Из философии народной души, Розанов Василий Васильевич, Год: 1916 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 4 минут(ы)

В. В. Розанов

ИЗ ФИЛОСОФИИ НАРОДНОЙ ДУШИ

(На возражение Н. А. Бердяева о ‘русском мессианизме’)

Почему Н. А. Бердяев думает, что если расположить историю народную ‘с ленцой’, то это не будет тот ‘абсолют’, которого вечно взыскует русская душа, и который, например, она осуществляет в таких сектах, как наши ‘странники’, или в таких партиях, как русские ‘максималисты’, располагающие дух и действия свои по максимальному террору? Очень ‘будет’. Только это будет лежать на другом конце, однако — того же самого абсолюта и максимализма.

А главное, тогда Россия не дойдет никогда до такого ужаса, — ужаса беспримерного, апокалиптического, до какого, например, дошла Германия, — и дошла очень последовательно, к 1914 году, не остановившись перед мыслью перекалечить почти все здоровое и взрослое человечество Европы ради достижения своих национально-‘величавых’ целей. Ах, эта ‘величавость’ безгранично много стоит бедным людям, простым людям, серым людям. Как дорого стоило людям папство и его грандиозная ‘теократия’… Сколько ведь костров, — ‘всего и не счесть’? То же— Наполеон… То же — французская революция с сентябрьскими убийствами…

А собственно ‘велики’-то оказываются Наполеон, Робеспьер, Дантон и Марат, — да 5-6 ‘умопомрачительных’ пап. Но около них всем ужасно плохо.

Тишина, кротость и порядок, тишина и незлобивость — это вечная и настоящая демократия. Это ‘вечный мужик’, пашущий поле и не помышляющий о большем, это вечный Александр III, построивший санаторию Халила и державший бразды мира в Европе, это Гарун-аль-Рашид, о котором неустанно и любовно рассказывала сказки прелестная Шехерезада, и который ни с кем не воевал, не обагрил руки и земли кровью, а его помнят и любят века человеческой истории.

Добавить ли дерзкую и головокружительную мысль, что моя гипотеза тянется даже к подножию Вифлеема, где звезда и чудное рождение воссияло именно из тишины и незаметности, а из шума и суеты, из пап и Наполеонов, из революционеров — эта звезда и это рождение никак бы не воссияло?
А человечеству нужно вифлеемское утешение. Мужикам без него трудно. Вот армян вырезали в Эрзеруме: скажите, скажите, что стали бы делать старухи-армянки, одни оставшиеся в городе, если бы каждая не могла поднять глаз на Распятие, висящее в углу комнаты?

Но, что Вифлеем, конечно, не нужен Желябову, Наполеону и, может быть, папам, — что он не нужен европейским литераторам, то это — конечно.

Тот тип истории и жизни, который рисуется русскому народу, есть, конечно, тихий, умиротворяющий и ‘надеющийся на Бога’. Но надеющийся не человеческим гордым надеянием, все опирающим на свое ‘я’, — или на Круппа, как Бисмарк и Вильгельм, — а надеющийся на ту вот мысль, что Бог и сам призовет нас к величию, если мы того заслужим, — во-первых, и в срок, когда Он Сам это найдет соответствующим Своему плану.

Ни Н. А. Бердяев, ни И. А. Гофштеттер, — также возражавший мне, — не заметили оба нескольких строк в моей статье о ‘мессианизме’, Что его, т. е. особого в истории призвания, — я не отрицаю в корне и в реальной истории, но указал, что он настает ‘неожиданно’, и обыкновенно для народов, им не занимавшихся. То есть, что это дело ‘рук Божьих’, а не ‘рук человеческих’. Преднамеренные же ‘мессианизмы’ не удаются, ‘не выходят’, и, я уверен, никогда никому не удадутся. Покажется странным, а между тем я именно думал о ‘русском мессианизме’, когда писал свою статью. И еще менее покажется вероятным, чтобы я думал о ‘политическом мессианизме’. А я думал. И мысли мои слагались просто.

Ведь то неоспоримо, что если бы такая громада (и Бог не напрасно ее нам дал, не ‘на безделье’), как Россия, — не на словах, не в заявлениях, а великим ‘лежанием на боку’ и отогреванием сего знаменитого ‘бока’ — выразила, показала и доказала всему миру, всем державам, всему цивилизованному человечеству, что ‘ей-ей, нам кроме своего бока ничего не надо’, то без подхлестывания, без нагайки, без Круппа к нам ‘под бок’, в это самое ‘российское тепло’, потекло бы все слабое и горестное, все утесненное и не могущее далее бороться. И позволю себе сказать, что ‘наконец-то, наконец-то политический Вифлеем бы воссиял’. И для этого решительно ничего не надо, при такой силище, как ‘лежать на боку’. Явно. Для кого не явно? Придет к нам и рассеянный татарин. И измученный армянин. И красавец-грузин или какие еще там водятся черти по прибрежьям теплых морей. Кажется, мингрельцы.

Только не надо стараться. ‘Лежи себе в Петрограде’. И сказать о каждом народе: ‘Если ему притеснение от кого, — на того я иду’. А, — тут уже можно встать. Но при громаде России, будьте уверены, уж никто ни на кого не нападет, если Россия единственно на что ‘встает’, — то на защиту невинного и которому грозит беда.

Русская история в некоторых частях испорчена,— и именно в тех, где она суетилась. Но где она ‘лежала’, — всегда выходило хорошо и успешно. Пока мы ‘лежали’, — под нас ‘ползли’. В сущности и абсолютно, России ‘политики больше не нужно’, ибо это есть единственное и с начала всемирной истории еще первое царство, которое уже к началу ‘сознательности’ своей сложилось так громадно, что ‘чего же больше желать’. Теперь самое уже ‘лежанье’ принесет нам неистощимые плоды и даже политический абсолют. Ибо ‘угнетенных’ поистине много, — и неодолимо слишком многие ‘поползут’. Так именно не ‘мы устроили’, так ‘Бог устроил’. Ибо уже к началу сознательности Он дал нам политическое ‘все’.
Говоря так, я просто выражаю то, что ‘есть’. И Наполеон, и теперь Германия лезут на нас потому именно, что мы ‘уже без трудов — первые’, что уже ‘в начале были первым царством’. ‘Как это так?! Как это может быть?’ — ‘Разорвать’, ‘откусить’. Но это ‘смогло стать’ и это ‘стало’, конечно, не нашим изволением и старанием (куда — ‘дураки’!), а именно потому, что ‘Господу было так угодно’ упразднить эту политическую мерзость, что народы живут ‘жраньем друг друга’, и вот Он, Небесный Батюшка, учредил некоторому младенцу ‘в начале быть первым’. Это так ясно слагается, так ясно сложено, — русский народный характер и в лучших случаях даже русский личный характер так гармонируют этому историческому призванию, — что трудно не узнать здесь предопределения. И вот этому-то предопределению давно отвечает русское ‘полениться’. В сущности, суета, грызня и поедание, — как и все эти Наполеоны и папы, вытекли из несносного человеческого: ‘Встаньте, мусье, вам надо делать великие дела’. Такою фразою граф Сен-Симон приказал слуге будить себя поутру. Верно, любил засыпаться… Ах, если бы он оставил себя с этим утренним сном. Если бы не торопился Наполеон… Если бы не спешили папы.

И все спешили. И испортили всемирную историю. Наполнив ее стуканьем, топотом, а главное — кровью. Без крови никогда не обходилось. Без крови и еще без унижения. Но что же это за история? Это безобразие. Надобен Вифлеем. Надобно сходить к обедне. Надо послушать муз.

И позабавиться Шехерезадой. Ах, Гарун-аль-Рашид был мудрый царь. И наш тихий Алексей Михайлович тоже был мудрый царь. Оба текли ‘по веку своему’ и ‘по мысли Божией’.

Жили. Умерли. И все их благословляют.

А проклинает — никто.

Так и Россия, я уверен, идет в какое-то великое благословение. Не в то именно, как я говорю, а где-то ‘около этого’. И кой-кому это трудно, ой, — как трудно! Как мог бы Бисмарк и Вильгельм прожить без ‘нервов’ и без ‘чиханья’.

Но только Российская державушка никому не хочет ‘чихать в нос’ и ни у кого не желает ‘портить нервов’. Этому отвечает и народный характер, общее сложение и сложение истории, всеобщая любовь к обыкновенной бытовой жизни.

Новое время. — 1916. — No 14511, 30 июля.

В. В. Розанов

ИЗ ФИЛОСОФИИ НАРОДНОЙ ДУШИ

Читайте также: