уже не могли ничего говорить, ничего не понимали и еле-еле дышали. Полиція нашла ихъ на пустынномъ берегу, возл воды, окоченвшихъ отъ холода, потому что нсколько дней шли проливные дожди при холодномъ втр и больные лежали въ грязи неизвстно сколько времени, не имя силъ сдвинуться съ мста. По паспортамъ било видно, что оба хали по Волг изъ Астрахани куда-то вверхъ, но не въ Казань, куда они попали совершенно случайно. Люди опытные предполагали, что эти рабочіе захворали на какомъ-нибудь пароход, прислуга котораго, во избжаніе излишнихъ хлопотъ и остановокъ, высадила ночью безпокойныхъ пассажировъ на пустынный берегъ, на мягкое мсто, прямо въ грязь. Несчастные оба черезъ двое сутокъ безмолвно лежали на анатомическомъ стол въ часовн и никому не открыли своей тайны, а такъ-какъ оба были людишки мелкіе (не по росту только), то тайна, эта такъ и осталась при начальник, вроятно, буксирнаго парохода и его немногочисленной, молчаливой прислуг. Пожаллъ горемычныхъ одинъ больничный сторожъ, да и то исключительно потому, что медики-студенты отрзали у высокаго ноги и руки и утащили ихъ съ собой. ‘Думалъ ли онъ, горемычный, хавши изъ Астрахани — разсуждалъ сторожъ — что въ город Казани у него даже руки и ноги растащутъ въ разный стороны?’ Видимое дло, что сторожъ на препарированіе отдльныхъ членовъ человческаго тла смотрлъ, какъ на грабежъ.

У насъ, въ старыя времена, при устройств больницъ и другихъ общественныхъ заведеній, постоянно въ основаніе бралась извстная поговорка: ‘по Сеньк шапка, или по одежк протягивай и ножки’. Дйствительно, домашняя обстановка человка, имющаго ревизскую душу, до такой степени плоха, что даже самое плохое помщеніе въ больницъ съ перваго раза можетъ ему показаться роскошнымъ. Дйствительно, въ больниц и при настоящемъ ея устройств, всегда найдешь нсколько десятковъ человкъ, преимущественно изъ солдатъ, которые лежатъ тутъ съ цлью насладиться спокойствіемъ и сладко пость, хотя эта больничная сласть далеко не всмъ можетъ показаться сластью. Блый хлбъ, напримръ, очень многими въ нашемъ русскомъ обществ считается лакомствомъ, а такъ-какъ въ больниц отпускается исключительно блый хлбъ, то вотъ вамъ и достаточное основаніе, почему скудная овсянка считается сладкимъ блюдомъ. Я самъ видлъ такихъ больныхъ, которые при лекар охала, жаловались на плохое пищевареніе, а поутру, часу въ седьмомъ, покупали на свои гроши краюхи хлба и уминали ихъ, независимо отъ казенной пищи. Испорченный воздухъ и скука больничной обстановки для этого сорта людей ничего не значатъ: они ко всему дрянному привыкли и ничмъ ихъ не удивишь. Въ больниц мн, напримръ, передавали слдующій случай, довольно характеристичный.

Не очень давно, одинъ изъ военныхъ начальниковъ принужденъ былъ отправить на излеченіе двоихъ солдатъ изъ своей команды: татарина, съ явными признаками сумасшествія, и русскаго, страдающаго какой-то простудной болзнью. Перваго онъ отправилъ въ домъ умалишенныхъ, а второго въ городскую больницу, но по ошибк канцеляріи, больныхъ какъ-то перемшали, такъ что сумасшедшій попалъ въ городскую больницу, а простудный въ домъ умалишенныхъ, гд былъ принятъ безъ всякихъ возраженій, такъ-какъ больной ничмъ не заявилъ, что онъ состоитъ въ здравомъ разсудк. Продержали его тамъ вмст съ сумасшедшими, кажется, цлый мсяцъ и потомъ уже перевели въ больницу но заявленію начальства, увидавшаго по бумагамъ свою ошибку. На вопросъ, сдланный мнимо-помшанному: зачмъ онъ молчалъ, когда его привели въ домъ умалишенныхъ?— солдатъ отвчалъ: а разв не все равно, гд не лежать? Вдь и тамъ кормятъ сладко, одваютъ и спать даютъ въ вволю, чего жь еще нужно?

— Но однако, что же на радость была теб, человку въ здравомъ разсудк, сидть вмст съ сумасшедшими?

— Эка бда, что съ сумасшедшими? возразилъ солдатъ.— Разв они не такіе же люди, вагъ и вс другіе?

Однимъ словомъ, подобнаго философа ничмъ не удивишь и не огорчишь, потому что у него на все заране готовъ одинъ отвтъ: разв не все равно? Положи его, значащагося по бумагамъ въ здравомъ разсудк, вмст съ буйными сумасшедшими, которые имютъ привычку драться, — и то ему ни по чемъ. Онъ опять-таки очень хорошо знаетъ, что привычку драться имютъ не одни только сумасшедшіе, а точно такъ не и т, которые по бумагамъ значатся здоровыми, способными и къ повышенію по служб достойными.

А между тмъ, еслибы вы, избалованный читатель, только на мять минутъ заглянули въ казанскій домъ умалишенныхъ, то вы отшатнулись бы въ ужас. Домъ устроенъ на 35 сумасшедшихъ, а ихъ постоянно почти вдвое, такъ что половина помщается на полу и въ корридорахъ. Даже изъ оффиціальнаго отчета объ осмотр этого дома мы узнаемъ, что помщеніе для безпокойныхъ больныхъ въ немъ ‘очень нехорошо’. Больныхъ въ. этомъ дом, по старому обычаю, не лечатъ, а просто наказываютъ за то, что они осмлились сойдти съума.

Впрочемъ, въ послднее время въ Казани выстроенъ новый, огромный, центральный домъ умалишенныхъ на 200 человкъ. Къ этому дому приписаны т самыя губерніи, въ количеств десяти, которыя составляютъ казанскій учебный округъ, за то и зданіе воздвигнуто обширне университета. Такъ-какъ въ центральномъ дом на каждую губернію округа налагается по 20 штатныхъ мстъ, а между тмъ, по мннію губернской управы, ‘ясно, что двадцати кроватей не хватитъ для помшанныхъ изъ среды земства Казанской губерніи’, — то и старый домъ хотятъ оставить, собственно только для ‘безнадежныхъ сумасшедшихъ изъ среды казанскаго земства’, тогда какъ теперь въ него засаживаютъ и такихъ, которые подаютъ большія надежды.

— А изъ какого сословія всего больше тамъ больныхъ-то у васъ?— разспрашивалъ я разъ больничнаго сторожа, служившаго лтъ пять въ дом умалишенныхъ.

— Все больше батюшки — отвчалъ солдатъ.

— Какъ батюшки?

— Да такъ-съ, попы, значитъ, да отцы дьяконы.

— Что же, они въ безнадежныхъ больше числятся, или временно только?

— Временно. Безнадежныхъ почесть, что и не бываетъ. Всего недли съ дв, или бы съ три побсится, а потомъ и впустятъ. И Господь знаетъ, что это за оказія такая съ ними. Все смотритъ въ одно мсто, въ уголъ, поймать будто кого-то хочетъ. Сначала смирно лежитъ, все чепчетъ чего-то, да вдругъ какъ вскочитъ, да заоретъ: а — говоритъ — попался наконецъ, собачій сынъ!— и почнетъ драться. Тутъ только ужь его держи да вяжи, иначе перебьетъ всхъ на смерть, потому что народъ здоровенный!

— Что же, вы веревками, что ли, вяжете?

— Нтъ, какъ же можно батюшку-то веревками? Накинемся эдакъ на него вчетверомъ, да сейчасъ въ мшокъ его съ длинными рукавами, и стараемся все это сдлать какъ можно благородне, потому, значитъ, санъ такой. Поправляются иные скоро, въ недлю какую-нибудь. Вотъ и теперича я, какъ по улицамъ хожу, нердко встрчаю старыхъ знакомыхъ, которыхъ въ мшокъ, бывало, втискивалъ. Одинъ завсегда, какъ встртится, пятачокъ на водку дастъ. На, говоритъ, служивый, за твои хлопоты!— а самъ-о-тъ смется. Помилуйте, говорю, за что же-съ? Ужь теперь, молъ, я въ больницу перешелъ и не могу, при случа, послужить вашей милости.

— Типунъ бы теб, говоритъ, на языкъ!

Но, чтобы не оставить читателя исключительно подъ больничнымъ впечатлніемъ, я долженъ, на послднихъ страницахъ своей статьи, коснуться и другихъ сторонъ казанской общественной жизни, тмъ боле, что Казань представляетъ собою центръ не для однихъ только сумасшедшихъ десяти смежныхъ губерній. Казань представляетъ собою центръ умственной дятельности обширнаго края, составляющаго ея учебный округъ. Въ ней находится университетъ, содержится отдльный цензоръ и нсколько частныхъ типографій, за исключеніемъ казенныхъ, слдовательно, умственная дятельность должна въ ней находиться на довольно высокой степени развитія, потому что, иначе, зачмъ бы цензоръ и типографіи?

Но если мы будемъ судить объ ея умственной дятельности по другимъ признакамъ, а именно пц количеству мстныхъ литературныхъ произведеній, то немедленно встанемъ въ тупикъ: какъ это до сей поры вс казанскіе типографщики и наборщики не перемерли съ голода и зачмъ, собственно, существуетъ въ ней отдльный цензоръ?

Дйствительно, еслибы въ Казанской губерніи не были введены земскія учрежденія, то одной губернской типографіи было бы вполн достаточно, и въ отдльномъ цензор вовсе бы никакой нужды не оказалось, но въ томъ-то и дло, что земскія учрежденія удивительно какъ поддерживаютъ мстную прессу. Все то, о чемъ толкуютъ на тринадцати земскихъ собраніяхъ и въ тринадцати управахъ губерніи,— все это предается тисненію въ значительномъ количеств экземпляровъ и представляетъ собою массу печатной бумаги очень почтенныхъ размровъ. Одна губернская управа изведетъ въ теченіе года бумага не мене того, сколько ее требуется на изданіе же маленькой еженедльной газеты. Такъ-какъ типографіи всми признаются самымъ надежнымъ проводникомъ просвщенія въ массу народа, то въ этомъ отношеніи на нашими земскими учрежденіями нельзя не признать громадной заслуги, хотя произведенія ихъ читаются очень немногими.

Что же касается собственно до литературныхъ произведеній, то ихъ, надобно сознаться, выходятъ ровно на столько, чтобы рабочіе одной небольшой типографіи и совершенно сыты и наги не были и, вмст съ тмъ, съ голода и холода бы не передохли. Ученое вдомство издаетъ нчто въ род журнала, ‘Ученыя Записки’, но записки эти выходятъ въ самомъ ограниченномъ количеств экземпляровъ и читаются преимущественно тми, кто въ нихъ пишетъ, а не сторонними людьми, такъ-какъ вообще чужія записки, хотя бы и ученыя, читать не принято, и многими, хотя, разумется, не всми, признается занятіемъ даже нсколько подловатымъ. Въ этихъ секретныхъ ‘Запискахъ’ печатается не мало различныхъ, самыхъ ученыхъ изслдованій и разсужденій, преимущественно о предметахъ, ни съ которой стороны не задвающихъ общества а изложенныхъ слогомъ сухимъ, вполн приличнымъ и совершенно непонятнымъ большинству, даже никогда нечитающей ихъ, публики. Ученыя разсужденія исключительно читаются оффиціальными оппонентами на диспутахъ, которые получаютъ за это жалованье. Длать-то ужь нечего: взялся за гужъ — не говори, что не дюжъ!— посторонняя же публика можетъ кое-что услыхать объ нихъ на годовыхъ университетскихъ актахъ, на которыхъ, валъ извстно, постоянно докладывается, какіе труды мстныхъ профессоровъ появились въ свтъ, какіе готовятся въ печатанію, и какіе, наконецъ, изъ мстныхъ профессоровъ готовятся въ подготовленію работы. Впрочемъ, надобно замтить, что съ той самой поры, когда на университетскихъ актахъ пвчіе перестали пть ‘Царю небесный’, а музыканты перестали играть увертюры,— съ этой поры публика стала посщать ихъ неохотно, такъ что профессорскіе труды сдлались еще секретне.

Въ прошломъ году издавалась въ Казани особая газетка, ‘Справочный листокъ’, но, несмотря на то, что въ ней задавались вопросы самые животрепещущіе, какъ, напримръ, вопросъ о казанскомъ водопровод, о которомъ уже толкуютъ тамъ семьдесятъ лтъ сряду,— все-таки газетка лопнула. Дотолковаться ни до чего не успли, а теперь и толковать негд. Нельзя не отдать полной справедливости редактору ‘Листка’, г. Шпилевскому: онъ всми силами старался развить въ публик вкусъ къ чтенію, кром семидесятилтняго животрепещущаго вопроса о водопроводахъ, онъ задавалъ и другіе, не мене животрепещущіе. Прідетъ, бывало, въ Казань какой-нибудь антрепренеръ и устроитъ циркъ съ конными ристалищами,— г. Шпилевскій сейчасъ же пишетъ въ своей газетк передовую статью, въ которой относится къ ристалищу критически. Всхъ конныхъ ристальщиковъ разберетъ, бывало, по ниточк, докажетъ, что мадмуазель Дора исполнила такое-то па на лошадиномъ круп лучше, чмъ мадмуазель Роза, у которой за то нога будетъ поменьше, чмъ у Доры, да, притомъ, въ верхнихъ частяхъ ногъ, начиная съ колнъ, граціозности больше. И обо всемъ-то, бывало, почтенный редакторъ относится, какъ глубокій знатокъ дла, иной разъ можно было даже подумать, что и самъ онъ, полно, когда-нибудь не выдлывалъ ли трудныхъ на на кобыльихъ спинахъ, а между тмъ, каждый казанецъ очень хорошо зналъ, что спеціальность редактора совсмъ иная, что онъ изрдка даже пописываетъ и въ ‘Ученыхъ Запискахъ’, Г. Шпилевскій, какъ самъ онъ сознался,— не досыпалъ ночей надъ своимъ изданіемъ, и все-таки оно лопнуло: еслибы заране зналъ, то, по крайней-мр, спалъ бы, сколько слдуетъ. Теперь г. Шпилевскій вс свои силы и способности тратитъ на улучшеніе мстныхъ ‘Губернскихъ Вдомостей’, которыя, впрочемъ, сколько я могъ замтить, ничуть не лучше прежнихъ, если не обращать особеннаго вниманія на достоинство бумаги. Бумага, дйствительно, нсколько получше употреблявшейся прежде, срой оберточной, съ крупными деревянными завозами и полуторавершковыми плшинами среди печатнаго листа. Впрочемъ, и вообще ‘Губернскія Вдомости’ никоимъ образомъ нельзя относитъ къ доказательствамъ прогресса въ умственной дятельности, потому что даже въ тхъ губерніяхъ, въ которыхъ умственной дятельности вовсе не существуетъ — и тамъ Губернскія Вдомости все-таки издаются. Къ этой же категоріи изданій можно отнести вс земскіе протоколы и журналы, а, отчасти, и ‘Ученыя Записки’, такъ-какъ и записки эти издаются исключительно потому, что ихъ приказано издавать, а вовсе не потому, чтобы въ нихъ чувствовалась дйствительная надобность. Попробуйте-ка ихъ издавать частнымъ образомъ: несчастный издатель въ первый же мсяцъ прогоритъ окончательно, какъ портной, который иметъ обыкновеніе десять разъ отрзать, а потомъ одинъ разъ отмрить.

Остаются, значитъ, только лишь частныя произведенія мстныхъ писателей, преимущественно по отдлу изящной литературы, такъ-какъ общеинтересныя диссертаціи, печатающіяся изрдка въ ‘Ученыхъ Запискахъ’, пускаются въ продажу отдльными оттисками въ количеств совершенно ничтожномъ.

Нельзя сказать, чтобы въ Казани произведеній изящной словесности не появлялось вовсе, они появляются, но, вопервыхъ, очень рдко, а, вовторыхъ, т, которыя появились до сей поры, на столько же изящны, на сколько могутъ считаться изящными солдатскія щи изъ кислой капусты. Вроятно, въ подражаніе Крестовскому, и въ Казани, нкто г. Невельской выпустилъ въ свтъ ‘Казанскія трущобы’, крошечную, въ полтораста страничекъ разгонистой печати книжурку, которая, впрочемъ, много выигрываетъ тмъ, что она мала. Для чего и для кого написана эта книжка, и какую мысль хотлъ въ ней провести авторъ — догадаться не легко. Прочитавши ее, видно только, что въ Казани очень многіе жестоко пьютъ водку, хотя читатель въ этомъ и прежде не сомнвался. Книжка написана, нельзя сказать, чтобы очень ужь глупо, моднаго, подлаго направленія тоже въ ней не замтно, но, характеризуя ея автора, приходится ограничиться такимъ отзывомъ, какой у насъ славится нердко: человкъ-то, молъ, онъ, ничего, такъ-себ: сальныхъ свчъ и мыла не стъ, внизъ головой не ходитъ, а послдняго про г. Крестовскаго, напримръ, сказать никакъ нельзя. Г. Невельской на эфектъ не разсчитываетъ, а ограничивается только лишь въ угоду извстной части публики, нсколькими пошлостями, хотя он едва-ли могутъ выручить его дрянненькую книжку. Представлю здсь примръ остроумія г. Невельского.

Дйствіе происходить въ Адмиралтейской свобод, въ дом какой-то торговки, къ которой насильственно вторгается нсколько пьяныхъ безобразниковъ и начинаютъ еще боле напиваться сивухой. Въ числ дйствующихъ лицъ находится какой-то неизвстный и другой, гороховый сюртукъ, которые говорятъ другъ другу нижеслдующія пошлости:

Неизвстный (гороховому сюртуку).— Ну, такъ скажите же, зачмъ вы женились?

Гороховый сюртукъ.— Ужь, ей-Богу, и самъ не знаю.

Неизвстный.— Такъ я вамъ скажу. Вы женились для того… ну, однимъ словомъ, объясню посл водки, для чего… А жена ваша вышла за васъ изъ любопытства. Понимаете?

Гороховый сюртукъ.— Не понимаю, ей-Богу, что изволите говорить.

Неизвстный.— Что это у васъ на лбу волосы-то рдки? Видно, для роговъ мсто оставлено!… и т. д., все въ томъ же род.

Еслибы вся книжка была написана въ томъ же тон, то можно было бы узнать, какихъ авторъ имлъ въ виду читателей, но въ ней мстами встрчается и гражданская скорбь, которой рыбнорядскіе и галантерейные прикащики терпть не могутъ.

Посл трактирнаго разговора, помщеннаго ни къ селу ни къ городу, авторъ, вдругъ, неожиданно, вводитъ своего злосчастнаго читателя въ бдную комнату студента, который, хотя и голъ, какъ соколъ, но задумалъ уже жениться и живетъ вмст со своей невстой, Сашей. Саша чего-то шьетъ, не знай рубашку, не знай подштанники для своего голаго жениха, или на продажу, а студентъ ничего не длаетъ, и говоритъ ей плаксивыхъ голосомъ:

— Что, Сашенька, скоро-ли мы будемъ принадлежать другъ другу?

Саша.— А разв мы теперь уже не принадлежимъ другъ другу? Разв я не люблю тебя, какъ жениха, какъ друга?

— О, въ этомъ и увренъ, отвчалъ молодой человкъ, цалуя у Саши руку.— Вотъ скоро я окончу курсъ, поступлю на мсто… онъ не могъ договоритъ, слезы ручьями полились изъ глазъ юноши. (Зачмъ это? Съ похмлья, что ли, сильнаго?). Получу мсто — думалъ онъ, — но какъ найти его, не имя ни связей, ни родныхъ, ни протекцій.

А почему же бы и не получить? сказалъ бы я на мст Саши, плакс-студенту.— Попросись въ палату государственныхъ имуществъ, или въ консисторію, въ которой служатъ юноши, даже не окончившіе курса въ семинаріи. Была бы только охота служить, а писарское мсто всегда отыщешь.

Потомъ вдругъ, опять-таки, ни съ того ни сего, изображаются похороны этой тряпки-человка. Саша идетъ за гробомъ и плачетъ, потоку что, какъ ни плохъ былъ ей женишокъ, а все-таки привычка — важное дло. По поводу похоронъ, авторъ предается слдующему размышленію: ‘Что сказать посл этого (?) о жизни? Одно: повторять слова Гоголя: скучно жить на свт, ей-ей скучно!’

Почему автору вздумалось непремнно уморить плаксиваго студента,— это остается покрытымъ мракомъ неизвстности. Всего вроятне, что студентъ умеръ просто отъ горячки или лихорадки, которыя въ Казани свирпствуютъ, но, въ такомъ случа, какой же смыслъ въ его смерти? Отъ лихорадки вдь мрутъ и очень богатые люди, имющіе очень хорошія и доходныя штатныя мста.

Вообще нельзя не замтить, что авторъ ‘Трущобъ’ шлялся не мало по грязнимъ трактирамъ и видалъ виды, что онъ знаетъ очень хорошо, какъ невыгодно ходить по улицамъ оборвышемъ, что онъ не мало слыхалъ на своемъ вку кабацкихъ разговоровъ, но всего этого еще очень мало для писателя! Въ этомъ отношеніи каждый, даже не очень искусный, стенографъ оставить его далеко позади.

Въ Казани есть и поэты, но о произведеніяхъ ихъ много распространяться и гршно, и стыдно. Одинъ изъ поэтовъ, какой-то Викторъ едорычъ (фамиліи не упомню), пишетъ стихи на всевозможные случаи. Если онъ, напримръ, замтитъ посреди улицы спокойно лежащую свинью или корову, то онъ и по этому поводу сейчасъ же пишетъ элегію, или мадригалъ. Лучшимъ изъ его стихотвореній считается посланіе къ лекарю запойныхъ пьяницъ, Истомину, прізжавшему разъ въ Казань.

Зачмъ, о, долго такъ, Истоминъ,

Въ нашъ городъ ты не прізжалъ?

спрашиваетъ поэтъ Викторъ едорычъ, и потомъ доказываетъ фактами, до какой степени въ Казани необходимо присутствіе лекаря по части запоя. Оказалось, что въ такомъ лекар нуждалось не одно токмо мщанство, но люди всхъ сословій, половъ и возрастовъ, начиная съ высокопоставленнаго чиновника ученаго вдомства и кончая послднимъ городовымъ.

Другой казанскій поэтъ, нкто Ивановъ, въ ныншнемъ году издалъ довольно толстую книжку своихъ стихотвореній, хотя они, по содержанію и форм, на столько же принадлежатъ къ поэзіи, на сколько, напримръ, театральная прачка принадлежитъ къ труп артистовъ. Прідетъ, напримръ, въ Казань какой нибудь генералъ ревизовать кантонистскую роту, Ивановъ сейчасъ же пишетъ:

Прими, прими благодаренье

Начальникъ добрый, какъ отецъ!

Мы за тебя вс шлемъ моленья,

Отъ чистыхъ, искреннихъ сердецъ!

Подобныя стихотворенія сначала переписывались чистенько на бумажку и подносились самимъ г. Ивановымъ прізжему генералу, который, смотря по характеру, награждалъ, разумется, поэта боле или мене щедро. Однимъ словомъ, поэтъ поступалъ по примру половыхъ большихъ московскихъ трактировъ, гд, какъ извстно, постоянные постители въ Рождество и новый годъ снабжаются стихотворный поздравленіями съ праздникомъ, за которыя даютъ на водку. Вотъ, напримръ, выписка изъ стихотворенія Иванова по поводу юбилея Казани:

Здсь есть войска, суды, палаты,

Мечети, храмы, монастыри (это нескладно, да ладно!)

Дворецъ, ряды, кремль, дамба, хаты,

Вотъ университетъ — смотри! (bis!)

Тамъ институтъ и академья,

Наукъ разсадникъ и искусствъ,

И есть другія заведенья… и т. д.

Въ книжк г. Иванова помщенъ довольно обширный отдлъ надгробныхъ эпитафій, я многія изъ нихъ, какъ видно, были уже въ употребленіи, т.-е. выцарапаны уже на памятникахъ. Помщая этотъ отдлъ, г. Ивановъ, вроятно, разсчитывалъ, что онъ-то именно и доставитъ сбытъ его книжк. Напишу, молъ, я штукъ пятьдесятъ эпитафій на разные случаи — и у меня, смотришь, иной купецъ и купитъ, разумется, семейный, у котораго очень легко можетъ умереть жена, сынъ или дочь. Нкоторыя изъ эпитафій, бывшихъ уже въ употребленіи, отличаются необыкновенно бойкимъ размромъ стиховъ, напоминая собою пушкинскаго графа Нулина, вотъ, напримръ:

Подъ отъ крестомъ погребена

Авдотья Францевна — двица —

Дочь Бугнъ, общій радости царица,

И горестей родительскихъ вина (?)

Въ послднихъ двухъ строчкахъ авторъ видимо сбился съ принятаго имъ тона. Мн кажется, эпитафія много бы выиграла, еслибы поэтъ измнилъ ее такимъ образомъ:

Подъ симъ крестомъ погребена

Матильда Карловна, двица, —

Пожить, покойница, она

Была большая мастерица.

Потомъ изложить бы, въ стихахъ же, разумется, въ чемъ именно заключалось умнье ея пожить на бломъ свт. Къ словамъ: она и погребена можно подъискать достаточное количество довольно звучныхъ рифмъ, напримръ:

Стаканъ шипучаго вина.

Или:

Гуляла по ночамъ одна и т. п.

Такія эпитафіи могли бы составить въ книг г. Иванова особый отдлъ ‘веселыхъ надгробныхъ эпитафій’, въ которыхъ въ нашемъ обществ, безспорно, ощущается надобность. Другой отдлъ могли бы составить эпитафіи, писанныя на весел, къ которымъ можно причислять слдующую:

Здсь подъ этимъ камнемъ почиваетъ

Лишь полутора года наша дочь,

Но амуръ надъ нею проливаетъ

Слезы горьки день и ночь!

Недурны также выходятъ у г. Иванова и акростихи, которые и у искусныхъ-то стихотворцевъ, по правд сказать, бываютъ въ достаточной степени глупыми. Вотъ, для образца, одинъ Ивановскій акростихъ, изъ заглавныхъ буквъ котораго составляется небывалое имя: Варинка:

‘Въ альбомъ пусть самъ своей стрлой

Амуръ ужь вамъ стихи напишетъ,

Рзвясь, васъ крыломъ оснитъ

И въ сердце радостей надышетъ…

Никто не выразитъ вполн

Какъ всякъ горитъ отъ васъ и пышетъ!

А вы?— спокойны, въ тишин…’

Прочитавши такой акростихъ, каждый благоразумный читатель невольно отвернется въ сторону, плюнетъ и съ сердцемъ пробормочетъ: фу, чортъ бы тебя побралъ!… Признаюсь, на меня вс стихотворенія г. Иванова произвели именно такое впечатлніе. Подобныя стихотворенія дйствительно позволительно только лишь издавать въ город, считающемся центромъ для сумасшедшихъ десяти смежныхъ губерній!

Но, если Казань сама не производитъ такихъ книгъ, которыя бы порядочный человкъ могъ читать безъ отвращенія, то, въ замнъ этого, она представляетъ вс удобства читать книги, выходящія въ столицахъ. Кром даровой библіотеки при дум, въ Казани существуетъ библіотека г. Шидлевскаго, устроеннаяи очень недурно, только ужь на счетъ книгъ строго очень. На каждой изъ выдаваемыхъ книгъ наклеенъ ярлыкъ съ слдующей, нсколько странной, надписью.

Книга исправная (?)

Каждый подписчикъ обязанъ тщательно слдить, чтобы взятая имъ книга не бола изорвана и запачкана. Книга съ пятнами и съ надписями карандашомъ, несмотря ни на какія отговорки, не принимается и за нее подписчикъ долженъ заплатить.

Я кажднй разъ приходилъ въ трепетъ, когда замчалъ въ ‘исправной! книг масляное пятно. Ну, какъ, думаю, съ межи взыщутъ, хотя я не виноватъ тутъ ни душой, ни тломъ? Къ счастію, угрозы эти исполняются съ такою же строгостію, какъ запрещеніе курить въ вагонахъ Николаевской желзной дорога. Зачмъ же было и огородъ городить? Еще я замтилъ, что г. Шидловскій не особенно усердно слдитъ за вновь выходящими книгами. Разъ я потребовалъ путешествіе Радищева — и около своего письменнаго требованія увидалъ написанный карандашомъ отвтъ, нелишенный даже нкоторой язвительности: ‘книга эта еще не выходила и едва-ли выйдетъ скоро!’ Язвительность отвта выражалась преимущественно восклицательнымъ знакомъ.

——

Но, Богъ съ тобою, полутатарская Казань, съ твоими больницами, центральными домами для помшанныхъ членовъ земства, изъ среды которыхъ выходятъ сочинители Трущобъ и отвратительные поэты! Пора хать въ Питеръ, въ которомъ уже теперь нтъ ни гари ни копоти, гд на улицахъ по ночамъ не бываетъ такой темноты, что даже воръ и грабитель не можетъ отыскать во мрак, кого бы ему ограбить, гд улицы освщаются или газомъ, или свтомъ американскаго гражданина Шандора, свтомъ, исходящимъ изъ Большой Конюшенной улицы. Тмъ боле нора хать, что начались уже здсь проливные октябрскіе дожди, по дорог въ пароходнымъ пристанямъ замсили такую грязь, что и здить почти невозможно, да и самые пароходы скоро ужь прекратятъ свои рейсы. Пора!

Сказавши: пора!— я поплелся по неимоврной грязи, по неимоврно испорченной мостовой на дамб, къ пароходной пристани, гд очень удачно прямо попалъ на роскошно-устроенный, дешевый арестантскій пароходъ г. Колчина. Мене чмъ на половинную цну противъ другихъ пароходовъ, я сидлъ въ удобной кают 1-го класса, въ которой постоянно накаливалась желзная печь. Съ будущаго года предпріимчивый г. Колчинъ пуститъ новый пароходъ, еще роскошне существующихъ, и хочетъ выписать для пассажировъ нсколько газетъ и журналовъ. Явленіе немного странное, но все-таки утшительное: съ плодами европейской цивилизаціи мы будемъ знакомиться исключительно на арестантскихъ пароходахъ, въ арестантскихъ помщеніяхъ. У насъ ныньче при многихъ казаматахъ уже устроена очень порядочная школа, изъ Петербургской тюрьмы для срочныхъ арестантовъ выходятъ, какъ извстно, искусные рабочіе, прежде ничего неумвшіе длать… Теперь на арестантскихъ пароходахъ публика наша будетъ понемногу пріучаться къ чтенію. Вотъ какими странными путями распространяется у насъ просвщеніе!

Н. Демертъ.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 11—12, 1868

ИЗЪ НЕДАВНЕЙ ПОЗДКИ.

Читайте также: