ИЗЪ ДНЕВНИКА ДЕРЕВЕНСКАГО ЖИТЕЛЯ.
ИЗЪ ДНЕВНИКА ДЕРЕВЕНСКАГО ЖИТЕЛЯ.
24 апрля.
25 апрля.
26 апрля.
28 апрля.
30 апрля.
2 мая.
3 мая.
4 мая.
5 мая.
6 мая.
Из дневника деревенскаго жителя, Озмидов Николай Лукич, Год: 1884
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Кто-то, должно быть, детъ! Всть эту подаютъ собаки. Я живу почти на краю деревни В., черезъ которую, проходитъ дорога изъ деревни К. на Петербургское шоссе. Если дутъ со стороны шоссе, то издали слышенъ лай собакъ, который все усиливается, по мр слдованія по деревн, выскакивающими почти изъ каждаго двора разными Жучками, Дружками, Шариками, заднія отстаютъ, на смну ихъ появляются ближайшія и, наконецъ, на моемъ краю дущаго аттакуютъ собаки моего хозяина Дружокъ и Пылайка вмст съ собаками крайнихъ дворовъ и, проводивъ за деревню, возвращаются обратно во свояси, и все постепенно затихаетъ до новаго прозда. Это повторяется неизмнно каждый разъ, съ тою только разницею, что, въ случа прозда обратно, наибольшій собачій лай начинается у нашего края и постепенно затихаетъ по мр удаленія къ сторон шоссе.
Я занимаюсь у окна и уже привыкъ въ такой моментъ отрывать глаза отъ работы, чтобы взглянуть, кто детъ. Но теперь сквозь собачій лай слышатся выкрики, повидимому, какого-то торговца, которые пока трудно разобрать. Хозяева собакъ начинаютъ унимать ихъ,— знакъ, что дущій остановится въ деревн,— и слышатся какія-то прибаутки. Выглядываю изъ окна: дйствительно, какой-то торговецъ, подъзжая къ нашему краю, выкрикиваетъ веселымъ манеромъ: ‘Посуда, ложки, чашки, каменны-муравлены солонки, тарелки! Семеновны, выходите, выносите тряпья, желза-чугуна, поищите по чуланамъ, по залавкамъ — по угламъ, по заборамъ — по клтямъ! Тетки едоры, широкіе подолы! выносите тряпья, костей, стекла, бутылокъ! Малые ребятишки, поплакивайте, у матерей попрашивайте!’ Торговецъ останавливается противъ моей избы. Къ нему начинаютъ подходить почти со всхъ дворовъ мальчики, двочки, бабы и мужики. Вышелъ и я. Торговца окружаютъ со всхъ сторонъ, взлзаютъ на колеса, на подножку, на тяжи и оглобли, съ которыхъ торговецъ веселыми шутками прогоняетъ, жаля лошадь. Мальчики и двочки несутъ свертки разнаго старья и, кинувъ въ телгу, снимаютъ шапку и молча протягиваютъ ее къ торговцу, который, взглянувъ быстро на принесенное, отсыпаетъ подсолнуховъ, сколько по его соображеніямъ слдуетъ. Мальчикъ, получивъ свою порцію, немедленно приступаетъ въ пощелкиванію. Двочки протягиваютъ передники, куда сыплется чашка или дв подсолнуховъ, смотря по цнности принесеннаго товара. Рдко кто попроситъ прибавки: большею частью довольствуются полученнымъ. Иногда разв какая-нибудь баба, вроятно, мать какого-нибудь дтишки, скажетъ, чтобы торговецъ прибавилъ. Торговецъ безпрекословно прибавляетъ еще одну чашку. Вроятно, заявленія о прибавк не часты или пріобртеніе товара обходится торговцу очень выгодно, но только онъ не отказываетъ. Во время этой операціи бабы вынимаютъ, разсматриваютъ товаръ и спрашиваютъ о цн, торгуются, смются, острятъ, торговецъ, продолжая одлять дтей подсолнухами, успваетъ отвчать всмъ и незлобиво отшучивается. Нкоторые и купятъ что-нибудь. Товару у торговца немного, рублей на десять. Наполнивши возъ всякимъ старьемъ, для чего понадобится объздить нсколькъ деревень, торговецъ везетъ вс это добро въ Москву, гд находятся спеціальныя лавки, покупающія всю эту рухлядь. Я разговорился съ торговцемъ. Оказывается, что онъ изъ Касимовскаго узда, Рязанской губ., вызжаетъ онъ изъ своего мста на свой заработокъ посл Святой и разъзжаетъ по деревнямъ вокругъ Москвы до самой зимы. Увряетъ, что прокормиться можно, а безъ этого не сталъ бы и здить. Говоритъ, что прежде прибыльне было: за старье въ Москв лучше платили.
Вотъ уже нсколько дней, какъ стали поговаривать, что скотину надо бы выгнать въ пол. Обстоятельства къ тому совершенно назрли: кормъ почти у всхъ прикончился, яровую солому всю пріли, сна ни у кого нтъ, купить негд ни сна, ни соломы, да если бы и было гд купить, то денегъ нтъ ни у кого, а если бы и деньги были, то, по бездорожью, прохать никуда нельзя. Что можно было раскрыть — раскрыто: съ крышь сараевъ сняли ржаную солому, но и та кончается, скотина стъ ее неохотно: нужно посыпать отрубями довольно обильно.
— Страсть сколько этой посыпки идетъ!— говоритъ мой кумъ, Наумъ Иванычъ.— Наржешь соломки, посыплешь: немного пость, броситъ, опять посыплешь, опять постъ, да такъ-то разовъ пять или шесть въ день, насилу къ вечеру постъ всю рзку. Вотъ мшокъ посыпки вышелъ въ недлю съ небольшимъ. А за него отдай рубль восемь гривенъ! А гд ихъ заработать-то? Безпремнно завтра надо скотину выгонять!
Пастухъ (прошлогодній) пришелъ уже давно съ подпаскомъ и живетъ здсь въ ожиданіи выгона скотины. Ныншняя весна открылась поздно. Въ прошломъ году въ это время скотина давно уже была въ пол. Но весна приходитъ, кажется, дружно: въ тни доходитъ до 19 R. при южномъ втр. Перепадаютъ дождички. Пастуха наняли за 115 руб., въ прошломъ году ему заплатили 110 р. Пастухъ отъ себя долженъ уплатить подпаску, котораго онъ нанялъ за 36 р. Срокъ обоимъ до снга. Плата пастуху ложится на каждый дворъ по числу имющейся въ немъ скотины. Всей скотины въ деревн на 20 дворовъ: 22 лошади, 6 жеребятъ, изъ коихъ одинъ сосунокъ, 20 овецъ и 37 ягнятъ, 5 телятъ и 30 коровъ. Два двора не имютъ вовсе коровъ, 6 дворовъ не имютъ вовсе лошадей, 14 дворовъ не имютъ овецъ, телятъ имютъ 5, а жеребятъ 6 дворовъ. Подробности видны въ прилагаемой вдомости, которую я составилъ, обойдя вс дворы и переписавъ всю скотину.
При раскладк жалованья пастуху и его пищеваго довольствія за единицу (по-крестьянски — чередъ) принимается одна лошадь. Борова идетъ за два череда, жеребята и телята за одинъ чередъ, овца за полчереда, ягнята и жеребята-сосунки не принимаются вовсе въ разсчетъ, такъ же, какъ и теленокъ, если онъ еще при матери. Такимъ образомъ, лошади даютъ 22 череда, жеребята — 5 (въ 3 двор сосунъ), овцы — 10, телята — 5 и коровы — 60, всего 102 череда или по 1 р. 12 к. съ дробью на чередъ. Въ теченіе лта число чередовъ можетъ измниться или отъ вновь пріобртенной скотины, или отъ теленія телки, когда она будетъ считаться за корову. Выбылая скотина не измняетъ разсчета. Окончательный разсчетъ длается при конц пастьбы. По предварительной же разцнк, 1 дворъ, напримръ, долженъ уплатить одного жалованья пастуху за 10 чередовъ, т.-е. около 11 р. 80 к. Харчятся пастухи такимъ образомъ: приходятъ въ первый дворъ и дятъ въ немъ столько дней, сколько числится въ немъ чередовъ, затмъ переходятъ въ другой дворъ и т. д. Когда обойдутъ вс дворы, начинаютъ опять съ перваго. Можетъ случиться, что не вс дворы будутъ обойдены къ окончанію пастьбы одинаковое число разъ. Въ такомъ случа въ будущемъ году харчеваніе пастуховъ начинается съ того двора, передъ которымъ остановились въ прошломъ. Для спанья пастухи нанимаютъ себ помщеніе, уже на свой счетъ, у одного изъ домохозяевъ деревни, за что платятъ, напримръ, въ этомъ году 1 руб. За ту же плату пастухи обязаны пасти 4 мсяца лошадей ночью (ночное), а что придется сверхъ 4 мсяцевъ, за это получаютъ особую плату по 25 к. съ лошади въ недлю.
Сегодня часовъ въ 11 утра, при довольно теплой погод, всеобщее оживленіе въ нашей деревн. Пастухъ идетъ по деревн и сильно хлопаетъ своимъ кнутомъ,— знакъ, чтобъ выгоняли скотину. На улицу высыпаютъ старъ и малъ, дтишки отъ восторга кричатъ, пляшутъ и просто визжатъ. Всеобщая радость была бы полне, если бы въ пол было достаточно корма: но вс знаютъ, что въ пол почти ничего еще нтъ, кром прошлогоднихъ остатковъ въ тхъ мстахъ, гд не побывала коса, и, все-таки, радуются и за коровъ, что он, наконецъ, погуляютъ на вол посл почти семимсячной стоянки на дворахъ, и за себя, потому что рзку придется уже теперь приготовлять не 4 раза въ день, а только два, а посл и совсмъ перестанутъ давать ее. Ворота въ каждомъ двор отворяются и большуха выгоняетъ свою скотинку вткою вербы, нарочно спрятанною съ вербнаго воскресенья. При этомъ он тщательно крестятъ и себя, и коровъ, приговаривая: ‘Дай Богъ часъ! Ступай, матушка, ступай, милая!’ Посл выгона скотины втви эти частью втыкаются въ пол, частью поступаютъ во владніе малыхъ ребятъ, которые, схвативъ по втк, ходятъ по деревн гуськомъ, изображая собою деревенскій крестный ходъ, для чего они что-то выкрикиваютъ (слышно, между прочимъ: Господи, помилуй, Христосъ воскресе, Богородица и пр.), причемъ басятъ. Затмъ втви эти никуда не прячутся. Остальные члены двора вооружаются хворостинами, чтобы, если понадобится, разгонять бодающихся между собою коровъ. Скотина выбгаетъ на улицу, радостно озирается и начинаетъ выкидывать такъ называемые козлы, обнюхиваетъ другъ друга, нкоторыя начинаютъ бодаться, причемъ хозяева ихъ съ криками и гиками бросаются на нихъ съ своими хворостинами и разгоняютъ ихъ. Потоптавшись нсколько противъ своихъ дворовъ, все стадо направляется вонъ изъ деревни: молодыя животныя въ припрыжку, старыя — степенно. Коровы, имющія скоро отелиться, не выпускаются, изъ страха, чтобы ихъ не помяли. Почти все населеніе деревни сопровождаетъ стадо до выгона, гд остается нкоторое время для окончательнаго успокоенія себя въ томъ, что скотина обошлась. Затмъ вс потихоньку возвращаются, передавая другъ другу наблюденія какъ о своихъ, такъ и о сосдскихъ коровахъ. Въ этотъ день коровы возвращаются рано: къ 4 часамъ ихъ уже пригнали. Завтра ихъ выгонятъ часовъ въ 9 утра, посл-завтра въ 7 и т. д., все ране и ране, по мр увеличенія въ пол корма.
Подошелъ ко мн сынъ хозяина, Павелъ Степановъ, лтъ 30-ти и мы съ нимъ разговорились.
— Чай, убавятъ коровы молока много?
— Почесть на половину, да зубы еще понапрасну нахлопаютъ.
— Вдь, это убытки! Насколько не доберете денегъ за молоко?
— Что-жь ты подлаешь? И не выгонять нельзя: намедни раскрыли сарай (осенью новой соломой крыли), и того уже половина осталась, коли по два раза давать рзку, пожалуй, хватитъ, а не выгонять — надо давать 4 раза въ день, на четыре-то раза корму и не хватитъ. Рази съ охоты выпущаемъ? Знамо съ нужды.
— Что же не наготовили корму?
— Наготовишь! Съ весны пристаютъ, пристаютъ съ оброкомъ, насилу отпросишь повременить до покосу, а то займешь да отдашь. Какъ пришелъ покосъ, набилъ какую сторону сна, оставилъ бы для себя, а тутъ староста тревожитъ: оброкъ отдай, за покосъ, что снимаемъ у графа Н., отдай, пастуху отдай, что долгу за тобой было — отдай. Глядишь, глядишь, прідутъ тутъ барышники, махнешь рукой — бери! А не продашь, міромъ продадутъ. Коли бы заработки гд были какіе, а то нтъ ничего! Бывало, на вашей дач была работа, а какъ вы ршились ее, такъ ничего нтъ: новый, слышь, живетъ въ Питер, хозяйствомъ не займается. Это еще слава Богу, что у графа покосъ снимаемъ, а теперь, говорятъ, управляющій хочетъ за собою оставить графскую землю: послдній годъ, говоритъ, сдаю покосъ.
— Что же вы тогда станете длать? Своего покоса, стало быть, не хватаетъ?
— Какой свой покосъ! На полкоровы не накосишь!
— Что же длать?
— А то и длать, что въ дворахъ трехъ-четырехъ будетъ скотина, а у прочихъ ничего не останется.
— Отчего же у этихъ трехъ-четырехъ будетъ скотина?
— Да все по случаю: вотъ староста засиліе взялъ — молокомъ торгуетъ, три коровы иметъ, дв лошади, живетъ съ достаткомъ, кои станутъ продавать свои доли въ покос, онъ ихъ скупитъ, сниметъ уголокъ у міра графскаго покосу, ну, и будетъ съ сномъ. Вонъ Калачикъ: три лошади иметъ, въ живейныхъ здитъ, тотъ, можетъ, запасется. Мы вотъ у священника снимаемъ покосъ и пилимъ ему за это 20 саж. дровъ важную весну. У насъ будетъ сно. Опять же у насъ три работника: я съ братомъ да отецъ. Ну, еще, може, какой дворъ найдется, а больше не должно!
Вчера была сходка, на которой поршили запрудить плотину у пруда, находящагося позади деревни. Прудъ этотъ снималъ прежде (для рыбы) одинъ изъ деревенскихъ крестьянъ за какую-то ничтожную плату. Но такъ какъ плотину (прежнюю, давнюю) сдлалъ онъ плохо, то ее и прорвало въ третьемъ год. Въ прошломъ году водомоину не зачинили и вода въ пруд почти нея высохла: скотин-то и было плохо насчетъ водопоя. Нынче надо длу пособить, когда въ прошломъ году понадялись на авось да небось. Къ 8 1/2 часамъ утра подошли помаленьку вс, хозяева двухъ дворовъ отсутствовали (были въ Москв), отъ одного изъ нихъ никто не пришелъ, а отъ другаго пришла молодуха (жена сына), Татьяна.
— А что, нельзя ли мн тутъ что поработать за батюшку?
— Ншто не прізжалъ изъ Москвы?
— Нтъ, каждый день ждемъ, да вотъ нтъ.
Староста ршаетъ:
— Ну, что теб тутъ длать? Иди съ Богомъ. Будемъ другую плотину чинить (повыше есть еще одинъ прорванный прудъ), тогда, може, подъдетъ. Все равно, и Камолаго же нтъ.
Нкоторые садятся на землю, свертываютъ папироски, балагурятъ, говорятъ о томъ, гд взять хворосту на плетень и какого, трое уже отправились въ свой лсишко срубить на колья потолще. Длается все безъ всякой команды, какъ-то все само собою, какъ-то и не нужна она, какъ не нужна пчел и муравью, отлично знающимъ, что имъ надо каждому длать.
Поболтавши и еще не докуривши, одинъ какой-нибудь встаетъ и молча уходитъ куда-то. Другой посмотритъ ему вслдъ, встанетъ и пойдетъ за первымъ.
— Вы за хворостомъ, что ли?— спроситъ третій.
— А то куда-жь?
— И я съ вами.
Нкоторые сдлали носилки изъ куля и двухъ кольевъ, таскаютъ на нихъ навозъ изъ-подъ дворовъ и валятъ его въ кучу близъ имющаго быть плетня. Иные копаютъ землю, остальные все еще сидятъ, сидитъ и староста.
Стали подходить кто съ кольями, кто съ хворостомъ. Нарубили кольевъ. Кумъ мой Наумъ съ сапогами становится прямо въ воду и начинаетъ вколачивать колья. Кумъ мой — человкъ съ совстью, не любитъ лодырничать, какъ свалилъ колья, прямо ползъ въ воду и бьетъ. Вода брыжжетъ кругомъ, попадаетъ и ему въ лицо, онъ беретъ топоръ и бьетъ имъ. Когда онъ протягиваетъ уже руку за топоромъ, выискивается совтчикъ.
— Ты бы топоромъ! Эхъ ты, такой-сякой!
— А я что же длаю? Ты только со мной и умешь ругаться, ни съ кмъ другимъ.
Ни малйшей злобы, все весьма добродушно. Добродушно, а, все-таки, намекъ далъ, что я теб все смалчиваю, а ты обрадовался и наваливаешься на меня. Не хорошо-де.
— Ползай еще кто, у кого сапоги цлы!
Смотрятъ на свои ноги, какъ будто не знаютъ, что они худы, какъ будто надются, авось увидятъ на своихъ ногахъ цлые сапоги.
— У меня худы,— говоритъ одинъ, подымая ногу.
— У меня тоже,— говоритъ другой и тоже подымаетъ ногу.
— Вотъ у старосты цлы,— говоритъ кумъ.— Ползай-ка, староста!
— Нтъ, тоже, должно, текутъ,— отвчаетъ староста, посматривая на сапоги, немного согнувъ голову.
Но или не очень онъ увренъ въ томъ, что сапоги его плохи, или несмотря на то, что онъ въ нкоторомъ род начальство, все-таки, отъ міра прочь нельзя ужь очень, только, пождавши нкоторое время, онъ снимаетъ поддевку и лзетъ, къ куму въ воду и они начинаютъ орудовать около плетня. Вс видятъ, что староста ползъ въ воду въ сомнительныхъ сапогахъ, но никто объ этомъ ничего не говоритъ: вс про себя знаютъ, въ чемъ тутъ дло.
Заплели плетень, навалили навозу, а потомъ стали валить землю, и утаптывать ее. Сдлали плоховато! подняли плотину невысоко.
— Надо бы еще малость подбавить.
— Будетъ съ насъ: на лто хватитъ, а покупаться захочешь, и въ грязи покупаешься.
Хохочутъ.
— Николай Лукичъ, сколько мы поработали?
Смотрю на часы: ‘Полтора часа’, говорю.
— Вишь какъ! 6 коп. въ часъ платитъ Николай Лукичъ, стало, по 9 коп. ужо на Д. пропьемъ.
Взваливаютъ заступы ‘на плечи и уходятъ.
Входитъ сосдка (черезъ дворъ) Катерина. Хлопаетъ дверью, кажется, боле, чмъ сколько это нужно для того, чтобы дверь затворилась, ну, да ужь такъ, чтобы крпко было. У нея 5 малыхъ дтишекъ. Живетъ одна съ дтьми въ изб, двора нтъ, такъ какія-то заслоночки кое изъ чего. Мужъ живетъ въ Москв и получаетъ въ мсяцъ жалованья 6 р. Ни коровы, ни лошади, ничего (дворъ 18-й), только нсколько куръ, одну изъ нихъ продала мн мсяцъ тому назадъ. Земли не держатъ: мужъ солдатъ. Очевидно, невозможно было бы пропитаться, но есть подспорье: вяжетъ перчатки и чулки. Почти вс бабы и двки вяжутъ ихъ. Вяжутъ очень быстро, почти не глядя на работу, вяжутъ всегда: и когда сходятся псни пть, и когда просто посидть. Хохочутъ, разговариваютъ, а все вяжутъ. Въ день могутъ навязать чистаго барыша на 6 или на 5 коп. Есть и другое подспорье у Катерины. Жила она когда-то въ Москв въ кормилицахъ у нкоторыхъ господъ, а потомъ въ нянькахъ у нихъ же. ‘Господа хорошіе, дай Богъ имъ здоровья, и мною-то довольны были,— разсказывала Катерина.— Все зовутъ: ‘Приходи, говорятъ, Катерина опять къ намъ служить’. Да разв отъ этакихъ-то куда уйдешь? (показываетъ на дтей). ‘Ну, такъ навщай насъ’. Вотъ когда кто изъ дтей имянинникъ или день его рожденія, пойду къ нимъ, ну, и даютъ: когда 3 р., когда 5 р. Хорошіе господа! А разъ такъ 10 р. подарили, право! Дай Богъ имъ здоровья! Коя-бъ не они, не знала бы, что и длать. Все. вдь, такъ: тмъ и живы бываемъ, что другъ дружк помогаемъ. Все Богъ, все Онъ, батюшка!
Вотъ эта самая Катерина и входитъ.
— Здравствуйте,— говорю.
Ничего не не отвчаетъ. Стоитъ, крестится на уголъ. Кончила. Говоритъ:
— Здравствуйте, Николай Лукичъ!
— Еще здравствуйте! Что скажете?
— Къ вашей милости, батюшка, Николай Лукичъ!
— Въ чемъ дло?
— Слыхала я, будто посылали вы въ Москву купить яицъ. Не возьмете ли и у меня?
— Да, кумъ былъ въ Москв вчера, возилъ метлы продавать. такъ я просилъ его купить у Сарафанова отборныхъ, новйшихъ, что бы не было прошлогоднихъ. А то, вдь, прибавляютъ прошлогоднихъ.
— А почемъ кумъ платилъ?
— Да вотъ счетъ привезъ отъ Сарафанова: 1 р. 90 к. за сотню, коли ежели ноншнія, а мшанные 1 р. 70 к.
— Это почемъ же за десятокъ выходитъ?
— По 19 к. за десятокъ.
— А мои возьмете?
— Пожалуй, возьму: мы за завтракомъ димъ яйца, надо много, а свои куры не успваютъ нестись. Вотъ я въ запасъ своимъ и купилъ, пока эти димъ, свои поднесутъ. Давайте и ваши.
— А почемъ положите за десятокъ?
— Да ужь гд наше не пропадало!— смюсь я.— Вамъ буду платить по 20 к.
— Ну, вотъ спасибо, батюшка! Покорно благодарю, что не отставили. У меня 4 десятка яицъ-то. Вс возьмете?
— Возьму.
— Я сейчасъ ихъ принесу.
Принесла.
— Ну, а какже деньги: вамъ они сейчасъ нужны?
— Сейчасъ, батюшка, Николай Лукичъ, сейчасъ нужны: изъ-за того и продаю.
— Нельзя ли обойтись какъ-нибудь до завтра? Завтра повезу работу въ городъ и привезу деньги.
— Ужь и не знаю, батюшка, какъ и быть: оченно нужны. Давеча бгала по сосдямъ, не раздобыла хлбушка: у всхъ дошло, собираются въ городъ за мукой.
У меня учится мальчикъ Сема, внукъ хозяйскій.
— Семушка! добги, голубчикъ, къ своему ддушк, попроси у него 80 к. Скажи: Николай Лукичъ, молъ, проситъ 80 к. до завтрева.
Сбгалъ. Говоритъ: ’80 нтъ, а вотъ прислали 9 гривенъ: за вами будетъ гривенникъ’.
Отдаю. Благодаритъ. Уходитъ.
— Алешка! поди, скажи Кондратью: лошади на озими!
Алеша, другой внукъ хозяина, играетъ съ ребятами. Кричитъ ему тетка Лизавета, увидавшая лошадей Кондратія на озими, по Алешка не слышитъ.
— Алешка, глухой чортъ! Теб говорю?
— Чего теб?
— Поди, говорю, къ Кондратью: лошади яво на озими!
— Не пойду.
— Поди, жидъ лнивый!
Алешка не отвчаетъ: продолжаетъ играть.
— У-у какой!— и сама уходитъ въ избу.
Отворяю окно и кричу: ‘Алешка!’
— А-я?
— Аль ты не знаешь, какъ надо сдлать по Божьему-то?
Алеша, опустивъ голову, направляется къ изб Кондратія.
— Дядюшка Кондратій! поди сгонь: лошади твои на озими!
Приноситъ Матрена, жена Андрея Баскина, 2 бутылки сливокъ и говоритъ, посл обычнаго вступленія:
— Вотъ сливочекъ, Николай Лукичъ, не угодно ли?
— Нтъ, голубушка, не надо: не разбогатли еще на сливки-то. Вотъ заработаемъ на корову, можно будетъ и сливками обзавестись.
— Да я не за деньги, Николай Лукичъ. Я — такъ!— и сама конфузится.— За вашу прежнюю хлбъ-соль.
Лтъ 12 эта деревня работала у меня, когда я имлъ свою ферму здсь по сосдству. Съ тхъ поръ, какъ я перехалъ сюда въ деревню, каждый дворъ приносилъ мн сливки и молоко, и чтобы не столкнуться вдругъ нсколькимъ, справляются у кумы, которая готовитъ мн обдъ у себя въ русской печк (у меня нтъ такой), вышли ли сливки у меня, и носятъ врозь, соблюдая нчто врод очереди.
— Спасибо, спасибо,— говорю я, и тоже конфужусь.— Садитесь, гости будете!
Сидимъ, разговариваемъ о житейскихъ длахъ. Изъ трехъ дворовъ принесли на новоселье по куриц. Денегъ ни за что не хотли брать.
А кумъ, зарзавъ свинью къ Святой, отрзалъ самый лучшій кусокъ — заднюю ногу — и несетъ ко мн, улыбка у него во все лицо, какъ будто несетъ для того, чтобы похвастаться: какая-де свинина вышла хорошая!
— Глянь-ка, кумъ, каку-таку штучку я те принесъ! А на спин сала почесть на вершокъ будетъ, право! На, кушай на здоровье!— и протягиваетъ кусокъ.
Опять стыдно, только хорошо стыдно: судороги пожимаютъ горло.
— Да ты, кумъ, что же такъ-то? Ты положь за нее что слдуетъ!
Все было испортилъ: лицо кума мгновенно измняется изъ веселаго въ такое, какое получается у человка, когда его незаслуженно выругаютъ.
— Что ты, что ты! Я теб это всего сердца, а ты, на-ка вотъ: деньги! Не видалъ я денегъ, что ли? Сытъ, обуть, тепелъ… На что он, деньги-то?— говоритъ кумъ, уже уходя.— Ишь ты, что выдумалъ: положь за нее деньги! Да рази…
Перебиваю:
— Ну, ну, прости, куманекъ, я, вдь, не обидть тебя хотлъ, а тоже отъ жалости: свои дтишки съли бы! А на добромъ твоемъ желаніи благодарствую.
— Свои дтишки? Да и своимъ дтишкамъ осталось, слава те, Господи!
Ковыляетъ по деревн едоръ Безобразовъ съ сыномъ лтъ девяти. У сына корзина съ кусочками хлба. Они ходятъ ежедневно по деревн и въ каждомъ двор даютъ имъ по куску хлба. Года три тому назадъ на пашн съ нимъ что-то случилось — что-то шибко схватило, упалъ онъ на землю и долго бился въ судорогахъ. Снесли его въ избу, пролежалъ на повети года съ два, инда пролежни пошли, да съ червями. Ужь что-что ни длали: нтъ ничего легче. Наконецъ, отдышался, но оказалось, что половина тла отнялась. Ходитъ съ палкою, одну ногу волочитъ, рука виситъ плетью, когда говоритъ, словно каша во рту, говоритъ съ трудомъ, постоянно забывая и пріискивая по долгу слова. Земли держать баба съ 5 дтишками не смогла, землю съ нихъ сняли, оброкъ сложили. Изба и дворъ ветхіе, дти ходятъ чуть не голыя. Голодно, холодно. Младшій сынъ — уродецъ, постоянно на рукахъ у старухи, еле двигающейся, матери жены едора. Отъ всего хозяйства осталась одна корова, которую собирались продавать, да пріостановились.
Сталъ я собирать по своимъ знакомымъ для нихъ. Говоримъ, говоримъ о длахъ, а то и о пустякахъ. ‘Пожертвуйте, говорю, такъ и такъ: вотъ, говорю, какія дла’. Даютъ. Кто рубль въ мсяцъ, кто 50 коп., кто 30 коп. Разно. Одинъ выкинулъ три рубля. И по деревн ходилъ, справлялся, кто можетъ дать? Давали и общали давать ежемсячно кто 5 к., кто 10 к., кто 15 коп., одинъ общалъ давать 20 к., да что-то еще не вносилъ ни разу: знать, приспичило самому. Одинъ богатый, мой пріятель, хорошій человкъ, изъ сосдней деревни, торгующій коровами, положилъ рубль въ мсяцъ. Набирается въ мсяцъ рублей 5 или 6, а передъ Святой набралась 9 руб., да чаю, да сахару, да свининки. Даютъ и мукой, а разъ дали солонины. Въ начал каждаго мсяца даю имъ, что соберу. Жена Безобразова, Авдотья, причитаетъ, говоритъ какимъ-то усиленно-приниженнымъ голосомъ.
— Зачмъ ноете, Авдотья? Чего печалиться? Вотъ на-те, добрые люди вамъ прислали и всегда пришлютъ, а съ голоду умереть не дадутъ. Ныть-то и нечего.
— Дай вамъ Господи… и пр., и пр.
Приноситъ какъ-то бережно завернутое что-то. Развертываю.
— Это я вамъ, Николай Лукичъ, за ваше неоставленіе. Душа, думала, чмъ бы мн васъ отблагодарить, да вотъ рылась въ сундук и нашла шелковый платочекъ: сестра едора, Аннушка — чай помните?— подарила какъ-то, лтъ пять тому назадъ, онъ все и лежалъ въ сундук, намъ гд ужь его носить? А вы господа природные!
Не беру. Пристаетъ. Все-таки, не беру.
— Понуждится когда-нибудь, продадите.
— Господи, батюшка, чмъ же мн васъ отблагодарить? Ничего-то не хотите брать. Ну, я когда поработаю на васъ: може, урвусь какъ отъ дтей.
— И этого не надо. Ничего мн не надо!
— Какъ же такъ-то?— совсмъ растерялась баба.— Что же мн сдлать для васъ?
— Имете доброе расположеніе ко мн, ну, и довольно. Имйте расположеніе и ко всмъ людямъ,— вотъ вамъ и вся благодарность. Такъ и Христосъ приказывалъ.
Приходитъ Палаша, молодая баба (она жила у насъ когда-то еще маленькой двочкой), и говоритъ:
— Николай Лукичъ, что я вамъ принесла…
— Что такое?— Вынимаетъ изъ подъ кацавейки фаянсовую пепельницу.
— Это зачмъ?
— Возьмите: мн она не нужна, а вамъ, може, нужно.
— И мн не нужно: у меня есть’.
— Возьмите!— говоритъ бабенка просящимъ голосомъ.
— Да, вдь, сказываю: не нужно, есть, вдь. Гд взяла-то?
— Въ прошломъ году мы съ Филиппомъ жили въ Москв въ номерахъ, такъ студентъ какой-то узжалъ изъ Москвы — подарилъ Филиппу. Возьми-и-те!
— Опять же говорю: не нужно!
— Экой несговорчивый какой!— восклицаетъ бабенка, кладетъ на столъ пепельницу и быстро уходитъ.
— Постойте-ка!— Ушла.
Семка, учащійся у меня, показываетъ мн свидтельство, полученное имъ отъ училищнаго совта объ окончаніи имъ начальнаго народнаго училища и дающее ему льготу при отбываніи воинской повинности. Въ свидтельств поименовали его ‘Семенъ Ивановъ’, а онъ Семенъ Павловъ.
— Какъ бы опосля чего не было?
— Да, надо исправить, потомъ хуже будетъ.
— Схлопочите, пожалуйста, Николай Лукичъ.
— Давай сюда.
Цлая длинная исторія. Зашелъ въ земство: надо удостовреніе отъ учителя въ томъ, что Семка — Павловъ, а не Ивановъ, надо удостовреніе это представить инспектору народныхъ училищъ вмст со свидтельствомъ. Члены училищнаго совта живутъ по разнымъ мстамъ узда и потому надо ждать ихъ създа, а что дальше будетъ — не знаю. Написалъ учителю письмо и прошу его дать нужное удостовреніе. Учитель говоритъ Семк: Переправилъ бы Николай Лукичъ самъ: зачеркнулъ бы Ивановъ и прописалъ бы Павловъ, много у насъ такихъ напутанныхъ свидтельствъ’. Общалъ прислать письмо.
Должно, что-нибудь не такъ: ужь очень что то просто выходитъ. Вечеромъ приносятъ письмо отъ учителя: весьма обязательно прислалъ и удостовреніе, и заявленіе къ инспектору народныхъ училищъ.
Деревенскія двушки приходятъ иногда въ гости къ моей дочери, сядутъ он на крылецъ, разговариваютъ о двичьихъ пустякахъ и хохочутъ. Наговорятся, нахохочутся, начнутъ мурлыкать псни. Когда поютъ на деревн, то поютъ во вся, а здсь, около избы, поютъ не громко и выходитъ прекрасно. Большую часть псни поютъ въ унисонъ, но есть цлые пассажи, которые поются въ два голоса и даже въ три. Можно положить псню на ноты. Псенъ очень много, притомъ самыхъ разнообразныхъ. Узнаютъ новую псню и поютъ ее чаще другихъ. Иногда за цлый дедь не услышишь другой псни, какъ только эту новую, модную. Теперь въ ходу дв псни, мелодіи ихъ очень красивы и поются он больше въ два голоса. Первая псня такая:
Среди лсовъ дремучихъ разбойнички идутъ,
Въ своихъ рукахъ могучихъ товарища несутъ,
Носилки не простыя — изъ ружьевъ сложены,
А поперегъ стальные мечи положены.
На нихъ лежалъ сраженный самъ Чуркинъ молодой,
Онъ весь окрававленный, съ разбитой головой,
Изъ ранъ его сочится по обоимъ по вискамъ,
Одна струя подробно (?) течетъ по волосамъ.
Ремни его кольчужны разрублены висятъ,
Двуствольный пистолетикъ за поясомъ виситъ.
Несли, остановились, сказали: ‘Братцы, стой!
Давайте подружне могилу брату рыть.
Мы вырыли, спустили, сказали: ‘Братъ, прощай!
Прощай ты нашъ товарищъ, самъ Чуркинъ молодой!
Теперя намъ не время бесдовать съ тобой’.
А сами поскоре опять въ кровавый бой.
Мотивъ псни обнимаетъ собою дв строчки и потомъ опять повторяется снова.
Другая псня говоритъ, какъ какой-то ходилъ долго около Харькова, на заработки, должно быть, и хочетъ возвратиться домой:
Прощай, Харьковъ, до свиданья, Богь съ тобою, а я прочь
Отхожу на покаянье, пыль дорогою толочь.
Палка толстая готова, давно стоитъ ужь у дверей,
И котомка съ сухарями давно на гвоздик виситъ,
Съ нетерпньемъ ждетъ Крылова, ждетъ, почтенья отъ друзей,
Пыль набьется въ носъ и въ уши, лобъ отъ жару затрещитъ.
Нтъ чего на свт хуже, когда рожа загоритъ.
Путь назначилъ до Рязани, утолялъ свой апетитъ,
Нтъ моей пути-дороги: лсъ и горы, и вода,
Испытайте мои ноги, путь провдаютъ глаза.
Прощай, Харьковъ, до свиданья, отправляюсь я домой,
Тамъ, гд матушка родная, гд отецъ почтенный мой.
Они встрнутъ съ удивленіемъ: ‘Гд-ж’ ты, сынъ нашъ, пропадалъ?
Ты какими чудесами въ домъ родительскій попалъ?’
Сколько лтъ я ни скитался въ чужой, дальней сторон,
Хоть безъ должности остался, крестъ и все-таки на мн.
Мотивъ этой псни тоже въ два стиха. Какъ въ первой псн, не могли мн разъяснить слова, такъ и здсь остались мн не совсмъ понятны 5-й, 8-й, 9-й и 10 стихи. ‘Такъ поемъ, а что значитъ, мы не знаемъ, не мы ее складали’. Больше ничего не добился я отъ нихъ.
Вотъ еще одна изъ такихъ псенъ:
Послдній часъ разлуки съ тобой, голубчикъ мой!
Не вижу, кром скуки, утхи никакой,
Ничто/никто меня не тшитъ, ничто/никто не веселитъ,
Одно лишь обольщеніе, милъ плакать не велитъ.
Гуляла я въ садочк, гуляла въ зеленымъ,
Искала т/я слдочки, гд милый проходилъ/которы милъ топталъ
Рвала съ травы цвточки, которы милъ любилъ,
Садилась подъ кусточекъ, на мелкую траву.
Сидли дв голубки на яблоньк въ саду,
Одна изъ нихъ вспорхнула ко мн на блу грудь,
А я, млада, вздохнула по милыимъ своимъ.
И гд-жь моя отрада и гд же мой покой?
И гд-жь моя забава — Сережа-пастушекъ?
Ходилъ гулять отъ стада на крутый бережекъ,
Ходилъ гулять не мало, ходилъ и день, и ночь,
Игралъ пастухъ Сережа/Сереженька играетъ въ серебряный рожокъ.
Двушки совсмъ взрослыя, уже невсты (ихъ семь), одна сосватана, свадьба назначена на Троицынъ день. А то есть другая артель, состоящая изъ двчонокъ лтъ 12—14 (ихъ тоже семь) и имющая замнить впослдствіи кружокъ теперешнихъ взрослыхъ, собираются он отдльно и уже давно выучились пть вс т пснй, жоторыя поютъ и взрослыя. Никто ихъ не училъ, все сами, и второй, и третій голосъ подбираютъ очень ловко. Но дти еще совсмъ: псни прерываютъ часто, хохочутъ, прыгаютъ. Иногда попросишь ихъ попть, он садятся на скамью передъ избою и поютъ себ, сидишь, занимаешься, слушаешь. По окончаніи даешь имъ деревенскихъ конфетокъ (спеціально купленныхъ для этого). Одна двчурка, маленькая такая, Даша, самая бойкая на псни, она у нихъ постоянной запвалой. Есть еще третья артель,— это подростки двочки лтъ 9—12 (этихъ дсять), ходятъ он иногда отдльно, иногда вмст со второю артелью, и тогда подъучиваются пть псни и постепенно начинаютъ пть самостоятельно.
Приходила Палаша. Мужъ ея, Филиппъ, пришелъ на лто въ деревню домой (зимой жилъ на мст). Думаетъ поработать у себя въ хозяйств, да за малымъ остановка: лошади нтъ. Въ прошломъ году у нихъ была лошадь, купили ее по весн за 17 руб., проработала все лто, а на зиму, за неимніемъ корма, продали въ сосднюю деревню за 5 руб. Такую же исторію хотятъ они повторить и въ этомъ году.
— Что же Филиппъ теперь длаетъ?
— Да такъ кое-что, вотъ метлы вяжетъ. Въ Москву не на чемъ везти, такъ отдаемъ Спиридону за рубль за тридцать коп. сотню.
— Много ли навяжетъ въ день?
— Не равно: когда 40, когда 50 штукъ, а то и 20, а случится что подлать по дому, такъ и ничего не навяжетъ. Хворость, что осенью наготовили, весь повязалъ. Теперь шабашъ! Плохо намъ теперь! Вотъ жду, не дождусь, когда корова наша отелится. Все помога будетъ: стану носить молоко старост, може, въ недлю наношу рубля на полтора. Корму въ пол почти что нтъ ничего. Богъ дастъ, тепле станетъ: корму прибавится и молока прибавится.
Вс деревенскія бабы носятъ молок