Из книги ‘Беспризорность и борьба с ней’, Макаренко Антон Семёнович, Год: 1939

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Антон Семенович Макаренко

Из книги ‘Беспризорность и борьба с ней’

Дети, попавшие на улицу, обычно живут там недолго — до первой возможности попасть с детский дом, такая возможность всегда есть, потому что об этом заботятся специальные учреждения. Но есть дети, которые не только не ждут удобного часа, чтобы попасть в детский дом, а даже избегают его, а когда и попадают туда, то при первой возможности убегают…
Из детского дома они убегают потому, что квалификацию, к которой они стремятся, не так-то легко и быстро можно получить. Чтобы получить квалификацию, нужна дисциплина и напряжение, к которым эти дети почти не способны. К тому же сам характер такого ‘кадровика’ настолько тяжелый для коллектива, да и для него самого, что уже с первого дня пребывания в детском доме требуется аккуратность, вежливость, часто там не разрешают курить, преследуют за мат, не разрешают драться, играть в карты. Кадровому беспризорному с его привычным уличным опытом очень тяжело приспособиться к новому быту детского дома. К тому же ‘кадровик’ большей частью неграмотный, и его сажают на школьную лавку, а в ‘кадровике’ всегда существует убеждение, внушенное нашей мещанской стихией, что человеку не так нужна школа как ремесло. Школу ‘кадровик’ решительно отвергает — и снова конфликты. Усложняет обстановку и дурная привычка ‘кадровика’ быть не очень разборчивым в вопросах обладания и пользования, а также в вопросах распределения…
Из тех, кто убежал, некоторые живут в детском доме больше, некоторые меньше, кое-кто убегает с первого же дня. Часть же по разным причинам оседает надолго и навсегда: детский дом с его мастерскими понравился ему, или повстречал он там давних приятелей, или серьезно приложил силы и принудил себя привыкнуть к коллективу, или попал к доброму педагогу, который знает, как обращаться с человеком, или увлекся чем-то, или просто надоело ему бродить к грязище и кормить вшей. Тогда и на улицу не так тянет, и легче вырабатываются новые, товарищеские связи.
Было бы ошибкой думать, что ‘кадровик’, который задержался в детском доме, уже целиком исправился и можно по-настоящему обрадоваться этому. Нужно признать, что все эти ‘кадровики’ большей частью такие, что очень трудно их сдвинуть, подчинить какому-нибудь влиянию. Чем старше они возрастом, тем крепче у них система морального опыта, привычных представлений о свете, о достойном и похвальном, о ценном и неценном. Изменить эту систему чрезвычайно трудно.
Очень часто случается, что обстоятельства заставляют парня подчиниться дисциплине детского дома, а педагогам даже начинает казаться, что мальчик на пути к полному перевоспитанию, но неожиданный пустяк вдруг выводит его из колеи и начинается давнишняя ‘буза’ — провинности, кражи и, сверх того, хулиганство. Преимущественно же воспитание детского дома всю свою карьеру в детском доме делает очень мучительно, задевая и оскорбляя около себя все живое…
Понятно, гораздо хуже обстоит дело с теми подростками, которые так и не победили в себе стремления к ‘уличной воле’. Проскитавший некоторое время по детским домам и нигде не найдя для себя приемлемой жизни, каждый раз меняя детский дом на всю ту же улицу и постепенно укрепляя тягу к ней, привычки, свою уверенность в собственной ‘непоправимости’, ненависть к порядочной рабочей жизни, ко всем ее представлениям, со временем такой подросток превращается в квалифицированного бродягу и хулигана.
Органы народного образования и в этом случае еще пытаются помочь ему. Очень много в этом деле помогают органы ГПУ как в РСФСР, так и в УССР. Опыт коммун ГПУ, сравнительно еще молодых, показывает, что даже этих детей ни в коем случае нельзя считать за безнадежных. Во всяком случае, намерения борьбы с ними или исправления их с помощью домов заключения или даже специальных детских закрытых домов, так называемых реформаториев, менее полезны, чем открытые рабочие коммуны.
Коммуны эти отличаются от учреждений народного образования тем, что при них организовано настоящее производство, например, в Москве — фабрика коньков, где для воспитанников введена более строгая дисциплина, нежели в детском доме. Постепенно расширяя свое производство, привлекая к его интересам детей, приучая их иметь собственный бюджет и карманные деньги, такая коммуна одновременно бдительно следит за поведением коммунара, за организацией его быта, дает ему новые культурные и политические наставления. Наряду с созданием крепкого ядра юношей расширяется и самоуправление, в дальнейшем дисциплина становится традицией целого коллектива, и поэтому ‘врастание’ новых коммунаров происходит уже легче, и они скорее приходят к нормальному специальному самосознанию.
В конце концов только очень небольшая часть беспризорных остается вне советского общества и попадает в допры или на Соловки. Нельзя сказать, что так получается потому, что их сама природа назначила быть отбросами общества. Природа ничего не определяет в поведении человека — все определяют люди и материальные обстоятельства. Правда, что мы еще не всецело овладели всеми влияниями и средствами, которые имеются в нашем распоряжении, мы еще не умеем охватить все наше детство и юношество так, чтобы в человеческом составе у нас были наименьшие потери. Очень часто материальные и людские средства мы не умеем использовать как следует, и маловато у нас людей, которые овладели делом борьбы с беспризорностью, несмотря на, казалось бы, очень большой опыт. Речь идет о том, что для дела воспитания беспризорных необходимы очень большие усилия. Работа с беспризорными очень тяжелая и неблагодарная, и мало есть желающих отдаться ей целиком. Много работников сразу бросают эту работу и идут на другую спокойную и лучше оплачиваемую.
Только благодаря этому мы не можем похвалиться победой над всеми наследиями беспризорности: некоторая часть детей все же в конце концов попадает в допры. Однако нужно оговориться. Хоть такое мрачное положение познает и большинство беспризорных, т. е. уличных детей, и очень редко до этого доходят дети из семьи, тем не менее главные причины преступлений и гибели некоторой части нашего юношества не надо выискивать лишь в плохом влиянии улицы. Как уже считается, в большинстве на улицу попадают дети, которых распавшаяся семья подготовила к улице и к дальнейшей преступной карьере.
Совершенно отдельно надо рассматривать историю беспризорной девочки.
В детских домах теперь почти половину жильцов составляют девочки, тем не менее на улице девочек почти что не видно, редко можно встретить девочку, которая просит милостыню, да и то посылают ее на это дело больше родители или в целом та семья, где она живет. Известные хулиганские ватаги беспризорных почти не имеют в своих рядах девочек.
Причины этого заключаются в том, что сама наша общественность по старому обычаю готова помогать девочке. После смерти родителей скорее девочку возьмут на воспитание, нежели мальчика, потому что с ней спокойнее и легче, она не так склонна к протесту, как мальчик. К тому же девочка благодаря привитому с раннего детства пассивному отношению к жизни не так быстро и не так легко пойдет на улицу, ибо улица ей страшнее, нежели мальчику. Она будет жить в тяжелейших условиях, знать невзгоды и обиды, но на улицу не пойдет. Тут играть роль и инстинктивная боязнь всяких цепляний мужчин, о которых девочка в определенных условиях имеет реальные представления.
Надо еще отметить и то, что для девочки есть такая постоянная ‘профессия’, как нянька. В няньках жить гораздо тяжелее, нежели на улице, зато девочка тут защищена от очень ранней половой катастрофы.
Благодаря помощи многих наших организаций, отдельных особ и особенно комсомола даже и эти няньки в большинстве попадают в детский дом.
Из детского дома девочки почти что никогда не убегают. Надо отметить, что случается это не лишь благодаря пассивности натуры девочек, а благодаря тому, что девочкам легче жить в детском доме, нежели мальчикам: педагоги с ними всегда ладят, потому что девочка сдержаннее, послушнее, одевают их лучше, да это не так трудно и сделать, ибо девочки аккуратнее относятся к своему убранству и сами умеют кое-что пришить или зашить.
В детском доме и работа для девочек легче и им по вкусу, по старому обычаю мы девочкам определяем лишь швейные мастерские, как бы продолжаем их воспитание в направлении домашнего хозяйства. Вследствие этого создается своеобразная природная гармония: девочка и сама из семьи приносит фатальную потребность — заниматься лишь домашними делами, а мы добавляем специальную швейную подготовку. К тому же в наших швейных мастерских очень мало еще элементов настоящего широкоорганизованного швейного дела. Всегда у нас есть кустарная мастерская, в лучшем случае с ручными машинами.
Тем не менее эта специальная панская ‘привилегия’ до известного времени делает из девочки в детском доме очень беспрекословную и удобную воспитанницу, чем очень довольны многие педагоги, которые не желают глубже заглянуть в будущее и оценить его с точки зрения социальной значимости.
Правда, когда воспитание девочек заканчивается, педагоги замечают, что политическое и общее развитие у девочек слабовато. Приходится педагогам сталкиваться и с другими неприятностями. Наиболее сознательные девочки, особенно комсомолки, начинают тяготиться своей швейной квалификацией, тем паче, что эту квалификацию и использовать должным образом негде, начинают искать других путей к жизни, а в этих исканиях педагоги не всегда умеют помочь. Очень способные девчата тянутся на рабфаки, но и там им не так легко, потому что долголетнее сидение за машиной не дало им необходимой подготовки и развития. На рабфаке им до многого приходится доходить собственными усилиями.
Но все эти неприятности всплывают под конец воспитательного процесса. Но, как они ни тяжелы, девочка не пойдет уже на улицу. Она не станет беспризорной…
Беспризорность девочки очень редко приводит к катастрофе, очень редко девочка заканчивает свое воспитание в добре. А это лишь потому, что девочка почти не бывает на улице. Когда мы теперь наблюдаем многих девочек в наших детских домах, там почти не находим девчат, которые имели бы более или менее продолжительный уличный стаж, преимущественно же большинство их на улице совсем не были. Зато и самый маленький уличный стаж для девочки великое несчастье, и его позабыть не так-то легко…
Остановимся еще на одном моменте, который имеет очень большое значение. Говоря про девчат, мы отмечали, что полезно и даже нужно в некоторый степени игнорировать их прошлое. Опыт подтверждает, что такое игнорирование, намеренное забвение всей мерзости, всех несчастий, которые окружали детскую жизнь, — это наилучшая педагогическая позиция и, может быть, наиболее целесообразная, потому что никто не станет обвинять детей за все то, что с ними случилось. То же самое упорно рекомендовать и в отношении мальчиков.
Настоящая советская педагогика, а с ней и все общественное советское мнение решительно запрещают какую-нибудь возможность даже говорить о каких-то специфических природных склонностях человека к преступлению или бродяжничеству. Разговоры о том, что так называемые преступные типы, будто бы с самого рождения предназначенные к уголовной деятельности, мы считаем за дикие предрассудки, которые могли расширяться лишь в обществе, основанном на насилии и эксплуатации. Это общество не могло не довести немалую часть человечества до преступлений. Настоящие причины преступности заключаются в организации буржуазного общества, и, чтобы прикрыть это нездоровое свойство общественного строя, надо было выдумывать теории о преступных типах и о специальной преступной наклонности.
Такая теория засела в головах бесчисленных буржуазных ученых, такие убеждения в целом прямо разделяет и вся буржуазия, и буржуазная интеллигенция. Тоже не удивительно, что ‘к преступнику’ и к ‘преступному типу’ утвердилось в буржуазном свете свое отношение, полное похотливой заинтересованности и боязни как будто чего-то от природы проклятого, а одновременно и интересного, необычного.
А так как вся буржуазная действительность наполнена преступлением, ложью, насилием, мошенничеством, ненасытностью, распущенностью, поганью, то и проблема преступности иногда могла быть модной проблемой, и психология преступника становилась привлекательной темой для романов и кинофильмов. Правда, романы и киноповести всегда заканчивались поражением зла и триумфом добра, стало быть, триумфом нормального мещанина, а интерес к преступнику был лишь интересом для развлечения.
Нельзя сказать, что у нас полностью исчезли следы этой теории. Мы твердим, что нет другой причины преступности, кроме социального неравенства и социального насилия, а на деле со временем относимся к правонарушителю как к чему-то полностью природному.
Это отражается и на нашем отношении к мальчику-беспризорнику, в особенности к мальчику-правонарушителю. И теперь в детской колонии часто можно услышать удивительные возгласы посетителей: ‘Да неужели это все давние беспризорники? Не может быть!..’ ‘Даже их узнать нельзя… Даже лица не такие…’
Вот в этом удивлении и просматривается вера в прирожденную преступность у человека. Удивляются именно потому, что не могут допустить, как этот злодей и бродяга берется на работу и переделывается в честного человека. А на самом деле ничего в этом дивного нет.
Эти посетители иногда начинают расспрашивать мальчика или девочку о том, что с ними было до колонии, что делал он на улице, как добывал себе еду, а именно про это и не надо спрашивать у детей. Случается, что и сами педагоги в погоне за ошибочно научной постановкой дела со всей силой стараются выяснить прошлое ребенка и без конца напоминают ему об этом проклятом прошлом. А бывает и хуже. Иногда даже на торжественных заседаниях к детям обращаются с такими речами: ‘Вот вы, дети, были на улице, вы крали, дебоширили. Теперь вы не крадете. Как это хорошо! Старайтесь крепче держаться этой дороги!’
Все эти речи обижают детей, во всяком случае, вредят им. Наименее стойкие среди них даже начинают гордиться своим героическим прошлым и сами уже ждут, когда их начнут снова расспрашивать о беспризорных подвигах, и наврут полный мешок, чтобы казаться наиболее интересными.
Во всех этих расспрашиваниях, во всем этом внимании к прошлому ребенка нет ничего, кроме обычной обывательской заинтересованности, воспитанной буржуазной теорией преступных типов.
Колония им. Горького практиковала полное игнорирование этого прошлого, и практиковала полностью, открыто, до конца. В колонии не только не расспрашивали мальчика о его прошлом, не только не напоминали об этом прошлом, а не написали даже ни единой ‘справки’, просто не знали, за какие правонарушения мальчика отправили в колонию.
В колонии само слово ‘беспризорность’ считали за невежливое и его не выговаривали ни в коем случае: колонисты всегда были уверены, что беспризорные на улице, а они колонисты и хозяева, ничем не хуже остальных людей.
И вот один раз, когда эта колония в полном составе приветствовала какой-то съезд, проходя торжественным маршем площадь, кто-то из толпы крикнул:
— Да здравствуют беспризорные!
Было больно смотреть, как оживленные лица детей вдруг стали серьезными и суровыми, замкнулись в одиноком чувстве обиды.
Главное орудие нашей борьбы с беспризорностью — это детский дом. Наши детские дома часто не разработаны и не имеют даже полной, уверенной, обязательной формы организации работы. Мы не можем найти на территории нашего Союза самые разнообразные виды и типы детских домов, начиная от небольшого дома, где живут 40—50 воспитанников, которые пользуются какой-нибудь соседней школой и ничего общего, кроме общежития, не имеют. И есть большущие и сравнительно богатые детские городки, где численность детей достигает до 2500 человек, они имеют чудесные собственные школы, даже целые концерны школ, прекрасно оснащенные мастерские или богатые полевые и животноводческие хозяйства.
Так же отличаются детские дома и в качестве своей работы. Тут мы наталкиваемся на целую цепь учреждений, начиная от наиболее четких и интересных и кончая ‘приютами’, где полно тех же уличных беспризорных, где настоящий преступно-анархический быт и не менее распущенный персонал.
И чрезвычайно интересно, что качество работы детского дома почти что не зависит от количества денег, которые тратит то или иное учреждение. Довольно часто отмечается, что качество работы детского дома, очень мало обеспеченного, гораздо выше, нежели в детдоме, устроенном почти что роскошно, где на его содержание тратят огромные суммы.
Причины всего этого разнообразия заключаются в том, что детский дом нашего советского типа — учреждение, целиком новое и на Западе не имеет себе подобного.
Поэтому наша страна не успела подготовить к работе в детском доме достаточно большого число педагогических кадров, и педагоги не успели еще выработать уверенных методов работы. Поэтому теперь ни в одной другой области успех работы так не зависит от таланта, энергии и знаний персонала, как в детском доме. Пока что можно просто сказать: лишь тот детский дом хорошо работает, где способный и энергичный персонал.
Мы считаем нужным отметить, что работа в детском доме — работа чрезвычайно деликатная. Небольшая ошибка, недостаточная продуманность того или иного мероприятия или решения, излишняя медлительность или излишняя поспешность, самые мелкие отклонения от нормы могут привести к очень плачевным, иногда даже пагубным последствиям.
Одновременно работа в детском доме требует безусловно героического напряжения. Как бы ни был добрым, старательным и энергичным педагог, но если он работает, жестко придерживаясь времени, если в нужную минуту все же не пожелает отдать свое время детдому, если работники в общем стараются лишь честно исполнять свои обязанности — провал такого детского дома неминуем.
Здесь работать надо неутомимо, целиком отдавая себя детям и их интересам, нужно совсем забыть собственное самолюбие, а иногда и свое здоровье. Обычно не все работники способны на это, и тем паче их трудно найти, потому что за эту работу платят у нас очень мало.
Все сказанное не означает, что в детском доме нет и не может быть охраны труда. Природный закон ограниченности человеческих сил и человеческий закон уважения своих сил тут нужно применять лишь в очень своеобразной форме: чем больше педагог отдает себя детскому дому, чем меньше он обращает внимания на время и свою собственную жизнь, тем легче ему трудиться. Детдом, который организовал настоящий педагог, развивает за короткое время такую массу активных детских сил, такую громадную энергию детского самоуправления и такую мощь детского коллектива, что работа в этом доме становится наслаждением и почти развлечением, но… до тех пор, пока педагоги не вздумают почивать на лаврах и не забудут про свою героическую бдительность.
Советский Союз все больше воспитывает именно таких необходимых педагогов. Дальше расширяется сеть удачных, здоровых, крепких, детских заведений, которые трудятся как чудесно налаженная машина, крепко связавшись с рабочим классом, с крестьянством, с общественными организациями, и которые идут нога в ногу со всеми нашими силами, строящими социализм…
Эта пятилетка решит и один из главных вопросов методики работы самого детского дома. Одна из главных его погрешностей — это то, что в нем отдельно собраны лишь только беспризорные дети, т. е. такие, которые благодаря несчастным случаям оторваны от взрослых и от здорового ребенка в семье. Как бы мы ни старались приблизить детский дом к обществу и внушить нашему воспитаннику, что он такой же самый ребенок, как и все дети, — это лишь слова. На деле же он видит, что его жизнь не такая, как у всех детей, он всегда имеет основания завидовать детям, живущим в семье, он всегда вспоминает это проклятое несчастье, которое толкнуло его в социальную яму. так утверждается своеобразный анархизм детского дома, постоянная наклонность к протесту, что особенно затрудняет воспитательную работу детского дома. Переход на систему домов целого нашего воспитания не обязательно надо представлять себе как что-то чересчур великое и неосуществимое с точки зрения материальных возможностей. Уже теперь можно считать за довод, что в хорошо организованном и обеспеченном детском доме содержание одного ребенка будет намного дешевле, нежели содержание ребенка в семье.
Речь идет о том, что социалистическая педагогика лишь в последнее время начинает вплотную подходить к марксистскому положению, что детский труд должен быть не только трудом учебного типа, как это имеет место в буржуазных дорогих школах, но он должен обязательно быть и продуктивным и давать всему обществу полезные вещи, и, выходит, оплачивать свое собственное содержание.
Детский дом, организованный по типу небольшой фабрики, не только увеличит богатство всей страны и разрешит все проблемы подготовки кадров, но и удешевит содержание самого детского дома, может быть даже — до полной его самооплатности (самоокупаемости). Такая организация детского дома, если она будет вовлекать в себя главным образом ребенка из семьи, будет окончательным разрешением и дошкольного вопроса, и беспризорности.
Мы видим, что беспризорность приходит к нам из семьи, приходит на наши улицы только потому, что семья как первичный воспитательный коллектив не способна уберечь ребенка ни от голода, ни от одиночества, ни от плохого влияния. Мы видим, что когда семья все же старается это сделать, то женщина там лишь кухарка, нянька, прачка, ‘затурканная’, дикая и обессиленная домашняя работница. Никогда женщина не будет полностью свободна там, где семья подменяет педагогическое заведение. И никогда ребенок не будет гарантирован от падения на самое дно социальной ямы, когда его воспитание зависит от того педагогического заведения. Беспризорность — это продукт ужасного кустарничества в деле воспитания, ибо семья есть кустарная организация воспитательного процесса. Как наша пятилетка рушит кустарные магазинчики и прилавки и вместо них сооружает из бетона и стали громадные города-фабрики, точно так же она разрушит и кустарное воспитание в семье, построит взамен него фабрики воспитания, полные света и воздуха, внимания к ребенку и заботы коллективной силы и творческого труда.
И эта фабрика будет не только перевоспитывать беспризорного хулиганишку, взятого с улицы, но и будет предупреждать саму беспризорность, из такой фабрики ребенок уже не окажется на улице и девочка 10 лет не попадет в грязные лапы какого-нибудь двуногого мерзавца.
Главное в воспитании совершается на протяжении первых 10 лет.
Ныне же воспитание в сути не есть воспитание, а лишь исправление того, что испорчено в семье. Воспитание, правильно налаженное с самого начала, будет намного более легким делом: тогда не нужно будет искать самоотверженных героев на должности педагогов.
Мы быстро приближаемся к этому чудесному будущему нашего детства. Уже и теперь очень активно перед всеми нами встал вопрос о новом быте, а новый быт первым делом требует уменьшить у семьи право прибегать к кустарному воспитанию ребенка.
Это совсем не означает, что ребенка нужно оторвать от матери, что он должен расти как ничейный ребенок, почти что как теперешний беспризорник. Те, кто кричит о полном разрыве матери с ребенком, о полном забвении сыном своих родителей, — это просто чудаки и ‘бузотеры’. Именно в полной гармонии между организационной силой воспитательного детского дома и природной родственностью в семье лежит секрет будущего воспитания…
Стремясь к будущему социалистического воспитания, мы одновременно должны усердно заботиться и о том, чтобы теперешнюю беспризорность у нас по возможности уменьшить и обезвредить.
Детские дома, которые собирают беспризорных и воспитывают их в тяжелейших условиях бедности и изоляции беспризорного, несмотря на все свои недостатки, все же проводят работу, и благодаря этой работе наши беспризорные чаще всего не доходят до социальной гибели. Но этого недостаточно. Нам нужны не только люди, которые не погибли, — нам нужны активные работники новой эпохи, могучие строители новой жизни, новой семьи, нового человека.
У нас много общественных организаций, имеющих целью помочь беспризорному ребенку: ‘Помощь детям’, ‘Друзья детей’ и др. Они объединяют многочисленных членов, но многие из них ограничиваются лишь взносом небольшой суммы денег. Правда, и это большое дело: эти гривенники спасают не одну тысячу детей.
Но можно сделать еще больше. В детском доме приезд шефской организации — всегда праздник, даже когда она и не привозит подарков. Тут немного и надо: пускай только организация чаще приводит детский дом, а ее представители не мучают детей сборами и речами. Без этого можно обойтись: достаточно, когда вы раз в месяц сядете около мальчика или девочки и просто с ним поговорите о своих и его делах. Этим вы ему докажете, что вы уважаете в нем человека, что вы не приехали лишь похвалиться перед ним своей добродетелью.
Поразговаривайте с ним, о его и своей работе, о дисциплине на вашем заводе, о том, как проходит у вас социалистическое соревнование, какой у вас требовательный секретарь ячейки, о вашем мастере, который вам нравится, о вашем инженере или рабочем-изобретателе. Расскажите, какие у вас дети и какие у вас с ними удачи и неудачи. Расспросите его о том, что он думает делать, когда выйдет из детского дома, посоветуйте ему что-нибудь. Разговаривайте о чем хотите, но только о том, что и вас интересует. И никогда не говорите: ‘Старайся исправиться. Не надо воровать…’ И без вас много найдется охотников такой науки. И этого достаточно.
Если можете, попросите только одного мальчика проведать вас. Можете его не угощать, когда он придет к вам, но во всяком случае, не приучайте его к этому.
Не можете этого сделать — не делайте, но в таком случае подарите ему иногда какую-нибудь мелочь. Этим вы докажете ребенку ваше уважение. Может, вам посчастливится встретить потом этого мальчика или девочку на вашем же производстве. Может быть, вы даже поможете ему устроиться в одном цеху с вами и сделаете его своим ‘подручным’.
А когда и не его встретите, то встретите другого бывшего беспризорного. Вы даже представить себе не можете, какую большую пользу ему этим даете, почти что без всяких условий. Уже само то, что вы, квалифицированный рабочий, разговариваете с ним, — это превозносит его в собственных глазах. А если вы поможете ему и указанием, то это еще лучше. Имейте в виду, ни в коем случае не надо быть ‘сладким’ к мальчику. Будьте самим собою: когда вы строги — будьте и с ним строги, когда вы веселы — то и с ним обращайтесь весело и не вдавайтесь во что-нибудь поучительное, потому что для такого мальчика нет ничего лучшего, достойного и поучительного, как хорошо знакомый мастер.
Женщины особенно очень много могут дать пользы девочкам, которые только что вышли из детского дома. Каждая женщина найдет, чем помочь, нужно лишь делать это просто и естественно. А это самое и нужно, чтобы расположить девочку к себе. Тогда уже не так трудно будет привлечь ее к работе вообще и к общественной в частности.
Но, понятно, главной помощи надо требовать от общества, чтобы избежать беспризорности. Здесь в каждом квартале внимательный взгляд всегда найдет опасные места.
Может быть, товарищ, работающий с вами, уже выращивает в своей семье будущего беспризорника. Может быть, вашего соседа постигло горе. И вот именно в этот момент наименьшая помощь может определить все будущее ребенка. Может, нужен лишь выходной день, чтобы отвести мальчика в Окрпомдет. И этого достаточно. Предотвращая беспризорность, нужно использовать все формы помощи, потому что и небольшое усилие человека тут станет большой пользой.
Иногда действие отдельного человека может быть и ошибочным. Так вот дать милостыню беспризорному кажется добрым делом. Напротив, эта милостыня задерживает мальчика на улице, приучая его попрошайничать, портит его психику. Нужно всегда помнить, что народное образование никогда не отказывается принять детей в детский дом. Просят милостыню только те, кто убежал из детского дома и стоит на пути к преступлению. Ваша милостыня горький подарок: едва ли она не приближает ребенка к допру.
А когда вы в вагоне дачного поезда чувствительно слушаете пение ‘пацана’ и вместе с жалостливыми торговками даете ему 3 коп, вы совершаете настоящее преступление, потому что ничего более сквернейшего, чем эти вагонные гастроли, в воспитательном отношении нельзя себе представить: все такие певцы — почти готовые мошенники и лодыри, с ними воспитательная работа — наитяжелейшая работа на свете.
Эта самая жалость иногда на улице подбивает человека вмешаться в поступки милиционера, задерживающего беспризорного. Нет ничего более дешевого, чем эта жалость. Милиционер исполняет часть большой работы, а жалость случайного прохожего требует, чтобы эта беспризорность развивалась свободно, как бурьян на поле у плохого хозяина.
Отдельные усилия людей в деле предотвращения беспризорности не будут очень полезны, если они не превращаются в общественное дело. Организация жилкоопа и в нем организация помощи семье в отношении воспитания — это чрезвычайно нужное дело, и каждый человек, каждый сознательный работник должен принимать в нем активное участие. В особенности такую организованную помощь можно оказать тем ‘няням’, которых самих еще нужно нянчить.
Наше общество много сделало в деле помощи беспризорным, сделало гораздо больше, нежели богачи на Западе, но оно может сделать еще больше.
Помогая в этом деле, мы должны стремиться к скорейшему претворению в жизнь нового воспитания, нового семейного быта и нового детского общества. Мы всегда должны помнить об этом и знать, что хорошо организованная детская коммуна будет одним из первых достижений в нашей борьбе за новый быт, за культурную революцию.

————————————————————————

Источник текста: А. С. Макаренко. Педагогические сочинения в восьми томах. Том 5. Книга для родителей. Москва, Педагогика, 1984.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека