21 декабря имеет быть на Конной площади публичное исполнение приговоров судебной палаты над Успенским, Прыжовым и Кузнецовым. Приговор, как известно, заключается в лишении прав состояния, за которым последует ссылка в Сибирь. Николаев, как несовершеннолетний, приговорен к работам в крепостях и отправлен в Вильну.
Совершение обряда казни может подать повод к какой-нибудь манифестации и, без сомнения, привлечет на место казни всех последователей нигилизма506.
Записка от 21 декабря 1871 г.
Церемония публичного объявления приговоров Успенскому, Прыжову и Кузнецову прошла совершенно спокойно. Народа было довольно много, но большею частью местные торговцы и чернорабочие.
Для обратного следования с площади преступников посадили в тюремный фургон, и тут из толпы отделилось человек 15 нигилистов, которые сопровождали преступников до замка. В числе сопровождавших была сестра Успенского, Надежда, ее несколько времени под руку вел Черкесов.
Непонятный беспорядок был в том, что фургон с тремя преступниками, тюремным сторожем и возницею тащила одна лошаденка, до того плохая, что она раз шесть останавливалась. Около Никольского рынка навстречу привели двух лошадей. Шествие снова остановилось, и стали было перепрягать, но служитель, который привел лошадей, был пьян и начал ссору с кучером фургона. Кончилось тем, что к фургону, не выпрягая первоначальной клячи, прицепили вторую.
Во время остановок провожавшие лица старались подойти к самому фургону, их не допускали городовые, которых собственно для этого поручик Середянкин брал по одному от поста до поста507.
——
Обе ‘записки’ являются извлечениями из документов III Отделения (Дело No 115, ч. XX, лл. 2 и 9) и опубликованы Б. П. Козьминым в сборнике материалов ‘Нечаев и нечаевцы’, стр. 183 — 184, NoNo 32 и 33.
506. Оснований для подобных предположений у агентов III Отделения было тем более, что уже в июле один из агентов сообщает о найденном воззвании следующего содержания: ‘Гг. публика! Отдайте последний долг нашему собрату г-ну Успенскому, осужденному совершенно невинно, и отправьтесь в день приговора на эшафот Конной площади’ (‘Нечаев и нечаевцы’, стр. 13).
507. И. Е. Деникер, лично присутствовавший при публичной казни над нечаевцами, в своих ‘Воспоминаниях’ так ее описывает: ‘Осенью 1871 г. мне удалось быть на последних заседаниях по нечаевскому делу и видеть, при объявлении приговора, всех подсудимых. Особенно у меня в памяти врезались фигуры Прыжова, Успенского и Дементьевой. После того я был также при объявлении приговора Прыжову, Успенскому и Кузнецову на площади… Как сейчас вижу перед собой и массы народа, и приближение колесницы с тремя столбами и привязанными к ним, спиной к лошадям, ‘государственными преступниками’, и тот момент, когда поп подавал целовать крест, к которому Успенский и Кузнецов приложились, а Прыжов, махнув на него рукою и подобравши цепи, взошел первый на эшафот… С полчаса стояли они у столбов и все глядели по направлению восходящего солнца, которое, наконец, выглянуло из-за сереньких облаков и осветило печальную картину… Помню, что в одной группе дам, где была Надежда Успенская, с кем-то сделался обморок. Когда трех мучеников свели с эшафота и посадили в карету, целая толпа молодежи бросилась пожать им руку и затем бежала за каретой, все кланяясь и махая шапками, пока, наконец, не были оттиснуты крупами жандармских лошадей от кареты’ (И. Е. Деникер, ‘Воспоминания’ — ‘Каторга и ссылка’ 1924, IV (11), стр. 33).