Проф. I. Геффкенъ.
Изъ исторіи первыхъ вковъ христіанства.
Переводъ съ нмецкаго А. Я. Брусова,
подъ редакціей В. В. БИТНЕРА.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе ‘Встника Знанія’ (В. В. Битнера).
1908
I. Вступленіе христіанства въ греко-римскій міръ.
Интересъ къ христіанству въ наше время. — Точное опредленіе задачи.— Настроеніе міра въ эпоху Христа.— Духовная жизнь въ эпоху Христа.— Вра въ бога въ античномъ мір.— Споръ между античными философскими школами.— Значеніе стоической философіи.— Продолженіе философской полемики.
Современная эпоха нашего духовнаго и нравственнаго существованія снова выдвинула на первый планъ вопросы религіозной жизни, и мы, нмцы, съ полнымъ правомъ можемъ превозносить ее за это, хотя бы въ другихъ отношеніяхъ мы и считали многое въ ней заслуживающимъ лишь осужденія и не находили бы особаго удовольствія жить въ эту эпоху. На какой бы точк зрнія мы ни стояли, — желая вынести вполн справедливое ршеніе, мы несомннно должны признать, что среди нашихъ современниковъ лишь очень немногіе принадлежатъ въ разряду хулителей. Настоящая фривольность вообще, слава Богу, рдкая гостья въ нмецкихъ земляхъ, выраженіе ‘христіанскіе бонзы’ принадлежитъ тому быстро протекшему времени, когда самый грубый матеріализмъ, казалось, завладлъ многими умами. Мы, слава Богу, въ этомъ отношеніи ушли далеко впередъ, даже совершенно нерелигіозные философы и историки видятъ въ христіанств великую, отчасти даже величайшую проблему человческаго развитія. Помимо лекцій на религіозныя темы, на которыя собираются обыкновенно лишь лица одинаковаго образа мыслей, мы замчаемъ, что вообще въ Германіи съ каждымъ днемъ становится все сильне и сильне жажда боле близкаго ознакомленія съ содержаніемъ и значеніемъ христіанства. Разв не является, напр., важнымъ симптомомъ то, что А. Гарнакъ имлъ возможность говорятъ въ Берлин о сущности христіанства передъ аудиторіей, состоявшей почти изъ 600 студентовъ всхъ факультетовъ. Такое же знаменіе времени составляетъ и появленіе въ свтъ размышленій и изслдованій объ ученіи Іисуса, написанныхъ Чэмберлэномъ, извстнымъ авторомъ основныхъ теченій XII вка. Сюда же слдуетъ отнести также и тотъ интересъ, который былъ проявленъ сначала германскимъ императоромъ, а за нимъ и всей Германіей къ лекціямъ Делича о ‘Вавилон и библіи’. Лекціи Гарнака и Делича вызвали цлый потокъ полемической литературы. Твердая критическая и теософическая позиція перваго оскорбила ортодоксальныхъ теологовъ, слишкомъ большая переоцнка результатовъ, добытыхъ вавилонскими раскопками, сдлала Делича объектомъ еще боле энергичныхъ нападокъ. Повидимому, въ этой области, касающейся не одного только разума, трудно достигнуть дйствительной объективности. Повсюду раздается требованіе безпристрастнаго изслдованія и тмъ не мене, когда въ этой области появится какое-либо новое литературное произведеніе, прежде всего спрашиваютъ о его ‘точк зрнія’. И какъ это ни печально, но это почти необходимо. Пока наше воспитаніе будетъ христіанскимъ, до тхъ поръ мы не въ состояніи буденъ разсматривать проблемы христіанскаго преданія, какъ предметъ чистаго разсудка. Какъ бы мы ни смотрли на вопросъ о подлинности евангелій, будемъ ли мы считать ихъ дополняющими другъ друга, или же отдадимъ предпочтеніе одному изъ нихъ, признаемъ-ли мы дйствительнымъ историческое существованіе Христа или же будемъ считать его лишь миsической личностью: во всякомъ случа глубокое, подчасъ даже самое сокровенное участіе чувства въ работ необходимо. Ибо, если теологъ, занимающійся вопросомъ о явленіи Христа, человкъ безъ чувства, то онъ не настоящій теологъ. Но какъ разъ поэтому-то, каковы бы ни были его взгляды, онъ всюду легко наживаетъ враговъ, которые такъ же искренни въ своихъ сужденіяхъ, какъ и онъ, но, въ сожалнію, не всегда склонны признавать его честность. Мы не будемъ говоритъ здсь о личности Христа и его дяніяхъ, объ евангеліяхъ и т. п. Историку и филологу, который въ сущности не мене близко принимаетъ въ сердцу вопросы христіанства, чмъ теологъ, все-таки изучать ихъ гораздо легче. Онъ скоре суметъ отнестись къ нимъ безъ всякихъ предвзятыхъ мыслей, онъ можетъ, исходя изъ какой-либо области, проникнуть отъ периферіи къ центру, для теолога же исходнымъ пунктомъ большею частью является самъ Христосъ, и обыкновенно онъ проводитъ свои круги вокругъ одного центра. И здсь, въ этой области исторіи христіанства, гд источники становятся тмъ обильне, чмъ дальше мы уходили отъ самой личности Христа, мы достигаемъ также боле положительныхъ, я бы сказалъ, боле мирныхъ результатовъ, чмъ при изученіи самой личности Христа. Но все-таки подобныя изслдованія всякій разъ снова приводятъ въ центру всего разсматриваемаго движенія, по глубин и разнообразію того возбуждающаго дйствія, которое оно оказываетъ на умы, мы постоянно вновь представляемъ себ величіе того, кто вызвалъ это движеніе. Посвящая нсколько главъ эпох древнйшаго христіанства, т. е. главнымъ образомъ эпох II столтія, мы, какъ ни стремимся къ этой цли, тмъ не мене никоимъ образомъ не можемъ претендовать на достиженіе полной объективности, или лучше сказать: на установленіе объективныхъ истинъ. На самомъ дл, положа руку на сердце, мы должны признать, что въ дйствительности существуетъ только одинъ неопровержимый фактъ, — это фактъ побды христіанства, причины этой побды, какъ-бы просты он ни казались наивному уму, гораздо боле глубоки, чмъ многіе думаютъ, да, отвтить на этотъ вопросъ, можетъ быть, возможно лишь догадками. Но тмъ не мене мы попробуемъ до нкоторой степени безпристрастно прослдить самый процессъ осуществленія этого факта и придти къ нкоторымъ поучительнымъ результатамъ. Правда, очень возможно при этомъ, что эти результаты оскорбятъ внутреннее чувство нкоторыхъ, или пошатнутъ чье-нибудь кровное убжденіе. Но здсь мене, чмъ гд-либо, мы должны опасаться смотрть истин въ глаза, ибо вдь какъ разъ христіане и стремятся къ познанію истины. Такая гигантская эволюція, какъ побда совершенно новаго міровоззрнія, совершается не безъ заблужденіи, не безъ сильнйшей, нердко превосходящей всякую мру страстности, не безъ временныхъ пораженій: буря и натискъ весьма человческія свойства, характеризуютъ также и ходъ возникновенія христіанства. Но какъ разъ поэтому то человческая личность и здсь, среди всей этой, часто весьма мало радующей душу борьбы сохраняетъ свой побдный блескъ, и цль борьбы, достиженіе высочайшаго мыслимаго на земл идеала, боле чмъ гд-либо и когда-либо сглаживаетъ ошибки страстей. Мы только-что говорили о все усиливающемся интерес, проявляемомъ въ наши дни къ этимъ вопросамъ. И по какой-то почти таинственной случайности теологическое изслдованіе, также вновь воспрянувшее за послднее время, получило поддержку въ совершенно неожиданныхъ открытіяхъ. За послднее время было сдлано и длается множество находокъ, о которыхъ еще недавно никто не ршался и мечтать. Древнйшія сочиненія, считавшіяся давнымъ давно утерянными, появляются на свтъ въ боле или мене цломъ вид, древне-христіанскія посланія къ паств, множество апокалипсисовъ, отрывки евангелій, предполагаемыя слова Христа. И чмъ больше мы находимъ, тмъ сильне длается надежда найти еще большее, и ничего нтъ мудренаго, что въ одинъ прекрасный день мы еще узнаемъ о находк новаго древняго евангелія. Правда, одновременно съ этими находками возникаетъ и масса новыхъ проблеммъ, и къ абсолютному знанію, по самой природ этихъ проблеммъ, мы приближаемся мене, чмъ въ какой-либо другой области. Переходя прежде всего къ разсмотрнію состоянія язычества въ эпоху выступленія христіанства, сначала нужно опровергнуть тотъ, еще весьма распространенный, взглядъ, будто бы во времени появленія Христа язычество, или лучше сказать — греко-римскій міръ былъ уже настолько разоренъ, что самъ объявилъ себя банкротомъ. Алтари будто бы были совершенно оставлены, авгуры занимались высмиваніемъ другъ друга, самые неимоврные пороки безпрепятственно торжествовали, Римъ сдлался Вавилономъ отвратительнйшихъ преступленій, и если греки и не были такъ развращены, какъ римляне, то и они проводили время лишь въ безплодной философской болтовн, которую апостолъ Павелъ засталъ въ Аsинахъ. Вс это въ такой форм либо совершенно неврно, либо, если и врно, то въ весьма небольшой степени и основано на совершенно одностороннемъ взгляд. Несомннно, міръ усталъ, но не въ томъ смысл, какъ это намъ нердко стараются представить. Въ культурномъ отношеніи онъ вовсе не дошелъ еще до своего естественнаго конца, эпоха, породившая писателей Цезаря, Горація и Тацита (называю лишь наиболе крупныя имена), не можетъ считаться исчерпавшей самое себя. Чувствовалось только матеріальное разореніе, благодаря вчнымъ междоусобнымъ войнамъ, объ опустошительномъ дйствіи которыхъ мы не можемъ даже составить себ достаточное представленіе. Ошибки экономической политики Рима совершенно обезсилили провинціи, не смотря на то, что отдльные дальновидные люди и старались облегчить положеніе провинціаловъ. И вотъ, посл всхъ невзгодъ, продолжавшихся цлыя десятилтія, возникла имперія, и имперія здсь дйствительно принесла съ собою миръ. Возникло то центральное мсто, въ которому провинціалъ могъ обращаться со своими нуждами, щедрые владыки стали править въ Рим, который до этого лишь расхищалъ чужое добро: надъ землею былъ снова судья. Матеріальная жизнь, посл глубокаго упадка, опять достигла расцвта, и если сенатъ въ Рим все еще стоялъ отчасти въ сторон, и дружественные ему писатели не находили достаточно словъ противъ тиранія императоровъ, то провинція напротивъ, почти съ перваго же дня существованія имперіи, сдлались фанатическими приверженцами ея, и многіе изъ императоровъ, на которыхъ мы черезъ сенаторскіе очки привыкли смотрть, какъ на изверговъ, въ провинціи считались благодтелями. Прежде всего, конечно, самъ Августъ. Благодарная провинція Азія — фактъ, который сталъ намъ извстенъ, благодаря лишь одной новйшей находк — чтила его, какъ ‘спасителя’, и мы знаемъ теперь, съ какой цлью христіанство такъ энергично старалось перенести это имя на основателя собственной религіи: назареянинъ долженъ былъ вытснять римскаго императора.— Всматриваясь въ исторію этихъ императорскихъ фамилій и ихъ дворовъ, мы, конечно, не можемъ не содрогаться при вид тхъ ужасовъ, которые тамъ творились. Но эти противоестественныя преступленія достаточно часто случались и въ другія эпохи. Интимная исторія многихъ европейскихъ дворовъ ничмъ не отличается отъ исторіи римскаго двора, и если о нравственности современныхъ народовъ судить только по ‘chronique scandalense’ извстныхъ общественныхъ круговъ, то можно придти къ весьма пессимистическимъ результатамъ. Благодаря античной откровенности и пристрастію историковъ къ скандальнымъ фактамъ, эти образцы римской испорченности получили такое освщеніе, какъ будто они составляли тогда общее правило. Но два фактора позволяютъ судить о морали данной эпохи: нравственное отношеніе къ совершающемуся въ ней злу и позитивное выполненіе добра. Первый моментъ не находился въ забвеніи въ императорскую эпоху, во всякомъ случа въ гораздо меньшей степени, чмъ, напр., въ эпоху итальявскаго возрожденія, т римскіе императоры, которые дйствительно ничего не стоили, находили всегда осужденіе въ народ. Трудне отвтить на вопросъ: ‘что добраго дало то время?’ Люди тогда, конечно не были многимъ хуже, чмъ какое-либо другое время, религіозное чувство и потребность въ религіи постоянно возростали, какъ о том свидтельствуютъ богослуженія, о которыхъ будетъ рчь впереди, но ростъ матеріальнаго благосостоянія, глубокій миръ въ провинціи погружали общество въ столь же глубокую бездятельность. Празднества смнялись празднествами, повсюду произвосились рчи, которыя современному человку нужно прочитать, по крайней мр, три раза, чтобы понять все ничтожество того повода, по которому он произносились.— Но этой вншней бездятельности соотвтствовала мощная жизнь духа. Безчисленныя надгробныя надписи свидтельствуютъ о глубин того чувства, которое вызывала смерть близкаго человка, особенно о тсной супружеской связи, сближавшей любящія сердца: вдь, въ эпоху императоровъ жила та римская женщина, которая, видя умирающаго мужа, вонзила себ ножъ въ сердце, воскликнувъ: Пэтъ, мн не больно! Читая, дале, произведенія Сенеки или Эпиктета, мы не можемъ не поражаться святостью и возвышенностью ихъ нравственнаго міровоззрнія. Не даромъ еще до сихъ поръ существуетъ мнніе, что Сенека непремнно долженъ былъ имть понятіе объ ученіи Христа, это мнніе повторяетъ ошибку послднихъ вковъ древности, когда на основаніи сходства ученія Сенеки съ христіанствомъ, была сочинена даже цлая переписка между апостоломъ Павломъ и Сенекой, сохранившаяся до нашего времени. Но въ эпоху зрлости находится въ почет и развивается наука. Здсь, несмотря на то, что намъ извстны имена выдающихся юристовъ и филологовъ, объ этомъ много говорить не приходится. По крайней мр, греческая наука, о которой въ сущности только и можетъ идти рчь, достигла уже ране своего высшаго развитія, она не увеличиваетъ дальше запасъ знаній, а сохраняетъ и собираетъ уже извстное. Прежде всего бросается въ глаза сильный застой въ точныхъ наукахъ. Математика и астрономія приходятъ въ упадокъ и вновь переживаютъ расцвтъ лишь въ конц древности, явно противодйствуя христіанству, не ожидавшему ничего добраго отъ математики. На ряду съ этимъ комментируются старыя произведенія и традиціи передаются потомству. То же самое и съ географіей. Здсь также мы тщетно стали бы обращаться къ отдльнымъ представителямъ этой науки съ вопросами объ ихъ путешествіяхъ или самостоятельныхъ изслдованіяхъ, мы можемъ спрашивать ихъ только о тхъ источникахъ, какими они пользовались, и отъ которыхъ ихъ отдляютъ нердко цлыя столтія. Довольно печальнымъ знаменіемъ для этой эпохи и ея научныхъ стремленій является также то обстоятельство, что ея величайшій географъ, знаменитый Птоломей, написалъ произведеніе объ астрологіи. Медицина въ свою очередь находится въ жалкомъ состояніи, единственный, дйствительно выдающійся, врачъ и писатель этого времени, Галенъ, комментировалъ также боле древнія произведенія и кром того жилъ многими другими интересами. Наконецъ, историческія науки. если вообще можно говорить о таковыхъ въ древности, совершенно утратили свое настоящее значеніе. Историка, который дйствительно занимался бы серьезнымъ. объективнымъ изученіемъ источниковъ, нтъ, все сводится — и это вообще основная ошибка античной исторіографіи — къ красивымъ описаніямъ. Даже такія личности, какъ Тацитъ, главнымъ образомъ привлекаютъ насъ, какъ писатели, строгой истины, несмотря на ихъ общанія, у нихъ искать нечего. Только одна отрасль духовной дятельности составляетъ предметъ дйствительно всеобщаго вниманія и вс возрастающаго интереса, котораго позже не могли избгнуть и христіане, это — краснорчіе, или врне — искусство высказывать возможно многорчиве, изысканне и запутанне то, что можно было бы ясно выразить немногими словами. Это съ малолтства изучается къ школахъ реторики, гд каждый пріучается писать различнымъ стилемъ, соотвтствующимъ различнымъ предметамъ. Успхамъ науки соотвтствуетъ ея оцнка. Греческая философія уже давно занималась, какъ это мы подробне увидимъ дале, внутреннимъ развитіемъ человка. Но лишь въ эту эпоху впервые все боле и боле выдвигается идея, что наука ничему не можетъ помочь, что все должно сосредоточиться на заботахъ о душ. Упомянутый уже Сенека, хотя иногда и горячо защищаетъ науку, какъ онъ ее понимаетъ, но длаетъ это лишь потому, что такъ поступали его греческіе предшественники. Тамъ, гд проявляется его собственное убжденіе, мы слышимъ нчто совершенно иное. Геометрія, по его мннію, ничего не стоитъ: какая польза, восклицаетъ онъ, въ вычисленіи площади даннаго участка земли, если я не умю подлиться имъ съ братомъ! Не надо знать боле того, что необходимо, большинство ученыхъ скучны, болтливы, надодливы и заняты собой. Наука не длаетъ человка лучше, это достигается лишь изученіемъ мудрости.— Такимъ образомъ, когда утверждаютъ, что христіанство было враждебно образованію, то въ такой форм это неврно. Правда, христіане не мене враждебно относились въ абсолютному знанію, чмъ греко-римскіе философы, но послдніе сами дошли до этого, христіане же мыслили такъ, какъ вс окружающіе: утомленіе знаніемъ древняго міра и для христіанства является одной изъ его предпосылокъ. Итакъ, главный интересъ эпохи сосредоточивается на собственномъ я. Это не свидтельствуетъ о людяхъ того времени съ худой стороны, тмъ боле, что такое настроеніе было широко распространено. Но интересъ, проявляемый къ своему собственному внутреннему міру, необходимо приводить къ вопросу: кто твой богъ, и какъ ты относишься къ нему? Съ этимъ вопросомъ связано все пониманіе эпохи. Поэтому, мы должны боле подробно разсмотрть религіозное настроеніе античнаго человчества въ эпоху явленія Христа и въ послдующія десятилтія, тмъ боле, что теологи въ этой области нердко исходятъ изъ совершенно общихъ представленій, не изучая самостоятельно источниковъ. Вра въ боговъ нердко являлась камнемъ религіознаго преткновенія для мыслителей древности, извстно, что Платонъ хотлъ совершенно изгнать изъ своего идеальнаго государства чтеніе такого безбожнаго поэта, какъ Гомеръ. Но это были только отдльныя выступленія. Новая эпоха теологическаго мышленія впервые зарождается лишь въ конц IV вка. Безпримрное величіе Александра Македонскаго, повидимому, до безконечности раздвигало предлы человческой мощи, и желаніе царя, чтобъ ему воздавали божескія почести, было исполнено, не смотря на протесты нкоторыхъ скептиковъ. Его преемники дйствовали также. И разъ люди стали считаться богами, то, какъ прямой выводъ отсюда, могъ возникнуть и взглядъ на боговъ, какъ на людей. Подобныя раціоналистическія мннія, что культъ боговъ возникъ изъ почитанія особо выдающихся людей, нердко высказывались уже и ране, но впервые въ систему привелъ ихъ грекъ Эвгемеръ, по имени котораго и все это раціоналистическое направленіе получило названіе эвгемеризма. Эвгемеръ написалъ нчто въ род романа-путешествія, въ которомъ онъ разсказывалъ, что въ одной древней надписи ему удалось найти разсказъ, гд дянія боговъ описывались, какъ дянія древнихъ царей. Эти цари поздне, будто бы, объявили себя богами. Выдающіеся умы древности относились въ этой неостроумной, но, повидимому, пользовавшейся въ то время успхомъ книг довольно пренебрежительно, вслдствіе множества, встрчавшихся въ ней, выдумокъ, христіанамъ она во всякомъ случа нердко служила хорошую службу въ ихъ борьб противъ язычниковъ. Для насъ она является только знаменіемъ времени, только симптомомъ, а вовсе не планомрнымъ, глубоко продуманнымъ нападеніемъ на народныя врованія въ боговъ, иначе авторъ не придалъ бы своимъ разсужденіямъ формы романа-путешествія. Этой полемик впервые была придана система, когда приверженцы Эпикура, того философа, именемъ котораго впослдствіи злоупотребляли для обозначенія стремленій ко всякаго рода пустымъ наслажденіямъ, открыли походъ противъ народныхъ греческихъ боговъ. Мы должны остановиться на этомъ нсколько подробне, такъ какъ въ противномъ случа намъ не будетъ понятна полемика христіанства противъ язычниковъ. Эпикурейцы прежде всего останавливались на человческихъ несовершенствахъ боговъ. Если на Крит показываютъ могилу Зевса, то слдовательно, отецъ боговъ когда-то дйствительно умеръ, такъ же, какъ и прекрасный любовникъ Афродиты, Адонисъ, поэтому, онъ не могъ быть богомъ. Кром того, эти боги часто испытывали тяжкія муки и страданія, Геркулесъ находился въ услуженіи у Еврисsея, Аресъ и Афродита были ранены, а сколько было еще подобныхъ же сказаній. Не мене недостойно божества также, что оно постоянно носитъ съ собою символъ своей должности, лукъ или молотъ, зеркало и т. п. И какъ должны мы представлять себ боговъ? Неужели у Аполлона постоянно гладкія щеки и все одна и та же вншность, неужели богъ-кузнецъ, Гефестъ, постоянно хромалъ на одну ногу? Сыновья Зевса заполнили собою весь міръ, самъ верховный богъ ради любовныхъ похожденій не боялся превращаться то въ быка, то въ лебедя, то въ орла. Дале, разв эти боги не находятся въ постоянной вражд между собою? Во время троянской войны они отчаянно нападали другъ на друга, на высот Олимпа Зевсъ угрожаетъ богамъ низверженіемъ, а когда супруга верховнаго бога хочетъ что-нибудь выполнить, то она безъ зазрнія совсти обманываетъ своего мужа. На самомъ дл эти боги не обладаютъ ни однимъ божественнымъ качествомъ, они думаютъ предсказывать будущее жалкимъ людямъ, и тмъ не мене, самъ Аполлонъ, божественный прорицатель, преслдуя Дафну, не подозрваетъ, что она тотчасъ превратится въ лавръ. Такіе боги не могутъ служить образцами для людей, напротивъ, ихъ примръ дйствуетъ чрезвычайно пагубно и только побуждаетъ людей ко злу. Поэтому, почитать этихъ боговъ — это значить уподобляться безбожникамъ, и поэты, сочинивъ эти басни, совершили тяжкій грхъ. Несомннно, боги существуютъ, такъ какъ иначе вра въ нихъ не была бы такъ распространена, и не правы т, кто разыгрываетъ изъ себя вольнодумцевъ, въ то время, какъ народъ устраиваетъ въ честь боговъ празднества и приносятъ имъ жертвы, не слдуетъ разбивать ничью вру. Но могутъ ли эти боги помочь намъ, вообще, заботятся ли они о насъ, это боле, чмъ сомнительно. Таковъ былъ серьезный и сильный взглядъ эпикурейцевъ. Но чувство грека не могло удовлетвориться этимъ полнымъ отрицаніемъ. Его страстное исканіе связи между человкомъ и божествомъ удовлетворялось, по крайней мр, отчасти ученіемъ стоиковъ. Стоики, правда, также признаютъ, что боги, изображенные поэтами и виновные въ тяжкихъ преступленіяхъ, представляютъ полное ничтожество. Но не нужно понимать ихъ буквально. Эти миsы имютъ глубокое аллегорическое значеніе. Зевсъ не есть обольститель смертныхъ женъ, онъ — тотъ міровой разумъ, который придаетъ порядокъ всему, — такъ называемый, логосъ (который съ нкоторымъ видоизмненіемъ упоминается также во вступленіи къ Евангелію Іоанна), Зевсъ — душа вселенной. Точно такъ же и Аресъ не что иное, какъ война, Гефестъ — огонь, Гера — воздухъ, Аполлонъ — солнце, Артемида — луна. Такимъ образомъ, когда боги на Олимп борятся съ Зевсомъ, то это означаетъ лишь борьбу элементовъ между собою, когда царь боговъ низвергаетъ Гефеста съ Олимпа на землю, то въ этомъ нужно видть лишь фактъ сошествія на землю огня, когда Аресъ, раненый Аsиной, издаетъ громкій крикъ, то это не что иное, какъ недисциплинированное, грубое варварское войско, поднимающее страшный шумъ въ битв, и, наконецъ, когда Аресъ соединяется съ Афродитой, то это свидтельствуетъ лишь о связи между враждой и любовью для цлей гармоніи. Этотъ аллегорическій раціонализмъ, встрчающійся, хотя и въ измненной форм, и въ позднйшемъ христіанств, былъ лишь вншностью стоическаго ученія и, конечно, не могъ наполнять религіозное сознаніе. Главнымъ для стоиковъ является вра въ провидніе, вра, которая въ той же форм и опирающаяся на т же аргументы, свойственна и раціонализму XVIII вка, вообще столь сходному съ стоическимъ ученіемъ. Стоикъ, вглядываясь въ міръ, находилъ, что все въ немъ устроено чудесно. По вчнымъ, желзнымъ законамъ совершается движеніе свтилъ, и вс они такъ или иначе служатъ человку. Слдовательно, за всмъ этимъ чудеснымъ устройствомъ должна скрываться какая-то движущая сила. Варвары при вид вертящагося глобуса, съ вращающимися вокругъ него звздами, поражаются этимъ продуктомъ человческаго разума. Неужели же мы можемъ поврить, что небесный сводъ вращается самъ собой. Что нтъ той души, той первоначальной причины, которая приводила бы его въ движеніе? Войдемъ въ гимназію, гд трудъ совершается по опредленному плану, взглянемъ на благоустроенный городъ, посмотримъ на плывущій корабль: неужели мы можемъ признать, что все это совершается само собою? А какъ прекрасна сама земля, въ какомъ порядк все на ней устроено, какая соразмрность, какая цлесообразность господствуемъ всюду! Все сдлано для того, чтобъ обезпечить животнымъ сохраненіе и вншнюю безопасность, противъ всхъ могучихъ явленій природы они вооружены особыми органами защиты. Но для кого же все это существуетъ? Конечно, не для самого себя, — цлью природы постоянно является польза человка. А самъ человкъ, какъ искусно и тонко онъ созданъ! Каждая часть тла приноситъ особую пользу, иметъ свое особое назначеніе, даже отличается своей индивидуальной красотой. Если, такимъ образомъ, мы сами обладаемъ превосходно устроеннымъ тломъ, если животныя служатъ намъ, если но положенію свтилъ мы узнаемъ волю судьбы, то не ясно ли, что вся природа движется вокругъ человка, какъ центра, что человкъ является ея конечной цлью. Но эта природа есть высшее провидніе, чудесная, божественная воля, проникающая вселенную. Самъ Богъ, который, какъ отецъ, окружаетъ любовью человка, свое созданіе, но самъ остается невидимъ ему, а только чувствуется благочестивымъ сознаніемъ. Этому божеству подчинены отдльныя частичныя силы, ибо міръ и звзды, и элементы — также боги, носящіе въ себ часть божественной воли. Однако эпикурейцы находили эту величественную пантеистическую философію, воодушевлявшую безконечное множество людей, въ лучшемъ случа, смшной. Въ аллегорическихъ богахъ стоиковъ они видли лишь фантастическіе образы разгоряченнаго воображенія, разв какой-нибудь богъ свта или огня, говорили они, можетъ удержать человка отъ злого дла? Стоическое провидніе, проникающее вселенную божественное начало, для эпикурейцевъ не боле, какъ старая тетка, которая всюду суетъ свой носъ, гд ея не спрашиваютъ. Вдь этотъ богъ стоиковъ никогда не можетъ успокоиться, если ему приходится заботиться о такомъ множеств длъ. Что же касается цли, то ея вовсе не видно. Разв можно найти какую- нибудь пользу въ существованіи, напр., блохъ, вшей, клоповъ и т. п. отвратительныхъ тварей? Наконецъ, гд же былъ Богъ до сотворенія міра?— Между тмъ, какъ эпикурейцы такимъ образомъ досаждали стоикамъ, противъ послднихъ поднялся новый могучій врагъ въ вид скептическаго направленія платоновской школы. Съ эпикурейцами, правда, скептики тоже не хотятъ имть ничего общаго, но тмъ не мене отчасти они идутъ съ ними по одному пути, не съ цлью разбить стоиковъ, а съ цлью познать истину или, по крайней мр, хотя бы отчасти постичь ее, они устанавливаютъ принципъ полнаго отсутствія предопредленія. По ихъ мннію, прежде всего вселенная не даетъ никакого повода для вывода заключенія о ея божественности. Планомрность ея аналогична правильности явленія приливовъ и отливовъ, или періодичности перемежающейся лихорадки, въ которыхъ ни одному человку, конечно, не прійдетъ въ голову, видть что-либо божественное. Все это проходитъ, преходящи также и вселенная, и звзды, и элементы, Богъ же не можетъ быть преходящъ. Съ богами нельзя ничего предпринять, о многихъ изъ нихъ нельзя ршить, были ли они богами или какими нибудь другими существами. Лучше всего, поэтому, совсмъ оставить ихъ въ сторон, иначе пришлось бы, пожалуй, чтить также и египетскія звриныя божества. Аллегоріи же вовсе не выдерживаютъ критики, потому что здсь во всякое время можно выдумывать новыя, въ этой области господствуетъ полный произволъ. Дале, знаніе будущаго, также, по мннію стоиковъ, происходящее отъ боговъ, вовсе не можетъ осчастливить человчество. Для чего знать человку заране то, что все-равно должно случиться? Вообще астрологія — это полнйшее надувательство, ни одинъ человкъ не въ состояніи составитъ врный гороскопъ. Наконецъ если бы дйствительно существовало святое и справедливое провидніе, то оно, конечно, поощряло бы добрыхъ и наказывало бы злыхъ. А между-тмъ мы являемся свидтелями какъ разъ обратнаго. Самые благородные люди проводятъ жизнь въ страданіяхъ, Сократъ сдлался жертвой несправедливости, зато массовые убійцы, тираны, святотатцы чувствуютъ себя превосходно. Вра въ боговъ этимъ вовсе не должна быть поколеблена, но такъ какъ вс народы чтутъ различныхъ боговъ, каждый философъ создаетъ свою систему, то мы и не можемъ прійти ни къ какому цльному результату. Не смотря на эти остроумные вопросы, стоики, хотя и принужденные сдлать кой-какія уступки, все-таки остались при своей возвышенной точки зрнія. Хотя нсколько и комично, что они на вопросъ эпикурейцевъ соглашаются призвать даже пользу названныхъ выше наскомыхъ, но тмъ не мене они снова выдвигаютъ ту точну зрнія, что несчастья представляютъ собою, въ конц концовъ, лишь испытанія, ниспосылаемыя провидніемъ. Стоики обладаютъ смлымъ убжденіемъ, которымъ воспользовалось и христіанство, именно, что несчастья служатъ лучшей школой для человка. Богъ не балуетъ добрыхъ людей, онъ заставляетъ ихъ трудиться, онъ не длаетъ своихъ дтей изнженными, какъ чувствительная мать. Вс препятствія въ конц концовъ идутъ на пользу тмъ, на чьемъ пути они встрчаются, особенно же для цлаго. Такимъ образомъ, когда человкъ спрашиваетъ себя, почему при землетрясеніяхъ или при наводненіяхъ погибаетъ также такое множество добрыхъ людей, то отвтъ на это гласитъ, что истинныя основанія этого намъ недоступны, мы не должны даже спрашивать о нихъ. Богъ, какъ справедливый отецъ, наблюдающій за всмъ, знаетъ лучше насъ, близорукихъ людей, что необходимо для вселенной, и даже эти стихійныя явленія направляются имъ на пользу цлому. Если же злому часто все въ жизни удается, добраго же преслдуютъ неудачи, то скептики должны помнить, что добрые люди и Богъ родные другъ другу, злые лишь рабы его. Пусть они веселятся и легкомысленно убиваютъ время, дти Господни должны вести скромный и благопристойный образъ жизни. Нтъ несчастне того человка, котораго никогда не постигали несчастья, судьба всегда избираетъ наиболе смлыхъ. Кормчаго можно узнать только во время бури, войну — во время битвы, добродтель, не встрчающая сопротивленія, умираетъ отъ истощенія. И если намъ приводятъ примръ Сократа, погибшаго вслдствіе несправедливости, то мы спросимъ, разв его участь дурна тмъ, что онъ принялъ цлебный напитокъ безсмертія. Нтъ, истинное несчастье — зло, а отъ него то какъ разъ и удерживаетъ Богъ добрыхъ людей. Т люди, которые кажутся счастливыми, часто бываютъ жалки, они подобны выбленнымъ стнамъ. Страдающіе учатъ другихъ терпнію, они служатъ для нихъ примромъ. Богъ не можетъ наказывать только злыхъ на земл, втеръ не можетъ быть благопріятнымъ для добраго и неблагопріятнымъ для злого, ни одинъ врачъ не откажетъ въ своемъ лкарств дурному человку. Въ этихъ положеніяхъ, на которыя, конечно, можно многое возразить, во которыя во всякомъ случа дышатъ исключительной красотой и цльностью міровоззрнія и поразительной глубиной чувства, евреи и христіане нашли средство для отвтовъ на скептическіе вопросы своихъ языческихъ противниковъ. Я нарочно подробно остановился на всхъ этихъ идеяхъ, потому что почти нтъ фразы, которая впослдствіи не была бы повторена евреями или христіанами. Позднйшее іудейство отчасти вполн эллинизируется. Еврейскій писатель, Филонъ, пишетъ морально-философскіе трактаты, которые одинаково могъ бы написать и язычникъ По его стопамъ идутъ и христіане, они заимствуютъ изъ всхъ философскихъ системъ все, что имъ нужно. На языческихъ боговъ они нападаютъ съ оружіемъ эпикурейцевъ и скептиковъ, бытіе Бога и провиднія они выводятъ изъ состоянія міра и существъ, относительно несчастій они пользуются аргументами стоиковъ. Такимъ образомъ, борьба философскихъ дисциплинъ язычества переходитъ въ христіанство, оно почти одинаково враждебно относится во всмъ философамъ, но безъ смущенія пользуется почти всми ихъ доводами. И въ этомъ обнаруживается огромное значеніе древней философіи для христіанства, мощное переживаніе традиціи. Но наряду съ этимъ мы познаемъ также и еще нчто — духовную работу древности. Проблемы, въ род затронутыхъ выше античными языческими философами, всегда волновали человка. Нердко они получали разршеніе въ томъ же дух, и еще долгое время наше отношеніе къ нимъ мало чмъ будетъ отличаться отъ этого. Но тмъ ближе намъ эти люди, занимавшіеся разршеніемъ самыхъ мучительныхъ вопросовъ, и хотя великій скептикъ Гейни говоритъ: ‘И дуракъ ожидаетъ отвта’, но мы не можемъ не относиться съ почтеніемъ и любовью въ людямъ, искавшимъ отвтъ на вопросы своего разума и чувства. Какъ же, однако, отнеслась древность въ эпоху Христа, посл того, какъ она такъ или иначе разршила вопросъ о Боги и о божественномъ управленіи вселенной, къ вопросу о вншнемъ богослуженіи? И въ этомъ отношеніи древность далеко не была такъ отстала, какъ это нердко думаютъ еще нын. Здсь необходимо отмтить замчательный параллелизмъ въ развитіи евреевъ и античныхъ языческихъ народовъ. Евреи презираютъ изображенія изъ дерева, камня или бронзы и не перестаютъ предостерегать отъ примра язычниковъ. У грековъ также можно замтить подобные взгляды. И впереди всхъ стоятъ здсь опять стоики съ ихъ чистымъ богопочитаніемъ. ‘Не стройте’, восклицаетъ одинъ изъ нихъ, ‘храмовъ божеству, ибо въ храм нтъ ни цны, ни святости, ничего нтъ такого, что было бы достойно божества’. Храмомъ бога, по воззрнію стоиковъ, можетъ быть только сердце человка. Величайшая безсмыслица стоять на колнахъ въ храм передъ мертвыми истуканами, которыхъ сдлали художники, не пользующіеся никакимъ уваженіемъ. Не одинъ разъ раздается предостереженіе, чтобы въ изображеніяхъ боговъ, нмыхъ, слпыхъ, безжизненныхъ предметахъ, не видли самихъ боговъ. И тмъ не мене, язычники не пришли къ выводу о необходимости низвергнуть изображенія, какъ это сдлали впослдствіи христіане. Язычество чрезвычайно бережно относилось во всякаго рода преданіямъ, и одинъ изъ самыхъ тяжкихъ упрековъ, которые длались впослдствіи христіанамъ, былъ тотъ, что они нарушили обычаи отцовъ. Язычники приводили въ свое оправданіе тотъ, не лишенный справедливости доводъ, что они, будучи далеки отъ того, чтобы видть въ изображеніяхъ само божество, тмъ не мене считаютъ ихъ необходимыми для постояннаго напоминанія о божеств. Такъ же было и съ жертвоприношеніями. Благородные эллины уже очень рано высказали мысль, что божество не нуждается въ человческой служб. Такой взглядъ къ концу этой эпохи, въ первое столтіе по Р. Хр., пртвлекаетъ къ себ все больше и больше сторонниковъ. Какая польза, говорятъ они, Богу, дающему намъ все въ изобиліи и не ожидающему отъ насъ за это никакой благодарности, отъ дыма жертвенныхъ животныхъ и запаха благовонныхъ куреній? Да разв можно, даже этими искупительными жертвами отвратить судьбу, которая насъ все равно постигнетъ? Это лишь утшенія больного духа. Неотвратимая судьба не измнится отъ того, что мы принесемъ въ жертву благо ягненка. Кром того, неужели Богу могутъ быть дйствительно пріятны стоны умерщвляемаго для жертвы животнаго? Выводъ изъ всего предыдущаго, конечно, ясенъ. Не можетъ быть и рчи о томъ, чтобы эпоха, когда люди съ такими трепетными заботами относились къ спасенію собственной души, когда многія сотни людей слышали самыя серьезныя моральныя проповди, когда тысячи грековъ и римлянъ обращались въ Іудейство, признала сама свое безсиліе только потому, что въ Рим неистовствовали цезари, и накипь всхъ народовъ осаждалась въ столиц имперіи и въ большихъ городахъ Средиземнаго моря. Римъ Нерона никогда не представлялъ собою всего міра, не былъ даже копіей съ него. Античный человкъ, особенно грекъ, смотрлъ на жизнь не только съ легкомысленной, пустой стороны, и если отвратительный семитъ Лукіанъ смется надъ тмъ, что странствующіе философы повсюду ведутъ другъ съ другомъ диспуты по самымъ возвышеннымъ вопросамъ, то эта насмшка падаетъ обратно на того, для кого ничего не было святого, грекамъ же этотъ идеализмъ лишь длаетъ честь. Какъ разъ потребность въ душевномъ поко и совпадающее съ ней расхожденіе науки и жизни подготовили сердца для побды христіанства. Но глубокій расколъ начинался въ самой сущности греко-римскаго міра. Мы уже говорили о немъ: это — противорчіе между строгимъ, нердко святымъ мышленіемъ и вншними дйствіями культа, философъ вмст со всми спокойно приносить жертву, потому что таковъ обычай. Сюда-то и вонзилось клиномъ христіанство, для него, въ лиц лучшихъ его представителей, жизнь и ученіе составляли одно. Христіанство, какъ мы еще увидимъ, не пошло мирно по своему пути, оно отчасти вызвало преслдованія, какъ всякая религія, которой, чтобъ жить, приходится вести пропаганду. Отталкивая отъ себя вс секты, стремясь къ полному единству въ борьб, выступило оно на врага, который, въ конц концовъ, такъ и остался обороняющейся стороной, но нападеніе обыкновенно свидтельствуетъ не только о надежд на побду, но и о способности побдить.
II. Энтузіастическія теченія
Всякая религія, заслуживающая этого названія, вызываетъ явленія энтузіазма. Правда, она сама обязана своимъ существованіемъ извстному энтузіазму, но между послднимъ и явленіями энтузіазма существуетъ глубокое различіе. Когда въ ндрахъ борющагося, мятущагося или терзаемаго сомнніями духа зарождается нчто новое, одушевляющее, несущее свободу и жизнь всему окружающему, или когда чистая, обращенная внутрь душа, подъ вліяніемъ молчанія пустыни, проникается возвышенными мечтами и начинаетъ чувствовать въ себ жизнь божества, когда человкомъ овладваетъ непреодолимое стремленіе подлиться съ другими добытыми неземными сокровищами, — тогда мы говоримъ объ энтузіазм. Въ такой моментъ человкъ, какъ бы чистъ и богобоязненъ онъ ни былъ, поддается дыханію бога, которое безпредльно расширяетъ естественныя границы его существа, поднимаетъ его надъ самимъ собою и физическими условіями его существованія въ безконечную высь, обыкновенно недоступную его взорамъ. Нчто иное, чмъ это откровеніе божества въ отдльномъ человк, въ душ какого-нибудь основателя религіи, представляютъ собою состоянія, которыя періодически, подъ вліяніемъ тхъ или иныхъ вншнихъ толчковъ, овладваютъ въ той или иной, но всегда экстатической, форм отдльными личностями или даже цлыми массами въ уже существующей религіозной общин. Хотя въ этомъ случа также говорятъ объ откровеніи, но это неправильно. Ибо божество, повидимому, лишь рдко нисходитъ въ сердце человка, часто повторяющіяся эпохи общественнаго возбужденія не заставляютъ его спускаться изъ своей выси и являться передъ человчествомъ. То, что пережилъ Христосъ въ пустын передъ своими явленіями народу, останется навсегда тайной, едва ли оно даже доступно вашему представленію. Откровеніе же Іоанна — исторически вполн объяснимое литературное произведеніе, и хотя въ нкоторыхъ отношеніяхъ въ немъ еще много загадочнаго, во это лишь благодаря тому, что у насъ пока нтъ достаточнаго матеріала для разршенія всхъ вопросовъ. Во всякомъ случа уже съ давнихъ поръ Откровеніе не является боле священной загадкой, доступной лишь религіозному чувству. Крупное достоинство теологическаго изслдованія нашего времени заключается въ томъ, что оно начинаетъ, наконецъ, разсматривать эти вещи въ ихъ исторической связи. Оно признаетъ теперь, что, такъ называемое, Откровеніе Іоанна не представляетъ собою произведенія, въ которомъ слдуетъ искать исполнявшіяся или еще долженствующія исполниться пророчества, но что это — произведеніе, въ которомъ боле, чмъ въ какой-либо другой новозавтной книг, отразился характеръ той бурной эпохи, — произведеніе, имвшее множество, какъ предшественниковъ, такъ и послдователей. Впрочемъ, оно значительно выше и тхъ, и другихъ. Ибо только потрясенное до самыхъ глубинъ религіозное чувство могло создать такія представленія, какъ явленіе апокалипсическихъ всадниковъ, во вс религіозныя эпохи служившее объектомъ для произведеній искусства, или какъ видніе небеснаго Іерусалима въ блеск его жемчужныхъ воротъ, а такія слова, какъ дающія глубокое утшеніе: ‘будь вренъ до смерти, и дамъ теб внецъ жизни’, или величественное: ‘азъ есмь альфа и омега’, или какъ дышащій глубокой врой конецъ: ‘Ей, гряди, Господи Іисусе’, — такія слова мы тщетно стали бы искать въ другихъ апокалипсисахъ. И, тмъ не мене, Откровеніе Іоанна не есть единственный апокалипсисъ, оно — лишь одинъ изъ многихъ апокалипсисовъ. Чтобы понять самую сущность этой удивительной книги, недостаточно перенестись въ эпоху, создавшую ее и родственныя ей произведенія, мы должны бросить взглядъ на боле длинный періодъ развитія религіозной жизни и религіознаго творчества, мы должны вернуться къ евреямъ, въ литератур которыхъ коренится вся апокалиптика. Хотя Христосъ и отвергъ нравы и воззрнія евреевъ, тмъ не мене христіанство, особенно въ литературномъ отношеніи, долгое время не могло, да и не хотло оставить родную почву еврейства. Правда, мы могли бы пойти еще дальше, слдуя по стопамъ весьма компетентныхъ изслдователей, мы могли бы найти источникъ апокалипсическихъ фантазій — т. е. здсь главнымъ образомъ явленія дракона — въ Вавилон, но это уже значило бы касаться исторіи религіи, въ область которой мы здсь вдаваться не можемъ. Духъ пророчества изсякъ съ теченіемъ времени въ еврейскомъ народ. Вмсто великихъ исключительныхъ личностей, какъ суррогатъ настоящаго производства, стали появляться произведенія такихъ людей, которые присвоивали себ имена древнихъ пророковъ или другихъ благочестивыхъ лицъ. Появляется, слдовательно, апокрифическая литература, которую, однако, говоря вполн безпристрастно, нельзя называть фальсификаціей. Религіозная литература рдко заботится о собственномъ имени, для нея важно только содержаніе. Въ древности не считалось предосудительнымъ продолжать дло своего предшественника подъ его именемъ. Но между древними пророками и этими предсказателями будущаго, считающими себя послдователями первыхъ, огромная разница. Новые авторы длятъ время на дв части: одна здшняя земная, несущая съ собою горе и страданія, другая — сверхъестественная, трансцендентальная, тамъ — въ царствіи будущаго. Древніе пророки возбуждали свой народъ, общая ему наступленіе лучшихъ дней здсь на земл, когда народъ израильскій освободится отъ враговъ и, не раздираемый внутренними смутами, справедливо и радостно будетъ господствовать на земл. Постепенно эта картина будущаго измняется, и съ теченіемъ времени ея мсто занимаетъ ожиданіе будущихъ судебъ всего міра, т. е. суда, который совершится надъ людьми. И судъ этотъ будетъ совершенъ Богомъ или помазанникомъ его, Мессіей — царемъ Израиля. Будущее царство Божіе обниметъ все человчество, которое объединятся подъ скипетромъ Израиля въ единую міровую державу. Старый міръ будетъ разрушенъ, и на развалинахъ его возстанетъ новый. Древній Богъ Израилевъ станетъ Богомъ и царемъ міра. При немъ не только избранный народъ найдетъ цлъ своего существованія, но и каждый отдльный человкъ познаетъ и пойметъ, что Богъ заботится о немъ, каждый человкъ — воззрніе, совершенно не свойственное древней вр — воскреснетъ и будетъ свидтелемъ наступленія царства блаженства. Вмст съ добрыми воскреснутъ также и злые, чтобы изъ рукъ суда получить свои приговоръ. Эти воззрнія, которыя я пока передаю лишь въ общихъ чертахъ, развивались, конечно, довольно медленно. Но одна эпоха, какъ это часто случается въ исторіи, внезапно, гигантскимъ толчкомъ двинула ихъ впередъ: это была эпоха царя Антіоха Сирійскаго. Антіохъ былъ одинъ изъ тхъ немногихъ грековъ, которые не восприняли эллинскихъ принциповъ религіозной терпимости. Когда онъ вздумалъ помшать евреямъ достигать блаженства ихъ собственнымъ способомъ, еврейскій народъ въ отчаяніи возсталъ противъ своего угнетателя, и львиная порода Маккавеевъ стала яростно наносить легкомысленному царю одну рану за другой. Отраженіемъ этой ужасной эпохи страданій, когда большой алтарь храма Господня былъ поруганъ языческими жертвоприношеніями, явилась книга Даніила, первый изъ апокалипсисовъ и ихъ общій прообразъ. Пророкъ изображаетъ въ ней земныя царства въ вид зврей, выходящихъ изъ волнъ морскихъ, царство же святыхъ въ образ человка, спускающагося съ облаковъ на землю. Четвертый зврь ужаснаго вида представляетъ собою греческое государство, т. е. господство Антіоха. Царство праведниковъ побждаетъ царства вражескихъ силъ, Израиль становится владыкой міра, и вс умершіе праведники также принимаютъ участіе въ этомъ владычеств. Мы не имемъ возможности прослдить здсь отдльные моменты этихъ надеждъ на будущее, ихъ слишкомъ много, къ тому же нкоторые изъ нихъ противорчатъ другъ другу или мняютъ свои формы. По этому вопросу существуетъ обширная литература, устанавливающая взаимную зависимость отдльныхъ членовъ между собою и далеко не во всемъ еще выработавшая вполн установившіеся взгляды. Въ центр всхъ этихъ воззрній стоятъ древній восточный дуализмъ. Онъ противопоставляетъ царство праведниковъ, царство врующаго Израиля, господству злыхъ, или находятъ свое выраженіе въ борьб Бога съ его заклятымъ врагомъ, такъ назыв., Антихристомъ — фигурой, которой своеобразную форму придала фантазія еврейскаго народа подъ вліяніемъ явленія сирійца Автіоха. Прослдимъ вкратц главные моменты этой эсхатологіи. Началу спасенія должно предшествовать время особаго унынія. Предвстниками его будутъ угрожающія знаменія: солнце и луна затмятъ другъ друга, на неб будутъ появляться огненные мечи, во всей природ произойдетъ перемна, солнце будетъ свтить ночью, луна днемъ, засянныя поля будутъ казаться незасянными. Среди людей нарушатся всякіе узы порядка. Будетъ господствовать только грхъ, вс возстанутъ одинъ на другого, другъ на друга, сынъ на отца, дочь на мать, народы на народы, и тогда явится — это одно изъ самыхъ древнихъ пророчествъ — Илія, чтобы принести миръ и порядокъ и пріуготовять путь Мессіи. Но вотъ прійдетъ и самъ Мессія, избранникъ Божій, предназначенный Богомъ еще до сотворенія міра, онъ будетъ подобенъ человку, но лицо его будетъ блистать ангельской красотой. До тхъ поръ онъ будетъ держаться втайн и явятся внезапно, когда міру исполнится 6000 лтъ. Вражескія силы также соберутся тогда для послдняго боя подъ предводительствомъ демоническаго существа, Антихриста. Но страшный судъ Божій разрушитъ его владычество, Іерусалимъ будетъ возобновленъ, евреи, разсянные по земл, будутъ снова собраны, десять колнъ вернутся изъ изгнанія, и возникнетъ царство Божіе. Тогда наступитъ конецъ войнамъ и раздорамъ, миръ, справедливость, любовь станутъ господствовать, природа обнаружитъ необычайное плодородіе, виноградныя лозы будутъ гнуться подъ тяжестью гроздей. Люди будутъ жить по 1000 лтъ, не старясь и не чувствуя усталости, женщины будутъ рожать безболзненно. Однако, другіе видятъ и въ этомъ состояніи еще не конецъ, но лишь переходное время, которое будетъ длиться 1000 лтъ, — такъ назыв., тысячелтнее царство, лишь по прошествіи его наступитъ всеобщее воскресеніе изъ мертвыхъ и страшный судъ, который однимъ принесетъ вчное блаженство, другимъ — проклятіе. Мы довольно подробно остановились, на изображеніи пришествія Мессіи, потому что христіанское воззрніе здсь, какъ и во многомъ другомъ, находится подъ прямымъ вліяніемъ еврейскаго. Христіанская апокалиптика явилась продолженіемъ еврейской, древнія израильскія сочиненія находили много читателей и нердко снабжались существенными дополненіями. Такимъ образомъ, и многія мста апокалипсиса Іоанна останутся нами совершенно неясны, если мы не дадимъ ему еврейскаго основанія.— Мысль о томъ, что Откровеніе Іоанна представляетъ собою сверхестественное видніе, мы должны совершенно оставить. Оно столь же мало является таковыхъ, какъ и книга пророка Даніила, взоры котораго, когда онъ говоритъ о четвертомъ звр, т.-е. о царствіи Антіоха, направляются назадъ, на пережитое имъ самимъ, и затмъ оттуда уже пытаются заглянуть въ будущее. И это является ршающимъ во всей подобной литератур: сначала она обращается къ прошлому и затмъ представляетъ это уже пережитое прошлое, какъ будущее. А это отнюдь не обманъ. Въ воззрніи пророка, блюдущаго свою святую обязанность, не существуетъ точнаго разграниченія между настоящимъ и будущимъ, для него вс — лишь будущее, если сегодня совершается то, что онъ предчувствовалъ вчера, то для него въ его божественномъ опьяненія это сливается въ одно грядущее, провиднное, имъ событіе. Пророкъ, длающій предсказанія потому, что онъ такъ долженъ, что онъ иначе не можетъ, — это поэтъ, а для поэта существуютъ только законы его внутренняго существа.— Наука также уже давно прекратила обращаться къ Откровенію Іоанна съ вопросомъ, какъ нужно понимать ожиданія конца міра, только нсколько англійскихъ и американскихъ чернокнижниковъ видятъ въ немъ цлый рядъ исполнившихся или еще могущихъ исполняться пророчествъ. При этомъ они поступаютъ совершенно такъ же, какъ часто поступалъ возбужденный народъ, когда онъ во времена великихъ испытаній обращался въ пророческой книги. Но это толкованіе, видящее въ апокалипсис предсказаніе о конц исторіи, теперь уже оставлено, его мсто заступило новое толкованіе, видящее въ Откровеніи Іоанна, лишь отраженіе исторіи собственной эпохи, т. е. перваго вка по P. Хр., а къ этому толкованію присоединилось литературно-историческое изслдованіе, расчленяющее книгу по ея источникамъ, и наконецъ исторія традиціи, стремящаяся въ мотивахъ апокалипсиса видть лишь пережитокъ древнйшей, часто непонятной восточной миsологіи. Насъ здсь это мало интересуетъ, для насъ будетъ достаточно того факта, что Откровеніе Іоанна не представляетъ собою однородной книги, что оно, хотя въ немъ и чувствуется глубокій отпечатокъ настроенія молодого христіанства, покоится также на боле древнемъ фундамент, что оно, слдовательно, какъ уже сказано выше, является однимъ изъ многихъ, апокалипсисовъ — правда, наиболе выдающимся. Какимъ же образомъ христіане, которые, повидимому, обыкновенно трудятся въ полной тишин, которые стремятся лишь къ спокойному выполненію своего служенія Богу, — какимъ образомъ они могли пользоваться подобными книгами? Отвтъ на это долженъ быть различный. Съ одной стороны, въ возможности появленія апокалипсиса мы видимъ силу еврейской традиціи, съ другой же стороны, христіанство, подъ вліяніемъ многихъ словъ самого Христа, само постоянно ожидало въ близкомъ будущемъ конца міра. И какъ разъ римская имперія давала, казалось, множество поводовъ для подобныхъ ожиданій. Мы выше неоднократна упоминали объ антихрист. Мысль о немъ, даже посл Антіоха, никогда не исчезала изъ воззрній евреевъ. Своеобразной чертой всей этой литературы является то, что, если какое-либо пророчество не исполняется вполн, то это ничуть не вызываетъ сомннія въ его правильности, нтъ — оно просто пріурочивается къ слдующему случаю. Вся ненависть въ Антіоху, какъ антихристу, была такимъ образомъ перенесена на другого, который, во всякомъ случа, боле заслуживалъ этого имени, чмъ необузданный сирійскій царь. И этотъ другой былъ Неронъ. При немъ началась страшная борьба между Римомъ и іудеями — несчастье которое еврейскому апокалиптику казалось въ прямомъ противорчіи съ божественнымъ промысломъ, правящимъ вселенной. Въ душ многострадальнаго еврейскаго народа снова встали древнія картины, и фигура жестокаго императора придавала имъ особенно ужасную пластичность. Міръ содрогнулся, когда узналъ, что пвецъ императоръ и сумасшедшій художникъ-диллетантъ поднялъ руку на собственную мать. На стнахъ столицы появились язвительныя надписи, направленныя по адресу человка, уподобившагося Оресту. А когда, наконецъ, его постигла справедливая судьба, никто не хотлъ врить въ его смерть, вс ожидали, что онъ снова вернется съ востока, изъ страны парsянъ. Противъ Нерона какъ-разъ и направлена 13-ая глава Откровенія Іоанна, представляющая собою отрывокъ изъ одного еврейскаго апокалипсиса, обработанный авторомъ Откровенія, которое возникло благодаря возмущенію христіанъ противъ обоготворенія императора. Такимъ образомъ вполн правильно было сказано, что Откровеніе Іоанна представляетъ собою объявленіе войны юнымъ христіанствомъ римскому государству. Христіанскому пророку Римъ представляется великимъ Вавилономъ, онъ видитъ паденіе гршнаго города, и въ вид гигантскихъ зврей передъ нимъ встаетъ картина имперіи, фигура антихриста. Первому зврю власть вручается на 42 мсяца, т. е. 3 1/2 года. Опять отраженіе прошлаго: 3 1/2 года продолжалось господство Антіоха въ Іуде. Зврь побждаетъ святыхъ, покоряетъ вс страны. Смертельная рана, нанесенная ему, заживаетъ, т.-е. Неронъ возвращается, какъ это гласило и языческое народное сказаніе. Жители земли должны сдлать себ его изображеніе, кто не поклонится ему, будетъ умерщвленъ. Этимъ авторъ апокалипсиса ясно обозначилъ существо имперіи и далъ страстное выраженіе своей ненависти противъ требованій, идущихъ отъ законовъ человческихъ, а не отъ Бога. Но еще боле, чмъ свтская власть римской имперіи, къ ногамъ которой здсь смло бросается перчатка, — предметомъ ненависти и страха для врующихъ были лжеученія, смя которыхъ лукавый можетъ разбросать ночью среди пшеницы господней. Какъ у Матsея (24, 11 и сл.) ожиданіе конца вселенной связано непосредственно съ появленіемъ лжепророковъ, такъ и первое посланіе Іоанна (4. 3) ставитъ въ связь съ ними антихриста и говоритъ, что онъ ‘есть уже въ мір’. Въ-томъ же смысл высказывается и не такъ давно найденное, такъ называемое ‘Ученіе Апостоловъ’, которое говоритъ, что посл лжепророковъ придетъ настоящій сынъ лжи (16): ‘И когда умножится неправда, тогда станутъ они ненавидть другъ друга и преслдовать и предавать, и тогда явится лжецъ міра сего, подобно Сыну Божію, и будетъ творить знаменія и чудеса, и земля предана будетъ въ его руки, и будетъ творить онъ небывалыя беззаконія. И тогда человкъ подвергнется огненному испытанію, и многіе впадутъ въ соблазнъ и погибнутъ. Т же, это останется твердъ въ вр, спасутся отъ этого порожденія проклятія. И тогда явятся знаменія истины. Сначала изображеніе руки на небесахъ, затмъ гласъ трубный и, наконецъ, третье знаменіе — воскресеніе изъ мертвыхъ’. И такой лжеучитель дйствительно появился. Еще въ Дяніяхъ Апостольскихъ мы находимъ разсказъ о самарійскомъ волшебник Симон. Возбужденное настроеніе быстро превратило его и его лжеученія въ настоящаго демона {Ср. ниже послднюю главу о Восток и Запад въ древнемъ христіанств.}. Говорили, что онъ появился въ Рим при Нерон и разоблаченъ былъ впервые Петромъ. Другое ‘пророчество’ гласило, что изъ Самаріи придетъ Веліаръ (древнее имя антихриста): ‘онъ приведетъ въ движеніе горы, остановитъ бгъ моря, преградитъ путь пылающему великому солнцу и блестящей лун, воскреситъ мертвыхъ и будетъ творить много чудесныхъ знаменій среди людей. Но до истиннаго конца онъ не доведетъ, все это будетъ лишь ослпленіе, онъ ослпитъ многихъ людей врующихъ и избранныхъ, и злыхъ евреевъ, и другихъ людей, которые еще не слышали слова Божія. Но когда исполнятся угрозы великаго Бога, и могучее пламя, шипя, сойдетъ на землю, тогда оно сожжетъ Веліара и всхъ увровавшихъ въ него’. Имя, такимъ образомъ, дв внушавшія ужасъ фигуры, Симона-Волхва, или скоре снабженнаго его чертами антихриста, и возращающагося Нерона, христіанская фантазія создала взаимныя отношенія между обоими, сдлавъ Нерона предшественникомъ антихриста, за которымъ истинный сынъ лжи послдуетъ лишь при конц міра. Эти отношенія отражаются также въ Откровеніи Іоанна. Зврь изъ моря, смертельная рана, которая заживаетъ, какъ сказано, изображаетъ имперію и Нерона,— знаменія и чудеса звря съ суши, о которомъ говоритъ Откровеніе, напоминаютъ волшебника Симона изъ Самаріи. Апокалипсисъ Іоанна написанъ, вроятно, въ царствованіе Домиціана, т. е. тогда, когда христіанамъ впервые пришлось испытывать тяжелое давленіе имперіи. Въ боле спокойныя времена изображеніе конца вселенной снова отступаетъ затмъ на задній планъ. Но вс его черты моментально принимаютъ самую яркую окраску, когда начинаются преслдованія. Ибо древнее христіанство все еще не перестаетъ видть во всякой бд приближающійся конецъ. Фигура Нерона становится при этомъ все боле и боле блдной, но нкоторыя характерныя черты все-таки еще сохраняются. Такъ другія сочиненія этого рода изъ эпохи гоненій говорятъ, что изъ-за предловъ міра приближается огненный драконъ матереубійца, демонъ опустошаетъ весь міръ, безчисленные народы, евреи среди нихъ, становятся его жертвой, древній Римъ разрушенъ. Но Илія является, пророчествуя и творя чудеса, тогда Неронъ созываетъ сенатъ и приказываетъ убить про рока. По прошествіи трехъ дней Богъ, однако, снова пробуждаетъ его къ жизни. Тмъ не мене, христіане изгоняются изъ Рима, терроръ продолжается 3 1/2 года, затмъ наступаетъ конецъ, ибо приходитъ настоящій антихристъ, который кладетъ конецъ римскому государству, истощившему всхъ людей своими тяжелыми податями. Побдитель появляется также и въ Іуде, онъ творитъ знаменія для того, чтобы совратить людей, но послдніе, въ конц концовъ, открываютъ его тайные замыслы. Они взываютъ къ Богу, и Господь, наконецъ, вмшивается. Онъ выпускаетъ изъ плна десять колнъ, которыя вели тамъ жизнь, согласно закону, все преклоняется передъ ними, такъ какъ съ ними Богъ, антихристъ уничтоженъ, начинается судъ. Солнце перестаетъ свтить, несется огненный потокъ, звзды падаютъ съ неба, все сгораетъ, стны городовъ разсыпаются въ прахъ, наконецъ, Господь является въ слав своей, и земля опять обновляется. Такимъ образомъ, здсь передъ нами снова обнаруживается великая сила традиціи, которая соединяетъ древнйшіе мотивы съ новыми представленіями. Римское правительство съ большой тревогой смотрло на этотъ возбужденный и возбуждающій оккультизмъ. Не только твердая вра мучениковъ, безтрепетно выступавшихъ въ циркахъ на съденіе дикимъ зврямъ, была опасна для него, въ гораздо большей степени оно боялось этой мечты, этой переходившей изъ устъ въ уста, со страхомъ и трепетомъ, въ вид тайнаго ученія распространявшейся вры въ скорый конецъ всхъ вещей, а слдовательно, и конецъ римскаго государства, апокалиптическаго Вавилона. Во II вк по Р. Хр., какъ намъ извстно, чтеніе подобныхъ сочиненій было запрещено подъ страхомъ смертной казни. Каковы были послдствія этого для христіанъ, мы узнаемъ подробне при изложеніи исторіи гоненій. Однако, гоненія эти съ теченіемъ времени прекратились. Но разъ возникшія въ народномъ сознаніи картины сохранялись почти въ полной сил. Хотя уже и перестали ожидать каждое мгновеніе наступленія конца вселенной, но тмъ не мене сохранилось представленіе о томъ, что этотъ конецъ долженъ когда-нибудь заступить, что послдняя борьба еще необходима. Творческая фантазія съ какимъ то мрачнымъ стараніемъ не переставала прибавлять одну черту за другой въ изображенію антихриста. Онъ молодъ, тонконогъ, на голов его спереди имется клокъ сдыхъ волосъ, брови его доходятъ до ушей, а ладони покрыты струпьями проказы. Если пристально смотрть на него, то онъ будетъ мнять свой видъ, онъ является то ребенкомъ, то старикомъ, вс черты его мняются, только примты головы остаются безъ измненія. Вс эти чудесныя исторіи изъ древности переходятъ въ средніе вка и отчасти отражаются также на нмецкой императорской легенд — въ сказаніи о Киффгейзер. Міръ все снова и снова содрогается передъ антихристомъ, который принимаетъ то ту, то другую форму. Вдь многіе врующіе люди еще въ Наполеон I хотли видть воплощеніе антихриста. Это же въ полной мр относится и къ другимъ частямъ древней вры. Удивительно яркое представленіе о мощныхъ звукахъ ангельскихъ трубъ, о tuba mirum spargens sonam, o томъ времени, ‘когда раздастся послдній гласъ трубный, который будетъ услышанъ во всхъ могилахъ’, до сихъ поръ еще не вполн исчезнувшее ожиданіе будущаго тысячелтняго царства всеобщаго міра передъ наступленіемъ страшнаго суда, — все это коренится въ страшно возбужденной фантазіи послднихъ вковъ еврейской и первыхъ вковъ христіанской эры. Къ апокалиптическимъ представленіямъ относятся наконецъ, также изображенія ‘того свта’ — ада и рая. Вполн естественно, что человческая фантазія гораздо боле яркими красками рисуетъ состояніе ада. чмъ небесное блаженство. На земл достаточно часто господствовали адскія условія, на небесное же блаженство мы, жалкіе смертные, можемъ лишь надяться, но никогда не въ состояніи представить себ его вполн пластически, такъ какъ для этого здсь на земл нтъ основныхъ условій. Христіанскія представленія объ ад, о томъ мст, ‘гд будетъ плачъ и скрежетъ зубовный’, коренятся въ существ еврейства и не имютъ ничего общаго съ античными языческими воззрніями. Въ одномъ еврейскомъ апокалипсис ‘является ровъ мукъ, а напротивъ него мсто прохлады, видна геенна огненная, а на противъ нея рай блаженства’. Тогда говоритъ Богъ ‘народамъ, которые пробудились’: ‘Взгляните теперь и узнайте того, кого вы отрицали, кому вы не служили, чьихъ заповдей вы не исполняли! Взгляните туда и сюда: здсь блаженство и прохлада, тамъ огонь и муки’. Но христіане, повидимому, дали особенно яркую окраску этимъ представленіямъ. Около 11 лтъ тому назадъ въ одной египетской гробниц была открыта рукопись, содержащая такъ называемый апокалипсисъ Петра. Этотъ апокалипсисъ даетъ намъ гораздо боле полную картину представленій древнихъ христіанъ объ ад, чмъ вс описанія, уже имвшіяся ране. Мы приведемъ изъ него нкоторыя выдержки. ‘И я предсталъ передъ Господомъ и сказалъ: Кто эти? Онъ отвтилъ мн: Это наши праведные братья, которыхъ вы хотли видть. И я сказалъ ему: А гд же находятся вс праведники, или каково то небо, которое служитъ жилищемъ для тхъ, которые несутъ на себ такой блескъ? И Господь показалъ мн обширное пространство этого міра, которое отъ края до края блистало свтомъ, и воздухъ тамъ былъ пронизанъ солнечными лучами, и страна цвла неувядаемыми цвтами и была наполнена благоуханіями и растеніями, которыя великолпно цвтутъ и не блекнутъ и приносятъ благословенные плоди. Цвтовъ было такъ много, что запахъ отъ нихъ даже доносился оттуда къ намъ. ‘Жители того мста были одты въ одежды лучезарныхъ ангеловъ, и одежда ихъ имла такой же видъ, какъ и ихъ страна, и ангелы были тамъ, среди нихъ. И равно было величіе тхъ, кто тамъ жилъ, и въ одинъ голосъ славили они Господа Бога, ликуя въ томъ мст. И говоритъ Господь намъ: Это мсто вашихъ первосвященниковъ, людей, ведшихъ праведную жизнь. ‘Но я увидлъ также и другое мсто, какъ разъ напротивъ перваго, оно было совершенно темно. И это было мсто наказанія, и т, которые подвергались наказанію, и ангелы, которые наказывали, были одты въ темныя одежды соотвтственно назначенію того мста. ‘И нкоторые тамъ были повшены за языки. Это были т, которые опорочили путь праведный, и огонь горлъ подъ ними и причинялъ имъ страданія. И было тамъ большое озеро. наполненное горячимъ иломъ, въ которомъ находились люди, извратившіе правду, и ангелы истязали ихъ. Но кром того, тамъ были еще женщины, которыя были повшены за волосы, вверху надъ тмъ клокочущимъ иломъ. Это были т, которыя нарушили бракъ, т же, которые совершили съ ними это постыдное любодяніе, были повшены за ноги и опущены головою въ тотъ илъ, и они говорили: Мы не врили, что попадемъ въ это мсто.— И увидлъ я убійцъ и ихъ соучастниковъ, брошенныхъ въ узкое мсто, кишвшее ядовитыми червями, которые кусали ихъ, и они извивались въ страшныхъ мученіяхъ. Черви же надвигались точно темныя тучи. И души убитыхъ стояли тамъ и смотрли на мученія тхъ убійцъ и говорили: О Боже, праведенъ судъ твой. ‘Близъ того мста увидлъ я другое узкое мсто, въ которое стекали кровь и отбросы подвергавшихся наказанію и образовали тамъ озеро, и тамъ сидли женщины, погруженныя въ кровь по горло, а противъ нихъ сидло множество дтей, рожденныхъ преждевременно, которыя плакали. И отъ нихъ исходили огненные лучи, ударявшіе въ лицо женщинамъ. Это были т, которыя зачали вн брака и изгнали плодъ. И другіе мужчины и женщины, охваченные по поясъ пламенемъ, были брошены въ темное мсто, и злые духи стегали ихъ, и внутренности ихъ пожирали черви. которые не успокаивались ни на мгновеніе. Это были т, который преслдовали праведниковъ и предавали ихъ. И невдалек отъ тхъ снова были женщины и мужчины, которые кусали себ губы и подвергались истязаніямъ, и раскаленное желзо прикладывалось къ ихъ лицу. Это были т, которые порочили и хулили путь правды. ‘И какъ разъ напротивъ этихъ были еще другіе мужчины и женщины, которые кусали себ языки, и жгучій огонь наполнялъ ихъ рты. Это были лжесвидтели. И въ другомъ мст были кремни, остре мечей и копій, они были раскалены, и женщины и мужчины въ вид грязныхъ комьевъ извивались на нихъ, испытывая страшныя муки. Это были богачи и пользовавшіеся ихъ богатствомъ, которые не сжалились надъ сиротами и вдовами, а пренебрегли заповдью Божіей. И въ другомъ большомъ озер, наполненномъ гноемъ и кровью и клокочущимъ иломъ, стояли но колна мужчины и женщины. Это были ростовщики и взимавшіе лихвенные проценты. Другіе мужчины и женщины низвергались съ страшной крутизны, и погонщики снова заставляли ихъ взбираться наверхъ и вновь низвергали ихъ оттуда, и такъ они не имли покоя отъ своихъ мукъ… 11 у этой крутизны было лсто, объятое жгучимъ пламенемъ, и тамъ стояли мужчины, собственноручно длавшіе идоловъ вмсто Бога. И около тхъ были другіе мужчины и женщины, которые держали въ рукахъ огненный прутья и были ими себя, не переставая… И еще невдалек отъ тхъ были другіе женщины и мужчины, которые горли на медленномъ огн и подвергались истязаніямъ и жарились. Это были т, которые оставили пути Господни’. Я прошу извиненія за эту длинную цитату, полную такой жестокой фантазіи. Но въ ней, однако, очень много поучительнаго. Что небу удляется слишкомъ мало вниманія, и вся сила воображенія направляется на адъ, объ этомъ мы уже говорили ране, гораздо важне то. Что такіе и подобные имъ отрывки существенно расширяютъ наши взгляды на описанія этого рода. Передъ нами невольно встаютъ картины Дантова ‘Ада’, со всми его степенями грховъ и различными наказаніями, невольно вспоминаются средневковыя изображенія мукъ гршниковъ въ аду. Такимъ образомъ, отъ первыхъ вковъ христіанства до этихъ позднйшихъ произведеній тянется одна непрерывная традиція. Читая эти грубо-чувственныя представленія о мукахъ отверженныхъ и безцвтныя описанія райскаго блаженства, мы еще разъ убждаемся, насколько выше всего этого апокалипсисъ Іоанна. Въ немъ, несмотря на близкія отношенія къ современной ему и боле древней литератур, т. е. вопреки всей книжной мудрости, безконечно больше силы и свжести, чмъ въ параллельныхъ ему явленіяхъ. Онъ не копается въ тонкостяхъ различныхъ вопросовъ, какъ это длаетъ современная ему еврейская апокалиптика, онъ не изощряется въ рафинированномъ изображеніи адскихъ мукъ: онъ смло бросаетъ вызовъ владычеству Рима, онъ клеймить великій Вавилонъ именемъ великой блудницы. Полный могучей фантазіи, онъ въ то же время проникнутъ чувствомъ истины, христіанства и какой-то восторженной надеждой на близкій конецъ міра. Недаромъ — хотя и посл жестокой борьбы — Откровеніе было причислено къ канону христіанскихъ книгъ, наше изображеніе юнаго христіанства было бы отнюдь неполно, если бы мы не упомянули о немъ, этомъ лучшемъ тип всхъ вообще апокалипсисовъ. Христіанство, какъ мы уже замчали неоднократно, вовсе не шло по своему пути страданій, терпливо вынося нападенія и дикія преслдованія со стороны враговъ, если бы это было такъ, то оно осталось бы простой силой, какъ многія другія. Нтъ, оно также бросало вызовы, или, врне, даже первое бросало вызовы и нападали. И въ этой борьб слово принадлежало не только призваннымъ, литературнымъ представителямъ, какими были апологеты, но прежде всего энтузіазму только что разсмотрнныхъ нами произведеній фантазіи. Тамъ, гд уступалъ разумъ, гд недоставало человческой силы, тамъ заклинались силы неба, безпощадные обитатели адскихъ ущелій, мы не ошибемся, если назовемъ все это дышащее мрачной суровостью направленіе періодомъ ‘бури и натиска’ христіанства.
Въ нашу эпоху развитія желзныхъ дорогъ и другихъ средствъ сообщенія ничего уже не значитъ побывать въ Италіи. ‘Чудеса Рима’для многихъ перестали быть чудесами. Наша жизнь, стремясь боле въ ширину, чмъ погружаясь съ глубину, старается возможно скоре овладть всми наиболе необходимыми знаніями, нердко, поэтому, можно встртить человка, который въ общихъ чертахъ суметъ вамъ разсказать о сокровищахъ искусства какого-нибудь города, но чтобъ разсказчикъ питалъ при этомъ индивидуальную, личную привязанность къ отдльнымъ явленіямъ, — это случается только съ очень немногими, и какъ въ нашей суетливой культурной жизни нердко для слова не находится подходящаго образа, такъ здсь для образа не находится соотвтствующаго слова. Конечно, многіе, бывавшіе въ Сикстинской капелл, съ изумленіемъ разсматривали исполинскія фигуры работы Микель Анджело, которыя невольно привлекаютъ въ себ взоры постителя и какъ бы заключаютъ его въ свои объятія. Каждый всматривался въ знакомыя изображенія пророковъ: Іереміи, погруженнаго въ глубокую задумчивость, Іезекіиля, держащаго полуразвернутый свитокъ, Іоила, Захаріи, читающаго или перелистывающаго книгу, пишущаго Даніила, Іоны, осняемаго тыквенной втвью. Но что это за странныя женщины, сидящія вмст съ пророками, кто такія эти ‘сивиллы’, дельфійская, персидская, эритрейская, кумейская и ливійская? Намъ говорятъ, что это святыя, или по крайней мр такія женщины, которыхъ въ католическихъ странахъ окружаютъ извстнымъ ореоломъ святости, пророчицы языческой эпохи. Богъ, по древне-христіанскому воззрнію, вложилъ въ нихъ даръ провиднія своего плана спасенія рода человческаго. Съ какимъ бы сомнніемъ мы ни отнеслись къ этимъ мистическимъ существамъ, все-таки въ нашей душ останется извстный слдъ, и многіе, глядя на эти изображенія, наврное спрашивали себя, но что же, въ сущности, означаютъ эти сивиллы, почему легенда о нихъ заставила Микель Анджело создать такія замчательныя произведенія. Съ этикъ вопросомъ мы вступаемъ въ обширную, почти необозримую область, передъ нами встаетъ новая величественная традиція. Многимъ, конечно, приходилось уже мелькомъ кое что слышать объ этомъ, еще въ школ мы читали о сивиллиныхъ книгахъ древняго Рима, многимъ извстенъ мрачный стихъ Томмазо ди Лелано: Dies irae, dies illa Solvet sacclum in favilla Teste David cum Sibylla (Страшный день суда, міръ распадается въ прахъ: такъ говорятъ Давидъ и Сивилла). Но какая тутъ связь, это для многихъ темно. Попробуемъ же снять покровъ съ этой тайны, не грубой рукой обличителя, а бережно изслдуя, стремясь познать правду о томъ, что въ теченіе тысячелтій двигало человкомъ въ его врованіяхъ, надеждахъ, а также и въ его опасеніяхъ. Въ настоящее время въ христіанств неоднократно разыскиваютъ и находятъ воззрнія и вншнія формы греко-римскаго культа. Многое еще спорно, многое, повидимому, уже твердо установлено, но въ одномъ, по крайней мр, сейчасъ никто не сомнвается, это въ томъ, что еврейско-христіанская поэзія такъ называемыхъ сивиллъ представляетъ прямое продолженіе греческой религіозной поэзіи. Только неосвдомленный человкъ можетъ говорить теперь о веселыхъ олимпійцахъ древнихъ грековъ, ни одинъ исторически мыслящій человкъ не встанетъ уже на ту точку зрнія, которую проводилъ Шиллеръ въ своихъ ‘Богамъ Греціи’. Мы знаемъ, что боги Гомера не были богами древней Греціи, что эллины, ‘предоставленный самимъ себ и мрачному предчувствію’, также создали таинственные страшные образы, что и имъ чудились привиднія, которыя витали близъ могилъ и мстъ казней. Трижды святъ дельфійскій камень, вокругъ котораго только раціонализмъ прошлыхъ, пережитыхъ временъ создалъ іезуитскую коллегію хитрыхъ жрецовъ, изрекавшихъ здсь загадочные фразы. Здсь, въ Дельфахъ, отвчаютъ на вопросы всего міра, здсь центръ религіозной жизни всей Эллады. Но, хотя мы здсь также слышали пророчества, тмъ не мене духа пророчества, — въ томъ простомъ смысл, какъ мы это привыкли понимать, а не въ томъ въ какомъ слово это нынче употребляютъ нкоторые филологи, — въ Дельфахъ, да и вообще въ Греціи создано не было. Ибо пророкъ не дожидается, пока его спросятъ, во всякое время, наперекоръ окружающему его міру, изрекаетъ онъ свои пророчества, полный той божественной силы, которая безсознательно для него самого, творитъ и дйствуетъ въ немъ. Онъ не задумывается надъ тмъ, нравятся его пророчества или нтъ. Истинный духъ пророчества перешелъ въ греческій міръ изъ Азіи, изъ этой древней родивы всхъ религій, повидимому, въ ту эпоху, когда азіатская культура перебросила свои волны въ Элладу. Еще въ VIII в. до Р. Хр. женщины, названныя не греческимъ (по крайней мр до сихъ поръ еще не объясненнымъ никакой греческой этимологіей) именемъ сивиллъ, предсказываютъ въ экстаз, тономъ проповди наступленіе въ будущемъ тяжелыхъ временъ и говорятъ о таинственныхъ, страшныхъ предзнамнованіяхъ. Первая сивилла имла свое мстопребываніе на іонической почв, въ Эритре. Тамъ не такъ давно былъ найденъ ея гротъ съ эпиграммой, къ которой мы еще вернемся, такъ какъ она относится къ боле позднему времени. Отъ собственно античной поэзіи сивиллъ до насъ дошли, кром этой эпиграммы, лишь небольшіе отрывки, но, и они, наряду съ указаніями нкоторыхъ писателей и въ связи съ позднйшей еврейской и христіанской поэзіей этого рода позволяютъ составить о ней вполн точное представленіе. Мы уже ране пытались, насколько это вообще возможно, дать приблизительную картину процесса возникновенія пророчества въ душ прорицателя. То же самое мы должны сказать и о существ боговдохновенныхъ сивиллъ. Сивилла также переноситъ въ своихъ псняхъ прошедшія, часто ею самою пережитыя событія въ будущее, она также знаетъ, что все, что она предсказываетъ, — бдствія народовъ, войны, повальныя болзни, неурожая, что все это когда-нибудь совершится. Она прекрасно сознаетъ, что здсь на земл и особенно въ ея собственномъ отечеств, на родин философіи, въ Іоніи, ей не врятъ. Вс свои предсказанія до самаго поздняго времени она заканчиваетъ одними и тми же словами: вы вс считаете меня сумасшедшей, но вс мои слова когда-нибудь оправдаются. Правда, нельзя ставить сивиллъ въ одинъ рядъ съ величественными образами израильскихъ пророковъ. Сивилла не есть конкретная личность. Первая пророчица смняется другими, которыя выступаютъ передъ толпой съ новыми изреченіями. Такъ возникаетъ одна псня за другой,— тамъ, гд останавливается одна пророчица, подхватываетъ другая, и такъ какъ каждая изъ нихъ чувствуетъ себя лишь слугой одной великой пророческой идеи и постоянно продолжаетъ лишь дло первой, то, наконецъ, въ теченіе вковъ образуется преданіе о древней предсказательниц, которой съ самаго начала было извстно то, что впослдствіи дйствительно свершилось. Такимъ образомъ и древнее сказаніе о паденіи Иліона не могло не быть приведено въ эту же связь, и въ конц концовъ сивилла, преисполненная пророческой гордости, въ сознаніи своего священнаго призванія, объявила, что ея изреченія гораздо старше псенъ Гомера. До васъ дошли стихи, въ которыхъ она утверждаетъ, что ‘хіосскій поддлыватель’ обокралъ ее, но все-таки, и она согласна сохранить за нимъ славу недурного писателя. Такимъ образомъ, сивилла въ нкоторыхъ отношеніяхъ напоминаетъ апокалипсисы. У нея также одинъ слой ложится на другой, наряду съ древними предсказаніями стоять новйшія изреченія. Судьба обихъ отраслей литературы также одинакова. Вс предсказанія, не осуществившіяся до сихъ поръ, съ неслыханнымъ терпніемъ переносятся врующей толпой на будущія времена и получаютъ иное толкованіе. Сивилла вела широкую пропаганду. Въ упомянутой выше эритрейской эпиграмм она такъ выражается по этому поводу: ‘я прошла по всей земл’. При этомъ она вступила въ конфликтъ съ дельфійскимъ оракуломъ. Объ этомъ свидтельствуетъ она сама и разсказываетъ, что когда въ Дельфахъ она гнвно пла своему брату Аполлону, этотъ завистливый богъ пустилъ въ нее свою смертоносную стрлу. Это означаетъ борьбу между двумя духовными силами. Объ этомъ же повствуетъ другой, боле красивый миsъ. Сивилла по праву пользовалась славой Кассандры, этой предсказательницы несчастій, постоянно подвергавшейся жестокимъ насмшкамъ. Впервые Кассандра появляется въ этой неблагодарной роли у Эсхила, она отвергла любовь Аполлона, послдній наложилъ на нее проклятіе, благодаря которому ни одно ея предсказаніе не находило вры у людей. Конфликтъ, слдовательно, произошелъ и здсь, Кассандра — это сивилла, грозныя предсказанія которой наталкиваются на полное недовріе. Еще древность чувствовала связь между обоими этими образами. Дйствительно, сивилла — это предсказательница несчастій. Дошедшіе до насъ немногочисленные отрывки этой поэзіи и особенно сохранившіяся іудейско-христіанскія книги, о которыхъ у насъ будетъ рчь позже, постоянно говорятъ о грозныхъ и чудесныхъ знаменіяхъ, войнахъ, разрушеніяхъ городовъ, голод, землетрясеніяхъ, солнечныхъ затменіяхъ, наводненіяхъ и т. д. но можно умилостивить разгнванное божество. Благочестныя жертвы и празднества могутъ предотвратить надвигающуюся грозу, поэтому-то въ оффиціально столь врующемъ Рям во всякое время прибгаютъ къ сивиллинымъ книгамъ. Къ сивилл, такимъ образомъ, не только направляются вопросы отдльныхъ личностей, нтъ, она сама обращается къ массамъ, предрекая судьбы народовъ, ибо она сама дитя народа. Ея стихи грубы, въ нихъ такъ мало художественной обработки, что въ древности образованные люди, которые не могли понять, какъ можно сочинять такіе плохіе стихи, удивлялись этому и придумывали для этого самыя разнообразныя объясненія. Плохимъ стихамъ соотвтствуетъ стилистическое несовершенство. Мысли развиты слабо, и такимъ образомъ, вроятно, не безъ намренія, рчь становится темной и запутанной. Когда мрачный эфесскій философъ Гераклитъ ‘Темный’ отчеканивалъ свои рзкія, полныя презрнія мысли, онъ указалъ между прочимъ на сивиллу, которая говоритъ ‘яростными устами, безъ улыбки, безъ прикрасъ, безъ подмазыванія, побуждаемая богомъ’. Яростными устами! Если она сама лишь въ своихъ позднйшихъ стихахъ, имющихъ вполн опредленный стиль, все снова и снова проситъ бога, хотя бы о временномъ отдых, если она, будучи лишь услужливымъ орудіемъ божества, сама не подозрваетъ, что говоритъ, то эта мысль, хотя она уже и превратилась здсь въ пустую традицію, является первоначальной предпосылкой поэзіи сивиллы. Платонъ также выражается, что сивилла говоритъ, сама не зная что. Такимъ образомъ, какъ въ глазахъ массъ, такъ и въ глазахъ отдльныхъ мыслителей она, является какъ бы боговдохновенной. Насмшка Аристофана, который потшается надъ фантастическими изреченіями сивиллы, этого не опровергаетъ, ибо надъ чмъ не смялась комедія! Въ сознаніи массъ сивилла остается прорицательницей мрачныхъ, чреватыхъ грозными событіями истинъ до самаго поздняго средневковья. Такъ совершаетъ сивилла свои странствованія по земл и привлекаетъ къ себ одну мстность за другой. Она перенеслась и черезъ Адріатическое море, въ окрестности огнедышащей горы въ Кампаніи, до города Кумъ. Здсь она основала свое второе знаменитое мстопребываніе. Когда говорятъ о сивиллахъ, то подразумваютъ при этомъ, главнымъ образомъ, эритрейскую, кумейскую, а позже, въ средніе вка — тибуртинскую. Здсь въ Кумахъ, на вулканической обильной пещерами почв Кампаніи, сивилла имла свой гротъ. Одинъ неизвстный христіанскій писатель говоритъ, что въ IV столтіи по Р. Хр. ему удалось видть это жилище сивиллы, оно представляло собою, по его словамъ, высченную въ скал базилику съ бассейномъ, служившимъ сивилл для купанья. Посл купанья она отправлялась внутрь грота и съ возвышеннаго мста возвщала свои предсказанія. Послднія въ этой мстности ей легко было длать. Ей достаточно было продолжать свои старыя пророчества о землетрясеніяхъ и изверженіяхъ, чтобъ найти кругомъ полную вру. О ней скоро сложилась легенда, что она поселилась въ Кумахъ еще въ сдой древности, ей было уже 700 лтъ, когда она водила Энея въ адъ. И еще ей суждено прожить 600 лтъ, такъ, въ конц концовъ, она превращается лишь въ голосъ, исходящій изъ пещеры. По образцу кумейскихъ изреченій въ Рим стали длать свои. Нужда научила не только молиться, но и поддлывать. Въ пылу борьбы съ Ганнибаломъ, при всякой неудач обращались къ священнымъ, таинственнымъ изреченіямъ пророчицы, а если они говорили слишкомъ мало, недостаточно ясно, то ихъ заставляли говорить больше, ясне. И эти поступки врующихъ не вызывали особеннаго гнва сивиллы, она требовала только для отвращенія бды жертвъ и процессій, а такъ какъ римляне, увренные въ божественной помощи, также и сами помогали себ, то успхъ и авторитетъ изреченій постоянно возрасталъ. Между тмъ какъ сивилла такимъ образомъ на чужбин пріобртала все большее и большее значеніе, на своей родин она постепенно пережила свои пророчества. Съ вками въ Эллад прошло священное опьяненіе, а накоплявшіяся одно за другимъ изреченія образовали, въ конц концовъ, цлую литературу. Въ ученой Греціи, конечно, не было недостатка въ знатокахъ этой литературы. Послднимъ многія изреченія оракула казались ‘ненастоящими’. Въ противовсъ этому предсказанія стали сочиниться въ вид акростиховъ. Литературный интересъ вытснилъ, такимъ образомъ, послдній остатокъ естественности изъ этихъ стиховъ. Появились цлые трактаты объ отдльныхъ сивиллахъ, длались попытки писать въ ихъ дух. Это направленіе заразило также въ конц концовъ и самихъ сивиллъ. Когда вавилонскій жрецъ Ваала, Берозъ, написалъ свою исторію Вавилона, въ которой онъ говоритъ о потоп, о спасеніи семьи въ ковчег и т д., тогда одна изъ сивиллъ, назвавшая себя вавилонской или дочерью Бероза, дала поэтическую обработку этого сюжета, при чемъ, конечно, опять изобразила все, какъ еще долженствующее совершиться событіе. Этимъ былъ сдлавъ дальнйшій шагъ впередъ. Въ одно и то же время Ветхій Завтъ былъ переведенъ на греческій язывъ, и евреи ознакомились съ вавилонской сивиллой. Какова же была ихъ радость, когда они узнали, что сивилла на греческомъ язык говоритъ о Божіемъ гнв, о спасеніи праведниковъ, и сооруженіи башни. Они тотчасъ же принялись за обработку книгъ, и потребовались лишь небольшія поправки, чтобы заставить сивиллу говорить уже не по Берозу, а согласно библіи. Такимъ образомъ создалась еврейская поэзія сивиллъ. Какъ уже сказано выше, отъ произведеній языческихъ сивиллъ до насъ дошли лишь небольшіе отрывки, еврейскихъ и христіанскихъ стихотвореній этого рода сохранилось напротивъ, очень много. Нельзя сказать, чтобъ эта литература могла доставить художественное наслажденіе, но тмъ не мене интересъ она представляетъ большой. Правда, вншняя поэтическая и стилистическая форма этихъ псенъ никуда не годится и съ теченіемъ времени становится замтно хуже, но зато внутреннее настроеніе, которое мы въ нихъ находимъ, представляетъ для насъ извстную цнность. Цлью этихъ стиховъ является укрпить врующихъ въ ихъ вр и показать язычникамъ, какія силы таились въ іудейств. Люди съ изумленіемъ читали, что Богъ возвщалъ о своихъ грядущихъ длахъ черезъ язычницу, и это чудесное возвщеніе побуждало ихъ къ подражанію. И вотъ обратились также къ древней эритрейской сивилл, слили ее воедино съ вавилонской и въ получившуюся такимъ образомъ новую книгу внесли еще больше пророчествъ. Теперь сивилла предсказывала и владычество Соломона, говорила и о Моисе, о будущемъ возникновеніи Ассиріи:
Но когда же народъ, потомокъ двнадцати братьевъ,
Бросивъ страну фараоновъ, искать пойдетъ землю иную,
Днемъ указывать путь ему будетъ облако въ неб,
Ночью же огненный столпъ освщать ему будетъ дорогу.
Въ день тотъ дастъ имъ вождемъ Моисея, великаго мужа,
Найденъ, что былъ въ тростникахъ, спасенный дочерью царской.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .Ты также вынужденъ будешь,
Храмъ свой великій оставивъ, покинуть священную землю.
Въ плнъ отведенный къ Ассуру, увидишь своихъ ты тамъ женщинъ,
Также и малыхъ дтей въ услуженіи вражескимъ людямъ.
Собственной мощи лишенный ты будешь разсянъ по свту,
Страны вс и моря населеннными будутъ тобою… |
Вполн правильно указывала сивилла, что во всхъ городахъ Азіи и Африки находились іудейскія общины. Тмъ боле было ей поводовъ поддерживать евреевъ въ ихъ поклоненіи единому Богу и побуждать ихъ воздерживаться отъ идолопоклонства, которое принесъ съ собою ассирійскій плнъ, ибо только тогда Богъ будетъ милостивъ въ своему народу:
Но наконецъ почетомъ тебя одаритъ Всемогущій,
И судьба тебя ожидаетъ благая. Останься
Вренъ тогда ты святому закону могучаго Бога,
Вставши съ колнъ во весь ростъ, посл столькихъ вковъ угнетенья!
И тогда Богъ пошлетъ теб съ неба царя, и царь тотъ
Судъ совершитъ надъ людьми во слав и блеск.
Родъ же царя не погибнетъ вовкъ и господствовать будетъ
Онъ надъ людьми и храмъ возстановитъ Господній.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . |
Такимъ образомъ, въ то время какъ евреи открывали изреченія своихъ древнихъ пророковъ въ греческихъ книгахъ, эллины слышали проповдь израильской мудрости изъ устъ своихъ единоплеменниковъ, и это представляло двойную сильнйшую пропаганду. Однако, до сихъ поръ это все еще не сознательный обманъ, не религіозное надувательство. Книга, подтверждавшая древнйшее іудейское преданіе, возбуждала фантазію евреевъ, а надъ вопросомъ о томъ, въ прав ли они замнять древнія пророчества новыми, они долго не задумывались. Ибо религіозное настроеніе въ безконечномъ множеств случаевъ представляло собою лишь опьяненіе чувства, упоеніе фантазіи. Эпоха II в. до Р. Хр. въ Іуде отличалась сильнымъ подъемомъ, появилась книга Даніила, за ней послдовали новый апокалипсисы. Но удивительно, что наряду съ пророческими книгами древнеизраильскаго характера выступали въ новыхъ формахъ также и греческія пророчества. Въ имющемся у насъ сборник, насчитывающемъ двнадцать книгъ, іудейскія прорицанія постоянно прерываются греческими. Значительное число греческихъ текстовъ настолько испорчено, что ихъ, вроятно, никогда не удастся возстановить. Евреи, вроятно, сами не понимали ихъ, а просто переписывали чисто механически, небрежно. Впрочемъ, мстами они считали нужнымъ придать греческому оракулу врную окраску посредствомъ какого-нибудь морализирующаго прибавленія. Выше мы видли, что эллинская сивилла называла поэмы Гомера плагіатомъ, составленнымъ изъ ея собственныхъ изреченій. Этотъ же взглядъ перенимаетъ и еврейская сивилла, но длаетъ при этомъ еще слдующее обличительное добавленіе:
Ибо сначала раскроетъ онъ то, что написано мною,
Самъ же приступитъ затмъ къ описанію воиновъ храбрыхъ:
Гектора, сына Пріама, Ахилла, Пелеева сына,
И остальныхъ мужей, занимавшихся дломъ военнымъ,
Въ помощь же имъ боговъ заставитъ онъ дйствовать, будто
Боги умне людей, а не т жъ безтолковые люди… |
Но вниманіе обращается не только на одно прошлое, главную роль въ этихъ произведеніяхъ играетъ, разумется, настоящее. Съ особенной любовью при этомъ одно время обращались къ Риму. Римъ уничтожилъ власть злого царя Антіоха Сирійскаго, къ которому сивилла питала такую, же злобу, какъ и пророкъ Даніилъ. Подобно тому, какъ въ первой книг Маккавеевъ сказано о римлянахъ: ‘Іуда услышалъ о слав римлянъ, что они могущественны и сильны, и благосклонно принимаютъ всхъ, обращающихся къ нимъ, и кто ни приходилъ къ нимъ. со всми заключали они дружбу…’, такъ же и іудейская сивилла поетъ о римлянахъ:
Посл жъ того государства иного возникнетъ начало.
Въ блеск, многоплеменное встанетъ на западномъ мор,
Множество царствъ покоритъ оно, много разрушитъ,
Страхъ поселитъ въ сердца земныхъ всхъ царей и трепетъ… |
Не долго, однако, держалась добрая слава Рима. Скоро уже сивилла стала питать глубокое отвращеніе къ своему былому избавителю, только что приведенные стихи были передланы, въ нихъ уже длалось предсказаніе о грядущемъ паденіи мірового города. Главной темой сивиллъ остается, какъ и въ апокалипсисахъ, съ которымъ они имютъ мною общаго, ожиданіе близкаго конца міра. Съ глубокимъ чувствомъ изображаетъ сивилла мессіанскую эпоху, эпоху ничмъ ненарушаемаго блаженства. Споры и раздоры прекращаются, миръ, справедливость, любовь и взаимная врность приводятъ къ господству всеобщаго блага. Дикіе зври становятся кроткими и длаются слугами человка, въ природ царствуетъ небывалое плодородіе. Язычники приходятъ къ познанію истиннаго Бога, устраиваютъ свою жизнь согласно его заповдямъ и совершаютъ паломничества въ его храмъ. Такъ у еврейской сивиллы мы находимъ слдующее, относящееся къ Іерусалиму, мсто, заимствованное у пророка Исайи (XI. 6 и сл.):
Радуйся, два невинная, и торжествомъ преисполнись!
Небо и землю создавшій навки въ теб поселится.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Волки тогда будутъ жить въ горахъ съ ягнятами вмст,
Мирно травою питаясь, пастись будутъ барсы съ козлами
И медвдицы вмст съ коровами въ пастбищ общемъ,
Львы, кровожадные нын, тогда, какъ быки, соломой
Будутъ питаться, ребенку къ себ подходить позволяя.
Богъ въ то время зврей всхъ и гадовъ любовью наполнитъ.
Малыя дти тогда будутъ спать съ ядовитой змею,
Ибо отъ зла охранять ихъ будетъ десница Господня. |
Народъ, чувствующій усталость, культура, вступившая въ старческій возрастъ, нердко ощущаютъ потребность въ скорйшемъ наступленіи золотого вка, всеобщаго мира между людьми и въ природ. Въ такомъ чувств глубокой потребности въ спасител, въ мессіи во второй половин I в. до Р. Хр. сходятся евреи и язычники. Израиль увренъ, что онъ достигнетъ своей цли и получитъ награду, онъ жилъ согласно заповдямъ Божіимъ, поэтому мессія долженъ придти и снова сдлать свой народъ первымъ въ мір. Греки и римляне, подъ вліяніемъ все возрастающихъ гражданскихъ войнъ, обращаютъ свои взоры назадъ къ былому золотому вку и съ нетерпніемъ ждутъ его возвращенія. Пусть эпикуреецъ, смотрящій на вещи, съ разсудительной трезвостью, смется надъ утопіей золотого вка, считаетъ возвращеніе его курьезной фантазіей, — стоикъ смотритъ на дло иначе. Онъ ожидаетъ возвращенія былой жизни, когда придетъ конецъ великому міровому году, тогда наступитъ золотой вкъ. Идеи стоиковъ одерживаютъ къ концу этой эпохи побду. Въ Рим къ нимъ примыкаетъ немало благородныхъ умовъ, утомленные безпрерывными войнами они рисуютъ себ наступленіе золотого вка. Лучшее, наиболе художественное изображеніе его мы находимъ въ знаменитой четвертой эклог Виргилія. Въ борьб за міровое владычество наступилъ перерывъ. Въ 40 мъ году до Р. Хр. Антоній вновь вступилъ въ союзъ съ Октавіаномъ по договору въ Брундизіи. По италійскому міру пронесся вздохъ облегченія. Подумывали уже о новыхъ вковыхъ празднествахъ, устройство которыхъ имлъ въ виду еще Юлій Цезарь. И вотъ въ такое-той исполненное самыхъ лучшихъ ожиданій время у друга Виргилія, консула Азинія Поліона, родился сынъ. Съ этилъ ребенкомъ, появившимся на свтъ въ эту чреватую событіями эпоху, Виргилій и связываетъ свои предсказанія будущаго. Онъ начинаетъ съ сивиллы: ‘Уже наступило послднее время кумейскихъ псенъ’.— Въ ученыхъ кругахъ Рима въ то время сильно интересовались поэзіей сивиллъ. Великій римскій антикварій Варронъ, повидимому, первый обратилъ на нихъ общее вниманіе, Цицеронъ также говоритъ о нихъ, указывая между прочимъ, насколько мало именно искусственная форма акростиха этихъ изреченій свидтельствуетъ о сверхъественномъ внушеніи. Характерной чертой этой поэзіи было дленіе исторіи міра на десять поколній, при чемъ въ десятомъ поколніи должны были исполниться вс пророчества. Изъ сивиллиныхъ ожиданій и стоическаго ученія ученый поэтъ создалъ собственныя предсказанія. Посл желзнаго вка, говоритъ онъ, произойдетъ переворотъ, и вновь наступитъ вкъ золотой. Древніе герои снова вернутся на землю и будутъ жить среди людей, добродтели отцовъ возобновятся, ребенокъ будетъ свидтелемъ всего этого. Онъ увидитъ возвращеніе золотого вка, земля усыплетъ путь ребенка цвтами, возы будутъ сами возвращаться домой съ переполненнымъ молокомъ выменемъ, левъ и ягненокъ будутъ жить вмст, змй больше не будетъ, все ядовитое исчезнетъ. Въ этомъ же дух онъ и дале рисуетъ картину золотого вка. Нельзя отрицать извстнаго вншняго сходства между іудейской сивиллой и римскимъ поэтомъ. Сходство это, однако, только кажущееся, въ произведеніи Виргилія содержится слишкомъ много чисто языческихъ или стоическихъ мотивовъ, а изображенія блаженныхъ мирныхъ временъ, такъ же какъ, напр., представленія объ адскихъ мукахъ, встрчаются у самыхъ различныхъ народовъ, такъ что говорить здсь о заимствованіи не приходится. Впрочемъ, христіане были объ этомъ иного мннія, имъ, съ Лактанціемъ во глав, принадлежитъ неоспоримая заслуга совершенно ложнаго толкованія четвертой эклоги Виргилія: указывая на сходство этого стихотворенія съ іудейской сивиллой, они говорили, что въ немъ заключается пророчество о пришествіи спасителя. Это было лишь прямымъ слдствіемъ неврнаго взгляда на самое сивиллу. Язычница предсказала великіе дянія Бога, единаго, отъ вка сущаго владыки неба и земли: по вол Божіей слпыя очи ея на мгновеніе прозрли. Anima candida Виргилія, казалось, также была освщена лучемъ божественной мудрости, и величайшій римскій поэтъ подвергся такимъ образомъ своего рода канонизаціи. Сивиллу ожидали, однако, и еще новыя почести. Прежде всего, Виргилій еще разъ прибгъ въ ней въ своей Энеид: онъ заставляетъ обитательницу кумейской пещеры сопровождать благочестиваго героя своей поэмы въ подземное царство Плутона. Августъ также воспользовался помощью пророчицы. Когда въ 17 году онъ приступилъ къ устройству вковыхъ игръ, онъ поставилъ ихъ въ связь съ однимъ древнимъ сивиллинымъ изреченіемъ, подвергнутымъ нкоторому перетолкованію. Къ этомъ изреченіи была изложена вся программа празднества. Гимнъ былъ написанъ Гораціемъ, въ немъ онъ покорно говоритъ объ угрозахъ сивиллиныхъ стиховъ и почтительно вспоминаетъ о произведеніяхъ своего умершаго современника, Виргилія, объ Энеид и четвертой эклог. Вернемся, однако, къ іудейской поэзіи сивиллъ, которой въ скоромъ времени суждено было превратиться въ христіанскую. Выше мы уже видли, что, чмъ сильне налегала длань Рима на Іудею, тмъ ожесточенне выражалась ненависть къ міровому городу въ этой народной поэзіи. Сивилла все съ большей злобой относится къ цезарямъ, особенно къ Нерону, все мрачне становятся изображенія конца міра, а разрушителю святого города Іерусалима, Титу, съ ненавистью талмуда приписывается самый ужасный конецъ. Въ пылу страсти уже нарушается вншняя форма пророчества, еврейскій патріотъ говоритъ иногда и о прошлыхъ временахъ, находя тамъ всевозможныя тенденціозныя исторіи. Однако, и этому приходитъ конецъ, съ теченіемъ времени и іудейская сивилла подчиняется всеобщему рабству и, въ конц концовъ, даже о настроенныхъ враждебно къ евреямъ императорахъ говоритъ съ врноподданнической покорностью. Тогда, около середины II вка по Р. Хр., выступаетъ со своими пснями христіанская сивилла. Ибо, наряду съ другими родами литературы, христіане, конечно, переняли и этотъ. Уже въ одномъ изъ древнйшихъ христіанскихъ сочиненій, такъ назыв. ‘Гермасскомъ Пастыр’ упоминается имя сивиллы. Конечно, для новыхъ произведеній требуются особый поводы, и здсь мотивами является всеобщее возмущеніе противъ Рима. Между тмъ какъ апокалипсисъ Іоанна называетъ гршную имперію Вавилономъ, христіанская сивилла, доведенная до дикой ненависти преслдованіями врующихъ, говоритъ боле откровенно:
Нкогда, Римъ горделивый, постигнетъ тебя ударъ неба.
Склонишь тогда ты главу за много столтій впервые,
Будешь разрушенъ, и пламя тебя поглотитъ совершенно.
Вс богатства твои исчезнутъ, развяны втромъ,
Мсто, гд были дворцы, населять станутъ дикіе зври.
Гд т боги будутъ, — изъ золота, камня иль мди, —
Что спасли бы тебя въ этотъ день? Гд ршенья
Будутъ сената? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ибо померкнетъ тогда слава твоихъ легіоновъ,
Гд же твоя будетъ мощь? Какая въ союз съ тобою
Будетъ страна?… |
Подробне всего христіанскія сивиллы описываютъ, конечно, конецъ міра и мученія гршниковъ въ аду. Въ послднемъ отношеніи он близко подходятъ въ родственнымъ ихъ апокалипсисамъ. Подобно послднимъ, сивиллы говорятъ о глас трубномъ, который раздается съ неба въ день страшнаго гуда и пронесется надъ нечестіемъ гршниковъ и страданіями міра. А чтобы не могли, — какъ это неоднократно длали греки, — ссылаться на то, что эти изреченія сивиллы поддланы, авторы придавали какъ разъ тмъ стихамъ, въ которыхъ шла рчь о послднемъ суд, форму акростиховъ, думая этимъ придать имъ печать подлинности. Дале очень часто повторяются предсказанія о явленіи и жизни Христа. Разсказъ о благовщеніи и о рожденіи Христа отличается извстной прелестью. ‘Она же почувствовала смущеніе и изумленіе, когда услышала эти слова, и трепетъ наполнилъ ей сердце, вс мысли ея смшались, сердце сильно забилось при этомъ необычайномъ извстіи. Но скоро радость смнила страхъ. стыдливая улыбка появилась на ея устахъ, щеки покрылись краской, и прежняя смлость вернулась въ ней. Слово же влетло въ ея тло, съ теченіемъ времени сдлалось плотью и, наполняясь жизнью въ утроб матери, приняло образъ человка, и такъ отъ двы родился мальчикъ: людямъ это, конечно, кажется великимъ чудомъ, для Бога же Отца и Бога Сына ничто не составляетъ чуда. И когда дитя появилось на свтъ, земля радостно привтствовала его, небесный престолъ наполнился ликованіемъ и возрадовалась вселенная’.— Съ особенной настойчивостью сивилла возстаетъ также противъ язычниковъ и ихъ идолопоклонства. Въ этомъ отношеніи она представляетъ врный сколоеъ христіанскихъ апологетовъ, мысли которыхъ у нея постоянно встрчаются. ‘Самъ Богъ’, восклицаетъ она, ‘установилъ образъ и видъ смертнаго, создалъ зврей, гадовъ и птицъ. Вы же не чтите и не боитесь Бога, но блуждаете безъ всякой цли, поклоняетесь змямъ, приносите жертвы кошкамъ и нмымъ идоламъ, каменнымъ изваяніямъ людей. И въ безбожныхъ капищахъ сидите вы передъ дверьми и не боитесь истиннаго Бога, который все вспомнитъ, и ликуете передъ нечестивыми камнями, забывая о суд’… Почти соціалистическій характеръ придаетъ, дале, сивилла презрительному отношенію христіанъ къ жизни среди имущихъ: ‘Начало всхъ бдъ составляютъ корысть и неразуміе. Господство въ мір будетъ принадлежать жажд золота и серебра, ибо ничего боле возвышеннаго не избралъ себ человкъ, ни блеска солнца, ни неба, ни моря, ни широкой земли, изъ которой все происходитъ, ни Бога, создателя всего сущаго, ни врности, ни благочестія. Эта жажда — источникъ безбожія и руководительница порока, вызывающая воины и изгоняющая миръ, возбуждающая ненависть дтей въ родителямъ и родителей въ дтямъ. И цнность брака будетъ опредляться лишь золотомъ. Земля будетъ разграничена, стража будетъ приставлена въ морямъ, которыя будутъ подлены между всми, владющими золотомъ: желая навки овладть кормилицей-землей, они разорятъ бдныхъ и станутъ угнетать ихъ въ чванливости своей. И если бы безпредльная земля не была такъ далеко отъ звзднаго неба, то и свтъ не свтилъ бы равно для всхъ людей, но продавался бы на золото лишь богатымъ, для бдныхъ же Богъ долженъ былъ бы создать иное существованіе. Къ христіанамъ сивилла также обращается съ увщаніями, нравственныя посланія въ паств, находившіяся тогда въ большомъ употребленіи, служили ей образцомъ, и даже въ тхъ случаяхъ, когда пророчица указываетъ на добрые нравы христіанъ, то это вовсе не является самовосхваленіемъ: она длаетъ это лишь съ цлью укрпить христіанъ въ добр. ‘Мы не должны’, говорится въ одной изъ этихъ псенъ, ‘приближаться въ внутренности храмовъ, приносить жертвы изображеніямъ боговъ, давать имъ клятвенные обты, и украшать ихъ благовонными цвтами, свтильниками или безполезными дарами, или возжигать благовонія на пылающихъ алтаряхъ, мы не должны посылать кровь жертвенныхъ ягнятъ для возліянія при жертвоприношеніяхъ съ цлью избавиться отъ земного наказанія, мы не должны осквернять сіяніе эsира дымомъ плотоядныхъ костровъ и отвратительнымъ запахомъ горлаго жира, съ радостнымъ чувствомъ, съ веселымъ сердцемъ, воздавая всмъ любовь и щедро одляя бдныхъ, воспвая псалмы и другія священныя псни, будемъ мы славить Тебя, Вчнаго, Всеблагого, Отца всего сущаго’… Все это носитъ еще до извстной степени первобытный характеръ. Авторы сивиллинныхъ изреченій наивно пишутъ совершенно не сознавая, что вдь они въ сущности совершаютъ подлогъ. Но когда сивилла начинаетъ уже не поносить громко и страстно язычниковъ, а вступать съ ними въ богословскій диспутъ, то это свидтельствуетъ о черт, совершенно ей не свойственной. Она аргументируетъ, напр., слдующимъ образомъ:
Если, однако, исчезнетъ все сущее въ мір, тогда ужъ
Богъ не появится вновь изъ чреслъ жены и мужчины,
Будетъ же въ мір одинъ, величайшій и высшій надъ всми.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Если же Боги плодятся, безсмертны навкъ оставаясь,
Право тогда они многочисленнй были-бъ, чмъ люди,
И на земл для смертныхъ нигд не осталось бы мста. |
Съ подобной аргументаціи и начинается сознательный христіанскій обманъ. Христіанству, находившемуся въ тискахъ между по меньшей мр неблагосклоннымъ отношеніемъ къ нему со стороны императоровъ и нападками греческой литературы, никакое средство для отраженія враговъ не казалось плохимъ. Въ эту эпоху одна поддлка слдуетъ за другой, подобно тому, какъ сивиллъ заставляли подтверждать слова библіи, такъ теперь возникаютъ всякаго рода поддльныя произведенія, въ которыхъ великіе трагики древней Греціи говорятъ о приближающейся гибели міра или проповдуютъ философскіе ученія въ іудейскомъ стил. Правда, нельзя упрекать тхъ, кто пользовался этой литературой. Они такъ уврены въ святости своего дла, что у нихъ не является даже ни малйшаго сомннія въ допустимости этихъ мелкихъ средствъ. Такъ какъ христіане, какъ ране евреи, вполн убждены, что греки всю свою мудрость черпаютъ изъ библіи, то ихъ ничуть не удивляетъ, что сивиллы и ихъ подражатели говорятъ тоже, что и священное писаніе. Поэтому, насмшки нкоторыхъ эллиновъ надъ подобнымъ отношеніемъ, остались въ эту эпоху гласомъ вопіющаго въ пустын. Ибо язычество во второй половин II вка вовсе не отличалось равнодушіемъ или отсутствіемъ благочестія, напротивъ, весь міръ былъ переполненъ пророчествами и святыми надеждами. И языческая эритрейская сивилла, о которой уже почти забыли, снова оживаетъ, когда интересъ императоровъ обращается въ ней, и осчастливленный городъ заставляетъ пророчицу въ длинной эпиграмм выразить благодарность владыкамъ. Все вокругъ кишло религіозными откровеніями, снами, заклинаніями, волшебствомъ, системами, философскими умозрніями. Здсь гностикъ бормочетъ свои темныя изреченія и теософическія фантазіи о мір и его глубочайшей сущности, тамъ жрецъ Миsры ведетъ врующихъ въ свою мистическую пещеру, или неоплатоникъ мечтательно подымаетъ глаза къ небу, стремясь душою въ Богу, дале слышенъ рзкій голосъ апологетовъ, еще дале Маркъ Аврелій, этотъ стоикъ на трон римскихъ императоровъ, ищетъ и создаетъ миръ своей душ: вообще царитъ полный хаосъ мнній, благочестивыхъ надеждъ и радостнаго знанія. Въ этомъ массовомъ производств религіозныхъ идей многое смшивается и разлагается, контрасты соприкасаются, языческія воззрнія вндряются въ христіанство, и, наоборотъ, язычники вводятся въ заблужденіе христіанскими пророчествами. Когда христіанство, въ конц концовъ, одерживаетъ побду, оно не забываетъ своихъ старыхъ соратниковъ: сивилла, высоко вознесенная защитниками христіанской вры, вводится въ новый храмъ христіанской государственной церкви. Ибо языческая сивилла, мать еврейской и христіанской, теперь дйствительно превратилась, какъ это и говорило древнее сказаніе, въ тихо шепчущій голосъ. Еще разъ обращается къ древнимъ книгамъ Юліанъ Отступникъ, готовясь въ походу на востокъ, а посл него он все боле и боле впадаютъ въ забвеніе, и, наконецъ, какъ гласило преданіе, Стилихонъ предаетъ ихъ огню. Врядъ ли, впрочемъ, это и требовалось, ибо христіанскія сивиллы, лишь только прошелъ пылъ борьбы за вру, весьма ревностно принимаются также и за свтскія дла, и въ скоромъ времени древнеязыческія и христіанскія изреченія, по крайней мр по форм, перестаютъ отличаться другъ отъ друга.— Любопытная черта присуща этимъ свтскимъ оракуламъ. Политическихъ дятелей, т. е. главнымъ. образомъ, слдовательно, императоровъ, они не называютъ по именамъ, а обозначаютъ постоянно числомъ, греческій знавъ котораго соотвтствуетъ начальной букв имени, или поздне просто начальными буквами. Эта манера переходить затмъ глубоко въ средніе вка, важнйшей сивиллой которыхъ является такъ называемая тибуртинская. Посл перенесенія столицы изъ Рима, Константинополь сдлался убжищемъ поэзіи сивиллъ. Древнюю форму гекзаметровъ теперь замняетъ проза. Но стиль, міровоззрніе, изображенія остаются т же. При постоянныхъ нападеніяхъ на имперію, сначала со стороны германскихъ полчищъ, затмъ со стороны славянскихъ и восточныхъ народовъ, вопросы о будущемъ постоянно остаются окруженными тмъ же страхомъ. Оракулы, которыхъ въ Константинопол называютъ ‘очами Даніила’, предвщаютъ многія бды, грозящія отдльнымъ провинціямъ огромнаго государства, но въ конц концовъ, говорятъ они, придетъ великій владыка, который принесетъ съ собой освобожденіе, и пришествіе котораго будетъ означать наступленіе конца міра. До середины XV вка, до самого завоеванія Константинополя турками, въ столиц были такія прорицательницы, или сивиллы. Он же вызвали затмъ возникновеніе латинскихъ сивиллъ Запада, напр., только что названную тибуртинскую, оттуда он, наконецъ, переходятъ и въ Германію. Нмецкія сивиллы предсказываютъ возвращеніе Фридриха Барбароссы, послдняго императора, который повситъ свой щитъ на сухую грушу и удовлетворитъ стремленія своего народа. Такъ живетъ сивилла въ умахъ людей, пророчица сдой языческой старины превращается въ христіанскую святую in partibus, которая въ стихахъ Томмазо ди Челано является вмст съ Давидомъ свидтельницей гибели вселенной.— Но и это еще не все, мы также еще находимся подъ вліяніемъ этого существа. Объ этомъ свидтельствуетъ, напр., знаменитое сказаніе Ленинскаго монастыря о Гогенцоллернахъ, которое представляетъ собою прямое продолженіе сивиллъ.
Странное царство фантазіи представляютъ собою эти апокалипсисы и сивиллы, нчто врод царства тней исторіи, въ которомъ реальныя историческія фигуры кажутся окруженными всякаго рода призраками. Но въ исторіи міра не всегда господствуютъ осязаемыя силы здоровой жизни, рдко правятъ имъ и свтлыя идеи, но также часто обнаруживается чудесное сліяніе призраковъ и предчувствій, а въ эпохи общественнаго возбужденія они какъ бы сгущаются даже въ дла, изъ тней выростаютъ въ конкретныя фигуры. Насколько невелико поэтическое достоинство этихъ фикцій, настолько же сильно ихъ вліяніе, и огромна мощь ихъ традиціи. Преданіе, идущее отъ скалистаго жилища сивиллы въ Эритре до песковъ Ленинскаго монастыря, нельзя игнорировать. Эти книги являются для васъ свидтельствомъ всего, что въ глубинахъ народной души стремилось въ свту, он повствуютъ намъ о трепетныхъ упованіяхъ человка и связываютъ насъ съ тми тяжелыми временами, когда христіанство должно было прибгать къ ихъ помощи.
Легенда.— Правовое положеніе.— Отношеніе къ христіанамъ при Нерон,, Домиціан и Траян.— Маркъ Аврелій.— Мученичество.— Процессъ Аполлонія.— Положеніе христіанъ при позднйшихъ императорахъ.— Послднія гоненія.— Побда христіанства.
Въ южной части Рима, по ею сторону стны, расположена круглая церковь, называемая Санъ-Стефано-Ротондо. Въ древности она представляла собою, по всей вроятности, зданіе рынка, впослдствіи же превратилась въ своего рода памятникъ всмъ христіанскимъ мученикамъ, погибшимъ въ Рим. Куда бы мы ни обратили взоры въ этой обширной церкви, повсюду мы увидимъ на стнахъ изображенія страданій мучениковъ, самыя стны кажутся насквозь пропитанными кровью, это настоящая Голгоsа христіанской вры, созданная фантазіей древняго христіанства, которая была одинаково неумренна, какъ по части пытокъ мучениковъ, такъ и по части адскихъ мукъ. Эти картины, эти изображенія на стнахъ зданія, созданнаго язычествомъ, кажутся какъ бы тріумфомъ религіи страданія надъ городомъ дла, надъ древнимъ Римомъ. И такъ повсюду въ Рим язычество перемшано съ христіанствомъ. Въ амфитеатр Флавіевъ мы какъ бы воочію видимъ фигуры христіанъ, отданныхъ въ жертву дикимъ зврямъ, въ темниц у подножія Капитолія, по преданію, былъ заключенъ Петръ, въ церкви св. Цециліи въ Трастевере лежитъ чудная фигура св. Цециліи съ зіяющей раной на двственной ше въ той же поз, въ какой въ 1599 году, по преданію, ея трупъ былъ найденъ въ катакомбахъ. А самыя катакомбы! Какъ много говоритъ исторія этихъ подземелій даже такому человку, который, подобно автору этихъ строкъ, получалъ свднія о ней изъ устъ іезуитовъ! Разв слово ‘мученикъ’, сопровождающее тамъ внизу на стнахъ имена столькихъ борцовъ за вру, не оставляетъ надолго слда въ сердц? Слишкомъ легкомысленъ долженъ былъ бы быть тотъ человкъ, который, поднявшись изъ тьмы подземелій на свтъ, не унесъ бы съ собой благоговйнаго чувства по отношенію къ величію исторіи, разсказанной ему этими гробами, образами и изреченіями, — который не пришелъ бы къ сознанію, что подземный Римъ, Roma sotterranea, такъ же великъ, какъ и вчный городъ, расположенный надъ нимъ. Однако, какъ бы справедливы ни были эти впечатлнія, тмъ не мене они не должны вліять на нашъ историческій приговоръ. Потоки крови, которые, согласно исторической традиціи, наполняютъ три первые вка христіанской эры, въ лучшемъ случа представляютъ созданіе легенды. Благочестивое сказаніе изукрасило исторію страданій христіанства безчисленными изображеніями, которыя, взятыя вс вмст, предполагаютъ дйствительно панораму ужасовъ христіанской церкви. Неутомимая литературная дятельность древняго христіанства, съ которой мы уже отчасти познакомились, стремилась путемъ этихъ, постоянно повторяющихся изображеній, разрисованныхъ самыми кровавыми красками, поддерживать память о герояхъ вры, возбуждать воодушевленіе, держать раны постоянно открытыми. Съ неимоврнымъ прилежаніемъ вотъ уже боле 250 лтъ іезуиты собираютъ и издаютъ, такъ называемыя, ‘Дянія святыхъ’. Однако, историческое изслдованіе уже давно раздлило этотъ запутанный, съ виду непрерывный рядъ картинъ, возстановило нужные промежутки и сумло удалить изъ галлереи произведенія фантазіи и ночныхъ страховъ. И этимъ, какъ и въ другихъ случаяхъ, оно не только разрушало, оно и созидало. Слава врующихъ ничего не утратила отъ того, что съ изображенія было стерто нсколько лишнихъ пятенъ крови, и образы отдльныхъ мучениковъ стали для насъ отъ этого лишь ясне. Оставимъ, поэтому, совершенно въ сторон эти ужасающія картины стараго стиля или разсчитанныя на эффектъ произведенія современной живописи, какъ, напримръ, ‘живые факелы Нерона’. Что гоненія на христіанъ со стороны римскаго государства во многихъ случаяхъ, хотя и не всегда, слишкомъ преувеличены въ древнихъ извстіяхъ, что римскіе императоры, которымъ приписываются подобныя преслдованія христіанъ, не вс поголовно были извергами и людьми, погрязшими въ грхахъ, — объ этомъ уже мы знали давно, но всего 13 лтъ тому назадъ творцомъ современныхъ взглядовъ на государственное право Рима, Т. Моммзеномъ, издано сочиненіе. дающее настолько подробное описаніе правового положенія христіанъ въ римскомъ государств, что вс другія книги, трактующія объ этомъ вопрос, рядомъ съ книгой Моммзена не имютъ уже боле никакого значенія. Благодаря этому его изслдованію, снова всплыла на свтъ та истина, что изъ императоровъ лишь очень немногіе дйствительно стремились къ интенсивному преслдованію христіанъ, что въ большинств случаевъ эти преслдованія были вызваны произволомъ отдльныхъ намстниковъ. Это же изслдованіе Моммзена окончательно выяснило также т затрудненія, которыя христіане создавали для своихъ судей, и т причины, которыя непосредственно, вызывали преслдованія со стороны властей. Первоначально римская община требовала отъ своихъ гражданъ римской вры. Богъ и государство въ древности большей частью совпадаютъ, нельзя пренебрегать богами отцовъ. Вс должны были приносить жертвы этимъ богамъ, въ случа же неисполненія этого, виновный подвергался наказанію именно за самый фактъ неисполненія, а не за основную причину его, такъ-что христіанинъ привлекался въ суду не за то, что онъ былъ христіанинъ, а за то, что онъ не оказалъ почестей богамъ. Впрочемъ, такъ какъ христіане, какъ таковые, отрицали этотъ культъ, такъ какъ слово ‘христіанинъ’ сдлалось синонимомъ слова ‘врагъ жертвоприношеній’, то съ теченіемъ времени и самое имя христіанина сдлалось достаточнымъ для возбужденія обвиненія. Однако, Римъ уже въ послдніе годы республики сдлался сборнымъ мстомъ всевозможныхъ народовъ и религій. Чтобы дать возможность этому чуждому элменту выполнять предписанія собственной религіи, въ число оффиціальныхъ боговъ были приняты новыя божества, и новые граждане могли, такимъ образомъ, выполнять свои гражданскія обязанности, не нарушая въ то же время родного культа. Однако, гражданамъ не было разршено почитать недопущенныя божества, римлянинъ не могъ поклоняться, напримръ, національному богу кельтовъ. Впрочемъ, съ теченіемъ времени было введено вполн свободное исповданіе иностранныхъ культовъ, если только они не противорчили нравамъ. Исключеніе составляли лишь монотеисты — идеи и христіане. Они, по античному языческому воззрнію, были безбожники, и римлянинъ, принявшій ихъ вру, подлежалъ наказанію. Если бы онъ, наряду съ другими богами, почиталъ и Христа, — что впрочемъ уже исключалось самой природой вещей, — то къ нему трудне было бы придраться, но исключительность самой религія уже влекла за собою наказаніе за безбожіе. Поэтому-то въ первую голову наказаніямъ и подверглись сами римляне. Съ іудеями дло обстояло существенно иначе, чмъ съ христіанами. Хотя государство, согласно своимъ установленіямъ, принципіально не могло терпть ни тхъ, ни другихъ, тмъ не мене для іудеевъ оно длало исключеніе. Іудейство по существу покоилось на національной основ и было ограничено въ своемъ распространеніи, такъ что нельзя было опасаться его успха въ массахъ. Іудей, такимъ образомъ, не былъ вынужденъ поклоняться римскому обычаю, приносить жертвы генію императора, впослдствіи даже изъ уваженія къ его религіи изъ іерусалимскаго храма была снова удалена статуя императора. Христіанинъ же, посл паденія Іерусалима, совершенно отршившійся отъ евреевъ, не встрчалъ такого покровительства, какъ ‘безбожникъ’ онъ до извстной степени вислъ въ воздух, и отъ него требовалось выполненіе всхъ обязанностей государственно-гражданскаго культа. Власть, которая въ большинств случаевъ пользовалась, такъ называемымъ, коэрцитивнымъ правомъ, т. е. правомъ высшихъ чиновниковъ водворять порядокъ и предупреждать нарушеніе общественнаго спокойствія, не находила подходящей законодательной нормы и установленнаго наказанія. Она вовсе не думала выслживать подозрительныхъ людей и привлекать ихъ въ суду, она сама выжидала обвиненія, по крайней мр, такъ было до большихъ преслдованій христіанъ при император Деціи. Кто заявлялъ, что онъ не христіанинъ или уже боле не христіанинъ, тотъ не подвергался наказанію. Однако, чмъ больше чуждаго элемента проникало въ Римъ, чмъ слабе длалось національное чувство, тмъ мене разрушительно могло дйствовать само по себ христіанство, оно въ религіозной области выражало лишь то, что уже осуществилось въ области политической. Тмъ не мене остатки стараго національнаго чувства и фанатизмъ массъ не позволяли отрываться отъ государственной религіи. Впервые лишь такіе жестокіе люди, какъ, достойный въ другихъ отношеніяхъ, Децій, обратились на путь энергичныхъ и послдовательныхъ гоненій, не фанатики среди христіанъ, какъ, напримръ, Оригенъ, открыто признаютъ, что христіанъ, которые дйствительно умерли за вру, можно легко пересчитать. Но все-таки положеніе христіанъ было весьма плачевно и крайне принижено, предоставленные произволу намстниковъ, которые, хотя и предпочитали спокойствіе громкимъ процессамъ, но вынуждены были уступать крикамъ черни, предоставленные произволу наказаній, — они были и оставались безправными. Посмотримъ же, каково было отношеніе къ нимъ до первыхъ общихъ эдкитовъ о вротерпимости. Мы не имемъ надобности распространяться здсь о первыхъ преслдованіяхъ со стороны іудеевъ, такъ какъ объ этомъ достаточно подробно разсказано въ библіи. Тмъ не мене эта ненависть іудейства въ молодому ученію имла существенное значеніе. Іудеи знали правила христіанства или, по крайней мр, казались знатоками ихъ, они всячески интриговали и раздували ненависть противъ христіанскихъ общинъ, они придумывали самыя безумныя обвиненія, будто христіане при своихъ обрядахъ пользуются дтоубійствомъ и кровосмшеніемъ, ихъ рука видна также и въ гоненіяхъ Нерона. Эти гоненія давно уже страшно преувеличены. Неронъ, извергъ, матереубійца на трон цезарей, могъ, конечно, направить всю ярость своей зврской натуры противъ христіанъ, имя его, казалось, неразрывно связано съ проклятіемъ перваго жестокаго врага учениковъ Христа. Неронъ, однако, никогда и не думалъ преслдовать. христіанъ, какъ таковыхъ. Онъ хотлъ лишь снять съ себя все распространявшееся обвиненіе въ поджог Рима и старался перенести его на христіанъ. Нкоторые изъ христіанъ были привлечены къ суду, они оговорили другихъ, и разслдованіе, по довольно неясному свидтельству Тацита, привело къ уликамъ не столько въ поджогахъ, сколько въ ненависти къ людямъ. Въ самомъ дл тихое, далекое отъ какого-либо участія въ общественной жизни поведеніе христіанъ, ожиданіе ими гибели міра были всегда глубоко противны язычникамъ. Первое казалось имъ отвратительнымъ ханжествомъ, второе сумасшествіемъ или отсутствіемъ любви къ отечеству, и хотя глубокомысленному Тациту и была ясна невиновность ихъ въ пожар Рима, но кажущаяся ненависть въ человческому роду могла послужить какому-нибудь Нерону благопріятнымъ поводомъ для обвиненія. н когда затмъ онъ выступилъ противъ нихъ, когда онъ бросалъ ихъ, завернутыхъ въ шкуры дикихъ зврей, на растерзаніе псамъ, когда онъ длалъ изъ нихъ свои живые факелы, то народъ попутно могъ видть въ нихъ зачинщиковъ разрушенія. Но тмъ не мене это не было гоненіе противъ христіанъ въ собственномъ смысл слова, гоненіе за вру. Но вотъ палъ Іерусалимскій храмъ, христіанство окончательно отдлилось отъ іудейства. Оно длается воинственнымъ, оно не желаетъ боле поклоняться зврю, апокалипсисъ Іоанна вызываетъ язычество на бой. Провинція Азія называла нкогда Августа спасителемъ міра: христіанство ставитъ на его мсто Господа Іисуса Христа, изъ Азіи явилось обоготвореніе римскихъ цезарей, приношеніе жертвъ генію императора: апокалипсисъ (2, 13) восхваляетъ мученика Антипу, убитаго въ Пергам, ‘гд живетъ сатана’. Вскор раздаются новыя кровавыя свидтельства. При Домиціан въ 95 году благородный консулъ Флавій Клементъ и его жена Домицилла были казневы за ‘безбожіе’, т. е. за то, что они отпали отъ національной вры высшихъ круговъ Рима, мужъ былъ убитъ, жена подверглась сожженію. Подобная же участь постигла тогда и многихъ другихъ, но объ общемъ гоненіи христіанъ въ римскомъ государств вовсе еще нтъ рчи, преслдованія ограничиваются лишь однимъ Римомъ. Насколько возможно было, смотрли сквозь пальцы, и лишь тогда, когда не было возможности поступить иначе, когда отдльныя преступленія казались слишкомъ тяжкими, тогда принимались мры противъ христіанъ. Новый толчекъ былъ данъ въ царствованіе Траяна. При немъ въ 112/3 г.г. Плиній Младшій былъ намстникомъ въ Виsиніи. Это былъ не очень далекій, довольно поверхностно образованный, но въ общемъ вовсе не антипатичный человкъ. Онъ имлъ приказъ не допускать образованія обществъ и союзовъ въ своей провинціи. Іудейскія религіозныя общества были разршены, христіанскія же нтъ, такъ какъ христіане отдлились отъ іудеевъ. Такимъ образомъ, противъ христіанъ были приняты мры. Плиній, по его собственному признанію, совершенно неосвдомленный въ веденіи этихъ процессовъ, заставлялъ обвиняемыхъ отрекаться отъ христіанства, и многихъ изъ тхъ, которые были привлечены въ суду, какъ христіане, но передъ судомъ отрицали свою принадлежность въ христіанству, онъ принуждалъ приносить жертвы передъ изображеніями боговъ и императора и предавать проклятію Христа. Затмъ онъ отпускалъ ихъ на свободу. Такъ же онъ поступалъ и съ тми, которые утверждали, что лишь ране были христіанами. Однако, ближайшее ознакомленіе съ сущностью христіанства заставило его задуматься. До него дошелъ слухъ, что собственно ядро культа заключается въ томъ, что христіане собираются въ извстный день передъ восходомъ солнца вмст и поютъ гимнъ въ честь Христа, котораго они чтутъ, какъ Бога, что они даютъ другъ другу клятвенное общаніе избгать воровства, кражи, нарушенія брака, лжесвидтельства и не присвоивать себ взятаго на сохраненіе. Затмъ они, будто бы, расходятся, чтобы въ назначенный день вновь собраться на общую трапезу. Такимъ образомъ, Плиній, по его собственнымъ словамъ, нашелъ въ христіанств лишь чрезмрное суевріе, но такъ какъ это суевріе получило уже слишкомъ широкое распространеніе, то онъ и просилъ императора вынести окончательное ршеніе относительно христіанъ. Отвть императора былъ кратокъ и ясенъ. Онъ вполн одобряетъ дйствія своего намстника, но длаетъ еще нкоторыя исполненія. Разыскивать христіанъ не слдуетъ, анонимные оговоры должны оставляться безъ вниманія. Уличенный въ принадлежности къ христіанству, долженъ быть наказанъ, но тотъ, кто отрицаетъ свою виновность и согласенъ подтвердить это жертвоприношеніемъ, тотъ вслдствіе своего раскаянія долженъ быть помилованъ. Это ршеніе, конечно, нельзя назвать соломоновскимъ, но тмъ не мене ему нельзя также и отказать въ извстной гуманности. Весь этотъ эпизодъ имлъ чрезвычайно важныя послдствія. Онъ создалъ на будущее время норму въ подобныхъ процессахъ. Отнын намстники старались, какъ это ране длалъ Плиній, добиться отъ христіанъ, привлеченныхъ къ суду за вру, полнаго признанія, а если никакіе уговоры не помогали, то посредствомъ пытки они заставляли христіанъ дйствовать согласно своему желанію. Страстный апологетъ Тертулліанъ, бывшій юристъ, былъ до глубины души оскорбленъ подобнымъ отношеніемъ, и какъ христіанинъ, и какъ администраторъ. Онъ громко называлъ нелпостью, что человка, вопреки всякому обыкновенію, заставляютъ признаться въ совершенномъ имъ добромъ дл. Однако, какъ красиво это ни звучитъ, тмъ не мене это лишь взглядъ остроумнаго апологета. Ибо нельзя забывать, что римскіе судьи христіанъ, несмотря на дурныя средства, къ которымъ они считали нужнымъ прибгать, тмъ не мене были преисполнены добрыхъ намреній. Ихъ цлью вовсе не было казнить какъ можно больше христіанъ, напротивъ, путемъ уговоровъ или, въ крайнемъ случа, даже посредствомъ пытки они старались добиться отъ христіанъ отреченія. Чтобы затмъ, посл жертвоприношенія, отпустить ихъ на свободу. Христіанское преданіе знаетъ еще даже о формальномъ эдикт о вротерпимоcти, изданномъ преемникомъ Траяна, Адріаномъ. Въ этомъ акт, латинскій оригиналъ котораго былъ приложенъ къ первой апологіи апологета Юстина, императоръ на запросъ намстника отвчаетъ, уже во введеніи до нкоторой степени угрожая доносчикамъ, что въ качеств свидтелей противъ христіанъ судъ можетъ вызывать лишь такихъ лицъ, которыя вполн уврены въ своемъ дл. Если же христіанинъ нарушилъ законы, то онъ долженъ понести соотвтственное наказаніе. Затмъ еще разъ слдуютъ угрозы строгихъ каръ за ложные оговоры. Мн кажется несомнннымъ, что этотъ эдиктъ поддланъ. Слишкомъ бросается въ глаза сходство его съ случаемъ Плинія-Траяна. Здсь однако императоръ идетъ гораздо дале, чмъ въ только что разсмотрнномъ рескрипт. Траянъ оставлялъ анонимные доносы безъ вниманія, здсь же за ложный оговоръ устанавливается наказаніе. Дале то обстоятельство, что христіане, согласно этому эдикту, должны быть привлекаемы къ суду за незаконныя дянія, слишкомъ соотвтствуетъ ихъ собственнымъ желаніямъ, — выразителями которыхъ постоянно являлись апологеты — и невроятно, чтобы языческая власть также могла высказаться въ этомъ же смысл. Вдь защитники христіанской вры, не переставая, требовали: наказывайте безпощадно злыхъ христіанъ, нарушающихъ законъ, но не трогайте всхъ христіанъ только потому, что они христіане! Если же думаютъ, что для фантазера и чудака Адріана христіанство являлось чмъ-то привлекательнымъ, то врядъ ли это врно. Христіане его времени, по крайней мр, были мало расположены въ нему, апоsезъ любимца его Антиноя произвелъ на нихъ крайне отрицательное впечатлніе, и особенно неистовствуютъ противъ непостояннаго императора дикія сивиллы, лучше всего выражающія настроеніе народа. Наконецъ, что фальсификація подобнаго рескрипта въ то время не представляла чего-то исключительнаго, доказываетъ вся литература той эпохи. Какъ мы уже видли, христіане въ борьб такъ же мало заботились объ истин, какъ и ихъ враги. И несомннно. Что и позже изобртались однородные, благопріятные для христіанъ, рескрипты: подобные паразиты выростаютъ только на гнилой почв. Христіане, сочиняя такія дружественныя для себя распоряженія властей, хотли вызвать противорчія въ сред самой власти и создать такимъ образомъ благопріятные прецеденты для своей религіи, тмъ боле, что посл довольно продолжительнаго мира снова наступили невзгоды борьбы. Императоръ Маркъ Аврелій вовсе не былъ другомъ христіанъ. Ему, какъ и многимъ другимъ, не нравилась манера ихъ идти на мученичество, онъ видлъ въ этомъ лишь хвастливое пренебреженіе къ смерти, которая представлялась ему для этого слишкомъ серьезной вещью. До насъ дошелъ его приказъ, въ которомъ онъ устанавливаетъ наказанія за суеврные культы. Слдуетъ ли приписать вліянію этого рескрипта жестокія гоненія на христіанъ въ Ліон, мы не знаемъ, достаточно того, что они произошли въ его время. Объ этомъ свидтельствуетъ одно посланіе вьеннскихъ и ліонскихъ общинъ къ малоазіатскимъ, написанное въ томъ напыщенномъ, высокопарномъ и запутанномъ стил, которымъ писалъ тогда весь міръ. Стилю соотвтствуетъ въ нкоторыхъ отношеніяхъ и содержаніе. Конечно, какъ и во многихъ другихъ извстіяхъ о мученіяхъ, и здсь творятся чудеса: одинъ мученикъ, почти лишившійся посл страшной пытки человческаго облика, внезапно при новомъ строгомъ допрос выздоравливаетъ, такъ что пытка послужила ему для исцленія. Нтъ недостатка, конечно, и въ описаніяхъ пытокъ, которыя со времени первой книги Маккавеевъ, несомннно оказавшей вліяніе на автора посланія, играютъ такую большую роль въ этой литератур. Но тмъ не мене въ изображеніи должно быть много правды, не смотря на реторику и приподнятость разсказа. Такъ, въ немъ отсутствуетъ одна характерная черта, отличающая вс легенды о мученикахъ, — это длинныя рчи и черезчуръ отдланныя замчанія обвиняемыхъ. Вс жалобы его звучатъ вполн естественно или по крайней мр соотвтствуютъ ужасу положенія. Нжная рабыня Бландина, въ то время какъ тло ея представляетъ сплошную рану, говоритъ лишь: ‘Я христіанка, мы ничего не длаемъ дурного’, христіанинъ Поsинъ на вопросъ, кто христіанскій Богъ, отвчаетъ: ‘Когда ты заслужишь этого, ты узнаешь’, другой восклицаетъ, сиди среди пламени на желзной скамь: ‘То, что вы длаете, называется пожирать людей. А мы людей не димъ и вообще не длаемъ зла’. Эти слова были направлены противъ вновь поднятыхъ со стороны противниковъ обвиненій въ томъ, что христіане на своихъ собраніяхъ, якобы, дятъ человческое мясо, это обвиненіе доводило языческій народъ до неистовства. Въ конц концовъ дошли даже до того, что пепелъ мучениковъ стали бросать въ Рону, думая такимъ путемъ лишить. ихъ всякой надежды на воскресеніе. Конечно, нкоторые при вид подобныхъ преслдованій, по человческой слабости, отрекались отъ Христа, хотя и это не помогало, такъ какъ ихъ все равно заключали въ темницы. Тогда ихъ охватывало раскаяніе и они вновь присоединялись къ толпамъ мучениковъ. Такимъ образомъ, въ этомъ посланіи мы имемъ въ общемъ гораздо боле близкія къ истин описанія, чмъ въ большинств житій мучениковъ, это изображеніе въ лучшей своей части дйствительно заимствовано изъ жизни. Я не имю возможности, — да это и не входитъ въ мои цли, — подробно разбирать упомянутыя здсь ‘Дянія мучениковъ’, чтобы на основаніи ихъ составить себ взглядъ на дйствія государства. Поэтому, скажу только слдующее: большинство, собственно, даже почти, вс эти дянія приспособлены для чтенія, для назиданія врующихъ, это — произведенія литературы, подобно всмъ процессуальнымъ протоколамъ, заключающимся въ античныхъ книгахъ. Въ этихъ повствованіяхъ мы можемъ найти много поучительнаго, можемъ узнать изъ нихъ, какъ мыслили люди въ эпоху ихъ появленія, во мы никогда не узнаемъ на основаніи этихъ источниковъ, о чемъ говорилось съ христіанами на суд. Въ доказательство этого я сейчасъ приведу примръ изъ одного процесса, ибо какъ разъ этотъ эпизодъ подвергался самому ложному толкованію. Рчь идетъ о процесс христіанина Аполлонія, который, какъ полагаютъ, былъ римскимъ сенаторомъ и которому позднйшее христіанство приписало значительное философское образованіе, — мнніе, къ сожалнію, довольно часто раздляемое еще и нын. Откуда произошло это мнніе, мы сейчасъ увидимъ. Процессъ начинается съ обычнаго вопроса, признаетъ ли себя обвиняемый христіаниномъ. За утвердительнымъ отвтомъ слдуетъ увщаніе принести клятву предъ геніемъ императора. Аполлоній на это отвчаетъ длинной рчью, смыслъ которой тотъ, что христіанинъ можетъ клясться только передъ такимъ богомъ, который не сдланъ руками человка. Посл короткаго перерыва онъ продолжаетъ затмъ совершенно въ дух апологетовъ, при чемъ напираетъ на то обстоятельство, что христіане въ своихъ молитвахъ просятъ небеснаго владыку о ниспосланіи благъ царю земному. Посuі этого осужденному дается три дня на размышленіе. затмъ, при огромномъ стеченіи народа, начинается главная часть процесса, и Аполлоній на новый вопросъ намстника отвчаетъ слдующимъ образомъ: ‘Мн извстно о ршеніи сената…. тмъ не мене страхъ Божій не позволяетъ мн поклоняться идоламъ, сдланнымъ руками человка. Поэтому, трудно заставить меня поклоняться золоту или серебру, или мди, или желзу, или деревяннымъ, или каменнымъ ложно такъ называемымъ богамъ, которые и не видятъ и не слышатъ, ибо они произведенія ремесленниковъ, золотыхъ длъ мастеровъ, художниковъ, искусственныя созданія человка, которыя не могутъ двигаться сами собою. За то я служу Богу, который въ неб, ему приношу я свои моленія… Ибо позорно поклоняться тому, что стоитъ на одной ступени съ человкомъ или даже ниже демоновъ. Слишкомъ покорные люди совершаютъ тяжкій грхъ, поклоняясь тому, что въ сущности представляетъ ничто иное, какъ безполезный кусовъ камня, сухое дерево, грубый металлъ или мертвыя кости. Что значитъ этотъ вздорный обманъ? Вдь такъ же египтяне поклонялись чаш, которую многіе называютъ просто ножной ванной, и многимъ другимъ мерзостямъ. Аsиняне до сихъ поръ еще чтутъ черепъ быка, называя его счастьемъ аsинянъ, поэтому они не въ состояніи молиться собственнымъ богамъ…’ Дале слдуетъ жестокое нападеніе на религію египтянъ, которое составляетъ непремнную принадлежность полемики апологетовъ, а затмъ Аполлоній переходитъ въ характеристик боговъ, также сплошь и рядомъ встрчающейся у апологетовъ. ‘Они называютъ богами тхъ, которые раньше были людьми, какъ это доказывается миsами. Ибо про Діониса говорятъ, что онъ былъ разодранъ на части, про Геракла, что онъ живымъ былъ положенъ на костеръ, про Зевса, что онъ погребенъ на крыш. Подобныя же исторіи миsы разсказываютъ и объ ихъ потомств. Вслдствіе отсутствія въ нихъ какой-либо божественности я отвергаю ихъ’. Намстникъ неоднократно прерываетъ потокъ крайне тривіальныхъ рчей обвиняемаго, при чемъ одинъ разъ въ разговоръ вмшался даже одинъ изъ циниковъ. Одно время судебный процессъ едва не принялъ характера религіознаго диспута. Во всякомъ случа рчь Аполлонія становится все оживленне, онъ характеризуетъ сущность Христа, описываетъ его страданія и доходитъ, наконецъ, совершенно какъ апологеты, до указанія на Сократа, какъ предшественника Христа: ‘Онъ (т. е. Христосъ), подобно праведникамъ и философамъ до него, подвергался яростнымъ гоненіямъ со стороны невждъ. Ибо неправедные ненавидятъ праведныхъ… Платонъ говоритъ слдующее: праведный же будетъ подвергнутъ истязаніямъ, пыткамъ, будетъ закованъ, ослпленъ на оба глаза и, посл того, какъ онъ претерпть вс муки, его посадятъ на колъ. Подобно тому, какъ надъ Сократомъ аsинскими клеветниками былъ произнесенъ несправедливый приговоръ, посл того, какъ они склонили къ этому народъ, такъ и нашему учителю и спасителю нкоторые изъ злодевъ вынесли обвинительный приговоръ, посл того, какъ они связали его’… Затмъ мученикъ заканчиваетъ, также въ чисто апологетическомъ дух, заявленіемъ, что даже въ томъ случа, если христіанская вра неправедна, какъ это утверждаютъ противники, что и тогда христіане охотно останутся при своемъ заблужденіи, ибо оно вывело ихъ на путь добродтели. Посл нкотораго совщанія намстникъ, который самъ охотно отпустилъ бы его на свободу, но долженъ подчиняться императору, приказываетъ перебить ноги осужденному, и мученикъ умираетъ съ громкой молитвой къ своему спасителю на устахъ. Даже сравнительно свободное теологическое изслдованіе видитъ въ этихъ актахъ Аполлонія точный отчетъ одного изъ процессовъ мучениковъ и съ полнымъ душевнымъ удовлетвореніемъ взираетъ на смлаго философа, такъ восторженно защищавщаго свою вру. Но такой взглядъ совершенно не соотвтствуетъ дйствительности. Въ словахъ Аполлонія не видно ни малйшей искры философскаго ума, все, что онъ говоритъ, какъ мы это не разъ уже замчали, представляетъ собою лишь самую тривіальную апологетическую премудрость, безъ всякаго слда самостоятельности приводитъ онъ вс мотивы этой литературы до упоминанія о Сократ включительно, даже самую вставку словъ циника, если мы вспомнимъ насмшки аsинскихъ философовъ надъ апостоломъ Павломъ, мы должны будемъ отнести сюда же. Неужели же мы дйствительно можемъ поврить, чтобы разумный языческій судья позволилъ обвиняемому развивать до конца эти избитыя фразы, встрчавшіяся во множеств философскихъ трактатовъ, и даже самъ временами вступалъ бы въ споръ? Вдь, не для этого же онъ былъ назначенъ императоромъ. Нтъ, вся эта литература крайне сомнительна, и процессъ Аполлонія не составляетъ исключенія. Онъ стоить въ самомъ начал всхъ этихъ дяній мучениковъ, заключающихъ въ себ, наряду съ подробнйшими описаніями пытокъ, безконечныя рчи мучениковъ о ничтожеств боговъ, о значеніи Сократа и вообще о греческихъ философахъ. Такъ какъ невозможно, чтобы христіане всегда повторяли одн и т же теологическіе диспуты, и такъ какъ послдніе почти цликомъ совпадаютъ съ замчаніями апологетовъ, то вс эти описанія процессовъ, включая и процессъ Аполлонія, цнны для насъ лишь въ чисто литературномъ отношеніи, картины же самаго хода процесса, точнаго протокола его мы до сихъ поръ еще не имемъ. Вернемся, однако, посл этого (необходимаго, впрочемъ) отступленія къ нашей основной тем. При преемник Марка Аврелія, Коммод, для христіанъ въ общемъ наступили лучшія времена. Любовница императора, Марція, была христіанкой, и ея вліяніе на слабаго императора имло, конечно, значеніе для ея единоврцевъ. Но затмъ обстоятельства снова перемнились. Жестокій императоръ Септимій Северъ въ 201 году запретилъ переходъ въ іудейство, а затмъ также и въ христіанство. Новыя строгости создали и новыхъ мучениковъ, дла послднихъ также дошли до насъ. Многіе христіане бжали отъ преслдованій, нкоторые отрекались отъ своей вры и приводили оправданія. До настоящихъ гоненій на всемъ пространств имперіи дло не дошло и въ этотъ разъ, а въ скоромъ времени, при преемникахъ африканскаго императора, для Христовой церкви наступили боле спокойныя времена, особенно, повидимому, склонялся въ пользу новой религіи, съ заповдями которой онъ былъ знакомъ, благородный, хотя и слабовольный, императоръ Александръ Северъ. Постепенно, однако, настала крайне тяжелая эпоха. Чмъ энергичне и жесточе длаются представители имперіи на трон Цезарей, чмъ съ большей страстностью греческая философія обрушивается на христіанство, тмъ хуже становится вншнее положеніе христіанъ. Императоръ Максимини, храбрый, но грубый sракіецъ, прекрасно зналъ, что длалъ, когда приказывалъ преслдовать настоятелей общинъ, т. е. церковный клиръ. Хотя и это преслдованіе ограничилось узкими предлами, но тмъ не мене сознаніе серьезной опасности заставило отца церкви Оригена обратиться къ паств съ посланіемъ, въ которомъ онъ называетъ императора новымъ Навуходоносоромъ и настоятельно призываетъ врующихъ идти на мученичество. И въ самомъ дл, христіане нуждались въ поддержк, ибо отпаденіе, — конечно, только на время гоненій, — сдлалось излюбленнымъ средствомъ спасенія, и появились даже сектантскіе богословы, которые допускали отреченіе отъ вры въ случа крайней необходимости. Противъ этого со всею силою ополчились великіе отцы церкви, и впереди всхъ — Тертулліанъ и Оригенъ. Черезъ послдняго мы узнаемъ, между прочимъ, къ какимъ, прямо-таки іезуитскимъ, пріемамъ прибгали робкіе христіане, впрочемъ побуждаемые къ тому самими язычниками (ср. главу V), чтобы оправдаться въ своихъ собственныхъ глазахъ. По ихъ мннію, можно громко взывать въ богамъ, какому-нибудь Зевсу, Геліосу или Аполлону, лишь бы при этомъ думать только о высшемъ Бог, ибо слова, вдь, составлены вполн произвольно и не имютъ никакого естественнаго отношенія къ вещамъ. Оригенъ такое объясненіе вполн справедливо называетъ софизмомъ. Кратковременное правленіе араба Филиппа было лишь затишьемъ передъ бурей. Въ христіанскомъ лагер многіе считали его своимъ единоврцемъ. Хотя врядъ-ли онъ былъ таковымъ въ дйствительности, какъ мягко онъ ни относился къ христіанамъ. При немъ исполнилось тысячелтіе города Рима. По случаю этого юбилея происходили торжественныя празднества въ честь боговъ, сдлавшихъ благочестивую римскую націю первой въ мір. Конечно, эти празднества заставляли перваго человка въ государств не выходить изъ рамокъ національной религіи. Посл него наступили первыя систематическія, всеобщія гоненія, они связаны съ страшнымъ именемъ Деція. Децій былъ соперникомъ Филиппа, онъ царствовалъ всего два года, но за эти два года онъ дошелъ до такого фанатизма противъ христіанъ, какого раньше никогда ее бывало. Намстникамъ былъ отданъ приказъ принуждать христіанъ къ національному культу. Послднимъ былъ назначенъ срокъ, къ которому они должны заявить о своемъ переход къ старой религіи. Въ случа бгства, имущество христіанъ конфисковывалось, оставшіеся же привлекались къ суду, который приговаривалъ ихъ къ изгнанію и лишенію имущества или же нердко и въ смертной казни. Разсказы объ этихъ преслдованіяхъ еще больше, чмъ извстія о прежнихъ гоненіяхъ, говорятъ объ отпаденіи многихъ христіанъ. Власти выдавали свидтельства о совершеніи жертвоприношенія, такой документъ нсколько лтъ тому назадъ былъ найденъ въ Египт. Дло касается одного христіанина, Аврелія Діогена, изъ селенія ‘Александровъ Островъ’, этотъ христіанинъ подаетъ прошеніе чиновникамъ, назначеннымъ для наблюденія за жертвоприношеніями. Посл характеристики самого себя онъ длаетъ слдующее признаніе: ‘Я всегда ревностно приносилъ жертвы богамъ и теперь также, посл (императорскихъ) приказовъ въ вашемъ присутствіи принесъ жертву, (пилъ) и (лъ) отъ жертвы, о чемъ и прошу васъ засвидтельствовать ниже. Прощайте. Я, Аврелій Діогенъ, подалъ это прошеніе’ — Дале слдуетъ свидтельство администраціи: ‘Свидтельствую, что Аврелій принесъ жертву. Въ (первый) годъ императора Цезаря Гая Мессія Квинта Траяна Деція, благочестиваго, счастливаго, великаго, 26-го іюня’. Такой клочекъ папируса, подобное свидтельство драгоцнне, чмъ трогательныя жалобы на жестокости гоненій риторическихъ отцовъ церкви или пропитанные кровью житія мучениковъ. Передъ нашими взорами моментально встаетъ картина преслдованій, мы видимъ весь бюрократическій аппаратъ въ движеніи, узнаемъ его превосходную организацію, простирающую свою чиновную руку даже до деревень Египта, а также узнаемъ и объ отпаденіи христіанъ. Дополненіемъ къ этому служитъ извстіе отца церкви Кипріана. Онъ негодуетъ на христіанъ за ихъ быструю готовность приносить жертвы языческимъ богамъ. Еще до насильственнаго принужденія они уже спшили исполнить желаніе властей и заставляли даже дтей принимать участіе въ жертвоприношеніи. Многіе, по мннію Кипріана, поступали такъ, чтобъ предупредить конфискацію своего имущества. Снисхожденія заслуживаютъ только т, кто не въ силахъ былъ перенести мученія. Ото всхъ же другихъ отецъ церкви требуетъ самаго строгаго покаянія прежде, чмъ они вновь могутъ быть приняты въ лоно церкви — Кипріанъ самъ бжалъ отъ преслдованій Деція. Этотъ поступокъ его подвергся, конечно, сильному осужденію. Однако, отецъ церкви оправдывалъ себя тмъ, что въ случа его смерти церковь осталась бы безъ руководителя. Во время послдовавшихъ вскор затмъ новыхъ всеобщихъ гоненій при император Валеріан, когда наказанію подвергались вс вообще когда-либо бывшіе христіанами, Кипріанъ также принялъ мученическій внецъ. Въ третій разъ государство во всеоружіи поднялось противъ христіанъ, когда бразды правленія перешли въ руки великаго реформатора Діоклетіана. Церкви подлежали разрушенію, литература христіанъ должна была бытъ уничтожена, рабы за свою принадлежность къ христіанству теряли право на освобожденіе. Эдиктъ слдовалъ за эдиктомъ, послдній изъ нихъ отдавалъ строгій приказъ всхъ христіанъ, во что бы то ни стало, принуждать въ жертвоприношенію. Особенные ужасы творились въ это время въ Египт. Однако коронованный поборникъ національнаго культа потерплъ крушеніе, какой популярностью ни пользовались его пріемы, какъ ни энергично поддерживала его языческая литература, — тмъ не мене ему пришлось бы одну половину своихъ подданныхъ заставить истребить другую. Это была послдняя гигантская попытка язычества воспрепятствовать побд христіанства, десять лтъ спустя, въ 313 году, появляется великій миланскій эдиктъ о вротерпимости Константина и Лицинія. Вншняя борьба этимъ почти закончилась, вскор наступило даже такое время, когда могла появиться книга, приписываемая Лактанцію, въ которой съ ненавистью описываются различные роды смерти всхъ гонителей, и когда, наконецъ, одинъ ревнитель христіанства призываетъ сыновей Константина къ преслдованію язычниковъ. Кратковременная реакція Юліана Отступника, хотя и пробудила вновь вс страсти жгучей, двухсотлтней борьбы, но теперь споръ ограничился, главнымъ образомъ, лишь словесной борьбою: въ общемъ еще мене радостное зрлище, чмъ то, когда мученики по приказу проконсула шли на смерть. Если мы еще разъ бросимъ взглядъ на всю эту великую эволюцію, то мы не должны затемнять ясность нашего взора розовыми облаками энтузіазма. Кровь мучениковъ послужила цементомъ при постройк церкви, такъ говорятъ католики и большинство протестантовъ, воля Божія, какъ и всегда оказалась сильне людской злобы. Несомннно, что безъ гоненій церковь не проявила бы такого могучаго роста. Всякое убжденіе очищается и усиливается испытаніемъ огнемъ. Но существуютъ разныя испытанія огнемъ. Если оно тянется слишкомъ долго и, огонь не переставая раздувается, то даже самый твердый, самый благородный металлъ будетъ расплавленъ. Вполн правильно было сказано: идеи жили въ головахъ, если бы отрубили головы, то идеи перестали бы существовать. Постоянное, въ теченіе вковъ, направленное къ единственной цли истребленія всхъ иначе мыслящихъ, безпощадное, послдовательное гоненіе въ конц концовъ уничтожило бы христіанство. Мы же видимъ, что сдлала своей желзной послдовательностью изъ Испаніи, опиравшаяся на фанатизмъ невжественнаго народа, инквизиція, здсь система дйствительно побдила потому, что она дйствовала поразительно исправно и долго. Но здсь энтузіазму новой вры противостоялъ фанатизмъ противника. Послдняго и не доставало древнему міру, ибо ненависть къ христіанамъ не представляла собою чего-либо положительнаго. Отдльныя выступленія намстниковъ приносили лишь частичный вредъ, послднія же нападенія императоровъ явились слишкомъ поздно. Такимъ образомъ, римская религія, а съ нею государство, проиграла игру не столько вслдствіе побды противника, сколько благодаря собственной вин. Въ насъ же это зрлище, не смотря на всю отвратительность гоненій и вс жестокости, творившіяся при этомъ возбуждаетъ все-таки меньшій ужасъ, чмъ событія позднйшаго времени, когда та же система преслдованій изъ года въ годъ воздвигала костры, на которыхъ христіане, именемъ Бога и во славу его, сжигали христіанъ.
IV. Литературная борьба съ греками и римлянами.
1. Первыя выступленія.
Ни одно умственное движеніе не выступало съ такой силою въ самыхъ различныхъ направленіяхъ, какъ христіанство. Мы познакомились уже съ апокалипсисами и сивиллами, съ ихъ смлыми нападками на Вавилонъ-Римъ, теперь предметъ вашего разсмотрнія составятъ философскія сочиненія, направленныя противъ язычества, т. е. главнымъ образомъ противъ представителей греческаго міровоззрнія, а въ послдней глав мы увидимъ, что наряду съ борьбой противъ римскаго государства велась также ожесточенная борьба внутри самаго христіанства, противъ сектъ. Такимъ образомъ, христіанская церковь по отношенію въ остальному міру дйствительно оказывалась тмъ, за что она, увренная въ своемъ назначеніи, уже ране выдавала себя, т. е. новымъ народомъ. Какъ мы уже отчасти видли, христіанство вело борьбу по всей линіи почти только въ вид наступленія. Мы увидимъ это еще разъ, какъ изъ настоящей, такъ и изъ обихъ слдующихъ главъ. Первыя нападенія христіанству пришлось выдержать со стороны Іудейства: первый мученикъ былъ Стефанъ, одинъ изъ самыхъ яростныхъ гонителей — Павелъ. Нероновскія убійства христіанъ, какъ замчено уже выше, инспирированы, вроятно, евреями, и еще изъ боле поздняго времени мы имемъ доказательства борьбы христіанства съ іудействомъ. Такъ. напр., одинъ изъ самыхъ рзкихъ противниковъ христіанства, платоникъ Цельзъ, во введеніи къ своему полемическому сочиненію заставляетъ выступать, какъ бы въ вид развдчика, одного еврея {Я, конечно, не касаюсь здсь выступающей уже въ евангеліяхъ апологетической тенденціи.}. Но одновременно юныя силы новаго ученія направляются также на борьбу съ греками и римлянами. Впрочемъ, послдняя не представляетъ собою чего-либо вполн новаго, Іудеи также вынуждены были защищаться отъ критики со стороны язычества. Аллегорическія толкованія писанія, въ которому поздне прибгали еврейскіе ученые. представляли собою средство защиты противъ языческой критики библіи. Но кром того, мы обладаемъ также сочиненіями, которыя гораздо пряме, непосредственне, положительне обращаются противъ язычества, — это тракты благороднаго мыслителя Филона и апологія извстнаго историка Іосифа. Филонъ, какъ мы замтили уже ране всецло проникнутый эллинскими воззрніями, глубокая, серьезная личность, вовсе не является поборникомъ христіанства, какъ ни глубоко въ немъ сознаніе Бога, какъ ни смшны кажутся ему греческія божества, его идеалъ — созерцательная жизнь, и этотъ идеалъ, кажется ему, достигнутъ извстной іудейской сектой. Но онъ не апостолъ теоріи, не пламенный ораторъ. Рядомъ съ нимъ стоитъ совершенно противоположный ему Іосифъ — человкъ, полный общечеловческихъ, специфически іудейскихъ, можно даже сказать: специфически греческихъ недостатковъ. Во время великой іудейской войны Веспасіана онъ во время для своей личной безопасности перешелъ на сторону врага своего народа, въ лагерь Флавіевъ, которымъ затмъ сталъ служить со страстью ренегата. Однако, дло его народа все-таки оставалось ему близкимъ, и такъ какъ сильная іудейская пропаганда въ римскомъ государств встрчала много энергичныхъ враговъ, рзко нападавшихъ въ своихъ писаніяхъ на притязанія іудеевъ, то въ одномъ полемическомъ сочиненіи онъ обратился противъ цлаго ряда этихъ авторовъ, стремясь доказать, что на свт никогда не существовало боле справедливаго, боле умнаго, боле значительнаго народа, чемъ евреи, которые всегда по своей культур во всхъ отношеніяхъ стояли выше грековъ, — вдь греки и были главнымъ врагомъ. Полемика Іосифа, перемшанная съ омерзительными личными нападками, представляетъ собою, несмотря на весь ея историческій интересъ, далеко не отрадное, а подчасъ даже прямо-таки отвратительнее явленіе: это высокомрное, сухое произведеніе пропаганды. Какую чудесную, освжающую противоположность всему этому представляетъ первое полемическое выступленіе христіанства. Это такой же контрастъ, какъ между мрачнымъ іудейскимъ апокалипсисомъ который на дымящихся развалинахъ Іерусалима ведетъ разговоръ съ Богомъ, и трубнымъ гласомъ апокалипсиса Іоанна. Изъ каморки мыслителя Филона, отъ наполненной желчью чернильницы Іосифа мы какъ бы вдругъ дуновеніемъ исторіи переносимся на одно изъ священнйшихъ мстъ древности, въ аsинскій ареопагъ. Передъ нами стоитъ апостолъ Павелъ и проповдуетъ о невдомомъ Бог и противъ ложныхъ божествъ. Вмсто комнатнаго потолка — надъ нимъ синее небо Аттики, вмсто пера въ рук — у него живое слово на устахъ, у ногъ его недоврчиво улыбающіеся эпикурейцы и стоики, въ его сердц глубокая вра въ побду своего ученія. И тмъ не мене, и это все едва-ли когда-либо происходило въ дйствительности, и эта картина также лишь произведеніе литературы. Но здсь это безразлично, недавно было сдлано врное замчаніе, что проповдь Павла въ Аsинахъ въ высшемъ смысл полна исторической истины. Высказанныя имъ мысли о томъ, что греки глубоко въ душ уже чувствовали Бога, но что этотъ Богъ не живетъ въ храмахъ и не сдланъ руками человка, что Богъ посл вковъ невжества призываетъ людей въ покаянію, наконецъ указаніе на страшный судъ и воскресеніе мертвыхъ — все это уже содержитъ въ себ въ зародыш идеи позднйшей апологетики. Это — программа будущаго. Ибо, какъ апологетика (защитительная литература) лишь въ самой небольшой степени соотвтствуетъ дйствительному смыслу этого слова и представляетъ собою почти сплошное наступленіе, именно потому, что она чувствуетъ себя застрльщицей новой вры, новаго народа, такъ и проповдь Павла является нападеніемъ прямо на центръ вражескаго лагеря, на палатку полководца, на философскія Аsины. И то обстоятельство, что предметомъ нападокъ со стороны философовъ служитъ, главнымъ образомъ, воскресеніе мертвыхъ, вполн соотвтствуетъ антично-языческому чувствованію, противъ этого догмата язычество боролось всего дольше и самыми сильными средствами. Такимъ образомъ, проповдь Павла представляетъ собою до извстной степени идеальную сводку всхъ этихъ первыхъ споровъ съ греческимъ міромъ, она соединяетъ ихъ въ одномъ лиц, въ лиц апостола язычниковъ Павла. Она остается прелюдіей всей христіанской апологетики. Рядомъ съ проповдью Павла современемъ появляется апокрифическое сочиненіе, которое однако значительно уступаетъ въ оригинальности первому. Это такъ называемая проповдь Петра, отъ которой до насъ дошла лишь одна цитата. Она начинается указаніемъ на единаго Бога: ‘Узнайте же, что существуетъ только одинъ Богъ, который сотворилъ начало всего, и во власти котораго находится конецъ всего. Онъ невидимъ и тмъ не мене видитъ все, онъ необъемлемъ и тмъ не мене объемлетъ все, онъ не нуждается ни въ чемъ, а въ немъ нуждается все, имъ все существуетъ. Онъ непостижимъ, вченъ, безконеченъ, никмъ не сотворенъ, онъ самъ сдлалъ все словомъ своей силы. Почитайте же этого Бога не такъ, какъ греки, ибо они позволяютъ увлекать себя невднію и понимаютъ Бога не такъ, какъ вы въ вашемъ совершенномъ познаніи, и изъ того, чмъ Богъ далъ имъ власть пользоваться, они длаютъ себ изображенія изъ дерева, камня, мди, желза, серебра и золота, и ставятъ на пьедесталъ то, что было подчинено матеріи, и поклоняются ему, и то, что Богъ далъ имъ для пищи и употребленія, птицъ небесныхъ и рыбъ морскихъ, и червей земныхъ, и зврей и четвероногихъ полевыхъ животныхъ, хорьковъ и мышей, кошекъ и собакъ и обезьянъ (почитаютъ они), и собственную пищу приносятъ они въ жертву животнымъ, которыя также служатъ для питанія, и мертвое приносятъ они мертвецамъ, считая послднихъ за боговъ, и такъ они проявляютъ неблагодарность къ Богу, ибо этимъ отрицаютъ, что онъ существуетъ. И не почитайте Бога такъ, какъ іудеи, ибо хотя они и думаютъ, что они одни познали Бога, но тмъ не мене они не понимаютъ этого, поклоняясь ангеламъ и архангеламъ, мсяцу и лун. И если не свтитъ луна, то они не празднуютъ субботы, которую они называютъ первой, ни праздника опрсноковъ, ни великаго дня’. Изъ этого отрывка мы узнаемъ двоякаго рода вещь: прежде всего зависимость отъ греческой полемики, которая всегда держала про запасъ насмшка надъ египетскимъ почитаніемъ зврей, и въ тснйшей связи съ этимъ неумнье литературно излагать свои мысли. Египетскій звриный культъ безъ всякой связи вовлекается въ полемику противъ греческихъ божествъ, и этимъ нашъ авторъ обнаруживаетъ, что онъ далеко еще не вполн оріентировался въ этой области. Та же безпомощность, въ извстномъ смысл, сохраняется и въ позднйшее время, что-то прямо-таки трогательное заключается въ неувренныхъ еще шагахъ древняго христіанства въ области того, что тогда называли философіей. Христіане, несмотря на всю ту энергію, съ которой они выступали противъ греческой философіи, сами нердко называли себя философами, съ одной стороны потому, что къ этой классификаціи принуждали литературные обычаи древности, съ другой стороны потому, что и они сами довольно часто, вроятно, чувствовали нкоторую зависимость отъ эллинской философіи. и они имли на это во всякомъ случа такое же право, какъ и то множество странствующихъ философовъ, которые шатались тогда по міру и присвоивали себ возвышенное имя философовъ. Но тмъ не мене отношеніе христіанъ въ философіи было и остается довольно неяснымъ. Языческое образованіе, весь окружающій ихъ міръ даетъ имъ для борьбы съ языческимъ культомъ совершенно то же оружіе, которымъ еще много столтій до нимъ пользовались философы. Но эта борьба есть лишь отрицаніе, положительную же часть ихъ ученія составляетъ религія, не возникшая изъ мыслящаго духа, а воспринятая и рожденная изъ священнаго трепета богодовхновеннаго чувства, — религія, а не философія. Поэтому, нкоторые изъ христіанъ и не желаютъ ничего слышать о философахъ и рзко и грубо высмиваютъ ихъ. Даже личность самого Сократа для нкоторыхъ христіанъ не является священной. Большинство признаетъ, что съ нимъ необходимо считаться, многіе видятъ въ немъ даже нчто въ род предчувствія Христа, но такъ какъ, въ конц концовъ, онъ не могъ абсолютно удовлетворять всмъ требованіямъ, предъявляемымъ христіанствомъ къ человку, то они стараются найти въ немъ всяческія ошибки и, наконецъ, даже порочатъ его не мене, чмъ другихъ философовъ. Позже, когда христіанство стало все боле и боле охватывать также и образованные круги общества, выработалась собственная христіанская философія, которая, воспринявъ всю изощренность эллинскаго ума, несомннно совершила насиліе надъ самой драгоцнной частью религіи. И это, конечно, религіи самой по себ, какъ и всегда, послужило лишь въ ущербу. Впрочемъ, въ боле древнюю эпоху дло до этого еще, въ счастью, не доходило, мы встрчаемъ тогда нсколько смлыхъ, простыхъ людей, которые, хотя и называютъ себя философами и стараются мыслить философски, но въ сущности вовсе не заслуживаютъ этого названія въ томъ смысл, какой мы придаемъ ему. Древнйшимъ изъ этихъ поборниковъ христіанства, которыхъ, какъ мы уже указывали выше, не совсмъ правильно называютъ апологетами, является открытый около 14 лтъ тому назадъ Аристидъ, который самъ себя называлъ философомъ изъ Аsинъ. Апологія его адресована въ императору Антонину Пію, мало энергичному, уже немолодому человку, который, если и видлъ когда-либо это произведеніе, то просто, вроятно, отложилъ его къ прочимъ бумагамъ. Если же онъ и читалъ его, то уже съ первыхъ страницъ почувствовалъ, должно быть, смертельную скуку. На него, какъ на человка языческаго образованія, врядъ ли могло оказать иное дйствіе это произведеніе, которое начиналось съ обычной полемики противъ ложныхъ боговъ и идоловъ греческаго міра: все это императоръ, конечно, уже ране встрчалъ у философовъ того времени. Совершенно иначе относимся къ этому произведенію мы. Для насъ оно является драгоцннымъ свидтельствомъ, трогательнымъ, какъ я сказалъ, документомъ по исторіи этой полемической литературы. Въ первой полемической части авторъ всецло находится подъ властью традиціи, онъ подчасъ крайне неуклюже высказываетъ самыя обыденныя мысли, которыя тогда носились въ воздух. Он являются для него чмъ-то чуждымъ, воспринятымъ лишь съ вншней стороны, но тмъ не мене онъ глубоко убжденъ въ ихъ правильности, потому что он переданы ему, и поэтому онъ повторяетъ ихъ, какъ бы желая, чтобъ он лучше запечатллись въ ум читателя, и даже будто провряя самого себя. Такимъ образомъ, несмотря на свое названіе философа, онъ здсь является лишь начинающимъ писателемъ, и это то какъ разъ и заключаетъ въ себ что-то трогательное и длаетъ его для насъ гораздо интересне многихъ вполн опытныхъ авторовъ послдующаго времени. Апологія его начинается совершенно по образцу стоиковъ: ‘Меня, о цезарь, произвело на свтъ провидніе Божіе. И когда я наблюдалъ небо и землю и море, солнце, луну и все прочее, я удивился порядку, господствующему всюду. И понялъ я, что этотъ міръ и все въ немъ двигается необходимостью, и увидлъ я, что тотъ, кто приводитъ все это въ движеніе и кто господствуетъ въ мір, есть Богъ, невидимый въ мір и скрытый міромъ, ибо все, что двигаетъ, сильне того, что находится во власти’. Проникновеніе въ эти первоосновы Аристидъ отвергаетъ, такъ какъ Богъ непостижимъ ни для кого: ‘Я же говорю, что Богъ никмъ не произведенъ на свтъ, никмъ не сдланъ, что онъ никмъ не объемлемъ, но самъ объемлетъ все, что онъ безъ начала и конца, вчный, безсмертный, совершенный и непостижимый. Совершенный же… значитъ, что въ немъ нтъ никакихъ недостатковъ, что онъ ни въ чемъ не нуждается, а въ немъ нуждается все. А что я сказалъ, что онъ не иметъ начала, означаетъ, что все имющее начало иметъ также и конецъ, а что иметъ конецъ, то можетъ быть разгадано. Онъ не иметъ имени, ибо все имющее имя родственно творенію. Онъ не иметъ ни образа, ни членовъ, ибо имющій это соотвтствуетъ сотвореннымъ вещамъ’. И въ томъ же дух авторъ продолжаетъ дале, существо Божіе характеризуется согласно древней манер, чисто отрицательными свойствами. Дале, авторъ длитъ людей на три рода, смотря по религіи: на идолопоклонниковъ, іудеевъ и христіанъ. Онъ показываетъ, какъ вс язычники впали въ заблужденіе, и т, которые поклоняются стихіямъ и небеснымъ свтиламъ, и т, которые чтутъ поэтическихъ боговъ грековъ, при этомъ излагаетъ онъ все это крайне утомительно, основной мотивъ всегда остается одинъ и тотъ же, именно, что эти предметы почитанія либо измнчивы, либо подчинены опредленнымъ законамъ, либо, наконецъ, не въ состояніи сами себ помочь. Такъ напр., про солнце онъ говорить, что оно не можетъ быть богомъ потому, что оно вынуждено двигаться по извстному пути, иметъ опредленныя обязанности, совершенно лишено собственной воли, и что путь его можетъ быть вычисленъ заране. Съ особенной рзкостью, подобно іудейскимъ писателямъ. Аристидъ нападаетъ затмъ на высокомрныхъ грековъ, которые воображаютъ себя мудрецами, а сами хуже варваровъ, поклоняющихся солнцу. Миsы и религіозныя представленія грековъ разбираются по опредленной схем, и апологетъ показываетъ своимъ противникамъ, что такая гршная компанія, какъ олимпійскіе боги, способна своимъ дурнымъ примромъ уничтожить всякую нравственность и добродтель: упрекъ, построенный вполн по греческому образцу. Особенно тщательно авторъ копается въ грхахъ Зевса и развертываетъ одинъ изъ тхъ длинныхъ листовъ Лепорелло, на которыхъ записаны вс прелюбодянія царя боговъ. Для характеристики возьмемъ, напр., отрывовъ объ Аполлон и Артемид: ‘А посл этого они приводятъ другого бога и называютъ его Аполлономъ. Про него говорятъ они, что онъ завистливъ и измнчивъ и то ходитъ съ лукомъ и колчаномъ, то съ киsарой и плектрономъ, и онъ длаетъ людямъ предсказанія, чтобы получить отъ нихъ награду. А нуждается ли этотъ богъ въ наград? Позорно, что все это находятъ въ бог.— И посл него приводятъ онъ Артемиду, богиню, сестру Аполлона, и говорятъ, что она была охотницей и носила лукъ и стрлы и съ собаками скиталась по горамъ, гоняясь за оленями или дикими кабанами. Позорно, что молодая двушка одна скитается по горамъ и охотится на зврей. И поэтому невозможно, чтобъ Артемида была богиней’. И то же самое повторяется о каждомъ бог, я думаю, мы получили достаточное представленіе о монотонности и отсутствіи оригинальности. Та-же слабость отмчаетъ и дальнйшую критику египетскаго культа животныхъ, съ которой, какъ съ необходимой принадлежностью этой литературы, мы уже познакомились ране. Но вотъ начинается нчто новое, освжающее. Посл краткаго разсмотрнія іудейской религіи, въ приверженцахъ которой христіанинъ не отрицаетъ весьма совершеннаго познанія Бога и большой любви въ ближнимъ, онъ съ глубокой теплотой и убдительной силой переходитъ къ христіанамъ и даетъ подробную характеристику ихъ образа жизни. До извстной степени въ противоположность многочисленнымъ моральнымъ предписаніямъ древняго христіанства, въ противоположность дебету, эта характеристика содержитъ кредиту христіанъ и выгодно отличается отъ невыносимаго самовосхваленія іудеевъ въ ихъ апологетическихъ сочиненіяхъ,. ибо все, что здсь говорится о нравственности и воздержаніи христіанъ, подтверждается также и съ другой стороны, въ томъ числ и язычниками. ‘Они, говорится тамъ, не нарушаютъ браковъ…. не лжесвидтельствуютъ, не присваиваютъ себ чужого имущества и не прельщаются тмъ, что’ имъ не принадлежитъ, они чтутъ родителей, и тмъ, кто имъ близокъ, длаютъ добро, и судятъ по справедливости. И они не молятся идоламъ, имющимъ образъ человка, и не длаютъ другимъ того, чего они не хотятъ, чтобы длали имъ, и они не употребляютъ въ пищу жертвенныхъ животныхъ, ибо они чисты, и на тхъ, которые угнетаютъ ихъ, они дйствуютъ убжденіемъ и длаютъ ихъ своими друзьями, и врагамъ своимъ они творятъ добро. И жены ихъ чисты, о цезарь, какъ двы, и дочери ихъ полны кротости, и мужчины ихъ воздерживаются отъ… всякой нечистоты въ надежд на будущую награду, которая ожидаетъ ихъ на томъ Свт. Слугъ же своихъ и служанокъ и ихъ дтей склоняютъ они къ христіанству той любовью, съ которой они относятся къ нимъ. И когда т длаются христіанами, они всхъ ихъ безъ различія называютъ братьями. Они не молятся чуждымъ богамъ и живутъ въ смиреніи, творя добро, и ложь не встрчается среди нихъ, они любятъ другъ друга и заботятся о вдовахъ и сиротъ освобождаютъ отъ ихъ угнетателей, и имущій даетъ неимущему безъ зависти и когда они видятъ чужестранца, то приводятъ его къ себ въ домъ и радуются ему, какъ настоящему брату, ибо не тхъ называютъ они братьями, кто братья имъ по плоти, а тхъ, кто братья по духу и въ Бог. Когда же умираетъ бдный, и христіанинъ видитъ это, то онъ по силамъ совершаетъ его погребеніе. И когда они слышатъ, что одинъ изъ нихъ заключенъ въ темницу и терпитъ угнетенія во имя Мессіи, то они стараются помочь ему въ его несчастьи, а если возможно освободить его, то и освобождаютъ. И если у нихъ находится нуждающійся и бдный, а они сами не имютъ излишка, то они постятся два или три дня и отдаютъ свою пищу бдному… Всякое утро и всякій часъ, взирая на благодянія, которыя Богъ оказываетъ имъ, они хвалятъ и славятъ Бога и благодарятъ его за пищу и питье. И когда праведникъ среди нихъ оставляетъ этотъ міръ, то они радуются и благодарятъ Бога и провожаютъ покойника, точно онъ перезжаетъ съ одного мста на другое. И когда у нихъ рождается ребенокъ, то они воздаютъ хвалу Богу, а когда случается, что ребенокъ умираетъ, то они воздаютъ Богу еще большую хвалу за то, что сподобилъ дитя пройти этотъ міръ безъ грха. И когда они видятъ, что одинъ изъ нихъ умеръ въ безбожіи и во грхахъ, то они горько плачутъ надъ нимъ и вздыхаютъ, какъ будто ему предстоитъ наказаніе… И такъ проводятъ они время своей жизни. И такъ какъ они познаютъ благодянія, которыя Богъ оказываетъ имъ, то благодаря этому и красоты, которыми полонъ міръ, продолжаютъ существовать… Затмъ Аристидъ предлагаетъ императору самому прочесть христіанскія книги, тогда онъ узнаетъ, что Аристидъ вовсе не защитникъ новаго ученія, что онъ говоритъ такъ по непосредственному побужденію, потому, что онъ читалъ писанія христіанъ и увидлъ, что предсказанія ихъ оправдались, другими словами потому, что онъ недавно еще санъ былъ язычникомъ. Еще разъ, съ еще большей силой напираетъ онъ на то, что міръ держится только благодаря молитвамъ христіанъ, еще разъ бросаетъ онъ на грековъ полный отвращенія взглядъ, убждаетъ ихъ бросить ихъ клеветы по отношенію къ христіанамъ и обратиться на путь истины и заканчиваетъ затмъ, какъ многія позднйшія христіанскія сочиненія, указаніемъ на грядущій судъ Божій. Эта древняя апологія, которую, благодаря счастливой случайности, мы имемъ теперь въ цломъ вид, является типичной для многихъ слдующихъ апологій. Вс он съ утомительнйшими подробностями и крайне неоригинально возвращаются постоянно къ борьб противъ языческихъ воззрній, и только положительная часть, та часть, гд говорится о дйствительномъ образ жизни христіанъ, дйствуетъ на насъ боле глубоко. Въ произведеніи Аристида мы видимъ христіанство уже въ центр борьбы противъ своихъ враговъ. Апологетъ призываетъ язычниковъ бросить ихъ клеветы, и мы знаемъ, что онъ разуметъ при этомъ т глупыя сказки, которыя обвиняли христіанъ въ безбожіи, каннибализм и разврат. Однако, къ этимъ неуклюжимъ, скоре демагогическимъ, нападкамъ уже присоединялись другія, боле утонченныя, боле колкія. Прежде всего полемика противниковъ — и, какъ уже замчено, не безъ виднаго участія въ борьб іудеевъ, — направилась, повидимому, на личность основателя христіанской религіи, его называютъ безпомощнымъ, слабымъ и несмлымъ по отношенію въ врагамъ, говорятъ, что если онъ дйствительно былъ Сынъ Божій, то почему же онъ не явился во всемъ своемъ величіи передъ судьями, за его чудеса называютъ его волшебникомъ. Этому вполн соотвтствуютъ въ воззрніи язычниковъ и представленія о христіанскомъ Бог. Съ тмъ же вопросомъ, съ какимъ прежде эпикурейцы обращались къ своимъ противникамъ-стоикамъ, теперь обращаются язычники къ христіанамъ. Если вашъ Богъ, говорятъ они, дйствительно вченъ, то гд былъ онъ до сотворенія міра, что длалъ онъ тогда? Кром того, говорятъ они дале, христіане представляютъ себ Бога въ не мене человческомъ образ, чмъ греки своихъ боговъ: разв можно, напр., говорить о перст Божіемъ или представлять себ Бога прогуливающимся по раю? Если Богъ не защитилъ Христа отъ враговъ, то онъ не защититъ и его послдователей, почему же Богъ не защищаетъ ихъ отъ несправедливостей? Если христіане дйствительно такъ, какъ они это говорятъ, стремятся къ Богу и къ смерти, то почему они не покончатъ съ собою добровольно для того, чтобы отправиться къ Богу. И дале, если Богъ ненавидитъ идоловъ и идолопоклонство, то совершенно непонятно, почему онъ не вмшается и не уничтожитъ жрецовъ. Впрочемъ, христіане весьма заблуждаются насчетъ своихъ противниковъ, послдніе и не думаютъ поклоняться самымъ изображеніямъ, изображенія лишь помогаютъ имъ въ ихъ человческой слабости. Кром того, греки и римляне отлично знаютъ, что міромъ правитъ единый Богъ, но подобно тому, какъ цезарю подчиненъ цлый штатъ чиновниковъ, такъ и боги являются лишь исполнителями высшей воли единаго Бога. Молиться этимъ богамъ есть дло простого благочестія. Да и христіанское ученіе далеко не является такимъ, какимъ его представляютъ его защитники, оно вовсе не единообразно, а длится на секты, какъ философія. Но вмст съ тмъ христіане и не философы, ибо что за темную, необразованную и боящуюся свта компанію они представляютъ! Одинъ античный риторъ, въ общемъ одинъ изъ самыхъ поверхностныхъ болтуновъ, какіе когда-либо были, заявляетъ въ одной изъ своихъ утомительно-длинныхъ и въ общемъ крайне неинтересныхъ рчей, что эти люди, представляющіе собою полное ничтожество, осмливаются поносить такихъ мужей, какъ Демосsенъ, въ то время, какъ въ каждомъ ихъ слов встрчается по меньшей мр одна грамматическая ошибка. Презираемые сами, они презираютъ другихъ, судятъ и другихъ, не обращая вниманія на себя, хвалятся своими добродтелями и не соблюдаютъ ихъ, проповдуютъ воздержаніе, а сами погрязли въ порокахъ. Грабежъ они называютъ общимъ пользованіемъ, недоброжелательство у нихъ значитъ философія, а бдность — презрніе съ богатству. При этомъ они унижаются въ своей алчности. Разнузданность называютъ они свободой, злобу — откровенностью, принятіе даровъ — гуманностью. Какъ и безбожники изъ Палестины, они въ одно и то же время и низкопоклонны, и дерзки. Въ извстномъ направленіи они отдлились отъ эллиновъ или скоре отъ всхъ добрыхъ людей. Неспособные ни къ чему полезному, они мастерски умютъ вносить раздоры въ семью и натравливаютъ членовъ семьи другъ на друга. Ни одно слово, ни одна мысль, ни одно дло ихъ не принесло плодовъ. Они не принимаютъ участія въ устройств празднествъ и не чтутъ боговъ. Они не засдаютъ въ городскихъ совтахъ, не утшаютъ печальныхъ, не примиряютъ спорящихъ, юношество ихъ остается безъ воспитанія, на форму рчи они не обращаютъ никакого вниманія, не они прячутся по угламъ и знать ничего не хотятъ. Они осмливаются даже присваивать себ имена лучшихъ изъ эллиновъ и называютъ себя — философами, какъ будто одна только перемна имени что-нибудь значитъ и какого-нибудь Терсита можетъ превратить въ Гіацинта или Нарцисса. На эти упреки, которымъ нельзя отказать въ извстной ловкости, христіане часто даютъ лишь половинчатые или уклончивые отвты. Вообще во всей этой борьб, которая тянется цлые вка и съ обихъ сторонъ лишь медленно измняетъ аргументы, многое было основано на коренныхъ недоразумніяхъ. Об партіи возражаютъ другъ другу большей частью совсмъ не по существу, ибо об исходятъ изъ совершенно различныхъ предпосылокъ. Тезисы и антитезисы, вообще, никогда не ршаютъ споръ умовъ и сердецъ. Но все-таки цлый рядъ обвиненій христіанамъ удалось опровергнуть своей жизнью. Непріязнь язычниковъ къ уединенной жизни христіанъ, съ ихъ нелюдимости выражается въ извстныхъ, уже ране разсмотрнныхъ нами обвиненіяхъ. Такъ какъ въ то время въ Рим было множество самыхъ разнообразныхъ тайныхъ культовъ, которые были заимствованы съ востока и отличались кровавыми и сладострастными оргіями, то подобныя обвиненія находили, конечно, благопріятную почву, тмъ боле, что большая христіанская община такъ называемыхъ гностиковъ, примыкая съ восточнымъ мистеріямъ, пользовалась особыми таинственными символами и заклинаніями. И это было не послдней причиной, почему сама церковь, какъ мы это еще увидимъ, сочла нужнымъ положить конецъ этимъ сектамъ. Здсь съ теченіемъ времени христіанамъ удалось дйствительно заткнуть ротъ врагамъ, и самый ходъ дла помогъ имъ въ этомъ, все увеличивавшаяся публичность ихъ богослуженія опровергла эти обвиненія, и въ позднйшіе вка о нихъ уже нтъ боле и рчи. Подробное разсмотрніе этой борьбы умовъ обнаруживаетъ, какъ уже замчено выше, повторяющійся вообще въ исторіи всхъ временъ фактъ, — именно, что оружіе этого спора остается на всемъ протяженіи его боле или мене однороднымъ, и даже отчасти здсь продолжается борьба языческой философіи, стоиковъ, эпикурейцевъ и скептиковъ. Но среди этой пропаганды, о томительномъ прозябаніи которой свидтельствуетъ множество скучнйшихъ трактатовъ, сплошь и рядомъ выдляется человческая личность, сила индивида, которая изъ собственной груди уметъ исторгнуть иные звуки. Здсь передъ нами встаетъ личность апологета и мученика Іустина. Онъ родился около 100 года отъ языческихъ родителей. ‘3начала онъ былъ платоникомъ, видлъ, какимъ клеветамъ подвергаются христіане, съ какой смлостью они идутъ на судъ, и это создало въ немъ, по его собственному свидтельству, глубокое убжденіе, что они не преступники, ибо преступники не могли бы обладать такимъ безстрашіемъ. Онъ также около 150 года написалъ апологію новой вры на имя императора Антонина Пія. Отъ нея уже ветъ совершенно инымъ духомъ, чмъ отъ только что разсмотрнной апологіи Аристида. Іустинъ обратился въ императору съ категорическимъ требованіемъ оказать, наконецъ, справедливость христіанамъ. Какъ мы видли выше, христіанство и враждебное отношеніе къ жертвоприношеніямъ въ то время были синонимами, поэтому для привлеченія въ суду было достаточно одного обвиненій въ христіанств, если кто либо признавалъ себя передъ судомъ христіаниномъ, то его обвиняли, какъ члена преступной секты, если же онъ отрицалъ свою принадлежность въ христіанству, то его отпускали, при условіи, конечно, что его показанія пользовались довріемъ. Апологетъ прямо обращается въ императору и его сподвижникамъ: ‘Вы, восклицаетъ онъ, называетесь благочестивыми и философами, и слугами справедливости, посмотримъ, таковы ли вы на самомъ дл. Ибо льстить мы не можемъ, у васъ нтъ желанія понравиться людямъ, какъ у людей, погрязшихъ въ предразсудкахъ. По нашему убжденію, ничто не можетъ повредить намъ, у васъ есть власть убить насъ, но нанести намъ вредъ вы не можете. Мы требуемъ слдствія, обвиненія и наказанія, если дло дйствительно обстоитъ такъ, какъ говорятъ, въ противномъ же случа вы въ своемъ пристрастіи оскорбляете лишь самихъ себя. Имя наше еще ничего не говоритъ, если мы дйствительно злые люди, то оно вамъ ничуть не поможетъ, если же нашъ образъ дйствій хорошъ, то имя ‘христіанъ’ само по себ также не можетъ намъ и повредить. Каждый преступникъ иметъ право требовать разслдованія своего дла, — того же требуемъ и мы отъ васъ. Отношеніе, которое вы проявляли къ намъ до сихъ поръ, есть дло злыхъ духовъ, злыхъ демоновъ, они работали въ то время, когда Сократъ стоялъ передъ своими судьями, они же и васъ теперь побуждаютъ къ безразсуднымъ поступкамъ. Несомннно, и среди христіанъ есть злые люди, которые осуждены вполн правильно, но какъ разъ поэтому-то и необходимо разслдовать предварительно всю жизнь каждаго отдльнаго христіанина, привлеченнаго къ суду, а затмъ уже выносить ршеніе. Все это говоримъ мы лишь ради васъ самихъ, ибо мы могли вдь отречься. Но мы далеки отъ этого, мы стремимся въ вчной жизни, и если мы заблуждаемся, то это касается лишь насъ однихъ и никого больше’. Много смлости въ этихъ словахъ апологета, но дале онъ говоритъ еще смле. ‘Вдь мы сами, продолжаетъ онъ, помогаемъ вамъ создать миръ, ибо, по нашему мннію, злой человкъ не можетъ укрыться отъ Бога. Если бы вс люди не забывали о суд, они были бы лучше. Они же гршатъ, ибо думаютъ этимъ путемъ укрыться отъ васъ, смертныхъ. Въ противномъ случа они воздерживались бы даже отъ дурныхъ мыслей. Вы же боитесь этой всеобщей правды, боитесь не имть повода для наказаній. Такъ поступаютъ палачи, а не владыки, это — дло злыхъ демоновъ. Но вдь вы хотите благочестія и философіи. Но если вы истин предпочитаете обычаи, то помните, что такіе владыки такъ же далеко уйдутъ съ этимъ, какъ разбойники въ пустын’. Дале слдуетъ разсмотрніе христіанскихъ добродтелей и того ученія, которое встрчало особенныя нападки со стороны язычниковъ, именно ученія о воскресеніи мертвыхъ. ‘Какъ низко, восклицаетъ Іустинъ, оцниваютъ могущество Божіе т, кто говоритъ, что мы вернемся туда же, откуда пришли. Они, конечно, не поврили бы и въ сотвореніе этого міра. Лучше врить въ то, что не по силамъ собственной природ и людямъ, чмъ быть неврующимъ, какъ другіе. Такимъ образомъ, если мы мыслимъ возвышенне вашихъ философовъ, то почему же ненавидите вы насъ?’ Однако апологетъ, который преклоняется передъ Сократомъ и высоко цнитъ философію, все еще старается найти нчто въ род компромисса. Онъ открываетъ всякаго рода связующія звенья между греками и Христомъ: даже въ эллинской религіи онъ находитъ сходныя представленія, какъ ни безконечно выше христіанская нравственность стоитъ надъ моралью греческаго Олимпа. Пришествіе Христа и даже вся его жизнь предсказаны пророками. Мы вримъ въ это, а вслдствіе этого и въ судъ Божій. Впрочемъ, нчто подобное же говоритъ и Платонъ, всмъ, что греки разсказываютъ объ этихъ вещахъ, они обязаны пророкамъ, если же они и противорчатъ самимъ себ, то это происходитъ вслдствіе ихъ собственнаго недостаточнаго пониманія. Такимъ образомъ, Духъ Божій уже ране также проявлялъ себя въ человк, и ни одинъ человкъ, умершій во грхахъ до Христа, не заслуживаетъ прощенія.— Апологія заканчивается ученіемъ о тхъ мрахъ, въ которымъ прибгаютъ злые демоны, чтобы совратить человка, и интереснымъ изложеніемъ обычаевъ тайной вечери. Несмотря на всю безыскусственность этого сочиненія, въ автор его все таки виднъ замчательный человкъ. Онъ безстрашно говоритъ истину въ глаза, чувство справедливости въ немъ непреклонно, но все-таки и онъ признаетъ возможность извстнаго компромисса. И какъ разъ то обстоятельство, что столь мягкій по природ человкъ говоритъ такія смлыя слова, и доказываетъ силу цлаго, проявляющуюся въ отдльныхъ личностяхъ. Полную противоположность мягкому, эллински образованному Іустину представляетъ непривтливый, но оригинальный вавилонянинъ Татіанъ. Въ его лиц снова выступаетъ чуждый эллинской культур Востокъ, который въ сущности постоянно питалъ злобу въ греческому міру и лишь посл отчаяннаго сопротивленія былъ мстами покоренъ боле могучей греческой цивилизаціей. Татіанъ былъ варваромъ и съ гордостью признавалъ это. По его мннію, наука и искусство зародились на восток, греки являются лишь подражателями. Эллинское краснорчіе — пустое надувательство, поэзія грековъ — безнравственна, философы ихъ — пьяницы и моты, которые много думаютъ о себ, говорятъ глупости и постоянно противорчатъ другъ другу, вся ихъ наука вообще — болтовня. Напротивъ, въ такъ называемыхъ варварскихъ книгахъ, несмотря на всю ихъ вншнюю простоту, заключается вся истина. Я не буду касаться здсь нападеній Taтіана на греческихъ боговъ и вообще всхъ этихъ достаточно избитыхъ темъ. Тмъ боле, что этотъ варваръ далеко не твердъ въ нихъ, чтобы совсмъ покончить съ греческой культурой, онъ длаетъ массу всевозможныхъ замчаній о греческихъ статуяхъ, когда же ему было указано, что вс эти замчанія онъ заимствовалъ изъ старыхъ негодныхъ книгъ, да при томъ еще и не вполн точно, то онъ все таки имлъ безстыдство утверждать, будто вс эти статуи онъ самъ видлъ во время своихъ путешествій. Соотвтственно своему пристрастію ко всему восточному, онъ заканчиваетъ указаніемъ на древность іудейскихъ книгъ сравнительно съ юной греческой культурой. Итакъ, это дйствительно варваръ, и при томъ еще не совсмъ честный, но тмъ не мене все-таки нельзя умалять его значенія, человкъ съ такимъ элементарнымъ инстинктомъ ненависти не можетъ отсутствовать въ изображеніи эпохи. Такимъ образомъ, одна за другой встаютъ передъ нами интересныя личности. Язычество, однако, тоже опомнилось и обратилось на путь систематическихъ нападеній. Среди язычниковъ также встрчаются замчательныя личности, и хотя ни одна изъ нихъ не можетъ быть поставлена въ одинъ уровень съ нкоторыми христіанами, напр. Тертулліаномъ или Августиномъ, но аргументы ихъ во всякомъ случа такъ остроумны и тонки, что до сихъ поръ еще не утратили своего значенія.
Извстная фраза о томъ, что книги имютъ свою судьбу, находитъ широкое подтвержденіе въ области христіанской литературы. Множество древнйшихъ, а слдовательно, и важнйшихъ книгъ утеряно, другія, долгое время считавшіяся потерянными, какимъ-то чудомъ теперь открыты вновь, а современная наука, которая въ поискахъ за древними книгами выработала даже особый методъ, общаетъ намъ на этомъ поприщ еще большія неожиданности. Въ одномъ только случа слдуетъ нсколько умрить свои надежды, именно, когда дло идетъ о такихъ книгахъ, которыя по мр силъ предавались забвенію или уничтоженію самими христіанами. Христіане при этомъ дйствовали съ большимъ успхомъ и по отличному методу. Это относится, во-первыхъ, къ еретическимъ сочиненіямъ, которыя, несмотря на новйшія находки, дошли до насъ въ весьма незначительномъ числ, и во-вторыхъ, къ полемическимъ сочиненіямъ, направленнымъ вообще противъ христіанства. Изъ послднихъ ни одно еще пока не извлечено изъ столь плодородное въ отношеніи находокъ почвы Египта, да, по моему мннію, врядъ ли когда-нибудь будетъ извлечено. Впрочемъ, значительная, можно сказать даже, лучшая часть этихъ сочиненій сохранилась въ направленныхъ противъ нихъ христіанскихъ книгахъ, впрочемъ, изъ послднихъ нкоторыя также утеряны. Я говорю лучшая, наиболе интересная часть: потому-что христіане въ своей борьб противъ этихъ книгъ старались, конечно, особенно основательно опровергнуть самыя ядовитыя, самыя опасныя ихъ положенія. Но все таки такое сохраненіе въ вид цитатъ противниковъ можетъ быть лишь отрывочно, многое, что было бы для насъ теперь особенно интересно, совершенно не вошло въ полемику. Только одно видно изъ христіанскихъ полемическихъ сочиненій: противники, какъ уже замчено выше, хотя часто и не понимали язычниковъ и еще чаще лишь слабо опровергали ихъ аргументы, но никогда, — это мы можемъ еще проконтролировать, — не извращали ихъ словъ и даже не позволяли себ малйшей ихъ перестановки. Добросовстность ихъ, такимъ образомъ, находятся вн сомннія. Такимъ образомъ сохранилась значительная часть знаменитаго сочиненія платоника Цельза противъ христіанства. Онъ далъ ему названіе ‘Истинное слово’. Оно считалось столь опаснымъ, что еще 60—70 лтъ спустя посл его появленія, по мннію лучшихъ знатоковъ, оно возникло между 177 и 180 гг. по Р. Хр.— отецъ церкви Оригенъ, по совту одного изъ своихъ друзей, выступилъ противъ него съ объемистымъ трудомъ. Оригену понадобилось для этого немного времени, онъ быстро приступилъ къ писанію, далеко еще не вполн вникнувъ въ личность этого врага христіанъ. Это ясно обнаруживается между прочими изъ слдующаго. Оригенъ почему-то составилъ себ представленіе, что Цельзъ эпикуреецъ, и съ этого началъ свое возраженіе. Но при дальнйшемъ теченіи своей работы онъ, къ удивленію, находить, что врагъ мыслитъ далеко не по эпикурейски, а скоре склоняется къ платонизму. Однако, вмсто того, чтобы передлать или пересмотрть вновь свое сочиненіе, онъ преспокойно оставляетъ то, что было написано на основаніи ложнаго представленія: дло требовало быстроты, и сочиненіе должно было появиться возможно скоре. Такимъ образомъ мы еще и теперь можемъ доказать, что христіанскій полемистъ отнесся крайне поверхностно въ утерянному языческому сочиненію. Но книга Оригена иметъ еще и много другахъ недостатковъ. Неоднократно чувствуетъ онъ, что врагъ далеко не неправъ, и на его мткіе аргументы приводитъ крайне запутанныя возраженія. Чтобъ выйти изъ затруднительнаго положенія, онъ заявляетъ, что Цельзъ въ сущности ужасно безтолковый человкъ, но тотъ же самый Оригенъ даетъ вамъ блестящія доказательства противнаго. Цельзъ гораздо лучше подготовился въ своему сочиненію, чмъ его будущій противникъ. Будучи далекъ отъ того, чтобы основывать свое мнніе на тхъ слухахъ, которые носились въ народ относительну сторонниковъ новой вры, онъ путемъ основательнаго чтенія христіанскихъ книгъ, библіи, еретическихъ сочиненій и апологій составилъ себ полное представленіе объ ученіи и жизни христіанъ. Такимъ образомъ, онъ выступилъ, на противниковъ во всеоружіи. Самое важное для него — истина, его критическому уму претитъ безусловная вра христіанъ, восклицаніе: не изслдуй глубоко, возмущаетъ его. Ибо при точномъ изслдованіи эта вра и оказывается полнымъ ничтожествомъ. И вотъ Цельзъ, — ходъ мыслей котораго я не могу возстановить вполн, а привожу лишь въ общихъ чертахъ, — приступаетъ къ опроверженію, и это опроверженіе, несмотря на встрчающіяся въ немъ повторенія, слдуетъ назвать вполн научнымъ, такъ какъ оно основывается на весьма широкомъ кругозор, онъ слдуетъ методу, которымъ пользовались многіе противники христіанства. Прежде всего, по мннію Цельза, нельзя разсматривать христіанство, какъ обособленное явленіе, необходимо указать ему его мсто среди религій всего міра. Ибо въ христіанств много аналогій съ другими религіями и культами, про языческаго бога Асклепія разсказываютъ подобныя же вещи, какъ и про Христа, Миsра и его мистеріи имютъ много точекъ соприкосновенія съ христіанскимъ культомъ, рожденіе отъ двы тоже не представляетъ чего либо оригинальнаго, нчто подобное встрчается и у грековъ. Кром того, слдуетъ отдлять Ветхій Завтъ отъ Новаго. Въ Ветхомъ Завт множество крайне безнравственныхъ исторіи: неужели можно считать эту книгу назидательной! Къ тому же Моисей общаетъ лишь временныя блага, Христосъ же проповдуетъ любовь и воздержаніе. Всего глупе объяснять эти исторіи аллегорически, какъ это длаютъ многіе іудеи и христіане, это крайне шаткая почва, и къ этому пріему можно прибгать лишь при вполн безвыходномъ положеніи. Но возьмемъ вообще Ветхій Завтъ. Какія дтскія вещи разсказываются тамъ о сотвореніи міра, о грхопаденіи! Какъ можно говорить до сотворенія солнца о дняхъ творенія, какъ Богъ можетъ отдыхать, говорить или, наконецъ, даже сокрушаться въ своемъ дл? Кром того, Ветхій и Новый Завтъ приписываютъ діаволу слишкомъ большую власть надъ міромъ. Дале, напрасно думаютъ, что потопъ былъ ниспосланъ Богомъ для наказанія людей, стихійныя явленія въ равной мр служатъ для всего міра, и неразумно приписывать ихъ однимъ лишь людямъ. И этотъ Богъ, какъ бы просыпаясь отъ долгаго сна, посылаетъ своего духа въ ничтожный уголокъ міра въ эту крошечную, презираемую всми Палестину. Онъ знаетъ, что сынъ его будетъ страдать, будетъ даже казненъ, и тмъ не мене все-таки посылаетъ? И какъ должны мы представлять себ весь этотъ эпизодъ? Вдь не могъ же Богъ превратиться въ смертное тло, очевидно, онъ принялъ только видъ человка, но въ такомъ случа, вдь, это хитрость недостойная Бога. Нечего ссылаться также на пророчества. Предсказанія Ветхаго Завта можно одинаково хорошо отнести и къ совершенно инымъ явленіямъ: все это предсказано, потому что произошло, а не произошло, потому что предсказано. Если Христосъ дйствительно Богъ, то онъ не могъ бы страдать, то онъ долженъ былъ бы получить помощь отъ Бога, Богъ также не стъ. Кром того преданіе объ его жизни покоится на весьма слабомъ основаніи. Его генеалогія неврна, при крещеніи его никто не присутствовалъ, воскресеніе его видла лишь одна истерическая женщина и нсколько какихъ-то шарлатановъ. Странно также, что настоящій Богъ при своемъ появленіи тотчасъ же встрчаетъ такое недовріе, и его ученики даже не жертвуютъ своей жизнью за него. Если бы обманщикъ и лжецъ Христосъ былъ дйствительно Богомъ, то они побоялись бы дйствовать такъ, какъ они дйствовали. Наконецъ, и Пилатъ также, не наказанъ за свой поступокъ. Да и вообще Богъ не помогаетъ христіанамъ: если они ссылаются на то, что поруганіе изображеній языческихъ боговъ не влечетъ за собою наказанія со стороны этихъ боговъ, то, вдь, тоже самое можно сказать и о христіанскомъ Бог, который также не выручаетъ врующихъ изъ бды. Изъ всего этого можно вывести заключеніе, что подобно тому, какъ Богъ до сихъ поръ не помогалъ іудеямъ и христіанамъ, такъ и христіанскій Римъ не встртитъ съ его стороны поддержки. Вс эти противорчія и недоговоренности христіане, впрочемъ, чувствовали и сами и много разъ пытались обойти евангельскія событія и мысли или придать имъ иную форшу, другіе опять развили изъ христіанства какіе-то каббалистическія таинства, словомъ — и христіане впадаютъ въ такія же противорчія, какъ и языческія секты, а потому истина не можетъ заключаться въ христіанств. Это какая-то странная, отрицающая всякій человческій успхъ религія: прочіе культы требуютъ чистоты сердца, они же взываютъ къ гршникамъ и нечестивымъ, они образуютъ общество скрытыхъ, пугливыхъ людей, которые поклоняются Богу и въ то же время боятся демоновъ, либо, восклицаетъ Цельзъ, совершенно откажитесь отъ міра, либо раздляйте съ нами все, что васъ волнуетъ, значитъ, также и наши невзгоды. Хотя вс эти аргументы и не являются вполн новыми, какъ уже замчено, но тмъ не мене они большей частью настолько остроумны и въ извстномъ смысл столь неопровержимы, что противники христіанства постоянно пользовались ими и развивали ихъ въ своей полемик. Оригенъ и пытается самостоятельно опровергнуть ихъ, нердко ему это удается, еще чаще, однако, его неуклюжія возраженія совершенно не достигаютъ цли. Было бы слишкомъ утомительно подробно излагать вс возраженія Оригена. Такой способъ представляетъ нчто отрицательное. Самымъ освжающимъ образомъ всегда дйствуетъ личность, она представляетъ собою, въ конц концовъ, нчто дйствительно положительное въ исторіи. Поэтому, не станемъ противопоставлять ученому язычнику его поздняго противника, поставимъ рядомъ съ нимъ другого могучаго христіанина, который значительно превосходятъ его силой своей позиціи, великаго отца церкви Тертулліана, апологія котораго съ книгой Августина о государств Божіемъ, представляетъ собою самое могучее созданіе христіанской полемики противъ язычниковъ. Тертулліанъ былъ родомъ изъ Африки и принадлежалъ въ той школ, которая стремилась выработать изъ латинскаго языка инструментъ виртуоза. Но онъ значительно превзошелъ своихъ учителей силой своей фантазіи и горячностью своего воодушевленія. Посмотримъ, какъ характеризуетъ его одинъ знатокъ греческой и латинской стилистики: ‘Никому не удавалось поднять латинскій языкъ до такой высокой степени страстности, какъ ему, паsосъ, который Тацитъ отвергалъ съ благороднымъ негодованіемъ, превращается у Тертулліана въ бурный потокъ, сносящій все, что встрчается на пути, онъ связалъ воедино возвышенное спокойствіе Тацита, бурную страстность и памфлетическій тонъ Ювенала и аффектированную неясность Персія… Ни у одного латинскаго писателя языкъ не являлся въ такомъ полномъ смысл слова непосредственнымъ выраженіемъ внутренняго чувства… Онъ совершенно не стсняется съ языкомъ для того, чтобы втиснуть его въ оковы своего могучаго мышленія, онъ представляетъ собою типъ создателя христіанской рчи, въ его насильственныхъ нововведеніяхъ чувствуется духъ человка, проникнутаго глубокой врой въ то, что христіанство явилось въ міръ, какъ новая величина, и требуетъ, поэтому, для своего выраженія новыхъ факторовъ’. Каково выраженіе, такова и мысль. Тертулліанъ, какъ римлянинъ, не обладаетъ особенно глубокимъ образованіемъ: среди защитниковъ христіанства греки, хотя впрочемъ также не превышающіе средняго уровня эпохи, боле учены, чмъ онъ. И тмъ не мене ихъ голосъ совершенно теряется рядомъ съ мощнымъ призывомъ римлянина. Лучшимъ свидтельствомъ этого является то обстоятельство, что греки перевели защитительную рчь Тертулліана на свой языкъ. Интересно сравнить начало апологій Іустина и Тертулліана. Грекъ чрезвычайно просто говоритъ о томъ, что нельзя осуждать христіанъ лишь по одному имени, что сначала нужно производить разслдованіе. Тертулліанъ въ развитіи этой идеи находитъ новые пункты. Осужденіе, говоритъ онъ, безъ разслдованія возбуждаетъ подозрніе злой совсти, нтъ ничего боле несправедливаго, какъ ненавидть то, чего не знаешь. Одно исключаетъ другое: не знать тхъ, кого ненавидишь, это значитгъ несправедливо ненавидть тхъ, кого не знаешь. Вс т, кто узнали, что именно они ненавидли, перестали ненавидть христіанскую религію, т. е. много язычниковъ обратились къ христіанству, благодаря ознакомленію съ нимъ. Язычники лишь любятъ свое невжество. Когда противники восклицаютъ, что христіанство хорошо не потому, что многіе обратились къ нему, что большое число врующихъ еще не свидтельствуетъ объ истинности ученія, то это кажется какъ-будто правильнымъ, но вспомните, хвалился ли кто-нибудь тмъ, что онъ находится въ обществ злыхъ людей. Всякое зло связано со страхомъ и стыдомъ. Злые люди стараются отговориться и оправдаться, а осужденные они разсыпаются въ жалобахъ. Христіане поступаютъ иначе: стыдъ, раскаяніе, страхъ совершенно чужды имъ, осужденный остается попрежнему полонъ гордости. Этому вскому введенію, если только можно назвать введеніемъ такое быстрое проникновеніе до самой сути вещей, соотвтствуетъ и дальнйшее развитіе мысли. Въ римскомъ судебномъ процесс заключается явная нелпость. Вы прибгаете къ пыткамъ, восклицаетъ Тертулліанъ, вообще, чтобы добиться отъ преступника признанія, по отношенію же къ христіанамъ вы длаете это чтобы добиться отъ нихъ отреченія. А такъ какъ въ данномъ случа вы поступаете какъ разъ обратно тому, какъ вы поступаете и остальными преступниками, то слдовательно мы не преступники. Когда я отрекаюсь, т. е. лгу, тогда вы врите мн. Христіане же признаютъ свою вину, пытка, слдовательно не иметъ смысла. Имя христіанина вредитъ доброй слав. Онъ хорошій человкъ, говорятъ про кого-нибудь, хотя и христіанинъ, почему не говорятъ такъ: онъ хорошій человкъ, потому что онъ христіанинъ, или: онъ христіанинъ, потому что онъ хорошій человкъ? Изъ извстнаго слдуетъ выводить неизвстное, а не осуждать заране на основаніи неизвстнаго извстное. Иные, которые раньше были совершенно негодными членами общества, внезапно, на глазахъ язычниковъ, превращаются въ порядочныхъ людей, и оказывается, что они христіане. Но это-то какъ разъ и сердитъ еще боле язычниковъ. Совершенно же не выдерживаетъ критики ссылка на законы и особенно на то, что императоръ не можетъ вводить новыхъ боговъ безъ одобренія сената. Законы подвержены разнообразнйшимъ измненіямъ, многіе уже давно устарли и поэтому совсмъ не примняются. А императоры даже и не обращаются къ сенату по вопросу о терпимомъ отношеніи къ христіанству, добросердечные императоры всегда были милостивы къ намъ: Неронъ же, котораго весь міръ знаетъ, какъ злодя, былъ намъ первый врагъ: въ этомъ и заключается весь вопросъ. Ни одинъ порядочный человкъ не долженъ былъ бы распространять пошлую басню о томъ, что христіане убиваютъ дтей и дятъ человческое мясо. Ни разу еще не находили такого ребенка. Злая слава живетъ только ложью, истина ее убиваетъ. Представимъ себ также весь ужасъ дтоубійства. Разв мы, христіане, обладаемъ иной организаціей, чмъ язычники, которые вдь также чувствуютъ глубокое отвращеніе къ подобнымъ дламъ? Представимъ себ, какъ дло происходитъ: неужели дйствительно возможно, чтобы епископъ принуждалъ новокрещаемаго къ дтоубійству? Не обвиняйте насъ, а взгляните на самихъ себя, подумайте, давно ли у васъ самихъ прекратились человческія жертвоприношенія. Затмъ авторъ переходитъ къ подробной критик боговъ и идолопоклонства грековъ и римлянъ. Эта тема, какъ мы уже знаемъ, была настолько истрепана, что даже Тертулліанъ не нашелъ сказать о ней ничего новаго. Тмъ сильне звучитъ то, что великій человкъ говоритъ о христіанахъ и ихъ богослуженіи. Мы поклоняемся единому Богу, который создалъ міръ для украшенія своего достоинства, который невидимъ, хотя и длается иногда видимымъ, неосязаемъ, хотя по благости своей иногда и принимаетъ образъ человка, неоцнимъ, хотя онъ и оцнивается человческимъ чувствомъ. Нужно ли доказывать его существованіе изъ его длъ, изъ свидтельства самой души? Хотя душа и окружена тысячью разныхъ условій, притсненій и препятствій, но тмъ не мене она все-таки временами приходитъ въ истинному познанію. Вс наши обычныя поговорки относятся къ Богу, мы говоримъ: Дай Богъ, Богъ видитъ, Богъ такъ велитъ. Такъ душа свидтельствуетъ, что она съ самаго начала была христіанкой. Вo время молитвы мы, вдь, обращаемъ своя взоры съ небу, а не въ Капитолію. Богъ объявилъ намъ свою волю посредствомъ священнаго писанія, черезъ пророковъ. Имъ я обязанъ своимъ обращеніемъ: христіанство постигается постепенно, рожденіе тутъ ничуть не помогаетъ. Наши пророчества вс исполнились, ваши же сивиллы не боле, какъ лгуньи, одна полка книгъ нашихъ пророковъ стоитъ больше всхъ вашихъ предсказаній, къ тому же наши пророчества и гораздо старше вашихъ. Въ Христ исполнились вс пророчества, даже наша литература, письмо Пилата къ Тиверію — апологетъ пользуется здсь христіанской фальсификаціей — свидтельствуетъ о событіяхъ, описанныхъ въ евангеліяхъ. Христосъ не навязывалъ, какъ это длали римскіе цари, невжественному народу новыя божества, онъ раскрылъ глаза людямъ просвщеннымъ, и если это познаніе длаетъ людей лучше, то, значитъ, ложна та религія, которая чтитъ изображенія боговъ и поклоняется статуямъ мертвыхъ. Все скверное и ложное у васъ есть дло демоновъ. Иногда они длаютъ какъ-будто и добро, но только для виду. Каждый изъ этихъ духовъ иметъ крылья, они узнаютъ все. Это они сдлали возможнымъ исполненіе языческихъ предсказаній, обокравъ библію, они сами длаются богами. Приведите къ трибуналу одержимаго бсами: по приказанію любого христіанина эти духи признаются, что они демоны, тогда какъ въ другомъ смысл они ложно называютъ себя богами. А когда христіане спрашиваютъ демоновъ о Бог, то демоны признаютъ христіанскаго Бога истиннымъ. Если Тертулліанъ является здсь сыномъ своего времени, даже боле, можетъ быть, самымъ врующимъ поборникомъ демонизма въ ту эпоху, то мы не должны, конечно, осуждать его за это. Съ одной стороны, онъ передаетъ — правда, можетъ быть нсколько усиливая своими собственными удареніями — лишь то, что представлялось уже прошлымъ эпохамъ, т. е. какъ-разъ эллинамъ. Съ другой стороны, мы въ прав задать вопросъ: разв въ наше время это суевріе исчезло вполн? Кром того, Тертулліанъ самъ заботится о томъ, чтобы въ случа, если какое-либо мсто въ его книг вызвало бы въ насъ сомнніе, то слдующее мсто вновь заставило бы насъ воспрянуть духомъ. Въ особенности это относится къ замчательной глав о римской религіи и о враждебномъ отношеніи къ государству, которое приписывалось христіанамъ. Говорятъ, начинаетъ онъ, что римляне обязаны были своимъ величіемъ своей набожности. Но находятся еще подъ большимъ сомнніемъ, что сдлали въ благодарность своимъ почитателямъ вс эти пустоголовые римскіе боги полей, лсовъ и луговъ. А значительное число боговъ введены впервые лишь тогда, когда Римъ уже сдлался могучимъ государствомъ, значитъ, набожность, повидимому, явилась уже посл величія, простота религіи древняго Рима и не могли создать никакой набожности, т. е. усиленнаго богопочитанія. Нтъ — и здсь-то апологетъ доходить до такой силы изображенія, равная которой рдко встрчается во всей римской литератур — нтъ, римское величіе происходитъ какъ-разъ отъ безбожія Рима, отъ войнъ, разрушенія городовъ и т. п., т. е. отъ всего того… Что сопряжено съ кощунствомъ надъ богами: всякая римская побда означаетъ поруганіе святыни. Итакъ, эти боги, почитаемые врагами всякой религіозности, не могутъ быть богами. Нтъ, лишь Богъ подымаетъ и низвергаетъ государства, религіозность Рима, его богослуженія гораздо нове восточныхъ культовъ. Демоны даютъ вашимъ противникамъ хитрый, двусмысленный совтъ приносить жертвы и заставлять насъ принимать въ нихъ участіе Это дйствительно совтъ демоновъ, будучи побждены нами, они, подобно мстительнымъ рабамъ, ищутъ удовлетворенія. Они поступаютъ, какъ преступники изъ рабочихъ домовъ и копей. Самое тяжелое требованіе, которое предъявляютъ вамъ, — это жертвоприношеніе на благо императора. Но какъ же мы можемъ приносить съ этой цлью жертвы богамъ, когда самые культы боговъ во многихъ случаяхъ зависятъ отъ воли императоровъ, посредствомъ жертвоприношеніи мы подчинили бы императоровъ ихъ собственнымъ созданіямъ. Мы поступаемъ иначе, мы обращаемся съ молитвой за императора къ Богу. Императоръ знаетъ и чувствуетъ, въ чьей власти онъ находится, неба ему не побороть. Онъ великъ, потому-что онъ меньше неба. Обращая взоры къ небу, съ распростертыми руками, съ непокрытой головой, безъ напоминанія молимся мы за императора, за благосостояніе его личности, молимся Богу, который можетъ дать то, о чемъ мы его просимъ, намъ, умирающимъ за его ученіе, намъ, приносящимъ въ жертву ему свою жизнь, а не паршивыхъ, больныхъ животныхъ. Итакъ, восклицаетъ Тертулліанъ, напрягая нервы своей реторики до высшаго, страстнаго паsоса, — итакъ, пусть во время такой молитвы ваши орудія пытки разрываютъ насъ на части, пусть ваши кресты вздымаютъ насъ, пусть пожираетъ насъ вашъ огонь, пусть ваши дикіе зври терзаютъ насъ… длайте все это… вырывайте изъ насъ душу во время молитвы за императора. Вотъ, слдовательно, въ чемъ заключается враждебное отношеніе христіанъ къ государству, въ томъ, что мы иначе почитаемъ императора. Мы во всякомъ случаи не превращали государства въ харчевню посредствомъ жертвеннаго дыма, мы вообще не принимаемъ участія въ языческихъ празднествахъ со всми ихъ безобразіями. Но мы гораздо боле врные слуги императора, чмъ нехристіане. Они молятся всегда лишь за существующаго императора. Вс убійства цезарей были совершены руками язычниковъ, тхъ самыхъ, которые приносили жертвы за императора. Такимъ образомъ, если многіе римляне — враги императора, и тмъ не мене ихъ считаютъ римлянами, то почему же васъ, друзей правительства, называютъ не-римлянами? Но мы никогда не мстили за вс т обвиненія, которыя возводятся на насъ язычниками, хотя и могли бы длать это. Ибо мы обладаемъ оружіемъ и настолько многочисленны, что могли бы составить арміи, гораздо боле сильныя, чмъ у иноземцевъ. Хотя мы возникли только вчера, но нами уже заполнены города, острова и т. д. Мы могли бы вдь и выселиться: тогда ваша имперія оказалась бы совершенно вымершей. Мы вовсе не враги имперіи, ибо наше государство — міръ. Наши наслажденія гораздо боле благородны, чмъ ваши увеселенія въ циркахъ, театрахъ и на аренахъ. Чего вы объ этомъ заботитесь, если мы не имемъ удовольствій подобнаго рода, то вдь это же, въ конц концовъ, лишь наше несчастье. Посл этой рчи, дышащей замчательной энергіей и силой, которой не достигалъ никто до него, и въ которой врядъ ли превзошелъ его и Августинъ, апологетъ переходитъ отъ отрицательной части своей книги къ положительной, показавъ, что христіане не представляютъ собою, онъ набрасываетъ картину ихъ жизни. Но точка зрнія апологета и самая природа его и здсь постоянно насильно влагаетъ ему въ руку мечъ. Едва закончивъ картину устройства христіанской церкви, любовнаго отношенія христіанъ другъ къ другу, онъ снова выступаетъ противъ врага. Да, восклицаетъ онъ, вотъ что доставляетъ безпокойство нкоторымъ. Смотрите, говорятъ они, какъ христіане любятъ другъ друга, — еще бы, вдь т ненавидятъ другъ друга — смотрите, какъ охотно они умираютъ, спасая другихъ, — еще бы, вдь они убиваютъ другъ друга. Мы называемъ одинъ другого братьями, у насъ все общее за исключеніемъ женъ: какъ разъ тамъ мы раздляемъ, гд у другихъ, у этихъ прелюбодевъ, существуетъ общность. Но тмъ не мене, при всякомъ случа, слишкомъ ли разливается Тибръ, или вовсе не разливается Нилъ, всегда раздается крикъ отдайте христіанъ львамъ! Такъ ли это? Разв до явленія Христа не было несчастныхъ случаевъ, разв какъ разъ стихійныя явленія до Христа не были гораздо боле многочисленны чмъ теперь? Вдь Содомъ и Гоморра сгорли до появленія евреевъ въ Палестин. Вс бды служатъ намъ для напоминанія, для васъ же они означаютъ наказаніе. Но если это ваши боги наказываютъ васъ за насъ, то они, оказывается, довольно неблагодарны и несправедливы по отношенію къ вамъ. Когда нкоторые греки среди апологетовъ выражали изумленіе, почему не подвергаются преслдованіямъ т изъ язычниковъ, которые отрицаютъ боговъ, на основаніи своихъ философскихъ убжденій, то Тертулліанъ, какъ человкъ, не знающій никакихъ компромиссовъ, не хотлъ и слышать объ этомъ. Вс философы лишь люди наполовину, христіанинъ не иметъ ничего общаго съ ними, которые полны всевозможныхъ человческихъ ошибокъ и даже пороковъ. Старше философовъ — истина, которую философы своимъ неяснымъ скептицизмомъ лишили ея первобытной простоты. Все правильное у философовъ заимствовано ими у насъ: мы — тло, они — тнь. Главнымъ камнемъ преткновенія для васъ является воскресеніе мертвыхъ. Какъ можетъ, спрашиваете вы, изъ разложившейся матеріи вновь возникнуть тло? Но вспомните время до рожденія, вы, вдь, тогда тоже были ничто. Ты явился изъ ничего, почему же не можешь ты снова возникнуть изъ ничего? Для возникновенія новаго требуется гибель стараго. Слдовательно, говорите вы, мы постоянно будемъ умирать и затмъ снова воскресать? Вовсе не такъ, первоначально мы смертны, затмъ станемъ безсмертны. Посередин находится граница, нчто въ род занавса для міра. Затмъ родъ человческій обновляется для суда. Посл этого уже не будетъ больше смерти и никакого измненія. Наконецъ, и смерть наша есть лишь новая побда. Ваши жестокости служатъ лишь приманкой, ибо несмотря на наказанія и пытки ваши ряды становятся все многочисленне. Ваши философы совтуютъ относиться съ смерти съ твердостью, но у нихъ это остается лишь на словахъ, мы же доказываемъ это на дл. Когда видятъ нашу твердость, то, неизбжно, спрашиваютъ о причинахъ нашей стойкости. Но кто спрашиваетъ объ этомъ, тотъ самъ переходитъ съ намъ, самъ хочетъ претерпть страданія для того, чтобы получить награду отъ Бога. Поэтому, мы только благодарны вамъ за ваши приговоры, міръ и Богъ спорятъ о насъ: вы осуждаете васъ, Богъ насъ оправдываетъ. Трудно представить себ боле возвышенное зрлище, чмъ это: съ одной стороны — римское величіе со всмъ его императорскимъ блескомъ, съ другой — противникъ его, также римлянинъ, также вооруженный всмъ, что сдлало Римъ великимъ, столь же типичный для Рима, по своей неумолимости, своей непреклонной ршимости, послдовательности своего изложенія, своему безпощадному чувству права. Такъ Римъ подвергается нападенію со стороны одного изъ своихъ величайшихъ сыновъ, и если при подобныхъ переговорахъ, при чисто духовныхъ спорахъ возможно было бы придти къ какому-либо выводу, то Тертулліанъ достигъ бы результата, ибо въ немъ дйствительно таились исполинскія силы. Его дятельность относится къ такой эпох, которая еще въ гораздо большей степени, чмъ I столтіе нашей эры, жила религіозными представленіями. Вкратц мы уже говорили объ этомъ и дале, особенно въ послдней глав, при разсмотрніи религіи Миsры, мы сдлаемъ еще подобныя же наблюденія и увидимъ горячія стремленія человчества того времени достигнуть очищенія и искупленія, мира съ Богомъ, посредствомъ кастрированія и самоистязанія. Здсь мн хочется остановиться еще на одномъ конкретномъ примр, который, можетъ быть, лучше всякихъ описаній познакомитъ насъ съ духомъ того времени. Мы находимся въ эпоху благочестиваго императора Марка Аврелія, написавшаго драгоцнную для насъ книжку о ‘самонаблюденіяхъ’, въ которой онъ говоритъ и о взглядахъ христіанъ на смерть. Онъ предпринялъ походъ противъ одного дунайскаго народа. Войску, между прочимъ, пришлось проходить черезъ пустынную, безводную мстность. Жарко пекло солнце, нигд ни капли воды: войско было близко къ гибели. Вдругъ, внезапно надвинулись грозовыя тучи, обильная влага полилась съ неба, такъ-что воины едва успвали собирать ее, ливень даже затопилъ вражескій лагерь. Съ новыми силами римляне вступили въ битву съ врагами и скоро побда была на ихъ сторон. Объ этомъ факт, вмст съ другимъ, разрушеніемъ молніей вражеской осадной машины, сообщаютъ намъ не только историческія извстія, но гораздо подробне одинъ каменный монументъ, а именно колонна Марка-Аврелія на Piazza Colonna въ Рим, эта колонна по особому порученію германскаго императора была сфотографирована до самыхъ мельчайшихъ подробностей. На ней все происшествіе изображено достаточно ясно. Мы видимъ выступающую квадратную колонну римлянъ, справа идетъ полководецъ, здсь не Маркъ Аврелій, внезапно войско вынуждено остановиться. Мы видимъ корову, которая въ предсмертныхъ мученіяхъ, падаетъ на землю, другая съ дикимъ ужасомъ несется по полю. Въ верхней части солдатъ подымаетъ правую невооруженную руку, съ мольбою обращая свой взоръ къ небу. Но вотъ дальше одинъ воинъ уже поитъ своего коня, другіе жадно припали губами въ дождевому потому, третьи защищаются отъ ливня, высоко поднявъ щиты. Дале справа видно интересное олицетвореніе бога дождя, — замчательно пластическая фигура, у которой изъ волосъ и бороды, съ крыльевъ и рукъ течетъ вода. Вскор виднъ и результатъ. Только что разстроенные ряды римлянъ, освженные чудеснымъ даромъ неба, снова приходятъ въ движеніе. Однако, мечъ уже боле почти не нуженъ: варвары застигнуты наводненіемъ, среди горъ виднются кони, борющіеся и тонущіе въ невидимой, впрочемъ, здсь стихіи, враги лежатъ мертвые на земл, все оружіе ихъ свесено водою въ одно мсто. Все это изображено на колонн, хотя и довольно неискусно, но тмъ не мене съ большимъ реализмомъ и съ вполн ясной послдовательностью: сначала римляне, истомленные жаждой, молятъ о дожд, хляби небесныя разверзаются, скоро для войска влаги становится ужъ слишкомъ много, а враги даже затоплены ею. Этотъ реализмъ служитъ для насъ залогомъ исторической врности происшествія. Это, слдовательно, чудо, изображенное на колонн безъ всякихъ коментаріевъ, т.-е. императору не придаются здсь какія-либо мелодраматическіе позы, мы не видимъ его молящимся, воздающимъ благодаренія и т. п. Въ другой сцен, тамъ, гд молнія уничтожаетъ вражескую машину, мы, правда, видимъ императора, но въ антично простой поз, указывающимъ рукою на низвергающуюся громовую стрлу. Какъ намъ извстно, императоръ письмомъ сообщилъ сенату о совершившемся чуд, письмо это въ его первоначальной форм до насъ не дошло. Оно совершенно затерялось въ историческихъ извстіяхъ. Все это происшествіе, которое современники разсматривали какъ чудо, моментально вызвало самые фантастическіе коментаріи со стороны язычниковъ и христіанъ. Язычникъ, конечно, не могъ обойтись безъ реторическихъ изліяній о чуд и счелъ нужнымъ приписать его волшебству, христіанинъ же видлъ въ этомъ перстъ Божій. Онъ, однако, пошелъ еще дале. Оказалось, что чудо совершилось по молитв солдатъ-христіанъ, императоръ, застигнутый бдствіемъ, якобы, узналъ, что въ его войск находятся христіане, по молитв которыхъ все исполняется. Послдніе молились также и за войско, и вотъ оно было спасено изъ бды, съ тхъ поръ тотъ легіонъ, въ которомъ были христіане, получилъ названіе громового легіона. Объ этомъ дйствительно разсказывала одна христіанская защитительная книга, которая должна была быть передана императору Марку Аврелію, какъ очевидцу происшествія: такъ старательно христіанская легенда уже занималась фальсификаціей. Ибо мы отлично знаемъ, что такъ называемый громовой легіонъ, Iegio fulminatrix, еще гораздо раньше описываемаго похода носилъ это названіе, христіане, слдовательно, позволили себ здсь ввести общественное мнніе въ почти невроятное заблужденіе. Очень скоро посл этого язычники выступили со своими возраженіями и заявили, что чудо совершилось лишь по молитв ихъ благочестиваго императора. Христіане, однако не успокоились. Скоро ими уже было составлено письмо императора къ сенату, которое въ крайне вычурныхъ фразахъ сообщало о происшествіи. Такимъ образомъ это чудо долгое время служило объектомъ споровъ между христіанами и язычниками и получало различныя толкованія почти до наступленія среднихъ вковъ, пока, наконецъ, язычество не вымерло, и громовой легіонъ могъ безпрепятственно совершать свое шествіе изъ вка въ вкъ. Только въ наше время этотъ легіонъ лишенъ своего ореола, фальсификація христіанъ для насъ стала вполн ясна. Но къ ней, несмотря на всю ея наивность, мы должны отнестись гораздо снисходительне, чмъ ко многимъ другимъ, съ которыми мы уже познакомились ране. Вдь, весь міръ былъ убжденъ, что благочестивый императоръ и его войско были спасены благодаря чуду. Чудо же, въ глазахъ христіанъ, могъ совершить только Богъ, а такъ какъ Богъ врядъ ли сталъ бы помогать языческому войску и враждебному христіанамъ императору, то, значитъ, чудо совершилось ради христіанъ, т.-е. пo молитв солдатъ христіанъ. Какъ уже сказано, эта чудесная легенда возникла чрезвычайно быстро и уже по самой природ всхъ легендъ повлекла за собою, по мр своего развитія, новыя фальсификаціи. Разсказъ въ этой форм долженъ былъ принести двоякаго рода пользу: онъ не только указывалъ на величіе христіанскаго Бога, но былъ разсчитанъ также и на то, чтобы обезоружить обвиненія враговъ. Христіане здсь не были врагами римскаго государства, за него они въ горячихъ молитвахъ молили Бога о чуд, а кром того, изъ этого разсказа было видно также, что они вовсе не отказывались отъ несенія своихъ служебныхъ обязанностей. При этомъ поборникамъ христіанской вры было совершенно безразлично, что они сами, да и другіе учителя вры, считали ремесло солдата не приличествующимъ христіанину: вообще въ пылу страстныхъ споровъ во II вк основательно думали очень мало. Противники, впрочемъ, также страдали этимъ недостаткомъ, ибо намъ извстна и у язычниковъ той эпохи вра въ чудеса. Времена абсолютнаго скептицизма прошли для грековъ и римлянъ, его оружіемъ они пользуются лишь въ борьб противъ христіанъ, во всемъ же остальномъ такъ же врятъ въ чудеса, какъ и послдніе. И насколько полезна была такая переимчивость для христіанства, настолько же ослабляла она положеніе язычества. Ибо когда старая вра опровергнута сильнйшими и самыми серьезными доводами, и люди снова возвращаются къ древнимъ исторіямъ, оракуламъ, сновидніямъ, предзнаменованіямъ и т. п., то это является признакомъ старости. Не слдуетъ слишкомъ низко оцнивать эпоху, когда существовали такія потребности внутренней жизни, съ такимъ отчаяніемъ жаждавшей душевнаго мира, но тмъ не мене весь этотъ хаосъ представляетъ все-таки довольно печальное зрлище. Вполн естественно, что христіанство восприняло это вру въ чудеса, ибо оно само исходило изъ чуда, и чудо это никогда не исчезнетъ, съ какой бы точки зрнія мы ни смотрли на сущность христіанства.
Третіе столтіе по Р. Хр., въ теченіе котораго постепенно распространились политическія завоеванія христіанства, было одной изъ самыхъ ужасныхъ эпохъ, которыя пришлось пережить Западу — въ то время, слдовательно, странамъ Средиземнаго моря. Все какъ-будто колеблется, нигд нтъ твердой почвы. Востокъ и Сверъ въ равной степени ополчаются противъ Рима, восточныя провинціи имперіи все снова и снова подвергаются нападеніямъ со стороны персовъ, которые, посл долгаго покоя, съ чисто восточной быстротой, подъ властью сильныхъ деспотовъ создаютъ могучее государство и поддерживаютъ его до самаго VII вка, волны германскихъ племенъ проносятся надъ государствомъ, солдатчина возводитъ то того, то другого дикаго полководца на тронъ цезарей, на которомъ боле или мене продолжительное время держатся лишь немногіе, наиболе сильные и наиболе сознательные характеры. Всюду царитъ хаосъ, грозящій все погрузить въ дикое варварство. Римское могущество, греческое образованіе и обычаи, все, что придавало странамъ Средиземнаго моря ихъ своеобразный характеръ, готово, повидимому, исчезнуть, захваченное бурнымъ водоворотомъ. Но то, что было создано усиліями вковъ, не можетъ погибнуть такъ скоро, и вотъ, посл десятилтій невзгодъ еще разъ побждаетъ древняя великая государственная идея Рима. Подобно тому, какъ Августь посл гражданскихъ войнъ, такъ теперь Константинъ, — посл несравненно боле великихъ бдствій несравненно боле великій человкъ, — снова объединяетъ государство въ своей личности. Константинъ обладалъ холоднымъ, яснымъ умомъ, онъ прямо-таки демонически зналъ свое время и своимъ могучимъ характеромъ оказалъ вліяніе на цлые вка. Это была чисто античная личность, которой мы по праву, не потому, что онъ привелъ къ побд или, врне, облегчилъ побду христіанству, должны дать названіе Великаго. Христіанство тогда было единственной силой, которая, незатронутая бдствіями міра, развивалась все сильне и сильне, между тмъ какъ все вокругъ него колебалось и приходило въ разбродъ. Гоненія, — особенно единственное, которое велось сверху дйствительно систематически всми средствами деспотизма, — гоненіе Деція, — ни ослабили христіанства надолго, напротивъ, они лишь усилили его внутреннее ядро, хотя многіе изъ его членовъ изъ боязни врага и отдлились временно. И когда изъ всеобщаго хаоса снова возникаетъ имперія, и идея государства опять побждаетъ, наряду съ ней стоитъ лишь одна сила, незатронутая бурями эпохи и лишь укрпленная ими, — это христіанство. Константинъ понялъ своимъ государственнымъ умомъ, что спасенному государству для выздоровленія и возстановленія силъ необходимъ внутренній покой, поэтому онъ широко распахнулъ для христіанства двери имперіи. Въ смысл личнаго внутренняго отношенія онъ оставался совершенно индифферентнымъ. Какъ истый романецъ онъ съ холоднымъ сердцемъ проводилъ въ жизнь свои ршенія, оставаясь свободнымъ отъ какихъ-либо вліяній заповдей христіанства. Освобожденное отъ долгой неволи христіанство окружило его личность миsическимъ ореоломъ и сумло забыть и простить ему вс т низости, къ которымъ прибгалъ онъ ради блага государства. Но и въ эту ужасную эпоху, когда надвинулось такое множество вншнихъ враговъ, продолжала пылать борьба умовъ. Греко-римскій міръ, какъ уже сказано, освободился отъ скептицизма и занялъ новыя позиціи. Враговъ, которые выступили здсь противъ христіанства, послднее особенно ненавидло, хотя все-таки относилось къ нимъ съ нкоторымъ почтеніемъ, ибо они не занимались чистымъ отрицаніемъ, а создали собственную систему. Это были неоплатоники, которые, создавая своеобразный теософическій міръ идей, искали самаго тснаго общенія съ божествомъ, посредствомъ восторженныхъ видній и аскетизма. Они признавали, что между Богомъ и человкомъ существуютъ посредствующія силы, они вовсе не отрицали греческихъ боговъ, но стремились превратить послднихъ въ идейные образы и приспособить ихъ къ своей систем тожественныхъ силъ. Оракулы ихъ называли Христа замчательнымъ по своему благочестію человкомъ, но ничего не хотли звать о его божественности. Страстное стремленіе этихъ философовъ въ божеству, ихъ чистое исканіе приближало ихъ къ христіанамъ, и извстная связь между тми и другими нашла свое выраженіе также въ нкоторыхъ личностяхъ. Основатель секты, если можно такъ выразиться, также вышелъ изъ христіанскаго лагеря: Августинъ былъ нкоторое время неоплатоникомъ, и мы знаемъ, что другой приверженецъ секты громко восхвалялъ введеніе къ евангелію Іоанна. Ученіе христіанства, однако, въ конц концовъ было совершенно несоединимо съ неоплатонической системой, не смотря на аскетизмъ, не смотря на откровенія о высшемъ Бог и о его силахъ, неоплатоники по существу все-таки были настоящіе греки, чувства ихъ постоянно были привязаны къ земл, имъ казалось смшнымъ, что нкоторыя фантастическія христіанскія секты стремились къ иному міру, котораго вовсе не существуетъ. Изъ среды неоплатониковъ вышелъ одинъ изъ самыхъ жестокихъ враговъ христіанства, сиріецъ Порфирій (род. въ 233 году по Р. Хр.), противъ котораго въ христіанскомъ лагер ревностно боролись въ теченіе 200 лтъ. Сочиненія его противъ христіанъ, состоявшія изъ 15 книгъ, подвергались насильственному истребленію, книги нсколькихъ его противниковъ также не дошли до насъ, тмъ не мене мы имемъ достаточно свдній о немъ, чтобъ составить себ хотя бы приблизительную картину. Порфирій полонъ противорчій, дв души живутъ въ его груди. Съ одной стороны, онъ борется противъ вры христіанъ и ея распространенія всми средствами критики, которая хотя и не изобртена всецло имъ, а въ значительной степени перенята имъ у другихъ, но тмъ не мене развита имъ, съ другой стороны, онъ воодушевляется всякой мистикой и даже самыми ничтожными оракулами, поддлка которыхъ очевидна. Такъ онъ написалъ книгу ‘О философіи изъ оракуловъ’, въ которой онъ совершенно серьезно и доврчиво принимаетъ распространенныя среди неоплатониковъ изреченія боговъ о существ высшаго Бога, о религіи Іудеевъ и христіанъ, какъ о глубочайшемъ откровеніи свыше. Вообще критика и промахи мысли тсно переплетаются въ немъ. Онъ осуждаетъ Цельза за его аллегорическое объясненіе библіи и совершенно забываетъ при этомъ, что онъ самъ придерживается аллегорическаго толкованія поэмъ Гомера. Его большое произведеніе, отъ котораго до насъ дошли лишь немногія, но все-таки характерныя цитаты, свидтельствуетъ, въ полномъ соотвтствіи съ другими его сочиненіями, что въ немъ мы имемъ далеко не оригинальный умъ. Его полемическіе пріемы, какъ уже замчено, не представляли собою чего-либо новаго, нчто подобное говорилось уже и ране. Но воспринявъ въ своемъ большомъ сочиненіи эти прежніе пріемы борьбы, онъ, повидимому, способствовалъ и дальнйшему развитію метода старой полемики. Занятое въ промежутокъ времени отъ Цельза до Порфирія, выработкой канона своихъ сочиненій, христіанство, по вполн правильному замчанію одного изслдователя, сдлалось книжной религіей, вотъ противъ этихъ отдльныхъ книгъ библіи и направлены упреки Порфирія. Онъ по видимому, еще ясне раскрылъ противорчія евангелій, чмъ его языческій предшественникъ и особенно нападаетъ на пророка Даніила. Выше, (стр. 55) мы читали уже мткое выраженіе Цельза о пророчествахъ Ветхаго Завта, Порфирій, повидимому, расширилъ эту критику подробными историческими толкованіями книги Даніила, которую онъ называетъ пророчествомъ посл событія, сочиненіемъ, написаннымъ во время Антіоха Эпифана: этимъ онъ значительно облегчилъ работу современному изслдованію. Впрочемъ, это еще не вполн достоврно, возможно, что и здсь онъ лишь повторяетъ чужія мысли. Но какъ разъ въ этой масс его полемики и лежало ея значеніе, христіане вынуждены были выступить противъ него съ такими же толстыми книгами, чтобы поразить сосредоточенную въ этомъ враг греческую полемику въ ея цломъ. Какъ неоплатоникъ, Порфирій принадлежалъ къ тому направленію, которое не было уже боле сектой, а представляло вообще всю языческую философію того времени, а борьба христіанства противъ него неизбжно продолжалась до тхъ поръ, пока неоплатонизмъ сохранялъ свои силы. Съ своей стороны и неоплатоники никогда почти не мирились съ врагомъ и лишь поздне уступили сил. Лучшіе изъ христіанъ, особенно Августинъ, относились въ Порфирію съ извстнымъ почтеніемъ, ибо онъ безусловно былъ искренній, откровенный человкъ, онъ честно призналъ, что христіанская религія уже въ его время совершенно вытснила языческихъ боговъ. Итакъ, борьба, которую приходится вести христіанамъ, становится все интенсивне, чмъ мене длается число враговъ, тмъ значительне становятся отдльныя личности, выступающія повсюду, и тмъ объемисте становится христіанская полемическая литература, ей теперь приходится не только бороться по традиціи со старой еще не побжденной философіей, но опровергать также и новую. Въ конц III столтія выступаетъ, какъ противъ стараго, такъ и противъ новаго врага, отецъ церкви Лактанцій, который пишетъ толстую книгу подъ полуюридическимъ заглавіемъ ‘Божественныя институціи’.— Человкъ, намревающійся напасть на врага въ его собственномъ стан и поразить его собственнымъ его оружіемъ. Съ Лактанція начинается уже новая эра, онъ является въ извстномъ смысл провозвстникомъ средневковаго духа. Мы видли, что духъ времени почти уже цлый вкъ не покровительствовалъ наук въ истинномъ смысл этого слова, прежде всего точной наук, которая получила такое исключительное развитіе у грековъ. Эти вещи отвергаются, люди стремятся всецло сосредоточиться на внутренней жизни духа, Но дйствительными врагами этой высшей силы человка, этого благороднаго эллинскаго стремленія къ познанію впервые являются римскіе отцы церкви. Всякая наука о природ, говоритъ Лактанцій, есть пустое умствованіе, обосновывать явленія окружающаго васъ міра значитъ то же, что разсказывать объ отдаленномъ, никогда не виданномъ вами город. Человкъ не можетъ позвать природу, стремящійся къ этому — безумецъ. Богъ скрылъ отъ человка все то, что совершается внутри человческаго тла, потому что онъ не хотлъ, чтобы человкъ изслдовалъ вещи, знать которыя ему не подобаетъ. Астрономія это бредъ сумасшедшихъ, шарообразная форма земли остается подъ сомнніемъ, глобусъ — нелпость. Существуетъ только одна наука: наука о Бол, весь смыслъ нашей жизни въ религіи. То, что естествоиспытатели называютъ природой, означаетъ не что иное, какъ гибель религіи. Этими словами, несмотря на всю безсмысленность ихъ, Лактанцій вводитъ насъ въ міровоззрніе, которое, если исключить новый временный расцвтъ греческой математики, являлось ршающимъ для всего послдующаго времени. Вся духовная жизнь сосредоточивается на чувств, библія вытсняетъ науку и становится нормой всхъ вещей. Явленія природы также въ конц концовъ находятъ въ ней свое объясненіе, чудеса Іисуса Навина отрицаютъ науку о звздахъ, астрономія влачитъ свое жалкое существованіе, въ вид астрологіи, ибо противъ послдней ополчаются не вс христіане. Это то же міровоззрніе, которое позже возвело на костеръ Джіордано Бруно, которое посредствомъ пытки думало запугать научную совсть Галилея. Но какъ каждаго отдльнаго человка мы должны разсматривать, какъ цлое, такъ въ еще боле высокомъ смысл должны мы понимать и подобное развитіе, подобное міровоззрніе. Рука объ руку съ этимъ паденіемъ науки идетъ напряженное развитіе религіознаго чувства. Этимъ чувствомъ проникнуты послдніе мыслители умирающей древности, имъ охвачены глубочайшіе умы средневковья и, наконецъ, даже Лютеръ. Одно неразрывно связано съ другимъ, подобную эпоху нельзя безъ разбора порицать или восхвалять: все ея существо выросли на единой почв, и съ этой то почвой необходимо намъ познакомиться. Лактанцій создаетъ новыя цнности также и на почв христіанства. Никто въ такой степени, какъ онъ, не порвалъ съ тмъ поверхностнымъ взглядомъ, которымъ греки пытались вытснить страхъ передъ смертью. Эллины большей частью были того мннія, что смерть не иметъ никакого отношенія къ намъ, ибо, пока мы живемъ, ея нтъ, когда же она наступаетъ, мы уже не существуемъ. Лактанцій, напротивъ, вмст съ немногими языческими мыслителями, напираетъ на ужасный процессъ умиранія, медленной смерти. Если нкоторые изъ его, нердко крайне поверхностныхъ, отвтовъ врагамъ вызываютъ въ насъ чувство недоумнія, то его христіанская этика, твердой стопой спускающаяся до самыхъ глубинъ грха и чувственныхъ искушеній, представляетъ собою безусловно нчто возвышенное. Христіане теперь несомннно живутъ въ мір. Если еще Тертулліанъ думалъ, что истинный христіанинъ стремится лишь къ тому, чтобы какъ можно скоре удаляться отъ міра, то у Лактанція, хотя вовсе и не чувствуется еще жизнерадостности, но во всякомъ случа виденъ уже отказъ отъ такого существованія. Христіанинъ уже не вритъ въ скорое явленіе антихриста и наступленіе страшнаго суда, идея о возвращеніи Нерона не встрчаетъ въ немъ боле отклика. Конечно, когда-нибудь долженъ наступить конецъ, и Римъ — со страхомъ и трепетомъ произноситъ эти слова апологетъ — также постигнетъ гибель. Согласно широкому плану своего сочиненія. апологетъ даетъ подробную картину гибели міра, но въ скорое осуществленіе этихъ пророчествъ онъ уже боле не вритъ. Принимая участіе въ длахъ міра, христіанство, конечно, само рисковало принять свтскую окраску. И вполн понятно, что многіе выдающіеся учителя церкви позднйшаго времени подверглись подобной секуляризаціи. Къ счастью на страж здсь стоялъ, хотя и не слишкомъ опасный, но тмъ не мене всегда напоминавшій о себ врагъ — язычество. Послднее, несмотря на эдиктъ Константина, далеко еще не было побждено. Если христіане, какъ выше замчено, въ теченіе 200 лтъ, считали нужнымъ бороться противъ Порфирія, то приверженцевъ его, очевидно, было еще много. Они набирались изъ рядовъ лучшихъ представителей эллинской культуры, изъ ея благороднйшихъ умовъ. Противъ нихъ выступаетъ отецъ церкви Евсевій, одинъ изъ послднихъ людей древности, которому по праву принадлежитъ имя ученаго. Несмотря на нкоторыя слабости, несмотря на извстную склонность къ положенію царедворца — Евсевій написалъ книгу, въ которой прославлялъ Константина — и несмотря на все его непостоянство, это былъ человкъ, которому по отдльнымъ вопросамъ нельзя отказать въ научномъ пониманіи и широкомъ кругозор: онъ и поздне Августинъ являются самыми значительными представителями умирающаго эллинизма и романизма. Евсевій хочетъ опровергнуть іудеевъ, которые вс еще не прекращали своихъ нападокъ, и особенно язычниковъ, т. е. не только грековъ, но также и вс восточные народы. Съ этой цлью онъ вооружается обширнымъ матеріаломъ. Онъ проводитъ передъ глазами читателя цлый рядъ подробнйшихъ выдержекъ изъ всей теологической и исторической мудрости египтянъ, вавилонянъ и грековъ, поскольку послдніе касались этихъ вопросовъ, затмъ, показавъ нелпость этихъ воззрній, онъ разсматриваетъ греческую философію отъ ея начала до Порфирія. Вс положенія этой философіи, противорчащія христіанству, особенно понятіе о судьб, обсуждаются самымъ детальнымъ образомъ. Конечно, и Евсевій употребляетъ при этомъ въ вид оружія старую басню о томъ, что греческіе мудрецы въ тхъ мстахъ своихъ сочиненій, гд они совпадаютъ по взглядамъ съ іудеями, пользовались послдними какъ боле молодые. Однако, въ противоположность прежнимъ апологетамъ, Евсевій допускаетъ все-таки возможность того, что Платонъ дошелъ до своей мудрости, благодаря озаренію его Богомъ. Впрочемъ, какъ высоко онъ ни ставитъ Платона, онъ думаетъ тмъ не мене, что хотя великій аsиняннъ и былъ преисполненъ святой мудрости, но все-таки побоялся открыто исповдовать ее передъ аsинянами. Въ конц концовъ, философія и христіанство несовмстимы. Однако, несмотря на вншнюю побду христіанства, языческіе писатели не успокаивались. Нсколько десятковъ лтъ тому назадъ въ одномъ христіанскомъ полемическомъ сочиненіи былъ вновь открытъ одинъ безымянный вратъ христіанъ. Обыкновенно его отождествляютъ съ Порфиріемъ, дйствительно онъ заимствовалъ все-что у послдняго, но вмст съ тмъ во многомъ и разошелся съ нимъ. Какъ бы то ни было, но приводимые имъ доводы весьма остроумны, самъ Гарнакъ даже назвалъ его въ своемъ род неопровержимымъ. По извстному методу онъ направилъ свои мткія стрлы противъ евангелій, противорчія которыхъ онъ вскрываетъ отчасти по методу современной критики. Такъ онъ указываетъ на разнорчивость извстій о послднихъ словахъ Христа на крест и восклицаетъ: ужъ если христіане не сумли дать точныхъ-свдній объ этихъ послднихъ мгновеніяхъ, то и все остальное, очевидно, представляетъ собою поэтическій вымыселъ и истины тамъ искать нечего. Христіанинъ, который сообщаетъ намъ объ этомъ, чувствуетъ себя совершенно безсильнымъ по отношенію къ такой полемик и, какъ-бы оправдываясь, говоритъ, что вдь вся природа въ моментъ смерти Христа пришла въ такое смятеніе, что евангелисты неизбжно должны были растеряться и дать противорчивыя извстія. Язычникъ этотъ ловко отыскиваетъ пункты для нападенія. Какъ извстно, одно изъ мстъ, которыя наиболе глубоко волновали благородныхъ людей, — это эпизодъ между Іисусомъ и богатымъ юношей. Вполн понятно, что этой такъ ясно и такимъ повелительнымъ тономъ высказанной мысли старались придать всевозможныя хитроумныя толкованія, но тмъ не мене каждый долженъ былъ въ глубин души сознавать, что въ сущности это мощное изреченіе можетъ быть понято лишь въ прямомъ его смысл. Античный человкъ встрчалъ здсь камень преткновенія: благочестивый богачъ,— выводить язычникъ, — судя по этимъ словамъ Христа, не извлекаетъ никакой пользы изъ своей добродтели, тогда какъ бднякъ можетъ преспокойно гршить. Христосъ — приходитъ онъ къ дальнйшему выводу — не могъ вообще говорить ничего подобнаго, ибо въ этихъ словахъ заключается тенденція, т. е. намекъ на вражду между общественными классами. И особенно рзво язычникъ нападаетъ на Павла. Гарнакъ тонко оцнилъ здсь противорчіе между грекомъ и іудеемъ. Діалектика Павла, его равиннистическая сущность совершенно недоступна эллину. Разсужденія о закон и евангеліяхъ онъ не понимаетъ, онъ находитъ чрезвычайно двусмысленнымъ для еврея поведеніе Павла тамъ, гд тотъ ссылается на свои права римскаго гражданина. Наконецъ, онъ находитъ странными ожиданіе христіанами конца міра, представленія ихъ о гибели неба, символъ Тайной вечери: словомъ, здсь передъ нами встаетъ вся противоположность между раціоналистическимъ, привыкшимъ чувственно мыслить истиннымъ эллинизмомъ и восточной религіей откровенія съ ея прославленіемъ внутренняго человка, съ ея глубокой и тмъ не мене ясной моралью, — мы видимъ здсь антагонизмъ между Западомъ и Востокомъ. Рядомъ съ этимъ безымяннымъ авторомъ стоитъ императоръ Юліанъ Отступникъ. Обыкновенно съ высоты пятнадцати вковъ, протекшихъ съ этихъ поръ, этого императора называютъ романтикомъ на трон, его поведеніе считаютъ анахронизмомъ. Современникамъ, однако, этотъ человкъ казался крайне опаснымъ, насколько врны ему были язычники, настолько безгранична была къ нему ненависть христіанъ, подчасъ совершенно терявшихъ самообладаніе. Съ скрытой злобой желаютъ они тяжкихъ пораженій побдоносному полководцу, передъ которымъ въ ужас разбгались враги, смерть его во время битвы они разсматриваютъ какъ наказаніе неба, а плачевное состояніе государства посл смерти императора они приписываютъ исключительно вин Юліана. Самъ Юліанъ никогда не думалъ преслдовать христіанство, какъ таковое, хотя многіе тогда старались принять позу мучениковъ. Онъ вывелъ лишь свои заключенія изъ эволюціи вещей, своимъ тонкимъ умомъ онъ пришелъ къ выводу, что христіане въ сущности не имютъ ничего общаго съ греческой культурой, вдь, они же сами постоянно боролись противъ послдней въ своихъ безчисленныхъ сочиненіяхъ. Теперь большая часть міра приняла христіанство, и представителя побдившей доктрины хотла принимать участіе въ томъ, что до сихъ поръ было лишь дломъ язычниковъ, и не хотли не только учиться, но также и учить реторик и философіи. Вотъ тутъ-то Юліанъ и выступилъ со своимъ императорскимъ veto, имъ лишилъ христіанъ свободы преподаванія, ибо христіане, по его мннію, ничего не внесли своего въ развиіе этихъ предметовъ, а лишь стояли здсь на плечахъ язычниковъ. Несомннно, этотъ шагъ Юліана отличался послдовательностью, и жгучая ненависть христіанъ къ императору показываетъ, что онъ дйствительно задлъ ихъ за живое. Подобный же характеръ трезвой разсудочности носятъ и сочиненія Юліана противъ христіанъ, которыя, конечно, также не дошли до насъ цликомъ, а сохранились лишь въ вид отдльныхъ цитатъ въ довольно неудачныхъ книгахъ его противниковъ. Юліанъ близко подступаетъ къ христіанамъ, онъ требуетъ, чтобъ они дали ему прямой и ясный отвтъ, онъ желаетъ прекращенія того полемическаго хаоса, когда каждый съ яростнымъ крикомъ набрасывался на своего противника. При этомъ онъ сохраняетъ полное безпристрастіе, онъ находитъ, что язычники дйствительно безнравственны, хотя не мене безнравственны и христіане его времени, и въ этомъ онъ, можетъ быть, и не былъ неправъ. Затмъ, совершенно въ дух Цельза, онъ переходитъ съ указанію на противорчія библіи и также разсматриваетъ Ветхій Завтъ, какъ документъ еврейской миsологіи. Его вопросъ о томъ, на какомъ язык говорилъ змій въ раю, далекъ отъ какого-либо легкомысленнаго высмиванія, онъ просто хочетъ указать противнику на миsическія черты разсказа. И въ томъ же дух, т. е. какъ легенду, онъ объясняетъ дале и разсказъ о постройк вавилонской башни, о смшеніи языковъ. Дале, евреи Ветхаго Завта, по мннію Юліана, не отличаются никакими преимуществами передъ другими народами: хорошіе законы грековъ по меньшей мр равны еврейскимъ, у евреевъ также были въ обыча кровавыя жертвоприношенія, и вовсе не они вывели другіе народы на путь культурнаго развитія. Міровая культура обязана своимъ развитіемъ исключительно грекамъ. Но особенно безпощадной становится полемика Юліана противъ современнаго ему христіанства. Онъ упрекаетъ его въ томъ, что оно подражаетъ неистовству мучениковъ разрушеніемъ храмовъ и алтарей. Вы убиваете, восклицаетъ онъ, не только язычниковъ, но и приверженцевъ сектъ, который не такъ оплакиваютъ смерть Христа, какъ вы. Ни Христосъ, ни Павелъ ничего не знаютъ о такой ненависти къ своимъ противникамъ. Первые христіане въ полной тишин старались привлекать людей къ своему ученію. А затмъ, къ чему этотъ безобразно роскошный культъ гробницъ! Повсюду христіане видятъ слды апостоловъ и святыхъ, строятъ гробницы и памятники въ честь ихъ, забывая, что самъ Христосъ сравниваетъ фарисеевъ съ нечистыми гробами и восклицаетъ: оставьте мертвымъ погребать мертвыхъ. Однако, не отступивъ отъ настоящей темы этой главы, эпохи Августина, мы не можемъ боле подробно останавливаться на этомъ. Правда, и обойти этихъ вещей мы также не могли. Если мы хотли получить представленіе о человк, которымъ заканчивается лтопись духовной борьбы между язычествомъ и христіанствомъ, то намъ нужно было предварительно до нкоторой степени ознакомиться со временемъ, предшествовавшимъ его появленію. Итакъ, язычество далеко еще не умерло. Бдствія эпохи, набги варваровъ на становившееся все боле и боле худосочнымъ римское государство, побуждали язычниковъ, какъ и въ начал III вка, обращаться къ христіанамъ съ горькимъ вопросомъ: гд же вашъ Богъ? Вдь большая часть государства уже обратилась къ христіанству, если вашъ Богъ не помогъ вамъ во времена гоненій, то онъ не сдлаетъ этого и теперь, онъ не помогаетъ своимъ приверженцамъ, и мы, язычники, погибнемъ вмст съ вами: кто знаетъ, не есть ли это наказаніе боговъ, которыхъ новый Богъ лишилъ престола! Но вотъ послдовалъ разгромъ Рима готами — событіе, произведшее на всхъ современниковъ самое удручающее впечатлніе. Со стороны язычниковъ готовился уже новый ядовитый памфлетъ. Вотъ тутъ-то и выступилъ Августинъ. Августинъ не былъ аскетомъ, избгающимъ общенія съ людьми. Грхъ для него не былъ, какъ для пустынника, созданіемъ фантазіи, онъ самъ на практик позналъ, что самые высокіе духовные восторги нердко смняются глубочайшимъ паденіемъ въ самую пошлую животную жизнь. Погрязши въ грхахъ, онъ самъ собственной энергіей высился изъ нихъ. Ему была знакома греко-римская мудрость, онъ не относился къ ней съ презрніемъ, какъ нкоторые изъ боле раннихъ апологетовъ, онъ высоко ставилъ Платона и почиталъ также Порфирія. Вмст съ тмъ въ немъ жилъ еще остатокъ гордости римлянина, остатокъ чувства государственности, которое, впрочемъ, въ его душ неразрывно связывалось съ идеей о государств Божіемъ. Запасшись всмъ этимъ сильнымъ оружіемъ, бросился онъ на врага: его книги о государств Божіемъ представляютъ собою одно изъ замчательнйшихъ произведеній римской литературы и христіанства. Прежде всего онъ останавливается на вопрос о бдствіяхъ того времени. Конечно, ему столь же мало, какъ и кому либо другому, удалось дать вполн удовлетворительный отвтъ. Но точка зрнія Августина, частью, правда, заимствованная изъ языческой философіи, тмъ не мене замчательна. Вопросъ заключается, по его мннію, не въ томъ, что мы должны такъ же страдать, какъ и злые, вопросъ заключается въ томъ, каковы послдствія страданія для добрыхъ и злыхъ. Невзгоды исправляютъ добрыхъ и длаютъ хуже — злыхъ. Злой язычникъ, которому жить становится не въ моготу, лишаетъ себя жизни. Лишь немногіе, лучшіе изъ язычниковъ, не поступаютъ такъ, христіанинъ терпливо переноситъ несчастья до конца. Но не только эти вопросы тревожили васъ. Вы жалуетесь на христіанство, потому что оно мшаетъ вамъ предаваться вашимъ нечестивымъ излишествамъ. Весь міръ вокругъ васъ, даже народы Востока сокрушаются о вашемъ паденіи, вы же лишь требуете зрлищъ, вы ничуть не сдлались лучше.— Затмъ онъ возстаетъ, какъ это длали также и прежніе апологеты, но съ совершенно иной силой, противъ того мннія, что Римъ обязанъ своимъ упадкомъ христіанству, онъ длаетъ обзоръ римской исторіи, разсматриваетъ вопросъ о томъ, насколько отечественные боги покровительствовали Риму. Римскіе боги оставались спокойными свидтелями всхъ бдствій прежнихъ временъ, сожженія Рима галлами, жестокихъ пораженій на войн. Неужели они спали, когда галлы взбирались на Капитолій? Бодрствовали тогда лишь священные гуси, ихъ и стали за то потомъ почитать, подобно тому, какъ почитаютъ въ Египт зврей. Хороши боги, которые не воспитываютъ свой народъ, а покидаютъ его, несмотря, на то, что онъ чтитъ ихъ. Какой-то Марій могъ безпрепятственно проявлять свою ярость, и при этомъ погибли почтенные граждане: вотъ, что натворили ваши боги! Поэтому, обратитесь же къ Богу! ‘О Римъ, полный славы и почета, народъ Регула и Сцеволы, народъ Сципіоновъ, Фабриція, къ нему должно направляться все твое стремленіе, между нимъ долженъ ты выбрать и между отвратительнымъ ничтожествомъ, лживой бсовской злобой. Если природа дала теб могущество, то твоей задачей теперь должно быть очищеніе и усовершенствованіе его истиннымъ благочестіемъ, ибо безбожіе приводитъ тебя въ гибели и наказанію. Теперь ты стоишь на распутьи, не въ себ самомъ долженъ найти ты славу, а безъ всякаго сомннія — въ Бог. Въ древнія времена слава твоя гремла на земл, но по тайному ршенію божественнаго провиднія ты не могъ еще найти истинной религіи. Вставай, уже наступилъ день, проснись, какъ ты проснулся въ тхъ, которые своей высокой добродтелью, своими страданіями за истинную вру создали нашу гордость, которые до послдняго издыханія боролись противъ вражескихъ силъ и побдили ихъ своей безтрепетной смертью и кровью своей привели насъ въ новое отечество, Къ этому отечеству призываемъ мы тебя примкнуть, ты долженъ быть въ числ тхъ гражданъ, пріютъ которыхъ называется истиннымъ прощеніемъ грховъ’. Этими могучими словами, которыхъ со времени Тертулліана съ такимъ глубокимъ чувствомъ не произносилъ ни одинъ римлянинъ, Августинъ указываетъ черезъ дымящіяся развалины Рима на государство Божіе, какъ нкогда передъ авторомъ апокалипсиса, посл разрушенія Іерусалима, явился въ облакахъ новый Іерусалимъ. Но какъ ни горячо относится Августинъ къ спасенію римскихъ душъ, какъ разъ эта идея государства Божія должна отвлекать его отъ всего земного. Эти слова не случайно были произнесены передъ окончательнымъ паденіемъ Рима, столтіемъ раньше такой тонъ не былъ бы возможенъ. Вся римская исторія, по мннію Августина, едва ли стоила стараній. Что же достигнуто? спрашиваетъ онъ. Въ теченіе 240 лтъ кровопролитій, слдовавшихъ за основаніемъ города, территорія послдняго увеличилась всего на 20 миль. Результатомъ всего, посл потоковъ крови, было порабощеніе обезсиленнаго государства Августомъ. Если бы тогда уже были христіане, то несомннно имъ бы приписали вс эти несчастья.— Дале, апологетъ все еще считаетъ нужныхъ опровергать вру въ боговъ. При этомъ по качеству онъ употреблялъ совершенно т же средства, какъ его предшественники, разница заключается лишь въ томъ, что онъ и здсь охватываетъ гораздо боле широкій горизонтъ, обнаруживаетъ гораздо большую начитанность. Прежде всего онъ стремится снова раскрыть передъ глазами читателя ту бездну, которая отдляетъ вру образованныхъ грековъ и римлянъ отъ вры простого народа и въ противовсъ этому даетъ полное изображеніе христіанства во всей его послдовательности. И его совершенно не трогаютъ старыя замчанія противниковъ о томъ, почему Богъ допустилъ существованіе столь непріятнаго христіанамъ языческаго міра, почему онъ довелъ людей до грхопаденія, когда долженъ былъ отлично предвидть это. Наряду съ множествомъ важнйшихъ трактатовъ грековъ и ихъ римскихъ подражателей о судьб, о фатум, воззрнія Августина, хотя и не вполн оригинальныя, играютъ благодаря ихъ категоричности не малую роль. Римское государство, говоритъ онъ, такъ же происходитъ отъ Бога, какъ ассиріяне и персы, какъ все вообще развитіе міра. Онъ отдавалъ государство въ руки добрыхъ и въ руки злыхъ. Веспасіану и Домиціану, Константину и Юліану Отступнику. Если причины идеальныхъ фактовъ не поддаются объясненію, это не значитъ, что он отсутствуютъ. Такъ же обстоитъ и съ каждымъ отдльнымъ человкомъ: фатумъ и свободная воля не исключаютъ другъ друга, ибо наша воля есть лишь часть порядка вещей. Безконечной утонченностью отличается дальнйшая его борьба противъ философіи язычниковъ. Всякій, изучающій эту литературу отъ первыхъ, нердко столь неловкихъ, нападеній христіанъ на величественное зданіе греческой философіи до разсматриваемаго времени, несомннно отдастъ пальму первенства Августину. Его предшественники, за немногими исключеніями, нападали главнымъ образомъ на вншнія укрпленія, которыя рушились уже сами собой, онъ же проникаетъ въ самую цитадель врага. Другіе бранятся, онъ споритъ. Онъ мыслитъ исторически, язычество для него не является какимъ-то шарлатанствомъ, безпорядочнымъ бредомъ, нтъ — это великое міровоззрніе. Онъ достаточно искрененъ, чтобы призналъ борьбу весьма трудной, ибо, говоритъ онъ, философы нердко говорятъ вполн согласно съ нами. Онъ оставляетъ мысль, уже ране нершительно отвергнутую Евсевіемъ, что Платонъ заимствовалъ свое ученіе у пророковъ, и указываетъ на хронологическую невозможность этого взгляда, который, однако, между тмъ, уже почти превратился въ догматъ. Платонъ и Порфирій въ совокупности могли бы составить одну христіанскую личность. И еще боле: онъ признаетъ, что эти язычники имли передъ христіанами одно преимущество: они въ свое время открыто и прямо высказывали свои взгляды, христіанинъ же въ настоящее время долженъ заботиться о томъ, чтобы не оскорбить религіознаго слуха. Въ этихъ словахъ видна не только искренность, но и полное спокойствіе побдителя, онъ увренъ въ своемъ дл, хотя бы нкоторыя частности и заставляли его иногда задумываться. Такъ, когда враги, напр. Цельзъ, указываютъ на наивность христіанской исторіи сотворенія міра, смются надъ тмъ, что, по мннію христіанъ, дни существовали уже до сотворенія солнца, то Августинъ отвчаетъ на это, что подобныя частности недоступны нашему пониманію, когда спрашиваютъ, что длалъ Богъ до появленія вселенной, то на этотъ вопросъ можно сказать лишь, что легкомысленно и неразумно мрить Бога человческой мркой: Богъ въ поко совершенно тотъ же, что и Богъ въ дятельности. По библіи, съ сотворенія міра прошло около 6000 лтъ, и съ этимъ, повидимому, совпадаютъ вычисленія восточныхъ ученыхъ. Но если даже мы пойдемъ навстрчу противникамъ и примемъ 6000 лтъ, то и это будетъ лишь мгновеніе по сравненію съ вчностью. И когда съ языческой стороны напираютъ на то, что ничто не можетъ произойти вопреки природ, то мы, христіане, указываемъ на множество чудесъ, совершавшихся, какъ говорятъ, также и въ языческія времена: чудо совершается не вопреки природ, а вопреки нашимъ собственнымъ свдніямъ о природ.— И это опять одна изъ глубочайшихъ мыслей Августина, которая вчно буъ имть значеніе не столько потому, что онъ впервые ее высказалъ, сколько потому, что она заключаетъ въ себ ядро всякой апологетики противъ подобныхъ детнападеній и въ силу этого и нын еще кажется новой. Правда, этотъ взглядъ иметъ и свои весьма слабыя стороны. Въ своей борьб съ эллинскимъ скептицизмомъ Августинъ тщательно искалъ чудесъ и видлъ ихъ всюду, онъ говоритъ о чудесныхъ исцленіяхъ больныхъ, или слдуя старому народному врованію, онъ утверждаетъ, якобы на основаніи наблюденій, что трупъ павлина не подвергается тлнію. Этимъ, особенно послдней фразой, онъ подготовилъ воззрнія среднихъ вковъ и содйствовалъ тому, что возвышенная, непоколебимая христіанская вра, которая побдила въ борьб съ греческимъ скептицизмомъ и сдлалась великой, снова выродилась въ суевріе. Согласно съ этимъ и въ своихъ взглядахъ на точную науку Августинъ является предвстникомъ средневковья. Красота творенія вполн удовлетворяетъ его, ему ясна цлесообразность человческаго организма, разслдованіе же частностей не иметъ смысла. Жестокое искусство врачей расчленило, правда, тло мертвыхъ, но при этомъ ему ничего не удалось открыть, никто не нашелъ гармоніи каждаго отдльнаго органа и даже не осмлился искать. Въ конц своего произведенія онъ еще разъ разсматриваетъ идею государства Божія и способовъ его осуществленія. Уже прошло пять эпохъ, соотвтствующихъ пяти днямъ недли, мы теперь переживаемъ шестую эпоху, и сколько продлится она, опредлить нельзя. ‘Затмъ, Богъ, какъ въ седьмой день, почіетъ отъ длъ, когда дастъ покой этому седьмому дню, которому мы придаемъ его значеніе. Я не буду говорить здсь о каждой изъ этихъ эпохъ въ отдльности, но эта седьмая будетъ для васъ субботой, конецъ которой будетъ не вечеръ, а день Господній, восьмой день въ вчности, осіянныя пришествіемъ Христа, который означаетъ вчный покой не только души, но и тла. Тамъ мы успокоимся. тамъ будемъ созерцать, созерцать и любить, любить и прославлять. Это конецъ безъ конца. Ибо разв это конецъ — видть государство, не имющее конца?’ Такой апокалиптической фразой великій человкъ заканчиваетъ свое великое твореніе. Это твореніе, какъ уже неоднократно говорили мы, стоитъ на границ двухъ эпохъ, въ извстномъ смысл врное еще греческой древности, оно въ то же время возвщаетъ новое міровоззрніе — міровоззрніе среднихъ вковъ. Блескъ такой личности совершенно затмилъ умирающіе огоньки противниковъ. Къ тому же они сказали все, что нужно было сказать: точка зрнія обоихъ противниковъ была несовмстима. Собственно, нельзя сказать, чтобы одинъ изъ нихъ опровергъ другого. Остроумные доводы грековъ, конечно, не были устранены, даже Августину не удалось лишить ихъ силы. Его собственная позиція была, однако, настолько цльна, настолько возвышенна, что. онъ легко могъ перенести своихъ единомышленниковъ черезъ кой-какія сомннія. Но такія умственныя сраженія, какъ неоднократно замчалось, никогда не разршаются посредствомъ логическихъ основаній, диспутовъ или книгъ и рчей ораторовъ: исторія даетъ этому безчисленные примры. Здсь дйствуютъ необъяснимыя силы, проявляющіяся для человка лишь по своимъ результатамъ. Мы можемъ сказать только, что язычество постепенно умирало отъ худосочія. Впрочемъ, это умираніе было крайне медленно, ибо даже въ пятомъ вк, въ эпоху Августина, язычество вымерло еще не вполн, для этого требовалось боле продолжительное развитіе. Христіане и греки все еще пишутъ другъ противъ друга, правда, тонъ этихъ писаній становится все боле и боле примиряющимъ и академическимъ. Но даже закрытіе философской школы въ Аsинахъ въ 529 году, изгнаніе неоплатониковъ еще не означаетъ конца этого спора. Народная религія грековъ еще въ IX вк по Р. Хр. насчитывала приверженцевъ на Пелопоннес, отъ византійской эпохи до насъ дошли сатирическія произведенія, направленныя противъ христіанства, и не одинъ литераторъ той эпохи втайн исповдовалъ вру, имвшую мало общаго съ ученіемъ церкви. Но это были лишь послднія судороги тла, обладавшаго нкогда огромной жизнеспособностью и мощной силой. Напротивъ, исторія апологетики свидтельствуетъ о постоянномъ наростаніи силъ, вплоть до установленія новаго всеобъемлющаго міровоззрнія. Этимъ пока закончилось дло апологетики. Но впрочемъ, только на извстный промежутокъ времени. Новое время снова воскресило старую борьбу, доводы, которые нкогда приводили греки, и отвты на нихъ христіанъ съ какой-то естественной необходимостью снова выступили на свтъ Божій. И это еще не конецъ, еще не цль, даже прославленное выясненіе собственной точки зрнія, котораго хотятъ достигнуть путемъ диспута, есть лишь самообманъ. Подобными переговорами ничего нельзя достигнуть. И все-таки послднее слово не должно быть за скептицизмомъ, все-таки эта борьба необходима и цлительна. Успокоеніе въ вопросахъ религіи есть смерть религіи. А религія которая не привлекаетъ къ себ новыхъ сторонниковъ и не подвергается нападеніямъ, успокаивается. Примръ Христа, который каждый день своей вещественной жизни посвящалъ проповди и борьб, долженъ оставаться прототипомъ христіанства.
V. Востокъ и Западъ въ древнемъ христіанств.
Вліянія Востока на греческую религію.— Движеніе культуры Востока.— Религіозныя идеи и образы Востока, Миsра.— Религія Миsры.— Гностицизмъ.— Идеи гностиковъ.— Восточаая фантазія гностиковъ.— Писанія гностиковъ.— Греческія и восточныя черты гностицизма.— Мани и его секта. — Сила христіанства, основанія его побды.
Христіанство, не побжденное вншними гоненіями, не понесло также значительныхъ потерь и отъ литературной полемики своихъ языческихъ противниковъ. Но все-таки оно не забыло и не простило своимъ врагамъ того зла, которое они ему причинили: памфлетъ ‘О смерти гонителей’ представляетъ собою запоздалый актъ мести, ударъ, направленный противъ тней враждебныхъ цезарей, а систематическое истребленіе антихристіанской литературы является другой, боле существенной отплатой за нападенія язычниковъ. Такое отношеніе христіанъ, послдовательное уничтоженіе враждебной имъ и ихъ церкви литературы, постигло однако не только сочиненія язычниковъ, но захватило также и часть христіанской литературы, писанія еретиковъ, лжеучителей предавались уничтоженію съ такою же яростью и почти съ такимъ же успехомъ. Еретическія идеи уже ране пытались проникнуть въ церковь, секты уже ране пытались примкнуть къ ней и преобразовать ее на свой ладъ. Исторія апостоловъ повствуетъ уже о великомъ лжеучител Симон-Волхв, первое и второе посланія Іоанна говорятъ о множеств антихристовъ, которые учатъ, что Іисусъ не Христосъ. Другія мста позднйшихъ авторовъ еще ясне говорятъ объ отвращеніи въ лжеучителямъ. Когда къ старому ученику Іоанна и мученику Поликарпу подошелъ одинъ изъ этихъ сектантовъ и спросилъ: ‘Ты узнаешь насъ?’ то онъ получилъ въ отвтъ: ‘Я узнаю первенца Сатаны’. Точно такъ же въ одномъ, довольно впрочемъ неправдоподобномъ, разсказ, говорится о томъ, какъ самъ Іоаннъ, войдя однажды въ купальню, быстро вышелъ изъ нея при появленіи одного врага христіанъ, боясь, какъ бы зданіе не обрушилось и не погребло его вмст съ его врагомъ. Кто же были эти сектанты, чего хотли они, почему встртила ихъ такая ненависть? Что бы отвтить на эти вопросы до нкоторой степени цльно и полно, мы не должны разсматривать эти вещи непосредственно вблизи, намъ слдуетъ подняться на боле высокую точку и уже оттуда сдлать свой обзоръ. Для этого нужно ознакомиться съ взаимными отношеніями Востока и Запала въ древности, опредлить т вліянія, которыя они оказывали другъ на друга. Всего боле удивляетъ насъ всегда у античныхъ мыслителей, что они, опираясь на весьма небольшой и неполный матеріалъ, дошли до столь глубокихъ и многозначительныхъ истинъ. Къ числу такихъ истинъ принадлежитъ взглядъ Геродота на борьбу между Азіей и Европой, который, если мы перенесемся въ эпоху автора и вспомнимъ все то, что произошло съ тхъ поръ въ исторіи, звучитъ для насъ какъ какое-то пророчество. На самомъ дл, персидскія войны были лишь послдними могучими отпрысками великаго движенія, начавшагося много, много ране: он надолго освободили Грецію отъ вліянія Востока. Никто, конечно, не станетъ теперь отрицать, что ‘элементами матеріальной культуры’ и первыми попытками художественной дятельности греки обязаны вліянію Востока. Но этого еще не достаточно, религія грековъ, какъ ни кажется она выросшей всецло на эллинской почв, также съ Востока получила первые толчки къ развитію. Выше мы говорили уже о сивиллахъ, ихъ оргіастическій темпераментъ, ихъ экстазъ, можетъ быть, даже ихъ имя носятъ азіатскій характеръ. Но еще одно явленіе религіозной жизни Греціи указываетъ на Азію. Это, такъ называемая, орфика, т. е. теософическое ученіе мнимаго пророка Орфея, глубокомысленныя поэтическія изреченія о происхожденіи міра, частью миsологическія, частью теологическія, частью спекулятивныя ученія о вселенной, содержащія въ себ предписанія для спасенія человка отъ гнета полной превратностей земной жизни посредствомъ священныхъ жертвъ, мистерій и особенно путемъ аскетизма. Ученіе о происхожденіи міра, принадлежащее жившему въ середин VI в. до Р. Хр. Ферекиду Сиросскому, первому представителю этого направленія, производитъ впечатлніе чего-то совсмъ негреческаго. Ферекидъ занимался изученіемъ астрономіи, наука же о звздахъ зародилась въ Вавилон. О борьб боговъ онъ говоритъ не такъ, какъ вообще говорили объ этомъ греки, т. е. какъ о борьб Зевса со своимъ отцомъ, но какъ о спор принципа вчности и времени, Хроноса, со зминымъ божествомъ. Борьба заканчивается тмъ, что одна партія низвергается въ глубину моря, въ ‘огеносъ’, — названіе, имющее общій корень съ вавилонскимъ словомъ угинна (кругъ, совокупность). Дале, Зевсъ, создавъ міръ, превращается въ бога любви Эрота, онъ создаетъ большое и красивое одяніе, на которомъ выткано изображеніе земли и жилищъ бога, и кладетъ его на крылатый дубъ. Къ этой символической, странной, малопонятной, почти нелпой, фантазіи въ послдующее время присоединяются продолженія идеи о сотвореніи міра. Надъ всмъ господствуетъ принципъ времени, живущій испоконъ вка, матерія свта или огня, эsиръ, наряду съ хаосомъ, появляется лишь поздне. Изъ нихъ обоихъ Хроносъ образуетъ серебряное яйцо, изъ котораго выходить богъ свта Фанъ, называемый также богомъ любви и согласіемъ. Онъ въ одно и то же время и мужскаго и женскаго пола, онъ изъ самого себя родитъ ночь и землю, предковъ средняго поколнія боговъ. Къ послднему принадлежатъ также Кроносъ (не Хроносъ) и Рэа, сынъ которыхъ Зевсъ поглощаетъ Фана и даетъ начало послднему поколнію боговъ. Эти дикія картины и безформенныя представленія и являются истинными дтьми вавилонской и, во многомъ сходной съ ней, иранской миsологіи. Помимо общаго впечатлнія грандіозной, прямо-таки захватывающей фантастичности этихъ образовъ, и отдльныя черты вполн соотвтствуютъ высказанному положенію. Такъ, прежде всего, чисто вавилонскаго происхожденія борьба боговъ. Богъ весны, Мардукъ, уничтожаетъ при сотвореніи міра хаосъ, Тіаматъ, онъ борется съ первичнымъ моремъ, расчленяетъ Тіаматъ и одну половину ея превращаетъ въ небесный сводъ. Принципъ времени, какъ мы еще увидимъ, снова появился въ иранской религіи Миsры, олицетворенія или персонификаціи въ род Фана (=согласіе) также встрчаются въ иранской религіи, которая въ свою очередь знаетъ саморожденія, образы, создающіеся изъ самихъ себя путемъ выдленія или эманаціи. Къ вавилонскому кругу сказаній относятся, дале, также двуполыя божества и змеподобныя существа. Такимъ образомъ, слдовательно, здсь обнаруживается необычайно сильное вліяніе Востока, а такъ какъ восточные культы и воззрнія, извстные намъ изъ боле поздняго времени, также общаютъ врующимъ освобожденіе отъ гнета таинственныхъ страшныхъ силъ и ведутъ ихъ къ этой цли черезъ мистеріи и аскетизмъ, то мы имемъ полное основаніе видть восточное вліяне и въ томъ, что предписывала и чего требовала греческая орфика. Хотя, можетъ быть, вс эти вещи кажутся имющими очень мало отношенія въ нашей тем, но тмъ не мене коснуться ихъ было безусловно необходимо, ибо он приводятъ насъ къ пониманію побды нашей собственной новозавтной религіи: какимъ образомъ, — мы скоро увидимъ. Орфическія мистеріи и воззрнія держались съ замчательной живучестью, характерной для всей духовной и умственной жизни Греціи, въ теченіе многихъ вковъ. Происхожденіе ихъ, правда, осталось неизвстно эллинамъ. Для этого не было благопріятныхъ обстоятельствъ, ибо вскор надвинулась гроза изъ Персіи, и посл того, какъ Западъ одержалъ блестящую побду, восточное вліяніе отхлынуло далеко назадъ. Культурное превосходство Запада продолжается долго и, наконецъ, повидимому навсегда утверждается походами Александра Македонскаго. Александръ, однако, не только продвинулъ сферу греческаго вліянія до Инда, онъ снялъ также оковы со всего восточнаго движенія, о которомъ такія наглядныя свидтельства даютъ намъ послдующія времена. Между тмъ, какъ до сихъ поръ лишь отдльные греки писали о Восток, теперь въ многолюдные ряды историковъ, занимающихся этимъ предметомъ, вступаютъ также настоящіе уроженцы Востока, которые на греческомъ язык пишутъ книги по исторіи и о культур древнйшаго Востока. Уже выше мы говорили о вавилонянин Бероз, все его выдающееся значеніе стало ясно лишь въ новйшее время, когда было открыто вавилонское сказаніе о потоп, весьма близкое къ описанію Бероза. Начинается переводъ Ветхаго Завта, широкое распространеніе іудейства въ странахъ Стараго Свта. Числу эллинизированныхъ іудеевъ вполн соотвтствовало число эллиновъ и римлянъ, примкнувшихъ къ іудейству и получившихъ, поэтому, имя ‘богобоязненныхъ’. Въ то же время снова наростала и физическая мощь Востока. Хотя Александръ и уничтожилъ силу персовъ, тмъ не мене греко-македонское владычество надъ побжденной страной продолжалось не очень долго. Парsянская династія сбросила чужеземное иго съ плечъ иранцевъ, парsяне въ качеств великой державы Востока выступили противъ Запада, т. е. особенно противъ римлянъ. Несмотря на множество греческихъ культурныхъ элементовъ, — которые были извстны также парsянской стран особенно при двор царей, — начинается побдное шествіе національной и религіозной реакціи, которая достигаетъ своего апогея въ позднйшія времена, благодаря возвышенію династіи сассанидовъ: иранизмъ, который, какъ говоритъ одинъ извстный изслдователь нашихъ дней, никогда не уступалъ своихъ позицій въ пользу эллинизма, пріобртаетъ на короткое время почти такую же силу, какъ и Римъ: іудейскіе апокалипсисы видятъ приближеніе полчищъ парsянскихъ всадниковъ. ‘Римское государство’, говоритъ Моммзенъ, ‘жертвуетъ первымъ существеннымъ результатомъ политики Александра и такимъ образомъ кладетъ начало тому обратному движенію, послдними отпрысками котораго являются Альгамбра въ Гренад и великая мечеть въ Константинопол’. Это гигантское движеніе несетъ на гребн своихъ волнъ массу религіозныхъ элементовъ. Наступленіе Востока на Западъ характеризуется не только проникновеніемъ іудейства, но почти въ такой же степени и пропагандой персидско-вавилонскихъ воззрній. Въ Вавилон іудейство познакомилось съ иранской религіей, и въ дальнйшемъ развитіи перваго обнаруживается вліяніе второй. Это относится особенно въ апокалиптическимъ идеямъ, которыя мы выше разсмотрли во всей ихъ соковупности, не касаясь вопроса объ ихъ происхожденіи. Персидская апокалиптика въ теченіе тысячелтнихъ періодовъ заставляетъ злое и доброе начала бороться за міровое владычество. Время отъ времени является спаситель міра, но зло постоянно пріобртаетъ все большую силу. Наконецъ, является послдній спаситель, герой, рожденный отъ двы. Затмъ наступаетъ конецъ міра, воскресеніе мертвыхъ и судъ. Съ неба низвергается огонь, который пожираетъ землю. Люди должны пройти черезъ огонь, между тмъ, какъ одни проходятъ черезъ него легко и благополучно, какъ черезъ теплое молоко, другіе, несовершенства которыхъ уничтожаются пламенемъ, испытываютъ тяжкія муки. Въ конц концовъ, однако, вс спасаются. Ахура-Мазда побждаетъ своимъ словомъ. т. е. волшебнымъ молитвеннымъ заклинаніемъ, Аримана (Ангра-Маину), и на новой земл, лишенной вредныхъ животныхъ, начинается новая жизнь. Различіе между персидскимъ и іудейскимъ воззрніями видно здсь ясно и опредленно, съ одной стороны — пессимизмъ евреевъ, которые вовсе не хотятъ видть всхъ людей спасенными и отрицаютъ полное очищеніе отъ грховъ, съ другой стороны — увренный въ будущемъ, возвышенный оптимизмъ персовъ, который въ конц концовъ видитъ всхъ людей окруженными райскимъ сіяніемъ. Но какъ разъ это-то различіе, въ связи съ чертами сходства, и подтверждаетъ внутреннюю связь обихъ религій: боле послдовательное іудейство отбросило эту утшительную идею и замнило совершенно противоположной. Дуализмъ позднйшаго іудейства, съ его представленіемъ о борьб Бога противъ діавола, или антихриста, также обнаруживаетъ иранскія черты. Мы не имемъ возможности вдаваться въ дальнйшія подробности, наука о религіи все еще не чувствуетъ себя здсь вполн увренно. Во всякомъ случа несомннно, что религіозныя идеи Востока обладали чрезвычайной силой и постоянствомъ, разъ внутри греческой и іудейской религіи встрчаются области, имющія совершенно чуждый характеръ и указывающія на вавилонскій и иранскій Востокъ. Но мы еще не упомянули относительно главной части этого развитія, не указали на заключительное звено этой цпи: культъ Миsры. Недавно по этому вопросу появился замчательный трудъ гентскаго профессора Кюмона. Миsра — геній небеснаго свта, при помощи солнца, мсяца и звздъ онъ оберегаетъ міръ: онъ стоитъ между Ахура-Маздой, вчнымъ свтомъ, и Ариманомъ, духомъ зла, какъ ‘дятельный богъ’, онъ ‘посланецъ, предводитель небеснаго воинства въ его безпрерывной борьб съ богомъ тьмы’. Миsра родился изъ скалы, на голов его надта фригійская шапочка, въ лвой рук онъ держитъ факелъ, въ правой — ножъ. Пастухи явились, чтобъ поклониться ребенку, они принесли ему первенцевъ своихъ стадъ и плоды. Вскор мальчикъ окрпъ и вооружился для борьбы съ другими силами. Онъ одержалъ побду надъ богомъ солнца и заключилъ съ нимъ союзъ, затмъ, научивъ человка земледлію, онъ укротилъ дикаго быка и сталъ съ страшными усиліями задомъ тянуть его въ свою пещеру, животное, однако вырвалось, и Миsра долженъ былъ убить быка, изъ отдльныхъ частей котораго развились затмъ новыя существа. Такимъ образомъ произошли люди, и Миsра сталъ на защиту ихъ отъ преслдованій злого Аримана. Потопъ и огонь не въ состояніи навсегда истребить человчество, родъ смертныхъ разрастается и благоденствуетъ подъ покровительствомъ Миsры, и герой, отпраздновавъ окончаніе своихъ трудовъ общей трапезой съ богомъ солнца и другими соратниками, считаетъ, наконецъ, исполненной свою миссію на земл и удаляется къ безсмертнымъ. Эта миsологія, изображающая побдоносную борьбу свта съ тьмою при помощи ‘посредника’, какъ называется Миsра, создателя міра, слилась съ сущностью вавилонской религіи, звзднымъ міромъ евфратскаго народа. ‘Легенды обихъ религій сблизились другъ съ другомъ, божества ихъ отождествились, и семитическая астролатрія, чудовищный продуктъ долгихъ научныхъ наблюденій, стала брать перевсъ надъ натуралистическими миsами иранцевъ’. Планеты у вавилонянъ обладаютъ неимоврной силой. Каждой изъ нихъ подчиняется одинъ день въ недлю, каждой посвященъ одинъ металлъ, число 7 обязано количеству планетъ своей особой мистической силой. Души, спускающіяся на землю, получаютъ отъ планетъ свои характерныя черты. Такимъ образомъ, по воззрнію вавилонянъ, этимъ свтиламъ безпрекословно подчинено все земное, созвздія неограниченно владычествуютъ надъ нашимъ существованіемъ. Эти небесныя силы доступны, однако, умилостивленію, существуютъ благодтельные покровители, одолвающіе злыя силы, ихъ-то содйствія и нужно добиться. Миsра поддерживаетъ благочестивыхъ, чистыхъ сердцемъ въ борьб противъ бсовской злобы. Тотъ, кто здсь на земл ведетъ чистый образъ жизни и борется съ плотскимъ вожделніемъ, кто знакомъ съ священными мистеріями бога свта, тотъ можетъ быть спасенъ, будетъ участникомъ блаженства какъ въ этомъ, такъ и въ томъ мір.— Устройство того міра довольно своеобразно. Душа праведника, подымающаяся въ горнія области, встрчаетъ небо, раздленное на семь сферъ, изъ которыхъ каждая принадлежитъ какой-либо одной планет. ‘Нчто врод лстницы, состоявшей изъ восьми поставленныхъ другъ на друга воротъ, изъ которыхъ первыя семь были сдланы изъ семи различныхъ металловъ, служило въ храмахъ символическимъ напоминаніемъ о томъ пути, который нужно было пройти для достиженія самой верхней области постоянныхъ звздъ. На страж у входовъ изъ одного этажа въ другой постоянно стояли ангелы Ахура-мазды. Лишь знакомый съ мистическими формулами могъ уговорить этихъ непреклонныхъ стражей. При своихъ переходахъ изъ сферы одной планеты въ сферу другой душа оставляетъ у каждыхъ воротъ по одному изъ своихъ качествъ и, наконецъ, освобожденная отъ всего земного, достигаетъ восьмого неба, гд и остается навки участницей безконечнаго блаженства.— Совершенно правильно указывали на то, что эта этажная постройка того свта представляетъ собою лишь метафизическое изображеніе вавилонской башни. Это извстная башня семи планетъ, строеніе, состоящее изъ семи поставленныхъ другъ на друга башенъ, сверху которыхъ находятся восьмая башня, представляющая истинный храмъ божества. Каждый этажъ, какъ показали изслдованія на мст, былъ окрашенъ въ свою особую краску. Такимъ образомъ, въ этомъ замчательномъ культ, какъ было мтко сказано, соединены вмст умозрительная спекуляція и натурализмъ.— Но Миsра все-таки не высшій богъ этой восточной религіи. Вершину образуетъ безконечное время, совершенно такъ же, какъ и въ томъ греческомъ ученіи, съ которымъ мы познакомились выше. Это Эонъ, котораго изображали въ вид человкообразнаго чудовища съ львиной головой, вокругъ тла его обвивалась змя, въ рукахъ онъ держалъ по ключу отъ неба. Кром того, у него были еще крылья, которыя должны были олицетворять быстроту его бга, змя должна была изображать извилистый путь эклиптики. ‘Онъ творитъ и разрушаетъ все, онъ господинъ и вождь четырехъ элементовъ, изъ которыхъ состоитъ вселенная, въ немъ, по его вол, соединяется мощь всхъ боговъ, которые созданы имъ однимъ’. Такимъ образомъ, это изображеніе боговъ представляется для насъ чисто восточнымъ явленіемъ, черты котораго полезно замтить, наряду со всми другими, указанными выше. Но впрочемъ уже и теперь кое-что можно узнать въ этомъ направленіи. Культъ Миsры, занесенный солдатами съ Востока на Западъ и распространенный сирійскими купцами и восточными рабами, получилъ въ римскомъ государств такое распространеніе, какого не достигалъ до него ни одинъ культъ. Завладвъ сначала низшими слоями населенія, къ концу II столтія по Р. Хр. онъ становится религіей двора и еще столтіе спустя пріобртаетъ уже особое покровительство цезарей, въ конц концовъ, этотъ звздный пантеизмъ, какъ говоритъ Кюминъ, становится послднимъ прибжищемъ консерваторовъ въ борьб противъ христіанства. Въ самомъ дл, объ религіи съ ожесточеніемъ нападали другъ на друга. Съ древними греческими богами, какъ мы уже видли, христіанство церемонилось очень мало, культъ же Миsры, наряду съ неоплатонизмомъ, представлялъ для него существенную опасность. Об религіи, и Іисуса Христа, и Миsры, происходили съ Востока, об, повидимому, распространялись съ одинаковой быстротой, об требовали отъ врующихъ чистоты души, об давали множество общаній. Къ тому же нкоторую таинственную связь между ними не устранила даже фанатическая полемика христіанъ. Здсь, какъ и тамъ, пастухи поклонялись новорожденному младенцу, здсь, какъ и тамъ, праздновалось воскресенье и 25-е декабря — день рожденія солнца, здсь, какъ и тамъ, существовалъ, наряду съ обрядомъ крещенія, обрядъ причащенія, здсь, какъ и тамъ, между высшимъ богомъ и людьми, стоялъ божественный посредникъ. Это сходство бросалось въ глаза язычникамъ, и они выводили изъ него свои рзкія заключенія, которыя были далеко не въ пользу христіанъ, послдніе, конечно, также не отрицали этихъ точекъ соприкосновенія, но видли въ нихъ лишь бсовское навожденіе со стороны служителей Миsры. Мы пока должны воздержаться отъ какого либо вывода относительно этого сходства, цль нашего изложенія лежитъ въ нсколько иномъ направленіи. Намъ желательно, главнымъ образомъ, составить себ представленіе о самой сущности всего этого движенія, о сил его стремленія, о ход того процесса, чистйшій пунктъ кристаллизаціи котораго образуется въ христіанств. Христіанство представляетъ собою лишь одинъ изъ факторовъ всего великаго религіознаго движенія, которое, во всей своей сил, поддерживалось на Восток вплоть до Магомета, правда, оно — наиболе сильный, наиболе твердый факторъ. Часть этихъ образованій, въ извстномъ смысл примыкающихъ къ христіанству или, по крайней мр, не отвергающихъ его, мы теперь и разсмотримъ. Здсь, прежде всего, мы встрчаемся съ замчательной сектой такъ называемыхъ гностиковъ, если вообще можно называть сектой вру, раздлившуюся на множество сектъ. Гностики — это ‘мужи познанія’, они стремятся въ ‘гнозису’, къ глубочайшему познанію, хотя бы даже посредствомъ волшебства: они хотятъ узнать, какая сокровенная сила поддерживаетъ міръ. Христіанство въ томъ вид, какъ мы его знаемъ, является для нихъ лишь предварительной ступенью для этого, простыя слова Господни относятся, по ихъ мннію, къ чему-то иному, боле возвышенному. Вселенная, божество, его цли и его дянія въ прошломъ, въ настоящемъ и въ будущемъ представляютъ собою тайну (mysterium), и познанія ихъ можно достигнуть только посредствомъ таинственныхъ мистерій. На основаніи доводовъ, къ которымъ мы скоро обратимся, было высказано мнніе, что гностицизмъ зародился на Восток, и этотъ взглядъ, по моему, иметъ за себя многое. Гарнакъ, напротивъ, остается при томъ мнніи, что это религіозное направленіе означаетъ лишь первую крупную попытку придать христіанству духъ эллинизма, и это свое мнніе великій теологъ основываетъ, разумется, на весьма вскихъ доказательствахъ. Мн кажется, что въ этомъ случа об стороны правы. Въ эту эпоху, когда разлагаются старыя философскія системы, когда религіи проникаютъ другъ друга, когда культы переносятся съ одного мста на другое, когда даже различныя націи сливаются, повидимому, въ одинъ міровой народъ, — не можетъ быть боле рчи о вполн чистомъ религіозномъ творчеств. Несомннно одно, что въ гностицизм, который во II и III столтіяхъ грозилъ впитать въ себя ученіе апостоловъ, заключается сильная греческая примсь. Гностики подвергаютъ самой рзкой критик цлый рядъ христіанскихъ воззрній и догматовъ. Выше мы видли, какъ высказываются языческіе противники христіанства объ отдльныхъ его положеніяхъ. Мы видли, что они прекрасно отличали Бога Ветхаго Завта отъ Бога Новаго Завта, что первый казался имъ гнвнымъ и грознымъ, второй же полнымъ любви. Ихъ философы нашли дале, что міръ созданъ далеко не вполн совершенно, и что Богъ не имлъ никакихъ основаній быть имъ довольнымъ. Христосъ, какъ сынъ Божій, не могъ былъ такимъ, какъ его изображаетъ писаніе, Богъ не можетъ страдать, плакать и умирать, кром того его жизнь и дла не соотвтствуютъ предсказаніямъ Ветхаго Завта. Дале язычники совтуютъ гонимымъ христіанамъ не искать толпами смерти, ибо имъ, вдь, очень легко, посредствомъ какой-нибудь пустячной уступки, избавиться отъ бды. Замчательно, что гностики высказываютъ совершенно такія же мысли, они оказались подъ сильнымъ вліяніемъ полемики язычниковъ. Они говорятъ, что поклоненіе идоламъ и жертвы не имютъ никакого значенія, если только они не исходятъ отъ сердца, они убждены, что Христосъ имлъ лишь призрачное тло, что на самомъ дл онъ не страдалъ и не рожденъ отъ человка, они указываютъ, что часть предсказаній Ветхаго Завта не можетъ относиться съ Христу, они признаютъ, что созданіе міра произошло иначе, чмъ кто описывается въ Ветхомъ Завт, иной творческой силой, они даже совершенно отвергаютъ Ветхій Завтъ изъ-за противорчій его съ Новымъ. Правда, мы видли уже, что Ветхій Завтъ сталъ очень рано возбуждать сомнніе. Частое аллегорическое толкованіе его доказываетъ, что уже перестали вполн полагаться на буквальный смыслъ его словъ. Нкоторые дошли даже до того, что объявили Ветхій Завтъ созданіемъ діавола. Противъ этого взгляда возсталъ одинъ изъ знаменитыхъ гностиковъ II столтія по Р. Хр. Въ дошедшемъ до насъ письм къ одной христіанк его общины онъ опровергаетъ это имніе слишкомъ горячихъ головъ, хотя и самъ не воздерживается отъ жесткой критики книги. Онъ признаетъ, что вся совокупность еврейскихъ законовъ не могла быть создана кмъ-нибудь однимъ, что законы эти написаны не только Богомъ, но и человкомъ, т. е. пополнены Моисеемъ. Законы Моисея стоятъ въ противорчіи съ закономъ Бога, Моисей вынужденъ былъ сдлать много уступокъ человческой слабости. Кром того, въ законы вошли нкоторыя преданія боле древнихъ временъ. Древній, истинный законъ Бога либо усовершенствованъ Спасителемъ, и либо совершенно отмненъ или одухотворенъ. Но Богъ, давшій законъ, хотя и не дьяволъ, конечно, но и не совершенный Богъ, а нчто отличное отъ того и другого. Это такъ называемый Деміургъ или создатель всего этого міра, посредникъ. Этотъ Богъ ниже совершеннаго Бога, онъ рожденъ, — въ противоположность отцу вселенной, который не рожденъ, — но тмъ не мене, онъ выше и величественне, чмъ сатана. Эти идеи, подобно развитымъ ране, носятъ не столько сами философскій характеръ, сколько вызваны греческой философіей. Впрочемъ, примсь греческихъ нитей не была очень сильна въ религіозной ткани гностиковъ. Наряду съ рзкой эллинской критикой преданія, которая вызвала восторженныя слова со стороны такого теолога, какъ Гарнакъ, мы видли здсь замчательное религіозное умозрніе, которое какъ бы переноситъ насъ въ фантастическое царство призраковъ и невольно напоминаетъ образы и духъ восточныхъ созданій. Чисто этическія или интеллектуальныя понятія превращаются въ пластическіе божественные образы, порождаютъ изъ себя другіе, борятся съ божественными силами, погибаютъ, побждаютъ: какая-то смсь то вполн доступныхъ, то снова недосягаемыхъ спекуляцій, самаго дикаго произвола творческой фантазіи и древнйшихъ представленій восточной миsологіи. Такое впечатлніе испытываемъ мы, знакомясь съ идеями Симона, Волхва, котораго преданіе называетъ первымъ гностикомъ. Согласно этому преданію, Симонъ выдавалъ себя за Бога, онъ говорилъ, что среди іудеевъ онъ явился, какъ Сынъ (Мессія), въ Самаріи — какъ Отецъ, среди язычниковъ — какъ Святой Духъ, во вс времена люди чтили его, какъ высшее божество подъ различными именами — Зевса, Ормузда и т. д. Онъ водилъ съ собою женщину, которую называлъ Еленой и про которую говорилъ, что она — божественное согласіе, мать всхъ, истинное изображеніе идеи Бога, которая руководила имъ при сотвореніи ангеловъ и архангеловъ, выйдя изъ него и завершивъ это твореніе. Эти ангельскія силы создали міръ. Посл этого они отвергли свою мать, оскорбили ее и заключили въ человческое тло. Такъ длается она Еленой троянской войны и, переходя изъ одного тла въ другое, доходитъ, наконецъ, до Елены Симона. Она — потерянная овца, для спасенія которой Отецъ сошелъ на землю въ лиц Симона, чтобы принести блаженство людямъ. Ангелы плохо управляли міромъ, и такъ Богъ спустился въ людямъ въ трехъ вышеназванныхъ образахъ. На основаніи всего сказаннаго можно легко представить себ, какое негодованіе должно было вызывать въ апостолахъ и ихъ ученикахъ подобное ученіе, какъ постепенно образъ волшебника у нихъ и ихъ послдователей пріобрлъ чисто демоническія черты, тогда Симонъ превратился въ антихриста, и въ Рим видли даже, какъ онъ передъ всмъ народомъ летлъ по воздуху. Если уже религіозныя построенія Симона вызываютъ у насъ головокруженіе, то другія гностическія системы невольно увлекаютъ насъ въ какой-то безумный водоворотъ миsологическихъ представленій, въ какой-то дико клокочущій хаосъ. Здсь царитъ надъ всмъ сущимъ вселенская матерь ‘мудрость’, тамъ міромъ управляетъ двственный духъ свта, Барбело. Послдній создаетъ изъ себя демоническаго сына, Ялдабаота, который въ свою очередь производитъ новыя существа, и среди нихъ, въ конц концовъ, изъ глубинъ основной матеріи появляется сынъ, принимающій образъ зми. Этотъ сынъ навлекаетъ на себя гнвъ своего злого отца, живя вмст съ нимъ на неб и въ раю. Ялдабаотъ восклицаетъ: ‘Я отецъ и богъ, и надо мною нтъ никого!’ Тогда мать кричитъ ему: ‘Не лги, Ялдабаотъ, надъ тобою есть отецъ всхъ, первый человкъ и человкъ, сынъ человческіе’. Тогда Ялдабаотъ приходитъ въ смятеніе и призываетъ шесть своихъ соправителей: ‘Создадимъ человка по образу нашему’. Другая секта, которая по греческому слову ‘змя’ называла себя ‘офитами’, объявила райскаго змія вселенской матерью премудростью, онъ научилъ человка познанію добра и зла, и поэтому Моисей избралъ змія, какъ образъ божества. Но Ялдабаотъ изгналъ его. Однако и этого всего еще недостаточно. Гностическая фантазія создаетъ еще множество, идейныхъ божествъ, ‘вчный смыслъ (nus)’, ‘мышленіе’, ‘истина’, ‘любовь’, ‘воля’ — все это превращается въ конкретныя божества, они заключаютъ между собою союзы, соединяются въ отдльныя группы, предпринимаютъ то т, то другія дйствія, которыя будто бы упоминатотся даже въ библіи, вообще это какая-то яростная пляска духовъ, съ поразительной быстротой переносящая насъ съ неба на землю и отсюда въ преисподнюю. Такимъ образомъ, нтъ почти никакой возможности отдлить вс эти представленія другъ отъ друга и вывести ихъ одно изъ другого, не говоря уже о томъ, чтобы дать здсь ихъ полное изображеніе. Изъ всего этого можно сдлать выводъ только относительно одного оріентализма этихъ фантазій. Къ нему, въ конц концовъ сводится большая часть ихъ. Прежде всего бросается въ глаза произвольность (по крайней мр такъ кажется западному мышленію), дланность всхъ этихъ представленій. Дале, еще боле ярко-восточный характеръ носятъ различные отдльные факторы. Сюда относится дуализмъ всего этого міра, злые и помогающіе боги, мы видимъ здсь битвы боговъ, борьбу свта съ тьмою, неба съ адомъ и его существами, мы встрчаемъ здсь чисто восточныя созданія въ одно и то же время мужского и женскаго пола, наконецъ, эти эманаціи, эти саморожденія. Но этотъ оріентализмъ еще ясне проявляется въ отдльныхъ частностяхъ. Выше мы познакомились уже съ представленіемъ религіи Миsры о поднятіи душъ до высшаго, чистйшаго бытія и помнимъ, что это было вавилонское ученіе, прообразомъ котораго послужила астрономическая башня въ Вавилон. Совершенно также мыслитъ и гностикъ. Его ученіе, познаніе божественныхъ тайнъ, должно дать человку возможность посредствомъ мистерій достигнуть мста высшей полноты, такъ называемой плеромы. Весь міръ и каждый отдльный человкъ подчинены злому господству планетъ, семи страшныхъ силъ. Ради этого Господь сошелъ съ неба, виsлеемская звзда смнила древній рядъ свтилъ. Однако, человку все еще необходимо побороть эти силы. Гностицизмъ ведетъ насъ прямымъ путемъ къ этой цли. Подобно тому, какъ орфики и религія Миsры признавали одинъ главный принципъ, вчное время, эонъ, такъ гностики принимаютъ цлый рядъ изъ семи эоновь, которые Христосъ прошелъ по своему пути на землю, — семь ступеней познанія, которыя снова должны быть пройдены душой подъ руководствомъ гнозиса. Но на страж этихъ ступеней, этихъ эоновъ, стоятъ злые властители, такъ называемые, архонты, боги планетъ, ихъ надо одолть. Для этого человку служатъ священныя формулы, священные знаки, мистеріи. Онъ долженъ знать астрологію, съ ея помощью онъ одолетъ злыхъ властителей міра. Для этого же нужна магія, потому-то человкъ, желающій спастись, занимается этимъ искусствомъ на земл, чтобы посл побдить посредствомъ него. До насъ дошло множество самыхъ безсмысленныхъ формулъ, самыхъ причудливыхъ сочетаній буквъ, взываній къ Богу и пр., про часть изъ нихъ гностики дерзновенно утверждали, что они предписаны самимъ Христомъ своимъ ученикамъ, какъ средство спасенія. Крещеніе также подчинено вліянію бсовъ. При крещеніи произносятся поэтому сирійскія формулы, смыслъ которыхъ уже былъ совершенно забытъ въ эпоху ихъ примненія, и которыя, поэтому, имютъ лишь дйствіе волшебныхъ заклинаній. Подобнаго же рода существовало гностическое таинство мертвыхъ, которое совершалось надъ трупами, чтобы сдлать душу недоступной враждебнымъ силамъ. Оставимъ, однако, дальнйшее разсмотрніе этихъ волшебныхъ заклинаній. Ибо у гностиковъ далеко не все сводится къ этимъ фокусамъ, хотя отцы церкви, конечно, особенно энергично трактуютъ объ этихъ вещахъ. На своихъ собраніяхъ гностики пли также гимны, которые, несмотря на мстами проникающій ихъ мистицизмъ, тмъ не мене показываютъ, что чувство врующихъ было переполнено представленіями, которыя и нами могутъ быть оцнены по достоинству, ибо они свидтельствуютъ съ чисто человческой красотой о страх и надежд, объ упованіи на невыразимое или дышатъ твердой увренностью въ знаніи божественныхъ тайнъ. Вотъ одинъ изъ такихъ гимновъ:
Сначала создалъ вселенную духъ,
А первенецъ родилъ затмъ
Хаосъ, изливъ его изъ себя.
А посл того получила душа
Свою многотрудную жизнь.
И съ этихъ поръ, образъ оленя принявъ,
Ведетъ борьбу она съ смертью.
То въ гордости царской на свтъ глядитъ,
То стонетъ и плачетъ, глубоко скорбя,
То смхомъ и радостью вдругъ расцвтетъ,
То низвергается несчастная въ бездну страданія
Въ лабиринтахъ безконечно блуждая.
Рекъ Іисусъ: Взгляни, отецъ мой,
Какъ то существо земное,
Цль и жертва всхъ несчастій,
Отъ тебя вдали блуждаетъ.
Посмотри, какъ отъ хаоса,
Помощи нигд не видно,
Убжать оно стремятся.
Такъ пошли жъ меня, отецъ мой,
Я сойду съ печатью къ людямъ,
Чрезъ эоны пронесусь я,
Всть святую принесу имъ,
Дамъ богинь изображенье.
И открою я вамъ тайну,
Ко спасенью путь священный:
Гнозисъ — имя ей для васъ! |
Въ одномъ изъ своихъ гимновъ гностики слдующимъ образомъ прославляютъ мудрость:
Эта двушка — дочь свта,
На ней покоится гордый блескъ царей,
Вншность ея прекрасная
Она блещетъ лучезарной красотой
Одежды ея подобны весеннимъ цвтамъ,
Ароматъ цвтовъ исходитъ отъ нихъ.
Въ головахъ у нея находится престолъ царя,
Который даетъ своимъ подданнымъ божественную пищу.
Истина покоится на ея глав,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Подобно ступенямъ подымается ея шея,
Ее создалъ первый строитель вселенной.
Обими руками указываетъ она на хоръ счастливыхъ эоновъ
Ея пальцы указываютъ на врата города.
Ея брачный покой свтелъ,
Полонъ запаха бальзама и другихъ благовоній,
Запаха мирры и пахучихъ корней.
Внутри разбросаны втви мирры и благовонные цвты,
Входы украшены тростникомъ.
Вокругъ нея стоятъ ея дружки, числомъ семь,
Которыхъ избрала она сама,
Подружекъ ея также семь,
Он ведутъ передъ ней хороводъ.
Двнадцать тхъ, которые служатъ ей
И подчинены ей.
Они напряженно смотрятъ на жениха,
Чтобы взоръ его освтилъ ихъ,
И они вчно будутъ при немъ для вчной радости,
И будутъ присутствовать на той свадьб, на которую собираются знатные,
И на томъ пир, который будетъ данъ въ честь вчныхъ.
И наднутъ они царскія облаченія и блестящія одежды,
И исполнятся оба радостью и весельемъ
И прославятъ отца всего,
Гордый свтъ котораго они восприняли,
И освтились взорами своего господина,
Божественную пищу котораго они взяли,
И пили его вино,
Которое не возбуждало въ нихъ ни жажды, ни желанія.
Хвалили и славили съ живымъ духомъ
Отца истины и мать мудрости. |
Гораздо красиве звучитъ короткій отрывовъ изъ проповди одного замчательнаго гностическаго учителя и оратора: ‘Вы изначала безсмертны и дти вчной жизни, вы хотли распредлить смерть между собою, чтобы извести и истребить ее, и чтобы такимъ образомъ она умерла въ васъ и черезъ васъ. Ибо, если вы уничтожите міръ, сами же себя не уничтожите, то вы будете господами творенія и всего преходящаго’. Сдлавъ такимъ образомъ краткій и весьма неполный обзоръ великой секты, мы видимъ, съ одной стороны, какъ гностицизмъ воспринимаетъ греческую критику, съ другой же стороны, что умозрительныя спекуляція о вселенной, вра въ познаніе посредствомъ мистерій, посредствомъ просвтлнія души вполн соотвтствуютъ восточному мышленію и чувствованію, теперь для насъ выясняются также и т пункты, въ которыхъ приспособляются другъ къ другу, повидимому, совершенно несоединимыя противоположности, оріентализмъ и эллинская философія. Гностики отвергли Ветхій Завтъ и его могучаго гнвнаго Бога, однако, они не отстранили послдняго вполн, они объявили его лишь творческой силой, могучимъ, хотя и не высшимъ божествомъ: это вполн соотвтствовало восточному мышленію. Также не врили они и въ страданія Христа, такимъ образомъ, они опять проводили различіе между Іисусомъ, который страдалъ какъ человкъ, и Христомъ, который лишь временно жилъ въ немъ. Другіе предполагали, что Мессія, о которомъ предсказывалъ Ветхій Завтъ, и который, согласно этой книг, можетъ быть лишь воинственнымъ княземъ, еще придетъ, и тогда истинный Христосъ будетъ бороться съ нимъ. Такъ посредствомъ своеобразнаго соединенія умозрнія и миsологіи гностицизмъ старался устранить т сомннія, которыя возникаютъ у всякаго критически мыслящаго читателя, и, отбросивъ весьма употребительное аллегорическое толкованіе Ветхаго Завта, это жалкое убжище отъ сомннія, сохранять въ извстномъ смысл за древней книгой ея авторитетъ и органически связать ее съ Новымъ Завтомъ. Но тмъ не мене, гностицизмъ нельзя назвать чистой эллинизаціей христіанства. Врно во всякомъ случа, что ненависть церкви и ея признанныхъ представителей со всей энергіей обрушивается также на все эллинское въ христіанств. Уступками язычникамъ въ догматахъ рисковали потрясти самыя основы возникающей церкви, а то равнодушіе, съ которымъ христіане во время гоненій относились къ жертвоприношеніямъ языческимъ богамъ и въ отреченіямъ отъ христіанства, также ослабляло единство выступленія. Но и въ другихъ отношеніяхъ христіанство, въ собственномъ смысл этого слова, должно было заботиться о томъ, чтобы его не смшивали съ гностицизмомъ. Враги христіанъ съ насмшкой указывали на гностическія мистеріи, на ихъ склонность во всякимъ волшебствамъ, на близость ихъ въ восточнымъ культамъ. И здсь нужно было поднять забрало, нужно было заявить тмъ, которые называли себя христіанами, на дл же не были таковыми, что они по духу не имютъ ничего общаго съ христіанствомъ. Нкоторые изслдователи не безъ основанія думаютъ, что во время этой борьбы дло шло о томъ. будетъ ли или не будетъ христіанство поглощено волной языческихъ идей. Въ самомъ дл, казалось, что тотъ исполинскій валъ, который вынесъ съ Востока христіанство, грозилъ снова захватить его въ свою мутную пучину. Однако, простой смыслъ апостоловъ и ихъ учениковъ, какъ поздне западный духъ отцовъ церкви, всми силами воспротивился этому и сумлъ отстранить великую опасность, которая угрожала со стороны гностицизма. Правда, одновременно съ этимъ было уничтожено и много хорошаго. Сила восточнаго теченія въ то время была огромна. Подъ копытами персидскихъ коней, начиная съ III столтія, содрогается почва Малой Азіи восточные императоры, съ увлеченіемъ прославляемые восточнымъ народомъ, вступаютъ на тронъ цезарей, и, наконецъ, греческій Востокъ получаетъ свою собственную столицу. То же происходитъ и въ области религіи. Посл гностицизма здсь выступаетъ ученіе, такъ называемыхъ, манихеевъ. Старый гностицизмъ находился уже въ упадк, вопросъ о томъ, кому будетъ принадлежать господство въ римскомъ государств, Христу или Миsр, также уже былъ почти разршенъ, когда Востокъ еще разъ обнаружилъ свою исполинскую религіозную творческую силу, выдвинувъ противъ Запада ученіе вавилонянина, Мани. Это была послдняя и самая трудная борьба. Мани родившійся въ 215/6 году по Р. Хр. въ Вавилоніи, былъ такимъ же основателемъ религіи, какъ Магометъ. Его желаніемъ было дать персамъ лучшую религію, а не вытснить апостольское христіанство. Хотя онъ и примкнулъ къ одной гностической систем, но форма его ученія была боле языческой, чмъ гнозисъ. Какъ вс вровсповданія той эпохи, за исключеніемъ христіанства, его ученіе также восприняло самыя разнообразныя составныя части: мы находимъ въ немъ элементы парсизма, буддизма, вавилонской и восточно-христіанской религіи. Поэтому-то его ученіе и оказывало такое глубокое вліяніе: отъ высотъ Передней Азіи оно прошло по всему тогдашнему міру до Столбовъ Геркулеса и проникло въ Галлію, съ IV и почти до XII вка оно оспаривало господство у христіанства и доставило много тяжелыхъ часовъ отцамъ и князьямъ церкви. Къ Мани, разсказывало преданіе, явился ангелъ, который призвалъ его на служеніе Богу, посл этого Мани, на 28-мъ году жизни выступилъ какъ основатель новой религіи, онъ говорилъ, что посл Будды, Заратустры, Іисуса онъ является послднимъ посланникомъ Божіимъ. Его ученіе абсолютно дуалистическое, здсь мы снова встрчаемъ дв силы, свтъ и тьму, какъ первобытное состояніе міра. Первичный свтъ состоитъ изъ дважды пяти элементовъ, которые носятъ названія нравственныхъ состояній. Къ царству свта принадлежитъ еще земля свта, которою управляетъ богъ свта, — родъ отраженія человческой земли. Подъ царствомъ свта лежитъ тьма, которая персонифицируется, какъ вавилонская Тіаматъ, тьма также состоитъ изъ пяти элементовъ и также иметъ свою землю тьмы. Изъ тьмы выросъ сатана, который и началъ борьбу съ царствомъ свта. Въ этой борьб выступаетъ множество крайне запутанныхъ новыхъ миsологическихъ фигуръ, въ конц концовъ побждаетъ свтъ. Изъ смшенія элементовъ свта и тьмы возникаетъ видимый міръ. Въ немъ продолжается та же вражда между свтомъ и тьмою, она отражается также и въ человк, тло котораго создано демонами, душа же принадлежитъ свту, при чемъ въ Адам содержится боле свтовыхъ частицъ, чмъ въ Ев. Поэтому, къ людямъ посылается утшитель, Іисусъ, который разъясняетъ имъ это печальное состояніе. Затмъ съ разными дико-фантастическими украшеніями передается басня о Каин и Авел, въ конц концовъ Адамъ отправляется въ царство свта, Ева — въ адъ. Такой же необузданностью фантазіи отличается и изображеніе конца міра, мы, однако, не будемъ останавливаться на этомъ, достаточно сказать, что и здсь, какъ и въ другихъ воззрніяхъ манихеевъ, господствуетъ идея о конечномъ соединеніи всхъ существующихъ во вселенной свтовыхъ элементовъ и объ окончательномъ торжеств свта надъ тьмою. Той же идеей свта проникнута и этика. Человку рекомендуется сть опредленную пищу, которая содержитъ въ себ свтовыя частицы, по обратнымъ причинамъ онъ долженъ избгать нечистыхъ словъ, мыслей и занятій. Врующіе, по степени выполненія этихъ заповдей, длятся на ‘совершенныхъ’ и ‘слушателей’, послдніе оказывали первымъ безконечное почтеніе, какъ праведнымъ. Религія свта характеризуется также и вншними обрядами, смотря по положенію солнца, ежедневно произносятся четыре различныя молитвы, содержаніе которыхъ относится ко всмъ свтлымъ единствамъ манихейской вры. Взглядъ Мани на Христа сходенъ со взглядомъ многихъ гностиковъ. Распятаго іудеями Іисуса Мани называетъ ‘сыномъ бдной вдовы’ и видитъ въ немъ родъ дьявола, истинный же спаситель обладалъ лишь призрачной видимостью человка, его рожденіе, крещеніе, его страданія были лишь кажущіяся. Съ этимъ связано точное различеніе истиннаго и неистиннаго въ библіи, пророкъ свта Мани считаетъ особенно истинной въ Новомъ Завт, конечно, исторію преображенія и затмъ этику Христа. Ветхій Завтъ, разумется, совершенно отвергается имъ, Моисей — это апостолъ тьмы. Манихейство было справедливо названо совершеннйшимъ гнозисомъ. Оно переняло элементы уже падавшей великой секты и еще разъ наводнило Востокъ и Западъ представленіями вавилонскаго язычества. Вдь и гностицизмъ въ основ своей былъ также проникнутъ вавилонскимъ духомъ. Церковь вновь обратилась противъ новаго врага. Съ нимъ, однако, было трудне справиться, чмъ съ собственно гнозисомъ. Хотя Августину, который самъ долгіе годы пробылъ въ лагер манихеевъ, и удалось одолть нкоторыхъ отдльныхъ манихеевъ, но и онъ не добился большого успха въ своей борьб противъ этой секты. Не смотря на жестокія преслдованія, она держалась до поздняго средневковья подъ именемъ ‘каsаровъ’ (т. е. людей чистоты). Наряду съ этимъ гностическимъ ученіемъ донын сохранилось еще другое развтвленіе гностицизма, секта мандеевъ, которые называли себя учениками Іоанна. Мандеи живутъ въ болотистыхъ мстностяхъ нижняго Евфрата и Тигра въ количеств приблизительно 1500 человкъ: это послдній, въ высшей степени замчательный остатокъ древняго гнозиса, упоминаніемъ о которомъ мы и закончимъ наше разсмотрніе этой секты.
Если мы еще разъ бросимъ взглядъ на развитіе древняго христіанства, то мы снова придемъ въ изумленіе передъ его исполинской силой. Оно предприняло тяжелую борьбу противъ языческой полемики, противъ греческаго скепсиса. Хотя, какъ мы неоднократно замчали, и трудно было добиться побды, тмъ не мене произошло все, что могло произойти при неустанномъ и ршительномъ выступленіи христіанъ противъ врага. Тяжела была также и борьба съ языческимъ государствомъ и его могучей организаціей. Однако, какъ разъ здсь христіанству помогло огромное число его приверженцевъ, систематическія преслдованія явились слишкомъ поздно. Гораздо серьезне былъ споръ съ вновь пробудившимся языческимъ благочестіемъ, съ стремленіемъ язычниковъ къ Богу, которое у народа выразилось въ широкомъ распространеніи культа Миsры, у философовъ же — въ неоплатонизм. Всего же трудне было христіанству побороть секты внутри самого себя. Церковь постоянно боролась противъ нихъ, какъ противъ измнниковъ, и добивалась уничтоженія ихъ также систематическимъ преслдованіемъ ихъ литературы. Но все-таки христіанство одержало побду въ этой гигантской борьб, которая велась одновременно на нсколько фронтовъ. Каковы-же были историческія причины этой побды? Постараемся, насколько это возможно, указать ихъ. Какъ на одну изъ такихъ причинъ, мы указывали выше на крайнюю концентрацію христіанства, другую причину мы нашли въ общемъ настроеніи той эпохи, въ потребности человка углубиться во внутреннюю жизнь духа. Но гораздо сильне этихъ отдльныхъ факторовъ дйствовало, повидимому, общее развитіе вещей, т. е. въ этомъ случа: религіозное вліяніе Востока, оно цликомъ завладло Западомъ, оно доставило и христіанству его первыя побды. Послднее, однако, скоро оттолкнуло отъ себя этотъ побдоносный оріентализмъ. Хотя христіанство само было восточной религіей, но оно представляло собою чудесное сочетаніе мистики, которая составляетъ принадлежность всякой религіи, и простой практической морали, вполн совпадавшей съ божественнымъ символомъ христіанства. Въ эпохи возбужденія и христіанство принимало экстатическія формы, когда же снова наступали спокойныя времена, тогда оно во всей чистот заполняло души своихъ приверженцевъ. Къ тому же, въ противоположность другимъ религіямъ Востока, христіанство, какъ чисто народная религія, предъявляло столь простыя требованія къ отдльной личности, что опасность притока новыхъ восточныхъ элементовъ была совершенно устранена. Борьба, которую затмъ пришлось вести апологетамъ съ учеными языческими врагами, снабдила ихъ философскимъ оружіемъ противниковъ и наложила на ихъ духъ печать эллинизма. Основной чертой послдняго всегда былъ извстный раціонализмъ. Этотъ-то раціонализмъ и отвергъ фантастическій духъ восточнаго гнозиса: такъ Западъ реагировалъ на Востокъ. Такимъ образомъ черты Востока были восприняты лишь сектами, а не сдлались принадлежностью всей религіи въ ея цломъ.
Источник текста: Из истории первых веков христианства / Проф. И. Геффкен, Пер. с нем. А. Я. Брусова, Под ред. В. В. Битнера. — Санкт-Петербург: ‘Вестник знания’ (В. В. Битнера), 1908. — 87 с., 24 см. — (Библиотека для саморазвития).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
