Перейти к контенту
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Рождение Ваагна
‘Дева-роза, подойди…’
Перевал
Пахарь
Голубиный скит
Сердце девы
Ануш. (Лирическая поэма в шести песнях с прологом и эпилогом.)
‘С посохом в руке…’
‘Гиацинту ли нагорий…’
‘Зверолов, оленьим следом…’
‘Нет тебя, душа-отчизна, краше…’
Отгадчица
На чужбине
Ожидание
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., ‘Советский писатель’, 1972
Перевод В. Иванова
Мучились мукой родин
Недра небес и земли,
Лона пурпурных глубин,
Красный тростник на мели.
Зыблется заросль курящихся жерл,
Пламя змеится из тоненьких горл,
Змейки склубились — и вспыхнул тростник,
Море зарделось пурпурным пожаром:
В жарком венце, в велелепии яром
Юный Ваагн из пучины возник!
Огнь — волоса,
Солнца — глаза,
Лик опушен пламенеющим пухом,
Дышат уста огневеющим духом.
Бурного моря пурпурный прибой
Ходит, и хлещет, и берег разит.
Юноша реет над ним огневой,
Огненной пасти разверстой грозит.
Ветры, не дуйте! Родился Ваагн!
Волн не бичуйте!.. И взвился Ваагн.
Конь под Ваагном — крылатый огонь!
Гривой взмахнул — и в поднебесье конь!
Солнце, кто мчится, слепительный, ввысь?
Лик покрывалом прикрой и затмись!
Ты ль пред Ваагном склониться не рад.
Сын исполинов, седой Арарат?
Звону пучины, небес и земли,
Чаша страданий, край отчий, внемли,
Многодраконный, родной Айастан:
Солнцем спасенья ты днесь осиян!
1 Ваагн — божество армянской мифологии (см. Примечания к этому стихотв.) Айастан — Армения.
Дева-роза, подойди
И плечом не поводи!
Светлорусая резвунья,
Хохотунья, подойди!
Ты, играя меж кустов,
Набирая пук цветов,
Сорвала с цветами сердце,
Запылавшее в груди.
Синий взор, дугою бровь!
Унесла мою любовь:
Соловьем я стал над розой…
Дева-роза, подойди!
Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней в переводе русских поэтов.
Издание Московского Армянского Комитета, 1916
Перевел Вячеслав Иванов.
С младенчества тропою вверх прямой
Я неуклонно
Иду на лоно
Святынь, — хоть их не знает разум мой.
С младенчества обрывистой тропой
По круче горной
Иду, упорный, —
И вот, нашел на высотах покой.
Покинул я внизу, в глубокой мгле,
Почет, богатство,
Зависть, злорадство —
Все, что гнетет свободный дух к земле.
И вижу я (прозрачна даль в горах)
С моей вершины, —
На дне долины
Как просто все, и пусто! Душный прах!
Легка сума, в пути я не устал.
Песней и смехом
Играю с эхом —
И весело схожу за перевал.
Плуг, забирай! Ну, ну, волы!
Дотянем понемногу
К полудню вон до той скалы,—
Господь нам будь в подмогу!
Дай силы, боже, их плечам!..
Свернем-ка глыбу, ну же!
Хлестни их, мальчик!.. Черным дням
Конца нет. Жить все туже.
Не выйти из долгов по гроб:
Сосед пошел судиться,
Задаром пел молебен поп,—
Проклясть теперь грозится.
Да недоимки не малы,
Намедни тож раскладку
Затеяли… Ну, ну, волы!
Дерите землю-матку!..
Долги платя, семью корми,
Повинность справь… А хата
(Эй, парень!) — голыми детьми
Да голодом богата.
Плуг, забирай! Ну, ну, волы!
Дотянем понемногу
К полудню вон до той скалы,—
Господь нам будь в подмогу!
Ленк-Тимур пришел — изувер, палач,
С ним — огонь и меч, с ним — туга и плач,
Не узлом сдавил нас удав-дракон,—
Наше племя враг полонил в полон.
На прибрежье, где дышит мглой Севан,
У озерных струй он разбил свой стан —
Там, где, к богу сил воскрылясь душой.
Сторожит наш край монастырь святой.
В те поры в скиту — опекун армян —
Преподобный жил схимонах Ован,
День и ночь молясь за родной народ,
За крещеный люд, за неверный род.
Как прознал Ован из затворных стен
Злых татар набег, христианский плен,
Осерчал зело, затужил вельми,
Что владеет так сатана людьми.
Не скончал молитв седовласый мних,
Хвать за жезл — и вон из ворот святых.
Бормоча, идет, куда путь ведет,
В забытьи — на гладь бирюзовых вод:
Заплескал Севан, но седой росой
Доплеснуть не смел до ступни босой.
Как увидел то басурманский князь,
Хилым былием задрожал, склонясь,
Завопил, завыл с высоты крутой:
‘Не гневись, вернись, человек святой!
С миром в дом вернись!’ Так взмолился хан.
Повернул стопы в монастырь Ован.
Чуть на брег сухой оперся жезлом,
Бьет угоднику супостат челом:
‘Ты бери с меня, что велишь, старик:
Золоту казну, аль на власть ярлык!’
‘Не купить меня ярлыком, казной:
Отпусти, отдай мне народ родной!
Пусть, куда хотят, без помех идут,
Песню вольную жития поют!
Аль в поднебесья уж простора нет
Птицам божиим? Али тесен свет?’
Лиходей в ответ: ‘Столько душ отдам,
Сколько душ войдет в монастырский храм.
Ну, ступай, старик, да не помни зла!’
И велел тотчас с одного крыла
Заходить толпе полоненной в скит:
Стольким вольным быть, скольких храм вместит:
Стража грозная от застав ушла,
Потянулся люд, что река текла,
За святым вослед чрез одно крыло:
За сто тысяч их в малый скит вошло,—
Не наполнился и один притвор.
Удивляется басурманский вор
Диву дивному, сторожам кричит,
Новых пленников отпускать велит.
Тучей люд валит, в церковь вваливает,—
За тьму тем число переваливает:
Все не полон скит, все гостей зовет,
А людской поток плывет, да плывет.
Уж и в третий раз Ленк-Тимур кричит,
Остальной полон распускать велит.
Идут задние, и — за рядом ряд —
Все прошли во храм. Одичалый взгляд
Водит лютый враг до окружных гор:
Пленных нет, как нет. И все пуст собор.
Ужаснулся хан: ‘Это явь иль бред?
Обыскать весь скит! Разыскать их след!’
Входят бирючи во святой притон:
Там Ован один, на коленях он,—
Очи ввысь вперил,— словно в землю врос,
Борода влажна от обильных слез.
Сколько в малый скит ни вошло армян,
Обернул их всех в голубей Ован,—
Умолил на то благодать с небес,—
И в родимый дол, и в родимый лес
Выпускал он птиц на живой простор:
Все в приют ушли неприступных гор.
Упорхнули все,— и сполох утих,
И стоит, один, на молитве мних.
1 Поэт обработал народную легенду, относящуюся к нашествии Тамерлана (Ленк-Тимур).
Некогда в царстве восточном цвела
Юная дева, резва, весела,
Краше всех сверстниц красою лица,
Радость и гордость вельможи-отца.
Только, знать, сердцу не писан закон:
В дочь властелина безродный влюблен,
Дева любовью ответной горит,
‘Он — мой избранник,— отцу говорит,—
Он, не другой —
Суженый мой’.
Крикнул вельможа: ‘Тому не бывать!
Легче мне в землю тебя закопать!
Нищего зятем назвать не хочу,
В крепкую башню тебя заточу’.
Камень, скала он… Что страсти скала?
Юноше дева тем боле мила.
Нежностью пылкой невеста горит:
‘Он — мой желанный,— отцу говорит,—
Он, не другой —
Суженый мой’.
Деспот угрюмей, чем хмурая ночь,
В тесную башню сажает он дочь:
‘С милым в разлуке, вдали от людей,
Блажь с нее схлынет. Остынет он к ней…’
Нет для любви ни стен, ни замка,
Лишь распаляет желанье тоска.
Страстию дева в затворе горит:
‘Он — мой любовник,— отцу говорит,—
Он, не другой —
Суженый мой’.
