Евгений Чириков
Евгений Чириков
Иван-царевич
Иван-царевич
Русская, политическая сказка.
I. У Бабы-Яги.
I. У Бабы-Яги.
Иван-царевич, Чириков Евгений Николаевич, Год: 1917
Время на прочтение: 25 минут(ы)
Изба Бабы-Яги в дремучем лесу. Слышно, как перекликаются по лесным полянам соловушки. Яркий лунный свет льется в окошко, у которого сидит в грустях одинокая женщина Баба-Яга. Ах, эти весенние лунные ночи! Вспоминаются далекие дни убежавшей молодости! Соловьи, соловьи! Зачем вы пробуждаете сладкие греховные воспоминания, обливая душу бессильными порывами вернуть невозвратное?.. Сидит у окна одинокая Баба-Яга и тоскует, подперев голову на руку. Тяжко так вздыхает по временам, и тоска её эхом отдается и в избе, и на воле: за каждым её вздохом жалобно мяучит огромный черный кот на печке, а за воротами тоскливо воет собака… И от этого тоска одинокой женщины растет еще шире, а бессильная злоба изливается на кота и на пса… Трижды подмяукивал кот и подвывал пес глубоким вздохам своей хозяйки. На четвертый раз Яга вышла из терпения и прикрикнула на печь и за ворота:
— Брысь, окаянный! Что зенки-то вылупил?.. Цима, проклятая! Повой вот у меня!
И опять тишина. Только сильнее стали соловьиные вскрики. Вспоминается веселое, но, когда тоскливо, и веселая песенка поется грустно:
Как была я молоденька, жила веселенько,
К речке по воду ходила, пареньков ловила…
Оборвала песенку, заломила руки, спрашивает кота:
— Кот! А кот!
— Мя-у!
— И что это как скучно мне? Расскажи-ка сказочку, что ли?
Кот громко замурлыкал на печи, словно котел закипел под огнем, а соловей сел под самым окном и запел.
Что-то послышалось Яге:
— Брысь! Будет ворчать-то! Никак колокольчики?..
Высунулась в окошко, послушала. Нет! Только соловей свищет да лягушки где-то звенят.
Послышалось!..
Как была я молоденька, жила веселенько,
К речке по воду ходила, пареньков ловила…
Хоть бы кум-Леший зашел! Никому не нужна стала… Огонька вздуть, — все повеселее будет…
Зажгла огнивом сальную свечку. Закурила трубку. Подсела к столу. Посмотрелась в зеркальце и вздохнула:
— Да какие еще мои года! Что еще не погулять?.. Выйти со скуки на большую дорогу, авось проезжий боярин или купец молодой, а то и пономарь холостой подвернутся… Какие мои года! Эх, что-то поиграть охота!
Сладко потянулась и пошла к печке. Здесь она зажгла зеленый огонь, подогрела волшебную мазь, намазалась ею и идет к столу, преображенная в красивую, черноволосую, с красными полными губами, молодуху. Опять смотрится в зеркало. Вот теперь другое дело! Сразу повеселела и, пристукивая каблучками, уже совсем по-другому запела ту же песенку:
Как была я молоденька, жила веселенько,
Цыц! Брыц! Отойди, миленький дружочек:
Дома муж мой, старый чёрт, — приходи в лесочек!
Пойду на дорогу!
Вынула из сундука алый шелковый платок, подвязалась, как молодуха, повойником, посмотрелась в зеркальце, погрозила себе пальцем. Хотела было уже и свечку задуть, как вдруг под окошком стук да окрик:
— Кумушка-голубушка!
— Ты, Леший?
— Я, сударушка, веселая головушка!.. Все песенки поешь?
— Да я, кум, отродясь не плакивала!
— А вот мне что-то скучно… И так скучно, что… Старость — не радость!
— Заходи посидеть — на вдову поглядеть! И сам, ведь, вдовый!
— Надо зайти…
Леший пропал в окошке. Яга прихорашивается, одергивается и думает:
‘Старый пес, а любитель большой! Помешал… Помоложе-бы кума-то надо!’
Входит Леший, здоровый, плотный, обросший волосами и мохом старик, с сторожевой колотушкою на бедре и с корявой дубинкою в руке:
— Ну, здорово, кума!
— Просим милости! Гостем будешь — садись! Чем подчевать?
— Соловьи как поют! Не люблю слушать их: от их песни тоска, плакать хочется…
Леший сел к столу и вздохнул, смотрится в зеркало и поглаживает бороду. А Яга кинула насмешливый взгляд на старика:
— Небойсь, был помоложе, так слушал и ты?.. Уж не знаю, чем, кум, тебя подчевать!
Поставила на стол зеленый штоф с вином, два стаканчика, закуску. Леший поглядывает на куму, почесывает в затылке:
— Я гляжу на тебя и все в толк не возьму: ты, кума, по годам молодеешь! И румяна, и волосом тоже черна… И в глазу еще хитрость греховная… В полной силе ты, гм-да! А ведь, чай, мы с тобою — ровесники?
— Помоложе, чай, я?.. Покрасивей была! Уж куда теперь, кум! Дело прошлое…
Подсела к столу, наливает в стаканчики вина. Выпили.
Кум крякнул:
— Эх, а помнишь, кума, как, лет тридцать назад, старый чёрт твой поехал на ярмарку, а мы в старом бору, на зеленом лужке, земляничку с тобой собирали? М-да, счастливые были деньки! И вспомянешь, так кровь загорается…
— Коли знаешь, так знай, а про то помолчи! Пей вот на!
— Чай, теперь ты — не мужняя! Ты поближе садись!.. Ну, чего говорить? Баба в полных соках, аккуратная!
— А ты полно, старик, рукам волю давать… Не замай! Отцепись! Вот назола!.. Погоди! Перестань!.. Кот на печке… глядит.
— Ничего! Мы с котом — свои люди!
А кот сердито фырчит, словно увидал другого кота. Яга переглянулась с Лешим и погрозила ему, а сама — на кота:
— Брысь под печку!
Кот спрыгнул с печки и, неприязненно покашиваясь и подмяукивая, скрылся за печкой. Яга подошла к окну, заглянула в лес, а Леший удивляется:
— Ну, и кот!.. Для кого бережет?
— Так себе! Как собака — на сене!
Яга сладко потянулась, разомлела женщина от винца:
— Соловьи все поют… Что-то сыро в избе… Затворить, али нет?
— Сыро! сыро!.. Что-то тянет меня. По ночам-то свежо, а днем жарко!
— Да, лучше закрою…
Мурлыкая любимую песенку, Яга затворила окошко и только было опустила занавесочку, как за воротами раздался злобный лай сторожевых псов. И Яга, опять растворив окошко, ушла головой под занавеску. А Леший недоволен:
— Ну! Кого там несет?!
— Погоди! Помолчи! Никак кто-то к воротам подъехал…
— Нашел время подъехать! Туши-ка огонь!
— Молодой… При мече!
— Гость незваный!
— Молодой, при мече… Шляпа с белым пером! Цима! Цима! Уймитесь, проклятые! Видно, надо сходить, а то псы разорвут… Ни за грош пропадет добрый молодец.
Загорелась, встревожилась Яга, побежала в сени.
Леший, конечно, сердится:
— Молодой! При мече! Шляпа с белым пером… Эх, ты подлая баба, вот жадная!
Любопытно, что там делается у ворот.
Леший выглянул под занавеску.
— Так и есть! так и есть! Завертела хвостом. Распластаться готова, анафема!.. Вот без мужа-то, видно, и плохо оно: плетью надо бы, али вожжами! А меня словно нет, а ведь все-таки кум! Хоть какой ни на есть, а все — сродственник! Ну, и подлая! Много я бабы видал, а другой такой что-то не помню…
Стук и говор в сенях. Леший обиженно сидит за столом и хмурится. Входит Яга, за ней — красавец-юноша, Иван-царевич. Яга уже влюблена в молодого гостя и не может скрыть своей взволнованной радости:
— Проходи! Просим милости, гость дорогой! Не взыщи уж на нашем убожестве! Ведь, в лесу мы живем, в бедноте, в темноте… Вот мой кум!
Леший протянул руку и неприветливо буркнул:
— Добро жаловать!
Царевич снимает шляпу, меч вешает на стенку, стягивает перчатки с раструбами:
— Ну, и лес тут у вас! Третий день я скачу: ни одной на пути деревеньки! Огонек увидал — как родимую мать! Конь, и тот заржал с радости! Да спасет вас Господь! За привет, за приют… Мне дворцом и изба теперь кажется…
Леший подозрительно взглянул на гостя: .
— Знать, бывал ты в дворцах? Сам-то ты из каких?
Яга, с восхищением оглядывая гостя, не дает ответить царевичу:
— Уж, конечно, не нашего роду! По обличью видать, что он званьем высок. Либо принц, либо князь! По коню тоже видно: узда в серебре, а седло — в драгоценных каменьях… Тоже шляпа… с ненашим, заморским пером… Красота-то какая!.. Вот счастье! Разве чаяла я, что заедет ко мне такой гость дорогой, роду знатного? И во сне мне не снилось. Садись! Я — сейчас… Не взыщи, чем богаты, тем — рады!
Яга хлопочет у печки и у стола, вертится, юлит, подавая яства, бражку, блины, обжигая гостя масляными взглядами, и все говорит, говорит:
— Словно чуяло сердце: сижу под окном, а все слышится мне колокольчик. Соловей запоет, а мне чудится звон… И все думаю: кто-то приедет!.. Так и вышло оно. Вот откушай-ка, гость! Сперва выпей винца или бражки! Я сама-то не пью, а на случай держу: и ко мне иногда заезжают! Летом дождь иль гроза, а зимою метель гостя редкого в избу загонять… А люблю я хорошего гостя принять! А ты сделай мне милость — откушай!..
— Ты сама бы, хозяйка, присела к столу да винца вместе с нами откушала!
Яга растаяла от удовольствия и подсела:
— Благодарствую, гость, за высокую честь! Извини: никак ногу тебе отдавила? Тесновато у нас, да одной-то куда?
— Ничего, в тесноте — не в обиде!
— А ты, кум, что примолк и надувшись сидишь, словно мышь на крупу?
— Мое дело — второе! Мне пора уж домой… Я мешать не люблю…
— А ты полно! Чай, люди свои мы…
— Ты, хозяйка, замужняя или?..
— Вдова!
— А одна жить в лесу не боишься?
— А чего мне бояться? Привыкла уж я. Только скучно, конечно, одной-то!
— Недурна ты с лица и в летах молодых, — почему же тебя не посватают? Женихи, чай, найдутся?
— У нас-то в лесах! Может, кум, за медведя просватаешь?
— И сама ты найдешь!.. Много этаких вдов! Ты хотя и вдова…
— А уж ты помолчи! Выметать из избы сор не следует. Что греха мне таить? Не монашенка я! Все в миру мы живем, все мы грешные! И вдова — не колода, живой человек, а живой о живом, знамо, думает! Вот и ты — хоть старик, а вот осень придет, за грибами потянутся бабы…
— Уж куда мне! Прошло. Только шутки шутить: постращать, поиграть…
— Знаем. Сказывай! А кто нашу просвирню три ночи держал?
— Зря болтают.
— Сама она хвасталась!
Яга подмигнула царевичу на Лешего, подняла стаканчик с вином:
— Теперь выпить хочу за твою красоту, за удачу твою и за молодость!
— Нет, уволь, молодая хозяйка-вдова! Не могу: завтра встать надо рано. Ночью надо подняться — коня попоить. Захмелеешь, проспишь. Благодарствую.
— Не упрямься уж, пей! Чай, вся ночка твоя… Хоть пригубь, а уважь ты хозяйку! Коль не выпьешь, обидишь меня, сироту, одинокую бедную женщину… Кум, а кум! Наливай-ка себе!
— Я — довольно. Лета — не такие! У меня в голове, как в болоте — туман!
— А ты выпей уж! Спать будешь крепче…
— Я и так крепко сплю… Мне далеко идти… Ведь, ты в сенках меня не уложишь?
— Нет, уж лучше домой уходи, куманек… Там тебя поджидает просвирня…
Склонилась к Лешему и вразумляет упрямого старика:
— Надо гостя укласть, а перина одна. И подушек, старик, нету лишних… Я бы рада, да сам понимаешь: нельзя! Как-нибудь в другой раз… время — наше!..
— Далеко мне идти. Я бы лег на полу!
— Уходи! Ты — старик, любишь мягко!..
Потоптался старик, а делать нечего, надо уходить. И обидно, и ревность мучает. Яга что-то шепчет, выпроваживает Лешего. Тот нехотя идет к дверям, Яга — за ним. На пороге Леший бросает гостю:
— Ну, счастливо гулять! Молодой, при мече!.. Шляпа с белым пером…
— А ты будет!..
Яга с Лешим скрылись. Слышно, как они вздорят в сенях. Царевич подозрительно вслушивается, идет к порогу и слушает в не притворенную дверь. Догадывается, что дело — нечисто.
Из-за печи выглядывает и сердито мяучит кот, сверкая на гостя желтыми глазами. Неожиданно метла в углу начинает подплясывать. В окно, из-под занавески просовывается облезлая голова старого чёрта…
— Вот куда я попал! Помоги мне, Господь!
Схватив меч, обводит себя вещим кругом:
— Сгинь! Рассыпься, Нечистая Сила!
Все приходит в порядок. Чудеса прекращаются. Яга возвращается в избу и садится на лавке:
— Ну, ушел… провалился! Уж как надоел! Старый хрен, а гляди, чего делает! Ух, устала я с ним… Сиволапый мужик. Руки жмет, с поцелуями лезет… Бородища сырая, разит табаком, как свиная щетина, ус колется…
Так противно, что Яга даже сплюнула:
— И вдова — не колода, живой человек, только что уж! Какая мне невидаль?!
Иван-царевич не может прийти в себя от неожиданного открытия и, ходя взад и вперед по избе, обдумывает, как быть и что делать.
— Али ты не устал, — ходишь взад и вперед? Посидел бы со мной! Поразвлекся!
— Завтра рано вставать. Напою вот коня, да и спать бы пора уж ложиться. Дай-ка мне, молодуха, ведро для коня!
— Ну, иди!.. Вот ведро! Пой коня, я постельку управлю…
Царевич уходит поить коня. Яга переносить с печки перину и подушку, потом вынимает из сундука простыню, ярко-красное шелковое одеяло и приготовляет на полу постель, приговаривая:
— Я тебя ублажу, будешь помнить меня! Заезжать станешь, милый, почаще. На пуху на лебяжьем тебя уложу, одеяльцем заветным прикрою… Приласкаю, пригрею, рукой обойму… Погоди-ка! Оно будет крепче…
Вынимает из стенного шкафчика коробочку с порошком и посыпает им постель, приговаривая:
— Корень, корень ‘обратим’! Дай, чего мы хотим!
Чтобы видел меня он молоденькой, Самой в свете пригожей, хорошенькой, Чтоб казалась ему я милее всех баб, Чтобы был он любовник и верный мне раб!
Завороживши постель, подбодрилась, посмотрела и зовет кота:
— Вась! Вась! Вась! Скачи-валяй! По постельке погуляй!
Кот прыгает на постель, ходить по ней и мурлыкает, поставив хвост трубой.
— Ну, довольно! Уходи!.. Сюда больше не гляди!
Кот сел на подушке и не желает уходить, продолжая мурлыкать. Яга рассердилась:
— Слышишь ты, иль оглох? Напускаешь мне тут блох!
Отшвырнула кота ногою. Тот заворчал и обиженно побежал за печку. Вернулся царевич:
— Скоро будет светать. Завтра рано вставать…
— Я постельку управила, милый! Раздевайся, ложись!
— Ничего, время терпит… успею.
Царевич стесняется. Ждет, когда уйдет хозяйка, а она ни с места.
— Скинь кафтан! Погоди — помогу!
— Сам я, сам! Не тревожься! Не надо… Чай, и ты, молодуха, спать хочешь? Иди! Что стоять? Мне услуги не надобно.
— Да куда мне идти? Ведь, постель-то одна! Я уж так как-нибудь эту ночку…
— Я на лавке бы мог… Как-то вышло оно… ты — хозяйка, а спать тебе негде! Я не лягу. Я — здесь!
Царевич снял кафтан и намеревается лечь на лавке. Свернув кафтан, кладет его под головы. Яга, подкравшись, как кошка, бросается к нему и обнимает его за шею рукою:
— Поцелуй! Приласкай! Я горю, как в огне… Иль не видишь? Какой недогадливый!..
Царевич старается остановить буйный порыв Яги, отводит её руки:
— Погоди-ка! Постой! Будет время всему! Слышь? Постой же! Ты сядь-ка да выслушай!
— Ненаглядный ты мой! Аль не нравлюсь тебе? Разве хуже твоей я зазнобы?
— Ты красива, конечно! Ведь, я не слепой. Только в помыслах, видишь, забота. От заботы — печаль, а печаль гонит прочь радость, смех и греховные помыслы… Вот когда бы заботы не стало в душе, вот тогда бы не так оно вышло!
— Брось заботы-то все! Чай, они не уйдут?
— Не такая забота, чтоб бросить! Я приеду к тебе, только Бог бы помог… Как тебя не любить? Не ослеп я…
Царевич нагнулся и, пересилив себя, поцеловал Ягу, а та:
— Ну, еще поцелуй! Вот какой ты скупой… Для кого-нибудь, верно, жалеешь?..
— Погоди! Вот исполню я службу свою и к тебе первым делом заеду! Вот тогда и увидишь, мила ли ты мне!
— Ты обманешь, ко мне не заедешь…
— Мне тебя обмануть? Никогда! Ни за что! Ведь, и я не пенек, молодуха. Только Бог бы помог! Погоди, потерпи!
Яга ласкает царевича, забравшись к нему на колени, гладит по кудрям и заглядывает в глаза, искушает:
— Может, кто, кроме Бога, поможет?! Коли хочешь ты знать, — так и быть, уж скажу! — во мне, миленький, сила большая! Ты скажи-ка, признайся, авось помогу, разрешу я тебя от заботы…
— Нет. Без Бога, пожалуй, не выйдет оно…
— Это будет видать. Сперва надо пытать…
— Ты Кащея Бессмертного знаешь?
— Ну, еще бы не знать! Хорошо мне знаком. Он мне счастьем любовным обязан…
— Он давно ли женат?
— Ну, теперь поняла: за чужою женой ты волочишься?
— Я не знаю её. Никогда не видал. Нет, красавица, это — напрасно!
— А какая забота — чужая жена? Нет, голубчик, меня не обманешь!
— От царя дан мне милая, строгий приказ привезти Красоту Ненаглядную. А она — у Кащея живет в полону…
— Он живой не отдаст тебе пленницу!
— Не исполню приказ, значит — жизни конец! Слетит с плеч молодая головушка…
— Я тебя не отдам никакому царю! Эту голову — с плеч? Не дозволю!
— Кабы можно узнать, где Кащеева смерть!
— Может, кто-нибудь это и знает…
— Кабы это узнать!
— Ненаглядный ты мой!
— Где сокрылась она и таится…
— А какая награда? Ты больно скупой! А то я бы тебя уж уважила…
— Нет, уж ты не шути! Не до шуток теперь: помирать-то не больно мне хочется…
— Да и я не шучу. Ты мне нужен живой. А какая мне будет награда?
— Чего хочешь проси, только жизнь пощади!
— Говорю: мне покойник не надобен! И вдова — не колода, живой человек. Чай, и ей тоже мертвых не надо. Согласишься три года мне мужем служить? Жить со мной здесь в избенке? А ну-ка!
— Служба легкая! Что ж, когда так — по рукам!
— Погоди, сперва выдай расписку!
— Мало любишь: кто любит, тот верит во всем.
— Не люби да почаще поглядывай!
Идет к шкафчику и приносить гусиное перо и зеленую
бумагу:
— Скидавай крест с груди да скорее пиши, а не то неровен час, раздумаю… Сперва крест-то сними, а потом и пиши!
— А чем буду писать?
— Своей кровью. Открой кровь на руке и пиши: ‘так и так, обязуюсь, мол, быть ей любовником, никакую другую не стану любить, буду с нею в лесу ровно три года жить в полном мире, любви и согласии’.
— Ну, и дошлая ты! Не подьячий ли был у тебя муженёк-то покойный?
— Знаю вас я, мужчин! И любить вас нельзя без расписки. Меня не объедешь! Ты пиши уж, пиши! На вот меч, проколи себе руку!
Царевич обнажает меч, делает укол на левой руке и пишет расписку.
Яга и забыла, что царевич не снял креста.
— Написал. На, возьми! Надо кровь бы унять. Меч-то острый, послабже бы надо!
Яга спрятала расписку за пазуху и сочувственно рассматривает рану на руке царевича:
— Больно ты постарался! Гляди, как бежит!..
— Завязать бы чем, милая, надо!
— Ничего. Ты не бойся. Сейчас мы уймем. Дай-ка руку, а сам гляди в печку!
Царевич исполнил приказание. Яга заговаривает кровь:
— Два брата камень секут. Две сестры в окошко глядят. Две свекрови в воротах стоят. Ты, свекор, воротись, а ты, кровь, утолись! Ты, сестра, отворись, а ты, кровь, уймись. Ты, брат, смирись, а ты, кровь, запрись!
Кровь остановилась. Царевич дивится:
— Чудеса! Не бежит…
— Ну, теперь уж ты — мой! Так ли ты написал?
— Ты не баба, а старый подьячий!
Яга вынула из-за пазухи расписку, прочитала и всплеснула руками:
— Царский сын ты? Царевич! Ах, батюшки! Промахнулась-то как! Обманул ты меня, обманул одинокую женщину! Эх, я дура: царицей могла бы я быть, а теперь на три года любовница!
— Недовольна, назад мне расписку отдай! Давши слово, держись, не ломайся!
— Пошутила. Не бойся! Исполню я все… Сроду я не бывала обманщицей.
Хлопает в ладоши трижды. Из чёрного жерла печи, один за другим, выскакивают серые, похожие на огромных мышей, чёртики, с длинными гладкими хвостами и с черными горящими беспокойным огнем глазками, и рассаживаются полукругом перед Ягою.
— Это — мышки мои. Подойди да погладь! Испугался? Они не кусаются…
Яга гладить чертенят. Те лижут у ней руки, повизгивают и фырчат от радости.
— Ну, мышатки, большое я дело вам дам. Будет фыркать! Молчите и слушайте!
— На море на океане, на острове Буяне, лежит горюч-камень Алатырь. На том камне растет дуб высотой до седьмых небес. На том дубу есть гнездо злой птицы Моголь, а в том гнезде — золотое яйцо. Садитесь верхом на метлу и летите на остров Буян. Опуститесь на горюч-камень Алатырь и грызите корни у дуба до седьмых небес. А как упадет тот дуб через поля и горы, через реки и долы, ищите на нем гнездо злой птицы Моголь. Выньте — украдите из гнезда золотое яйцо и несите его ко мне на стол!.. Живо! Одна нога здесь, другая там! Три минуты вам сроку. Кыш!
Чертенята прыгают в печку. Метла, пошевелившись в углу, летит за ними. Яга наливает стаканчики и подносить царевичу:
— Ну-ка пей, друг желанный! Устроится все… Пожелаем чертятам удачи!
Чокнулись. Яга подбоченилась и начала плясать перед царевичем, напевая свою песенку:
Как была я молоденька, жила веселенько,
К речке по воду ходила, пареньков ловила!
Цыц! Брыц! Отойди, миленький дружочек!
Дома муж мой, старый чёрт, приходи в лесочек!
Из головы Яги упал гребень. Царевич поднял и подает Яге:
— Спрячь себе! Пригодится он, как в Кащеево царство поедешь. Вот иголочка с ниточкой, — тоже возьми! Потом вспомнишь ты эти подарочки!
Слышен шум за окном, словно лес заворчал от сильного порыва вихря. Выскакивают из печки чертенята и начинают драться между собой за красный узелок с золотым яйцом. Яга кричит на них, бьет по загривкам и отнимает узелок:
— Разобьете! Ах, озори! Кыш! кыш! кыш! Убирайтесь! Кыш в печку! Ну, живо!
Чертенята, продолжая драться, фырчать и повизгивать, исчезают в печке. Яга осторожно развязывает красный узелок и, вынув, подает большое золотое яйцо царевичу:
— На уж!.. Что уж! Бери! Так и быть! На бери, только помни! Теперь старый Кащей в твоих царских руках. В яйце золотом — смерть Кащеева. Осторожней, смотри! Если зря разобьешь, не вернешь Красоты Ненаглядной, да и сам с ней погибнешь, желанный ты мой, и останусь опять я вдовою…
Царевич осторожно принимает яйцо и, завязав в платок, прячет в дорожную суму. Приготовляется в путь, опоясывается мечом, пристукивает шпорами, надевает шляпу с белым пером. Забыл даже поблагодарить Ягу за её драгоценный подарок. Яга смотрит на его сборы с тоскою и, вдруг вынув платочек, сквозь слезы говорит:
— Одного я боюсь: как увидишь ее, ты обманешь меня, не приедешь! Помоложе она и, конечно, того… покрасивей, милее покажется…
Царевич рассеян, слезы Яги его не трогают, он весь полон жаждой поскорее достигнуть цели.
— А расписка?