Из дневника, Бекетова Мария Андреевна, Год: 1912

Мемуары
Время на прочтение: 52 минут(ы)
Скачать в PDF

M. A. Бекетова

Из дневника М. А. Бекетовой

Москва, ‘Правда’, 1990
Составление В. П. Енишерлова и С. С. Лесневского
Вступительная статья С. С. Лесневского
Послесловие А. В. Лаврова
Примечания Н. А. Богомолова
OCR Ловецкая Т.Ю.

1891

2 мая. Петербург

Франц болен тифом, не опасно, но неприятно, Сашура у нас живет и на моем попечении, конечно, едва выехала Леля. Я измучена физически и нравственно. Мне мешают что бы то ни было делать тысячи житейских забот. Между тем душа совершенно истерзана. Рвусь к нему 1 и не могу выбрать времени, сегодня опять не дали. К счастью, Сашура, вероятно, скоро вернется домой. А мама-то его как о нем тоскует, в то время как я им тягочусь. И так на свете всё ведется!

1896

23 июля. Шахматово

Вчера были мои именины. День был жаркий, как все эти дни, — и праздничный, благодаря детям. Спектакль с греками и их драмой 2 и иллюминация из фонарей. Все было мило и весело.

1897

26 июня. Бад Наугейм

Здесь было много тяжких часов и дней. На мне была новая громадная ответственность: Аля — с плохим немецким языком, с моими силами и с ее болезнью.
Потом началось дело с Сашурой. Сначала он просто скучал, ныл и капризничал и мучил свою маму и меня. Но потом мы познакомились с Садовской, и началась новая игра и новые муки. Он ухаживал впервые, пропадал, бросал нас, был неумолим и эгоистичен, она помыкала им, кокетничала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно. Мы боялись за его здоровье и за его сердечко. Тут подошло новое теченье: знакомство с А. И. Сент-Илер. Это все пошло с одного разговора об ее умершем мальчике.
Это ходячее пламенное сердце, доброта, простота. Но форма некрасивая и неискусная. Мы жаловались ей на Садовскую, она нам сочувствовала, побранила как-то Садовскую, та обиделась, разозлилась. Стала допытываться у Сашуры, что про нее говорят. Сашура сдуру свалил все на m-me Сент-Илер. Вышли сплетни, гадости, дрязги. Кончилось все однако тем, что Аля все узнала от скрывавшего Сашуры, и оказалось, что любви у него никакой нет, и она-то завлекала его, на все сама была готова, только его чистота и неопытность спасли его от связи с замужней, плохой, да еще и несвежей женщиной. Теперь Аля с ним проводит весь день, он, как дитя, требует развлечений и забав, Аля и забавляет его, дни идут. Та злится, не уезжает, но, бог даст, все скоро кончится ничем, и мы останемся одни. Худшее, что будет,- это ссора с ней. Но не все ли равно? Главное же, чтобы он остался цел и не был против матери. Отношения его с Алей были одно время ужасны, пока та все у него выпытывала, закабаляла его и брала с него слово, что он будет молчать. Он наконец не выдержал этого, сказал, что попал в скверное положение, что сам готов бы отвязаться. Тут-то все и пошло в другую сторону. Но вот начало Сашуриного юношества. Первая победа, первые волненья. Тут была и доля поэзии. Она хороша. Он дарил ей цветы. Она ему пела.

1900

29 февраля. Петербург

Сашура уже второй год в университете, думает о сцене и давно уже мужчина. В противоположность моим опасениям, он имеет большой успех и совсем уж не бесцветен. Блестящ.
Але опять гораздо хуже. С Сашурой мы сходимся.

31 августа. Шахматово

Сашура хорош, но его здешняя безмятежность должна нарушиться в городе. Опять начнется меланхолия, опять исключительность. А между тем братьев не будет и здорового веселья не будет 3. Франц ничего не значит в его жизни, это пустое место. Ни сочувствия, ни совета, ни участия. Аля одна бьется. Знакомств взять негде, и Франц их затрудняет. Все, что не его круга, ему чуждо, он сторонится, чувствуется рознь и неловкость. Ничего не склеишь.

22 ноября. Петербург

Была у Али вчера. Она очень меня беспокоит. Это инфлуэнца, но при ее склонности опасно. Опять мысли о смерти и притом для себя и для Сашуры. Тоска смертная. Больная душа. И притом физически больная. И он тоже. Я не умею ей отвечать. А ей только до него дело.
У Али была мелодекламация. Поэтично, но плохо. У мальчика нет слуха, он не ловит мелодии, и Катя 4 не умеет ловить. Але все нравится.

5 декабря. Петербург

И у Али лучше. Сашура повеселел, и она тоже, конечно.

1901

8 января. Петербург

Новый год встретили у нас. Были Аля, Сашура и Евгений Осипович. Вышло неоживленно и невесело, потому что Але нездоровится и она страшно устала, Сашура был поэтому тоже не в духе.
Но Аля! Сашура ничего себе, хотя не вполне все хорошо, но она совсем несчастна. Теперь уже для меня ясно, что ключ всего в ее несчастном браке. Это непоправимо и неизменно. Нельзя себя обманывать: она несчастна и давно уже это сознает, но последние годы еще более, не потому, как это бывает во французских романах, то есть потому что муж физически надоел и хуже, чем другой мужчина, а напротив потому что последний его престиж пропадает, ей совсем бы почти не нужно мужа, а ресурсов никаких и главное, главное — самое ужасное: рознь, растущая с каждым днем. Она становится все утонченнее и развитее, все исключительнее, а он и все, его окружающие, все те же. Он видит, что он не удовлетворяет, но сделать ничего не умеет, существо неловкое и бездарное, еще гораздо больше, чем я, потому, что я не груба, интеллигентна, все понимаю и доброй воли у меня тьма, да еще и поэзия есть. Я не знаю, что же это будет дальше. Она способна его возненавидеть. Она чахнет от всего этого, жизнь ей в тягость, ничто не радует, все постыло, а уйти не находит возможным ради Сашуры, да жаль Франца. Мне очень жаль. Он в сущности мало виноват. Но что же за судьба ее? Одно несчастье за другим. Один брак хуже другого.
Я думаю, однако, что у них на днях будет буря, после которой будет некоторое облегченье. Дай бог.

15 марта. Петербург

Сегодня у нас был в последний раз Семен Викторович 5. Мы были вместе у Али, сговорились они быть вместе у нас сегодня вечером. Пришли. Все было ничего себе, даже недурно, потому что детка была веселая и бесценная, смеялась вся розовая со своим чудным лицом юного Аполлона.

11 сентября. Шахматово

Завтра едем в Петербург. Помяну добром это лето, несмотря на многие тревоги, бессонные ночи и головные боли. Во-первых, оно еще сблизило меня с моими ненаглядными. Это произошло главным образом потому, что мы были одни, даже без Софы, и потом нас все более и более связывает Сашура. Этот мальчик кудрявый, нежный и поэтический, этот баловень и капризник, такой восхитительный в хорошие минуты и такой невыносимо тяжелый в дурные,- составляет наше общее мученье и радость. Он любит тетю и все более с ней сближается. Тетю зазывают к себе, читают ей свои стихи и уважают ее мнение. А она очень старается быть умной и образованной, кроме того, деликатной и чуткой, и бережет свое сокровище — Сашурину любовь и уважение.
Люблю их обоих до крайности, но сознаюсь не без горя, что они утомляют меня не только капризами своих настроений, но также и вечно приподнятым строем, не допускающим ничего, кроме ‘звуков сладких и молитв’ 6, все им мистицизм, да стихи подавай, особенно она, моя бедная крошка, с больным сердечком и нервами. Нельзя так вечно витать над землей в сферах умственной жизни. Это нездоровый, разреженный воздух, в котором трудно дышать.
Да, это так, но зато Сашура — неисчерпаемая тема для нас. Он много писал стихов, иные прелестны. Соловьевы серьезно советуют ему их печатать. Неужели он в самом деле поэт и в этом его судьба? Боже мой, если бы это было так! Какое счастье!

1902

13 мая. Петербург

Завтра мы едем в Шахматово. Зима эта принесла мне немного, но мне кажется, что пережито ужасно много.
Работа, некоторые успехи, полное успокоение. Немножечко ушла вперед, мало, но твердо. Вторая сторона — Аля и Сашура: новое — это мистицизм, религия, вера, искание веры, пророческий дух. Пророчества эти мне непонятны, но я им не верю.
Но Сашура — поэт, уже признанный избранными 7, и познакомился с Мережковскими. Моя любовь к Але и Сашуре все зреет.

29 июня. Шахматово

Мальчики тешат нас своим смехом. Вчера еще был целый день их светлого детского хохота. А сегодня Аля нездорова и потому полна опасений, мрачных выводов о безвыходности и т. д. Сашура под ее влиянием тоже другой, но она думает, что он страдает от общества Софы и Фероля.

1903

18 января. Петербург

Вчера получено письмо из Москвы от тети Сони. Миша и Оля Соловьевы умерли. Он умер в несколько дней от воспаления легкого, она застрелилась. Сегодня их хоронили. Что с Сережей, не знаем. Эти люди были нам троим до того дороги и нужны, что без них жизнь стала вдвое темнее.
Аля озлоблена от горя. Она и без того очень дурно себя чувствует это время, сердце болит, сильно задыхается, ночи не спит. Плохо и без того. Мысли ее крайни, выражение их истерично, хотя многое верно, но все же это крайне, иногда жестоко и неверно.
Что будет с Алей? Боюсь за нее. Говорит, что жить хочет, потому что Сашура сказал, что она ему очень нужна. А вдруг? Теперь-то и нельзя, когда захотелось?
Да, без мамы и диди легче, чем без Соловьевых. Они давно уж свое сказали.

5 марта. Петербург

А новая фаза та, что Аля дня три тому назад сказала Адаму 8 у них на обеде на его грубость по поводу Соловьевых: ‘Я к вам больше никогда не приду и не желаю вас видеть’, и вскоре после обеда уехала с Сашурой, предварительно сказав, что просит 6-го марта ее не поздравлять, потому что не будет праздновать своего рождения. Францу тут же сказала несколько жестоких фраз. Все были поражены и ничего по обыкновению не поняли. Адам говорил, что Аля псхически больная.

2 ноября. Петербург

Даже не знаю, с чего начать, так много произошло. Прежде всего, Сашура женился на Любе Менделеевой. Об их любви и не упомянуто мною прошлую зиму, не собралась. Да и теперь не хочется об этом писать. Скажу одно: были сомнения и страхи, потом удивительная свадьба, полная религиозной, мистической поэзии, приезд Сережи Соловьева, подъем духа, успокоение, здесь первые впечатления этому соответствовали, но потом — опять пошли сомнения и страхи. Она несомненно его любит, но ее ‘вечная женственность’, по-видимому, чисто внешняя. Нет ни кротости, ни терпения, ни тишины, ни способности жертвовать. Лень, своенравие, упрямство, неласковость, — Аля прибавляет — скудость и заурядность, я боюсь даже ей сказать: уж не пошлость ли все эти ‘хочу’, ‘вот еще’ и сладкие пирожки. При всем том она очень умна, хоть совсем не развита, очень способна, хотя ничем не интересуется, очаровательна, хотя почти некрасива, правдива, прямодушна и сознает свои недостатки, его любит, и порою у нее бывают порывы раскаяния и нежности к Але. Он — уже утомленный и страстью, и ухаживаньем за ней, и ее причудами, и непривычными условиями жизни, и, наконец, темнотой. Она свежа, как нежнейший цветок, он бледен и худ. Опять стал писать стихи, одно время заброшенные, а науками не занимается. Трудно судить, насколько можно на нее влиять. Я еще на это надеюсь. Аля ведет себя удивительно. Любовь к Сашуре ее учит быть мудрой, доброй и правой. С Францем все хорошо 9. Я люблю Любу, как и Аля.

11 ноября. Петербург

У моих есть новости — сношения с Грифом (альманах моск<овский> стихов), приехал издатель, ему были посланы стихи: очень понравились ему и Бальмонту. Вчера был великий день: суета, волнения, беготня, Люба блистала свежестью и была детски непосредственна и мила, полна оживления, вообще дуся. Дитя было кудрявое и серьезное. Все вместе хорошо и интересно.

1904

4 марта. Петербург

Дети Алины счастливы. Люба сильно изменилась к лучшему. С Сашурой одна нежность и любовь. И с Алей лучше гораздо.

13 августа. Шахматово

Но вот что новое и страшное — Сашура и Люба. Сашура — злой, грубый, непримиримый, тяжелый, его дурные черты вырастают, а хорошие глохнут. Он — удивительный поэт, но злоба, деспотизм, жестокость его ужасны. И при этом полное нежелание сдерживаться и стать лучше. Упорно говорит, что это не нужно и что гибель лучше всего. Это не есть дух противоречия относительно Софы, потому что было все еще до ее приезда. Но за год жизни с Любой произошла страшная перемена к худшему. Она не делает его ни счастливее, ни лучше. Наоборот. Что то? Она — недобрая, самолюбивая, она — необузданная. Алю она так и не полюбила и жестока с ней. Мне кажется часто, что это сгладится, что у нее ложный стыд мешает много, но я боюсь за будущее. Давно ли у него были добрые порывы? А теперь? Что же это будет?

26 сентября. Петербург

Мои маленькие обедали у меня сегодня. Вышло так хорошо, как я не ожидала. Обед удался, квартиру мою хвалили все. Моя царица-каприз сказала: ‘Тетя, переселюсь я к тебе. У тебя тепло, уютно и т. д.’. Все было хорошо, кроме одного. Попросили поиграть. Я была рада, с волнением села играть романс Чайковского. Сыграла, конечно, скверно. Ну и услышала: вещь ужасная, сочинена отвратительно, рояль страшно резок и отрывист. При этом все сидели рядом, у меня на носу, а Сашура говорит о своем.
Потом говорили о цыганских романсах и на мою критику возразили мне, что я очень академична.
И боюсь я Али, как никого. При ней-то я и играю всего хуже.

16 октября. Петербург

После концерта пошли с маленькой, хотели вместе ехать. Глядь, внизу Сашура рядом с современными музыкантами 10. Конечно, бросаемся к нему. А он говорит: ‘Я с Семеном Викторовичем. Вот он’.

19 октября. Петербург

Опять зачастила к Але, потому что нужна ей. Вчера у нее обедала и видела ее страдания и унижения. Дело доходило до крайнего отчаяния.
Я забыла дома среди своих мирных занятий и дум мрачную безысходность ее положения — Любино бессердечие, Сашурину злобу порой, Алино глубокое одиночество и страшную обиду. Франц один своей непрестанной нежностью облегчает. Милый мой Франц. Его любовь только и спасает ее. Больше моей.
Ушла, как виноватая.
По дороге встретила Сашуру и обрадовалась несказанно, поверив в поворот к лучшему. Он и пришел в лучшем настроении и принес ей вести, что ее стихи, которые он давал без ее ведома Тернавцеву, ему очень понравились. Она даже не радовалась, бедняжка. Во-первых, стихи свои считает позорными, во-вторых, была ошеломлена 11.

30 октября. Петербург

Вчера был важный день. Они с детой пришли ко мне и принесли сборник его стихов, изящную книжку в прекрасной обложке, с надписью мне.
Обедала я у них с бенедиктином по этому случаю.
Но Люба и Аля — теперь это хуже всего.

6 ноября. Петербург

Вот Смородский, этот смешной, неуклюжий поэт, которого презирал Сашура и со смехом писал на его стихи рецензию 12. В этом году он уже написал еще и еще и заметно лучше, его начинают признавать.

14 ноября. Петербург

У меня прошлое воскресенье обедали наши и Семен Викторович.
Аля пришла в своем коричневом платье и с пушистой прической, по-моему очаровательная — с тем, чтобы говорить. Ну, и говорила. Весь обед и весь вечер они с С. В. спорили и друг друга не понимали. Он ее, конечно, жестоко обидел, как он это умеет. Между прочим, заявил, что Сашурины стихи талантливы, но никуда не годятся по форме. Про книжку сказал: ‘Побаловались в первый раз, а там будет другая книжка. Другие и паршивее начинали’. Я думаю, это — педагогия, чтобы не захваливать ‘дету’, а кроме того, Але на зло.
А, может быть, и зависть даже. Она просто так поняла. Ведь не даром же Мережковские-то одобряют и Брюсов тоже. Он объясняет это тем, что нужно поддержать своего. Но главное то, что говорил он о ‘новом царстве’. Она спрашивала новых слов, говоря, что ничего нового от него не слыхала, что все это она уже читала и слыхала раньше, а он из себя выходил, говоря ей: ‘Это не во мне, а в вас: я вам золотые слова говорил, а вы не видите и не слышите, вы — одна из тех счастливиц и т. д.’. Даже кричать на нее начал одно время и совсем озлился. Потом утих. Она была уничтожена.
Это для Али все ново. Она привыкла, что ее все слушают, что она-то уж собаку съела на этих вопросах. А С. В. прямо говорит: ‘Какая неопытность!’ или: ‘Вы не можете оценить сущности стихов’.
Ей я говорила потом, что в нас с ней любви больше, чем в нем. Она же в припадке самоуничижения говорила, что это смело, что мы с ней стары и потому его не принимаем. Дети пришли в восторг, хотя Люба ничего не поняла, кажется.
Хотя я и плохо образованна, но Аля еще гораздо хуже меня. Она очень невежественна, и это ей сильно мешает. Между прочим, прочтя Мережковского и ‘Три разговора’ Соловьева, она думает, что все узнала, всю истину, что другого, кроме Ницше, не стоит и читать, и пренаивно это высказывает.
Она людей презирает, я их люблю.
И так я люблю людей вообще, а в частности я их никогда не обижаю и отдельных умею любить сильно и хорошо. Она любит так одного Сашуру.
А маму она обижала жестоко, как я никогда не обижала.

23 ноября. Петербург

И вот я задумала освободить Алю от Любы и по-новому заняться музыкой: поучила дуэты и после обеда написала Любе шуточное приглашение и послала с Аннушкой. Она пришла, но такая невеселая, что мое настроение сразу упало. Спросила: ‘Почему тетя такая веселая? Мы говорили об этом за обедом’. Пели — плохо довольно, но я была храбра, несмотря на все, что было обескураживающего.
Пришел Сашура, до того мрачный, что Люба еще стала печальнее. Должно быть, дома у них совсем плохо. Вот завтра узнаю, когда Аля придет. Боюсь, что это будет очень нехорошо, потому что покорный и униженный тон не годится, а более суровый и уверенный — тоже. Впрочем, теперь, может быть, ласка всего нужнее. А веселость не выйдет. Они ее спугивают мгновенно. Я только одна у себя и весела. Впрочем, с кем-нибудь другим еще могу, может быть, только не с ними. Печальные и страшные.

30 ноября. Петербург

С. В. Панченко проповедует новое царство — без семьи, без брака, без быта, с общим достоянием, с отниманием детей семилетних у матерей. Мне кажется, что много правды и новизны в его словах, но холодно будет в его царстве.

1905

12 января. Петербург

С 8-го января началась общая забастовка всех фабрик и типографий в Петербурге.
Началось чинно, торжественно и религиозно. Рабочие во главе со священником пошли к Зимнему дворцу с Евангелием, крестом и хоругвями. Но в них стреляли, попали в Евангелие и крест. Со всех сторон рабочие стремились к дворцу, но их не пускали. У нас 13 была большая толпа, чинная, серьезная, тихая и прекрасная. Франц выступил со своим отрядом в боевой амуниции в 8 ч. утра и встал около Спасителя. Аля его проводила и пошла по улицам одна, и Сашура пошел один. Она около 11-ти зашла ко мне (у меня Оля Федорович), и мы пошли все по улицам. Видели толпы рабочих и солдат и слышали издали залп. К счастью, гренадеры пока не стреляли. Франц двое суток провел, не раздеваясь, почти без сна.
Много слухов и вранья. Полиция глупа и близорука.
Про войну эти дни все забыли.
Я, конечно, оставила все свои дела. Каждый день вижусь с Алей. На фоне всего этого Люба, будирующая после неистовых ревнивых сцен (Кина 14 и Зинаида Гиппиус), не сочувствующая движению, презирающая рабочих, а главное-то Алю. Или злостно молчит, или прорывается злыми вспышками, как было вчера вечером, когда мы с Олей у них сидели в день моего рождения. Вчеpa днем вдруг пришла ко мне Аля с нежным бело-розовым букетом, а потом Сашура с Любой с красными тюльпанами. Были веселые и милые, требовали чая, конфет и еды. Все было прекрасно. Аля назвала Любу хулиганкой, да не один раз, а два, Люба обиделась и ушла с этим. По-моему, это была первая ракета. У них был Недзвецкий с новым букетом для меня, пил чай, говорил много интересного, но был самодоволен и очень уж презирал Франца и Россию. После его ухода и пошли разговоры о вреде и пользе фабрик. Она развивала обычную свою теорию о пагубности фабрик, денег и т. д., выказывая обычное же презрение к науке и законам истории и политической экономии. Сашура, обыкновенно говорящий то же самое, был на Любиной стороне. Многое у Али было нелогично, и, главное, выказывалась невежественность, но было умно и оригинально, А Любино было все сплошь чужое. Кончилось резкой выходкой Любы в передней при Наливайке 15. Думаю, что дальше было и хуже. Если бы был у них Андрей Белый, он бы поддержал Алю и вообще нашел бы слова, примирившие обе стороны, а Люба не посмела бы говорить резкости. Аля упомянула, как авторитет, Семена Викторовича, но это было бестактно, потому что Люба его невзлюбила и презирает.

20 января. Петербург

У Али — Андрей Белый — милый, умный, талантливый, добрый, но боже, до чего утомителен и многословен. Люба ожидает объяснения теории Lapant, то есть секты блоковцев, и уже настроена необычайно благожелательно. А я поначалу плохо в это верю. Если это не пойдет далее ‘гносеологии’ и пр., то мы не много узнаем. Он так мил с Алей, так ободряет ее своим отношением, что ему можно бы за это простить и блоковцев, но считать его непогрешимым я не могу. Его суждения часто неверны и даже безвкусны. Андреева 16 и цыганские романсы. Сваливанье в одну кучу всех новых романсов, суждение о Штраусе, преувеличенные восторги перед д’Альгейм 17. Но все это так понятно Але и Любе. Я даже не спорю. Зачем?

8 февраля. Петербург

Боря Бугаев уехал. Люба парит на крыльях. Ее совсем признали царственно-святой, несмотря на злобу. Алю он любит и понимает, но я не верю в его слова. Не верю в такое величие Любы, в несомненность его религии. Семен Викторович повержен в прах. Всем-то он не нравится. Боря его чуть не возненавидел 18.
А много в нем 19 злобы и ненависти. Но в Любе-то сколько этого! И какое равнодушие! И как с ней трудно! А ведь на нее молятся. Все делает ее женское обаяние.

16 февраля. Петербург

Детки были милые, особенно он. Очень хвалили и ели мой пирог и ананас. Но и только. Другого я никогда уж больше не вижу.
Боря у них пророк, больше человека — провидец.
Я должна сказать, что Сашура ко мне относится лучше Али, он меня больше уважает и больше верит в мой вкус и мысль мою, что ли.

28 февраля. Петербург

Сегодня пришла 20 вот к чему. Я — не мистик, мне многое их — непонятно. Я не ‘чувствую конца’, не страдаю от ‘скуки и жизни’. Не считаю, что счастье только ‘в зорях’, находя эти ‘зори’ очень аффектированными и часто даже сентиментальными и вообще нередко фальшивыми.
Она совсем не признает системы, науки, методов, воспитания, труда (кроме ручного), не понимает, что искусство, например, требует работы и приобретается все трудом.
Ведь однако же Боря, говоря про ‘зори’ изучает философию и поступает уже на второй факультет. Сережа — филолог. Миша был кладезь учености. Где же логика? 21.
Боря не понимает Штрауса и новых русских, кроме Чайковского, еще Бородина и Мусоргского не понимает. Метнера 22 своего раздувает, много совсем не знает — об старых итальянцах не имеет понятия совсем.
Надо идти на то, что я очень многого не понимаю и не чувствую. Однако Брюсова-то я чувствую не хуже их и Сашуру тоже. Сологуба понимаю и люблю. Андрея Белого люблю, хотя не так, как они. По-моему, они его раздувают и захваливают.
Устала от критики и презрения.

26 апреля. Петербург

Детки беленькие сегодня уехали. Восхитительные. Отношения с Любой сравнительно с прошлой весной так хороши, что даже страшно.

27 июня. Шахматово

Были Боря и Сережа. Это было важно. Боря совсем болен духом. Озлобленный, еще более нервный. Сережа всех потешал, но многое в нем не понравилось не одной только Але. Она совершенно его осудила. Если бы не его благодушие, дело бы кончилось ссорой. Но Боря за него рассердился и обидел Алю. Сережа внезапно исчез с вечера на целую ночь. Думали, что он заблудился в лесу, искали его, кричали, утром гоняли всех лошадей. Боря узнал в Тараканове, что он в Боблове. Он приехал в 3 часа и за чаем рассказал свое паломничество. Мистическая необходимость вела его от церкви до церкви в Боблово, а там на лай собак вышла Муся со Слотом. Он объяснил ей, что заблудился, гуляя, она привела его в дом и т. д. Все это он рассказывал с шутками, как всегда, но делал из этого нечто похожее на странствие в пустыне Вл. Соловьева, только еще важнее. Закончил тем, что иначе поступить было нельзя, даже если бы все мы умерли от беспокойства. Алю, и без того измученную, это взорвало, и она крикнула, что он дьявол и соблазн, и ушла. ‘Ты ничего не понимаешь, ты говорила глупости, тетя Аля’, говорил потом Сережа. Аля говорила, что все это игра, что Сережа совершенно здоров и уравновешен. Боря сказал, что если бы она была мужчиной, он бы вызвал ее за это на дуэль. На другой день уехал скорее, чем было положено, причем передал Любе через Сережу записку с признанием в любви. Люба сказала это Але. Не знаю, сказала ли Сашуре. Неужели? Едва ли. (Да — нет). На прощанье Боря сказал Але: ‘Я Вас ужасно люблю А. А.’. Сережа был, как ни в чем не бывало, и еще приедет. Аля думает, что Борино отношение к ней совершенно изменилось, да и Сережино тоже. Ей очень тяжела перемена в Боре.

5 августа. Шахматово

Сегодня умер Пик. Сашура рыл могилу и ему устроил сверху камень от флигеля и дубовый венок.
Пик обожал Дидю, а потом Сашуру.

14 августа. Шахматово

Аля больная и не владеет собой. Люба жестокая, недобрая и грубая, Сашура часто жесток и парадоксален отчаянно. Они с Любой красиво живут, но эгоисты отчаянные и холодно с ними, особенно с Любой. Кабы Аля была здоровее и не так невежественна, кабы Сашура был менее исключителен и жесток, а Люба была чуточку подобрее.

20 августа. Шахматово

Боря уже объявил мир, написав Але хорошее письмо. Я счастлива. Дети уезжают на днях.

2 октября. Петербург

Играю, занимаюсь гармонией и читаю. Попалась мне ‘История философии’ — Фулье 23, подаренная мне Сашурой.
С Любой уже нехорошо: была тяжелая история. Аля страдает безвинно. Опять Люба злая. Сашуренька добренький, но только не с Софой.

18 октября. Петербург

У них невесело — Аля больная с жемчужно-тусклыми глазами, с головной болью, печальная деточка еще не оправился от Бориного письма 24 — Люба уже хмурится. Поговорили мы с Алей. Оказывается, что С. В. все-таки понравился, что его хотят у меня видеть в следующий же раз. В этот раз он всех покорил. Ну слава Богу! Хорошо, что я его разыскала и позвала. Теперь хорошая минута, потому что Боря только что сильно проштрафился, написав Сашуре ругательное послание с высоты своей пророческой власти. Все, т. е. Аля и Люба, возмущены. Одна детка написал смиренное письмо 25 и только огорчился. Боря выражается так: ‘Что ты делаешь? Готовишь избирательные списки? Говоришь речи?’ и т. д. ‘Когда мы с Сережей обливались кровью от страданий, ты…’ Ну что-то вроде того, что ленился. ‘Ты кейфуешь за чашкой чая!’ Каков мальчишка! Люба назвала его свиньей, но избранить письменно не решилась, очевидно, боясь потерять свой престиж. Что же сделал Боря и в особенности Сережа? Они обливались кровью? Какова чепуха! Уж Сашура-то скорее же обливался, но он не толкует о своих страданиях и ощущеньицах, как делают блоковцы. И Сережа и Боря в этом отношении страшно нецеломудренны. С. В. со своим цинизмом бесконечно целомудреннее их.
Пышнословы, болтуны, клоуны. Сколько в них фальши. Но я не смела этого говорить про Борю — нашли провидца. Верит тете Саше, принимая ее за чистую монету, а про С. В. сказал, что он может только продавать рояли, а не композиторствовать. Приписывает Сереже (!) какие-то страдания и не видит его фальши и сухости. Все это было бы очень приятно, но зачем все провозглашают его пророком и сам он это делает? Отношение к Любе, конечно, тоже часто совершенно неверное. Ну, да это понятно, а ведь Алю как смел обидеть, дрянной мальчишка. У, хотела бы я, чтобы Люба его избранила и изобидела. Насчет Дункан они все, конечно, вздор говорят. Вспоминали еще сегодня ее смотренье на луну во время первой части сонаты ‘quasi una fantasia’ и ее гимнастические упражнения перед рампой, даже некрасивые во время Allegretto. Это мировая жизнь, танцующая о будущем и идущая за пределы музыки. Относительно д’Альгейм тоже чепуха, конечно, и Борина статья тоже 26.

25 октября. Петербург

Все толкуют о прелестях ‘вечного’ Бори. Ох, уж мне эти прелести! В значительной мере они дутые. Эти молитвы с Мережковскими. Этот черный крест, носимый Борей при всем честном народе и потом так же разорванный. Его филиппики против Али и Сашуры. (Кто же тогда сам-то он?). Сережа поставлен выше их <1>, какое заблужденье и близорукость! Сережа и Люба превыше Али и Сашуры. Ну, пусть. Бог с ним! Не буду сердиться.

28 октября. Петербург

Боря написал Любе письмо, которое она хотела послать нераспечатанным (жаль, м. б., ей Сашура помешал). Он в ужасе от крови и ‘алого гроба’, умоляет Любу спасти Россию и его, словом вздор и бред. Она написала, что, пока он не откажется от лжи, которая в письме его к Сашуре 27, она от него отступается, и чтобы он помнил, что она всегда с Сашурой. Молодец, белая шейка с золотыми волнами волос!

1 ноября. Петербург

После трех дней ‘итальянской забастовки’ я пошла к Але и встретила ее на дороге, идущую к тете Соне. Я проводила ее до конки и узнала много нового: получено письмо от Бори. Он разрывает с Любой самым резким образом, упоминает, что был в нее влюблен, и это уже указывало на то, что ‘все, что было’, не то, а теперь, значит, ‘нет религии, нет мистики’ и т. д., если она его не принимает и не отказывается от Сашуры (другими словами). У Али был по этому случаю сердечный припадок, Сашура в отчаянии, а Люба все приняла спокойно. Если случится что-либо страшное, т. е. Боря сойдет с ума или убьется, будет очень тяжко, но нельзя же ради этого позволять ему поносить Сашуру. И не может же Люба ради культа блоковцев это терпеть. Боря совершенно прав, признавая свою влюбленность несовместимой с чистым религиозным культом. Я-то всегда чувствовала и знала, что все эти пышные речи и мысли основаны только на Любином женском обаянии. Обаяние это исключительно, Боря поэт и не совсем нормален. Ну, это и приняло такие чудовищные размеры. Отношение же его к Сашуре для меня неясно. Что ему от него нужно? Ведь христианство он отвергает, дети тоже, что же тогда? И почему прав Сережа? Темно это. Все, во всяком случае, очень важно не мистически, а фактически: важно в смысле оценки Бори как пророка. Ведь он все основывал на Любе, а теперь ведь все здание разлетелось — что же осталось? Это, впрочем, не совсем фактическая точка зрения. Но что же Аля и Сашура, лишенные Бори и Сережи? Особенно, Бори 28.

2 ноября. Петербург. Ночью

Боря уже перейден. Никто не плачется, Аля сказала, что он часто ошибается и совсем не то, что она думала. Ура! Только бы он уцелел, глупый мальчик.

7 ноября. Петербург

Еще новость — Боря написал Сашуре покаянное письмо 29 (все берет назад), а Любе прислал подаренные ею цветы (лилии), повитые черным крепом. Красиво. Люба сожгла их в печке, не сморгнув. Аля превозносит ее любовь к Сашуре, а я поставила ей на вид, что это так понятно. Она говорила, что не могла бы так любить, я сказала, что я-то могла, и говорила, что и она бы так любила выбранного ею. Но это, в сущности, м. б., неправда. Разве она так любила? Кокетничала направо и налево во время этой любви. Это ли любовь истинная? Боря, очевидно, опомнился и уцелел. Аля продолжает считать его ‘Симфонии’ пророческими.

21 ноября. Петербург

Ужас пришел: сейчас я от Али. Застаю ее одну в гостиной на отоманке, говорит мне ‘иди домой, те барышни не придут, там эти змееныши Менделеевы’. Лицо бледное, все перекоренное мукой. Я не ушла. Расспросила, в чем дело. Вчера, когда она пришла от меня домой, ее Люба обидела. Аля пришла к ней и говорит, что страшно у них: венчальные свечи горели перед образом, который страшный (Аля находит, что это дьявольщина). Люба за эти слова ее упрекала долго и строго. Она слушала, потом оправдывалась, наконец ушла к себе. Люба ее вызвала и пробовала холодно поправлять дело, сказав: ‘Я не хочу с Вами ссориться’. Ничего не вышло. Аля сегодня мучилась целый день. Мне говорила, что жизнь ее безобразна и унизительна и никому не нужна, что не убить ее — дурно, потому что это для нее было бы благодеяние. Что Сашура без нее хорошо обойдется. Францева жизнь ничем не хороша, а мне без нее будет лучше. Рассказала мне, как турок с вывалившимися внутренностями просил его расстрелять, а ему дали пить и от этого стало только хуже. И что она — этот турок. Говорила, что мы с Францем смотрим на ее желание умереть, как на больную блажь. А у Любы уже была одна истерика и Сашура рыдал (Аля слышала, а м. б., ей это казалось), а когда ушли сестра и брат, они ушли к себе, и начались жалобные Любины речи и Сашурины ответы. Не знаю, чем это кончится, за чаем Люба смотрела угрюмо.

22 ноября. Петербург

Слава в вышних богу и на земле мир! Сегодня Аля и Люба объяснились и помирились. Малышка сама пришла разговаривать и кончилось дело ее слезами и Алиными поцелуями.

1 декабря. Петербург

В воскресенье вечер современной музыки. Прислал С. В. нам всем контрамарки и письмо мне, всех просил быть. Мы пошли. Очень он был этим доволен и ходил главным образом за Алей. Мне кажется, что после Сашуры она для него всех важнее.
Детка милая работает много. Соколов его пригласил в ‘Золотое руно’ и вообще зовут в разные журналы и места.

3 декабря. Петербург

Вчера прихожу к нашим: ждут Борю Бугаева (только что приехал, ужинал у Палкина с Сашурой и Любой). Пришел. Первые минуты были очень натянутые, потом обошлось, сидели до 12 1/2 ч. ночи. Говорили много (весь чай) про Сережу, было опасно, но обошлось. Выяснилась окончательно его исключительная любовь к Сереже и полное к нему пристрастие при беспощадной строгости к остальным. ‘В Москве нет людей, кроме Сережи’. Во всей Москве! Все никуда не годятся. Ведь только что было почти то же про Сашуру и Любу говорено. Теперь ‘возврат’ к Сашуре.
О Боре не хотят говорить, обиженные его несправедливостью, а м. б., и по-другому. А уж не спускается ли он с недосягаемых высот? Деточка был восхитительно мил и добр и говорил ‘за маму’. Маленькая молчала и цвела рядом со мной, пышно цвела. Боря высказал большую сухость.

6 декабря. Петербург

С. В. запоздал к обеду, и вдруг явился Боря. Аля на седьмом небе, вся дрожит и чуть не плачет от радости.
Ушли оба рано, почти в одно время. Боря говорил обычным языком, хотя без философских терминов к счастью. Але сказал, что вдруг перестал на нее сердиться и ей напишет подробно, что теперь об этом всем думает, т. е. об ее отношении к Сереже и пр. (был разговор в пятницу). С. В. говорил что-то скучное с Францем за обедом и временами прислушивался к Бориному бреду, который был иногда очень красив. Потом заговорили о ‘Балаганчике’ и т. д.
Детка в это время сидел на ковре, обернувшись к Боре, и его кудрявая головенка была до того невинна и прекрасна, что С. В., очевидно, не выдержал и, обернувшись, вдруг наклонился к нему и, погладив его по кудрям, тихонько сказал: ‘Вы самый милый, самый хороший’. Аля не поняла его движения, а я отлично поняла: сравнив его с Бориными трудными речами довольно-таки самомнительными и с Бориной лысеющей головой демона с характерными взлызами и острыми глазами под косыми бровями, он особенно пленился его несравненной красотой и детским невинным и добрым взглядом. До чего он был хорош в этот вечер. Давно такой не был. Это после ванны: личико порозовело, а кудри пушистые до того пышно вились, что нельзя было их не тронуть. А они говорили, то Боря похож на Любу. Я с негодованием не соглашалась и С. В. тоже протестовал.

16 декабря. Петербург

Он 30 ужасно, томительно тяжел, и они находят его легким. Аля говорит, что он похож весьма на Любу. Это с ее-то трезвостью, молчаливостью, спокойствием и его гомерической нервной болтливостью и залезанием в эмпиреи. Я уж молчу на все это, до того мне чужда эта точка зрения, чего-то я и тут не понимаю, и мне действительно кажется, как говорит Аля, что это все вздор. Много, ужасно много, по-моему, вздору и крайностей, которые все отпадут, как многое уже отпало. Ведь, небось, не нравилось Але все вывезенное из Москвы в первую поездку Сашуры и Любы. Сам Боря писал сатиру на ‘крайности мистицизма’, а теперь что же говорит? То была ‘сказка демократа’, а теперь Люба и спасение мира через нее. До чего глупы мне кажутся его вечные вопросы к ней и то значение, которое он придает ее ответам. Ну, умна она, ну, мудра, но ведь не развита-то как.

30 декабря. Петербург

Устала я, верно, что ли от людей и от музыки.
Все это улеглось от одного разговора с Алей вечером 24-го после елки, на которую меня позвали детки.
Пришел обедать позванный Алей С. В., которого все особенно радостно встретили.
А после обеда я подошла в гостиной к С. В. и заговорила с ним об его сонатах. Разумеется, не успели мы с ним сговориться, как нас перебила Аля, и разговор этот оборвался. Но зато немного спустя я тихонько сказала ему: ‘А что Вы думаете об цыганских романсах? Вот они считают, что они чуть не выше Бетховена’. С. В. так и взвился, произошел взрыв и перепалка. Малютка в белом платье кричала: ‘Абсурд, абсурд! Вы бы лучше уж в этом не признавались!’ Аля потемнела и бросила на меня злые взгляды, а ему бросила обвинение в нечистоте, как и Люба. Сашура говорил загадочные фразы а 1а Боря: ‘Цыганский романс это Мармеладов, ночующий на барке’ и т. д. Ежеминутно слышалось: ‘Боря говорит, Боря думает’. Я кричала, что цыганские романсы — площадная пошлость. Аля кричала: ‘Несчастные вы академисты, около вас вырастает свежий куст и вы его не увидите’. Словом, канонада.
После чай. Мирно. Я позвала их всех к себе вечером 28-го. ‘Это значит, будет елка?’ — сказал С. В. Восклицания и эффект.
Малые запоздали, явились, он в кофточке, она в белом платье, золотая и нежная, сияя свежестью. Веселые, с интересом, он шаловливый, требует подарков, пошли прямо в столовую.
Тогда я всех туда прогнала, заперла дверь, разложила подарки, и мы с Аннушкой зажгли елку, т. е. она зажигала, я смотрела. Я открыла дверь и всех позвала. Все вышло отлично. Детка сразу бросился к подаркам 31, остальные смотрели на елку.
Ну, дети тем временем смотрели свои подарки, маленькая и елку, детка шалил. Подарки обоим очень понравились. Много было возгласов, шалостей, беготни и пр.
Ну, ели, грызли, пили, курили, решали какие-то задачи, фокусы. Франц раскладывал бесконечные пасьянсы. Разошлись около двух.

1906 г.

6 января. Петербург

Пришли Аля с головной болью, Франц, немного погодя, маленькие. Обед был хороший.
Маленькие были удивительно милы и просты. Сообщили С. В.: ‘А мы заказали сюртук’.
Потом его упросили сыграть что-нибудь свое. Он вдруг согласился, сел за рояль при догорающей елке и столь нежно играл и пел, что все были очарованы.
Детка говорил: ‘Ах, как хорошо!’ Люба и Аля: ‘Мне ужасно нравится’.
Потом пили чай и говорили о семье, о том, что ‘не надо жить семьями’, не живите семьями. Ах, как много тут было сказано умной правды и, право, без всякой грязи. Ушли около часу.

11 января. Петербург

Вчера поехала на великий праздник — в оперу ‘Золото Рейна’. Приехала рано, там уже были наши. Сразу нашла их и радостная села на место. Ложа была праздничная, театр праздничный, люди тоже. Сашура и Люба были прекрасны.

17 января. Петербург

Третьего дня была я у наших: обедала и пила чай. Потом детка читал стихи и шалил, потом пришел Городецкий: разговоры о Вагнере и опять стихи.

26 января. Петербург

Была днем у наших. Читали ‘Удивительный балаганчик’, новую пьесу Сашуры для ‘Факелов’. Красота и новизна и богатство фантазии поразительные, то же сказал накануне сам Брюсов, но местами надо бы форму исправить 32.

22 февраля. Петербург

В воскресенье была у наших. Там обедали Marie 33 и С В.
Во время чая пришел Боря от Мережковских — накануне на лекции состоялось знакомство Любы с З.Н. и Дм. Серг. Мереж<ковск>ими, а в воскресенье они с Сашурой уже у них были и Люба очень понравилась. Общая радость (и моя тоже). Боря пришел об этом поговорить. Мережк<овские> хорошо говорили о Любе. ‘Я ужасно полюбил Дм. Серг.! Я ужасно люблю З. Ник.!’ — восклицал Боря. Мне было отчаянно неловко всех этих излияний при С. В., да и ему было должно быть не по себе.

7 марта. Петербург

Вчера было Алино рожденье. Ее засыпали цветами. Пришли свои, два раза был Боря, второй раз принес белую азалию. Дети подарили тарелки с розами. Все это хорошо, шоколад, веселая молодость. Но Аля была не очень довольна. Ей не нравится Любино поведение. Она подражает З. Н., курит, приняла залихватский тон. Боря совсем в нее влюблен. Не знаю уж, чем это кончится. Аля долго отрицала опасную и дурную сторону этого. Говорила, что Сашура светел, что ничего и пр. А вчера она мне рассказала, что у Любы постоянно виноватый вид, а Сашура, очевидно, сделал ей сцену ревности. Она истерично хохотала и не пошла к Боре, как собиралась. Я не возражаю и не настаиваю, но отлично все вижу и понимаю. Такие же они люди, как все, и все это чепуха. Мне вчера было не по себе у них. О, какая разница с прошлым годом!

19 марта. Петербург

Вчера у меня опять обедал С. В. и в 9 часов с ним пошли к нашим… у наших было двое Ивановых с молоденькой женой одного из них и Гюнтер (поэт немец из Митавы, переводчик Сашуриных и иных русских стихов).
После чая Франц ушел к Але. Все перешли в гостиную и Гюнтер читал много своих стихов и переводов.

9 апреля. Петербург

У Али была сегодня. Интересно, как идут события. Отношение к Боре совершенно поколеблено и Любу не считают ни мировой, ни священной. Боря уже не архангел с мечом, не непогрешимый, а безумно влюбленный и очень жестокий мальчик, тупо внимающий каждому слову Любы. Сашура ревнует — Люба рвет и мечет из-за того, чтобы не помешали ей видеться с Борей. Напротив того — Аля перечитывает письма С. В. к Сашуре и говорит о нем с нежностью. По выдержкам письма эти действительно прекрасны: и красивы и полны нежной любви к Сашуре, и умны и метки, и нет в них чуши и фраз.

15 апреля, поздно. Петербург

Прихожу, узнаю от Наливайки, что у Али болит голова. Спрашиваю, что экзамен 34, мне отвечает Люба: весьма! Радуюсь, поздравляю, вхожу в Сашурин кабинетик, его нет, там Пестовский 35 с Любой вдвоем. Аля приходит, идет в столовую. Она ужасно страдающая, в платке и злая, презлая.
Она мне рассказывает все и между прочим про Борю: написал длинное письмо Сашуре, где сказано между прочим: ‘Один из нас должен погибнуть, я увижу ее живую или мертвую, кто думает, что это только влюбленность, тот ничего не понимает’. Выверты!! Аля говорит: ‘влюбился, как сумасшедший’. Что-то сделает Люба и что будет дальше.

17 апреля. Петербург

Вчера Аля заходила ко мне, гуляли вместе. Рассказала мне про Борю: явился вчера — жалкий и общипанный, было с Сашурой очень натянуто, а Люба спокойна.

25 апреля. Петербург

Боря на будущий год здесь поселяется. Бог с ним!

31 (?) апреля. Петербург

Аля худеет и седеет с каждым днем. Говорила, что они с Сашурой, бледнея от умиления, читают о Думе, а она с Францем спорит отчаянно 36.

1 мая вечером. Петербург

Аля говорила про нее, что они с Сашурой вдруг перестали верить в Борину силу, что этот красивый волчок вдруг упал на сторону и поет все одно и то же. Предсказание С. В. начинает сбываться. Сашура даже не простился с Борей и не имеет никакой потребности с ним говорить. Последняя Борина статья не понравилась никому из них, а, вероятно, она не хуже других 37. Люба одна еще держится за своего поклонника и бережет его душу, что обязалась делать. Глупенькая, воображает, что помогает ему. Ну да, помогает сильнее влюбляться и окончательно гибнуть. Что же будет на будущий год!

24 мая. Шахматово

Аля говорила мне сегодня со слов Сашуры: ‘в наше время ангелам не на что радоваться, это время черта: зелено-лиловое (Врубель), все демоническое: музыка, литература, живопись, самые лучшие люди мерзавцы и эгоисты’ (сам Сашура или сама).
Больной Боря сказал в бреду, что Чайковский колдун, и все они ему поверили.

25 мая. Шахматово

Между прочим выяснилось окончательно, что она пригласила его в Шахматово 38 только потому, что думала, что этого хочет Сашура. Потом оказалось, что Сашура этого страшно не хочет. Созналась, что его зовут они часто из жалости, чтобы его покормить. И зачем это я их познакомила?

2 июня. Шахматово

Как трудно мне с обеими сестрами и как бы хорошо было пожить врозь с обеими. Софа убога до удивительности: ничего не знает, не подозревает даже о возможности выглянуть за пределы своего мира. — А мир этот, о Боже мой! Неразвита как, бедна. Аля же, яркая и интересная, Аля до чего беспорядочная, невежественная, не систематична, и какой трудный демонический характер, да еще и ненормальность. И Сашура тоже. Трудно с ними.

5 июня. Шахматово

Все внутри вскипает от многого, многого, что они говорят. Софины мнения о либералах, о Думе и пр., а с другой стороны Алино отношение к крестьянам, к прислуге. Разговоры о Боге и Антихристе, о конце, о последнем, о Любе — много еще. Все это мне ужасно тяжело слушать. А о музыке? А о любви и жалости?
Как насмешливо стали относиться ко мне и Саша и Люба. Что делать? Надо терпеть и таить в душе обиду. Насколько Аля и Саша нежнее к Краббу. Они в самом деле любят его больше меня.

12 июня. Шахматово

Говорили о браке, Аля выдала меня с головой тете Соне. Пошли охи и ахи, и начался длинный спор. Мы с Алей были против остальных, Сашура тоже был скорее за нас, Люба страшно волновалась. Софа негодовала, как всегда бывает. Аля говорила, что оно как будто и то же, что она говорит, да музыка не та, что-то чужое (и Сашура тоже сказал). Аля явно опять намекала, что все это не мое, а Софа то же, очевидно, думала. Эти намеки 39, я часто слышу и чувствую.

22 июня. Шахматово

Скучно мне, скучно с ними! Кажется, они этого не видят. Слава Богу! За исключением смешных разговоров, когда нас смешит Сашура — все почти скучно.
Приедут их милые гости и опять будет то же: Антихрист, Христос, черт, Андрей Белый, мистические моменты, ‘Знание’. Ох, надоели!

27 июня. Шахматово

Люба сообщила, что Боря издает все ‘Симфонии’ с посвящением ей: ‘Сестре и другу Л. Д. Б.’. Каково кривлянье и фальшь. Я сказала: ‘Возбуждаю иск против хронологической неточности. Когда были написаны первые ‘Симфонии’, об сестре и друге не было и помину 40. Аля начала: ‘В душе моей с начала мира’ и пр. Я сказала: ‘Едва ли это образ сестры и друга мог быть запечатлен с начала мира. Тут коренная неточность’. ‘Каково ехидство’,- сказала Аля. Люба вспыхнула: ‘Как тебя не любит Боря, это даже удивительно!’

4 июля. Шахматово

Ушла от них потому, что не могу с ними говорить. Чужды мне все их взгляды, их мистицизм, их отношение к жизни. Мне кажется все это глубоко фальшивым, особенно странны все эти речи в устах Любы — она переняла всю условную терминологию и будто бы все это ей вполне понятно.- ‘Зелено-лиловое время’, ‘недотыкомка’ и пр.

13 июля. Шахматово

Получила от лавочника ‘Русское слово’ и то слава богу. Масса интересных подробностей 41. К счастью, Аля и Сашура, наконец, заинтересованы. Не Люба, конечно. Она получила ‘Modenwelt’ {‘Мир моды’ (нем.).} и письмо от Бори.

1 августа. Шахматово

Сашура говорит о величии социализма и падении декадентства в смысле ненужности. За общественность, за любовь к ближним. До чего мы дожили.

7 августа. Шахматово

Много чего надо записать. Во-первых, чужие дела. Завтра Сашура едет с Любой в Москву по делам своей книги, но, главное, объясняться с Борей. Дела дошли до того, что этот несчастный, потеряв всякую меру и смысл, пишет Любе вороха писем и грозит каким-то мщением, если она не позволит ему жить в Петербурге и видеться. С каждой почтой получается десяток страниц его чепухи, которую Люба принимала всерьез, сегодня же пришли обрывки бумаги в отдельных конвертах с угрозами. Решили ехать для решительного объяснения. Аля страшно боится, что он будет стрелять в Сашуру. Завтра предстоит тяжелый день ожидания до поздней ночи. Хорошо, что я все-таки с ней. Они оба уверяют, что все кончится вздором, смеются и шутят. Люба в восторге от интересного приключения, ни малейшей жалости к Боре нет. Интересно то, что Сашура относится к нему с презрением, Аля с антипатией, Люба с насмешкой и ни у кого не осталось прежнего. Все не верят в его великую силу. Аля все еще повторяет его слова, считает его человеком необыкновенного ума и талантов. Странно мне это слышать, но перемена все же большая и теперь. Аля сама вспоминает пророчества С. В. насчет того, что перестанут любить Андрея Белого. Отношение С. В. и мое целиком принимается, однако, за ревность. В голову не приходит то, как можно смотреть на Борино кривлянье, глупости и вычуры, и как невыносимо досадно смотреть на восторги по поводу всего этого. Вот, однако, до чего довела Люба свою тщеславную и опасную игру в дружбу и сродство душ с отчаянно влюбленным молодым поэтом. Гибели его она не боится, она ей не страшна. ‘Она сильная и все в будущем’, — говорит Аля. Хороша сила! ‘Думала ли я, — говорила сегодня Аля, — что дойдет до этого! А я ж считала Любу такой мудрой и верной!’

8 августа. Шахматово

Саша с Любой вернулись из Москвы. Все благополучно. Виделись с Борей. Поговорили 5 минут. Поссорились, разошлись, но он не намерен прекращать сношений и не верит в то, что Люба к нему изменилась. Саша взял из ‘Скорпиона’ свое посвящение Боре в новом сборнике стихов 42. Слава Богу! Разумеется, выйдет сплетня. Боря был, как всегда, безвкусен до крайности (общее мнение). Люба думала, что я буду злорадствовать. Не понимают они меня.
Еще одно: приписываемая Сереже статья, т. е. рассказ в ‘Золотом руне’, не его. А ведь как утверждала Люба, и Аля верила. Все это заставляет меня только лучше относиться к Любе.

24 августа. Петербург

Была у наших, только что вернулась. О, сколько важного произошло без меня. Главное то, что дети решили отделиться и зажить самостоятельно, началось это еще в Шахматове, а сегодня, по приезде их, Люба смотрела уже первые квартиры и при мне решено окончательно, что они уходят. О, как жаль было Алю, как робко она просила их остаться. Какой это удар для нее, хоть и знает она, что так надо. Но скрепилась и решила все принять бодро. Детка был удивителен: мягкий, добрый и вместе мужественный, как он вырос нравственно за это время, говорит, что все больше склоняется к социализму, а если останется, обленится и все пойдет прахом. Любе не хочется, жаль комфорта, баловства и беззаботности, но идет за ним, конечно. Франц жалеет, что уходят. Это главное. А еще: Боря вызвал Сашу на дуэль. Посылал секунданта в Шахматово. О, глупый! Конечно, дуэли не было. Секунданта Кобылинского сначала Люба отчитала, потом с ним оба страшно подружились, и Боря уже прислал покаянное письмо 43. Еще третье: Сережа женится на крестьянке, поссорился с бабушкой и со всеми своими и революционер. Вот, они как хватают, молодые-то наши! Борю Саша мягко и великодушно защищает, а Аля бранит дрянью, тряпкой, лгуном и пр.

21 октября. Петербург

Какие новости? Сначала про Алю и Сашу. Люба в дурной полосе — не любит, когда к ним приходит Аля, а недавно при мне очень ее обидела. Был длинный, тяжелый и ненужный разговор, в котором Аля, по обыкновению, унижалась. Требовала любви и доверия там, где этого нет. Странная это у нее манера. Дело в том, что Боря Б<угаев> уехал в Мюнхен по Любиному желанию, предварительно видевшись с ними здесь и наделав массу глупых и несимпатичных вещей: грозил убиться, но не убился. Она разрешила это, выбрав вместо отъезда. Он, однако, сам предпочел уехать. Напечатал в ‘Руне’ фантастическое нечто (‘Куст’) 44, изображающее прекрасную огородникову дочку с ‘ведьмовскими глазами’, зеленым золотом волос и пр., которую насильственно держит дьявольский царь, прячущий ее от Иванушки-дурачка, а она-то его, Иванова, душа и т. д. Потом Куст уже является в качестве ‘красивого мужчины’ с синим пятном на щеке и т. д. Этот бессильный пасквиль взбесил и разволновал Алю — Люба ни гу-гу ей, а сама, оказывается, написала Боре, что не желает больше иметь с ним дела. Он ответил, перевернувшись на каблучке, что не имел в виду ни ее, ни Сашу, т. к. Куст его царственный, а Сашу он очень уважает и ценит — и т. д. Словом, Люба как бы разорвала с ним. Аля упрекала ее в том, что она ей ничего не сказала, не захотела ее успокоить, а та говорила: ‘А вы зачем не поверили? а зачем вы меня в копья приняли?’ и т. д. Разумеется, Аля была посрамлена, а она (по своему мнению) возвеличена. Удивительно ко всему этому относится Саша. Без всякого раздражения, только Борина болтовня и кривлянье ему надоели. Ну, он-то великодушен и крупен необычайно. Ее же я считаю довольно обычной тщеславной и самолюбивой женщиной, но исключительно здоровой, страстной и обаятельной, а также способной, не интеллигентной, а именно способной. И недобрая она, и жестокая, ух — какая. Ну, довольно с ней. Саша написал драму ‘Король на площади’. Нам с Алей она не нравится, а молодежь от нее в восторге. Еще событие: ее читали в клубе Комиссаржевской и она произвела бурю. Актеры восхищаются, литераторы не только критикуют, но шипят и злобствуют. По-моему, драма наивна, невыдержана, идея скомкана, конец никуда не годится и не мотивирован, а подробности прекрасны. Но успеху я несказанно рада. Брюсов, Соколов и ‘Руно’ 45 просят драму наперерыв. Какой-то итог успехов Любы. Была мила с актерами и до дерзости неприятна с литераторами. Все это мне рассказала Аля на днях, когда я провела у нее от 5-и до 11-и. Сама она боится сойти с ума, говорит, что ее стережет безумие, и описывает страшные и тревожащие состояния своего духа, т. е., вернее рассудка. И я за нее боюсь. А Франц, который с полком на охране в Кронштадте, впервые распоряжался (заочно) расстрелом политических преступников и вернулся совершенно потрясенный, с другим лицом, другими чувствами, мыслями и словами. Это трагично, но сближает его с Алей. Вот, сколько нового у них. Прервал меня звонок и письмо С. В. Письмо очень замечательное. Все сплошь о Саше и о том, что художнику надо писать и творить: ‘для всех’, что это гибель, что он не ‘проявляет себя’ и довольно.

1 ноября. Петербург

Вчера мне было очень приятно и интересно у Али<...>
Саша читал стихи. Понравилась очень ‘Незнакомка’. Одобрены разные ‘Чертенята’.

29 ноября. Петербург

Была у Али 3-го дня. Были дети и Франц. В виде особого развлечения хорошенькая такса, которую принесла Люба. Пришел еще Городецкий. Я смертельно устала и под конец совсем загрустила. Насилу досидела до 11-ти часов. Несмотря на всю свою утонченность, они меня не удовлетворяют. Я страдала от их скачков, от их жестокой нетерпимости, безапелляционности, односторонности и невежественности. Боря прислал скверные стихи Саше и обоим два безвкусных портрета. Едет в Париж, к Мережковским.
Саша едет в Москву на juri в ‘Руно’ или ‘Перевал’ 46.

25 декабря. Петербург

Праздники наступили. Вчера у Софы пили чай с елкой. Аля сидела с Розановым, тот завел с ней разговоры об анархизме и религии. Очень умен и многое знает, с другой стороны. Катя Бекетова глумилась, т. е. главным образом насмешничала. Адам грубо врывался с пошлостями, пытаясь прекратить этот ‘неуместный разговор’. Аля доверчиво пошла на удочку Розанова и совершенно высказалась, принимая его за своего. А говорит, что понимает людей, а я не понимаю и доверчива. Бывает и обратное. Аля рассказывала интересные вещи про Семенова. Тот вернулся из тюрьмы временно. Очень горд и надменен. Думает, что правы одни социал-демократы, и презирает поэтов. Признает только Андрея Белого.

29 декабря. Петербург

Вчера была на генеральной репетиции ‘Балаганчика’ в числе нескольких литераторов, актеров, Али с Любой. Автор не то Аполлон, не то ребенок и ангел, мелькал то там, то здесь своей головой поэта. Он был доволен и весел и не боялся провала, и не сердился на плохих актеров. Люба веселилась в театрально-почетной обстановке и все находила прекрасным. Аля страдала на все лады, то тупостью, то остротою чувств. Во время ‘Балаганчика’ чуть не плакала. Ну, это понятно. Завтра первое представление. Будет много родственников, но не все. Как-то примет публика? Что будет, не знаю. Вчера в антракте или перед представлением познакомилась с Урванцовым 47. Олицетворенное добродушие <...>
Да, еще Кузмин. Музыка к ‘Балаганчику’. Талантливо, воздушно, грустно, но не то, что говорила Люба — совсем не то, и не то, что говорила Аля.

31 декабря. Утром, Петербург

Вчера было первое представление ‘Балаганчика’. Публика первых представлений: литераторы, художники и музыканты из новых. Несколько дам, причастных к искусству и, конечно, родственники. Учащейся молодежи сравнительно мало, только интересующаяся искусством, так или иначе. Сначала шел ‘Балаганчик’. Играли значительно лучше, чем на генеральной репетиции, все прошло гладко, постановка, несомненно, красива и оригинальна. В общем, празднично, святочно и везде, где стихи, веет благоуханной поэзией. Во время действия был все время хохот в толпе учащейся молодежи, среди грубых и некрасивых лиц. В конце пьесы раздалось шиканье и пронзительный свист, но все покрылось громкими и дружными аплодисментами. Много раз вызывали автора, он вышел и показался во всей своей юной и поэтической красоте. Шиканье, свист и гром аплодисментов. Ему сейчас же бросили из первого ряда белую лилию и фиалки с зеленью. Это была Метнер (художница, за которой когда-то ухаживал Гиппиус 48). Осип Дымов почему-то бросил ему свой портрет — непонятная честь! В общем, успех. Публика, разумеется, избранная, не то будет потом, и интересно, что скажут газеты. Родственники не бранились, Софа нашла, что все лучше, чем ожидала. Автор и Люба сияли. Я бегала сверху вниз и обратно, говорила с Алей и Софой, прислушивалась к разговорам. Сидела я рядом с Асиным инженером, несчастная, а рядом с ним сидел Сологуб.
Итак, ‘Балаганчик’ поставлен и был. Известность Блока растет. Потом был ‘Св. Антоний’ Метерлинка. Пьеса реальная, можно сказать, и некрасивая, но сколь глубокая по идее. Она имела успех, всем понравилась, но публика хохотала, как во время настоящего фарса. Я видела Сашу на сцене среди актеров, как автора, и на секунду за кулисами: только пожала ему руку. Он говорил с Урванцевым и еще кем-то.

1907 г.

2 января. Петербург

Вечером надела перешитую белую кофточку и поехала к дяде 49. Там было обычное родственное собрание. Дядя еще до Али говорил со мной о ‘Балаганчике’ и очень сердился. Сказал, что это нахальство, что все можно сказать и обвинить в непонимании, что это кружковская литература, ерунда, никому ненужная и пр. За ужином сели мы с Алей… звала сегодня на ‘Балаганчик’… Говорила, что ей грустно в новый год без деточки, вчера они у нее обедали. Всю ночь после ‘Балаганчика’ прокутили, ‘бумажный бал’ у одной из актрис.

24 января. Петербург

Купила ‘Нечаянную радость’. Не знала, куда ее положить, читала благоговейно. Есть слабое, ненужное, непонятное, но есть столь благоуханное, что не знаю, где в поэзии равное этому. Какие слова и образы! На панихидах 50 был прекрасен. Иногда неумолим, но иногда вдруг добр. Как это несравненно. Со старушкой 51 вчера во время отпевания был кроток, добр и прекрасен. Как я его люблю. Это что-то редкостное.

31 января. Петербург

На днях была у Али на рождении Франца. Все равно, что там было, но когда все ушли, Аля сообщила мне нечто очень важное: Саша сам рассказал ей, что влюблен в актрису Волохову (все началось с ‘Балаганчика’). Он за ней ухаживает, с ней катается, пока, как он сказал, они ‘проводят время очень нравственно’ (странно слышать такие слова от него) и, кроме того, он же говорит: ‘влюбленность не есть любовь, я очень люблю Любу’. Люба ведет себя выше всяких похвал: бодра, не упрекает и не жалуется, была одна на вечере у Али, он ушел, кажется, в театр Комиссаржевской. Все это вполне откровенно и весело делается, но Любе говорится, например, на ее предложение поехать за границу: ‘С тобой неинтересно’. Каково ей все это переносить при ее любви, гордости, самолюбии, после всех ее опьяняющих триумфов. Мне жаль ее до слез. Она присмирела, ласкова и доверчива с Алей и говорив: ‘Ведь какая я рожа, до чего я подурнела!’ Мне невыносимо думать, что она страдает и плачет, а между тем, как говорит Женя Иванов, м. б., это ей на пользу. Да, м. б., но кроме жалости к этому цветку, и в сущности ребенку, ужасно еще и то, что сказка их, значит, уж кончена. Если он и вернется к ней, то уж будет не то, та любовь, значит, уже исчезла. Это, конечно, брак виноват и, кроме того, полное отсутствие буржуазных и семейных наклонностей у него. Она из верных женщин и при том его пленительность сильнее ее. Она всегда шокировала его известной вульгарностью, а он ведь как есть поэт, так всегда им и бывает со всем своим обликом. Пострадать ей, конечно, надо, но — боюсь я за нее. Ведь согнуться она не может, как бы не сломалась и не погибла. Ведь годы самые страстные — всего труднее мириться. А поклонников нет. Боря потерял свой последний престиж, а других-то нет. Аля говорит: ‘это все влияние Вячеслава Иванова’. Какой вздор! Еще прошлой весной уж была ‘Незнакомка’, а теперь вот она и воплотилась окончательно. Разве поэт, создающий такие женственные образы в 25 лет, может быть верен одной жене?
Люба все-таки не красавица и красавицы ей опасны, а Волохова красавица. Не даром думала я об искушении маскарада после ‘Балаганчика’. Да, я боюсь за Любу.

4 февраля. Петербург

Третьего дня была у Али. Там был Саша. Аля мне вчера сообщила, что он хочет жить отдельно от Любы.
В Любу влюблен Чулков, который с женой разъехался. Люба с ним кокетничала и провела чуть ли не целую ночь в отдельном кабинете и катаясь. Последнее мне уже совершенно непонятно. Франц думает, что это надрыв. Аля говорит, что нет, а я думаю, что это средство забыть червя ревности, обиды, горя и оскорбленного самолюбия, который ее съедает. Аля говорит, что она ‘это’ превозмогла. Она, конечно, поразительно хорошо это все переносит, но, конечно уж, не легко. Сама Аля мне в прошлом году говорила, что она превозмогла, но что у нее нет любви и что ‘этого нет’, а сама до сих пор очень неравнодушна к мужчинам и признает одну эротику. Ничего она не превозмогла.
Аля опять затосковала по С. В. … Саша и Люба тоже хотят его видеть, чтобы поговорить о разрушении семьи.

8 февраля. Петербург

Пришла Аля. Страшно обрадовалась блинам и была все время добрая и милая.
Все мне рассказала про детей и про Кину. Ну, они пока не хотят разъезжаться. Это, конечно, проще, т. е. удобнее, но не знаю уж хорошо ли. Ведь он уже серьезно любит Волохову, а Люба (с горя по-моему) кутит с Чулковым. Уверяет, что не страдает, но мы ей не верим. Как далеко это все от того, что было летом. Где ее гордая уверенность в своей неотразимости? Но смириться она все-таки не желает.

15 февраля. Петербург

Была на днях у Али вечером. Застала у нее Кину и детей. Последние новости того дня такие: Волохова не любит Сашу, а он готов за ней всюду следовать. Люба совсем полюбила Чулкова и с ним сошлась. Хотели разъезжаться, но почему-то решили этого не делать. С этим и пришли к Але, которая в отчаянном виде сидела с Киной. У нее за обедом было ‘все другое’. Аля в восторге от Любиной ‘силы’ и вообще от нее, та благосклонно принимает обожание: победоносна на манер прошлогоднего. Я не люблю ее такую и даже думаю, что не начнись этого всего в прошлом году, Саше было бы лучше. Ну, не знаю. Аля только и боится, как бы они не разъехались, считая, что Люба — Сашин Ангел-Хранитель. Мне кажется, однако, что жить им вместе теперь не имеет смысла, и если она и прежде больше занималась собой, чем им, то что же дальше? Она мечтает об карьере актрисы, декламирует стихи, намереваясь все создать сама и хочет быть трагической актрисой. Я ожидала многого от ее декламации, судя по ее безграничной самоуверенности, а вышел полный дилетантизм. Хорошо сказала она только два стихотворения Вяч. Иванова. Городецкий был плох. Бальмонт тоже, Брюсов тоже. Кина со слезами бросилась перед ней на колени после ‘Кубка’ Брюсова, а Саша стал злиться и говорить ей резкости. Я начала критиковать, и Люба мои слова принимала прекрасно. Саша после чая замолк, омрачился и уселся в стороне. Кина говорила пошлости, и Аля была очень довольна, да и Люба кажется тоже. Он злился и из всех их он один был мне бесконечно близок, хотя я нисколько не злилась. Они мешали его строю. Он читал из ‘Снежной маски’. Оказалось, что это перлы, а Аля говорит, что слабо. Вяч. Ив<анов> тоже великолепен, а она его не признает совсем.
Все это меня ошеломило. Саша несчастлив, Люба взяла любовника после всего того, что она говорила летом и осенью. Как она обижала Алю, как возмутилась тем, что я сказала: ‘Еще неизвестно, так мало прошло времени’ 52. Как она презирала измену одной любви. И все мы так этому верили. Еще на днях Аля мне говорила: ‘у нее верное сердце, она всегда будет любить Сашу’. Как затрудняют все эти родственники. И вдруг у Любы будет ребенок.

18 февраля. Петербург

Третьего дня была в ‘Беатрисе’. Конечно, видела бледный профиль, осиянный золотыми, матовыми кудрями. Ведь ‘она’ играла игуменью и было последнее представление ‘Беатрисы’. Подошел ко мне во втором антракте, дал мне билет и был мил со мной 53.

28 февраля. Петербург

Вчера была у Али. Обедала с Киной. Люба уехала на масляницу с Мусей в Боблово. И превесело уезжала. Это еще раз доказывает мне, что никакой любви у нее к Чулкову нет, а есть потребность поклонения и наслаждений. Любовь ее прошла, м. б. еще кого-нибудь будет любить, но не теперь. Говорит, что надо себя найти, себя потеряла. Все они верят в ее силу. Да, она не киснет, не унывает, не жалуется, не тоскует и т. д. Она мажорная. Это без сомнения сила, но это не сила любви, идеи и пр. Это сила здоровья и жизни только. Я думаю так. По-моему, этого мало. Смелость есть тоже, даже дерзость. Все инстинкт, только инстинкт. Саша страшно злой, говорила Аля, как она сама.

12 марта. Петербург

У Али еще раз была без Любы с Киной. Волохова полюбила Сашу. Люба вернулась, но я ее не видала.

27 марта. Петербург

А Люба опять завела с Чулковым — не знаю уж, как и назвать. Ан. Белый в Москве. Пожалуй сюда еще явится.

6 апреля. Петербург

Толковать о том, настоящая или не настоящая Люба и Нат<алья> Ник<олаевна> и пр. совершенно праздное занятие. Все это сущая чепуха, конечно. Вечной любви и вечной страсти, как у Тристана и Изольды и пр. больше нет. Саша и Люба вообще не Тристан и Изольда. Для того нужна была первобытность обстановки и чувства и, кроме того,- препятствия. Они новые, потому что все себе разрешили, а судьба помогла им тем, что у них нет детей, которые бы усложнили вопрос. Люба существо бесконечно жизненное и вполне эгоистическое, жаждущее прежде всего поклонения и наслаждений, он — поэт с исключительно страстным темпераментом и громадным воображением. Ну, любили друг друга несколько лет до своего брака и 3 года в браке, ну была сказка и юность, первые ее цветы. Теперь наступило иное. Ему нужна ‘смена эмоций’, да, не более, и поэтому он полюбил именно Нат. Ник., которая до того противоположна Любе. Люба, немедленно, ему изменив и бросившись в объятия первого встречного мужчины, все еще не может перестать сердиться на разлучницу и время от времени ‘себя ищет’ и желает быть добродетельной, ждет, что та ‘провалится’, а он к ней вернется. Едва ли это так будет. Разлюбит он и ту, конечно, а потом полюбит другую и к Любе временно вернется, но это будет не то, совсем не то, о чем она мечтает в своем наивном самообожании.

5 июня. Шахматово

Живем недурно. Люба настойчиво готовится к сцене и ждет Сашу. Аля с Францем ждут своего перевода 54. Слухи и шансы плохие. Страшное несоответствие Али с Францем ужасно. Все назревает по-моему. Она сгорает в этой борьбе. Ее ‘я’ беспрестанно приходится мять ради семейно-карьерных соображений. О, зачем не оставила она его давно, тогда было бы легче. Теперь его, почти старого, не оставит, да и сама на ломку уже не способна. Она сломана жизнью, но и в этом еще не потеряла огня, красок и аромата. Сколько в ней обаяния. Какая сила страдания, сколько магнетизма и властности и какая женственность.

11 июня. Шахматово

Приехал вчера неожиданно Саша. Большая была радость в первую минуту.
Люба счастлива приездом Саши, но до какой степени все другое теперь. Подурнела она бедненькая, загорела, носит некрасивую прическу, стала похожа на Му-сю. Я сочувствую ее сценическим упражнениям, но что-то не верю ее будущему успеху. Но где ее самоуверенность и победоносность? Где сияние красоты и властные чары? Ничего нет. Он же ушел вперед страшно далеко за эту зиму. Он действительно известный поэт, им дорожат, все его знают. Он, конечно, говорит и думает только о своем, но кто же этого не делает?

7 августа. Шахматово

Ровно через год опять кошмар Андрея Белого и дуэли. На этот раз вызывает Саша, потому что тот написал ему письмо полное оскорблений, которых и он не вынес: обвиняет его во лжи, пишет, что хотя и подаст ему руку, если встретятся, но лучше не встречаться. Саша написал, чтобы он взял свои слова назад или прислал секунданта 55. Разумеется, тот пришлет секунданта. Они опять, как дети. Он понятен — этому чистому духу и смерть ничего. Но она, которая причина всего этого, мне непонятна. Ну, да бог с ней. Дело не в ней, а в нем.

14 августа. Шахматово

Дуэли не будет, Ан. Белый ‘охотно берет свои слова назад’ и не желает дуэли 56. Прислал ворохи ‘декадентских ведомостей’, как я называю его послания. Аля чуть не убилась с горя. Тяжелая была неделя. Сегодня утром сильно досталось Софе. Аля наступала ей на горло, стирая ее с лица земли.

26 августа. Шахматово

Саша сделал большие успехи в распущенности, безжалостности и эгоизме. До чего он бывает груб. Ведь этого прежде не было. И это именно с Софой, хотя и с Алей бывает тоже, и со мной, и с Любой. Софа при нем теряет последнюю гибкость, а я делаюсь пошла. Что же это, наконец, будет? Люба всему потакает.
Съездил он в Москву. С Андр. Б<елым> заключен мир. Люба эти дни, без Али, часто грустная, прегрустная. Об сцене бросила думать, говорит о мастерской дамских платьев. Часто задумывается. Да, есть над чем. Перед Сашей во прахе. Он сегодня с ней был мягок. Как я была рада! Устала от его жесткости. Все это так. Кругом они оба виноваты, но до чего они мне все-таки милы.

14 октября. Петербург

Была у детей. Видела Борю. Говорила совсем хорошо. Много про Сережу. Боря меня не шокировал и туману не напускал. Поэт он, да. Люба не понравилась. Недобрая и грубая. Ничего моего не понимает. Бог с ней. Ей, верно, трудно. Устала, не поощряют, ревность. Саша в лучах своей славы. Тих и кроток.

24 октября. Петербург

Только что была на Галерной 57, чтобы проститься с Алей. Вечер прошел невыносимо. Саша гулял, потом пришел злой. Люба почти спала. Аля, не знаю, как и сказать. Молчали и сидели, как на похоронах. Наконец, стала собираться. Он сказал, что с ней поедет. Оделись, расцеловались. Люба осталась дома. Она ее нежно расцеловала и несколько раз сказала: ‘Спасибо тебе, малютка’. Я стала ее целовать — холодно и бесстрастно подставила она мне свое лицо. Вышли на улицу. Она мне сказала, поцеловав меня сама: ‘Прощай, может быть, когда-нибудь еще увидимся, а м. б. и нет’ со своей старой, новой улыбкой. Я с этим осталась, а они уехали.
Любе она говорила: ‘Стоило приезжать, я уезжаю ободренная’ (конечно, с иронией). Ясно. Была она у меня третьего дня, сама пришла ко мне, не захотела в театр и много о себе говорила, сначала не хотела, потом все сказала и на другой день говорила, что легче стало. Говорила, что нет у нее ни кола, ни двора, что она себя погубила, что жизнь в Ревеле безобразный сон, что все в ней тупо, радость была только при первом свидании с Сашей и Любой и когда ехала в Ревеле на вокзал. Что одно бы могло ее возродить, если бы дети ее очень любили и ласкали, а они только гуманны, она им не нужна. Что теперь трудный перелом, она потеряла старое и не нашла нового. Просилась жить со мной и Аннушкой.
На другой день у них она мне сказала, что выспалась и, кроме того, после разговора со мной стало легче. Я успокоилась за действие своих слов, но увидела, что Саша злой и тяготится домашними. Было много гостей. Саша был сначала груб с Любой. Потом все пришли. Его загребастала на весь вечер Мусина 58. Поздно пришли молодые актрисы59. Н. Н. ‘заслонила всех нарядных, всех подруг’60. Нельзя ее не любить, Люба перед ней совершенно меркнет, несмотря на всю свою прелесть и юность. Та какого-то высшего строя. Не от того ли он такой злой? Ведь она, кажется, холодна. А тут жена влюбленная и мать обожающая. Но что же теперь будет! Она уехала с мыслью о смерти. Слыхал ли он, понял ли и если понял, поднимет ли ее умирающую и оживит ли?
У нее все в нем, и ничего, кроме этого.
Ведь он бы мог одним словом ее оживить, но найдет ли он его? Слишком влюблен для этого.
Если бы он нашел свое слово! Ведь это бывало прежде. Есть еще у меня надежда.

30 октября. Петербург

Разве не ясно было, что я заслонена смертной тоской по Сашиной любви и ласке, что я уже становлюсь противной? Получила от Али письмо в ответ на свое. Лучше не приезжать теперь, она хочет видеть только Блока. ‘Что дала мне твоя любовь и Францева? Ничего, ничего, ничего, я вас иногда за то ненавижу’.

5 ноября. Петербург

Сашу вызывала, заходил неделю тому назад на полчаса: сумрачный, бледный, жаловался на настроение.

11 ноября. Петербург

Сегодня вечером, прогрустив изрядно, с опаской отправилась к Блокам. Меня ждала удача: дома один Блок. ‘Тетя, это ты, посиди’. Я, конечно, посидела. Встали они в 3 часа, после вечера у Ремизова. Люба где-то в театре, а он в 1/2 одиннадцатого пойдет с Н. Н. в ресторан. Пили чай. ‘Тетя, хочешь пирога?’ Детские вопросы и взгляды, дорогое личико с матово-золотыми кудрями. Рассказал мне все новости. Скончался ‘Луч’, бросили дело с ‘Голосом Москвы’, дорого продал драмы, написал цикл стихов для ‘Весов’ 61. Прочел мне, хорошо, но не ново и не первосортно для него. Где лучше, где хуже. ‘Маска’ была сильнее. Но все она и она, лучезарная. Насколько могу понять, он безумствует, а она не любит или холодна и недоступна, хотя и видятся они беспрестанно. Вида страдающего он не имеет, хотя в одном прекрасном стихотворении описано, как тянет холодная бездна воды, а в другом монах молчалив и спокоен и никто не подозревает, что она сказала ему ‘молчи’ и никакие молитвы не нужны, когда ты ходишь за рекой. А Люба что? Мусина больна, уроки не бывают, много планов, ничего не клеится, но она ‘начинает влюбляться в Ауслендера’. Итак, она не победила Н. Н., и сама как будто опять готова мимолетно увлечься. Не велика она в любви. Так ли любят истинные женщины?..
Жажда жизни и успехов сильнее всего остального… Ее женственность внешняя, неглубокая… Нет, где уж ей тягаться с Н. Н. и прежней Алей. Люба прелестна, но кокетство ее неприятно и резко, и это плохой признак.
А Н. Н. и кокетство не нужно. Она и не кокетничает, это ей бы не шло. Она ведет себя совершенно так, как ей нужно и с полным спокойствием и серьезностью, без суровости и без резкости. Ее глаза говорят, ее улыбка сверкает, ее тонкий стан завлекает, несмотря на худобу. Вот уж подлинно: ‘La megrure meme etait une grace’ {Сама ее худоба была прелестна (фр.).}. Поэт нашел свою ‘Незнакомку’. Это она. Да, бывают же такие женщины!

31 декабря. Петербург

Была Аля и уехала. В этот раз было лучше, но все-таки нехорошо. Сама говорит, что не сумела сладить с своим положением.
Разобидела она Нат. Ник. совсем и при том незаслуженно. Ведь, в сущности, только за то, что Саша любит ее, а не Любу. Прежде она говорила, что Люба дурно влияет на Сашу, теперь Н. Н., а Люба хорошо. Где же правда? Люба с высоты своего величия говорит о том, что Н. Н. очень развилась, считая, что уж сама-то она выше всяких сравнений. А ведь Н. Н. гораздо интеллигентнее ее и тоньше и литературнее, а говорит-то она свое, а не чужое, как Люба. Ведь Люба-то выучила все эти слова, совершенно ей несвойственные. Обе они хотят быть Джульеттами и Иордис. Увидим, что будет. Люба молодец, ведет себя с достоинством и силой, ее и жалеть не надо. Правду говорила Аля, но ведь как она здорова и как самоуверенна и влюблена в себя. Мне Н. Н. гораздо ближе, хоть, м. б., Люба и крупнее.
Я в один год лишилась Али (она не только уехала, но разошлась я с ней), Саши, которого почти не вижу, живя в одном городе. Если бы не ходила туда иногда, он бы совсем со мной не видался.

1908 г.

12 апреля. Перед Пасхой. Петербург

Приехала Люба. Я ее видела. Жизнь, здоровье. Но показалась мне грубая, некрасивая, тоже нехорошее впечатление. Аля томится одна, зная, что ему не нужно ее присутствие, а он, по-моему, на новом пути к одиночеству. Мне кажется, и Н. Н. отходит. Или я ничего не понимаю?

19 ноября. Петербург

Он был один в июне в Ш<ахматов>е. Все было хорошо. С тетей Софой они совсем поладили. Читал даже ‘Песню судьбы’. Ей понравилось. Уехал только за тем, чтобы пьянствовать и кутить с Чулковым и просадить сотни рублей, которые пригодились бы после. Тосковал по Любе. Н. Н. еще весной иссякла. Опять выплыла Люба. Комета исчезла, осталась Венера. Когда уехала Софа, приехали дети (потом вскоре Франц). Месяц все шло прекрасно с детьми. Люба веселилась, как дитя, при общей нежности. Вдруг неприятный разговор, и потом Люба пришла к Але одна объясняться и призналась, что она беременна — не от Саши. Она была в отчаянии. Хотела вытравить ребенка, говорила, что это внешнее, ее не касается и пр. Все погибло, Аля ходила совершенно несчастная, осуждала Любу (да ведь и было за что все-таки, без любви, по-бальмонт<овским> заветам, сглупу, этакое отношение к ребенку), не могла с собой справиться и пр. Теперь Люба привыкла к ребенку и его принимает, он же ведет себя, как Ангел, бережет Любу как никогда, работает, идет вперед, и принимает ребеночка к себе в дом. Только что получена телеграмма от Станиславского> (ведь весной его Комитет был у Саши и одобрил ‘Песню Судьбы’, найдя ее необыкновенно талантливой). В этом сезоне не пойдет, приходится, к сожалению, печатать ради денег, но значит, принята. Он рад.

1909 г.

3 февраля. Петербург

У Любы родился мальчик (как я и думала вопреки Але и пр.). Родился вчера, 2-го февраля, утром. Роды были очень трудные и долгие. Очень страдала и не могла. Наконец, ей помогли. Он слабый, испорчен щипцами и главное долгими родами. Мать очень удручена. Аля тоже (давно приехала, живет в меблир<ованной> комнате, в Демидовой переулке). Очень боюсь, что мальчик умрет. Очень печально. Меня последнее время чуждаются. Что-то будет? Нехорошо.
У Саши много неудач, но работа и деньги есть… Нехорошая у нас полоса. И у Блоков с Алей, и у меня. Как-то у них разрешится?

6 февраля. Петербург

Были хорошие часы, теперь опять плохо. У Любы родильная горячка, молоко пропало, ребеночек слабый. За Любу страшно. Смотря сегодня на бледное ее личико с золотыми волосами, передумала многое. Саша ухаживает за ней и крошкой. Франц здесь, нехорошо с Кублицкими.

8 февраля. Петербург

Ребеночек умирает. Заражение крови. Люба сильно больна. Будто бы не опасно, но жар свыше 39R и уже третий день. Я ее больше не вижу. Уныло, мрачно, печально.

9 февраля. Петербург

Все то же. Ребеночек еще жив, Люба лежит в жару и в дремоте.
‘Очень он удручен?’ — спросила Софа.- ‘Это ему не свойственно, как и мне’, — сказала Аля. ‘Ну, не скажу’, — отвечала Софа. Да, в серьезных случаях он не капризничает и не киснет, она тоже не киснет, не склонна падать духом. Оба склонны ненавидеть в такие годины все, что не они.

10 февраля. Петербург

Ребенок умер сегодня в 3 часа дня. <...> Любе лучше. Я поехала сейчас же к Саше. Он пришел при мне, через минуту, узнав, полетел в больницу. На лестнице Ваня, в воротах Аля — прямо от Софы. Поговорила она со мной и тоже поехала. Дождалась его и ее и оставила их за обедом. Он как будто успокоился этой смертью, м. б. хорошо, что умер этот непрошеный крошка… Люба, по-видимому, успокоилась.

11 февраля. Петербург

Сегодня мне ужасно жаль маленького крошку. Многие говорят, что в смерти его виноваты доктора. Пусть так. М. б., и лучше, что он умер, но в сердце безмерная грусть и слезы. Мне жаль его потому, что Любе его мало жаль. Неужели она встряхнется, как кошка, и пойдет дальше по-старому? Аля боится этого. И я начинаю бояться.

21 февраля. Петербург

К нему ходила, слушала его чтение на курсах (‘Песню Судьбы’). Как хорошо, какой лиризм.
Люба еще лежит, но скоро уже уедет домой. Он заходил ко мне сегодня на 10 минут. Боже мой, как мало мы связаны.

5 марта. Петербург

Люба дома, уже расцветает и мечтает о поездке с Сашей весной за границу. Он кислый, недовольный собой и всеми, очень не в духе, сидит дома с кашлем. Собирается еще переделывать ‘Песню Судьбы’, ‘которая не годится для сцены’. Ничего нового не пишет и не хочет писать. В опасном она настроении, по-моему.

25 марта. С-Петербург

Саша и Люба едут в Ревель на несколько дней. Слава богу! Хотя он в сквернейшем настроении. Боюсь, что не будет добра.

3 июля. Шахматово

Приехали дети, прекрасные, веселые. Люба снова помолодела и хороша, как в старое время. Радости от них тьма. Аля, бедная, дышит ими. Не знаю, надолго ли такой только праздник.

1912

29 февраля. Петербург

Больше 3-х лет я здесь не писала. Хочу кое-что написать в день Касьяна…62. За эти годы много произошло в моей внутренней жизни и отношениях.
Алина болезнь последний год в Ревеле очень усилилась. Она провела весну и часть лета в санатории около Москвы. Вернулась в Шахматово в год перестройки, ожидая со стороны Саши и Любы полного снисхождения, а вышло самое тяжелое лето, которое когда-либо было. Жестокостям их не было конца. Главное было на почве хозяйства и новых слуг (Николай и Арина). Окончилось тем, что Аля отравлялась вероналом. Один из ужаснейших дней моей жизни. Были минуты, когда я думала, что она умирает, и я не смела звать Сашу и Любу, зная, что им до нее нет никакого дела. Она была бы рада, ему все равно. Люба ее ненавидела, Саша озлобился от тревоги, сложности, трудности, роковых недоразумений и пр. Несколько часов я с ней провела, слушая ее бред, поднимая ее с пола, плача и пр. Вид ее, растерзанный и безумный, факт покушения на самоубийство — ничто их не тронуло.
Уехали мы с Алей. Увез ее Франц в Ревель. Последний год она провела, как в монастыре. Ей стало лучше. В Шахматово уже после того Люба не вернулась. Саша провел 1 1/2 месяца. Уехали за границу. А как опять было плохо у Али, и Люба всю зиму не могла смягчиться. Внезапно перевели Франца в Петербург с этой осени. Отношения с Сашей были хорошие, часто по его инициативе виделись. Люба вела себя хорошо. Что она чувствует, не знаю. Она очень подурнела и присмирела. Верная жена и ничего больше. Начал поэму, очень значительную, охладел, бросил, по-моему, просто не справился. Это ему не по силам. Настроение ужасное. Большой любви нет, все мелкие и случайные вспышки. Почти не пишет. Очень знаменит, обаятелен, избалован, но столь безнадежно мрачен, что я за него страшно боюсь.

ПРИМЕЧАНИЯ

Книги М. А. Бекетовой о Блоке, ее воспоминания и дневники, бесспорно, сохранили свое значение для нашего времени. Однако за время, прошедшее со дня их написания, советским блоковедением накоплен значительный запас знаний, которые отчасти дополняют, а отчасти и исправляют некоторые мысли автора.
При подготовке настоящего издания ставилось основной целью воспроизведение текстов мемуарных работ и дневников М. А. Бекетовой с минимальными комментариями, необходимыми для более точного восприятия текстов. Цитируемые М. А. Бекетовой произведения и письма Блока были сверены с наиболее авторитетными изданиями: восьмитомным собранием сочинений, с двухтомником ‘Письма Александра Блока к родным’, в тех случаях, где это было возможно, — с другими научными публикациями. Все встречавшиеся довольно многочисленные разночтения исправлены без оговорок. Специальных архивных разысканий, необходимых для воссоздания канонического текста воспоминаний, не проводилось.
Купюры, сделанные в цитируемых текстах самой М. А. Бекетовой, обозначены простыми отточиями, редакционные сокращения — отточиями в угловых скобках.
Примечания к книге далеки от сугубо академического типа. Они предназначены прежде всего для того, чтобы читатель мог корректировать те или иные утверждения автора без обращения к специальным источникам, а также получать краткие сведения о лицах, упоминаемых на страницах воспоминаний и дневников, и об их взаимоотношениях с Блоком. Указываются также статьи и воспоминания, где более подробно говорится о затронутых автором проблемах. Особенно широко использованы в примечаниях справки о лицах, связанных с Блоком, составленные авторами публикации ‘Дарственные надписи Блока на книгах и фотографиях’ — Ю. М. Гельпериным, В. Я. Мордерер, А. Е. Парнисом и Р. Д. Тименчиком (ЛН, т. 92, кн. 3, с. 5-152), т. к. в них в сжатой форме приводятся необходимые данные о взаимоотношениях того или иного лица с Блоком.
Там, где это возможно, в одном примечании комментируется целый ряд соседствующих имен. Не даются справки о тех лицах, о которых М. А. Бекетова подробно пишет в своих книгах.
Все ссылки на собрание сочинений Блока в 8 томах (М.-Л., 1960-1963) даются в примечаниях сокращенно: римскими цифрами обозначен том, арабскими — страница. Прочие сокращения:
Библиотека — Библиотека А. А. Блока. Описание. Сост. О. В. Миллер, Н. А. Колобова, С. Я. Вовина, Под ред. К. П. Лукирской. Вып. 1-3. Л., 1984-1986.
Блоковский сборник (с обозначением выпуска) — Блоковский сборник. Тарту. [Вып. I] — 1964, вып. II — 1972, вып. III -1979, вып. IV -1981, [вып. V] — 1985, вып. VI — 1985, вып. VII -1986.
Воспоминания — Александр Блок в воспоминаниях современников. Т. 1-2. М, 1980.
ЗК — Александр Блок. Записные книжки 1901-1920. М., 1965.
ЛН — ‘Литературное наследство’ (с указанием тома и книги).
Письма к родным — Письма Александра Блока к родным. Т. I — II. Л., 1928-1932

Из дневника М. А. Бекетовой

Отрывки из дневника (хранится в ИРЛИ), относящиеся к Блоку, опубликованы в ЛН, т. 92, кн. 3, с. 601-628 (публ. Г. П. Блока и Н. Г. Розенблюма). В настоящем издании эта публикация воспроизводится с некоторыми сокращениями, касающимися незначительных эпизодов, в которых Блок лишь упоминается. В примечаниях использованы комментарии Г. П. Блока и Н. Г. Розенблюма.
1 Имеется в виду итальянский композитор и пианист Беньямино Чези, в которого долго и безнадежно была влюблена М. А. Бекетова. В это время был разбит параличом.
2 ‘Спор древних греческих философов об изящном’ К. Пруткова и шуточная пьеса Блока и Ф. А. Кублицкого-Пиоттух ‘Поездка в Италию. Раздирательная драма в трех действиях’.
3 Двоюродные братья Блока уехали в Барнаул, куда их отец был переведен в 1900 году.
4 Екатерина Евгеньевна Хрусталева — дальняя родственница Бекетовых, пианистка, 23 ноября 1900 г. Блок писал С. А. Кублицкой-Пиоттух: ‘Приходит к нам Катя Хрусталева и происходит ‘мелодекламация’ (с моим-то слухом!), впрочем, говорят, недурно, она как-то подыгрывает под меня, а я, без всякого с ней соображения, говорю стихи’ (Письма к родным, I, 58).
5 С. В. Панченко, в которого М. А. Бекетова была долго тайно влюблена.
6 Из стихотворения А. С. Пушкина ‘Поэт и толпа’.
7 Имеется в виду кружок молодежи вокруг О. М. и М. С. Соловьевых (прежде всего С. М. Соловьев и А. Белый).
8 Адам Феликсович Кублицкий-Пиоттух (см. выше).
9 Имеются в виду отношения Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух к Блоку, улучшившиеся после свадьбы (см. об этом в книге ‘А. Блок и его мать’).
10 М. А. Бекетова и Л. Д. Блок были на концерте А. И. Зилоти. ‘Современные музыканты’ — члены кружка ‘Вечера современной музыки’.
11 Речь идет о стихах А. А. Кублицкой-Пиоттух, переданных Валентину Александровичу Тернавцеву (1866-1940), издававшему букварь для церковноприходских школ (см.: Р. Корсаков [Р. В. Иванов-Разумник]. Стихи А. Блока для детей.- ‘Детская литература’, 1940, N 11 -12).
12 Сборник стихов Федора Смородского ‘Новые мотивы’ (СПб., 1903) Блок рецензировал в журнале ‘Новый путь’ (1904, N 1, см.: V, с. 530-531). В 1904 г. вышла вторая книга стихов Смородского ‘Песни человека’. Блок посвятил ему стихотворение ‘Нежный! У ласковой речки…’ (II, 45).
13 На Петроградской стороне, где жила М. А. Бекетова.
14 Неустановленное лицо (подробнее см.: ЛН, т. 92, кн. 3, с. 631).
15 Денщик Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух.
16 По всей видимости, М. А. Бекетова ошиблась, имея в виду основателя оркестра русской народной музыки В. В. Андреева.
17 Певица Мария Александровна Оленина-д’Альгейм (1869-1970), искусству которой Белый посвятил статью ‘Певица’ (‘Мир искусства’, 1902, N 1).
18 См. прим. 37 к кн. ‘Александр Блок и его мать’.
19 Имеется в виду С. В. Панченко.
20 Фраза относится к А. А. Кублицкой-Пиоттух.
21 Белый, окончив в 1903 г. Московский университет по факультету естественных наук, в 1904 г. поступил на историко-филологический факультет того же университета, С. М. Соловьев учился на историко-филологическом факультете Московского университета с 1904 г. О круге интересов М. С. Соловьева см. в ‘Шахматовской хронике’.
22 Композитор Николай Карлович Метнер (1879-1951).
23 А. Фулье. История философии (1875).
24 Письмо от 13 октября 1905 г. (А. Блок и А. Белый. Переписка. М., 1940, с. 155-157).
25 Письмо от 15 октября 1905 (VIII, 137-141).
26 Статья ‘Певица’ (‘Мир искусства’, 1902, N 11).
27 Письмо Белого неизвестно. Ответ Л. Д. Блок — ЛН, т. 92, кн. 3, с. 231. Письмо Белого к Блоку от 13 октября (см. прим. 24).
28 Запись фиксирует важный момент взаимоотношений Блока, Белого и Соловьева: распад ‘тройственного’ союза, отпадение от него Соловьева: ‘Предоставляя свободу общений с С. М., и А. А., и Л. Д. подчеркнули: они не приемлют его’ (‘Эпопея’, 1922, N 2, с. 274).
29 Письмо от 30 октября 1905 (А. Блок и А. Белый. Переписка. М., 1940, с. 160).
30 Имеется в виду Андрей Белый.
31 Среди подарков были сочинения Данте и Боккаччо (очевидно, Библиотека, вып. 3, с. 38, 51).
32 ‘Балаганчик’ был задуман Блоком для неосуществившегося театра ‘Факелы’, впоследствии это название перешло к альманахам, оплоту ‘мистического анархизма’. О ‘Балаганчике’ Брюсов писал в заметке ‘Вехи. IV’ (‘Весы’, 1906, N 5).
33 Мари Кун была гувернанткой двоюродных братьев Блока, принимала участие в домашних спектаклях в доме Бекетовых.
34 В эти дни Блок сдавал государственные экзамены в университете. 25 апреля он писал отцу. ‘Я с трудом опомнился от экзамена и пока отдыхаю’ (Письма к родным, 1, 153).
35 Пестовский — настоящая фамилия В. А. Пяста.
36 I Государственная Дума открылась 26 апреля 1906 г.
37 Какая именно статья имеется в виду — точно неизвестно. Скорее всего — ‘Венец лавровый’ (‘Золотое руно’, 1906, N 5).
38 Речь идет о приглашении С. В. Панченко.
39 Намеки на то, что идеи исходят от С. В. Панченко.
40 ‘Симфонии’ Белого писались в 1900-1902 гг., первые две были изданы в 1902 и 1903 гг.
41 Подробности роспуска Первой Думы.
42 9 августа 1906 г. Блок написал Белому: ‘Сборник Нечаянная Радость я хотел посвятить Тебе, как прошедшее. Теперь это было бы ложью, потому что я перестал понимать Тебя. Только потому не посвящаю Тебе этой книги’ (VIII, 160).
43 См. об этом эпизоде: В. Орлов. Пути и судьбы. Л., 1971, с. 698-699. ‘Покаянное’ письмо Белого от 23 августа — А. Блок и А. Белый. Переписка, с. 179.
44 ‘Золотое руно’, 1906, N 7-9.
45 Брюсов как редактор журнала ‘Весы’, С. А. Соколов — как редактор готовившегося к изданию журнала (впоследствии получившего название ‘Перевал’), а также редакция журнала ‘Золотое руно’.
46 Блок был членом (по литературному отделу) жюри конкурса ‘Дьявол’, проводившегося редакцией журнала ‘Золотое руно’. Описание работы жюри см.: ЛН, т. 85, с. 687-688.
47 Артист Николай Николаевич Урванцев (Урванцов, 1876-1941).
48 Художница Елена Михайловна Метнер и вероятно, Александр Васильевич Гиппиус.
49 Вероятно, Николай Николаевич Бекетов (1827-1911), химик, брат деда Блока.
50 Панихида по Д. И. Менделееву, умершему 20 января 1907 г.
51 Жена Д. И. Менделеева Анна Ивановна.
52 В записи 19 июня 1906 г. М. А. Бекетова приводит свои слова в разговоре с Л. Д. Блок о перспективах ее жизни с поэтом: ‘Неизвестно еще, что будет, вы очень мало времени женаты’, — что было воспринято Л. Д. Блок с возмущением.
53 Спектакль ‘Сестра Беатриса’ по пьесе М. Метерлинка в театре Комиссаржевской, где играла Н. Н. Волохова.
54 Перевода из Петербурга в Ревель, к новому месту службы Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух.
55 Имеется в виду письмо Белого от 5 или 6 августа 1907 г. (‘Переписка’, с. 192) и ответ на него Блока 8 августа (VIII, 192).
56 В письме от 11 августа 1907 (‘Переписка’, с. 193), где, между прочим, писал: ‘…теперь Вы для меня — посторонний, один из многих, а со всеми не передерешься’.
57 Адрес Блоков в то время — Галерная ул., д. 41, кв. 4.
58 Дарья Михайловна Мусина (1873-1947) — актриса Александрийского театра.
59 В. П. Веригина, Н. Н. Волохова, В. В. Иванова, Е. М. Мунт.
60 Цитата из стихотворения Блока ‘Вот явилась, заслонила…’ (1906).
61 В NN 1-2 еженедельного журнала ‘Луч’ Блок опубликовал несколько стихотворений и статей, третий номер не вышел: сотрудничество в литературном отделе газеты ‘Голос Москвы’ предлагал Брюсов, но оно не состоялось (см.: ЛН, т. 92, кн. 1, с. 501-505, ЛН, т. 92, кн. 3, с. 311), ‘Лирические драмы’ Блок продал издательству ‘Шиповник’ (вышли в 1908 г.), вероятно, в ‘Весы’ был отдан цикл ‘Осенняя любовь’ (1907, N 12).
62 В Касьянов день (29 февраля) женская часть семьи Бекетовых составляла обзор происшедшего за протекшие 4 года. Хроника, так и называвшаяся ‘Касьян’, велась с 1876 по 1912 г.

О рисунках Александра Блока

Печатается по изданию: Литературное наследство, т. 27-28. М., 1937, с. 683-686. В тексте опущены ссылки на страницы тома, где воспроизведены рисунки А. А. Блока (с. 676, 677, 547, 685). Другие рисунки, о которых идет речь, см. в том же томе на страницах 317, 323, 331, 337, 345, 351 (виды Шахматова и окрестностей), 387, 393 (карикатуры Блока на Андрея Белого), 685 (рисунок из детского рукописного журнала ‘Вестник’). В книге помещены и еще некоторые рисунки поэта.
Рисунки Блока публиковались также в ряде других изданий, в том числе: Александр Блок и Андрей Белый. Переписка. М., 1940, ЛН, т. 89. М., 1978, ЛН, т. 92, кн. 1-4. М., 1980-1987, Александр Блок в портретах, иллюстрациях, документах. Л., 1972, Станислав Лесневский. Путь, открытый взорам. М., 1980, В. Енишерлов. Александр Блок. Штрихи судьбы. М., 1980, М. З. Долинский. Искусство и Александр Блок. М., 1985, Александр Блок. Петербург — Шахматово — Москва. М., 1986.
Бекетова Мария Андреевна
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Шахматово. Семейная хроника, Бекетова Мария Андреевна, Год: 1930
  2. Русский рабочий в революционном движении, Плеханов Георгий Валентинович, Год: 1902
  3. О рисунках Александра Блока, Бекетова Мария Андреевна, Год: 1937
  4. Антон Дитрих. О болезни русского Императорского Надворного Советника и дворянина господина Константина Батюшкова, Батюшков Константин Николаевич, Год: 1829
  5. Князь В. Ф. Одоевский в критике и мемуарах, Одоевский Владимир Федорович, Год: 1884
  6. Еще материалы для биографии Г. И. Успенского, Михайловский Николай Константинович, Год: 1902
  7. Бальмонт, Тэффи, Год: 1955
  8. Во Пскове, Ходасевич Владислав Фелицианович, Год: 1935
Электронная библиотека