С. Венгеров.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, доп. т. Ia (1905): Гаагская конференция — Кочубей, с. 806—807
Иванов, В. И, Венгеров Семен Афанасьевич, Год: 1905
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Иванов (Вячеслав Иванович) — поэт (род. в 1866 г.), сын чиновника. Учился на филологическом факультете Московского университета, потом в Берлинском университете. Надолго поселившись в Риме, написал диссертацию ‘De societatibus vectigalium publicorum populi Romani’, она не была напечатана, но выводы ее, важные для характеристики римских откупных акционерных обществ, вошли в науку (ср. книги профес. Гревса и Ростовцева). На литературное поприще И. выступил в 1898 г., стихами, напеч. в ‘Вестн. Евр.’. В ‘Журн. Мин. Нар. Просв.’ 1899 г. поместил переводы из Пиндара, вышедшие и отд. брошюрой. В 1901 г. предпринял поездку в Грецию и на Восток, в целях изучения вопроса о существе и происхождении религии Диониса. В 1903 г. напечатал сборник стихов ‘Кормчие звезды. Книга лирики’ (СПб.) и прочел в Русской высшей школе в Париже ряд лекций о религии Диониса, часть которых появилась в ‘Новом Пути’ 1904 года (NoNo 1, 2, 3, 5, 8, 9). В этой работе, озаглавленной ‘Эллинская религия страдающего Бога’, автор ‘обосновывает свой взгляд на сущность и корни дионисической мистики и экстаза (их колыбелью, по мнению И., были первобытные тризны), а затем пытается осветить живое значение дионисовского круга верований и переживаний, своеобразно окрасившего и христианство, для духовной жизни нового человечества’. Ряд стихотворений И. напеч. в московских альманахах ‘Север. Цветы’ и ‘Скорпион’ и в ‘Новом Пути’. В 1904 г. книгоиздательство ‘Скорпион’ выпустило второй сборник стихотворений И.: ‘Прозрачность’, с приложением перевода, размером подлинника, бакхилидова дифирамба ‘Тезей’ и его оценки. В журнале ‘Весы’ И. поместил ряд статей (‘Ницше и Дионис’, ‘Поэт и чернь’, ‘Поскольку мы идеалисты’, ‘Дионисово действо’ и др.), стремящихся ‘установить идеал подготовляемого символическим и келейным искусством искусства всенародного, которое должно найти свое полное выражение в хоровом действе трагедии — мистерии, она же — литургическое служение у алтаря страдающего Бога’. В ‘Северных Цветах’ 1905 г. вместе с циклом новых стихотворений напечатана трагедия И. ‘Тантал’ (с античными хорами). Для соч. Байрона под редакцией Венгерова И. перевел поэму ‘Остров’ и ряд стихотворений. Отмеченное печатью выдающейся и тонкой вдумчивости, творчество И. представляет собой крайний предел того отчуждения от жизни, которым характеризуется русский символизм. Оно озадачивает даже читателя, знакомого с причудами Бальмонта, Брюсова и др. Не говоря уже о том, что значительная часть того, что пишет И., построена по образцу греческих дифирамбов и других форм античной поэзии, в творчестве его все непосредственное тщательно изгнано, вся задача поэзии сведена к схоластически-отвлеченной символизации явлений жизни и природы. Даже вполне определенного содержания сюжеты исторические и мифологические обработаны с точки зрения совсем особого рода ‘мифотворчества’, т. е. вкладывания в простые верования первобытного человека наиглубочайшего, или, вернее, наивыспреннейшего, символического смысла. И наконец, предметы, казалось бы, уже безусловно-конкретные (напр. минералы) фигурируют в поэзии И. лишь в качестве символов свойств, уразуметь которые не очень-то легко. Алмаз есть ‘всепроницаемая святыня, луча божественного Да’, рубин, ‘рдея рудой любовью’, представляет собой ‘прозрачности живую кровь’, он ‘красной волей ярко-властен’, изумруд — ‘змий, царь зачатий Красоты’, ‘обет чудес в дали безбрежной’, ‘земли божественная злачность, ее рождающее Да’ и т. д. Ввиду такого нагромождения символов и несомненной их надуманности даже поклонники своеобразной поэзии Вячеслава И. не могут отрицать ‘трудности’ понимания ее и того, что она ‘плод труда не менее, чем вдохновения’. Но эта ‘трудность’ понимания обусловлена не недостатком таланта, как думают многие критики, в общем очень сурово относящиеся к И. и усматривающие в нем тип ‘гелертера’, которого обширное образование, замечательная литературная начитанность и особенно желание полностью воскресить античные литературный формы лишило простоты непосредственно-художественного восприятия. В действительности, как ‘трудность’, так и своеобразная внешняя форма поэзии И. — только результаты определенной теории, в тех немногих случаях, когда он о ней забывает, он пишет и просто, и талантливо, и поэтично. И. смотрит на поэзию, как на нечто безусловно жреческое, как на нечто такое, что не может и не должно быть доступно толпе. ‘Отъединенность’ поэта от ‘черни’ — гордость И. Символ непременно должен быть ‘темен в последней глубине’, потому что в нем должны воплотиться смутные, как сквозь сон, воспоминания об отдаленном прошлом народных верований. Эта намеренная темнота поэзии и мистики И. еще увеличивается тем, что у него перемешана символика христианская с символикой языческой, античной, и в ней поэтому нет определенного стиля. Наиболее бросающимся в глаза свойством поэзии И. является та необыкновенно-тяжеловесная форма, в которую он облекает свою жреческую, или, по его терминологии, ‘гиератическую’, символику. По своему миросозерцанию примыкая то к греческому пантеизму, то к средневековой мистике и витая всегда вдали от земли вообще и от России в частности, И., однако, усвоил себе крайне неуклюжий, архаически-‘русский’ слог и целыми десятками создает неологизмы в славяно-росском стиле, вроде ‘среброзарность’, ‘снеговерхий’, ‘светорунный’, ‘светозрачный’, и т. д. Рядом с этим, он воскрешает десятки давно забытых старых слов и славянизмов вроде: ‘облак’, ‘ветр’, ‘дхнуть’, ‘упряг’, ‘сулица’, ‘лет’, ‘рык’, ‘стремь’, ‘кипь’, ‘сткло’, ‘ветвие’, ‘пря’, ‘вони древес’, ‘осияваться’, ‘вздыбиться’, ‘скиты скитальных скимнов’ и т. д. Славяно-росские архаизмы вызывают глумление критики, и редкая рецензия об И. обходится без жестких сопоставлений с Тредьяковским. На самом деле, однако, тяжеловесность формы И. — исключительно результат все того же ‘гиератического’ взгляда на поэзию. По его мнению, ‘магическая и теургическая энергия размерной речи возрастают с гиератичностью выражения’ и потому поэтическая речь должна непременно отдаляться по возможности дальше от ‘общепринятой речи нашего образованного общества’.